Утренний свет, яркий, серебристый, поманил, но начался серый, дождливый день. В такую погоду хорошо сидеть дома и ничего не делать. Увы, Филипп договорился о выступлении Инессы перед детьми из летнего лагеря, сегодня в пятнадцать в библиотеке.
Этот библиотечный центр он обнаружил случайно. Сколько раз проходил мимо в налоговую, а недавно заметил афиши. Библиотека открылась после ремонта, большие окна блестят чистотой, стены увешаны картинами, все красиво. Заведующая ─ блондинка, как сказал Филипп, приятной внешности. Он ей тоже понравился, иначе бы они не пили вдвоем кофе.
Объявление не понадобилось, заведующая только спросила, на какой возраст рассчитан спектакль и позвонила в школу. "Зрители будут", ─ заверила она Филиппа.
Единственное условие: громкий четкий голос выступающего. Иначе дети слушать не будут. В отношении актрисы Инессы Соливан беспокоиться не надо, ее голос заглушает вой сирены и взрывы, если она, конечно, постарается.
Инесса своим голосом кормила отца, бабушку после смерти деда и кормит нас. Важно правильно настроить ее на выступление.
День неблагоприятный: дождь прекратился, но небо плотно-серое, тяжелое, на его фоне даже грязного цвета бетонная пятиэтажка кажется легкой. Филипп разрешил иллюминацию, и мамуля включила в своей гостиной на тумбочке настольную лампу под оранжевым колпаком, в прихожей под потолком зажгла красные светильники, на кухне китайский фонарь, светлые обои радужно расцвели.
Китайский фонарь ─ прошлогодняя находка. Филипп искал розетки и удлинитель подешевле. Магазин светильников рядом с бензоколонкой посоветовала соседка с подачи зятя. Мы доехали на машине до нужной остановки и увидели степь из сухих колючих трав, а дальше приземистый магазин с ребристой крышей. Вдалеке на горизонте громоздились серые высотки. Унылый пейзаж, готовые декорации для фильма ─ пост-апокалипсиса.
Филипп берег колеса, я отказывалась в босоножках тащиться по колючкам к зданию, похожему на гараж. "Труднодоступный магазин, но именно там нас ждут сюрпризы", ─ уговаривал Филипп. "Во глубине сибирских руд", ─ процитировала мамуля, и я бы не сказала, что не к месту. Мы пошли пешком. Нырнули в прохладу магазина и не прогадали, цены обрадовали. Фонарь увидела Инесса, под потолком, кто бы еще обратил внимание, если нам нужен был удлинитель. Тонкая ажурная работа, внутри радужно раскрашенный полупрозрачный цилиндр медленно вращался, творя атмосферу новогоднего праздника.
Филипп долго думал, как им пользоваться, куда приспособить, чтобы постоянно не мельтешило перед глазами. Инесса тяжело вздыхала, когда он лез на табурет и опять менял фонарь на традиционную энергосберегающую лампу, приговаривая: "Теперь я знаю, что такое ад ─ нескончаемый калейдоскоп от красного до фиолетового".
Ад прекратился, когда он притащил с мусорки выброшенный торшер. Пришлось повозиться, сейчас все нормально, в целях экономии фонарь включается только при плохой погоде.
Мамуля сидит на кухне, перед ней чашка растворимого кофе и кусок батона, отломленный щедрой рукой Филиппа. Вчера кофе не было, соседка не могла подкинуть, обиделась, ждем, когда придет мириться. С ней утомительно, но щедрость перевешивает, ждем с нетерпением. Кофе ─ аванс от заведующей библиотекой. Молодая, красивая, веселая, старая мымра не расщедрится даже на стакан воды из-под крана.
Мамуля отщипывает по кусочку, задумчиво кладет в рот, жует, забыв о кофе. Плечи и руки обсыпаны бликами, лицо меняет окраску, губы тоже, такое впечатление, не еда, цвет питает энергией. Ей бы играть шаманку. Почему нет? Почему мы отстраняемся от природы, почему умным быть хорошо, а чувствовать цвет, как мамуля, считается пошлым. Как же, дурак любит все яркое, а предпочтение серого ─ признак интеллекта.
─ Как тебе картинка? Завораживает? ─ тихо спрашивает Филипп, доволен, утро удалось. ─ Что-то такое бы придумать для сцены, без радуги, конечно, но игра цвета придаст смысл любому тексту. Надо больше природы, такой сейчас тренд в мире.
─ Разве китайский фонарь ─ природа?
─ Не придирайся, я о смыслах.
─ В природе смыслов и замыслов нет. Зачем ты подсовываешь ей таблетки? Зачем их так много выписывают?
─ Значит никаких таблеток? Пусть впадает в маразм?
─ Природа такая, или, твоими словами, тренд ─ маразм как природное явление. Бороться с природой бесполезно.
─ Ты права, ─ неожиданно соглашается Филипп, ─ в отличие от нас она на светлой стороне. Зритель чувствует, что ей не сыграть Медею, ─ умничает он.
Чтобы сбить с темы, подсовываю вчерашние записи о своем деде Игнате. Читает, по напряженному лицу чувствую, что-то не нравится. Отложил записи и заговорил, подбирая слова:
─ Дорогая, ты на меня не обижайся, мы с тобой давно договорились говорить только правду, так?
─ Не бойся, не взорвусь.
─ Игнат Иванович Кузнецов, профессор, заведующий кафедрой научного коммунизма, верил в классовую борьбу, в передовой рабочий класс, мечтал о счастье, но только в борьбе мы его обретем. У тебя он гуманист, чуть ли не святой. Нет, я не согласен. Нет-нет и нет, ты все придумала, верю, не намеренно, попутала реальное с воображаемым. Переставила акценты: таким мог быть Ярик, другой дед, но у тебя он всего лишь насмешник над благородным рыцарем.
─ Но ты говорил, что надежда на коммунистов, они могут дать деньги, в сентябре выборы.
─ Да, но не до такого. ─ Он кивнул на записи. ─ Кстати, о портретах, лучше Оскара Уайльда никому еще не удалось. ─ Посмотрел на меня, что-то увидел. ─ Ладно, не обижайся, завтра поговорим.
Филипп увел мамулю в гостиную готовиться к выступлению. Донесся ее взволнованный голос:
─ Опять Есенин, но мы с тобой говорили о героическом романтизме. За что такие муки?
─ Извини. ─ Филипп выскочил из комнаты, чертыхаясь, ─ Подскажи, что ей читать. От Есенина она отказывается. Помоги же, времени осталось мало.
─ Не парься, Пушкин и Лермонтов на все времена. Можно не репетировать, разбуди ночью, она будет читать без запинки. Главное, настрой на возвышенное, ведь Инесса у нас такая романтичная, ─ передразнила я его.
Стихи лучше повторить, она их много знает, возраст и деменция не повлияли на память, хотя живости поубавилось, Инесса уже не так быстро, как раньше, переключается с одной темы на другую. С некоторых пор перевирает порядок строк, особенно в длинных поэмах, мало кто замечает, даже если слушают Пушкина. Зато хорошо запоминает прошедший день, по часам и минутам. Лечащий психиатр не верит, хорошая память противоречит диагнозу, больная просто выдумывает. Мы возражаем, нет, рассказывает, как было, психиатр подозрительно смотрит на нас.
Нет необходимости учить новые стихи, зрелые зрители с ностальгией по прошлому, любят слушать то, что проходили еще в школе. "Если мир постоянно меняется, а любимые стихи все те же, значит, не очень-то он и меняется", ─ пошутил Ярик. "Как не меняется? ─ взволновалась Инесса, ─ а мы тогда зачем?" ─ Она театрально прижала ладонь к сердцу. "Меняется, не волнуйся, новое приходит на смену старому, но мы не всегда замечаем", ─ поспешил успокоить Филипп, потому что у нее дрожали руки. Мне показалось, Инесса переигрывала, ничего странного, она актриса.
Голос Филиппа, обращается к Инессе:
─ Как себя чувствуешь, дорогая? Стихи повторяем? Извини, не понял, любуешься картиной? Может, потом? Нет? Не мешаю.
Только не это! Плохой для нас знак, маркер обострения. Картина висит над тумбочкой, купили дешево на выставке художницы ─абстракционистки по фамилии Кузнецова. Инесса вообразила, что художница наша родственница, заставила меня записать номер ее телефона, но вскоре я его потеряла. Картина в черных и красных тонах: фейерверк кровавых вспышек и всплесков на фоне беспросветной черноты. Мать назвала ее космосом. Она подолгу всматривается и уверяет, что вспышки настоящие, не нарисованные. Когда она видит движение там, где его нет, ждем приступа. Я пыталась убрать картину, даже сняла и спрятала, но мать устроила истерику, ─ пришлось вызывать скорую.
Ее не трогают ни свист пролетающих самолетов, ни взрывы. Филипп объяснил: если слышны взрывы, значит, мы живые, не надо бояться. Она поверила, я нет.
─ Марлен, ─ позвал Филипп, ─ пожалуйста, принеси флешку с птицами. ─ Я стала рыться в ящике стола, но услышала его голос: ─ Нашел, она здесь.
Нервничает, денег нет, еды тоже нет. Инессу надо настраивать, вся надежда на нее. Где-то он прочитал, что, наблюдая за движениями на экране, спортсмены тренирует мышцы. Я предложила показывать танцы, но Инесса любит смотреть на птиц, тренирует мышцы крыльев, а если при этом еще и каркать, можно в настоящую птицу превратиться. Филипп таких шуток не понимает, но ее выбор одобряет:
─ Обрати внимание, как выразительны ее руки. Значит, действует.
Я тоже нервничаю, судя по голосам из ее комнаты, Филипп требует смотреть на птиц, а она не сводит глаз с абстрактной картины. Лучше бы ей петь по усопшим в часовне у кладбища. Платят гроши, но постоянная работа, на поминках можно сытно поесть. Правда, не всегда, сейчас заказывают в кафе точно по спискам. Но если дешевая столовая, со списками не возятся.
Библиотека недалеко от дома, десять минут на маршрутке, мы вышли пораньше на случай воздушной тревоги. У входа встретила милая заведующая, стройная блондинка в белой кофточке с воротничком и симпатичным бантиком, красно-белым, ─ сочетание радости и доверчивости миру. Имя у нее Надежда, можно без отчества. "Милая, милая, ах, какая милая!" ─ восхитилась мамуля, поглаживая ее ручку и плечико. Назвалась Инессой, только так, Инесса Соливан. Она тоже выглядела стройной в синем шелковом платье, вокруг шеи голубой шарф, подчеркивающий легкий загар на лице.
Надежда провела нас в закуток, предложила чай, но мы отказались, вернее, отказался за нас Филипп. Мы прошли гуськом в условный зал со сценой: пространство, отделенное колоннами от абонемента. За колоннами ряды стульев. Перед ними стул для матери. Ярко освещена только условная сцена, насколько полон зрителями условный зал, трудно судить. Зрители ─ дети младшего и среднего возрастов. "Детки развитые, всё знают и понимают", ─ сказала Надежда и попросила по просьбе педагогов затронуть тему летнего безопасного отдыха
Инесса не села, потому что ее бы не увидели даже с третьего ряда, а встала, держась за спинку стула.
─ Детки, здравствуйте, меня зовут Инесса Соливан. Я буду читать стихи, а потом расскажу вам, как сохранять здоровье в наше нелегкое время, ─ начала она голосом, рассчитанным на большой зал московского театра или стадион в Лужниках без микрофона. ─ А когда оно было легким?
Детки и взрослые засмеялись, типичная реакция на ее голос, сейчас ценится искренность, доверительность, о чем думаю, о том говорю, истина устами младенца, а тут профессионализм, значит, искусственность, неискренность и проч.
Хрупкая старушка выдавала звуки духового оркестра, чем привлекла библиотечный персонал и взрослых читателей. Зрители закрутили головами, кто-то даже заглянул под стул, на котором сидел. Заведующая прошлась вдоль стеллажей между колоннами, наклонялась, поднималась на цыпочки, пыталась выяснить, может, где-то что-то спрятано, а старушка только открывает рот.
Инесса прочитала два стихотворения, заведующая встала рядом с ней и обратилась к залу:
─ Дети, кто назовет автора стихов?
─ Она непонятно читала, так не говорят, ─ услышала я голос мальчика лет двенадцати.
─ Перед вами актриса, она читает, как положено со сцены. Представьте, что вы в театре.
─ Пусть продолжает, прикольно, ─ тот же голос.
─ Спасибо, что разрешил. Продолжайте, Инесса, слушаем гениального Лермонтова.
Заведующая кивнула. Спокойная, уверенная, несравненная Инесса продолжала читать Лермонтова.
Я почувствовала, что напряжение спало, чего больше всего боялась, не произойдет: стихов отца мы не услышим. И хорошо, даже очень, вряд ли нам за них заплатили бы.
Ярика нет, и никто не может объяснить, почему, когда Инесса читала стихи моего отца со сцены, организаторы концертов нервно реагировали и отказывались платить полную сумму, указанную в договоре.
Отец писал в семидесятые, в то параноидальное время, как говорил Ярик, когда более-менее талантливые поэты подозревали в стукачестве всех без разбора, даже самых близких, и без конца разбирались, кто у кого украл очередной шедевр. Мой отец в этом не участвовал, а зря, ему пришлось периодически скрываться в психушке с диагнозом шизофрения.
В тот момент, когда Инесса закончила читать про одинокий парус, к ней подошла заведующая и что-то шепнула на ухо. Инесса кивнула и стала импровизировать: "Детки, шире шаг навстречу солнцу, солнечные зайчики. Мои бледные ноги за вами не поспевают. Помните, безопасность, прежде всего. Море не песочница, увы, в красном платье дома не усидишь".
В красном не было никого, включая ее в голубом. Видимо, добавлено, чтобы количество строчек было нечетным. Она сделала паузу и продолжила:
─ Как вам известно, люди делятся на умных и глупых. Вы согласны со мной?
Кто-то из детей спросил:
─ Что делать с глупыми?
─ Красить черной краской.
Дети зашумели, посыпались вопросы: почему красить, почему черной, а умных какой?
─ Только красной.
Худой и лысый мужчина у колонны напомнил:
─ Дураки любят красный цвет, об этом еще бабушка говорила.
─ Она пошутила, ─ ответила Инесса и взмахнула рукой, ─ Внимание, друзья! Мы с вами живем в степном краю, так? Поднимите руки, кто приехал из лесного края. Выше, еще выше, всего двое, я тоже оттуда. В степи далеко слышно, и видимость хорошая, и еще на горизонте предметы увеличиваются, иногда кажется, чья-то фигура тянется до самого неба, называется миражом. Красивое слово, правда? В лесу тихо и глухо, горизонт виден, если забраться на гору. Летом лес зеленый, а степь рыжая. Карр-карр ─ степные вороны, тук-тук ─ дятел в лесу, ничто не мешает наслаждаться покоем на природе. И вдруг: т-т-т-т-т-т-т ─ автоматная очередь.
На автоматной очереди не только я вздрогнула. По рядам прошло карканье, кто-то стучал по спинке стула. Реактивные детишки, мгновенно перенимают, природа их такая.
Инесса села на стул.
─ Ух, устала я, ─ голосом крестьянки сказала она, детки засмеялись. Дождалась тишины и продолжила отрабатывать заказ: ─ Далеко от дома не уходить, помните: на два запрета одно разрешение, ─ принцип светофора.
Услышав про запреты, детки дружно уткнулись в экраны. Кто-то громко разговаривал с соседом, началось движение по рядам. Кто-то потягивал через трубочку напиток, перед входом в библиотеку торговали сладостями и соками. Малыши ползали по скамейкам и махали ручками своим родителям у колонн.
Инесса декламировала непревзойденного Пушкина, кажется, перевирала, но я перестала ее слушать, потому что злилась на детей и оглядывалась в поисках педагогов. Но взрослые куда-то делись, дети пристроены, и незачем о них беспокоиться. Филипп тоже куда-то исчез, наверное, общается с Надеждой. Так и было, он пил кофе с печеньем в ее кабинете, а она восхищалась голосом актрисы. Я подсела к ним, сунула в рот печенье, второе, чувствовала, что уже неприлично, но не могла остановиться. А вот и сама актриса, решив, что свое отработала, она тепло поблагодарила Надежду и выразила надежду на новое приглашение. Заведующая не забыла заплатить, как обещала, нас не задерживали, и мы, довольные, покинули библиотеку.
─ Дети плохо себя вели? ─ удивилась Инесса, когда я стала возмущаться их невоспитанностью. ─ В детстве ты делала, что хотела, а мы следили за твоей безопасностью.
─ Но я не вела себя так в театре.
─ Милые детки, как и все в их возрасте. ─ Инесса переключилась на другое: ─ Кто бы позаботился о цветах, разве прилично актрисе после театра идти домой без букета.
─ Цветы или пирожные, выбирай. ─ Филипп приобнял ее.
─ Сладкое вредно.
─ Вредно его отсутствие, ─ возразила мне мать.
Нас догнал красный джип, вышел мужчина, худой и лысый, с букетом бордовых роз, я его узнала, он стоял у колонны в библиотеке и вступил в дискуссию с Инессой по поводу красного цвета.
Мужчина протянул ей розы и сказал:
─ Вы такая интересная. Жаль, дети почти не слушали вас.
─ Мне тоже жаль, истину там не найдут. ─ Инесса выразительно поднесла свободную ладонь к лицу и выпучила глаза. ─ Истина в другом месте. ─ Театральным жестом коснулась своей головы, провела по седым волосам, чтобы никто не сомневался.