Здравствуй, отец! Я живу в Швейцарии, счастливой стране. Летом купаюсь в озере, зимой катаюсь на лыжах. У меня есть работа, достаточная зарплата, чтобы снимать квартиру, могла быть и просторнее, но жилье дорогое, сюда приезжают со всего мира. Зато в горах хорошо, никто никому не мешает. Это не наша степь, это горы, синие, неприступные, и воздух чистейший. Не наша, проникающая сквозь все щели пыль. Такое наслаждение вдыхать чистый воздух.
Помнишь, как ты покупал мне мороженое? Сколько я просила, столько ты покупал. Когда я в горах, всегда об этом вспоминаю, мама не знала, мы скрывали от нее, она бы запретила, боялась, что у меня заболит горло. От мороженого оно ни разу не болело.
Я тебя часто вспоминаю, давно хотела написать, но не находила слов, пока не поняла, ничего не надо придумывать, для того, что случилось с нами, нет отдельного словаря. Слова одинаковы для всех и на все случаи жизни. Они всегда найдутся, чтобы об этом рассказать.
Здесь я выучила французский и немецкий, потому что работа такая, нужно уметь говорить на языке клиента.
Иногда езжу в Париж, одна или со знакомыми, видела Эйфелевую башню. Вконтакте выложила более тысячи фотографий.
Но только я уже не Ника Переверзева, а просто Луиза без отчества и фамилии. Для паспорта Луиза Карловна Шмидт. Так захотела, чтобы жить дальше. Я прошлая умерла, потому что невозможно долго находиться на изнаночной стороне. Там жизни нет. Мучила депрессия, я спала только со снотворным, но часто просыпалась и чувствовала на своей шее пальцы, твои пальцы, и они сжимались. Ощущение, что ты меня душишь, появлялось не только ночью, но и днем, и вечером. Я стала задыхаться, астма или нет, к врачам не обращалась.
Ты никогда не обижал меня, ты был самым лучшим, я любила тебя. Ты тоже меня любил, так я думала, так ты сказал на суде, потому что больше всего боялся развода с матерью, а, значит, расставания со мной. Ты боялся, что меня не станет, и не стало. Ты убил меня и продолжал убивать каждый день и не один год.
Я понимаю, если бы осталась живой Луиза, та Луиза, возможны были два варианта: или мама простила тебя или с тобой рассталась. Но кто бы мешал нам встречаться.
Ты убивал Луизу, а я резвилась на лужайке, на зеленой травке с ромашками у бабушки в деревне.
Я пошла в первый класс, и в сентябре тебя судили. Об этом я тогда не знала. Мне было семь лет, матери двадцать шесть, и она сходила с ума, что уж тут, она сошла с ума, ведь ты и бабушка, твоя мать, обвинили ее в смерти проститутки. Мать возненавидела меня за то, что я твоя дочь, она требовала, чтобы я отреклась от тебя, а я тряслась от страха. До сих пор меня преследуют ее глаза, черные, как угли, и крики как вой умирающего чудовища: "Ненавижу, я вас всех ненавижу!" ─ до сплошного ууууу. Обессиленная мать падает в кресло, я осторожно подхожу к ней, в ее зрачках отражается свет лампы, меня в них нет. Ночами я думала о том, что если бы меня не было, она бы не сошла с ума.
Мать закрывалась в комнате, слышно было, как передвигалась мебель, строила баррикады, чтобы мы не могли войти к ней. А бабушка все сокрушалась: "Куда я дела ножницы? Ты не видела? Может я в комнате оставила? Да помоги же, у меня сердце не на месте, как бы она не повредила себя. О, господи, сил уже нет терпеть все это". Мать уже втыкала ножницы себе в горло, кровь с трудом отмыли, обои пришлось переклеивать.
Из-за двери доносилось: "Ненавижуууу", а бабушка все причитала: "Как же я так, ведь я думала, что ей лучше, что она выздоровела. Неужели опять вызывать неотложку".
Мать увозили в больницу, и я чувствовала себя почти счастливой, если бы не поездки к ней по средам и воскресные дни.
Через два года после твоей посадки мать умерла, залечили, отказало сердце.
Мне исполнилось четырнадцать, ты вышел на свободу, но в наш город не вернулся, новая жена ─ клад, дом ─ полная чаша. Ее отец сидел с тобой и тоже за убийство. Детей жена тебе так и не родила.
Когда мне исполнилось шестнадцать, вернулся из зоны Витек, тот самый, наркоман, который в поисках заклада в степи наткнулся на отрезанную руку Луизы. Он был уверен, что задушил и расчленил девушку и сам пришел в милицию. Но толком не мог рассказать, как все это произошло. Потом взяли тебя и в нашей квартире нашли много следов преступления.
Витька отпустили, но милиция запомнила легко внушаемого наркомана. Как не запомнить, если его мать написала жалобу, что сына избивали. Жалобой она подписала приговор своему сыну. Через год, тоже летом, его посадили за ограбление платной стоянки и хищение в особо крупных размерах. Это была подстава, он шел на свидание к девушке, первая любовь, даже бросил наркотики, а его менты избили и посадили. Мать продала дачу, чтобы компенсировать украденное непонятно кем, хотя всем все ясно. Витьку дали семь лет, столько, сколько тебе.
Ты вышел, отсидев семь лет за убийство и расчленение проститутки, семь лет за погубленную жизнь, и все потому, что Луиза угрожала рассказать твоей жене, моей матери. Ты не признался на суде, что отказался ей платить за услуги, поэтому она тебе угрожала, но от своей матери не скрыл, и нам тоже стало известно.
К тому времени, как вышел Витек, его девушка спилась, он нашел другую. Не в этом дело. Однажды он меня спросил: "Отморозок ─ убийца твой отец? Тебе не страшно тут жить?" ─ "Что со мной может случиться?" ─ "Ничего. Я не про это. Тебе надо отсюда уехать. Ты ни в чем не виновата, но здесь всегда будут помнить, кто твой отец. Тебе это надо? ─ Он улыбнулся и добавил: ─ Если кто обидит, скажешь мне".
Защита мне была нужна. Я не представляла, какими жестокими могут быть с виду благополучные люди.
Наверное, кто-то услышал наш разговор, с той встречи меня уже не обижали.
Витек стал моим защитником в этом жестоком мире, созданном мужчинами, а ты ни разу не приехал, чтобы повидаться со мной.
Кто мешал встречаться, когда ты вышел? Не требую понимания, но после того, как сменила имя и фамилию, перестала ощущать твои сжимающие горло пальцы.
Подруги отметили, что я повеселела. Я стала проституткой Луизой со всеми вытекающими последствиями. Старалась не повторять ее ошибки, брать деньги вперед и иметь охрану. Заработок так себе, поэтому уехала в Швейцарию. Здесь я под защитой работодателя и профсоюза.
Но какая здесь скука! В моей бывшей стране жизнь бьет ключом, мы любим все жанры: от комедий до трагедий. А тут предпочитают дебаты и голосования.
Как-то наша фирма организовала в городе карнавал для привлечения клиентов. Люди вышли на улицы, и малые и старые, мы, полуголые красотки на любой мужской вкус, развлекаем зрителей, а их лица серьезные, разве что не зевали, потому что вежливые.
Мне здесь плохо, я тоскую по дому, да так, что готова по ночам выть на луну. Я схожу с ума и боюсь, что это случится, как случилось с матерью. Я боюсь и завидую ей, потому что она рано ушла из жизни.
Будь проклята эта заграница, будь проклята эта счастливая страна с Эйфелевой башней впридачу! Будь проклята моя жизнь, и ты, отец, будь проклят!