Екатерина Павловна вот уж с десяток лет, если не больше, в холодное время по субботам, а летом еще и по воскресеньям, ездила на городскую барахолку со своим незатейливым товаром. В одной руке сумка с раскладным стульчиком, в другой пакет с подушкой, чтобы мягко сидеть, за спиной рюкзачок с книгами и что-нибудь по мелочи. Располагалась у широких ворот для въезда грузовых машин, там, где вдоль забора на стороне рынка сидят бабули со штучным бэушным товаром советского периода. Правда, иногда раскладывают ходовые вещи, чаще всего джинсы и кроссовки, но ненадолго, администрация рынка не поощряет такую торговлю, хочешь продавать, плати за место.
Бабуль с советскими сервизами и того же периода статуэтками не гоняют, вреда от них нет, сидят себе и никому не мешают.
Зимой Екатерина Павловна носила ярко-желтый берет, сползавший на глаза. Верхняя пуговица теплой куртки не застегивалась, и было видно, как тускло поблескивала у горла пристегнутая к шелковому шарфику брошь из чешского стекла,
Летом брошь перебиралась на круглый воротник розовой кофточки. Желтый берет заменялся на пожелтевшую от старости и потерявшую форму соломенную шляпку с фиалками почему-то надо лбом, а не сбоку, как обычно носят украшения на шляпах.
- Над ухом? - улыбалась она, - Что вы, девочки, цветочки должны быть на самом виду.
Милка настаивала, что так не носят, Павловна улыбалась и сохранившими красивую форму пальчиками поправляла шляпку и проверяла, на месте ли букет из фиалок.
В плохую погоду покупателей мало, Катя с Милкой собирались у прилавка Натальи с пирожками и булочками на подносах и звали Екатерину Павловну на чай для согрева.
Катя и Милка торгуют в последнем ряду, если считать от главного входа, и в первом после лесополосы, много людей идет оттуда, не доезжая остановки до рынка. Так что с местом не прогадали.
Когда звали Павловну на чай, она просила соседку, тоже старушку, присмотреть за стульчиком с подушкой. За товар не беспокоилась: любители чтения, как правило, не воруют, если кому-то приглянулась книга, терпеливо ждут ее.
Умная Милка высказалась, что книги не нужны, уже доказано, мы находимся в информационном поле, откуда знания напрямую попадают в наши мозги. Книги только сбивают с толку. Павловна не согласилась, у нее востребованный товар: детективы, разные, и женские и зарубежные. Дочь читает? Ну что вы, она учительница. По секрету, на мусорке подбирает, рано встает, пока дворники спят. Она переходила на шепот и оглядывалась. Как будто никто не знал, где взяла почти новую куртку и вместительную сумку из натуральной кожи. Там, где кожа лопнула, аккуратно пришиты заплатки из велюра. Только с обувью не везло, не попадались нужного размера, сапоги купила давным-давно, когда вышла на пенсию, им износу нет, правда, в дождь промокают, а так носить еще можно. Для лета лакированные туфли на каблучках. Она так бойко вышагивала, никто не верил, что ей восемьдесят пять лет, исполнилось в январе. Старалась держаться прямо, походка легкая, мужчины, даже молодые, смотрели ей вслед.
'Ты хоть когда болеешь, а, Павловна?' - не выдерживала Наталья. 'А как же, - делала большие глаза старушка, - болею как все, обращаюсь к врачу. Недавно была, врач измерила давление, сказала, в норме и погладила по плечу, по руке, молодец, не разжирела, хотя поправиться немного не мешало бы'.
У Милки другая история: заболела непонятно чем, сходила к врачу, выписали рецептов столько, что от этих таблеток чуть не загнулась. Наталья с готовностью еще историй добавила. Катя слушала, как они нагоняли страху, наконец, спросила Наталью, когда она была в последний раз у врача? Надолго задумалась, вспомнила, когда носила сына, тридцать лет назад. Лучше бы сходила к терапевту, чтобы не мучиться изжогой. Хором завелись, доказывая, что еще живы, потому что лечатся народными средствами, что означало для Милки советы из интернета, а для Натальи еще проще: баня - водка, а после, завернувшись в ватное одеяло, проспать до утра, как рукой любую болячку снимет.
Катя не ссорится по пустякам, Милка - настоящий друг, проверенная. В двенадцатом году, еще в украинские времена, их стали выселять из центра, они обе торговали возле остановки. Омон действовал жестоко, но Катя легла на прилавок, намертво схватившись за края. Один из опричников размахнулся саперной лопаткой, успела убрать руку, Милка решила, что отрубил кисть, и, дико закричав, бросилась на него, щеку расцарапала в кровь, тогда они лица еще не закрывали. Дошло до суда, вмешались журналисты, и все затихло.
Товар перенесли вдвоем с мужем в съемную квартиру, потом купили павильон на деньги, вырученные от продажи дачного участка мишиных родителей, на строительство дома денег так и не накопили.
Тот бандит, который выселял их, чтобы поставить свои торговые точки, оказался депутатом горсовета, курировал строительство и земельные участки, это его опричник размахивал лопаткой перед женщинами. Сейчас депутат чуть ли ни в Госдуме. Кому верить?
Никому мы не нужны, кроме своих родителей и друзей, - права Милка. Люди не меняются, меняются обстоятельства, и люди по-другому проявляются.
Катя продает женское белье, Милка в таком же павильоне напротив, торгует хозтоварами, но в основном приходит потрепаться. Дружеское общение стало привычкой, хотя Милка могла зимой не мерзнуть на холоде, летом не мучиться от душной жары, а нанять продавца, денег хватало. Но дома тоска, сын утыкается в компьютер, не с кем поговорить. Телевизор пусть древние старухи смотрят. Тут народ, движуха, зимой, правда, не очень, но летом иногда приглашают ее куда-нибудь посидеть, на море поглядеть. Не только приезжие отдыхающие, кое-кто из бывших вспоминает о ней.
Хорошо иметь старшую мудрую подругу, как Милка. Пусть толстая, фигура бочонком, лицом некрасивая, глазки мышиные, нос картошкой и лягушачий рот, но живет в свое удовольствие. Имя ей не подходит. Когда первый раз ее увидел Володя, который привозит товар со склада, не мог поверить, все оглядывался, высматривал Милу, стал называть ее Мадам.
Знал бы, какие любовники возят сорокалетнюю Мадам в сауну и водят в ресторан. Она не удосуживается даже прическу сделать, хотя бы волосы причесала. Бесконечные запутанные любовные истории, сын уже в последнем классе, а она все высчитывает, кто его отец.
Сама говорит, как важен род для человека, и как важно для психического здоровья знать предков до седьмого колена, а сын не знает, кто его отец. Но Милку не сбить с толку, она легко с психологии перескакивает на генетику: 'Гения творит коктейль из генов', - непонятно, но завораживает.
В сыне находит сходство с тремя мужчинами, почему бы и нет, если в одно время с ними встречалась. Столько лет держит их в подвешенном состоянии, все трое послушно приносят ей алименты, из рук в руки, и благодарят за сына. Нормальные мужчины, один из них даже красавчик, на голливудского актера похож.
Может, не врет, что делала генетическую экспертизу, но результат скрывает, что говорится, отец трехликий.
Ее звали замуж, но не захотела, не верила ни одному ухажеру, никому не верила. Зачем связывать свою жизнь с тем, кому не доверяешь, лучше беречь нервы и жить, как хочется. Катя сомневается, что одной жить лучше, вдвоем веселее.
- Что тут веселого, - возражает Милка, - Они все нагло врут, любовь до гроба, им только одно надо, сама понимаешь, что. Я меняла их как перчатки, за один вечер имела двух - трех мужиков.
Горячая кровь, хотя в роду одни славяне, даже в сильные холода, в Крыму бывают, но редко, у нее голые руки, и еще не носит шарф, шея должна быть свободной. Перчатки носила Катя, много лет одни и те же, коричневые из хорошей кожи, доставшиеся от давно умершей мамы.
Катя вышла замуж в двадцать лет, Мише было тридцать, познакомились, когда он ей возил товары на продажу. У него отец - бывший алкоголик, почти не ходит, мать верующая, католичка, настояла: 'Женитесь, чтобы не жить в грехе', но попросила, чтобы в ее квартире не поселялись и реже приходили в гости. Приходит один Миша, помогает ухаживать за отцом.
'Все мужики - кобеля, даже не пытайся удержать, но твой пока на сторону не посматривает', - обнадежила Милка. Она же первая увидела у Кати на бедрах зачатки целлюлита, главное, вовремя заметить. Пришлось постараться, и массаж и обертывания, бассейн, тренажерный зал. Процесс остановила, фигуру улучшила, стала добрее и приветливее, - отметил муж. Сам бы не догадался купить абонемент в бассейн или тренажерный зал. Экономит на всем. Она тоже, съемная квартира обходится дорого.
В съемной квартире, куда с мужем возвращаются поздно вечером, она сразу закрывается в ванной, в зеркале лицо как чужое, торопливо снимает одежду, талия на месте, грудь торчком, ополаскивается под душем, массирует тело, пока не порозовеет, кремом не пользуется, Миша не любит, а ей все равно. Помолодевшая выходит из ванной и попадает в объятия мужа. Он знает, когда можно. В другое время не пытается ни обнимать, ни касаться ее.
На рынке постоянная движуха, но нельзя сказать, что покупатель валом валит, большую часть времени, особенно зимой, проводят за разговорами и чаепитием. Продавцы - основные клиенты Натальи.
Услужливая, безобидная Павловна помогала Наталье разносить по рядам чай с булками, убирала мусор, стараясь угодить всем, бестолково суетилась, много говорила, но о себе рассказывала мало, почти ничего, только то, что с мужем прожила счастливо более полувека. Он был крупным начальником, жили в достатке, умер в двухтысячном. Она и сейчас счастливая, у нее образованная дочь, учительница, - с гордостью повторяла она, и внучка - красавица.
И еще рассказывала, что любит пить кефир и чай с леденцами, из еды борщ с фасолью, заправленный салом.
- Вы слышали? Борщ с фасолью и салом! Да я от такой еды загнусь, а она ничего, проживет еще долго, - возмутилась Наталья.
- Пусть живет, не жалко. - Кате непонятно раздражение Натальи.
- Как это пусть? У нее давно крыша поехала, а все живет, из-за таких и повысили пенсионный возраст. У меня три брата не дожили до пенсии, третий недавно умер в сорок лет, да и племянники тоже мрут, замучились хоронить.
- Пить надо меньше, и жили бы еще, - вмешалась Милка.
- Братья вкалывали всю жизнь, не разгибаясь, пили на свои, заработанные гроши, - частила Наталья, заводится с пол-оборота и надолго.
Павловна обиделась и перестала у нее покупать булочки. Наталья первая подошла, что ей сказала, никто не слышал, старушка засмеялась и на вырученные деньги опять покупала у нее или плюшку, посыпанную сахаром, или рогалик с корицей, в зависимости от доходов. Плюшка у Натальи стоит двадцать рублей, а рогалик пятнадцать.
Приветливая тезка нравилась Кате, ее присутствие облагораживало, радовало, давало надежду, что счастливая семейная история, без грубости и ненависти, возможна не только в романах. Представлялись картинки, навеянные анекдотами из времен Пушкина и воспоминаниями об Эрмитаже: по роскошному залу прогуливаются галантные гусары, по гладкому паркету кружатся девицы в бальных платьях.
После окончания школы отец свозил ее в Питер, потом снилось, что она, одетая по старинной моде, поднимается и спускается по мраморным ступеням и с кем-то разговаривает по-французски. Учила английский, а во сне заговорила на французском, факт сильно и надолго возбудил Милку, она даже предсказала, что второй муж увезет ее в Париж.
Плохо то, что счастливая Павловна из другой, недоступной Кате жизни, была доверчивой до глупости. Такие доверчивые Кате раньше не встречались. На этом сыграли Наталья и Милка, Катя присоединилась позже, хотя и было стыдно. Но вначале пыталась вмешаться, защитить Павловну, взывала к совести Милки.
- Совесть? Не знаю такого слова, - огрызалась она, но, чувствуя, что перебарщивает, оправдывалась: - Ты ей симпатизируешь, потому что она твоя тезка, но сама посуди, мы у нее ничего не воруем, покупаем по той цене, какую сама назначает, - врала, цены диктовали вдвоем Натальей, - Она приходит на рынок, чтобы продавать. Умрет, барахло выбросят, а мы помогаем ей заработать на сладкие булочки.
Началось с того, что Павловна принесла ажурную кофту, бирюзовую, из натуральной шерсти, сама связала, когда-то участвовала в выставках народного творчества. Милка кофту купила, еще бы, такая красота отвлекает от недостатков фигуры, и почти даром. Она же приобрела выставочный эксклюзив, первая премия, - черный костюм с алыми вставками, за сотню, Катя присутствовала при сделке. Костюм перекупила Татьяна, продавец из павильона обуви в третьем ряду, за две тысячи. 'Натуральная шерсть, качество какое!' - радовалась Татьяна.
Когда Милка выманила все вязаные вещи, тогда Наталья попросила у Павловны принести лишнюю посуду, тарелки, суповые и десертные, только не чайные сервизы, кружки и стаканы тоже подойдут. А еще вилки с ножами, их больше всего крадут. Катя сначала не поняла, кто крадет, если чай Наталья наливает в пластмассовые стаканчики, а к булкам и пирогам вилки с ножами не подаются. Догадалась, когда явилась крашеная дама с большой сумкой. Про нее знали, что сдавала на лето дачу у моря и скупала посуду и постельное белье.
Велик соблазн, Катя тоже решила поживиться и попросила, если, конечно, излишки, постельное белье и полотенца. Как и предполагалось, все чистое, без пятен. Продала с наценкой все той же даме с большой сумкой.
Потом Павловна пожаловалась, дочь хватилась, ни посуды, ни белья, ругала ее, но сейчас все нормально, купила новое, внучка довольна, избавились от старья.
Милка, правда, струхнула, даже призналась Кате, что выманила у Павловны две натуральные шубы, продала дорого. Как бы до суда не дошло, ведь дочь - учительница, грамотная, законы знает. Сколько заплатила Павловне за шубы? пустяк, чуть дороже кофт.
Вот оно что, Катя все недоумевала, зачем подружка зачастила в ряды с верхней одеждой, обидно, конечно, Милка могла бы шубой поделиться, - еле сдержалась, чтобы не высказать, что думает о ней. Но ссориться не стала: ради дружбы иногда приходится притворяться.
Как-то муж упрекнул: хоть бы раз солгала, что тебе хорошо со мной. Счастлив ли он с ней? А она? О себе точно знала, что завидовала Павловне: жила безбедно, любила мужа, и не надо было хитрить, выкручиваться, надеясь на лучшее.
Павловну грело прошлое, Катя мечтала о прекрасном будущем, когда-то оно наступит, и они с мужем заживут, ни в чем себе не отказывая, только бы здоровье не подвело.
Родители рано ушли из жизни, отец умер от инфаркта вскоре после того, как выдал ее замуж, мамы не стало давно, после поездки в деревню к родственникам отца.
Кате было пять лет, и в деревню они поехали вдвоем с мамой. Должны были остановиться у одной из многочисленных теток отца, звали ее Матреной. Она всех родных пережила, и детей и мужа, попавшего под поезд, - жили недалеко от вокзала, и он выбрал самый короткий путь от пивнушки до дома.
От нее пришло письмо, что болеет, высокая температура и сильный кашель, ей тогда было семьдесят лет.
Матрена считалась среди многочисленных бабок самой богатой, потому что не ленилась, содержала кур и свиней, и еще у нее был вишневый сад, бабушка и дедушка привозили от нее вишневое варенье, хватало на зиму.
Мама ездила с отцом к ней за подарком сразу после свадьбы. Пока гостили, мучились желудками, потому что на стол подавалась картошка с салом и самогон. Деньги в подарок получили, и еще мама присмотрела икону в серебряном окладе.
Кто сказал, что оклад серебряный, не запомнили, но отложилось. Маме показалось, что подслеповатая тетя не в курсе.
Катя плыла с мамой на комете до Одессы, ее укачало, дальше автобусом, всю дорогу тошнило, благо желудок пустой, ничего не могла есть. Обе в дороге простудились.
Матрена с мамой, Катя отказалась, укрыли головы полотенцем и дышали над паром вареной картошки.
Икону получили, но тетка потребовала, в обмен на подарок отца: золотые сережки в виде колец, - мама их даже на ночь не снимала.
Обратно тем же путем ехать не решились, купили билет в плацкартный вагон, грязный, переполненный людьми. От той поездки сохранилось в памяти, как ее тошнило, и как мама жаловалась на грязь.
Дома икону рассмотрели: серебро оказалось обыкновенной фольгой под стеклом.
Отец смеялся: 'Хотели обмануть тетку, не подумали, что она за свою долгую жизнь набралась такого опыта, надурить нас ничего не стоило'.
А вскоре после их отъезда Матрена умерла от рака легкого. Мама перепугалась, что заразилась от нее, как назло напал кашель, и она смотрела на всех заплаканными глазами, как будто прощалась. Недолго пожила, умерла от рака матки, говорят, передается по наследству.
Милка утешила: рак - это мутация клеток. Мутация бывает по двум причинам: внутренней и внешней.
Что делать? Алкоголь убивает микробов, значит пить в умеренных дозах, а что касается внешнего, смотри чаще на красоту.
В мае после зимней спячки на рынке началось оживление, и Павловна принесла на продажу блюдо, ярко-синее, такое синее, такое праздничное, глаз не оторвать. По краю золотая чешуя, блестит на солнце, в центре раскидистое дерево, темно-синее, до черноты, а на ветках райские птицы расцветки от нежно-голубой до золотистой. Такую посуду Катя видела в Эрмитаже, запомнила название: мейсенский фарфор, изготовлен в Германии.
Павловна объяснила, что блюдо - подарок от тети Нюры, ей досталось от немецкого офицера, он у нее квартировал во время войны. Когда немец бежал, бросил сундук с барахлом.
'Внучка сказала, фи, старье, мне такое не надо. А дочь...', - Павловна сделала паузу. - 'Работает учительницей', - хором подсказали Катя и Милка.
Павловна стала оправдываться, а что делать, четверо сыновей на руках, муж погиб в первые дни войны. Сыновья после войны тоже погибли, кто подорвался на мине, кто погиб от снаряда, маленькие были, подбирали все подряд.
Милка, как показалось Кате, равнодушно смотрела на блюдо, что обнадеживало, Павловна недорого возьмет, а ей в радость красивая вешь. Съемная комната уж очень непривлекательная: обои выгорели, розочки превратились в серые пятна, мебель из прошлого века, стулья шатаются, ножки кровати разъезжаются, пол давно не красили.
Но спросить о цене не успела, подошла покупательница, к Милке тоже, семейная пара за стиральным порошком. У Кати женщина задержалась дольше, примеряла джинсы. Наконец ушла с покупкой. Ее позвала Милка, осипшим голосом, лицо бледное, глаза огромные, каких никогда у нее не было. Может, заболела?
Тараща глаза, Милка возбужденно заговорила:
- Ты знаешь, сколько стоит это блюдо? Полмиллиона, не меньше, я только что в интернете посмотрела. Полмиллиона, - простонала она.
Ее услышала Наталья и сообщила, что Павловна блюдо продала. Обе рванули к старушке, до Кати донеслись возмущенные крики Натальи:
- За двести рублей такое блюдо!? Павловна, ты понимаешь, что наделала, нет, она не понимает. Ты бы получила столько денег, ты бы не моталась на рынок, ты бы дома сидела в тепле с телевизором.
- Телевизор не хочу, я раньше только Киркорова смотрела.
- Смотрела бы и сейчас, тебе внучка скачает все его концерты.
- Я в нем разочаровалась, он так растолстел.
- А, ну тебя, - Наталья заспешила к своим булочкам, собралась очередь.
Наступил обед, Катя со своего места увидела, как Павловна достала свой поллитровый компот: варенье, разбавленное водой. Больше не пила, чтобы не стоять в очереди в бесплатный туалет, на платный жалела денег.
Покупатели схлынули, Наталья позвала ее:
- Что плюшку не берешь? У тебя есть двести рублей, ты же блюдо продала.
- Нет еще, - улыбнулась Павловна, - мужчина обещал принести в следующее воскресенье.
Немая сцена.
Разом заговорили Милка и Наталья, перебивая друг друга, вытащили из Павловны, что мужчина - военный, нет, не в форме, сам сказал, что офицер, забыл дома кошелек.
Когда они охрипли от криков, и стало тихо, уверенным голосом заговорила Павловна:
- Настоящий полковник, и не спорьте со мной. В молодости я мечтала выйти замуж за военного. - Она загадочно улыбнулась. Старая, а кокетка как молодая. Ей это шло. - Но я ни о чем не жалею, муж был инженером, и мы любили друг друга.
Милка усмехнулась:
- Этот полковник, который настоящий, погладил по плечу и по руке, - ведь так?
- Руку погладил, - призналась она.
- Может, он врач? - ехидно спросила Наталья.
- Ага, психотерапевт - гипнотизер.
- Зачем врач, что я не видела, какой он врач, - всполошилась Павловна.
- Настоящий полковник может быть и военным врачом.
Павловна отвернулась, что с вами непонятливыми разговаривать. В самом деле, что ей блюдо, счастье - состояние души и никак не связано с деньгами.
Катя уговаривала себя, что каждый имеет право распоряжаться своей собственностью как хочет, но помогало мало, старушка стала раздражать, эта нелепая шляпа с фиалками, эта древняя брошь на воротнике розовой кофты доисторических времен, злило, что дорогая и красивая вешь уплыла из-под носа. Милка с Натальей тоже злились. Павловна чувствовала их настроение и на приглашение к чаю поднимала пластиковую поллитровку с розовой водой, ладонь другой руки прикладывала к груди, улыбалась, благодарила и отказывалась, ей достаточно компота.
Наталья сама подходила к ней и ехидно спрашивала:
- Полковник уже был?
- Он придет, у него неприятности, мало ли что случается в жизни, если живой, то придет. - Павловна отказывалась верить, что ее обманули.
В июне она стала приходить только по субботам и на полдня, приносила на продажу все то же по мелочи: книги, безделушки, граненые стаканы. Уж какой год вытаскивала из сумки и раскладывала на коврике фарфоровых зверюшек и рыбок из оникса, покупатели не находились. Книги охотно покупали приезжие, читать на пляже, не у всех была привычка утыкаться в смартфоны.
Кате везло, купальники и майки с шортами, как никогда раньше, пользовались повышенным спросом. В суете не заметила, что Павловны не стало.
Подходили незнакомые люди, спрашивали о такой милой старушке, не заболела ли? Даже одна супружеская пара из Москвы интересовалась. Женщина объяснила Кате: 'Только в вашем городе сохранились такие благообразные старушки, наверное, жена офицера, именно так они стареют, с чувством собственного достоинства'. Посмотрели на милкин товар, перевели взгляд на нее и удалились. Выразительно без слов. Милка покраснела от злости.
С Милкой что-то происходило. Она перестала пересказывать новости из интернета, отмахивалась от вопросов о сыне, не приставайте ко мне. Хоть бы кто пригласил ее в ресторан.
Катя уставала на работе, не помогал душ с массажем, скорее бы наступила прохлада.
Наталья вздыхала:
- Скучные вы, девочки, стали, и Павловны нет, развлечь нас. Ничего, жара спадет, явится, ей без нас тоже скучно.
- С какой стати ей скучно, - окрысилась Милка, - одна она не останется, ей не дадут.
- Еще бы, все даром раздает, - хохотнула Наталья.
- Нет, она другая, а мы никому не нужны, только себе любимым.
Катя хотела спросить, чем Павловна лучше нас, но чувствовала, Милка разозлится, - ссориться ни к чему. Но Наталья спросила:
- Мы что, хуже, да?
Милка промолчала, она тоже не хотела ссориться. Не заболела ли? Но сил не было разбираться.
Однажды в сентябрьскую субботу, когда уже спала жара, но все также ярко светило солнце, у прилавка с булочками остановился мужчина, похожий на военного, и стал оглядываться, Наталья замерла как кошка при виде птички. Милка смотрела на него как на чудо, не выдержала, спросила:
- Мужчина, вы кого-то ищете? - он взглянул на нее, - ищете кого? - глаза ее засветились, как у Павловны.
- Уже нашел.
К нему спешила нарядная молодуха. Милка сникла, чуда не случилось, никому нельзя верить.
Перед закрытием рынка Наталья предложила выпить за упокой души рабы божьей Катерины Павловны.
- С ума сошла, живую хоронить, - возмутилась Милка, - она еще вернется. Она не может просто так исчезнуть. Она придет, вы это понимаете?
- Ты, Катерина, понимаешь? Я нет. Она что, бессмертная?
- Я сказала, она вернется, и не смейте мне тут..., - голос ее сорвался.
Катя хотела поддержать Наталью, но увидела, что милкины губы сжались в узкую щель, на щеках и вокруг рта появились белые пятна.