Светофор загорелся красным светом, дорогу преградил поток куда-то спешащих машин. Кеша посмотрел под ноги: он стоял на решетке канализационного слива. Там, в глубине, под землей протекала вода, черная речка городских отходов, чуть поблескивая в лунном свете. Впрочем, это только глупые обыватели, увидев свою тень ночью, решат, что их освещает луна, на самом деле они давно уже мечтают под фонарем около аптеки. Была зима и достаточно холодно, поэтому вода в жидком состоянии порядком удивляла, внушая какую-то надежду...
Иннокентий вспомнил, как сегодня утром он проснулся в своих четырех стенах (одна из которых содержала камин). Стены были серенькие, но зато на полу, шириной почти во всю комнату, лежала большая шкура какого-то зверя, и, коротая долгие зимние вечера, лежа на этой шкуре и глядя на подчиненный огонь, он иногда ощущал себя самым счастливым человеком в комнате.
Загорелся зеленый, и он стал не спеша переходить дорогу, ожидая весну. Недавно его освободила мама. Она умерла. "Иди и живи! Высунь голову из своих четырех стен, отлепись от своего "пожарика" и будь свободен! Взгляни на жизнь открытыми глазами, хотя бы на мою..." - так говорила его мать, а потом ее похоронили.
"Но ты же мертва, мама, ты же умерла. Я могу взглянуть только на твой надгробный камень, это ли жизнь, о которой ты говоришь?.." Неприятный разговор постоянно повторялся в его голове снова и снова, и то, что Кеша напился, накладывало на беседу, звучащую в его голове, как звон колокола, лишь N-ое количество посторонних шумов, отнюдь не заглушая его.
Так он вышел из четырех стен и отправился смотреть жизнь ...
Гл.1 "Бар, который стал пиццерией"
--
Одну пиццу "Кальционе" на девятый столик. Маша одно пиво на седьмой... Что будете заказывать?
Над столиком висел яркий абажур, который из-за прокуренности и темноты помещения светил каким-то загробным светом, впрочем, это никак не омрачало обстановки и не удручало здешних посетителей
Иннокентий пришел не один: он был со своей совестью и судьбой, которые были олицетворены в его лучшем друге и жене (друга). Судьба один раз подкинула ему денег, а совесть заставила потратить их на шампунь от перхоти по случаю чьей-то свадьбы. Смешно ...
Все трое молча сидели и курили, от чего нетронутая пицца покрывалась ровным слоем пепла, как торт кремом. Разговор не клеился, и каждый был себе на уме. Вдруг Владимир достал пистолет и, прислонив его к виску, произнес нечто загадочное: "Я знаю о вас. Нет, молчите, я все знаю, да, знаю, знаю ... Будьте счастливы, я освобождаю вас от себя и все прощаю. Черт, снова банальность вышла"
Прогремел выстрел. Надежда вскочила с места и выхватила пистолет из опускающихся рук Владимира, но было уже поздно: "Неееет! Это ошибка, это страшная ошибка. Нет, нет, нет, это сон, я знаю, это сон, сон ... Нет, я виновата в его смерти и более не достойна жизни. Мой милый Вовчик, я иду к тебе, скоро мы опять воссоединимся! А ты, Кеша, на серчай, ибо все, что было - ложь, будь свободен, и постарайся наконец сталь счастливым". Прогремел второй выстрел.
Слой пепла на остывшей пицце смазался брызгами крови и кусочками черепушек, пицца стала похожа на свежую. На минуту все окружающие замерли, но по некой странной причине и продавцы, и прибежавший невесть откуда менеджер пиццерии, и даже сам Иннокентий - все ожидали третьего выстрела как завершения истории, которое принесло бы некоторую симметрию. Ведь люди стремятся к гармонии, не правда ли? Пусть даже в смерти. Однако никто из присутствующих не догадался, что после того, как мало-помалу все удалились, Владимир и Надя встали и через секунду растаяли за поворотом.
Гл.2 "Супермаркет без самообслуживания"
Иннокентий почему-то вспомнил этот случай, когда переходил дорогу, и его чуть не сбил синий джип, резко вывернувший откуда-то справа. К счастью, он сумел увернуться, и пошел дальше, продолжая копаться в себе.
"Что же они все от меня хотят? Что я должен сделать, чтобы освободиться? В чем заключается то счастье, которое они мне завещают, да и что могут завешать эти бедные люди? Я ... неужели я свободен только потому, что одинок?" - так размышлял Иннокентий и не находил иного выхода из сложившегося положения, кроме логически напрашивающегося самоубийства, но та же логика отвергала этот путь, как крайне неразумный. У него ведь есть девушка, жизнь опять же, и он боялся выглядеть слабаком в глазах этих двух женщин.
Неожиданно для логики, да и для Кеши тоже, вдруг появилось решение, которое загорелось в его голове, как табличка "EXIT" в кинотеатре. На Кешиной табличке было написано красными печатными буквами "Доброе дело", и, осмотревшись вокруг, он сразу нашел огромное пространство для благотворительной деятельности.
Рядом в помойке копался бомж. "Пошли, старик, я угощу тебя нормальной водкой, а то от твоей сивухи и подохнуть можно. Да не боись, не из органов я! Тут, кстати, и супермаркет поблизости, пойдем-ка туда. Ну, что стоишь?". Бомж машинально пошел за ним, в глазах у бездомного появилась какая-то надежда, вдруг вспыхнувшая и уже потухшая, когда он подошел к Иннокентию. Постепенно его начало терзать недоверие к идущему впереди силуэту, он забоялся, что тот захочет его обмануть, отнять последнее, поглумиться над бездомным стариком. Одна мысль о таком коварстве разъярила бедного старика: он достал из внутреннего кармана занюханного, провонявшего костром и помойкой пальто вечное орудие пролетариата и нанес Иннокентию смертельный удар.
Кеша упал на уже частично оттаявший асфальт и, как показалось убийце, потерял сознание. На самом деле Кеша увидел абсолютно-белое небо с плывущими по нему черными облаками. "Теперь я свободен" - подумал он. "Я освободился от всего и теперь ни с чем не связан, даже с самой жизнью. Осталось только счастье, чистое счастье и свобода". Но неожиданно для себя он обнаружил, что свобода, из которой он теперь всецело состоял, стала выходить из сущности его границ. Вскоре его сознание стало распадаться на дармы, и уже через несколько секунд он потерял себя где-то там, где уже не был способен определять местоположение.
Гл.3 "Банальная оригинальность"
"Нет, милостыню сегодня подавать не буду ..." - размышлял Иннокентий. За спиной снова загорелся красный, и путь назад был отрезан. К остановке подошел трамвай. Кеша догнал его и зашел внутрь, остановившись около окна, а потом началась весна, как будто и ждала только, чтобы он сел в этот трамвай. Герой моей книги выкинул свою бездарную биографию в еще незакрывшиеся двери трамвая и поехал домой, где его ждала жена.