ВЕК 69-й

Историческая хроника

Глава 1 Июль 6953 года.

"Дух прошлого также хитер, как и дух будущего, и люди легко становятся игрушкой его стихийной воли."

А.А. Богданов (Малиновский) 1907 г.

Ваше Превосходительство!

Пишу вам это письмо, предугадывая Ваше желание сокрушить силою христианского оружия полчища восточных схизматиков, окопавшихся в городе, именуемом Псков. По моему мнению, война нашего богохранимого ордена со схизматиками стала неизбежной сразу после возведения на престол Пскова герцога Александра Черторыйского- этого злокозненного еретика-виклифита, растленного приспешника мерзостей швабской содомии и грязного убийцы герцога Сигизмунда- благочестивого католического монарха Литуании.

Стремясь, как это подобает мужу, рыцарю и христианину, исполнить данный мною обет, я вынужден отказаться от личного участия в столь славном походе. Но, прошу Ваше Превосходительство поверить мне, что давая вам отказ, я подразумеваю лишь наше с вами общее стремление очистить честное имя вестфальского рыцарства от преследующего всех нас ложного и незаслуженного обвинения в малодушии. Вашему Превосходительству должно быть известно, что сейчас и всегда я готов сослужить службу гораздо более полезную на войне, чем просто командование отрядом оружееносцев.

Так мне первому из рыцарей ордена стало известно, что на востоке земель, занятых схизматиками третий год идет упорная война между князьями славян-схизматиков и царями тартар, исповедующих магометанские заблуждения и засевшими в городе, именуемом "Казань". Умоляю Ваше Превосходительство проявлять в своем походе как можно большее упорство, чтобы принести свет истиной христианской веры заблудшим душам славян, населяющих псковский край. Пусть беспримерное благородство и несомненная богоугодность взятой Вашим Превосходительством на себя миссии, послужит гарантией того, что Верховный сюзерен Пскова Великий герцог Московии не сможет воспрепятствовать нашему общему делу, как-то бывало прежде. Победа христианского оружия неминуема, если выступление рыцарства в поход и решающий разгром полчищ псковитян произойдут не позднее, чем через месяц, после сего дня.

На сем преклоняю колено в знак верности Вам

Рыцарь Генрих фон Генне.

Писано в день Святого Георгия.

Храни Господь Вестфалию!

-Кто такие?

-Князь Можайский Иван Андреевич и Полк левой руки с ним!

-Полк левой руки прибыл! Полк левой руки! Прибыл! Прибыл!- понеслись крики по воинскому стану.

-Проезжай, левая рука!

Огромный и богатый русский город Новгород- Нижний Старый Новгород третий год подряд стонал, терзаемый Улу-Магометом ханом казанским. Оттуда, от Новгорода Нижнего, выходили полчища ханские и нещадно грабили коренные земли государства Московского. Придумал же Великий князь Московский Василий Васильевич жарким летом пятьдесят третьего года, что от хана можно будет избавиться, если одним сильным решительным ударом разгромить главные силы татарского войска. Собрал Великий князь Главный полк своего войска Московского и повел его на битву. А князя Можайского Иван Андреевич поставил воеводой Полка левой руки. Держали путь свой на Новгород - Нижний Старый Новгород...

Так что идет теперь князь Можайский в поход на орду татарскую, как ходил в свое время дед его- Дмитрий Иванович! Без тени сомнений и минуты колебаний! Вот и идет князь Можайский "конен люден и оружен", как требуют того и неписаные правила княжеской чести, и писанные присяги с "докончаниями", коих дал "Отцу" или "Старшему брату" князь Иван с дюжину... Честь княжеская требовала, во что бы то ни было, пойти в поход за Великого князя. "Мой враг- твой враг",-хорошо знал Иван Андреевич, что означают эти слова "докончания крестоцеловального". Князь Можайский собрал свой полк и выступил в поход.

Полк Левой руки составлен был Разрядом из одной дружины можайцев в сто пятьдесят сабель и двух сотен ратников Разряда московского. Среди прочих ратных людей приписанных к Разряду оказались: я- Алексей Игнатьевич Крапотка, наследный князь Смоленский, переславский боярин Данила Александрович Чешиха и еще молодой князь Оболенский Иван Васильевич, по прозвищу Стрига. Мы с Чешихой лишь недавно приехали из Пскова, а Стрига был коренным москвичом, и вел он с собой пеший отряд московских дворян. Наш полк, должен был вовремя успеть на подмогу Главному полку. Сбор войск назначен на послезавтра именным приказом Василия Васильевича. Собраться всему войску надо под Суздалем. Мы торопимся и, слава Богу, кажется, уже успели во время, но...

-Проезжай, левая рука!-улыбается нам становой караульный- круглолицый коренастый мужичок в бумажном колпаке и домотканой холщовой рубахе с незатейливой вышивкой. только длинное копье, более походившее на медвежью рогатину, выдавало принадлежность его к княжескому войску.

-Да куда же я проеду, дурья твоя башка?- изумился Иван Андреевич, -нарочно ты издеваться над нами вздумал?

За спиной этого растерянного белобрысого мужичка все пространство от ворот монастыря до берега реки было занято телами таких же, как он круглолицых, коренастых мужиков, набранных по окрестным селам. Эта толпа сидела на корточках, лежала развалясь у костров, пила из жбанов квас с пивом, закусывала домашними сухарями и солониной из заплечных мешочков, чистила испачканную одежду, галдела, точила оружие, резалась в кости. Ни одно из тел не шелохнулось ни единым членом, ради того, чтобы дать проезд какому-то там удельному полку левой руки, пусть и с тремя князьями во главе...

-А куда вам надо, господа, туда и поезжайте!- стушевался мужичок. Не каждый день, видать, ему приходилось разводить беседы с князем, тем более таким грозным на вид, как наш Иван Андреевич.

-Кто твой начальник?- Можайский, попытался разобраться и призвать к порядку, - где он, черт возьми?

-Известно кто, ваша светлость, нам всем начальник!- вздохнул в ответ простодушный караульщик,- Великий князь Василий Васильевич начальник, вот кто!

-Великий князь он и мне начальник, а ты ж мне князю, братец, явно не ровня! Я тебя спрашиваю твой начальник кто? В караул кто тебя, дурня такого поставил?

-На караул? Воевода поставил...

-Какой еще воевода? - пытался разобрать Иван ,Андреевич, -Как воеводу твоего звать?

-не ведаю, ваша светлость имени его! Не ведаю, простите! Не знаю, не ведаю! В рубахе в коричневой ходил воевода тот, и борода у него рыжая тож, прямо как вот у его благородия, - мужик ткнул своим толстым пальцем в Оболенского.

-Ну и войско! Кличь, давай, своего воеводу в рубахе! Кличь!

-а как же я его найду, чтоб покликать?

Слушая этот разговор князя с таким бестолковым мужиком, весь полк левой руки лишь прыскал смехом. Да, уж, порядок в стане Главного полка московского войска был подобен порядку на московских же дорогах или же в московских кабаках! Я решил придти на выручку своему воеводе. Надо сказать, что под моим началом тогда состояло целых восемнадцать псковских латников, что давало мне повод чувствовать себя способным самостоятельно победить самого татарского хана. Поэтому, я, как можно более грозным голосом, приказал мужичку:

-А ну расчистить дорогу для проезда, смерд! Не видишь, три князя тебя ждут!

Я не знал, что у князя Можайского глаза могут так округляться! Он схватил меня за руку и очень больно сжал её:

-Зачем вы так говорите, Алексей Игнатьевич?- зашептал Иван Андреевич и пустился в пространные объяснения, - Мы уважаем ваше княжеское происхождение, а вы, пожалуйста, возьмите на себя труд уважать наши московские обычаи! А по-московски, да будет вам известно, он зовется крестьянином, а никак не смердом! Смерд- слово поганое! Вы не забывайте, что вы- псковитянин, и у нас все-таки находитесь в гостях, а не у себя дома! Не делайте больше так никогда, хорошо?

Так после такой речи моего начальника, мне пришлось извиняться перед крестьянином-караульным. В любом случае, лишь через час с гаком нам с превеликим трудом удалось найти место для стоянки и выяснить, что Великий князь Василий Васильевич остановился в палатах в самом монастыре, высившемся тут же над речкой.

Когда мы все-таки поставили свои шатры, Можайский отправился к Великому князю, как выразился Можайский "почолондаться". У нас в Пскове так не говорили. Мне показалось, что это слово должно означать "биться лбом, то есть челом". Обо что лбом биться? Об Великого князя, что ли? Рыжебородый Оболенский захотел пойти вместе с Иваном Андреевичем, сказав гордо:

-Я представлен при дворе Великого князя.

Но Можайский лишь буркнул в ответ:

-Побудь в полку, поизучай наряд воинский, скоро в бой идти!

Но заносчивый Стрига не послушал начальника, и как только Иван Андреевич скрылся из виду, все-таки отправился в шатер к Великому князю. Уходя, он обнял меня за плечи и сказал, обнажая свои лошадиные зубы:

- Не слушай ты этого дурака-Можайского! А еще, псковитянин, как ты сказал давеча, так и говори всегда! Они- все смерды! Были кособрюхие смердами допрежь и впредь вовек ими будут! Понабирали в войско всяких бездельников черносошных без разбору! Какой наряд воинский с ними вообще может быть? Куда ни придут- все загадят! Ух, я их, вахлаки сиволапые! Смерды! Смерды! скажет тоже Можайский: "наряд воинский поизучать!" Хм... Я такие наряды недавно поизучал, что ему и не снились! Потом расскажу тебе при случае. - и Оболенский погрозил кому-то своим костлявым конопатым кулаком.

***

Лишь ближе к вечеру вернулся Иван Андреевич. Да не один. Если сказать точнее, пришло два Ивана Андреевича.

-Эй, дружинушка!- воскликнул, тот из них, который справа, - ну-ка, ковры стели, столы ставь! Я в честь брата моего, Михаила Андреевича пир приказываю учинить! Господа, прошу любить и жаловать- мой любимый младший брат Михаил! Владетельный князь славного града Вереи!- представил наш воевода своего спутника, походившего на Можайского, как две капли воды.

У меня в одной из обозных телег был припасен бочонок смоленского меду. Раз мы сегодня пируем, то, стало быть, есть хороший повод, чтобы мой медок распробовать.

-Какая красота ваш мед! Михаил Андреевич восхищенно потянул носом его аромат, - где вы нашли такой чудный напиток, молодой человек? Ваня! Ваня! Ты только попробуй! Помнишь, батюшка тебе и мне на свадьбу ставил по бочке меду того, старого? Этот хорош почти так же! Воистину вкуснейший мед!

-Смоленский медок мой! От бояр Кашиных прямиком получаю,- оказывается, и такой сирота безземельный, как я тоже в чем-то может превзойти князей московского правящего дома!

- Во всей московской земле нынче нет меду некрепленого,- стали объяснять мне наперебой братья Андреевичи,- ни запаха, ни вкуса в нем нет ни на полушку. А ваш, молодой человек, медочек- настоящий: ставленный, да держанный!-

-Молодцы, какие! Молодцы -смоляне! - причмокивали от удовольствия князья, - блюдут, значит, у вас в Смоленске старинный добрый русский обычай ...

-Выпьем же! Выпьем за победу московского оружия!- возгласил я, подняв чашу, - за Русь и Святого Георгия!

-За Русь! За Москву!- ответили мне пирующие.

-За Русь и святого Георгия! Удивляюсь только, что за порядки наш пресветлейший на Москве завел!? Представляете, что Василий Васильевич сегодня отчудил?- возмущался Иван Андреевич, отпив полбратины,- я пришел к нему держать военный совет. Надо же нам, военачальникам, выяснить, где противник, как и где полки ставить, куда вести их? А Васятка увидал нашего рыжего, как его, бишь, там, Оболенского, так прямо на колени перед ним бухнулся и давай ползать, как сосунок за нянькой. "Приехал, спаситель наш! Явилась сила христианская!"-говорит,-"кланяйтесь-ка ему все в ноги! Все-все кланяйтесь! В ноги!" Кто там был- все поклонились за чем-то, а я возьми да и спроси: "Кто он такой, чтобы я- родной внук Донского ему кланялся? Если каждому встречному поперечному кланяться, то кем я буду считаться в этой самой Москве? Какая мне тогда честь будет?" Ты не знаешь, часом, Миша, кто он такой?

Михаил Андреевич замялся.

-Говорят, какой-то родственник Василию, кажись по матери.

- И что с того, что родственник? По матери? Литвин, что ли? Ты, Мишенька, ему и братанич по отцу, и свояк по жене, но тебе-то кланяться он никого не заставляет!

-А сдались мне эти поклоны?! В Верее моей мне и так все кланяются!

-А на Москве почему не должны? Не должны? Если нам с тобой кланяться не будут, то мы честь свою княжескую унизим- вроде как будто из простых считаться будем?! Это разве справедливо? Отчего же я должен перед каким-то служилым княжонком честь ронять и свою, и отчую, и дедову, и даже государеву?

Ответить князю Можайскому на этот вопрос никто не смог: "Князь волен в воле своей, да честен в чести своей княжеской!"

-Таков ли государь-единодержец Всея Земли Русской быть должен?!- сплюнул Иван Андреевич,- о государстве государь думать должен, об отчизне мыслить! Коль ты-государь, так давай прежде совет государственный держать, дела державные творить, а меды после распивать будем! А он не то что военный совет держать, а даже языком своим сегодня ворочать не может! Словом, ушел я братцы оттуда, несолоно хлебавши! А что делать не знаю? Татары-то близко!

-Я распорядился- есть там толковые и трезвые ребята. Они все за Василия сделают, и к ночи принесут тебе, Иван, грамоту с решением военного совета!- сказал Михаил Андреевич.

- Что же делать? Татары идут, а мы ждем в неведении!- махнул рукой Иван Андреевич, -наливай, Алексей Игнатьевич!

-Кстати, о татарах!- подобревший Михаил Андреевич решил посвятить нас в последние новости Великокняжеского двора,- вчера тебя не было, а Василий Васильевич весь вечер бегал как одержимый по стану с мечом в руках, да орал, что татары близко! Орал, что сам всех татар зарубит, а кто, мол, в шатре вздумает отсиживаться тот трус и баба, и он сам тому, как бабе срам сотворит!

-Вот, нечестивец-то бесноватый! Да чтоб ему самому срам сотворили!- вспыхнули гневом очи Можайского.

-Потише ты, Иван,- вдруг осекся Михаил Андреевич и побелел, как полотно,- знаешь, сколько нынче наушников развелось? Самое выгодное ремесло на Москве стало- доносить да оговаривать...

-Не бойся, братец! Медвежьих наушников в моем полку нет! Здесь наше с тобой войско, а мы же, самому Донскому внуками приходимся!

-Того-то я и боюсь, что внуков у деда нашего, Дмитрия Ивановича, Царство ему небесное, кроме нас с тобой еще пятнадцать человек живых имеется! Князем больше- князем меньше, никто во всей Москве и не заметит...

-Заметит! Еще как заметит Русь! Наша-то с тобой, Миша, кровушка красненькая, чистенькая, исконно русская, а Васькина наполовину синюшной медвежатиной изгажена! Его-то мамашка- самого Витовта отродье- истиная медведица троцкая! - затем он перевел дух и заключил,- хотя и впрямь, господа, и отцам с дедами легко не было, а нам с вами теперь совсем грозное и время досталось!

-Тяжелое время наступает в христианском мире!-мрачно произнес молчавший дотоле Чешиха, -на Москву-православную татарские басурманы наступают, а на Царьград, вишь, турки прут! Одно слово "Век 69-й-последний век мира"!

-Да уж, слышали мы, как турки их там всех прошлым летом поколотили на славу. И кесаря немецкого, и венгерского короля, а самое главное- Владиславку Приблудного - королевича-то польского!- надо сказать, ум Ивана Андреевича всегда очень занимали рассказы о чужих странах. На этом он сошелся с Чешихой, котрый за свою долгую жизнь успел объездить Литву, Чехию и Германию. Дела, творящиеся где-то далеко в самом Царьграде Можайский обсуждал с ним с таким неподдельным жаром, как будто бы происходили они не далее, чем в трех верстах от Суздаля.

-Что ни говори, а молодцы турки, медвежьей крови меньше стало!- заключил Иван Андреевич.

-Типун тебе на язык! Со дня на день в бой идти надо! А то потом, глядишь, какие нибудь литвины на пиру тоже скажут: "молодцы татары, дома Калиты меньше стало!"

-Если мы не выступим на татар, как Руси подобает, скажут и не такое! И будут правы! Давайте мы, князья, без Василия рассудим, как войско московское в бой вести?

-Выпьем же! Выпьем за победу московского оружия!- возгласил я, подняв чашу, - за Русь и Святого Георгия!

-За Русь! За Москву!- ответили мне пирующие.

-Какого еще Георгия?- услышал я чей то заплетающий голос за своей спиной,- какого еще святого Георгия? Чего ты лепишь, недоносок псковский

Это был Стрига-Оболенский. Он еле держался на ногах.

-Иди-ка, ты проспись, княжонок!- сказал Михаил Андреевич.

-Да я на вас плевать хотел с вашим Святым Георгием! Вы у меня вот где все!- пьяный князь сжал свой кулак, пытаясь показать всем, как он сворачивает нас "в бараний рог". Мы грохнули смехом! Но он все крутил своим кулачком, сгибая и сгибая "бараний рог".

-Я к Великому князю отныне в свиту назначен! Великий князь приказывает! Великий князь сам! Собственноручно!-он полез за пазуху и достал оттуда туго скрученную грамотку, и бросил ее перед Иваном Андреевичем.

-Принес грамоту от Великокняжеской думы?- догадался Михаил Андреевич.

-Принес!- буркнул Стрига.

-Молодец, Оболенск! Давай мне сюда, как подобает!- Иван Андреевич протянуль руку.

-Читайте грамоту!- Оболенский попытался придать своему пьяному лицу подобие серьезности, но тщетно. Можайский развернул грамоту к красной великокняжеской печатью на шелковом шнурочке и с изумлением прочел:

"Светик мой, котенок мой ласковый! Как извелась без тебя!"

-Ничего себе указ Великого князя!- Иван Андреевич покачал головой, - Отведи-ка ты, Данила Александрович Стригу в его шатер! Пусть пока у нас в полку проспиться, а в свиту пойдет, как протрезвеет! Я грамотку эту себе оставлю на всякий случай. Найдем время, так и прочтем её полностью. А-то, гляди, Васька наш Великий- блудило пьяное, черт подери, нашел себе достойного собутыльника!

Оболенский, уразумев сквозь хмель, что он сделал, что-то не то, попытался выхватить письмо из рук Ивана Андреевича, но тот лишь дал знак рукой, и Чешиха тотчас же схватил за плечи нетрезвого княжонка и оттащил его к шатру.

-Да уж, Ваня, я с ним почитай полмесяца в походе, так Василий каждый день пьян, как сапожник охотнорядский!- пояснил Михаил,- а сегодня на утро ему совсем плохо было- умирать совсем собрался, "война",- говорит, -"кончилась и я кончаюсь..." Так мы чуть- было и не схоронили Великого князя Московского. А он лежит и стонет как зверек подраненный: "Монахов из монастыря позовите",- говорит,- "Святых отцов благодатных!" Кстати, ты слышал, Иван, о монахах здешних?

- Нет! Чем же так замечательны сии мужи? Пьяниц и блядунов заговаривают? А может золотуху лечат или камнюг из утробы выводят? Во всяком монастыре нынче какое-нибудь нарочитое чудо заведено... Без чудес-то, какой резон в монахи идти?

- Чудес тут множество неописуемое! Живет в монастыре здешнем один монах, забавно зовут его- Поганкою... Так он, знаешь ли, алфимник, он обучен искусству готовить во множестве различные бальзамы, мази целебные, настойки... Истинные чудеса из его кельи выходят. Он Васеньку-то и исцелил, бальзамом целебным.

-Лучше бы не тратили драгоценных бальзамов на это тело, а по любомудрию своему, да опыту житейскому разобрали, в чем все дело, и Васятку нашего пивом бы напоить догадались!

- Пивом не пивом, но бальзамы у сего отца святого, любого немощного на ноги враз поднимут!

-И Вася бальзамчику того отведал и снова побежал срам делать? Какое же это чудо?

- Ха-ха! Никакого в тебе уважения к братаничу? Только я уже не о нем речь веду...

- А о ком же?

-Обо мне, Иван, о семье моей!

- не понимаю тебя, Миша!

- Иван! Я попрошу тебя, ты выполнишь мою просьбу?

-Ну, проси, конечно!

-Неровен час, татары придут! В бой подем.... Так если со мной вдруг что-нибудь случиться, то ты передай, пожалуйста, Елене Ярославне моей от меня бальзам ...

- Какой еще бальзам?

- На память. Волшебный бальзам. Я его купил в монастыре за три рубля серебром.

-Ты тоже свихнулся, как и Вася?- Иван Андреевич аж присвистнул, его брат отвалил за какую-то скляночку цену целого стада коз или овец в голов пятьдесят, если не сто...

- Ты не понимаешь, Иван!- Михаил Андреевич покраснел от волнения,- этот бальзам волшебный!

- Я прошу тебя, как брат брата! Передай если что. Передай от меня моей Елене. Пусть она понюхает, как грустно станет, да и вспомнит супруга своего, - Михаил Андреевич с этими словами достал из подсумка маленький глиняный пузырек и отдал его брату.

- волшебный? -тоже понюхал Иван Андреевич, -я про волшебство уже слышал...

- Да представь себе волшебный! Он может в женщинах пробуждать любовь ...

-Ха-ха! Вот он, какой волшебный оказывается! Ха-ха! Сразу видать: с Васьком-дурачком знаться- любой головушке во вред пойдет. Говорили мне, что Васька при дворе своем настоящее блудилище устроил, все время только и думает, как соблудить погрязнее, да осрамиться посильнее! А тебе так скажу, брат мой любимый, все эти алфимические волшебства, примитивны и годятся только для соблазнения какой-нибудь темной распутной деревенщины, на которую человек разумом облеченный с трезвых глаз и посмотреть-то побрезгует! Запомни, Мишенька, действует вся эта алфимия только на иноземок иноверных, и без того погрязших в блуде и ересях! А на наших гордых и прекрасных русских женщин-хранительниц семейного очага православного, всякие алфимические бальзамы да эликсиры не действуют и никогда не действовали! На том и стоит все христианство! Правильно я говорю, Алексей Игнатьевич? Коль правильно, так наливай-ка меду мне и не тяни! Жребий брошен! Я, для себя так решил: от этого позорища и непотребства медвежьего, держись, ребята, подальше! А ты Мишка бальзамчики блудильные покупаешь, что бы самому в эту мерзость влезть с руками и ногами! Одно слово: 69-й век- последний век мира! Тьфу!

Но лишь сказал Иван Андреевич слова эти, как выкатилась из бочонка в братину его последняя капелька меда! Вот и вышло, что смоленский мед мой кончился, а суздальского нам не хватило...

Любезный друг мой, Генрих!

Сразу спешу заверить, что труд ваш нелегкий, но поистине славный, пошел на благо всему христианскому миру. Послание ваше тщанием верных людей доставлено было почти без задержек. Только благодаря полученным от вас, Генрих, сведениям капитул ордена сумел определиться с правильным сроком выступления в поход. Несмотря на то, что из-за упорной несговорчивости и даже прямого противодействия неразумных швабов, магистры не смогли взять себе сержантов из куршей, наше рыцарское войско сумело захватить врасплох герцога Пскова Александра и с Божьей помощью одержать ряд важных побед над его схизматиками.

Тем не менее, обстоятельства требуют от нас снова прибегнуть к помощи ваших незаурядных талантов. После нескольких боев, схизматики, несмотря на свой буйный и непокорный нрав решили пойти на перемирие. Его преосвященство Луис Рамос- Легат Его Святейшества Папы Римского объявил такую притворную покорность и лживое миролюбие добрым знаком грядущего Вечного мира на всех христианских землях, и своею властью впредь запретил нам нарушать мир с Псковом. Теперь же только ради сохранения чести и привилегий всех нас, я вынужден подчиняться диктату швабского магистра, как самому Папе Римскому. Только вам одному, мой верный друг, я могу признаться, что в душе своей сохранил стойкое сомнение в разумности этого моего решения. Ведь каждому христианину известно, что упорство в схизме, а теперь еще и страшная ересь виклифизма, занесенная в коренные земли Руси новым псковским герцогом Александром, не могут вызвать ничего, кроме дьявольской злобы против добрых католиков, свидетелями чему нам с вами не раз пришлось быть. Виклифитское нашествие на Пруссию, когда еретики нагнали страху на надменных швабов- наглядный тому пример. Но что Господь ни делает, все ко благу! Теперь наша Ливония осталась, пожалуй, единственным местом на земле, где добрые вестфальцы могут стяжать себе свой кусочек воинской славы. Поэтому, мой добрый Генрих, взывая к памяти вашего достойного брата, погибшего от рук нечестивых виклифитов в Богемии, прошу вас в самое ближайшее время подтвердить недружелюбие и неблагодарность псковитян или убедительно опровергнуть мои опасения относительно них.

Именем Пресвятой Девы Марии

Ландмейстер Ливонии Генрих фон Оверберг

Писано в день Петра и Павла

Боже, храни Вестфалию!

И вот наступило утро, и начался день моего первого в жизни большого боя! Битва началась сразу же на поле за станом, около Ефимьева монастыря.

Споро и уверенно летели татары на нас лавой. Три сына хана Улуг-Магомета: три брата Мамутяк, Касим и Ягуп привели свои султаны к стенам древнего города Суздаля. И за каждым их султаном шла тысяча всадников- сильных как зубры, ловких как рыси, и метких, как все татары! Три их разноцветных султана своими конскими хвостами развевались по ветру над толпой. Султаны на длинных древках неслись во весь за каждым из царевичей. И теперь мирный и сонный город Суздаль ужасался звуку топота шестнадцати тысяч наших конских копыт. Мне казалось, что этот звук сотрясает и землю, и воздух, и дома, и улицы и от одного лишь этого звука прекрасный белокаменный Ефимьев монастырь рассыплется на мелкие песчинки!

На монастырской колокольне ударил набат: "Надевай доспех! Надевай доспех!"

-Татары на своем басурманском Коране поклялись уничтожить Русь Святую!-объявил во всеуслышание Чешиха,-а мы на Евангелии поклялись: смерть Орде! Не в силе Бог, а в правде! Вперед, братцы! Становись! Копья наперевес! Вперед! Вперед!

Московские дворяне конные и пешие слушали речь его, испуганно сбившись в кучку, но идти вперед на конную лаву лишь с копьем наперевес не решались.

-Вперед, смоляне! - я взмахнул саблей, очертил её круг около своей головы и поскакал в атаку, а за мной бросились воины моей дружины. Я до сих пор отчетливо помню тот день, и то, как две волны противников сошлись в сече! Моя смоленская дружина в сто сабель, шла тогда в самом центре строя русского войска. Я до сих пор хорошо помню, как подбадривая себя и меня, они кричали мне:

- Вперед, Крапотка! За Русь и Святого Георгия!

- За Русь и Святого Георгия!

Наши кони бодро, рысью понесли нас по зеленой долине, вдоль крутого берега быстрой Каменки прямо вперед к неизвестной судьбе, навстречу славе великой или погибели честной...

Мои латники бросились на татар как ходили пруссаки- плотным клином, и что же оказалось? Удар моей дружины пришелся в середину татарской лавы, где-то между их средним и правым султанами. Стало быть, что где-то здесь в беспорядочной, казалось бы, толпе всадников пролегла граница между двумя татарскими отрядами, невидимая простым глазом. А почему же еще, спрашивается, моя смоленская дружина сумела тогда вклиниться в строй татар так глубоко, что почти рассекла его пополам! Боже мой! Боже мой! Какую же ерунду я тогда кричал, чтобы только чуть-чуть подбодрить своих воинов:

"Руби татар, как наши деды рубили их на Куликовом поле! Ура, Дмитрию Донскому!"- кричал я, стараясь показаться верноподданным воеводой, достойным нынешней своей московской службы. Затем я вдруг вспоминал, что мы все-таки- смоляне и тут впадал в другую крайность: "Руби их также, как наши отцы рубили пруссаков под Грюнвальдом!" "Как, как?"- ехидно переспрашивали меня, молодого еще княжонка, мои старые да седобородые соратники. "А так!"-отвечал я им, - "Так же как поляков с сигизмундовой Литвой рубили! Теперь настал черед снова рубить татар! Все возвращается на круги своя! Чудны твои дела, Господи! Велик Бог русский!"

Но основные силы Полка левой руки татары от нас жестко отсекли, и из-за этого мы оказались окружены со всех сторон. Может быть покажется громким, но враг оставил нам один единственный достойный выход- рубиться на саблях! И, я со своими смоленскими витязями с упоением предался этому опасному и кровавому занятию...

И вот мы рубимся совсем вплотную. Сбились мои дружинники сначала в тесный кружочек, и как могут от татар отбиваются. А через какое-то время, смотрим, кружок-то наш расширился! Сначала ненамного, но потом еще, еще и еще. Сколько мы так держали круговую оборону, сказать трудно. Время в бою летит быстрее самого себя! Но потом кому-то из воинов даже потребовалось проскакать несколько шагов, для того, чтобы достать следующего противника саблей, и тут мы просто закричал от радости:

- И татары-то уходят! Уходят! Отступают!

И как раз под эти наши крики, раздался, как в подтверждение- звук зурны татарской, такой особенно громкий и резкий! Тут мы уж совсем осмелели, обрадовались и орем друг другу:

- И то правда! Бегут татары! Отступают! Отступают!

Перевели мы дух, и смотрим: царевичи отвели свои султаны тем временем уже далеко-далеко назад, и, татары, стало быть, и впрямь, потихоньку отходят. Даже, помню, показалось нам, что они совсем измотаны, и наш натиск сдерживают еле -еле из последних сил. Нет, чтобы русским тогда поберечься да задуматься, что татар-то со своими царевичами пришло к Суздалю больше трех тысяч, а наших было, на самом деле, едва-едва половина от того числа.

А русские дружины между тем снова атаковали! И я пришпорил своего коня, устремился в погоню, ловя своими ноздрями вольный и хмельной русский ветер, дувший нам прямо в лицо летним пьянящим жаром. "Кто теперь на всей-всей земле посмеет противиться мне, самому Крапотке, вдохнувшего полные легкие этого славного ветра? Ветра богатырей, ветра удальцов, ветра вольности! Кто же? Враг противится?! Тогда берегись же! Берегись, говорю, берегись!"- думал я, гонясь за отступающими татарами. Впереди же нашей атакующей шеренги развевалось светло-голубое "небесное" знамя Великого князя Московского- Madonna Scithica. За знаменем в пурпурной епанче и с высоко поднятым мечом в руке скакал на легконогом вороном коне сам князь Московский Василий Васильевич. Его сопровождали телохранители-гридни.

Ездили они на белоснежных аргамаках, их широкие плечи укутывали белоснежные же епанчи, на их блестящих стальных шишаках красовались белые перья, редкостных и нездешних, наверняка райских птиц. Их обоюдоострые мечи доброй работы блестели обнаженные на июльском солнце. Белоснежные гридни держались рядом с Великим князем на почтительном, но безопасном расстоянии. Великий князь Московский Василий Васильевич лично вел в бой все свое войско! Мне тогда даже показалось, что московский князь отличную штуку придумал: эти две дюжины витязей должны ослепить злодея-супостата своей белизной, и потом каждый сможет поразить уже слепого татарина. Такая вот хитрая новинка московского военного искусства! Стратегикон, понимаешь ли!

-Быстрее, братцы, быстрее! Не отставать!- то там, то здесь подбадривали себя криками наступающие русские.

-Не отставать! Не отставать! - не все бойцы, однако, не все подчинялись команде.

Кто-то просто замешкался, кто-то был ранен, под кем-то коня убили.... За быстро несущимся голубым знаменем поспевало не больше трети всех дружинников, пришедших на битву к Суздалю.

Тем временем татары прекратили отступление и снова построились в одну шеренгу. Резкий рев зурны дал сигнал к контратаке. Конские хвосты султанов поскакали прямо навстречу голубой хоругви. И снова пошла лава навстречу лаве, и через мгновение две конных шеренги снова сошлись, чтобы слиться в горячей сабельной схватке. И снова рубка! Рубка! Рубка! Рубка врукопашную...

Но, несмотря на лихость, удаль и отвагу самого Великого князя, русская атака быстро захлебнулась. Подобно тому, как незадолго до того мы с моей дружиной попали в окружение татар, теперь отрезанным от нас оказался сам Великий князь Василий Васильевич. Его Madonna Scithica зашла внутрь татарских рядов слишком далеко для того, чтобы кто-либо смог бы пробиться к нему на выручку. Моя и другие удельные дружины, сбились в кучки и стали отчаянной обороняться от татар, обретших теперь из-за притворного бегства почти пятикратное превосходство. Под князем Иваном Можайским, который снова был рядом со мной и тоже шел в наступление, татарский лучник застрелил лошадь. Князь еле-еле сумел выползти из-под убитого животного с окровавленным плечом и, видимо, вывихнутой в колене ногой. Я заметил его трудности и крикнул ему что было сил:

-Держись! Держись, Иван Андреевич! Держись за мое стремя! Крепче!

Но враг не желал предоставить мне никакой возможности позаботиться о раненом начальнике князе Можайском. Татары напирали и напирали все сильнее и сильнее. Мне и моим воинам приходилось также сильнее и сильнее рубиться, рубиться и рубиться! Моя правая рука работала как какой-то механизм скованный из каленого железа хитроумным афинейским мастером. Будь иначе, то каким же образом она смогла остаться целой? Но вот я между татарских халатов заметил чью-то белую епанчу, явно русскую, такую же, как он недавно видел на княжеских телохранителях. "Надо ему помочь!"-мелькнуло в моей голове, и я стал пробиваться на выручку неизвестного воина, попавшего в беду. Но в этот момент шатающемуся от боли Ивану Андреевичу наконец удалось ухватить мое левое стремя.

Но, видит Бог, в какую тяжелую минуту это произошло! Лошадь мою, взмыленную и ополоумевшую, постоянно носило из стороны в сторону, и можайский князь падал на землю при каждом её резком движении- так трудно на одной ноге держать равновесие, а тем более бежать! В горячке боя, я не сразу заметил затруднение Ивана Андреевича. Но как только это случилось, я помог можайскому князю взобраться на моего коня, при этом отмахиваясь саблей от татар, наседавших со всех сторон. И в направлении белой епанчи нам пришлось пробиваться сквозь противника сидя вдвоем на одной лошади.

-Спасать князя, русичи! Всем спасать своего князя! Великий князь в плену!- кричал воин в белом, отмахиваясь тяжелой палицей от врагов.

-спасайся ты лучше сам! -крикнули ему в ответ мои верные дружинники, - зарубят татары тебя! Спасайся!

- вперед! Вперед! - махнул я саблей в направлении великокняжеского телохранителя, желая показать своим воинам куда двигать. Они рванулись в ту сторону и в кольце татар образовался проем. Проем достаточно широкий, чтобы в него гриденьсмог выскользнуть и спастись. Но верный своему князю москвич, наоборот, звал нас дальше в гущу татар для того, чтобы мы могли броситься на выручку Великому князю.

-Нет! Нет! Куда поехал?! Стоять! Всем немедленно стоять! За мной, вперед! За Москву и Михаила Архангела!- дополнял он свои требования истошными криками, призывая нас себе на помощь.

-А ну расступись, погань не-русская! Спасем Великого князя!-долетел до нас новый истошный крик. Это копейщики Оболенского наконец-то собрались духом и бросились на помощь гридню! Татары выпускали в нас стрелу за стрелой. Чернокафтанники же шли в бой без доспехов. Почти каждый вражеский выстрел был для кого-то из них смертельным! Странные они какие-то, эти москвичи!

Немолодой дородный татарин, наверное, какой-нибудь большой бек или мурза, чуть замешкался и тут же был подбит чьим-то ловким кистенем. Басурманин смешно вскрикнул и неловко свалился с коня прямиком на толпу москвичей, он тотчас же оказался окруженным их черными кафтанами как забором. "Вяжи его братцы! Пленника мы взяли! Полонили татарина!"- закричали наперебой дворяне. Пока они возились, подскочил один из можайских бойцов, и поймал татарского коня за уздцы. С помощью нескольких своих дружинников, Иван Андреевич пересел в его седло. Здоровая рука князя привычным движением потянулась к поясу, к тому месту, где он обычно носил саблю.

-Вперед, ребята! Вперед за мной! - проникнувшись храбростью московского гридня, я все-таки снова хотел повести дружину в новую атаку, но осекся на полуслове. Между разбросанными по полю тут и там телами раненых и убитых уже виднелись черные силуэты ефимьевских монахов. Наступал их черед позаботиться о тех, кто останется на поле битвы. Мне удалось ухватить за уздцы коня гридня и потащить вслед за нами, уводя от места роковой битвы.

-Отходи ты уже! - шепнул мне Иван Андреевич. Оглядев поле битвы, я увидел, что на нем знамен русских дружин уже не осталось вовсе: "Разгромили нас! Разгромили, поганые!"

Я свистнул и сделал дружинникам рукой знак "Отступай!", и небольшие, как теперь оказалось, остатки наших дружин и стали отходить по направлению к городу вдоль речки Каменки.

"Ваше Превосходительство!

Сразу же с первых строк спешу ответить на занимающий вас вопрос. В настощее время у ордена нет возможности господствовать над Псковом. Тем не менее, рыцарству никогда не следует оставлять мысль о завладении городом, стоящем в столь благодатном месте. По моим расчетам взятие его может случиться уже в ближайшие два- три года. Тем более, что сам Бог на нашей стороне: герцог Базиль, именуемый иначе Дункель, нынче оказался в весьма затруднительном положении и просит нас оказать ему помощь. Взамен он предлагает воспользоваться его влиянием в Пскове для окончательного замирения схизматиков. От вашего имени я дал свое согласие.

За время, которое я прожил в этой стране, я сумел обрасти нужными знакомствами и связями, которые сейчас намерен использовать. Мои рассуждения таковы: еще не прошло и восьми лет, как на месте схизматического кардинала в этой земле воссел грек, но прямой ставленник швабов, и отстаивающий их интересы везде, и даже на последнем Вселенском соборе перед самим Святейшим Папой. Вы должны помнить, что ему удалось продержаться почти четыре года, вплоть до самого начала нынешней войны Дункеля с казанскими тартарами. Я уверен, что если бы не эта война, то этот ловкий грек по-прежнему сидел бы на кардинальском престоле, а столь злокорзненнные схизматики, как русские и по сей день считались бы добрыми католиками. Поэтому, я посмел рассуждать примерно так: если швабам удалось навязать схизматикам своего кардинала, то, еще скорее это же удасться сделать и нам- рыцарству благословенной Вестфалии. Ободряемый этой мыслью я незамедлительно приступил к её воплощению в жизнь.

На сем преклоняю колено в знак верности Вам

Рыцарь Генрих фон Генне.

Писано в день святого Козимо.

Боже, храни Вестфалию!

-Как тебя зовут?- спросил Иван Андреевич белоснежного гридня.

-Федор. Басенок Федор,- отвечал тот смущенно, - из детей боярских я ...

"Скромный парень, хоть и гридень великокняжеский, а кажется, и никакой московской заносчивости пресловутой в нем нет!",- почему-то подумал я и оглянулся, -спрашивая,-где наш Великий князь?

-Значит, ты у нас- Федя- съел медведя?

-Съел! Какоя мне честь может быть, если я- телохранителем будучи, бросил в бою князя своего? Я присягал на Евангелии и Стратегиконе! Стратегикон не велит жить тому, кто присяге изменил! Мне теперь же надо идти за князем!

-Хе! Ты князя потерял, а я брата родного-вот незадача! Кто нибудь Михаил Андреича моего видел?- вскрикнул Можайский.

-Нет! Нет!

-Я видел! В плен его басурманы взяли! В плену брат ваш!- отзвался Чешиха.

-Князь! Мне Великого князя искать надо и спасать!- Басенок исподлобья смотрел на Можайского

- - Ух-ты, богатырь какой!! Второй раз ты на свет родился сегодня, сын боярский Басенок с Арбата! А вот крестный твой- Алексей Игнатьевич Крапотка- наследный князь Смоленский.

-идти мне надо за Василием Васильевичем вослед!- упрямо повторял Басенок, спасать благодетеля надо!

-Былинный! Богатырь Ни дать ни взять! Благодетеля спасать он хочет! А вот как крестный твой скажет, так и сделаешь!- распорядился Иван Андреевич.

-Едем с нами! Отходим к Москве!- сказал я, - ты что, Федор- первый раз с татарами воюешь? Вернется твой князь и без тебя! У татар с него пылинки все сдувать будут чище, чем его собственная дворня это делает. Волосиночки с головы не упадет. Обычаев военных не знаешь? Неделю-другую в плену подержат и отпустят. Теперь война у нас такая заведена- басурмане, разницу надо понимать- не то что при язычнике Батые проклятом, когда русских пленных бревнами задавили!

Кому то из нас потом довелось рассказывать всяким досужим слушателям о боевых подвигах русского войска, он то и говорил, что мы, мол, непокоренными отступали, сохраняя боевой порядок. Наши гордые остатки боевых дружин лучших русских князей скакали резвым-резвым галопом, то быстрой рысью. Каюсь, было дело! Спастись нам удалось лишь только потому, что наши кони оказались сильнее и резвее татарских, изнуренных долгим ночным переходом. И это тоже было, каюсь! Мало ли кто и много ли чего говорили потом... и мы говорили, и про нас говорили, но было тогда и то, о чем рассказывать не хотелось вовсе...

Потом мы скакали два дня по Владимирке. Потом, Иван Андреевич приказал свернуть с торной дороги на узенькую лесную тропку. Мы долго петляли по ней, пока не выехали на болотистый берег речушки, которую Басенок назвал Яузой. По тропинкам, петляющим средь топей и трясин, мы доехали до околицы сельца, прозывавшегося Красным.

***

Красное было замечательно хотя бы тем, что было самым ближним к городскому валу московскому, а вокруг села зеленел замечательный березняк, которому алое зарево с запада золотило верхушки. Но самое главное прямо посередине Красного Села высились резные башенки загородного Великокняжеского дворца. На самой высокой башенке развевался голубой великокняжеский стяг, а на фоне стяга синел огромный пруд. Синел он призывно, синел прозрачной прохладой и непередаваемым запахом свежей чистой воды. По тихой его глади плавали желтые кувшинки и белоснежные лилии, а по берегам пруд обсадили буйно цветущими розами.

Надо сказать, что многим из нас по жаре, нестерпимо захотелось искупаться. Как же я мог отказать себе в удовольствии скинуть кольчугу и окунуться в эту прохладную воду прямо сейчас! Имею я на это право: буквально накануне мы воевать ходили именно за этот самый прудик, за эти кустики розовые, да за эти самые кувшинки с лилиями! Вчера же! И я даже ни чуточки не удивился, когда Иван Андреевич будто бы прочел мои мысли:

- Давайте-ка, братцы мои, давайте мы с вами тут под стенами дворца великого князя нашего себе привальчик сделаем!- провозгласил князь Можайский,- глянь, воинство христианское, красота-то какая! Она самая- Русь цветущая! Давайте постоим, посмотрим часок другой, за что нам- воинству московскому "готовить себя смерть принимать"! Привал! Привал!

Мы слезли с коней. Кольчугу и прочую одежду- долой, и с разбегу забегаю в пруд! Федя Басенок и другие последовали моему примеру. Но большинство утомленных бойцов, вместо того, чтобы побултыхаться в пруду, спокойно распахнули подсумки, достали оставшуюся у них снедь, и уселись закусывать на малахитовый ковер густой летней травки. Оболенский достал какую-то церковную книжку и начал читать по ней молитвы, широко крестясь и кланяясь в землю. Иван Андреевич, меж тем, прохаживался вдоль берега зажмуривая глаза и подставляя солнцу свое лицо.

Вдруг на берег, откуда ни возьмись, выскочил мальчик лет десяти.

-Мама! Мама! Я купаться! Ты мне разрешила!- громко кричал он. Где была его мама? Откуда он взялся? Я так и не смог понять...

Мальчик, не слушая никого, скинул с себя зеленую шелковую косоворотку и красные сафьяновые сапожки. Через мгновенье он нырнул в воду рядом со мной.

-Ты будешь меня купать?- обратился он ко мне голосом, не приемлющим никакого возражения, когда вынырнул,- купай-же меня! Я князь!

-Очень рад! - улыбнулся я такой детской непосредственности, - буду купать тебя! Но только потому, что ты тоже князь, как и я!

- Я Великим князем стану на Москве! - спросил он, и осведомился, - А ты, откуда пришел, если ты князь?

- Я? Пришел? Откуда? Я прямо с войны пришел. Мы там с татарами воевали.

- Ой! А это кто там? Федька тут что ли?- княжич указал рукой на купающегося Басенка.

Не успел я что-нибудь ответить, как этот непоседливый княжич нырнул на дно. Я попытался удержать его, но шустрый мальчишка выскользнул из моих рук и поплыл под водой, как какой-нибудь щуренок. Ничего не подозревающий Басенок, вдруг вскрикнул и дернул ногой. Наверное, он подумал, что его тяпнул за ногу какой-нибудь рак, и он попытался стряхнуть его. Но вместо рака за ногу гридня впился маленький княжич! Оказалось, что Басенок своей пяткой расквасил мальчику нос, и теперь с вынырнувшего княжича стекала кровавая вода, но тот лишь смеялся:

-Я рак, Федьку-цап! Я -рак, Федьку-цап!

Потом мы с Великим княжичем Иваном, так звали моего нового знакомого, сидели под розовыми кустами. Я вытирал ему тряпочкой расквашенный нос, а попутно мы беседовали о вещах, занимавших ум наследника московского престола.

-Князь, князь, а ты на войне где был? Под Суздалем? - спрашивал меня княжич.

- Да, князь, под Суздалем....

-А ты отца моего там видел?

-Василия Васильевича? Конечно, видел...

- А Суздаль он больше Москвы?

- Никак нет, Суздаль Москвы меньше, намного меньше...

- Значит, не поеду в Суздаль! Зачем мне туда ехать, если моя Москва больше, а раз больше, значит, и красивее! - мальчиком он оказался на редкость смышленым.

- А ты ездишь только в те города, которые больше Москвы?

- А разве бывают больше Москвы?

- Конечно, бывают!

- А какие города больше?

- Коломна больше Москвы, Ярославль-тот еще больше, а Новгород тот больше всех их вместе взятых!

- А ты был в Новгороде?

- Бывал, Новгород очень красивый!

- А он очень большой? Он и правда красивее моей Москвы?

- Красивый Новгород! Детинец белокаменный красивый, собор Софийский златоглавый тоже красивый!

- Софийский собор? Значит, нам лучше ехать в Новгород! Тем более, ты говоришь, что там бабушке моей целый собор там построили! Да еще с золотой головой! Подожди, постой здесь, а, я, пойду, мамочке скажу!Какая разница? Я же тебе сказал, подожди! А хотя, знаешь, пойдем с тобой сейчас вместе к маме подойдем, и ты расскажешь ей про Новгород, и мы поедем туда!

Иван Андреевич услышав детский разговор, и вдруг сказал:

-Заглянем-ка мы, братцы, и мы во дворец, почолондаться!

***

Дворец охраняли подлипаны. Вроде те же татары, только, почему-то, говорят, что вышли из Литвы. Начальником их оказался бойкий молодой человек по фамилии Головин. Хоть он и был немного черняв и даже смугл, но, ни лицом, ни платьем, ни говором он ничуть не походил, ни на татарина, ни на литвина. Он расслабленно сидел за столом, потягивал красное винцо из простого глиняного стакана, и при этом играл кости с... нашим вчерашним "боевым товарищем" Стригой-Оболенским!

-Кто занимает дворец?- обратился Иван Андреевич к Головину.

-Никто, господа!- ответил он, не моргнув глазом.

-если и впрямь никто, то я требую предоставить мне помещения для ночлега на весь полк! А еще- взять эту трусливую свинью!- Можайский указал плетью на Стригу.

-Да сам ты- свинья, дядя Ваня из удельного Можайска! -огрызнулся Стрига.

-По какому праву вы хотие взять его- вольного князя?- попытался Головин заступиться за Стригу.

-Он оставил назначенный ему полк! То есть бежал с поля боя! А я- его начальник, я за трусость его казнить обязан.

- Простите, Иван Андреевич!- Стрига уперся в край стола и вжался в лавку, - я не покидал поля боя, я не трус! Я ушел из вашего полка! Да, я действительно тогда ушел утром! Меня перевели на службу в свиту! Накануне перевели!

-Да знаю я про твою службу в свите, рыжий! Все знаю!-Иван Андреевич сам протянул свою мощную ручищу, чтобы вытащить хлипкого Стригу с лавки,-ты взялся всяким позорным девкам Васькины записки таскать!

В этот момент отворилась другая дверь в горницу:

- Эй, Головин! Что случилось? Что за шум? Какие записки?- спросил молодой и очень приятный женский голос.

- Боже мой!- Иван Андреевич отвлекся, услышав этот голос.

В горницу вошла женщина необычайно величавой красоты. Надо признаться честно, но я в тот миг онемел от восторга! Красива она была и впрямь необычайно. Издали она показалась удивительно высокой, но первым делом взгляд мой заметил её большие и яркие, и притом, удивительно теплые глаза редкого аметистового цвета. Личико её тонкое и нежно-розовое было убрано золототканым парчовым платком. Но это роскошное рукоделье не могло скрыть гордость, которую в изобилии источала посадка её прекрасной головы. Иван Андреевич тут же забыл про Стригу и устремился прямо к ней.

-Вам нельзя туда! Остановитесь! Остановитесь немедленно! - Головин попытался преградить ему путь, но крепкий Иван Андреевич попросту грубо отпихнул его:

-Не мешай, холоп, своякам чолондаться!

-Марьюшка! Здравствуй, свет мой, здравствуй, краса моя!- Иван Андреевич раскрыл свои широкие объятия.

Великая княгиня Московская стояла сейчас в горнице вместе с нами и тихонько шепталась со своим старшим сыном.

Молодая княгиня обратилась в нашу сторону, и слегка улыбнувшись вмахнула руками.

- Здравствуй, Иван Андреевич! Здравствуй, милый своячок!

Иван Андреевич отвесил легкий поклон, и замер склоненным на несколько мгновений.

-Значит, это ты дерзаешь нарушать наш Великокняжеский покой? Где же твое воспитание и вежество княжеское?!- прекрасная Великая княгиня говорила удивительно мелодичным и умиротворяющим голосом.

Юный княжич Иван Васильевич бросился к своей матери.

-Мамочка, а я ходил на прудик! Эти дяденьки военные разрешили мне искупаться!

-Ванечка! Иди ко мне ко мне сюда немедленно и расскажи мне, где ты был?-

-Мама смотри, вот этот Федька-гридень!- княжич показал пальчиком на Басенка и начал рассказывать Марье Ярославне о своей проделке на пруду, -представляешь, я нырнул, и под водой я подплываю к нему, и как рак, Федьку-цап! Цап как рак!

-Что, за воспитание у тебя, Иван! Владетельный княжич, называется!- вскрикнула тут Мария Ярославна, - зачем же ты укусил дяденьку? Как же тебе не стыдно? Ты же будешь Великим князем! Потом кому скажи в другой стране, что в Москве самодержцы кусаются!

Можайскому она шутливо погрозила пальчиком, при этом искренне улыбалась, радуясь столь неожиданной, но приятной для неё встрече:

-Все мужья на войне, а ты с мальчишками купаться изволишь? Отдыхаешь? Закусываешь?

-Да, купаемся мы, Марьюшка, представь себе! Сегодня в водице мы купаемся, а третьего дня в кровушке татарской искупались! Здесь мы закусываем, а в Суздале татары нами закусили....Не ведаешь ты, что полк Левой руки мой был разбит султанами татарскими и сейчас отступает?

-Что ты такое говоришь? Какой ужас, Иван! Эй, Головин! Скажи-ка, а гонец от Великого князя был сегодня?

Вдруг Оболенский, про которого мы совсем забыли, закричал из своего угла:

-Так есть! Был гонец! То есть, я- гонец Великокняжеский, Мария Ярославна!

-С чем пожаловал, гонец? Какое послание привез?

Стрига из поясной своей сумы достал золотой нательный крестик на цепочке. Марья Ярославна узнала крест своего супруга.

-Что это значит? Что с Василием Васильевичем?

-Душа христианская спасения себе ищет! Избавления... Полон басурманский ныне тяготит её...- с наигранным сочувствием сказал Стрига.

Оказывается, Мария Ярославна еще не знала, что Великий князь оказался в плену у татар. Она растерянно запричитала:

-Ах- ты, горе-то какое! Вася- Вася! Что же делать? Что надо делать в таких случаях?- растерялась Великая княгиня.

-Посльство хану слать, выкуп собирать, как по обычаю заведено,- не растерялся с верным советом Можайский.

-Кого же? Кому? Сколько?- на лице Марьи Ярославны отразилась еще большая растерянность, - посольства слать- это же государственные дела! Я их прежде никогда не касалась! Как они делаются? Что мне надо делать, Иван? Что мне делать?

Иван Андреевич, как подобало всякому настоящему мужчине, не замедлил придти на помошь женщине, попавшей в беду.

-В посольство я и сам могу съездить, а сбором выкупа с горожан должен заниматься городской посадник! -уверенно стал перечислять Можайский,- кличь сейчас же к себе посадника московского, Марьюшка!

-Посадника?!- Марья Ярославна то ли испугалась, то ли снова впала в растерянность.

- ты не знаешь, кто посадник на Москве? -предположил Можайский.

-Старков-посадник, - уверенно ответила великая княгиня.

-Какой Старков? Иван Михайлович?- спросил Чешиха.

-Да, который крамольник и еретик,-поникшим голосом произнесла Марья Ярославна.

-Да нет, не еретик он, я знаю его, он очень умный боярин, - начал уверять Чешиха,- начитанный, очень дельный и толковый...

- А я его не знаю, но боюсь,-застонала княгиня,- я боюсь его Москвы. Я как увижу кривые опухшие рожи этих мясников, зеленщиков, суконщиков, всех этих торгашей и поденщиков, мне так страшно от них от всех становиться!

-Вот уж дудки, Марьюшка! В Москве жители неплохие! Не бойся ничего, Марьюшка! Мы с тобой!

-Я вижу, что в Москве одна измена, крамола и ересь. От этого города меня адский ужас охватывает, Иван! Хуже любой крамолы!

- Как же нам не побороть измену, и крамолу если на нашей стороне и право и закон? - искренне изумился Можайский, и тотчас же он начал с ними бороться. Для этого решил до конца выведать все распоряжения Василия Васильевича.

-Эй, гонец! Что-нибудь еще Великий князь посылал Великой княгине? -обратился Можайский к Стриге.

-Никак нет, Иван Андреевич!-

-А кому посылал? Отвечай!

- Никому, - уши Стриги стали пунцовыми.

- У Великого князя разве могут быть какие-то тайны от Великой княгини? - грозно пробасил Иван Андреевич, и как бы невначай добавил,-обыщите-ка его!

Никто не шелохнулся, но Марья Ярославна, поняв к чему, собственно, Можайский клонит, распорядилась: "Головин! Обыскать его!", и Стрига сам отдал свою сумку начальнику стражи. Можайский резко выхватил её на лету.

-Плохой из тебя гонец, Оболенский! Второй раз ты великокняжеские грамоты не в те руки приносишь!- приговаривал Иван Андреевич, доставая при этом из сумы маленькую скрученную грамоту с красной печатью Великого князя. Он отдал её Марье Ярославне, - почитай-ка, Машенька. Да только не вслух...

Эта грамотка с красной печатью оказалась роковой. Сердце прекрасной Марьи Ярославны, видимо, уже давно-давно глодала смертельная и несправедливая обида, и эту язву незаживающую разбередил сейчас столь жестоко Иван Андреевич.

-Ах, так! Вот доказательство- медведица троцкая гнусную тварь покрывает?! Медведица!- она вся запылала, прочтя послание,- За что мне такое наказание положено? Судьба моя, будь ты проклята! Судьба моя, Горе- ты горькое!

-Вот где настоящая измена и крамола окопалась!- был ей ответ Можайского, -поняла меня, Марьюшка?! А москвичам твоим ты по нраву! Одна ты единственная, из всей этой семейки...

Её небесные глаза сверкнули на мгновенье самым настоящим адским огнем, но тотчас же из аметистовых очей её потек ручей слез.

Любезный друг мой, Генрих!

Вы задумали очень опасное и рискованное предприятие в отношении схизматических иерархов. Будьте осторожны, мой Генрих! Теперь же наш самый сильный соперник- сын Владислава-король Полонии берет в жены дочь нашего нового императора- истинного шваба по происхождению. И как заведено у швабов- король им станет своим. А потом и в Германии и в Польше окажется, тоже, что происходит сейчас в землях нашего Ордена: само имя вестфальского рыцарства окружено ореолом презрения и отчуждения, и все только из-за швабской надменности. Благородным вестфальцам сейчас не доверяют нигде, кроме Ливонии. Вам, мой Генрих, наверняка, известно, что попущением Божьим, напраслина сия возникла больше тридцати лет тому назад при короле Владиславе лишь из-за позорного поведения нескольких нечистивых швабов, затесавшихся некогда в наши ряды. Поэтому нынешняя война со схизматиками имеет для нас очень важное значение: в ходе нее мы должны вернуть свое влияние как в Ордене, так и во всей Германии.

Поэтому я так настоятельно просил вас дать мне точные и конкретные сведения о готовности псковских схизматиков принять господство ордена над собой. Если же вы считаете, что нашему ордену составит великую честь вместо прямого господства в городе пользоваться только благосклонностью и влиянием герцога Базиля Дункеля, то это либо заблуждение, либо же опасная ересь! Как минимуим половина влияния Дункеля идет через двор сихизматического архиепископа.

Именем Пресвятой Девы Марии

Ландмейстер Ливонии Генрих фон Оверберг

Писано в день

Боже, храни Вестфалию!

Супруга Великого князя жить в загородном дворце, да тем более под охраной подлипан-земляков своей свекрови более не желала!

-Поклянись мне, что ты сейчас же сделаешь, то о чем я тебя попрошу... -лишь сказала она, и воевода Полка левой руки тотчас же вызвался охранять её ...

Иван Андреевич ради Марьи Ярославны и Великого княжича Ивана сел на своего верного боевого коня и повел великокняжеские возки в город, чтобы Великая княгиня смогла занять достойные её сана Палаты кремлевского дворца.

-Неспокойно нынче в их столице: ни много, ни мало, взбунтоваться Москва хочет!- пояснил нам с Чешихой Иван Андреевич,- Маша мне это сейчас сказала. Всем по коням, братцы! Пора отведать нам хваленое московское гостеприимство! По коням! По коням!

Дороги около Москвы теперь были странно пусты и безлюдны. Не было ни одного попутного, ни встречного, как будто бы по селам прошлась своей метлой какая-нибудь чума или холера. В послеобеденное время из города обычно возвращались, те кто с утра ходил туда по торговым или другим делам, но навстречу нашим дружинам за тридцать верст пути не попалось ни человечка, ни повозки. Тревожное предчувствие меня терзало, и предчуствие меня не обмануло - Иван Андреевич подъехал ко мне:

-Для тебя еще одна новость, Алексей: орден на Псков напал третьего дня, и шведы с ним идут. Маша мне сказала. Короче, жребий брошен!

-Да, жребий нынче брошен!- сказал я своей дружине,- мы возвращаемся служить в Псков ко князю Александру! Первый же поворот налево, и все сворачиваем!

-Поедешь ты в свой Псков! -был ответ полкового воеводы, -только сначала сослужишь службу Марье Ярославне... Вперед, смоляне! Гостеприимная Москва ждет вас с распростертыми объятьями!

Я мог слышать, как Великая княгиня плакала навзрыд в закрытом возке:

- Витовтовна посмела приглашать и принимать эту! Эту бесстыжую гадину Плещееву! Эту принимать? У себя принимать? И прямо в тереме! Прямо в моем тереме! В Кремле! Какая наглость неслыханная! Бесстыдство! Я же ей запрещала это делать! Какая подлость! Твари! Твари подлые! Подлость, кругом здесь лишь подлость одна ...

- Не томи ты себя так! , Машенька!- успокаивал её Иван Андреевич, -

- Я не вынесу этого позора, Иван! Еще немного, и я руки на себя наложить могу! -взволнованно шептала она, - какой позор! Какой позор, ты не представляешь, какой позор!

-Прости меня, Машенька! Я не должен был давать тебе эту грамоту...

- Должен! Должен, Иван! Только тебе не понять меня, у тебя-то все, слава Богу, по-другому складывается!

-Что значит по-другому? Да у меня же все как у всех!

-Как же я всегда твоей Ефросинье завидовала! Ты же не такой бесстыдник, как все эти медведи!

- только прошу тебя, не плачь, радость моя!

- Нет же, дернул меня окаянный, от тебя, Ваня, птичьего молока тогда потребовать! Какая же, право-слово, я дура была с тобою, когда ты свататься ко мне приезжал, я же видела, как ты смотрел на меня тогда! Чего еще мне надо было! За ту жестокость мою с тобою я своим позором расплачиваюсь!

- Причем тут я и ты, Маша? Отказала ты мне в тот раз? Ну и что? Я-то себе все равно семью завел, детей родил!

- Боже мой, Ванечка, зачем я тогда посмеялась над тобой? Когда ты сватался ко мне?! Видела твои глаза, и смеялась! Как последняя деревенская дура хотела, что бы мой был самый-самый! Не просто и красивый как ты, и умный, и добрый, и любил меня, а чтоб непременно самый-самый-самый! Вот за это все мне такая расплата тяжелая вышла!

-Ну, что ты? Хоть и не муж я твой, Машенька, но человек я тебе, согласись, совсем не чужой!

- Какая же молодчина была Елена, что за брата твоего вышла! Сестра младшая, а умнее меня старшей, оказалась! Разобралась, Леночка, рассмотрела все тщательно- старательно, на меня поглядела, несчастную и жениха из лучшей семьи себе взяла!

- И правда! Мы же, Машенька, родня с тобой! Настоящая родня! Я же тебе свояк через Елену с Михаилом, а Василию-мужу твоему беспутному брат двоюродный! И знай, Машенька, ради этого родства я готов сделать для тебя все, что угодно!

- Какой же ты, Иван, великодушный! Удивительно просто! Чудно мне такое великодушие! Но все равно от великодушия твоего душе моей несчастной только новое расстройство! Спаси меня, Иван! Честь только мою спаси, Христом-Богом тебя умоляю

***

Через версту с небольшим, пыльная дорога поднялась на зеленый склон Земляного вала. Вот он вал, на валу застава с рогатками, а нет на заставе ни одного караульного! Мы пришли первыми...

Откуда то издалека, наверное из самого Замоскворечья донесся звон одинокого колокола- павечерница уже! Никто не отозвался- видимо все звонари остались сидеть по домам. Да что там звонари? Вот, судя по рядам прилавков, должен был быть рынок- тут торгуют мясом- Мясницкий ряд- узкая, немощеная улочка, давно не видевшие метлы дворника. Прилавки сегодня были пусты: то торговцев, ни товаров. торг на базаре и не начинался. Запекшиеся на жаре черные лужи крови уже не издавали никакого запаха. Я ехал по улицам и читал вывески. Яркими красками московские купцы писали на досках название своих товаров: "Московская торговля мясом и скотом", "Мясо свежайшее", "мясо замороженное на льду", "мясо засоленное, посол особенный", "Рязанский торговый дом купца Усатова на Москве" "мясо вяленное", "мясо копченое- пальчики оближешь", "говядина татарская дешево", "свинина костромская отборная", "Сало, свечи, светильники", "дзернина", "дичь", "дичь", "дичь". Мне показалось, что вся Москва -это мясо, мясо и ничего кроме мяса. Хотя нет, вот на трехэтажном каменном доме огромно - золотом по красному: "Соль выварочная", и чуть пониже: "Торговый дом купца Строганова из Великого Новгорода".

-Какой богач, кажется, этот купец Строганов! - сказал я Басенку, - это он от соли такой дом себе отгрохал? Мясники-то, я смотрю, все как один в деревянных домиках ютятся... Чего же они тоже солью торговать не начнут? Тоже, глядишь, разбогатели бы...

-Ясно-дело! Разбогатели бы! И солонина подешевела бы!

Когда же мы выехали на площадь Лубянскую, наши дружины уже еле-еле проталкивались среди купеческих обозов. Телеги с товаром до сих пор стояли запакованные и не разгруженные. Между изобилия товара нам надо было прокладывать путь для проезда колымаги Великой княгини. Возчики и купцы, не обращая на нас внимания, столпились кружками в разных концах и спорили, как им следует поступить. Одни возчики хотели уехать и грозили купцам кнутами:

-Разгружай, хозяин, мою телегу! Имей совесть! Мне ехать пора отсюда, подобру-поздорову! Целый день мы с тобой простаиваем, а татары идут! Неровен час вот-вот будут!

Другие же возчики, наоборот, хотели остаться в Москве:

-Куда еще тебе ехать-то, дядя? Протри очи: татары сюда идут! А на Москве как-никак валы да стены каменные! Затворимся тут, никуда не пойдем! Своя жизнь дороже.

Купцы на тех и на других замахивались посохами и дубинками в ответ:

-Стой спокойно! Пока покупателя или сторожа не найду, не смей никуда двигаться!

-Тебе деньги уплачены! А ну вперед, давай катись!

Так и не решившись, сойтись друг с другом врукопашную, толпы торгового люда снова разбредались по разным концам рынка.

-Иван Старков! Боярин Старков!- шептались тут и там.

- Не видишь, брат, что происходит? Коромолит твой Старков чего-то!? Сходку какую-то на Охотных рядах собрал!

- Был я сегодня на Охотном! Там вече, на вече речи!

-Замешательство сильное и волнение великое! на всей Москве люди-то все в смятении!

-Бараны московские! Накличите себе пастуха из Татарии или, не дай Бог, Литвы!

-Типун тебе на язык, босота ростовская!

Тут только я заметил, что к рядам из окрестных переулков осторожными короткими перебежками стягиваются еще какие-то люди. Молодые парнишки лет тринадцати-четырнадцати, пожилые бабульки, девочки и девушки. Они подходили по очереди к толпе возчиков, дергали того или другого мужика за рукава, что то говорили им, как будто торгуясь. Возчики только пожимали плечами, а потом начинали грозить купцам своими мощными крестьянскими кулаками.

-Ой, как её там, Маруська!- вдруг произнес Басенок, показав рукой на одну из девочек, лет четырнадцати в синеньком сарафанчике и белой шелковой ленточкой в волосах, - это моей соседки-княгини Ряполовской горничная девчонка! Эй! Маруська!

Девочка обернулась.

-Здравствуйте, господин Федор Михайлович!

-Здравствуй, Маруська! Чего ты тут делаешь?

-Хозяйка приказала для нее трех возчиков найти, а никто ехать не хочет!

-А куда же это Ульяна Андреевна ехать собралась?- удивился Басенок.

- В деревню бежать изволят! Видите, господин Басенок, что нынче на Москве происходит? Волнение великое! Спасается, хозяйка, и Дмитрий Иванович-пасынок ихний спасаются! Сами Великие-то княгини уехали, и супруга ваша еще днем возок заложить велела! А Ульянушка-свет Андреевна засиделись! Только как я ей скажу, что никто не хочет везти её?- Маруська захныкала. Мне это показалось немножко смешно.

-Так и скажи Ульяне Андреевне! Ходила на базар, мол, и видела, как вернулся Федор Михайлович живой и невредимый. Василий Васильевич князь ему Москву защищать приказал! И Великая княгиня Марья Ярославна вернулась! Видишь сколько войска с нами пришло!? Так что и хозяйку твою защитим, и тебя прикроем! Плакса! Беги-ка скорее к хозяйке! Скажи ей, Басенок просил её остаться и никуда из Москвы не ехать, а пусть она пойдет в церковь и за наше христолюбивое воинство молебен закажет! А то видишь без её княжеского указа, ни попы не служат, ни церкви не звонят! Беги! Беги!

Девочка побежала восвояси, а колымага Великой княгини встала, оказавшись зажатой меду двух телег с сеном.

***

Подталкивая плечом колымагу снова величественной и торжествующей Марьи Ярославны, я первый раз в жизни увидел в московский Кремль. Повсюду: на белокаменных стенах с квадратными зубцами, на приземистых башнях у ворот, везде можно было видеть черные островерхие шапки степняков и их круглые щиты, обтянутые кожей. "Орде удалось Москву взять!"- даже подумал я. Но татары эти были вовсе не из Орды: на щитах их вместо кочевнического узора черной краской была нарисована змееногая московская "Madonna Scithica" .

- Опять подлипаны! - пояснил мне Иван Андреевич,- любимые войска Витовтовны! Лучшая стража в нашем государстве эти подлипаны! Басурманы -по-русски не понимают. В народе говорят, кто из них хоть три слова по-русски выучит, того насмерть нагайками запарывают. Только свою хозяйку - медведицу литовскую и знают! Княгиня-мать тут отдыхать изволит? Так сейчас мы ей развлеченьице устроим!

-Какое именно развлеченьице, Иван Андреевич? На приступ пойдем?- поинтересовался Чешиха.

- Да! На приступ! Расчехляй артиллерию, боярин!

На приступ идти не пришлось. К Головину вышел подлипанский сотник о чем-то переговорил с ним, а потом он спросил нас по-русски:

-Как вас представить Великой княгине-матери?

-Князь Иван Андреевич Можайский- Великокняжеский наместник Москвы!- был дан ответ.

Сотник жестом пригласил нас следовать за собою, Иван Андреевич распорядился мне пойти с ним, а Чешихе с Басенком остаться тут и постеречь Марью Ярославну!

***

Верхом мы въехали внутрь Кремля и подъехали к большому резному терему- жилищу Великих княгинь. На резное крыльцо вышла безобразная старуха с головой качающейся как у жабы.

Недобрым взглядом затравленного дикого медведя она осмотрелась вокруг. Лицо её казалось вырублено из дерева каким-нибудь щербатым и тупым топором, который держала сильная, но неискусная рука. Огромный крючковатый нос, три или четыре тяжелых квадратных подбородка, тяжелый чугунный взгляд из под кустистых бровей, глубокие-глубокие морщины на лбу ... Такими в её родной Литве до самых недавних пор изображали своих языческих божков. Придет литвин с войны, найдет дуб пораскидистей, да тем же самым топориком, что рубил врагов в бою, и высечет себе идола. Мол, "смотри, Перкунас, сколько я тебе врагов в жертву принес. Смотри, наслаждайся их кровью!"

"Вот она какая, Софья Витовтовна- Великая княгиня-мать!"- догадался я.

Исподлобья, грозно, взирала Софья Витовтовна на тех, кто посмел потревожить её- саму хозяйку всей этой земли.

- Ага! Князь Иван? Из Можайска? - узнала она Ивана Андреевича,- почему ты здесь? Почему ты здесь? В тылу остался? День святого труса празднуешь? Ведаешь ли ты, что Великий Князь- брат твой старейший на басурман все войско свое повел? А ты под окнами терема Великой княгини решил всю войну отсидеть? Навек позор тебе, князь Можайский!

- Я пришел защитить Москву!

- Я и без тебя мою Москву защищу от любого врага.-

- -Послушай, Витовтовна! не забывай-ка, что сейчас же речь идет о том, кто будет оборонять город от татарского набега? Твою столицу оборонять, между прочим! Из-за твоего упрямства медвежьего всей Москве не сдобровать! Ты одна в оборону сядешь? Три сотни твоих подлипан Москву защитят? Вот я и пришел защитить твою Москву, пришел потому, что я давал клятву, крест целовал, докончание подписывал!

- докончание? Крестоцеловальное? Помню! Я-старуха, хорошо помню твое крестоцелование, а ты все свои присяги никак вспомнить не можешь. Ты думаешь, раз ты родня нам, так тебе и хамить нам в лицо позволено? Как ты смеешь так дерзко разговаривать со мною, твоею Государыней?

- И дрожу, и трепещу! - сплюнул Иван Андреевич, - Я- русский князь, и родной внук Донского, а ты- литвинка языческая без роду-племени!?

- Ах-так? Владетельный князь? Можайском, гляди- ты, владеешь? А вот скажу одно слово, так ты отдашь мне-литвинке без роду племени, свой Можайск! Отдавай и проваливай в Новгород, в Псков, на все четыре стороны. Понял? Не то я скажу сейчас своим верным подлипанам, они тебя и весь твой полк в капусту изрубят вмиг!

- С чего бы мне мой Можайск тебе отдавать? А не отдам, то ты загрызешь меня? Когтями порвешь, медведица троцкая?! Какая ты мне Государыня? Окстись, тетя! Это ты, наоборот, отдавай мне Москву! Народ-то по Москве слыхала, что говорит: "Коли не будет настоящего князя из дома Калиты, так вся Москва мхом да лесом зарастет! Русичи никогда не будут в берлогах ютиться!" Можайский развернул коня задом к княгине-матери, и сказал мне:

-Все, Алеша! Договорились мы с Софьей Витовтовной по-родственному! Пойдем-ка мы с тобой лучше на Охотный ряд! С чужими людьми на рынке, быстрее сторгуемся, чем с этой "родственницей" из берлоги!

***

Сегодня на Охотных рядах же стояло больше десяти-пятнадцати дюжин телег с не распакованными, также как и на Мясницком, тюками. Как мне потом объяснили, в обычные дни здесь торговали не только мясом и салом. В этих тюках могли оказаться и ганзейские сукна, и венецейское стекло, и персидский шелк. Груз на любой из телег мог стоить как вполне приличный дом в центре большого города.

Но, в отличите от Мясницкого, на Охотном и купцы с возчиками, и ремесленники с прохожими-покупателями собрались вместе, не делясь ни на какие отдельные кучки с кружками. Вся толпа стояла чуть поодаль: там, где был помост. На помосте же стоял какой-то человек в красной рубахе до колен и красном же колпаке и размахивал руками, как будто бы молотил кулаками по воздуху. Он держал перед толпой речь- он хотел перекричать свежий июльский ветер, шумно резвившийся по ветвям старых лип. Сквозь шелест зелени, до нас долетали лишь отдельные обрывки слов:

- Новая власть! У нас теперь новая власть! Мы с вами- московское вече! Обороним наш город, граждане! Защитим Отчизну!

Одно это уже было, по крайней мере, любопытно! Мы с Чешихой переглянулись, и оба одновременно покачали головами в недоумении. Собрание это напомнило нам недавние дни службы в Войске Псковском. Там граждане так же собирались на Вече, где всем миром обсуждали государственные дела. Подъехав поближе, мы услышали:

- Именем святых Козьмы и Дамиана московское вече сегодня постановило строго-настрого: обороняться от татар и иного врага, для чего собрать гражданское ополчение и вооружить его за счет города и горожан! Зваться сему ополчению "Войско Козьмы и Дамиана". Все вступайте в войско Косьмы и Дамиана! Добровольцы есть? Выходи вперед, записывайся!

Никаких добровольцев в толпе не оказалось. Мало того, в ответ человеку на помосте понеслись возбужденные крики:

-А что это еще за вече такое придумали?

-Это как в Новгороде, что ль, аль как во Пскове?

-Ага, как в Новгороде! Держи карман шире! Как в Москве!

-Да уж, братцы! Здесь- Москва, а на Москве- порядок! Железный порядок!

- Вече -власть славянская, а не христианская! Христианам князья положены!

-Ты что не знаешь что за вече? Так я скажу: собрались три чудачка- юродивых: кузнец безрукий, дьячок-расстрига, да купчишка проторговавшийся! Болтали-болтали, так и до веча этого, православные, доболтались! Вы что, Старкова не знаете? А краснопузый- это же дружок его закадычный- Сенька Жёстов- кузнец с Моста кузнецкого!

-А татар-то воевать будем или пусть они нам сразу секир- башка сделают?

После упоминания о татарской угрозе, грузный и широкомордый Жёстов раскраснелся от волнения и стал такого же цвета, как и его собственная рубаха. Ветер тем временем стих. Взволнованный кузнец стал разъяснять толпе:

-Иван Михайлович Старков есть посадник городской, избранный всеми гражданами московскими, стало быть, боярин нынче- единственная власть московская законная, а вовсе не купчишка проторговавшийся, как тут кто-то лает! Завтра в Кремле перед палатами княжескими должны все граждане собраться на общемосковское Вече! Слышите! Званны на Вече все жильцы, да граждане московские, да слободские, всякие православные! Званны все равно без какого-либо унизительного различения!

-А князя нашего великого куда дели? Василия, свет, Васильевича? А!? Христианам князья положены!

- А зачем нам на это Вече приходить надо?

-Вече -власть славянская, а не христианская!

- А чем нас твое вече от татар защитит, Жестов? Если защитит, то скажи нам, чем? Прямо говори!

-Да этим самым и будет он татар воевать, православные!- хмыкнул какой-то кривой возчик, одновременно показав рукой весьма неприличный жест. Другой же мужик подхватив похабную шутку, добавил

-Пусть скажет чем! А стесняется сказать, пусть покажет! Баб рядом нет, так и стесняться нечего!

-А и правда, Жестов! Шутки шутками, а чем ты со своим Старковым Москву защищать будешь, если даже князь наш, уж на что Великий, и тот не справился? А мы тут людишки простые- купчики черной сотни, да ремесельники поденные, какой с нас спрос?

Тут Иван Андреевич Можайский, неожиданно и для меня и для всех, прямо на лошади проехал сквозь гудящую толпу. Все расступились, и дали князю приблизиться к помосту. Он ловко соскочил с лошади и встал рядом с Жестовым. Толпа разом замолкла. В тишине был слышен шелест листьев на липах. Князь Можайский широко улыбнулся выступавшему:

-Что, гусак, не хотят воевать за тебя? Которые? Эти? Сейчас захотят! Смотри, как это делается!

И Иван Андреевич взял слово:

- Граждане московские! Братья русичи! Христиане православные! Мы принесли вам наш горячий привет и поклон земной от русского войска прямо из-под града Суздаля с поля бранного!

Москвичи в ответ можайскому князю громко захлопали в ладоши и засвистали с большим воодушевлением. Иван Андреевич дождался, когда шум немножко поутихнет, и продолжил речь:

- Как князь удельный, да как воевода московский хочу поблагодарить вас, дорогие москвичи мои, за то отличное войско, за то огромное ополчение, которые вы на битву выставили! Со времен Куликовских такого войска богатырского ни Москва, ни вся Русь не собирала! Любо-дорого смотреть было на лучников метких, да на копейщиков ловких, да на всадников быстрых! Не было бы никогда без вашего, москвичи, старания такого знатного да сильного войска! Ведь только одних всадников- три тысячи, да латников, в железо закованных из них, почитай, половина будет! Подумать только, экая силища! Спасибо вам! Поклон земной!

Иван Андреевич остановился, перевел дух, оглядел слушателей.

-Ну и где же ты наше войско оставил, княже?- выкрикнул тот же кривой охальник.

-Где же войско наше, спрашиваете? -рявкнул Иван Андреевич как какой-нибудь дикий зверь, - а я вам скажу, где войско! Скажу я вам всю правду горькую! Под стенами Суздаля древнего, посреди земли русской лежит войско московское, саблею татарской порубленно нещадно! Только представьте себе это горе-несчастье! Не на пограничье, не в поле диком! А под Суздалем, под Суздалем- стольным градом древним, сердцем всей Руси Белой! А теперь, скажите-ка мне, москвичи! А только ли татарская сабля виновата в позоре сем?

-А кто же? Кто виноват, княже честный?- оттуда и отсюда полетели возмущенные возгласы.

- А вот подумайте, граждане честные! Может виноваты воины, которые пошли на брань? Подумайте! Почему они против царя ордынского руку свою подняли? Против власти его! Виноваты воины? Да или нет?

- Нет! Нет!- кричала толпа Ивану Андреевичу, - какой нам царь татарин? Еще Донской же, свет, Дмитрий Иванович орду одолел! Не царь нам татарин! Не царь! Дому Калиты, дому Донского вечная слава! Слава! Слава!

- Тогда может воеводы виноваты? Вот я, например, или Алексей Игнатьевич-князь? Может мы со службою своей воеводской не справились? Крестоцелование святое забыли? Дружину на бой не привели?! Нет! Мы эту службу справляли, и справляли честно и грозно. Кто попрекнет, что мы не явились на сбор? Никто! Мы честно привели на службу свои дружины и полки! Кто попрекнет нас в трусости? Кто скажет, что мы от боя уклонились? Опять же, никто!

- Говори князь! Кто виноват? Кто вражеский пособник? Говори прямо! Чего ты тянешь?!

-Хорошо, граждане московские! Скажу вам прямо, как на духу! Я- князь Можайский, не первый день живу, градом своим правлю честно и грозно, Москве друг и союзник вернейший, и я говорю, вам всем, люди русские-православные так: Шестьдесят пять лет, братцы! Шестьдесят пять лет назад мечом и кровью доказала Русь право свое на жизнь вольную во славе и могуществе! Шестьдесят пять лет прошло со дня Битвы Куликовской! И что же мы видим? Что мы видим, спрашиваю я вас? Где Русь во славе и могуществе?

-Татарами же побита!

-Да! Побита! Полегла Русь у стен Суздальских, побита татарской ордою, как будто бы и не было ни Дмитрия Ивановича, ни Василия Дмитриевича, ни Юрия Дмитриевича! А почему? Да все потому, что князь Василий, а, главное, матка его Софья Витовтовна, двадцать лет вас вдали от дел государственных держали, в ополчение на басурман вас не звали, вот вы и привыкли, что нет вам в государстве нашем никакой заботы, кроме уплаты дани да пошлин... Хорошо было, да? С дыма да с сохи плати по деньге, по две, по три, да живи себе красиво! Ни ополчений, ни призывов ратных христианам знать не надо!? Только, вот от такого безразличия народного дела государственные-то нынче не так красивы стали! Медведи за бесценок православных басурманам в неволю продали! Не по духу медвежьему племени род Владимира Святого и Ивана Калиты! Без вашего ведома, граждане московские, Софья Витовтовна и двор её Москву нашу на откуп отдал Литве целиком оптом да с походом, а Литва-то и сама от Польши не оборонилась, и вас, москвичей-русаков, от татар оборонять перестала! Вот и ссорит теперь Литва нас с татарами, что бы мы, не дай Бог, сами на неё не поперли! Скажи нам всем, Алексей Игнатьевич,- обратился в запале ко мне Можайский, -у тебя же, то есть у деда твоего кто вотчину отобрал, отвечай!? Басурмане или литовцы?

-Литовцы, конечно, - должен был ответить я,- Витовт, к нам в Смоленск литовцев с поляками привел-. Они-то вместе у нашей семьи родной город и отобрали...

-Верно говоришь, молодой князь!- ответили мне эти возчики и крючнки, - это заговор с врагами Руси! Откуда на Москве еще изменники возьмутся, кроме этого окаянного "медвежьего края"? И на Москве Витовтовна все немцев, да литву в боярство тянет, татары у ней в страже служат: Мы же все видим, кого они на возках в кремлевские палаты возят! Литва да немчура, немчура да Литва, как выстроятся около Спасских ворот, как по своему загорланят, так по всей Москве не пройти, не проехать! Князь Василий нам- природным русакам не доверяет!

- Вот слышали, православные? Ни вам не доверяют, ни мне- потому что мы с вами-русаки природные! - вновь продолжил свою речь Иван Андреевич,- так во времена стародавние наказали литвины, да мейстер тевтонский! Литва Руси- враг самый коварный, самый опасный и самый жестокий, а немцы с Литвой заодно! Нам-православным все едино в мерзости: что латинская вера, что кровь медвежья! Помните, Витовтовна сынка своего к ним в Троцы посылала, там то они ему и наговорили: "люби нас, а не доверяй русакам"! Все только ради того, чтобы им на нашего русского жеребца узду свою накинуть!

-Точно, князь! Верно Иван Андреевич! Москва больше всего от Литвы бед претерпела! Из Литвы предатели и изменники приходят!

-Измена!

-Кто изменник, княже? Скажи, кто же? - послышались крики.

"Неужели та согбенная, сморщенная, полубезумная и испуганная старуха, и в лучшие свои годы явно не шибко сильная умом и красотой, в самом деле есть воплощение самого страшного и зловредного врага Руси - пресловутой "литовской медвежьей крови"?" - думал я, слушая Ивана Андреевича.

А Иван Андреевич как будто бы прочитал мои мысли:

- Я- Иван Андреевич, князь Можайский, родной внук Дмитрия Ивановича Донского в измене обвиняю княгиню-мать Софью Витовтовну! Я обвиняю её в сговоре с врагами земли русской! Я обвиняю её в доведении русского войска до бесславной гибели! Я обвиняю её в порче монеты московской! Из-за нее, считай, целый век русский пролетел прямо псам под хвост! Расточила по её вине Москва наследие Донского!

- Верно, князь говорит! Гляди-ко, православные: это Витовтовна-же нам монету портит! - заорал один из купцов, - то мы на серебряную деньгу торговали, да на куны русские, а теперь медяшки зеленой честно не наторгуешь! Стало быть, с Литвой она в заговоре и еретиков на нас наводит! Стригольников всяких привечает!

-А что, православные, со старой медведицей сотворим? Что вече властное приговорит?

-Да путь ей показать, как в Новгороде показывают! Пускай назад в свою берлогу возвращается!

-Вот какие дела, москвичи! Принимаем решение?!-выпалил Иван Андреевич,- боярин Старков и вече отныне единственная законная христианская власть в сем богоспасаемом граде Москве! Вече самоправства Московского решает князя Василия из плена татарского выкупить! А я -князь Можайский первым присягаю отныне- Московскому самоправству, вечу Московскому: "Защищать стольный град сей от всякого недруга крепко и грозно, насилия жителям города не чинить, а коли путь покажут уйти восвояси". И присягнув, спрашиваю вас, православные: кто хочет в ополчение вступить, граждане московские? Выходи вперед все, кто со мной идет в Москву, пусть поклянутся: "все сделаем по-нашему, по-русски, по уму и совести! Что мы приложим все силы, чтобы извести на Москве медвежью литовскую кровь! Целуй все крест, за Русь и Святого Георгия, целуй!"

То тут то там раздавались голоса:

-Идем, православные! Записывай нас, княже, в свое войско!

-Тогда, войско мое, слушай мой приказ: "Кто побежит- того ловить, да заковывать в железа! А врата затворить, и из Москвы никого не выпускать!"

***

С постановлением веча в руках Иван Андреевич вернулся в Кремль, и зачитал его перед крыльцом терема. Софья Витовтовна в ответ трясла своей тяжелой угловатой головой. Её подбородки от этой тряски стали принимать причудливые очертания, как будто бы литовские деревянные божки строили нам устрашающие рожицы. Старая княгиня защищалась от нас, выставив перед собой тяжелую резную клюку. Величавая Марья Ярославна поднялась наверх, отвела клюку в сторону, обняла согбенную старушку за плечи и стала говорить с ней как с маленьким капризным ребенком:

- Вы уйдете сегодня же! Уходите и выдайте нам головой известную мошенницу и воровку, выдающую себя за боярыню Плещееву! Вам никто не сделает вреда!

Витовтовна спускалась вниз и бормотала что-то себе под нос на непонятном языке. Потом снова заговорила по-русски:

- Одумайтесь, Марья Ярославна! Не делайте этого! Не оказывайте милостей удельным князьям, и не просите того, что я не смогу исполнить! Я получила письмо от верных людей прямо с поля боя! Супруг ваш, Великий князь Василий Васильевич лично возглавил атаку московской конницы на важнейшем для нашего войска направлении. Но, попустительством Божьим, басурманским силам Золотой орды удалось отсечь основные силы, а затем окружить и взять в плен вашего супруга- Великого князя Московского! Удельные дружины не подчинились княжескому приказу! А этот крамольник Можайский сам и сдал Василия Васильевича в плен! Остановитесь, Великая княгиня! Не ради меня- старухи, а ради государства, ради Москвы! Не оказывайте милостей удельным князьям! Никогда не делайте этого! Удельные- они все враги вашего мужа- Великого князя! Удельные князья-изменники! Все, что здесь происходит, -заговор!

-Эти славные воины защищали меня в боях с татарскими ордами!- гордо ответила Марья Ярославна свекрови,-И вас, Софья Витовтовна. Мы должны отблагодарить их за храбрость и верную службу! Не смейте же препятствовать мне- Великой княгине, отдать им долг чести!

-Это заговор!- глухо шептала княгиня-мать. Она заметила среди остальных бойцов боярина Данилу Чешиху. Её резная клюка подскочила вверх как ужаленная и воткнулась в грудь Чешихи, - Вот он! Он-главный заговорщик-крамольник! Я знаю тебя, ты Данилка, наперсник Свидригайлин и дружок Старкова! Точно ты! Ты снова на Москву крамолу принес? Ты со Свидригайлой Москву отнять хочешь? И ты, и Старков Ванька! Все вы тут крамольники! Кто тебе разрешил на Москве появиться? Вон отсюда пошел! Вон!

-Я ему разрешил! Я же сказал, что отниму у тебя Москву!- пробасил Иван Андреевич.

-Ах, ты, Ванька, оказывается и Василия нашего изменой оскорбляешь и против нашего единодержавия московского бунты поднимать смеешь?-Витовтовна прожигала Можайского насквозь злым взглядом её холодных свинцовых глаз,- против единодержавия ты? Я, Ванька, всегда знала, что ты и сам крамольник, и с крамольниками якшаешься, и Казимиру переметные письма пишешь, и с Новгородом сносишься! Учти, Ваня! И с Новгородом и с королем общение иметь- измена Москве! Государственная измена! Все вы против единодержавия московского слово и дело имеете! Сегодня пусть ваша власть, а завтра...

Но Витовтовна не успела договорить, её схватила за руку Марья Ярославна и силою потащила к возку. Тучную старуху она запихнула в проем дверцы и захлопнула её. Но Софья Витовтовна, выставила голову в окошко возка, раскачивая ей, как неваляшка, и громко вещала, глядя прямо в нашу сторону.

-Пожалуй, Ванька, теперь Михайлушко-свет-Сигизмундович к тебе в Можайск пожалует! Чего бы ему не пожаловать? Жребий брошен! Все дороги ведут в Можайск! Ты Ваня уж прости, что я так по-простому. Это же политика! Это игра наша! Ты же знаешь правила нашей игры? Но ты не грусти! Мы тебе Иван пол-Белоозера дадим. Хочешь? Ты же, говорят, рыбак заядлый и охотник! Тебе самый смак на Белоозере жить будет! А крулевичу придется теперь пожаловать твой Можайск, а то он Серпухов или Воротынск захочет взять, как Смоленск брал,-затем она вдруг увидела среди нас начальника стражи своей невестки, и переключилась на него. На её губах появилась елейная улыбочка, а глазки немного потеплели:

- Ой! Федя! Федя Головин, дружочек мой! И ты здесь? Ты, Феденька, не водись с крамольниками недобрыми, а ступай-ка, сладкий мой, к себе домой! Хочется-то, Феденька, небось, с сыночком понянькаться? С Ванюшкою? С Иваном-то Федоровичем?

Кучер ударил лошадей хлыстом, и возок Великой княгини матери застучал колесами по брущатке. Софья Витовтовна наконец-то втянула голову в окошко. Марья Ярославна обняла своего сына за плечи и, показывая на возок Витовтовны, стала шептать ему в ушко:

-Помаши бабушке ручкой, Ванечка! Помаши ей на дорожку! Скажи-ка: "Прощай, бабуля! Не скучай без нас!"- покладистый и смышленный Ванечка тотчас же исполнил просьбу своей мамы.

"Ваше превосходительство!

Неожиданно для нас открылось одно обстоятельство. Известный вам герцог Болеслав-господин герцога Александра, будучи некогда изгнанным братом и кузеном за свое коварство из отечества, укрывался в землях, управлявшихся еще старым герцогом Базилем- отцом нынешнего Дункеля. Сей Болеслав, как известно- всегда был верный союзник швабов. А еще он всегда славился особой приветливостью с виклифитами. За ним и по сей день тянется зловещий хвост гнусных деяний этих мерзких еретиков. После отъезда Болеслава на родину оказалось, что некоторые из подданых герцога Дункеля тоже приняли еретическое учение. Среди местных еретиков оказалось даже несколько знатных вельмож, состоящих с Дункелем в близком родстве. Теперь, когда власть Дункеля заколебалась, эти вельможи собрались силами и составили заговор. Надо сказать, что нынешний заговор составлен так ловко, что заговорщикам удалось вововлечь в него буквально всю столицу, и теперь его замирение потребует год или больше того. Сейчас же я опасаюсь, как бы сложившейся ситуацией не воспользовались швабы.

На сем преклоняю колено в знак верности Вам

Рыцарь Генрих фон Генне.

Писано в день святого Козимо.

Боже, храни Вестфалию!

Мерцающие звездочки и огоньки дальних деревень отражаются мирной зевотой в дрожащей воде маленькой речки. Узенький серпик луны с темной небесной тверди, криво ухмыляется, глядя свысока на все наши военные приготовления. Вторую ночь подряд городовое ополчение стоит на Земляном валу. Мы караулим Яузские ворота. Сейчас, пока мои смоленцы разводят ночные караулы, мы с Федором думаем, как нам обороняться, если, неровен час, подойдут татары? ополченцы- молодые мясники с Мясницкого ряда. Они сносно управляются с тяжелыми топорами и тесаками. Есть несколько портных и даже двое цирюльников. Эти, по крайней мере, в случае опасности могут подать сигнал тревоги.

-Ярославская дорога никем толком не прикрыта, - говорю я,- надо бы дюжину-другую молодцов туда поставить.

-Не пойдут,- отвечает Басенок,- мясники они, им от своих ледников далеко отлучаться несподручно. Ты же сам днем видел, какие безобразия в посадах творятся?

Басенок прав. С гребня вала хорошо видно и слышно как по улицам города носятся возбужденные толпы кликуш и сбродников с горящими факелами.

С утра по дворам они ходят ватагами, как всегда расторопные и нахальные. Поначалу еще некоторые горожане то тут, то там, пытались урезонить разбойников. Но тем, достаточно было лишь достать ножик из-за голенища чтобы заставить замолчать обывателя:

"Нам новый князь Старков разрешил! Мы из его дружины! Выкуп за Великого князя собираем! Понял, дурак?"

Начинались грабежи с тех дворов, хозяева которых накануне бежали из Москвы. Заходя толпой на двор, сбродники иступленно кричали: "Кто побежит- того ловить, да заковывать в железа!" Под крики: "Врата затворить, и из Москвы никого не выпускать!"-сбродники высаживали самые крепкие ворота. Теперь этот повальный грабеж никто не в силах остановить: никого не стесняясь, выносят они все, что могут найти ценного: чаши серебряные, сосуды всякие из цветного веницейского стекла, блестящие серебром зеркала, и даже, о, святотатство, дорогие иконы в окладах. Кстати, как потом жаловались вернувшиеся хозяева, больше всего пострадали их запасы меда в погребах.

Имя Старкова, надо сказать, сегодня в фаворе. Старкова эти дни поминали все, кому не лень, и мало кто добрым словом. Больше всего оно оказалось знаменито у тех московских бездельников, которые круглый год только и знают попрошайничать по улицам и выть волком, называя это пением. Вот и сейчас ветер снова донес чей-то истошный вопль:

"Да здравствует князь Иван Старков!"

Затем несколько тупых ударов.

-Ворота выносят!- сказал Басенок, - где то совсем рядом!

- Пойду-ка я разберусь! Айда со мной!- позвал я ополченчев.

Со мной вызвались идти две дюжины мясников. Все при топорах, с тяжелыми дубинами в руках. Мы устремились на крики. Через два или три перекрестка, на углу двух улиц, мы увидели огромный кирпичный куб - саженей с пятнадцать, а то и все двадцать каждая сторона его. Я подумал, что мы уже дошли до Китай-города, а это одна из его надвратных башен. Узенькие-узенькие окошечки, похожие на стрельницы и приземистая четырехскатная крыша из добротного теса.

- Дом Строганова! Он, между прочим, самый богатый купец на Москве, - сказали мне мясники.

Дом этот оказался в осаде. Его окружила толпа попрошаек, убогих и увечных. У самого крыльца дома толпилась дюжина тех самых расторопных молодцев в драных бумажных кафтанах. Они взяли толстое бревно, и пытались с разбегу высадить им ворота.

- А ну-ка, бойцы! Зададим им трепку! Не дадим грабить мирных обывателей!- скомандовал я, и с саблей наперевес бросился вперед. Ловким ударом сапога я вышиб кинжал из рук одного сбродника и в прыжке безжалостно зарубил его. Еще двое или трое пали под ударами топоров. Остальные бросились врассыпную, а за ними устремились разозленные мясники, щедро одаривая крепкими сосновыми гостинцами всех попавшихся на пути.

Я и рыжий парень, назвавшийся Илюхой Усатовым, увидев, что два или три драных зипуна убежали в переулок справа, метнулись за ними туда. Бежали быстро, петляли в подворотнях. Еще поворот направо, еще два налево, и вот мы снова возле нашей заставы...

У рогатки остановилась черная двуколка. Ею правит женщина тоже одетая с ног до головы во все черное. В свете факела я вижу, как один из наших ополченцев, оставшийся стоять на карауле, идет к рогатке и хочет её отодвинуть, чтобы упряжка могла проехать.

-А ну стой!- кричу я, - забыл, что сам главный воевода приказывал? Кто побежит- того ловить, да заковывать в железа! Врата затворить, и из Москвы никого не выпускать! Стой!

-Не надо меня заковывать, -произнесла женщина игривым голосом, - тем более в железа!

Усатов отобрал у караульщика факел и осветил им её лицо.

-Ты понимаешь, гад, кого ты из города выпустить хотел? - изумился он, обращаясь к караульщику, - это же сама Плещеева! Сколько она тебе заплатила, изменник?

Усатов сперва лишь хотел учинить ей допрос по всей форме, и тут же вспрыгнул в черную колымагу, выхватив вожжи из рук женщины:

- Вот она! Кто нашего князя Великого блудом срамил? Непотреба ты вавилонская! Кто на все государство порчу дьявольскую навел? Вот мы сейчас с воеводой тебя прямо к Старкову отведем!

Но женщина в испуге вжалась в черные бархатные подушечки, и истошно завизжала:

-Дикарь! Уйди от меня! Сгинь прочь! Истый варвар! Варвар!

Я, не выдержав истошного визга, заткнул уши, а мясник неожиданно замахнулся дубиной и привычным движением разможжил черной боярыне голову.

-Ах, я- дикарь?! Так получай от дикаря, Плещеева! Умри ты, проклятая тварь! Нечисть главная! Вражина!

В наступившей тишине тело её бессильно сползло набок, а из-под черного плата выпал кроваво-медный локон, вьющийся мелкими кудряшками. Видимо, не раз мяснику Усатову приходилось телят забивать!

Я оторопел.

***

Жители Мясницкой слободы осторожно стали стягиваться на свою площадь. По очереди они подходили к возку и всматривались в залитое кровью лицо, такое красивое еще пять минут назад. Сейчас на нем навек замерла только маска гнева и ужаса.

-Похожа, курва!

-не похожа, дяденька, а точно она самая- Плещеева!

-Шлюха Плещеева убита! Убита Плещеева!

-Слава Богу! И будет Москве благодать дарована, православные! Теперь весь морок над Москвой рассеется!

-Прости, Господи!

- Молодец Рязанец!

-кто рязанец?

-Илюха-то Усатов наш, он же из рязанской земли!

-Понятное дельце! Молодец, Илюха! Одним ударом и нет стервы! Молодец!

-Как бы мы беды себе не накликали! Мясники- сила Москвы! Победа за нами! С нами Бог!

-Какой еще беды? Типун тебе на язык, дядя! Мясников сам черт боится!

-Умерла ведьма.

-А ведь она без покаяния умерла-то, по православному выходит, что и отпевать её нельзя, блудню такую!

-Она ведьма, а не православная! Она на нас погибель навела, она князя сгубила, княгиню выгнала! Сжечь ее в огне! Осиновый кол в грудь вколотить!

-А чего её отпевать? Сжечь ведьму и дело с концом!

-Правильно! Тащи дрова! Пали её, братцы! Подкоптим-ка рыжую - будет чернявенькой!

-Постой! Постой! Как бы и впрямь беды не накликать? Убили все-таки боярыню! Дочь боярскую, да вдову княжескую! Надо хотя бы тому же Старкову сообщить или кто там еще есть? Разумеете? Мы сделаем по закону, а бояре пусть решают, что с ней дальше делать! А мы-то люди маленькие, черные да ремесельные! Нам по тюрьмам сиживать охоты нет!

Зеваки стали потихоньку расползаться по домам, крепко запирая все ворота и калитки. Усатов, потихоньку понимая, что он убил не теленка, а человека стоял чуть поодаль, опираясь на дубинку. Когда возле черного возка не осталось никого, он отбросил дубину и бессильно опустился на корточки. Вороные кони, никем не направляемые, потащили возок по улочкам слободки, с правого же колеса его струилась дорожка темной крови.

***

И снова узенький серпик луны с темной небесной тверди, криво ухмыляется, мерцающие звездочки и огоньки дальних деревень отражаются мирной хрустящей зевотой... Зевотой...Зевотой...Хруст и вспышка среди ясного звездного неба!

Черт возьми! Зарево! Клубы дыма! Над окрестными долинами грозно разносится и ужасный гул пламен, и громовой звук набатных колоколов- Невесть откуда взявшийся Чешиха расталкивает нас- неосторожно заснувших в карауле на валу. Москва внутри Земляного вала вся была охвачена пожаром! Деревянные избы, деревянные хоромы, деревянные церкви, деревянные же дворцы- все, чем долгих три века застраивали город, все это жадно пожиралось ненасытным и необузданным пламенем, вырвавшимся на свободу в отсутствие какой-либо власти ...

-Вставай, Крапотка! Басенок! Басенок, просыпайся!-, ,- где ваши люди? Собирайте их скорее!

-Что случилось?-

- Еще минута, и будет поздно! Или мы успеем потушить или...

- Да объясни ты, Данила Саныч? Что случилось? Не суетись ты так!

-Да глянь ты на Яузу! Видишь?

В той стороне, куда указывала рука Чешихи, светилось особо яркое зарево. И в Мясницкой и в Яузской слободе одновременно горело несколько домов. Пламя над рекой бушевало над чьими-то банями, и уже охватывало два из трех мельничных дворов.

- А мельница-то там только одна!- сказал Чешиха.

-Да,- подтвердил Басенок,- которые выше стоят это не простые мельницы, это княжеские зелейницы. Там пороховое зелье делают.

- Вот именно! Зелейницы! Если их не потушить, мы и без пороха останемся, да и рвануть они могут, мало не покажется!

Ударил набат. Нам оставалось добежать до зелейницы шагов пятьдесят, когда зелье пороховое взорвалось. Бесчисленные головни и щепки полетели на деревянные дома москвичей. Вот взрывом снесло крепкий забор какого-то купца или мастерового. Он полетел по воздуху как сокол, и чуть не пришиб всех нас. Забор догоняли дымящееся на лету бревна. Их раскидало чуть ли не на три версты в округе. От взрыва заполыхало даже в далеком от Яузы Китай-городе.

Одно бревно с лету ударило Басенку прямо в грудь и сбило его с ног. Он упал навзничь, ударившись затылком о землю. Раскаленные уголья осыпались на его лицо, тонкая одежда гридня вспыхнула. Басенок заорал от нестерпимой боли. Голыми руками я схватил это бревно чтобы высвободить друга, и, кажется, даже не почувствовал никакой боли. Чешиха сапогом сумел откинуть и второе. Мы стали срывать с гридня пылающую одежду..

-Вставай, Федор!

-Не могу! Ноги! Аж, хрустнули!

На груди Басенка зияла рваная рана размером с суповую миску

-Ему лекарь нужен... - Куда его такого тащить?

-Домой понесем.

Я сорвал с себя свою епанчу и, позвал на помощь пару ополченцев.

-Он говорил, что на Арбате живет!-вспомнил я,- ты знаешь, где Арбат находится?

-А то нет? Далековато, конечно, но за час дотащим! Лишь бы наши дома не загорелись!

***

Серенький серпик на небе цвета топленого молока. Звезды гаснут, а зевота еще сильней одолевает. Светает уже! То там, то тут дымяться пожарища белыми дымками. Крики пожарников уже затихли. Ночная гарь все еще носится в воздухе. По Яузе плывут головешки.

Кстати, с нашей заставы дом купца Строганова виден очень хорошо. Задним двором он, оказывается, выходит почти к самому валу... "А ночью-то как поплутать пришлось,"-подумал я. Тут из дома, мирно позевывая, вышла на двор заспанная простоволосая девушка в одной рубахе до колен и с коромыслом в руках. Под тонкой тканью издали мне угадывались яблочки налитой груди и полненькие кругленькие бедра.

Она шла глядя себе под ноги слипающимися глазами, не в силах поднять головы. Сонной походкой, на заплетающихся ногах, босиком она подошла к колодцу. Вытягивая ведро воротом, она заметила меня.

-Ну и чего ты вылупился?- глухо шикнула она, как на шкодливого кота.

-А что? И посмотреть нельзя? Может, понравилась ты, сватов заслать хочу!

-Ха! Нужны мне твои сваты!- девица передернула округлыми плечиками, изображая наигранное недоумение.

-А чего нужно?-мне тоже захотелось поиграть,- Проси чего хочешь! Я сегодня щедрый!

-Ха-ха! Чего у тебя попросить-то можно, служивый? Что у тебя есть-то? Ничегошеньки! Щедрый он, видите ли!- хмыкнула она и сверкнула озорными зелеными глазами. Девушка бросила в колодец второе ведро и снова стала крутить ворот.

-А за ворота меня выпустишь? За город?- вдруг пришла ей в голову шальная мысль.

-За ворота? Одну? Нет! Одну не выпущу...

-А может, я не одна буду?

- А с кем же?

-А ты его все равно не знаешь!

-Хочешь за ворота? Так и быть, выпущу, но только со мной вместе!- подмигнул я девице.

-Вот чумной! Ну чего заладил-то одно и тоже, как будто живую девку в первый раз в жизни увидел! На вид приличный: и сабля в камнях, и ожерелье кажись золотое, а, как с дитем малым со мной сюсюкает... Надо чего, так и скажи прямо, как нормальные парни говорят! Зевотно аж!

Тут я понял, что я-дурак! Полный, круглый дурак! Чурбан! Я почувствовал, что мое лицо краснеет, а язык стал чугунным или свинцовым. "Она меня обломала!"-крутилось в голове. Я не знаю, чего мне делать дальше, чего надо говорить?

Но девушка заговорила сама:

- А это ты ночью сбродника зарубил?

-Я, ну и что?

-Ничего! Хорошо дерешься, парень! И чернавку в колымаге тоже ты?

-Какую чернавку? А Плещееву, что ли?! Нет, не трогал я её... Не имею обыкновения с женщинами воевать...

-А я-то уж подумала: порыв страсти, к другому приревновал... А это и не ты, оказывается... Я не я, лошадь не моя...

Она подцепила ведра к коромыслу, и слегка пританцовывая и повиливая задом, пошла к крыльцу.

-Удачно покараулить, парень! Пока сбродники снова не набежали, пойду ворота от крови отмывать. Фу!