Мы с подружкой решили подработать на летних каникулах. Сначала вариант трудоустройства выдвинула ее родня и мы отправились... чистить трубы.
Ранним утром мы оделись в рабочую брезентовку, повязали белые косыночки и минут сорок тряслись в пыли проселочной дороги в автобусе ископаемого вида. Чем дальше мы отъезжали от города, тем заметнее менялся ландшафт и, соответственно, остужался мой рабочий пыл. Во все стороны расстилался мертвый мир цвета охры - бесконечная выжженная степь. Словно здесь прошли химические дожди и смыли с природы все краски, а следом за ними хмурый ветер присыпал раны песком и пылью.
Автобус подкатил к перекошенным воротам и, фыркнув, въехал на территорию полу-заброшенного треста. Я с тоской смотрела в грязное оконце: как ни крути, тому, что я в него видела, подходило лишь одно определение - кушири. Огромные ангары, покрытые ржавчиной и клочками того, что когда-то, наверное, было белой краской; рощицы лохматой от пыли полыни; огромные пустыри, заваленные трубами разных размеров и степени коррозийности.
Крякнув, автобус остановился на главной площади ржавого царства у стайки выгоревших вагончиков. Из крайнего, с покосившейся табличкой *Администрация* выскочил мужчина неопределенных возраста и наружности, и уставился на нас выпученными глазами. Такие же круглые глаза не моргая смотрели на нас из окон остальных вагончиков.
Неуютное чувство. Так, наверное, чувствовала себя Жар-Птица, когда на нее глазел народ. Их можно было понять: две пятнадцатилетние дамы, ученицы лучшей в городе спецшколы, мы явно не вписывались в местный фон и сами задавались вопросом, мигающим в глазах остального коллектива: *Что мы тут делаем?*. Ясное дело, работать приехали. Мы решительно поднялись в офис на колесах. Пока мы заполняли трудовые книжки, дверь в комнату то и дело распахивалась, и очередная физиономия заглядывала к начальнику *по срочным делам*. Наш шеф начал свирепеть. Он сгреб бумажки в ящик стола и повел нас на рабочее место - знакомится с бригадиром.
Бригадира мы нашли в тени сарая в компании семи особей мужского рода, различных возрастов, предположительно, от четырнадцати до шестидесяти лет.
-Вот ваш бригадир, девчонки, зовут Евгений (тот судорожно сглотнул), прошу любить (компания приглушенно заржала) и жаловать. Он вам пояснит ваши обязанности, удачи! - начальник развернулся на месте и был таков.
Евгений еще раз сглотнул и повел нас на склад, где нам выдали по марлевой повязке и большому куску наждачной бумаги. Потом нас поставили в центре пустыря с завалами ржавого железа, перед стояками с длинными трубами, с которых выданным наждаком мы должны были счищать ржавчину, доводя трубы до исходного - металлического блеска. Мы энергично принялись за дело.
На второй трубе мы уже перестали весело трещать, обмениваясь новыми впечатлениями.
На четвертой трубе у меня затекли плечи и перед глазами навязчиво замелькало видение тенистого оазиса с мягкой периной.
Припекало. Футболка начинала противно липнуть к телу. Было только начало июня, но на шестой трубе мне уже начало казаться, что температура зашкаливает за 45 градусов жары.
Мы заскучали. Наши напарники участливо смотрели в нашу сторону и, проявляя к нам чудеса заботы, на добровольных началах уносили отполированные нами трубы на покраску, заменяя их новыми рыжими красавицами.
Вжик-вжик! Вжик-вжик! На седьмой трубе, обреченно шоркая наждачной бумагой по корявой поверхности, я пыталась поднять себе настроение размышлениями о вырученном доходе. За каждую, доведенную до блеска, старушку нам полагалось n-ное количество заветных сомов (такая валюта в Киргизии). Теперь время для нас исчислялось в начищенных трубах.
На восьмой трубе случился обед. Мы долго мыли руки и со стонами опустились в сомнительной тени ангара грызть запасенные яблоки и бутерброды. На нас со опасливым интересом косились местные джигиты, посылая нам робкие улыбки. Я думаю, окончательно осмелеть им не давал тот факт, что моя подруга Даша была дочкой начальника всего строительного треста, чьим захирелым ответвлением и являлась эта металлическая свалка. Обеденный перерыв закончился на одном выдохе, и мы вяло поплелись к своим трубам.
Придавленный яблоками, заряд нашей работоспособности после обеда опустился до нулевой отметки и категорически не подавал признаков жизни. До конца смены мы еле-еле дошкрябали по одной трубе под подробные Дашины жалобы о том, где у нее болит, и что ноет. Едва дождавшись заветного часа, мы, побросав все как есть, ринулись к автобусу.
Постепенно подтянулись остальные пассажиры и автобус неспешно тронулся в город. Осев на изношенный кож-зам и вытянув ноги, мы почувствовали вкус райской жизни. Организм медленно приходил в себя.
Я заговорчески улыбнулась подружке:
-А мы сегодня пользовались бешеным успехом, на нас вся бригада кидала косяки.
-Ага, на тебя особенно тот беззубый Андрей засматривался!
-А на тебя хромой Славик!
-А косой Гена - так на обеих сразу!
-Точно!
Мы смеялись и пихали друг друга локтями на заднем сиденье, стараясь, по возможности, не привлекать внимание наших попутчиков.
Домой я зашла с гордой осанкой хлебодобытчика.
-Ну как!?!?! - кинулись ко мне мама и бабушка.
-Пойдет, - скромно ответила я. - Воды мне поставьте.
Должна уточнить, что в нашем прекрасном городе существует милая традиция отключать в июне горячую воду на месяц, прикрываясь профилактическими работами на линии. Пока на газе грелись две кастрюльки и ведро, я восседала в зале на стуле (дабы не запачкать диван своей пыльной робой) с усталым взором бывалого труженика, а вокруг меня порхала мамочка, пытаясь выудить как можно больше сведений о прошедшем Первом Рабочем дне ее ребеночка. Я быстро вошла во вкус и в лицах начала изображать наших с Дашей напарников, их выразительные глаза и скромные заигрывания.
В зеркале ванной комнаты отразилось мое рыжее от ржавчины лицо с белой полоской на лбу там, где была косынка. Я была в ужасе! Что станет с моей юной кожей, если так будет продолжаться! Содрогаясь от жутких мыслей, я спешно полезла в ванну. В те далекие времена такое замечательное изобретение, как бойлер, еще не достигло просторов Киргизстана. Поэтому я провела мучительный час, бешено орудуя ковшиком, пытаясь вернуться в исходное состояние белого человека.
Поев и подобрев, я придавалась неторопливым думам на диване, все-таки склоняясь признать трудовую активность относительно приемлемой. Но тут Даша вышла на телефонную связь и, рыдая, сообщила, что тоже провела битый час в ванной и более себя таким извращениям предавать не согласна.
Вечером у нас во дворе, на лавочке под благоухающими кустами сирени мы держали совет. Соотношение почищенных труб, помноженное на на сомы и взвешенное против наших мук весь день на ногах под палящим солнцем и урона, наносимого легким и коже любимых организмов, не давало удовлетворяющих результатов. Мы постановили принять план *Б*, выдвинутый моей семьей, а именно маминым братом под давлением бабушки. То есть, нам предстояло стать горничными на горнолыжной базе.
В этом плане было лишь два слабых места: нам пришлось бы пять дней в неделю жить на той базе, что, в принципе, обращалось даже в преимущество. Возможность пожить отдельно от родителей одновременно и холодила, и интригующе бередила подростковые сердца.
Оставалось лишь убедить Дашиных родителей отпустить младшее, такое домашнее чадо жить и работать в дикие горы. Но, не прошло и двух дней, как и эта крепость пала под напором наших увещеваний, Дашиных слез и скандалов, и даже телефонного разговора с моей энергичной, заботливой бабушкой. Назавтра нам было назначено ознакомительное собеседование на месте - на горнолыжной базе *Кашка-Суу*.