С этого, непостижимого для советского мышления революционного акта пошла рваться сыпью грома вслед молнии душная пустота "всесоюзной" империи. Для нее вдруг просто не оказалась пространства на закрашенной красным географической карте.
Да, 12 июня 1990 года 1-ый Съезд народных депутатов РСФСР под председательством Бориса Ельцина принял Декларацию о государственном суверенитете Республики. Кто бы мог этого ожидать? Мало кто знает, однако, что и как предшествовало ставшему роковым событию русской истории конца двадцатого века.
Пасмурный майский день. Кремль. Зал заседаний Верховного света. Странное помещение - архитектурное подобие увеличенного в тысячу раз гроба. Неизменный Ленин тянет ладошку над трибуной. Телекамеры. Софиты. Микрофоны. И - бунт. Тысяча людей со значками свежеизбранных народных депутатов поднялась из-за своих пюпитров. А напротив на сцене, длинноногий, длиннотелый , но до безликости маленький Некто. Некто боится смотреть в зал. Некто обращает взгляды к балкону, где сидит человек с историческим красной родинкой- кляксой на лбу, всем своим мрачным видом показывая - нет! Но вот историческое пятно вместе с лицом отворачивается...
Я вижу себя в этой толпе. Для телевидения незаметного, - черт побери, я всегда был самый маленький в классе. Я стою - народный депутат, Леонид Волков. Стою вместе с депутатами икс, игрек, зет - самой что ни на есть номенклатурой из райкомов и обкомов, которые тоже стоят на ногах и кричат. Я стою и не верю себе. Неужто свершается? Неужто свершится? Неужто эти несколько слов и впрямь способны вызвать историческую бурю. Я оглядываю зал. Кажется, на ногах вся одна тысяча шестьдесят семь столь разных тех, за которыми тоже столь разная 150-миллионная земля. И стоят они на ногах не просто, а в порыве благородного несогласия. Как нобили в старинном польском сейме: "Нье позволям! Не позволю!". Стоят на ногах в страстном порыве внезапно возникшего колдовского единодушия. Запомним это.
Да, моим ощущением был тогда восторг. Волнение Архимеда, чья формула подтвердилась в эксперименте. Я кожей чувствовал трепетное дыхание истории, в ткань которой я сам вписывался как ее часть и, - трудно поверить, - как один из ее демиургов. Ай, Пушкин! Ай, молодец! Ай, Волков - повернул-таки на оси шарик истории рычагом Архимеда... "Дайте мне точку опоры, и я переверну земной шар". Шар земной грек не перевернул. Знал, что нет под это яичко точки опоры. Но земля ведь не только тело в космосе.
СТРАНА И ЛЮДИ
Меня всегда поражало - как может огромная земля, где все такое разное - люди, солнце, ландшафты, речь - быть в то же время такой одинаково советской. Каждую осень на своей маленькой машине я отправлялся в дальнюю дорогу - на юг, на север, на запад, на восток. И всюду были те же унылые вывески обкомов, райкомов, исполкомов, горсоветов. Те же выцветшие полотна "Слава КПСС". То же бездорожье. Те же обшарпанные жилые дома и однотипные Дома Культуры или "политбеседки". Те же объявления о партсобраниях, о соцсоревнованиях, о выпуске "чугуна и стали". Те же Доски Почета, сильно напоминавшие стенки колумбариев. Те же гипсовые "ленины" на фоне домодельных плакатов, порочивших язвы пьянства и прогулов. И те же, при всем различии этнических оттенков, биндюжные лица и унтер-офицерские нравы советских начальников, больших, малых и совсем маленьких. И те же серо-коричневые очереди. И та же гнилая пустота в магазинах. И те же задымленные и захимленные малые и средние города с большой и всегда немного секретной промышленностью. А за изгородью серой унылости - то живописные наличники северных деревень, то белизна украинских хат под тополями. То синее море Одессы, то бархатистые горы Прикарпатья. То острая южная речь, то дерзкий неторопливый северный юмор. И хранимая в сундуках и в домашних музеях яркая пестрота местных нарядов, пасхальных яиц, писанок, платков, рушников.
Чем больше я ездил, тем зримее становился этот убийственный контраст. Как будто бы тысячи тысяч живых душ накрыли одной застылой маской. И маской этой была власть. Ее горбатые законы, ее лысое мыслями начальство, ее бесвкусные одежды. Ее вульгарные трюки. Ее охраняемая мертвой хваткой привычек шакалья корысть.
И все же то, что государства, многонационального Союза ССР, вообще нет, а есть всего лишь многонациональный мохнатый паук власти над опасным для нее многообразием страны, я по-настоящему понял, когда зашла в тупик горбачевская перестройка.
Итак, уже к маю 1990 было ясно, что несмотря на чары миссис Тэтчер, потенциал Горбачева иссяк. Ему так и не удалось завоевать любовь России, которую, к сожалению не могла заменить любовь Раисы. На сцену выходил другой герой-любовник.
ЕЛЬЦИН
Между прочим, когда я впервые узнал Ельцина - а было это в апреле 1977 - я не мог не почувствовать магнетизм его личности. Подвиги его в роли партийного Гарун аль-Рашида были уже известны. На этот раз 2000 москвичей были приглашены на встречу с новым секретарем МК. Я тогда увидел живого члена Политбюро. До тех пор встречи проходили с бонзами чуть меньшего калибра. И бонзы эти, от директоров и министров, до первых и вторых секретарей были все на одно лицо. Вернее - на одну маску. Они глядели мертвее самых мертвых. И речи их были такими, как если бы мертвец заговорил. Без тени живой мысли. Без признака тепла живого сердца. Как можно было их любить? Должно быть и женщины их были такими же. И, возможно, какой-нибудь партийный клирик повторил под грифом "сов.секретно" знаменитую буллу папы римского, предписавшего католическим женам шевелиться во время супружеской близости, дабы не совершилось греха соития с трупом. Впрочем, в данном случае партийная булла должна была бы скорее адресоваться мужьям.
Здесь же перед двухтысячной аудиторией стоял совершенно живой человек. Человеку был явно интересен он сам, его дела и люди, с которыми он общался. Да, в манерах его было что-то от массовика -затейника. А в речах то там,то сям вдруг пламенели язычки комиссарского запала эпохи Павки Корчагина. Но улыбка была обаятельной. И речи, в общем, разумными. Он говорил, стоя на ногах, шесть часов подряд. И его все слушали и слушали. И чем ближе к концу, тем сильнее разгорались глаза женщин. Но на выходе легкий румянец оживления появился и на щеках мужчин. Уже тогда московская Татьяна казалась готовой полюбить уральского Бориса. Зачарованным вышел и я. Но под слоем возникшей симпатии билась и сильная тревога.
Ночью я проснулся в холодном поту. Этот симпатичный мужик жестко сказал:"Мы пошлем профессоров торговать за прилавком. Не пойдут - поставим к станку." В то время в Москве среди множества дефицитов объявился дефицит продавцов. И уж конечно был избыток всяческих научных контор. Но мне стало страшно: а если профессора к станку не пойдут, тогда - к стенке?
С тех пор утекло немало перестроечной воды. В ее грязных партократийных стоках и в просветленных ручейках сахаровской оппозиции прошел свое крещение и Ельцин. Он вышел уже не тем модернизированным Павкой Корчагиным, каким показался мне впервые. Он вышел любимым интеллигенцией и народом и, похоже, полюбившим в себе эту любовь. Есть у Чехова фраза: "Человек должен себя любить. И любить в себе то, что любит в нем дpугой человек, женщина, его женщина". Ельцин, по-моему, искренне полюбил то, что полюбила в нем наша многоликая Россия-Татьяна. В том числе и любовь профессоров. Да как будто и самих профессоров. Но к непростой теме "Ельцин" я еще вернусь, и не раз.
БЕЛЫЙ ДОМ В МАЕ 1990
И вот май 1990. В Белом Доме идет неохотная подготовка к приему новых обитателей. Не по разнярядкам свыше а самим народом избранных депутатов. Еще бы, старый Верховный Совет РСФСР заседал три-четыре раза в году по паре дней, штампуя "указы" своего Президиума, точнее его председателя, а еще точнее - стоявшего над ним всесоюзного начальства. В вознесенном над городской суетой "народном представительстве" РСФСР неторопливо жил лишь "аппарат" товарища Воротникова. И прохладные лабиринты огромного дома в мае 1990 еще ошеломляют гулкой пустотой. Оживление лишь в обеденный перерыв, когда группки удивительно гладких и удивительно похожих друг на друга чиновников обоего пола устремляются под колпак спецстоловой, как будто взятой у времени напрокат из добрых сталинских 50-х. Зрелище это отдавало чем-то ненатурально желтым и нафталинным. Особенно для тех, кто попадал сюда с шумных и голодных московских улиц и с не менее шумных, голодных тусовок, где звенели надежды и бился горячий нерв сомнений.
Мне, вольному исследователю, либеральному обладателю частной жизни, было очень странно войти в этот, как будто покрытый фальшивым золотом храм власти. Так чем же он станет, этот новый парламент России? России, которая еще не Россия, а всего лишь "РСФСР" - эдакий колониальный ярлык к расползшейся по городам и весям огромной и сплошь изъеденной изнутри ржавчиной и гнилью империи. Это, было в тумане и для тех, кто пламенел демократическими страстями, и, наверное для тех, кто ограждал себя от них высокими парапетами и дубовым величием дверей.
Не было ясно это и тем, кто собрался в мае 1990 г. в здании на "Калинина 27" (ныне Новый Арбат 19) и зарегистрировался в качестве депутатов от "Демократической России". Всего нас оказалось 221 человек. Из 1067 народных депутатов. Так, где-то неполных 25 процентов. Вроде бы и неплохо, во всяком случае куда больше, чем в лучшие времена Межрегионалки на Союзном Съезде. К тому же - далеко не только Ленинград и Москва. Правда, количество не всегда переходит в качество.
На радостях я подошел к одному молодому, очень худому и бледному "провинциалу" и чтобы ободрить его начал было товарищеский разговор вроде тех, что мы привыкли вести в Народном фронте. И тут я получил выокомерный отпор. Я не предполагал тогда, что этот парень пришел не столько с верой в демократию, сколько с верой в свою большую карьеру. И он сделал ее, побывав на разных высоких финансовых и налоговых должностях.
По правде говоря, щелчок по носу озадачил меня - какая же тут солидарность? Но тут в полутемном актовом зале, устроенном почти как римский форум, началось действо. Верховодили "сенаторы" - Травкин и Бочаров. Они ведь были пока еще и союзными депутатами. Бочаров к тому же был директором нашумевшего своими экспериментами концерна "Бутэк", а Травкин - героем социалистического труда и ярким оратором. Помню как Борис Золотухин, с которым мы как-то быстро сошлись на той исторической тусовке, восхищенно обернулся ко мне во время речи Травкина: какой самородок, какой талант. Талант несомненный, подумал я. Жаль, что не стал писателем - уж больно сочен язык. Но не удивлюсь, если этот народный демократ через пару лет обернется фашистом. Я ошибся. При всех популистских заносах и демагогических перегибах речей, при всем его самолюбии Николай Ильич фашистом не стал. А вот другой герой той тусовки...
ЛЕНИНГРАДЦЫ.ДЕКРЕТ О ВЛАСТИ
Ленинградская группа сразу выделилась в этом собрании. Во-первых в ней была легендарная Бэлла Куркова - создатель "Пятого колеса". Во-вторых - обаятельнейший и умнейший красавец Олег Басилашвили. В-третьих - сразу два Толстых. Оба физики и оба из той самой фамилии. Отец - совершенно замечательный старый джентльмен. И сын, несколько суровый и казавшийся надменным. Впрочем вся делегация (кроме Басилашвили и старшего Толстого) явно держалась на -особе. Знакомый ленинградский стиль - знай, мол, наших.
Но по-настоящему "знай наших" загремело, когда два ленинградца пошли в атаку на власть. Загремело, между прочим, поскольку оба обладали голосами, способными перекрыть любой микрофон. Один - могучим дискантом, другой не менее могучим интеллигентным басом. "Знай наших" прозвучало как проект "Декрета о власти". Представили его дискантом депутат Варов и басом - депутат Константинов. "Декрет" был артистично задуман как символ завершения эпохи. С известного декрета о власти началось - декретом о власти кончается. Кто мог тогда подумать, что два года спустя интеллигентный бас зазвучит совсем на других тусовках, там где будут бесноваться красно-коричневые и запахнет кровью.
"Декрет" сразу поднял градус заседания, напоминавшего в начале собрание потерянных первоклашек. Все понимали, что несмотря на грандиозный прорыв москвичей и ленинградцев, фракция демократов слишком мала, да и не очень устойчива. Между тем перед нами действительно стоял вопрос о власти. И стоял очень остро и сложно.
Дело было не только в том, что горбачевская демократизация дошла до своих границ и затрещала под напором всесоюзной номенклатуры. Дело было еще и в том, что "ястребы" надеялись взять реванш именно в РСФСР. Татьяна должна была лечь к их ногам. Где же как не в России с ее вековым великодержавным рабством надлежало им дать бой проклятой интеллигенции, всем этим соблазнителям и совратителям, всем этим демократическим жидовствующим, распоясавшимся при попустительстве чужака Горбачева. Утвердив "нашу" власть в России, можно было остановить опасный для них распад "державных" традиций. Здесь открывалась возможность истребить в самом зародыше просачивающийся через вчера еще незыблемые рубежи военного противостояния либеральный дух Запада. "...Где вы власти, о где ты рука-владыка?" . Так, в жажде отдаться, писала их поэтесса Ольга Фокина в их "Современнике". Отсюда, из России казалось естественным повести контрнаступление, вернуть всю огромную "коммунистическую" империю в традиционное русло. На этом строилась политика тогдашних красно-коричневых, или красно-черных, или красно-белых, почти в открытую выражаемая их лучшими литературными перьями - Беловым, Бондаревым, Прохановым и мириадами второстепенных журналистов, критиков и поэтов... Захват руководящих позиций в РСФСР мыслился этой публикой как удар одновременно и по Горбачеву и по демократам, которые в то время тесно сошлись с Ельциным. Так я понимал тогда ситуацию. Не понимал только, что те, кого считал "фракцией номенклатуры" внутри нашего съезда - это не просто пятая колонна союзной КПСС, а, по крайней мере частично, люди с собственными амбициями, даже если ради них придется использовать Ельцина. Но хотя и не понимал теоретически, интуиция и случай вскоре подсказали мне верные политические шаги.
ЭКОНОМИЧЕСКИЙ СУВЕРЕНИТЕТ. ПОЛОЗКОВЩИНА
План двойного обхода - демократов и Горбачева - был задуман неплохо. Тогда в воздухе носилась идея суверенитета. В самом деле, в Конституции СССР, как ни странно, было записано, что союзные республики суверенны. Правда, было разъяснено, что основные государственные полномочия переданы ими сугубо добровольно "союзу нерушимому республик свободных". В Конституции 1936 года это было обозначено еще прямее. Хитроумная эта статья, сохранившая понятие "суверенитет" в последнем варианте Основного закона, по-моему, просто по недосмотру, - ибо СССР давно уже не был "союзом", и республики отнюдь не были "свободными", - дала, однако, повод, прежде всего прибалтам, заговорить о своем суверенитете всерьез. У демороссов идея была также на слуху, и сам Ельцин в предвыборных речах как-то обмолвился о суверенитете. Но, по всей видимости, никто толком не представлял себе, что же реально стоит за этим приятным для одних и страшным для других словечком.
И вот теперь, в преддверии Съезда, некие умные люди наполнили понятие содержанием. С благословения Горбачева России теперь предлагался "экономический суверенитет". Занятная формула, следуя которой можно было бы предположить, что республика становится экономически независимой от Союза, то есть может устраивать свою экономику как ей вздумается - хоть рыночную, хоть феодальную, хоть рабовладельческую. Что она может свободно и самостоятельно выходить на внешний рынок, иметь свою валюту. Правда и при этом оставалось бы непонятным, как поступать с находящимися на территории "экономически суверенной" РСФСР союзными предприятими - основой экономики всей империи. На самом деле, суть звучной формулы "экономический суверенитет" была сведена к эффекту хлопушки. Депутатам делался подарок в виде республиканской "русской" компартии, русской республиканской Академии наук и некоторого, не очень определенного, расширения бюджетных возможностей республиканского правительства. Ведь до сих пор даже этих аттрибутов государственности, дозволенных остальным республикам в составе СССР, республика Россия не имела. В обмен депутаты должны были провалить Ельцина и избрать на высший республиканский пост то ли номенклатурного предсовмина Власова, то ли даже крайнего в ретроградной, для меня "красно-коричневой", команде,- Полозкова.
Понимал ли Горбачев, какая мина тем самым подкладывается под его власть, уж не говоря о пререстройке, я не знаю. Похоже, что ослепленный враждой с Ельциным, он больше ничего не видел. А может быть его устраивал такой итог "перестройки". Устраивало же его брежневско-сталинское большинство всесоюзного Съезда. И не кто иной как Горбачев сделал возможным создание, по сути своей враждебной ему КПРФ, во главе с Полозковым. Боюсь, что "внутренний Горбачев", так же как и истинное отношение Михаила Сергеевича к августовскому путчу 91 года, навсегда останется тайной. Даже для него самого.
Итак, "экономический суверенитет" стал главным тактическим инструментом "тихого" антиельцинского, а по сути и антигорбачевского заговора, сведения о подготовке которого поступали уже давно. И вокруг этого плана шла в лабиринтах Белого Дома работа, к которой хитрый Воротников привлек и некоторых "демократов". Разделяй и властвуй! Окажись этот план успешным, не понадобился бы ГКЧП в августе следующего года. Его роль спокойно выполнило бы российское правительство.
И тут громом с не слишком ясного неба ударил "Декрет о власти". "Знай наших" стало вдруг не ленинградским, а всероссийским. Все встрепенулись. Знай наших - "Демократическую Россию"! Декрет звучал очень радикально. В РСФСР упразднялся конституционный статус КПСС. Запрещалось совмещение бюрократических и выборных должностей. Объявлялась ликвидация КГБ и "департизация" армии, госучреждений. Вся власть передавалась Советам. Короче - Советы без коммунистов - держись коммунистическая фракция!
БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ? ЕЛЬЦИН ИЛИ...
Но я другому отдана...
А.С. Пушкин. Евгений Онегин
Однако, энтузиазм по поводу декрета потускнел, как только Демороссы перешли к обсуждению вопроса о выдвижении кандидата на высший в республике пост. Председатель Верховного Совета по тогдашней Конституции был как бы президентом и председателем парламента в одном лице, полномочным главой Республики. Другое дело, что сама Республика, накрытая колпаком Союза ССР, существовала пока в основном на бумаге. И вот здесь заключалась главная интрига. От выборов Председателя зависело, куда и как дальше пойдет Россия. Иными словами - "быть или не быть" Ельцину Председателем, а значит - "быть или не быть" демократическим реформам. Кому будет отдана Татьяна?
Ответ на этот вопрос казался не слишком оптимистическим. С разных концов форума двинулись к журавликам микрофонов демороссы чтобы "профессионально" доказать - рассчитывать при выборах Председателя Верховного Совета фракция Демроссии может только на свой 221 голос. Особое впечатление на собравшихся производили скрупулезные подсчеты, что, мол, не только явные "аппаратчики", но и 70% Съезда - номенклатура: директора школ, завроно и райздравов, главврачи, главные специалисты и т.п. Стало быть это большинство за демократами не пойдет. Значит и нет надежды добиться избрания Ельцина Председателем Верховного Совета. И повисшее на фоне этих трезвых подсчетов уныние быстро переросло в поиски "реалистического" компромисса. Конечно, Ельцина нужно выдвигать, но поскольку он заведомо не пройдет, следует договориться о наиболее приемлемой кандидатуре... от номенклатуры. Во втором туре надо голосовать за Власова, - раздавались голоса. В зале повисла тоска. Вот-вот будет принято безнадежное решение.
Я не оправдал бы свое иронически данное коллегой Румянцевым прозвище "Эйнштейн в политике", если бы не принадлежал к 5-6 депутатам, для которых ошибочность подобной оппортунистической логики казалась очевидной. "Позитивизм" подсчета политических сил по должностям и мундирам уже был опровергнут ходом выборов. Как же было не учесть, что в переломный исторический момент под одеждой мелких чиновников может забиться растревоженное гражданское сердце. Иначе, зачем бы им было итти в этот депутатский котел? Конечно, это еще не значит, что они проголсуют за Ельцина. Но надо понять эти сердца? И найти к их тревогам точный психологический ключ. Здесь драматический зов истории! Надо спасать Татьяну! Но как?
Ясно, что "Декрет о власти" не тот ключ. Очень радикальный, он отдавал большевистским старомодьем и был адресован непонятно кому. Он не объединял, а скорее разъединял. И если это чувствовали депутаты-демократы, то чего же было ждать от остальных депутатов? Нужно было срочно найти нечто такое, что объединило бы самых разных депутатов. Нечто новое, ошеломляющее, вдохновляющее как расщепление ядра, и столь же действенное. Нужно было придумать такое, чтобы одним убедительным ходом отпарировать заговор красно-черно-коричневых, обойти колеблющегося Горбачева и двинуть Россию из арьергарда в авангард демократических процессов. Короче, нужен был Рычаг. И нужна была точка опоры. Я разглядел эту опору в своих новых коллегах, в тех самых, российских депутатах - завах, замах, директорах, главврачах, которых "позитивисткая" логика записала в резерв "коммунистической" черной сотни.
РЫЧАГ АРХИМЕДА
И я мысленно увидел рычаг, способный поднять Съезд. "ДЕКЛАРАЦИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ СУВЕРЕНИТЕТЕ РСФСР" - молнией блеснула формула в пылавшей лихорадочным жаром голове. На листке клетчатой бумаги, вырванном из записной книжки, я набросал несколько пунктов "Декларации о ГОСУДАРСТВЕННОМ суверенитете РСФСР". Она была краткой. Но я сразу почувствовал, какой в ней огромной запал.
Во-первых, само название. Это не взятый из большевистского позавчера "советский" декрет. Это декларация нового завтра. И она адресована не мифическим советам , а прямо народу России и союзной власти.
Во-вторых, она заставит коллег вспомнить о том, что РСФСР и СССР - НЕ ОДНО И ТО ЖЕ, и что Россия, НАРОДНЫМИ ДЕПУТАТАМИ КОТОРОЙ ОНИ ИЗБРАНЫ, СЕГОДНЯ - ВОВСЕ НЕ ГОСУДАРСТВО. А уж это точно должно заставить биться сердца. И мое собственное сердце быстро забилось, когда идея , опьяняя, ударила в голову.
В - третьих, идея декларации снабжала сердца не только кровью, но и мозги - логикой: реальным ГОСУДАРСТВОМ в "союзе нерушимом республик свободных" должна быть именно огромная и живая Россия, а не надстроечный "Советский Союз". Это - крутой поворот в представлениях. Это должно пробудить и собрать в один тактический узел в рамках общей демократической стратегии чувства самых разных народных депутатов.
Словом, ЭКОНОМИЧЕСКОМУ "суверенитету" РСФСР я придумал противопоставить суверенитет ГОСУДАРСТВЕННЫЙ. И это сразу должно было политически выделить Россию из Империи. И это должно было создать совершенно новое политическое и духовное пространство для ВСЕХ тогдашних народных депутатов. А стало быть собрать по крайней мере их значительную часть вокруг инициативы Демросии и ее кандидата Ельцина. Идея государственного суверенитета побуждала по-новому осмыслить и прочувствовать то, что черносотенцы и "почвенники" пытались оседлать раскачкой "руссофильского" национализма. "Национальное" приобретало смысл не возврата россиян к рабской участи всеимперского и всемирового жандарма, а наоборот к широкому избавлению от этой чертовой роли. Уже много поздней интеллигентные мальчики из МИДа на Комитете по международным делам Верховного Совета задали мне ехидный вопрос: о каком собственно "освобождении" России идёт речь. Им это было непонятно.
Мне тогда это было как будто понятно. Но я был очень удивлен, когда несколько лет спустя на некоей конференции в Кёльне, профессор Герхард Симон назвал "Декларацию" националистической. Сам я попал на эту конференцию случайно. Меня затащил туда Толя Шабад, приехавший из России со специальным сообщением о Чечне. Физик и математик, Толя - замечательного ума и мужества человек - действительно был в своем роде Дюмуленом русской революции. Интеллигент до мозга костей, он мог в критической ситуации пустить в ход даже силу. А прославился он еще в 1989 г. тем, что своей энергией заставил обратить вспять позорное решение Академии наук - не избирать Сахарова кандидатом в народные депутаты СССР. Этот его подвиг произвел огромное впечатление на Юрия Карякина. Но почему-то знаменитый достоевсковед решил, что Шабад - это я, хотя сходство между нами весьма отдаленное. Каждый раз , когда мы с Карякиным оказывались вместе на какой-нибудь тусовке, он с обаятельной улыбкой тыкал в меня пальцем и говорил: вот человек, который пробил избрание Сахарова. Разумеется Карякин встречал и слышал меня на разных собраниях, но все-таки Шабадом я не был, хотя мы с Толей сдружились на почве общей демократической работы и интернационалистских убеждений. Разочаровывать Карякина я, однако, не решился.
И вот теперь, когда Толя Шабад торжественно представил меня как творца Декларации, я в этой немецкой аудитории оказался вдруг в роли русского националиста. Я был настолько шокирован, что вопреки регламенту встал и пробормотал какие-то возражения. Ибо русским нациналистом, и вообще националистом, я себя никогда не считал. Напротив, я как-то сочинил даже "Антинациналистический манифест", которым очень гордился.
Но вот я вновь и вновь пытаюсь проникнуть в мотивы деяния моего героя. Почему, зачем ему тогда все это было нужно? Какие импульсы, какие токи в душе, нервах, мозгу заставили или позволили ему одним историческим броском загнать мяч политики в сетку исторического поворота.
Разумеется, Декларация была, прежде всего, ярким политическим маневром. Это депутат Волков понимал. Но только ли маневром? Тогда что же еще побуждало его к этому шагу? Не дешевый же национализм? Ведь я ничего не имел против других республик. Я например, идя на выборы, вполне готов был дать свободу даже "автономному" Татарстану, не говоря уже о Прибалтике. И меня вовсе не интересовала такая вещь, как "Россия для русских" . Меня от подобного тошнило. И, по правде сказать, у героя этой исповеди не было и ясной мысли о развале Союза. Разве что в подсознании. Но в самом деле, не была ли идея декларации подготовлена его долголетним неприятием "империи зла" (ибо "злом" раньше или позже становится любая империя), да и вообще - "державности"? "Чем больше я люблю свою страну, тем больше государство ненавижу" - писал его давний друг , поэт Александр Тимофеевский. Разумеется я вижу, как в нем вспыхивает инстинкт открывателя, изобретателя и исследователя. Интуиция Архимеда и унаследованная еще со школы эйнштейнова вера в нетривиальные решения. Он ведь еше и экспериментатор. Он ставит исторический эксперимент и в своем как бы со стороны смотрящем воображении видит его успех. И в то же время сомневается в нем. Он чувствует, что наступил исторический момент, но не вполне еще отдает себе отчет в его последствиях. Но всегда ли отдавали себе отчет во всех последствиях своих движений исторические деятели?
Так что, по зрелом размышлении , я готов надеть на себя шляпу русского националиста, однако же, именно шляпу, а не фуражку и не дурацкий колпак.
Да, я готов теперь признать что мы были русскими националистами. Но лишь в том классическом смысле, что означает подъем государственного народа против узурпаторов государства - королей, деспотов, царей, все равно - "своих" или пришедших извне. И потому мы были "националистами" без "национализма", без того развернувшегося в ХХ веке, расистского, шовинистического, ксенофобского и по меньшей мере традиционалистского, который у нас в стране представляли коммунистические почвенники и великодержавные "патриоты" . Мы были демократами-народниками и выступали против имперского национализма великодержавных "руссофилов", которым нужна была кулачная держава с КПСС и КГБ в качестве ее кулаков: "Где вы власти, о, где ты рука-владыка...."
Но я забежал вперед.
Итак, задуманная Декларация позволяла, как мне казалось, собрать в один горячий узел самые разные национальные и политические настроения - справа и слева. Гулявший во многих умах иррациональный национализм благодаря Декларации приобретал рациональную направленность. Он поворачивался в сторону строительства нового государства, а понятие "нация" из этнического и ксенофобского становилось гражданственным и надэтничным. Тем самым вышибалась почва из под чаяний тех, кого я убежденно называл коммуно-черносотенцами. Не случайно уже во время Съезда туда прибежал и попросил слова Василий Белов. Но было поздно.
На объединение депутатов вокруг Декларации должен был сработать и другой момент, ибо как "правых" , так и "левых" не устраивали Горбачев и его правительство. Но эффект объединения не был бы антиперестроечным.Декларация, прямо не провозглашая выход РСФСР из Союза, могла бы объединить противоречивые настроения депутатов, трансформировав их в творческий государственно-правовой план. Ибо, вторым важнейшим пунктом в ней провозглашалось верховенство российской конституции и российского закона. Проблемы, таким образом из сферы чистой политики переносились в сферу права. Но верховенство национального "российского", одновременно означало верховенство права, чего вообще не существовало в "союзе нерушимом" - ни в конституции, ни на практике. Это был прямой вызов союзному администриированию и антиправовому мышлению. С принятием Декларации вопросы взаимоотношений разных уровней власти переносились бы в конституционную и вообще в правовую сферу и должны были решаться с участием судов. Для закрепления этого был придуман еще пункт о том, что споры по применению соответственно законодательства России или СССР решаются в судебном порядке. Проект включал также пункт о приоритете прав граждан (то есть устранял односторонний приоритет государства) .
Наконец, сама форма - Декларация, а не Декрет - должна была восприниматься как новая и гибкая. Она позволяла создать движение, прецедент, но не ставить последние точки над i.
Итак, теперь радикальный поворот был эффектно упакован в плотную эмоциональную оболочку. Здесь были серьезные шансы на успех, несмотря на все унылые расчеты. Должен признаться, что такому пониманию помог не только мой дерзкий эксперимент с выборами. Наверное в этой импровизации отразилось и мое академическое прошлое . И теория личности в условиях опоздавшей модернизации. И школа профессора Левина, гонимого еще в сталинские времена за "космополитическую" книгу "Суверенитет", и продолженная в годы аспирантуры под его руководством. Возможно отразился и опыт строительства социал-демократической партии. И просто политическая интуиция. Как автор мемуаров ного романа, я думаю, что может быть эта декларация и была главной песней в жизни моего героя. Но тут на сцену выходит другой персонаж - очень еще тогда молодой депутат Олег Румянцев.
ДЕПУТАТ РУМЯНЦЕВ
Собственно, почему вдруг Румянцев, а не сам "Эйнштейн"? Да просто потому, что так и должны совершаться витки истории. В данном случае я за несколько минут до ставшего историческим выступления Румянцева успел засветиться другим выступлением.
Я имел дерзость предложить высокому собранию заключить со своим харизматическим кандидатом на главный государственный пост некую Хартию - свод программных обязательств и гарантий. Демократы были шокированы. Ельцин , я думаю, тоже мне это запомнил, хотя лицо его оставалось неподвижным. Однако, в самом деле, если уж начинать демократическую реформу, то не с собственной ли внутренней конституции? Дело, казалось бы, для любой политической партии элементарное. Тем более, что и вождь, как-никак пришёл в эту партию извне. Как будто всем нам, а ему, быть может в особенности, не проедстояло ещё учиться и учиться правилам демократии?
Но там, где встает вопрос о правилах, о документе, там с русской точки зрения уничтожается доверие. Демократы были недовольны. Король выше подозрений. Зал, до этого момента доброжелательно поддакивавший моей речи, затих. Кто-то даже зашикал. А эрудит Шейнис позднее откомментировал предложение так: "Анна Иоанновна тоже заключила "кондиции". И тут же разорвала их". Как будто в этом дело. Как будто "разорванные" кондиции не действуют иной раз сильнее, чем не разорванные. Что ж, депутатов можно понять, хотя как мне и сейчас видится, мое предложение было достаточно прозорливым.
Итак, мой билет использован. По списку ораторов слово - Румянцеву. В те времена мы были политически тесно спаяны. И, в частности, на всяких собраниях обычно находились поблизости друг от друга, всегда в готовности оперативно обменяться мнениями. Мы были одной маленькой футбольной командой, в которой Олег был центр-форвардом, а я скорее - тренером на поле. Вот и тогда Олег сидел со мною рядом, настраиваясь на выступление. "Выступайте с "Декларацией о государственном суверенитете РСФСР" - шепнул я ему, когда его выступление уже было объявлено. Олег отличался замечательной способностью схватывать мысли на лету, он был на редкость способным игроком. Он задержался и я начал скороговоркой нашептывать ему пункты. Но тянуть с выходом на трибуну было больше нельзя, и я протянул Олегу мой листок. С этим листком в руках он и бросил демократам сработанную мной бомбу.
Без боязливой дрожи впасть в грех преувеличения я рискнул бы сказать: не будь этой бомбы - вряд ли состоялось бы тогда избрание Ельцина со всеми его историческими последствиями - светлыми и темными. Я вновь и вновь возвращаюсь к этой мысли, когда передо мной встает запечатленная телевидением сцена тысячи депутатов, вставших на ноги во имя защиты пункта о Декларации. Не обошлось, конечно и без "помощи" совсем утратившего в тот момент политическое чутье генсека. Но об этом - ниже.
И здесь, переносясь с мемуарной машиной времени в 2007 год, я должен сделать обширное детективное отступленние.
ОДНО ПИСЬМО 2007 ГОДА
"Дорогой Леонид Соломонович!
Я огорчен тем, что у нас с Вами возник, пусть и дружеский, но все же спор о приоритетах. Между тем, для такого спора на самом деле нет объективных оснований. Внимательно проанализировав ситуацию и тексты, я понял, в чем мы с Вами оба правы и в чем оба заблудились. Надо просто- напросто отделить, вернее разделить, конституционный и политический аспекты этой истории. И вот мои соображения на этот счет.
В составленном Вами проекте Декларации о суверенитете действительно содержится ряд важных положений, вошедших затем в текст Декларации, принятой Съездом, и во все проекты Конституции. Это положения о правовом государстве и о разделении властей. К суверенитету, правда, это прямого оношения не имеет, но безусловно создает основу для конституционного определения государственного строя. В этом смысле вы по праву можете считать себя одним из "отцов -основателей" Конституции.
Сделанный мной для Румянцева набросок Декларации прямо на заседании депутатов от Демросии не имел основной целью заложить основы Конституции. Цель была, прежде всего, - политическая:объединить Съезд вокруг Ельцина и Демроссии и выиграть на этом голоса для избрания Ельцина Председателем Верховного Совета. И этой цели служила совершенно особая постановка вопроса о суверенитете. Она выразилась в основном в следующем.
В названии : Декларация о ГОСУДАРСТВЕННОМ суверенитете. Сегодня это кажется мелочью и даже вызывает нарекания с точки зрения государствоведческой доктрины. Но политологи, как и политики, хорошо знают значение символов. Выступив с декларацией о ГОСУДАРСТВЕННОМ суверенитете РСФСР Ельцин, а он сильно подчеркнул даже голосом это понятие, провозгласил намерение создать из аморфного привеска Союза - реальное государство со своей достаточно независимой властью. Это не могло не взбудоражить всех депутатов. Тем более, что вместе с РСФСР они становились не цековскими марионетками, а реальными государственными деятелями. На это и был мой расчет, когда я предложил название Румянцеву. И он полностью оправдался, когда весь съезд встал на ноги и на уши, требуя включить вопрос о декларации отдельным вопросом в повестку дня съезда. Это был политический перелом. И этим я горжусь. Повторяю, к Конституции это прямого отношения не имеет. Но имеет политическое и историческое значение, без которого и Конституция вряд ли была бы возможна в том виде, в котором мы с Вами ее строили.
Но в моем проекте были еще пункты, которые также не вошли и не должны были войти в конституцию, но которые делали РСФСР государством, а ее суверенитет не декларативным, а реальным. Это были пункты о верховенстве российской конституции по отношению к союзной и о верховенстве российского права, а также о том, что споры между Союзом и РСФСР разрешаются судами. К сожалению этот важный пункт был в окончательной редакции ослаблен. Положение о демократическом и правовом характере государства там тоже были, но тут нет ничего нового по сравнению с Вашим проектом.
Таким образом, в окончательном тексте Декларации нашли отражение как Ваши, так и мои идеи. И это должно быть признано. Ваша концептуальная роль - оформление двух важнейших конституционных приницпов. Моя роль - политическая - в создании политической возможности для того, чтобы демократическая конституция стала вообще реальностью. Здесь следует также подчеркнуть роль Румянцева в обеих ипостасях. С избранием Ельцина и последующим падением СССР мои, направленные на реализацию суверенитета, формулировки потеряли практическое, но не историческое значение. Ваши же, наоборот определели два направления конституционного развития и вошли в Конституцию.
Так зачем же нам спорить? Suum cuique!"
ДЕКЛАРАЦИЯ И ДЕКЛАРЦИЯ
Адресат этого письма - проф. Л.С. Мамут, давний коллега автора по Институту государства и права АН СССР, и позднее эксперт Конституционной комиссии. А теперь поясню, в чем дело. Я хорошо помнил события. Помнил собрание на Калинина 27. Помнил свою записку. Я даже описал все это в каких-то публикациях. И даже в интернете появились материалы обо мне, как авторе Декларации о государственном суверенитете, такого типа: " И тут на трибуну Съезда вышел депутат Волков...". Хотя на трибуну Съезда по поводу Декларации я не выходил. И даже на трибуну "Демроссии" тоже вместо меня с проектом Декларации вышел Румянцев. Но вот спустя много лет я наткнулся на неожиданное и довольно сильное сопротивление моим представлениям. Возник спор о приоритетах - прямо-таки детективный сюжет.
То один, то другой из моих бывших коллег настойчиво уверяли меня, что идея и проект Декларации были разработаны задолго до моей спонтанной инициативы и даже при моем, якобы, участии в коллективном процессе. Признаюсь, это очень меня раздражало. Как-никак - Декларацию я искренне считал своей "гениальной находкой", а себя, хотя и оставшимся в тени, но на самом деле политическим деятелем, сыгравшим в критический момент решающую роль в исторической драме 90-х. Давний коллега по социал-демократии, симпатичный Кирилл Янков, напоминал мне о предсъездовских бдениях в гостинице Россия в номере Румянцева. Коллега Мамут - о своем проекте, на котором была фиксирована дата - март 90-го года. Бдения в "России" действительно имели место, но я точно знал, что это было сразу же после описанного выше собрания. А значит как раз после того, как я подал Румянцеву свою записку и именно в результате этой записки. Что касается проекта Мамута, то спорить с его приоритетом во времени было бессмысленно - на бумаге стояла дата и подпись депутата Дмитриева. Но дело в том, что это был совершенно другой проект, на мой взгляд никакого отношения к политической проблеме избрания Ельцина и всего что за этим следовало, не имевший.
Что до меня, то у меня никаких бумаг и никаких доказательств моей исторической правоты не было. Переданная Румянцеву записка, конечно, пропала. Разные промежуточные документы затерялись в архивах. Рассчитывать можно было только на память и добрую волю самого Румянцева. Он был единственным свидетелем правды. Не в суд же идти!
В суд я, конечно, не пошел. Годы бежали. Мемуарные тексты неторопливо накапливались в компьютере. Встречи со старыми коллегами если и случались, то очень редко. Но вот, в конце 2006 года у Олега Германовича родилась идея издать материалы тогдашней Конституционной комиссии. И тут я узнал, что в качестве исторического пролога к Конституции предлагается опубликовать именно проект Декларации о суверенитете коллеги Мамута. Ну как было с этим мириться? Рушились все мои представления. Из истории образования демократического государства "Россия" исчезал не только ее герой "Эйнштейн", но и все тонкости, все драматические перипетии борьбы за избрание Ельцина. А значит исчезала сама история. Исчезал аббат Сиейес, исчезал Мирабо, исчезал Дюмулен... Надо было исправлять это.
Мы встретились с Олегом. С трудом, он вроде бы вспомнил искомый эпизод. И тут же стал рассказывать мне, как задолго до Съезда мы все вместе разрабатывали основы конституционного строя будущей демократии. Ну что мне было ему сказать? Действительно, Олег еще в конце 80-х выступил на наших тусовках инициатором "конституционного процесса". Я это хорошо помнил. И он действительно сыграл впоследствии выдающуюся роль в разработке и продвижении новой конституции России. Об этом еще предстоит сказать. Но какое отношение перспективная разработка основ будущего конституционного строя имеет к сиюминутной политической находке - связать кандидатуру Ельцина на высший республиканский пост с Декларацией о провозглашении Российской Федерации самостоятельным ГОСУДАРСТВОМ внутри России со своим собственным, не подчиненным Союзу законодательством?
Разговор закончился ничем. Затем наступила очередь Мамута. В самом деле, слово "суверенитет" и слово "декларация" были произне сены и записаны моим добрым коллегой по крайней мере за пару месяцев до собрания на Калинина 27. Я, правда, об этом не знал. Но, может быть, потому Олег Румянцев так ухватился за мою записку, что что-то он об этом уже слышал, как-то уже об этом уже думал. К тому же в проекта Леонида Соломоновича упоминалось разделение властей. А это было одним из ключевых понятий для большинства мечтавших о новой конституции. Но в этом проекте не было политически главного - идеи ГОСУДАРСТВЕННОГО суверенитета и идеи ВЕРХОВЕНСТВА российской конституции и российского права по отношению к союзным нормам. Не было, да и не могло быть. Ибо ко времени составления декларации Мамута еще не был кем-то придуман хитрый ход с "экономическим" суверенитетом РСФСР.
Но без этих двух пунктов вся конструкция легко сводилась к традиционной формуле "суверенитета союзных республик", которая и без всякой "декларации о суверенитете" значилась и в тогдашней Конституции СССР (ст. 76) и в тогдашней Конституции РСФСР (ст.68).
Признаюсь, я не сразу и сам разобрался в этом. Но после нескольких дружеских бесед с Леней мы , кажется, пришли к взаимопонимаю. Вернувшись в Германию, я написал ему письмо, на которое он ответил по телефону полным согласием. А тут как раз нашелся и проект Декларации Волкова. Официальная распечатка. Правда, это был один из многих промежуточных вариантов, переработанных и на мой взгляд сильно ослабленных по ходу обсуждений в созданной по инициативе Румянцева специальной комиссии,а затем комиссии съезда. Но тут я сажусь в машину времени и возвращаюсь в 1990 год.
На самом деле поначалу идея Декларации вовсе не была принята на-ура нашими с Олегом коллегами. Реакция на выстуление Румянцева была вялой. Но не тот человек был Олег Румянцев, чтобы это могло его смутить. Олег проникся идеей. И в тот же день началась бешеная работа.
ИДЕЯ СТАНОВТИТСЯ МАТЕРИАЛЬНОЙ СИЛОЙ
Это было время, когда можно было иной раз увидеть Ельцина с Румянцевым в обнимку. Большие надежды подавал ( и на самом деле питал) наш вундеркинд перестройки, быстро ставший вундеркиндом демократии. Энергии у Олега было не отнимать. Присутствовала и харизма. Отсутствием трудолюбия он также не отличался. И первое, что сделал будущий секретарь Конституционной комиссии - договорилося с Бочаровым о выделении помещения для заседаний комиссии по подготовке Декларации о государственном суверенитете РСФСР. Есть помещение - в него идут люди. Народные депутаты. Есть помещение и люди - значит есть комиссия. Пока это в сущности неформальная комиссия парламентской фракции Демроссии. Собственно и парламент еще не собрался. И регламента у него еще нет. И фракции, стало быть формально, тоже не существует. А комиссия, между тем, работает. И начинает работу, разумеется, со споров. Ибо довольно быстро выясняется, что взгляды депутатов-демороссов далеко не едины. Есть демороссы-демократы, есть демороссы-либералы, есть демороссы-консерваторы, есть демороссы-интернационалисты и демороссы-державники. Последних, на мой взгляд, представляли председатели маленьких конституционно-демократической и христианско-демократической партий, Михаил Астафьев и Виктор Аксючиц. Естественно, главный спор шел о том, как в условиях ГОСУДАРСТВЕННОГО суверенитета РСФСР строить отношения с Союзным государством и с центральнеой союзной властью. Насколько я помню и Астафьев и Аксючиц, как и некоторые другие, реже появлявшиеся в этой неформальной, но очень важной комиссии депутаты, опасались слишком радикальной редакции Декларации. И эти опасения упирались, прежде всего в формулу о верховенсиве российской конституции и российского права. Как совместить эту формулу с необходимостью сохранения Советского Союза и с традиционным решением вопроса о передаче или о разделении полномочий между суверенной республикой и суверенным же Союзом.
Возможно, некоторые участники комиссии воспринимали Декларацию как чисто спекулятивный маневр. Возможно они на самом деле вообще были против Декларации и даже не были уверены в необходимости избрания Ельцина. Я же отнесся к Декларации всерьез. И не только как к крупному политическому маневру, но и как к инструменту исторического поворота - создания из марионеточной РСФСР реального государства, и притом демократического.
Как юрист не только с теоретическим, но и с практическим опытом, я видел необходимость заложить в Декларацию практические механизмы ее реализации. И потому всячески стремился сохранить в тексте внесенное мной положение о том, что споры между РСФСР и Союзом СССР разрешаются в судебном порядке. Это было совершенно новое, непривычное и многим даже непонятное решение. Но именно оно окрывало реальный путь для выхода Республики, в том числе ее народного хозяйства, из под административного контроля союзной бюрократии. Я достаточно хорошо представлял себе судебную процедуру и понимал, что пока какое-нибудь спорное распоряжение или решение, принятое на территории РСФСР, дойдет до Верховного Суда Союза, пересмотр его станет почти невозможным. Это означало передачу компетенций явочным порядком от Союза к Республике. Но это означало бы нечто гораздо большее. Это означало бы формирование новых отношений не административным, а естественным путем снизу, в живой жизни. А значит и формирование своего рода живого права, что было бы поистине благом для формирования как демократии снизу, так и рынка снизу. Забегая вперед, должен сказать, что уже на Съезде мне удавалось довольно долго поддерживать эту формулу, на сторону которой стал было сам Ельцин. Но потом, к моей большой досаде, кому-то удалось переубедить его и заменить эту конструкцию другой, упрощенной и куда менее дальновидной. Я попытался, правда, вновь попросить слова, но Ельцин подал мне почти по-приятельски знак рукой - не надо, мол. И я сдался.
ЕЛЬЦИН - КАНДИДАТ ОТ ДЕКЛАРАЦИИ О ГОСУДАРСТВЕННОМ СУВЕРЕНИТЕТЕ РОССИИ
Итак наша маленькая неформальная комиссия срочно готовит развернутый текст Декларации. До открытия Съезда остается всего несколько дней. Работа кипит не только в помещении на Калинина 27. В снятом каким-то образом Румянцевым номере гостиницы "Россия" напротив Кремля до поздней ночи сидят и наши ближайшие соратники по социал-демократической партии. Наконец, текст готов и передан Ельцину. Депутату Ельцину. Члену делегации Урала, который по распределению мест сидит где-то даже не в первых рядах Съезда. Но, кажется, нет депутата, который после открытия Съезда не оглянулся бы раз-другой-третий на эту высокую фигуру. И он это чувствует. И он это знает. И он знает, что именно его выступления ждут. И знает, с чем он выступит. Уже знает. Он выступит с Декларацией о государственном суверенитете РСФСР, текст которой пока лежит перед ним на депутатском пюпитре. Не от движения Демроссии, а от Декларации о государственом суверенитете России выступит ее будущий президент... Но об этом пока знают лишь немногие.
В свем эпохальном труде о взлете и падении российского парламента мой коллега и друг Виктор Шейнис рассматривает множество факторов, которые по его мнению, вопреки всем ожиданиям, привели к избранию Ельцина на высший государственный пост в Республике и к последующему роковому историческому повороту в судьбе России и судьбе Союза. Только на один фактор мой дорогой коллега не указывает, на Декларацию о государственном суверенитете, хотя и отмечает "немногочисленные, но энергичные и четкие выступления Ельцина" (с.303). Зато спрошенный Виктором Леонидовичем бывший горбачевский идеолог Вадим Медведев без обиняков прямо кивает на главное - русский фактор, вот источник победы Ельцина и демороссов.В конце-концов и Шейнис, вслед за горбачевцами, упоминает идею российского суверенитета, за которую Ельцин по их словам "ухватился.... только на 1 Съезде народных депутатов РСФСР" (305). Очень интересное признание.
Да, рядовой в тот момент народный депутат Борис Ельцин выступил на открывшемся 16 мая 1990 года Съезде именно с идеей Декларации о государственном суверенитете РСФСР. И он зачитал притихшим народным избранникам текст проекта этой декларации. Да еще как зачитал, выделяя и торжественно чеканя слово "ГОСУДАРСТВЕННЫЙ". Не знаю, смог ли бы так поиграть голосом и мимикой актер студенческого театра Горбачев, До сих пор звучит у меня в ушах этот голос. Очень уж точно схватил Борис Николаевич главную идею. А он вообще отличался удивительным умением схватывать нечто новое и главное. Но идея-то была чья? Что ж неисповедимы или все же исповедимы пути господни? А дальше происходило следующее.
"ПОШЛИ ДУРАКА БОГУ МОЛИТЬСЯ..."
По действовавшему тогда закону открывать съезд и руководить им до избрания конституционного Председателя съезда ( Формально - Председателя Верховного Совета) должен был председатель избирательной комиссии. Это и был тот высокий худощавый чкеловек, который в единственном числе занимал все места в президиуме съезда, объявлял вопросы, предоставлял слово и проводил голосования. Фамилия его была Казаков.
Естественно, что первым же вопросом съезда было утверждение повестки дня. Проект повестки был представлен так называемой подготовительной комиссией, поработавшей под руководством бывшего председателя Президиума еще старого Верховного Совета РСФСР, товарища Воротникова. Уж кто и как попал в эту, по сути тоже неформальную комиссию, не знаю, но вопрос о принятии Декларации о государственном суверенитете в этот проект включен не был. Она вообще не упоминалась. Там значились: регламент съезда, избрание Председателя Верховного Совета, избрание самого Верховного совета - хитроумная конструкция, призванная превратить в постоянно действующее народное проедставительство (парламент) лишь в лучшем случае одну треть народных избранников. Вообще, представление о том, что парламент - это политическое представительство всего народа, а не просто узкая коллегия профессиональных законодателей, отнюдь не господствовало в умах участников съезда. И тем менее в умах тех его организаторов, кто с одной стороны не придавал этому съезду особо большого значения, а с другой уже накопил на союзном съезде опыт манипулирования поведением депутатов по простому принципу: разделяй и властвуй. Разделяй - означало также "отделяй", "отбирай", "фильтруй". Этой нехитрой хитрости служил принцип выделения из состава народного представителства чисто "законодательного" "парламента", Верховного Совета. Да еще двухпалатного. Тут, в интересах поднаторевших в играх в духе "демократического централизма" партийных лидеров работало все - и конкуренция между депутатами как бы двух уровней, двух классов, облегчавшая манипулирование ими. И постоянная угроза ротации. И, наконец, просто возможность создавать в небольшом Верховном Совете молчаливо-послушное большинство. Да еще при необходимости сталкивать палаты. Но то, что работало на огромном союзном съезде, где едва ли не большинство составляли депутаты от разных союзных республик, а также отобранные посланники "трудовых коллективов" с их специфическими представлениями о политической культуре, то не всегда оказывалось столь простым в российском парламенте с несколько иным менталитом большинства его депутатов. И так получилось с повесткой дня. Казалось бы ясный и второстепенный вопрос оказался ключевым и сыграл роль поворотного пункта в истории России.
У меня есть видеозапись этого поворота. Незадолго до того я привез из поездки в Англию видеомагнитофон, который в автоматическом режиме записывал транслировавшиеся тогда заседания Съезда. Впрочем, они должны храниться и в архивах российского телевидения.
Так вот, в розданном депутатам проекте повестки дня, разумеется не значился вопрос о Декларации. Зато там стоял рассчитанный на длительную работу съезда общий пункт: отчет тогдашнего Предсовмина РСФСР Власова и утверждение бюджета РСФСР. Малоприметная и уж во всяком случае политически абсолютно серая фигура Власова рассматривалась некоторыми даже в кругах демокроссов, как возможный компромисс при выборе Председателя Верховного Совета. Интрига же состояла в том, чтобы в тягомотном и расплывчатом отчетно-бюджетном пункте утопить всякую попытку демократов и Ельцина затеять игру вокруг суверенитета. А заодно "представить" или подставить депутатам резервного Власова. Депутаты от демороссов, между тем, уже заявили от микрофонов требование включить вопрос о принятии Декларации в повестку дня съезда. Казаков отвечал им, что вопросы расширения полномочий РСФСР могут быть обсуждены по отчету Власова и утверждения бюджета. Это и была стратегия "экономического" суверенитета России. Наступил момент, когда голсование по повестке подошло, наконец, именно к этому обширному пункту. И вот тут началось.
- Прошу слова по повестке... Предлагаю включить отдельным пунктом вопрос о Декларации о государственном суверенитете РСФСР. Прошу поставить на голосование...
- У нас есть пункт об отчете Предсовмина РСФСР и бюджете. Там можно...
- Я по повестке... Предлагаю включить пункт о Декларации о государственном суверенитете РСФСР. Требую поставить предложение на голосование... Вы обязаны...
- У нас есть уже пункт об отчете Предсовмина РСФСР тов. Власова и о бюджете. Там ...
Выходит третий деморосс, выходит пятый, выходит восьмой, уже не из явных демороссов. Похожий на длинного червя Казаков не знает, что делать. Вертится, как угорь на сковородке. А сковородка - это вдруг докрасна накалившийся зал. Тут уж не до партийных различий...
Будь Казаков самостоятельней и умнее... Да что там Казаков. Будь генсек... Кто знает, может быть, поставили бы сразу пункт на голосование, и не набрал бы он то самое триумфальное большинство. И пошла бы тут столь любимая моим дорогим Виктором Шейнисом историческая "развилка" в другую сторону. Хрупкая это штука - развилка. Но произошло то, что произошло. Встал зал, весь зал встал на ноги под свет софитов, рев микрофонов и жужжание телекамер. И не было больше исторической кляксы на балконе. То есть физически она еще была, только это уже не и мело значения. Вот здесь, в этот момент проиграл Михаил Сергеевич свою игру, даже если ее еще не выиграл Ельцин. Но ее уже выиграла Россия. И выиграла с подачи демороссов. А значит и Ельцина. Вопрос был поставлен на голосование и 1074 депутата из 1077 голосовавших нажали свои кнопки за включение Декларации в повестку дня. Двое из трех проголосовавших "против" тут же заявили, что нажали кнопки "по ошибке". Это был на редкость убедительный ответ Горбачеву, о котором еще должны будут писать историки будущего. Все-таки - более тысячи людей, избранных народом. Такая вот выборка. Но это было и нечто гораздо большее.
Мы не думали еще тогда, что это уже был народный приговор Союзу ССР. Но это был потрясающий на фоне всех пессимистических расчетов перелом в настроении съезда. И мне было ясно - теперь Ельцин пройдет. А значит развилка истории пойдет в направлении, за которое мы боролись. Спасибо тебе, русский съезд! Да и тебе спасибо, депутат по прозвищу "Эйнштейн!" Спасибо за рычаг Архимеда!
Но, может быть все-таки и Михаилу, Мише Горбачеву, моему студенческому комелетону спасибо?