|
БЕЗ ГЕОГРАФИИ — Сборник расказов — Алексей Лельчук — a.lelchuk@mtu.ru 24 рубля
— Двацать чатыре рубля! Оспади, и шо жа и делать-та? — Бабка всплеснула руками. — Дочка, ну-ка прачти-ка, штой тут написана, не можит такова быть, штоб двацать-та чатыре. Я-та, старая, и не прачту, што за название, савсем сляпая стала, да и не па-русскомы тут. Можа, перепутала я чаго?
Молодуха за прилавком глянула на рецепт и сунула его обратно бабке:
— Нет, бабуля, правильно все. Ваше лекарство. Двадцать четыре рубля в кассу.
— Оспади святы! А дай пасмареть-та ево, я так-та ево узнаю, можа, ошиблась ты, миленькая, не можит жи быть, чтоб дорага-та так. Ой, спасиба, радная, можа, разбиру чево. Ага, вот ета сама баначка, точь такая. И ана типерь столько-та стоит? Ана жи ж рупь трицеть всигда была. Ой-ой-ой! Как жи ж мне, старай-та, типерь жить-та, а? Ой, што и делаица!
Бабуся поплелась на улицу, с силой, всей грудью опираясь на палку, сделанную из ребячьей клюшки. Выкарабкавшись из дверей аптеки, она стояла теперь у витрины, переводя дух и бессмысленно всматриваясь в лица прохожих.
Неудача приключилась с бабой Шурой — как ей жить теперь, непонятно. Лекарства ей этого надо немного, но надо обязательно, каждый день. И не может бабка двадцать четыре рубля выложить. Скорее тогда помрет с голоду, чем от своей болезни.
А тут мимо аптеки Марь-Михална как раз направляется в продмаг, хлебушка прикупить, и с бабой Шурой поболтать останавливается.
— Да, да, двадцать четыре рубля! От до чего страну довели! От изверги! И чего же ты, баб Шура, делать будешь? Тут хоть по люди добрые иди, другого-то и нечего. Ох, баб Шура, и жисть-то у нас!
И пошла за хлебом.
А ну-ка, впрямь у людей-то поспрашать, чай, поможет кто. Все-то богатые нынче, торты вон как хватают. Что уж делать-то? Небось, не прибьют за спрос. А помаленьку, ай и хватит. Он и Васька, ну-ка у него.
— Васька, ай сынок, а помоги старухи, а? Ликарства-та маё рупь трицать было, а нонче двацеть чатыре. Али деньги есь у тебя?
— Какое такое лекарство? Кто наших обижает? Держи, баб Шура, от всей души, за Спартака! Наши помогут.
Васька пошарил в широких карманах, выудил трешку и сунул бабке. Проспится — не вспомнит, лишь бы жена не прибила.
— Ой, памогут, радной, уж и памог!
— Дочка, радная, не паможишь старухи? Дай-то Бог здоровья, сколько есь у тебя, на ликарство.
Рубль.
— Дай Бог тибе всяго, милая. Дай Бог здоровья.
— Ай, милай, дай Бог тибе здоровья. Али бабки-то...
Так добралась баба Шура, у аптеки стоя, рублей до двадцати, да на том и застряла. Перестал народ на ее дай-Бог-здоровья оборачиваться. И что сделалось? Поплелась тогда бабка к продмагу, там народу побольше, авось, доберет до двадцати-то четырех. А время уже прошло немалое, подустала на ногах стоять, а тем более идти.
Ай, несчастье-то какое, и что же это, как же теперь? Не наберет денег — совсем помрет. Ай, сейчас не даст никто больше? У всех ведь деньги не казенные, на себя нужны, кто ж рубль-то целый даст?
— Милай, помоги старухе, двадцать четыре рубля лекарство стоит, дай Бог здоровья тебе.
Слушайте, люди! Вас же просят помочь. Это не милостыня, она не нищая, не на паперти, не на вокзале. Те нищие с копеек живут, водку пьют, работа у них такая. А какие нищие в Бескудниково, на окрание? Здесь же нет ни церквей, ни ночлежек. Эта бабка, наверно, здесь где-то и живет, в одной из этих дерьмовых панельных коробок. Жила и жить будет. Нормальная советская старуха, никому поперек дороги пьяная не лежит. Но болезнь у нее, лекарство ей нужно. А оно стоит теперь двадцать четыре рубля, хотя на прошлой неделе стоило рубль тридцать. Ну зачем ты суешь ей свою трешку? Чтоб она еще с десяток таких, как ты, обошла, размялась? Дай ты ей четвертак, чтоб у нее хоть сегодня больше проблем не было. Все равно ты обедаешь за сороковник, а вчера, балбес, пятьдесят рублей спустил в уличной лотерее.
Примерно так я и подумал, когда увидел эту бабку между продмагом и остановкой, с ее дурацкой клюшечной палкой и с комком трешек и рублевок в руке. Сначала я взялся было за пятерку — тоже немало, а потом — дать ей двадцать пять, чтоб не мучилась старуха.
— Ай, спасибо, милай, дай-то Бог, — тут она глянула на бумажку и, разобрав, сколько там, выдохнула, — мила-ай, ой, спасиба-а! Милай! — уже чуть не прокричала, даже как-то испуганно, баба Шура.
Ну и ладно, и слава Богу. Будем надеяться, что не обманула, что ей вправду на лекарство, а не водку. Зато я потом целый день думал про себя — вот какой я хороший, добрый и отзывчивый.
|