Ветер с реки врывался в запущенный сквер, терзал старые клены, рвал отжившие листья с ветвей, швырял их в кусты сирени, в пожухлую траву, где они бесследно пропадали, сверкнув напоследок яркой желтизной.
Павел, натянув капюшон куртки на самые брови и придерживая его рукой, чтобы не сорвало ветром, торопливо шагал по асфальту аллеи, стараясь не наступать на распластанные на тяжелом сером асфальте прозрачно-желтые, ажурные листья. Редкие и тяжелые капли дождя глухо стучали по ткани капюшона, как по толевой крыше. От этого на душе было тоскливо. Павел подумал, что капюшон - крыша дома, и он, подобно улитке, свой дом таскает на себе.
Толем были крыты просторные сени, где с весны до осени обычно стояла его кровать и где он читал книги ночи напролет, а в ненастье - и дни. Лет десять назад эта крыша родного дом в пристанционном городишке казалась ему временным пристанищем, поэтому он не вернулся туда, оставшись после службы в большом городе и поступив в университет на истфак. А чтобы ни от кого не зависеть, устроился ночным слесарем в плавательный бассейн. Одиночество во время дежурств располагало к раздумьям о жизни. Павлу стало казаться, что он знает нечто такое, чего никто не знает, и о чем непременно надо рассказать людям. Он попробовал писать рассказы и увлекся настолько, что не стало хватать времени на учебу. А потому после третьего курса перевелся на заочное отделение, общежитие сменил на частную квартиру... Позади университет, годы изнурительной работы, а в итоге - толстая папка никому не нужных рассказов.
Под густым кустом сирени, с листьями, побитыми заморозками но почему-то до сих пор не облетевшими, устроился на ночлег бездомный пес. Его мокрая шерсть собралась сосульками. При виде Павла он поднял голову, навострил уши. Почувствовав родственную душу, Павел остановился, с минуту смотрел на собаку. Пес забеспокоился. Однако, покидать сухое убежище, в затишке от ветра, ему было жалко, и он, не поднимаясь, заискивающе повилял хвостом. Павел расстегнул сумку, не вытаскивая батон, отломил четвертушку и бросил собаке. Пес схватил кусок и разом проглотил. Присев на задние лапы, стал с интересом смотреть на Павла.
ЂДал бы еще, да самому на завтрак не хватит, - сказал Павел и пошел дальше.
А пес сидел и смотрел ему вслед.
В машинном отделении ровно гудел насос, в свете дежурной лампочки поблескивали стекла манометров, подрагивали стрелки. Среди привычного переплетения труб, во влажном тепле, пришло ощущение покоя и домашнего уюта. Он подошел к насосу, из сальника чуть-чуть капало. Терпимо, решил он и прошел в слесарку. Звук работающего насоса здесь был еле слышен, как гудение мух в летний полдень. В ярком свете большой лампочки слепящее отсвечивало стекло на столе.
Осторожно, чтобы не разбить бутылки с молоком, Павел поставил сумку на засаленный диван, подошел к столу, достал из ящика вахтенный журнал. Механик не оставил никаких указаний. Павел снял куртку, свитер, оставшись в одной тельняшке, вытащил из сумки тетрадь с начатым рассказом.
Павла давно мучила судьба его школьного друга Гошки. Изувеченный церебральным параличом, он старался жить так, как живут нормальные люди. В школьных дисциплинах разбирался лучше Павла, но учителя не понимали его речь, поэтому оценок выше тройки он получать не мог. Он терпеливо сносил несправедливости и винил в них только себя.
Когда учились в десятом классе, они познакомились с одной девчонкой. Некоторое время ходили втроем. Но Павел заметил, что Гошка не на шутку влюбился в нее, и начал находить причины, чтобы оставить их вдвоем. Однажды майским вечером Гошку нашли мертвым на рельсах.
Дойдя в рассказе до гибели Гошки, Павел вдруг замер, отложил ручку и задумался. Оказалось, он не знает, как закончить рассказ. В самом деле, случайно Гошка попал под поезд или покончил с собой? Он долго сидел неподвижно, уставясь в пространство, пока не спохватился: вахтерше пора уходить. Отодвинув тетрадь, пообжал в вестибюль.
Вахтерша, уже в плаще, стояла у двери. Увидев Павла, прощально кивнула ему и вышла. Заперев дверь за ней, он выключил свет в вестибюле, оставив только дежурное освещене, встал у витража, прижавшись лбом к холодному стеклу, и стал смотреть на улицу. Свет одинокого фонаря безуспешно боролся с тьмой. Тускло блестело пятно мокрого асфальта под ним. Возникая откуда-то из космоса, летели косые нити дождя.
Павел думал: случайно или не случайно?.. Может быть, просто, природа стремится к гармонии и избавляется от любых отклонений? Тогда, даже если он нечаянно попал под поезд, это произошло не случайно. А что такое - отклонение? Вот он, Павел, случайно или не случайно живет на свете? Что изменится в природе, если он исчезнет?
Из темноты в круг света вынырнула компания молодых людей. Павел совсем забыл, что к нему должны были прийти друзья поплавать в бассейне. Он радостно встрепенулся... Вот величественно, с Ритой под руку шествует Владимир в кожаном пальто и черной фетровой шляпе. Суетливый толстенький Слава в просторном светлом плаще. Черт возьми! А ведь под руку с ним Таня. Интересно, где они познакомились? Ее-то Павел совсем не ожидал увидеть. Чуть в стороне, в зеленой "аляске", немножко горбясь, идет медлительный высокий Гриша.
Павел открыл дверь и компания шумно ввалилась в вестибюль. Рита чмокнула его в щеку холодными губами, Таня прошла мимо, будто не заметив. Девушки оставили зонты посреди вестибюля сохнуть и побежали вниз, в машинное отделение.
Когда молодые люди вошли в слесарку, девушки, уже без плащей, расположились у стола. Таня равнодушно курила, Рита читала тетрадь Павла.
ЂНе люблю, когда читают черновики, - мрачно проворчал Павле и отобрал тетрадь.
ЂПочему? - Рита обиженно надула губы, но тут же рассмеялась: - Твои черновики и править не обязательно... А вообще, мне нравится все, что ты пишешь. А свои стихи кажутся невыносимо бездарными.
ЂТы просто неравнодушна ко мне, - улыбнулся Павел.
ЂА я и не скрываю! - Рита задорно тряхнула гривой черных волос.
ЂВо, началось, - произнес Слава, с размаху плюхаясь на диван. В сумке жалобно звякнули бутылки. - Ты, Паша, так скромен, аж противно... Да, ты лихо закручиваешь сюжеты, и характеры у тебя яркие. Где ты их только берешь?
ЂВ себе, Слава, в себе, - Павел усмехнулся. - Потому и придумывать ничего не нужно.
ЂТебя все равно печатать будут... - мрачно протянул Слава. - А мне и надеяться нечего.
ЂТоже мне - Моцарт и Сальери, - насмешливо хмыкнул Владимир. - Слава, хватит кокетничать, пойдемте лучше поплаваем, пока чайник закипает.
ЂДавайте, - сказал Павел, вытаскивая из шкафа противогаз, - а я пока воду прохлорирую.
ЂПотом прохлорируешь, - Григорий отобрал у него противогаз и повесил на вентиль теплового узла. - Нечего нас травить.
Плеск воду, крики, смех гулко разносились по огромному пустому пространству ванного зала. Их целиком захватила радость легкой, свободной, беззаботной игры в прозрачной воде. Ныряли, гонялись друг за другом, догнав - топили, с хохотом визгом.
Накупавшись, пошли в слесарку пить чай. Рита выложила на стол полиэтиленовый пакет с домашним печеньем. Павел - остатки батона и две бутылки молока. Откусив об батона и отхлебнув молока, Григорий невнятно проговорил:
ЂДавайте играть в фанты... - жуя, он взял шляпу Владимира и протянул Рите.
ЂДавайте! - весело воскликнула она, вытаскивая из волос заколку и бросая ее в шляпу. Густые волосы рассыпались по плечам, полузакрыв лицо.
Таня, отставив стакан с недопитым чаем, закурила, а зажигалку бросила в шляпу.
Павел познакомился с Таней в прошлом году. Как-то забрел в церковь и впервые в жизни услышал службу. Звонкое, мелодичное пение возносилось вверх, к расписанным библейскими сюжетами сводам храма, и казалось, будто его сопровождают звуки каких-то неведомых музыкальных инструментов. Пораженный и взволнованный, он смотрел на хористов и не мог понять, как это у них так хорошо получается без музыкального сопровождения. Его внимание привлекла девушка, стоящая на клирос с краю. Волнистые волосы спадали из-под косынки на плечи, отливая золотом в свете свечей. Ее лицо показалось Павлу детским и одухотворенным. Она пела, глядя куда-то вверх, выше иконы Богородицы, огоньки свечей дрожали в ее серых, льдистых глазах.
Хор вскинулся в едином порыве: Господи помилуй! Господи помилуй! Господи помилуй! И было в этом столько мольбы столько страха, что сердце Павла куда-то ухнуло и замерло. "Тебя-то за что помиловать? - думал он, вглядываясь в лицо девушки. - В чем ты виновата? В том, что живешь?.."
Для себя Павел ни у кого бы не стал просить помилования, если в чем виноват, и если ни в чем не виноват, даже у Бога, пусть будет, как будет...
Павел дождался ее на крыльце. Она охотно согласилась, чтобы он проводил ее. С тех пор он стал часто бывать в церкви. Вскоре они стали близки. Тут выяснилось, что Таня вовсе не такая кроткая, как показалось вначале. После нескольких свиданий он стал избегать ее.
И вот она пришла со Славой... Случайно ли?
Григорий собрал фанты, тряхнул шляпой, спросил:
ЂКто будет загадывать?
ЂПусть Танюша, - предложил Слава.
Он взял стул, отнес его в сторону. Таня равнодушно села на него, оказавшись лицом к трубам теплового узла. Как только Григорий доставал из шляпы предмет, она, почти не раздумывая, сразу же высказывала задание фанту, будто они были заготовлены заранее. Владимиру выпало надеть противогаз и с выражением прочитать какое-нибудь стихотворение о любви. Рите - страстно поцеловать следующего фанта. Следующим оказался Павел. Ему досталось прочитать стих про ужасное убийство. Славе - нарисовать портрет Павла. Григорию следовало придумать сюжет для детективного рассказа с убийством, которое нельзя раскрыть. Себе Тана загадала влезть на стул и спеть песню. Павел заметил, как Слава, воровато оглянувшись, вытащил из сумки фильтрующую коробку и заткнул пробкой отверстие в ее дне.
Допив чай, Владимир поднялся с дивана, снял с тубы противогаз, неумело натянул маску, встал в позу, но тут замер, как бы прислушиваясь к своим ощущениям, конвульсивно дернулся, ухватился обеими руками за шланг, заполошно завертелся на месте. Наконец, догадался схватиться за низ маски и отчаянным рывком содрал ее с головы. Его лицо было красное и испуганное. Отдышавшись, он хмуро проворчал:
ЂЭто твои, Пашка, идиотские шуточки?
Рита расхохоталась. Владимир сел на диван и мрачно закурил. Шутка получилась какой-то неловкой. Рита, как бы стараясь сгладить эту неловкость, воскликнула:
ЂТеперь моя очередь! - и подошла к Павлу.
Он поднялся ей навстречу, как все внутри сжалось. Рита закинула руки на его плечи, закрыла глаза и сильно прижалась губами к его губам. Сделала она это неумело, как-то по-детски, и от этого Павел почувствовал облегчение. Владимир остро глянул на них и отвернулся, сильно затягиваясь сигаретой.
ЂНу, Павлик, теперь ты - про убийство, - сказала Рита, погладив его по щеке и присаживаясь на стул.
Павел долго не мог сообразить, что от него требуется. Придя в себя, поднялся, сделал трагическое лицо и продекламировал:
ЂУ попа была собака - он ее любил. Она съела кусок мяса - он ее убил.
ЂБраво! - Рита захлопала в ладоши. - А ты, Слава, рисуй пока его портрет.
Слава достал из кармана блокнот и принялся что-то царапать авторучкой, ухмыляясь и прихлебывая чай между делом.
ЂТаня, лезь на стол и пой, - сказал Павел.
ЂСейчас очередь Гриши, - возразила она.
Григорий, дожевав батон и допив вторую бутылку молока, заговорил медленно, веско:
ЂЯ не люблю детективов. Но если на то пошло, любое убийство в принципе не раскрываемо, если убийца не оставляет улик.
ЂНичего в мире не происходит просто так, - возразил Павел. - Поступки людей можно очень точно предсказать исходя из их характеров. Не может быть цепи случайностей, которая приводит к убийству. Так что, раскрыть убийство - дело техники.
ЂА безмотивные убийства? - возразил Григорий. - Вот, допустим, какой-нибудь хмырь пальнет в тебя из кустов. Ты ведь вечно торчишь у окна...
ЂПожалуй, его трудно будет найти, - протянул Павел раздумчиво. - И все же, какая тут случайность? Я всегда торчу у окна. У него появилось желание прогуляться. Он что, монету будет бросать, чтобы решить, куда пойти? Если он придет сюда, на набережную, значит, именно здесь ему захотелось пострелять. Тут вечерами редко-редко кто ходит...
ЂБред какой-то, - проговорил Григорий. - Человек сложен, а потому его поступки непредсказуемы.
ЂЭто в твоих пьесах поступки людей непредсказуемы, - внезапно раздражаясь, сказал Павел.
Григорий изменился в лице, не сразу ответил:
ЂУ нас ты один разбираешься в литературе!..
ЂНу что вы заладили: убийство, убийство... - капризно возмутилась Рита. - Славик, где портрет?
ЂГотово! - Слава положил на стол листок из блокнота.
На нем был изображен полосатый субъект с кошачьей мордой. Сверху для яснсти было написано: "Кот Матроскин".
Павел критически рассмотрел рисунок:
ЂИ не похож вовсе. Кот Матроскин совершенно меркантильный тип погрязший в накопительстве. А я скорее кот Леопольд, - и Павел жалобно протянул: - Ребята, давайте жить дружно...
Таня вдруг поднялась, загасила окурок в консервной банке, сказала озабоченно:
ЂДомой пора. Скоро автобусы перестанут ходить.
Все быстро собрались и вышли.
Павел стоял у витража, прижавшись лбом к холодному стеклу, и смотрел им вслед. Владимир взял Риту под руку, Слава засунул руки глубоко в карманы, сгорбился, пряча за поднятым воротником лицо от пронизывающего ветра, а Таня, мягким, вкрадчивым кошачьим движением просунула свою руку под его локоть. Григорий надвинул капюшон "Аляски" до самого носа. Под фонарем Рита остановилась, повернулась и помахала Павлу. Владимир схватил ее за руку, что-то сказал и потянул к берегу реки. Рита шла за ним, и все оглядывалась. Слава прощался с Григорием, а Таня долгим взглядом смотрела на Павла. Наконец, они разошлись в разные стороны. Прежде чем скрыться в тени прибрежных ив, Рита еще раз оглянулась. Павел помахал ей рукой.
Вернувшись в слесарку, он сел за стол и попытался сосредоточиться над тетрадью. Снова подумалось: случайно или не случайно погиб Гошка? Случайно или намеренно должен погибнуть герой его рассказа?.. А поцеловать его, Павла, случайно или нет выпало именно Рите? Неужели лишь полчаса назад она была здесь? Он оглядел убогую обстановку. Окон в слесарке не было. От этого она вдруг показалась ему склепом. Волной накатила тоска. Захотелось на улицу - на дождь и ветер. Н секунду взгляд его задержался на стуле, где сидела Таня. Прямо перед стулом на трубе торчал манометр. Все ясно, подумал: она видела отражение в стекле манометра...
В вестибюле он снова подошел к витражу. В черной глубине стекла отразились полоски его тельняшки. Все так же в конусе мертвого ртутного света от фонаря летели и летели к земле нити дождя. Усилившийся ветер с разгону бил в витраж, в здании что-то поскрипывало, постукивало, шелестело. Казалось, кто-то ходит за спиной, осторожно открывает и закрывает двери. Внезапно вспыхнула мысль: а ведь Таня не могла знать, кто будет следующим фантом... Значит, все же - случайность... Странно, почему-то шум дождя, плеск воды в водостоке не нарушают тишины... Он вспомнил, что в сквере есть еще одна живая душа - где-то там, под кустом, свернувшись тугим калачом, спит бездомный пес.
Свет дежурной лампочки слабо освещал тренерскую через открытую дверь. С этой стороны здания фонарей не было, и деревья лишь неясными тенями маячили на фоне темно-синего неба. Павел вглядывался в темноту, пытаясь угадать, под каким кустом спит собака. Вдруг над его головой что-то резко и сухо треснуло. Он непроизвольно отшатнулся в сторону. На том месте, где только что отражалась тельняшка, в стекле возникло отверстие, обрамленное звездочкой трещин. Не успев еще ничего понять, он нырнул за подоконник. Над головой снова треснуло. Он машинально запустил пальцы в волосы и наткнулся на острый осколок стекла. Оторопело посмотрел на окно. Судя по величине отверстий, по быстроте, с которой следовали выстрелы, и по тому, что их не был слышно, стреляли из мелкокалиберного пистолета. И, похоже, били прицельно... И тут Павел сообразил, что в тренерской он, как в аквариуме, виден со всех сторон. Низко пригнувшись, чуть ли не на четвереньках, опрометью бросился в машинное отделение, скатился по лестнице, метнулся в слесарку, запер дверь и выключил свет. Тьма ощутимо давила на глаза мягкой тяжестью. Павлу показалось, будто рядом кто-то стоит. Чувствуя противные мурашки на спине, нащупал выключатель. Рассудил: если кто-то начнет ломать дверь, свет выключить он успеет. Подумал, может, стоит позвонить в милицию? Но стол вахтера с телефоном хорошо виден с крыльца...
Он всю ночь просидел на диване, прислушиваясь к гудению насоса, а перед глазами, будто склеенная в кольцо кинолента, прокручивалось все, что было в этот вечер...
Когда утром Павел шел с дежурства, над рекой, над сквером, над всем городом после ночного дождя висела мрачная туманная тишина. Рваными лохмотьями выступали из тумана потрепанные вчерашним ветром кроны деревьев. Поежившись от сырого холода, Павел натянул на голову капюшон куртки, тоскливо подумал, что опять надо идти в постылую каморку с плохо побеленными бугристыми стенами, снова выслушивать нравоучительно ворчанье хозяйки...
Он сразу увидел лежащего рядом с аллеей пса. Подойдя ближе, разглядел между полуоткрытыми глазами маленькое круглое отверстие. Струйка крови прочертила узенькую дорожку по мокрой шерсти и собралась крошечной лужицей на буром палом листе.