|
|
||
|
Глоссарий Урок боевых искусств Ах, Лерик! Няня, душ, массаж Арварис — игра войны Скромный семейный обед Азы, ази и азири Посреди песков Сердце Пустыни
Жизнь юной особы из правящей семьи мнится сказочной не только простолюдинам, но и многим дворянам. В большинстве государств дело так и обстоит хотя бы отчасти. Но в родной моей Шахрисской империи жизнь княжны императорской крови всегда была далека от блестящей и пустой. У жителей мягких северных земель государство — отражение своего государя, если он действительно правит. У нас же правитель — истинное дитя своей страны, и, как наша страна наполовину укрыта песками пустыни, так и половина императорской крови — колючий песок. Наш род начал править тысячу лет назад, и все эти годы дети императоров проходят обучение более суровое, чем жизнь крестьянина в Абишедской степи. О, я не раз ночевала в их лачугах и знаю, о чем говорю. Тысячелетняя традиция рода Фаис обязывает монарха иметь двух сыновей. Старший сын становится наследником, второй сын — великим князем, его главным советником. Все остальные императорские детки, как и великокняжеские, получают титул князей. Хотя в истории страны бывали случаи, когда на сыновей правителю сильно не везло, несмотря на регулярную смену жен, что привело к появлению пятерых императриц и штук пятнадцати великих княгинь. Случай второй Императрицы — Кариссы из рода Фаис, Благословенной дочери песков, и вовсе удивительный, ведь при ней был Великий Князь, а не княгиня. Боги дали ее отцу лишь одного ребенка в законном браке, а вот гарем подарил еще троих детей, получивших титулы князей-бастардов, что положило начало титулованию внебрачных детей императоров. Правда, не всех. Чтобы ребенок получил княжеский титул, наложница-мать или он сам должны изъявить добровольное на это желание, тем самым согласившись на соответствующее обучение. И ведь большинство отказывается. И еще ни разу не было бездетного императора до тех пор, пока на престол не взошел Хазифа, наш нынешний властитель, нареченный при воцарении Хазифой Азираил Фаис и за десять лет не подаривший стране наследника. За что и прозван в народе Хазифой Проклятым. Правда, так его называют лишь шепотом, в голос говорят как положено: «Азираил» — что переводится как «мудрый» и вполне соответствует действительности. Мой дядя очень мудр. И, как мне кажется порой, очень несчастен. Я же Арис Фаис, княжна императорской крови, которая прямо сейчас блюет сливками на мраморный пол. — Ваше высочество, вы не ушибли локоть? — о, не стоит думать, что это проявление заботы; Хираз, только что трижды впечатавший кулак мне в живот и отскочивший при первом звуке надвигающейся рвоты, теперь подошел поближе и без стеснения разглядывает покинувшее желудок содержимое. — Ба! Да это молоко или даже сливки! Ай-яй-яй, ваше высочество, а ведь мы договорились не есть перед утренним боем. А в данном случае все, что не вода, еда. — Мастер Хираз, моя вина. Заставит слизывать или не заставит? Княжна, лижущая лужу блевотины, станет темой для сплетен слуг навечно. — Вставай. И плеть подними. Мы продолжаем, — да не может быть, неужели пронесло и совсем не накажет? — Ваше наказание мы обсудим после урока, — тьфу. Сегодня третий день, как я приступила к урокам обращения с плетью — нашим фамильным оружием и атрибутом власти нашей семьи. Плеть имеет множество недостатков в бою и уступает почти всем другим боевым инструментам по своим характеристикам, но в руках мастера она способна творить чудеса. Хотя, я думаю, в руках Хираза и тапочек станет грозным оружием. Как и у других детей, у меня уже много лет была своя плеть, подчеркивающая мою принадлежность к императорскому дому и предназначенная для верховой езды и дополнения нескольких парадных костюмов. Но все мы, зная о том уважении, которым пользуется плётка в семье, едва получили свой первый короткий кнут, поспешили применить его в наших детских потасовках. Среди детей я слыла хорошим плетников, в моих руках оружие почти всегда издавало резкий щелкающий звук, попадало по объекту четко кончиком и даже не било меня саму. Но сейчас я едва не связываю себя длинным кнутом для боя на средней дистанции. О том, чтобы зацепить Хираза, и речи не идет. — Отвратительно, ваше высочество, - издевается Хираз. От беспрерывного щелканья его плети у меня скоро начнется нервный тик. — От тебя увернется даже голодная рабыня на сносях! Какие интересные у старика фантазии, зачем мне стегать беременных рабынь. Он точно садист-смертник, я ведь отделаю его когда-нибудь. Моя задача — кончиком плети обвить его руку, ноги или шею. Но я уже близка к отчаянью, ведь моя лучшая попытка закончилась тем, что мастер кнутом захватил мои запястья в замахе, разоружил и смачно приложился к моему животу своим каменным кулаком. А в первый день занятий я решила, что проблем не будет, наивная. Тогда он четыре часа подкидывал камешки, а я хлестала их плетью в полете и даже удостоилась чего-то близкого к похвале. Хотя потом во время обеда я едва держала столовые приборы, так дрожали руки и сводило запястья. Думаю, сегодня на обед я просто не смогу дойти. — Давай, княжна Арис, не позорь свое имя. Если за три дня ты по мне не попадешь, то скорее увидишь снег, чем поездку в Сердце Пустыни. О, это, безусловно, мотивация. Вот только я помню об этом и без напоминаний. Еще три дня мучений, и меня увезут в Сердце Пустыни — таинственное место, крайне значимое для императорского рода, наш величайший секрет. Там я обрету свою судьбу и первую силу, которую буду развивать до наступления зрелости, пока мои способности не раскроют себя в полной мере. Впервые направление своей жизни я задала в пять лет, когда поняла, что хочу быть похожа на дядю Кисофу, бастарда, серого князя, сильно нелюбимого многими в семье и совершенно очаровавшего меня-малютку. Шпион, убийца, прозванный шахрисской тенью, прекрасный стратег, красавец и мужеложец, он стал тем, на кого боятся смотреть прямо, но еще больше боятся ощутить за спиной. Я ребенком замирала под его холодным взглядом. Возле него даже мороженное становилось невкусным. Но, когда умер мой ручной лисенок Хис и я горько плакала во внутреннем дворе, Кисофа подошел и сел возле меня. Мне было так обидно, что я даже не прекратила рыданий, как, без сомнений, поступила бы в любой другой ситуации. А он неожиданно протянул мне прекрасный чеканный кинжал, красивый настолько, что захотелось его украсть, если бы это не было самоубийством. — Он уже мертв, зачем кинжал? — Кочевники верят, что ухо пустынного лиса однажды поможет услышать свою смерть и избежать ее. Маленький лисенок, маленькая княжна. Сечешь? — Мне отрезать его ухо? — Если хочешь. — Не хочу, я хочу чтобы Хис был целым! — взвыла я. И получила фонтан брызг в лицо. Кисофа закрутил флягу: — Допустим, ты его не тронешь и похоронишь. Уже через неделю его будут есть черви. Целым он все равно не останется. У мертвого можешь брать то, что тебе нужно. — Ухо? — Ухо. А что в нем есть еще? — Лапы. Глаза. Язык, усы, когти, шкура, хвост. — Да, я вижу что ты не ослепла, - засмеялся. — Сердце, у него есть сердце! — Где? Я наугад ткнула в ребра. — Да, рядом. А там, где ты показала, ребра, а за ними легкое. Ты видела легкие? — Неа. — Посмотрим? Выжидательно уставилась, мол, показывай. — Что смотришь, мелкая. Открывай своего лиса. Так пятилетняя Арис провела свое первое вскрытие. А дядя Кисофа клал свои большие руки на мои ладошки и помогал давить на нож, чтобы разломать кости. Пустынный лис мало какому путнику покажется другом, потому Кисофа показал мне, что делать, если я повстречаю зверя за пределами дворца. Он приподнимал кинжалом шкуру с лисьей морды, чтобы я запомнила точки, за которые захватывать челюсти, и поняла, почему пальцы должны быть именно там. И даже дал попрактиковаться на собственном прекрасном лице. Не думаю, что мои упражнения оставили на нем хоть один синяк, но подобное вольное обращение совершенно не вязалось с образом пугающей шахрисской Тени, и лишь чрезвычайные обстоятельства эмоционального срыва не дали мне заробеть под взглядом внимательных глаз. Резкий удар кнута вернул мои мысли к Хиразу, на колене наверняка вспух розовый след. Я со свистом втянула воздух. — Неплохо, прогресс есть, — я замираю под внимательным взглядом мастера и перевожу дыхание. - Ты ведь не была сосредоточена на бое, Арис? — Я отвлеклась, мастер Хираз. — Ты хорошо двигалась, было гораздо меньше ненужного шевеления. Хорошо уклонялась, но не контратаковала. Делаем так: вот здесь, где сейчас моя нога, место, по которому должен попадать каждый твой удар. Не уверена в попадании — не бей. Один промах — один мой удар по тебе. Я же в это время буду хлестать тебя, твоя задача уклониться от всех ударов. Плеть держи все время в движении, я не буду ее выхватывать. Полчаса. Одна остановка на две секунды — один удар по тебе. Все ясно? — Да, мастер. — Начали! — свист-щелчок-свист, его кнут не останавливается, он вьется в воздухе, словно живой, я даже чувствую ритм его дыхания. Да, если распознать ритм, уклонение от ударов плети становится похожим на танец. Через долгих две минуты я могу подпустить плеть на расстояние ладони от лица и уклониться молниеносно за мгновение до щелчка. О, да я чувствую себя звездой коридорных драк! Десяток ударов по полу в нужном месте — ни одного промаха. — Давай, летай, пушинка! — скрипит Хираз. Его голос похож на старую дверь — Лерик говорит, это потому, что мастера когда-то крепко придушили. И я летаю. Уклонение, плеть меняет направление и стелется вдоль пола, я вижу и прыгаю, чтобы избежать подсечки. Ремень на конце моего кнута пролетает прямо под его извивающейся плетью, похожей на спятившую змею, подхваченную бурей. Щелчок, снова попала. Успеваю отвесить шутовской поклон. Да, я точно звезда, и сливки не помешали. Проходит пару минут, задание усложняется: — Я называю позиции в арварисе и ходы, ты говоришь название хода, — прекрасно, арварис как раз ждет меня после завтрака. — Песок восемь-восемь, вода семь-восемь, — ох, я потеряла ритм, учитель меня чуть не зацепил. — Толчок. — Песок семь-девять, — пока что это легче, чем я ожидала. — Пощечина. — Вода восемь-девять. — Дверь и объятие. — Песок шесть-восемь. — Захват. — Семь-семь, вода, — вода уходит из захвата, я от удара. — Побег. — Песок семь-шесть. — Толчок и стрела. Мы не останавливаемся ни на секунду, плети свистят, стекает пот, перед глазами противник и карта арвариса. У меня два промаха, два удара долетело. Да, если Хираз захочет ударить меня, мне нечего ему противопоставить, я дерусь на пределе своих сил. Учитель называет не лучший ход, ведь если сейчас занять гору, песок за два хода поглотит воду. Я спотыкаюсь и получаю удар. — Ты отвлеклась. Не играть, а называть приемы. — Позвольте пройти, мне по потолку неудобно. — Лерик подошел абсолютно бесшумно, если даже учитель его не заметил. Я же дышала так громко, что не услышала бы и храмовый гонг. Мастер чуть повернулся к подошедшему братцу, да, это мой шанс. Плеть со свистом обвивает его руку. Сделала, да-да-да, я это сделала! Когда-нибудь верну Лерику поцелуем. О, за это ощущение победы я отдам ему даже шарик орехового мороженного. — Ты отвлекся, — возвращаю шпильку. Но Хираз лишь улыбается. Лерик — мой старший брат, тайный императорский советник (действительно тайный, мне известно это лишь потому, что я порой грею уши в неположенных местах) и Мастер искусств. Именно он сейчас учит меня благородной игре войны, так с шахрисского переводится название арвариса. Его учили играть Император и Великий Князь, и в игре он превзошел Императора. С отцом же, скорее, сравнялся: тот, говорят, в детстве даже спал с игровой доской в обнимку. Я же с отцом играла лишь раз, в три года, когда тот подбирал мне учителя. Самой игры я почти не помню, но до сих пор обидно, ведь будь я гениальна, отец учил бы меня сам, а не назначил мастера Ткофу, которого потом заменил брат. Хотя Лерик прекрасный учитель, я наслаждаюсь нашими играми и его обществом. Невнимательному человеку наш Мастер искусств покажется сонным, и он действительно всегда замедленный из-за смеси, которую он постоянно курит. Но это змея, готовая прыгнуть в любой момент. Брат не тот человек, с которым уютно, но именно тот, с кем мне всегда интересно. Думаю, проводи мы вместе все время, и я бы устала от его тонкой натуры, но такого никогда не будет. А вот половину времени — с удовольствием. Иногда про себя я называю Его Высочество Его коваршейством и твердо верю, что Лерик в курсе всех интриг и течений. Но держу свое мнение при себе, ибо он не тот, с кем стоит ссориться. — Радостная встреча, ваше высочество! — Счастливая встреча, Хираз, а вы все мучаете моих драгоценных родственников! — Лерик подмигивает мне, а я в ответ сдуваю со вспотевшего лба прядь волос, показывая, что устала, как ишак у жадного торговца. — В меру моих стариковских сил. Вы выросли и стали еще сильнее, я же, увы, лишь старею и дряхну. — Только не говорите, что вам пора на пенсию, мастер, Карифа не выдержит такого удара по нашей казне. — Я думаю об этом, ваше высочество, но денежных дел мастер может быть спокойна, все же думаю я гораздо медленнее, чем двигаюсь, — смеется Хираз и добавляет: — Пока не вколочу свое мастерство в благородную молодежь, на покой не уйду. — Бедные дети, — улыбается брат. — И как их успехи? Я отвожу взгляд. Кажется, сейчас любимый брат станет свидетелем моего позора. Все же выволочку лучше получать без свидетелей. Особенно столь волнующих мое неопытное сердце. К слову, «опытное сердце» — забавное выражение, знаю многих, кому оно подходит, и Лерик в их числе. Но через три дня меня признают взрослой, и, надеюсь, брат поделится со мной своим опытом в сердечных делах. — Княжна Арис, как всегда, радует своего скромного учителя, — редкое дело, старик похвалил меня в моем присутствии. — А вот юный Шираз получает свои синяки впустую. Лерик загадочно улыбается мне. Братец, только не вздумай проверять мои успехи лично, я еще не отошла от проверки, устроенной Кисофой. Хотя, Лерик ведь не любит напрягаться, наверняка у него на уме что-то иное. Он не станет ломать нос любимой сестренке и шокировать придворных лекарей. — Шираз не старается? — Юный князь старается, но он слишком нежен для столь суровой учебы. — Князь должен уметь защитить себя и Императора, любой князь, Хираз. — Я знаю это не хуже вашего высочества, и моих умений хватит, чтобы вбить в него необходимые навыки. Но, хоть Шираз еще мал, уже ясно, что у него другая дорога. — Учту ваше мнение, мастер, но понадеюсь, что суждение преждевременно. Мальчику не хватает стимула. И он слишком ценит свои успехи в музыке. — Странно слышать, чтобы мастер искусств не поощрял чьи-то музыкальные успехи, — я тоже решила вступить в разговор. — Что ты, Арис, прекраснейшая, я весьма поощряю. Но во всем нужна гармония, и в обучении тоже, — когда Лерик произносит свою «гармонию» нараспев, сходство с маньяком Кисофой радует мое сердце. — Успехи в чем-то одном делают остальное неважным? — Не совсем. Например, юный князь не может не переживать свою физическую слабость. Но успехи в чем-то одном, когда в другом лишь неудачи, подрывают веру в свои способности, а в случае с музыкой еще и в свою полезность, что не способствует гармоничному обучению. Я буду счастлив, если милый брат подрастет и выберет музыку. Ведь к тому времени он может стать хорош и в других делах и, как воздух питает огонь, он будет питать ими свое творчество. Вдруг он станет прекрасным любовником и разожжет костер искусства прямо на своем сердце. Хираз выразительно кашляет в мою сторону. Но Лерик холодно смотрит на учителя: — Княжна совсем скоро станет взрослой. Думаю, она знает, что поддерживает в людях жизнь. Скоро она и сама оценит это. — Да, брат, скоро стану, — я произношу это почти как обещание. — С нетерпением жду, — кажется, это ответное обещание. — Все мы ждем. Старик решил, что мы слишком далеко зашли для утренней беседы. Я с ним даже согласна. Мне будет трудно сосредоточится теперь после этого не вполне невинного флирта. — А как дела с занкарским посольством? Ведь это вы курируете его пребывание в столице, верно? — Да, Хираз, я, как вы выразились, курирую этот бедлам. И мне кажется, это посольство было придумано, чтобы свести с ума одного печального шахрисского князя. — Неужели они такие варвары, как все говорят? — Что вы, совсем не варвары. Вполне воспитанные люди, конечно, на свой манер. Но я хорошо знаком с их культурой, а они все, очевидно, тщательно готовились к приезду к нам, что делает им честь. Мы не называем их господина посла боровом, они не плюют на ступени нашего Храма даров. Встреча двух культур проходит успешно. Но вот материальный аспект этой встречи не дает мне покоя. — А господин посол боров? — Да, малышка, самый настоящий. Даже нос похож на пяточек. — Неужели ее высочество Карифа на самом деле зажала ковры для украшения особняка? — Хираз явно вспомнил о чем-то веселом, а я не в курсе. — Вы уже слышали эту историю? Ковры она все-таки дала, но едва их постелили, прямо за два дня до приезда наших гостей, загорелся особняк, для них предназначенный. — Как загорелся? Такая беда, удивительно, что никто не сказал мне об этом. И многое сгорело? — Спасибо ночной прохладе и близкому морю, успели вовремя потушить. Но сгорело три ковра и две служанки. Карифа до сих пор ругается. А не слышали, потому что все держали в большом секрете. Пожар случился не просто так, пришлось звать Кисофу, он много ходил вокруг и всех пугал. Вот и молчат теперь, и правильно делают. — Сам Кисофа приходил! — удивляется Хираз. — Значит, поджигателя нашли? — Странная история, но нет, не нашли. А ведь у здания весьма хорошая защита. Явно не торговец ишаками решил нам отомстить за повышение налога. Кажется, Лерика вся эта история весьма забавляет. А она действительно странная. Если Кисофа кем-то интересуется, этот кто-то обычно долго не живет. Тем более, если этот кто-то доставил неприятности Шахрисской империи или семье Фаис. — И это только одна беда из множества. Каждый день, вот просто беспрерывно что-то случается. Я устал искать вилки и пропавших поваров, заменять случайно разбитые стекла и выяснять, почему крысиная отрава оказалась вместо соли. Интересно, почему Лерик так разговорчив и так подробен. Он не склонен сплетничать просто так, в перерыве между завтраком и массажем, как дворцовая кумушка. И, хотя оба старательно делают вид, что это заурядная беседа, коснувшаяся столь неприятных тем лишь потому, что погода уже неделю не менялась и обсуждать ее нечего, глаза моих учителей смотрят цепко и выдают аналитическую работу ума. А так как скрыть подобное для этих опытных мужчин легко, они не делают этого намеренно. В моем присутствии. Видимо, они прекрасно понимают истинную суть беседы, и именно мне стоит тщательно обдумать этот разговор и сделать правильные выводы. К тому же некоторые мысли у меня есть. Неприятные мысли. — Мастер Хираз, скоро ли освободится ваша подопечная? Я хотел бы начать ее урок пораньше. — Что ж, думаю, тогда на сегодня достаточно. Арис, наказание за недисциплинированность я определил, оно станет также небольшим испытанием ваших навыков в следующую декаду. Думаю, вам понравится. А если завтра и послезавтра вы покажете все, на что способны, я дам вам отдохнуть перед хальхикином. Мои уши в порядке? За что небеса так добры ко мне сегодня? — Спасибо, мастер, я вложу всю душу в свои удары. — Не сомневаюсь. Постарайтесь также вложить в них мастерство. Хорошего дня. Хираз поклонился нам, мы поклонились ему и остались вдвоем. Лерик подошел к стрельчатому окну без стекла, одному из пятнадцати, делавших место очень светлым и достаточно прохладным. Я присоединилась и тоже выглянула во внутренний двор. Коридор, в котором проходило мое занятие по боевым искусствам, просторный и почти всегда безлюдный, так как второй этаж этого крыла дворца используется в основном для учебных занятий императорской семьи. Занятия в самом коридоре проходят достаточно редко, в основном те, которые требуют большой подвижности или хорошего освещения. Этим летом почти все уроки с Хиразом прошли здесь, отчасти из-за жаркой погоды, отчасти из-за того, что я была достаточно хороша, чтобы драться без страховки в виде матов и на этом этапе не нуждалась в снарядах для отработки приемов. Иногда, когда никого нет рядом, я в ожидании занятия с ногами залезаю на подоконник и наблюдаю за жизнью внизу. Поэтому сейчас я покосилась на Лерика и села на любимое место, свесив ноги наружу. Брат хмыкнул и повторил мой маневр. И вот мы сидим и молчим. Я начинаю покачивать правой ногой, он тоже. Раскачиваю и левую, Лерик не отстает. Глупая ситуация. Неожиданно Лерик наклоняется и дует мне в ухо. Я замираю от неожиданности, а он двигается носом к виску и медленно втягивает воздух. Спокойно дышу, прикрыв глаза. — Ты сама составляла этот запах? — Да. — Он гармоничный, но чего-то не хватает. Чего-то твоего. Подобрать тебе? — Нет, я сама. Думаю, через несколько дней мне нужен будет новый. — Скорее всего. Боишься? — Нет, жду. — Я тоже жду. — Как ты меня поздравишь? — Ты уверена, что я буду тебя как-то по-особенному поздравлять? — Хоть не спрашиваешь, уверена ли я, что будет с чем. Скажем так, мне бы хотелось твоих поздравлений. — Хорошо, они будут. — Обнимешь меня? — Конечно. Моя сестричка официально станет взрослой. Как не обнять. — Сейчас. — Не обниму. Скоро наша игра. Я буду убивать тебя. Не могу же я убивать того, кого обнимал час назад. — Ты? Запросто. — Точно, забыл. Лерик кладет руку мне на плечо и притягивает к себе под бок. — Дать тебе мою новую смесь? — Какой эффект? — Ничего необычного. Закрепляет настроение, слегка обезболивает, приятно пахнет. Первую минуту щиплет язык. — Слишком просто для такого специалиста. — Там есть еще по мелочи ситуативные эффекты. Снижает потоотделение, особенно для ладоней, немного развязывает язык, сосредотачивает на одной теме. — Если будешь сейчас курить, давай и мне. Он достает небольшую сигаретную шкатулку, разделенную перегородками на три отсека, и вытягивает две сигареты из среднего. Я беру одну, и мы одновременно поджигаем их и затягиваемся. — Ароматная, как всегда. — Вкусно? — Пожалуй. Хотя действительно жжет язык, это отвлекает. — Я не стал убирать такой эффект. Он делает остальные незаметными для курящего. Сначала тебе щиплет язык, а потом ты говоришь. — И не потеешь, — засмеялась я. — Ага, и голова не болит, — присоединился братец. Он редко смеется, обычно лишь улыбка или ухмылка показывают соответствующее настроение. Мне приятно, что он смеется со мной. — Хочешь, угадаю, о чем ты думаешь? — А ты уверен, что я так предсказуема? — Нет, мы ведь одна кровь. Но я хочу угадать. — О чем я думаю? — Обо мне. Лерик смотрит на меня своими темными глазами с густыми ресницами, и мне уже не хочется улыбаться. Я понимаю это и снова улыбаюсь просто из духа противоречия. — О тебе, Лерик. Есть в нашем роду запоминающаяся деталь внешности. Большинство в семье Фаис — типичные шахриссы: темноволосые, смуглые, кареглазые. Но от кого-то из предков-иностранцев из поколения в поколение переходят и светло-серые глаза, что странно. Достались они и дяде Хазифе, и мне. Обычно дети смешанных браков похожи на южан больше, чем на светлую родню, а у нас такое устойчивое и яркое сочетание. И слишком редкое в Шихре, что не всегда удобно, ведь мы часто выходим в свою столицу инкогнито. Лерик же больше похож на отца, у обоих глаза густого, почти черного цвета, как кровь земли, которой славится наша страна. Но брата с его утонченной внешностью я считаю улучшенной версией. Сама я не столь интересна, если бы не глаза. А Шираз, наш младший, должен вырасти исключительным красавцем, но я стараюсь не завидовать. — Даже не буду спрашивать, что именно ты обо мне думаешь. — Что, совсем не любопытно? — Какая разница, любопытно ли. Важно лишь, что я не буду спрашивать и не узнаю. — А если я просто так скажу? Из вредности? — Не скажешь. Действительно не скажу. Снова молчим. — Я знаю один маленький секрет Кисофы. Рассказать? — Шутишь, что ли. Узнать секрет Кисофы. Рискнуть жизнью просто так. Конечно, рассказывай. — Секрет этот связан с тобой. — М-м-м, еще интереснее. — Наша Тень будет учить тебя обращаться с новым оружием. Но при одном условии. — Что за условие? — Узнаешь, если угадаешь, что за оружие. Есть подсказка: одно такое давно на тебе. Из оружия у меня плеть, но она не новая для меня. Яды в кольце и в серьгах не подходят. Рубашка, шаровары, широкий пояс, обтяжка груди, домашние туфли, заколки, два кинжала на бедрах. Совсем ничего подходящего. Если «оружие» не иносказание, то его на мне нет. Если это была аллегория, то трактовать можно широко, долго гадать буду. — Не знаю ответа. — Назови особенность своей прически. Кажется, я понимаю. После той истории с лисом, Кисофа начал обращать на меня внимание. Наверняка и до этого обращал, он из тех людей, которые знают ценность любой информации, да и не мог он не замечать и не интересоваться членом своей семьи, которой посвящает жизнь. Но он позволил мне увидеть, что обращает на меня внимание. Для меня он тоже стал особенным, хотя детей редко интересуют взрослые. Через полгода был Хиширим — праздник цветения — и он сделал мне подарок. Я не готовила подарка, что поставило меня в неудобное положение. И Кисофа сказал: «Подари мне прядь своих волос». Я уже собралась отрезать, но он добавил: «Оставь ее на голове, мне ни к чему хранить твои волосы. Наоборот, ты не отрежешь ее, пока я не скажу». И заплел мне косичку на затылке. Я потом еще спрашивала, можно ли ее переплетать, на что получила разрешение нового владельца. Теперь волосы его, а забочусь о них я. Эти девять лет меня регулярно стригли, и косичка теперь в два раза длиннее остальной прически. Обычно я использую ее вместо ленты, подвязывая ей хвост или косы. Что ж, особого оружия в длинной и тонкой косичке не спрячешь. Я знаю лишь один вариант. — Косичка. Удавка. — Да, малышка, удавка. Сколько лет ты растила свое оружие? — Девять. Он это что, еще тогда задумал? — Наверное. Это же Кисофа. Но вообще идея хороша. И всегда можно объяснить какой-нибудь клятвой или обетом. И куда угодно пронести. — Да, я оценила идею. — Угадаешь условие обучения или сказать? — Теперь угадаю, пожалуй. Косичка принадлежит ему. А он — наш убийца. Он может отрезать эту прядь. Или оставить. Если я выберу такой же путь служения Императору, он научит меня работать удавкой, если иной — отрежет потенциальную удавку, оружие убийц. Верно? — Хорошая девочка, возьми сигаретку. Все верно. Разве что путь служения не обязательно такой же. Зачем нам две Тени. Но как минимум пересекающийся. Сидим, затягиваемся разнотравным дымом. Я думаю. Лерик молчит. Но недолго: — Как тебе такой секрет? — Секретом для меня он оставался бы недолго. — При соблюдении условия. — Разумеется. Это то, чего я хочу. — Уверена, малышка? — Уверена, братик. Я выбрала этот путь давно. — Ты не разделяешь всех увлечений этого психа. Почему же ты думаешь, что тебе подходит такая судьба? — Многие разделяю. Мне тоже нравятся мужчины, например, — подмигиваю. — Лерик, я понимаю, что это будет шакалья жизнь. Но такой человек нужен нашей семье. Я прохожу соответствующую подготовку. Главное, какой будет моя сила. Если она совсем не подойдет, придется думать. Либо если ее не будет вовсе. — Все-таки боишься. — Жду. — Тебе пора идти. Арис ждет арварис. Сколько времени дать? — Хираз меня здорово помучил. Если можно, я бы добавила к ванной и завтраку короткий массаж. — Хочешь, чтобы я его сделал? — Мой порочный брат. Я предпочту оставить твое предложение и однажды им воспользоваться. Но не сегодня. — Договорились, моя разбалованная сестра. Два часа. — Нари Фахита, сколько можно повторять, не носи мне молоко! — Простите, госпожа, я снова забыла. Нари извинилась с самым независимым видом. Так, чтобы упрямая княжна понимала, что виноватой старая служанка себя не считает. Ведь Нари Фахита ухаживала за Арис едва ли не с пеленок, была к ней искренне привязана и всегда заботилась о ее пользе. А молоко необходимо всем детям, это знает даже приблудная кошка на кухне, не подпускающая к своим котятам никого, кроме кухарки. И ту лишь на минуту, налить такого вкусного молока. Арис же от напитка отказывается с детским упрямством, которое лишь доказывает, что княжна еще почти ребенок, и молоко ей будет очень полезно. — Забыла, как же. Нари, не люблю я его, пить не буду, и не носи. — Ариша, кровиночка, так ведь вкусно и польза большая. — Тебе вкусно, ты и пей. Служанка намеренно шумно вздохнула. Совсем скоро в семье будет большой праздник, княжна справит свое четырнадцатилетие, что вызывало у Нари Фахиты противоречивые чувства. По шахрисским законам знатная девушка этого возраста после хальхикина, обряда посвящения, считается достаточно взрослой, чтобы выходить замуж с одобрения родителей или Императора, распоряжаться частью наследства, если она сирота, работать, если она или ее родители изъявляют такое желание, а также появляться на мероприятиях в четвертую стражу после третьего часа. Это радовало Нари. По традиции на хальхикин или после него рожденник выбирает собственных слуг. На самом деле в большинстве благородных семей этот выбор делает глава семьи, нанимая новую прислугу загодя или переводя горничную помоложе из общего штата в личный штат нового хикина. Но Фаисы, по слухам, положившие начало этому обряду, всегда позволяли своим хикинам самим выбрать приятное окружение и доверенное лицо. Слишком многие из детей Рвущей Крови имели тайны большие, чем первая влюбленность, и дела значительнее похода на рынок. Это печалило Нари. Она сорок лет служила императорской дому и давно обеспечила себе безбедную старость, своим внукам образование, а детям еще и собственное жилье. Но развитое чувство долга и искренняя привязанность к семье правителей не позволяли ей уйти со службы. Устроиться во дворец для обычной женщины, год как приехавшей из глухой степи в столицу, жившей с сыновьями в лачуге и чистящей рыбу на рынке, было бы невозможным, но, видимо, боги наградили ее за сильный характер и устроили судьбу степнячки самым неожиданным образом. Тридцатилетняя беднячка спасла жизнь самому императору, чем гордится до сих пор. И никто из Фаисов за все эти годы не стал ее огорчать тем, что большой угрозы для Фаркиля, сильного и осторожного воина, имевшего страсть к тайным ночным прогулкам, банда пьяных наемников не представляла. Император оценил смелость и доброту Нари Фахиты и принял в ее жизни участие. Женщину позвали работать во дворец и, пока новая служанка мыла пол тронного зала и благодарила богов и ночного незнакомца, навели о ней справки. Ни одна проверка не выявила в Нари ничего подозрительного более, чем сам ее переезд в столицу, который оказался легко и печально объясним. После чего новая служанка повторно увидела своего благодетеля, на этот раз на троне. Женщина долго смущалась, плакала и отказывалась, но Фаркиль Фарисаил Фаис взял с нее клятву кровью, своим высочайшим приказом назначил няней императорских детей и поселил в детском крыле. Сыновья няни отправились в лучший интернат Шихра, курируемый правящей семьей, что разлучало их с матерью на восемь дней декады и давало им шанс на достойную работу в будущем. За сорок лет дворцовой службы она выучилась грамоте и основам наук, узнала сказки множества народов, вышла замуж за главного конюха, освоила три сложных техники вышивания, вырастила заморский цветочный куст и почти всех активных сейчас членов правящего дома. И в ближайшие годы покидать свой пост, чтобы в покое вышивать под любимым кустом, не хотела и не собиралась. Что ж, Нари Фахита теперь видная женщина во дворце, и вес ее слова сравним лишь с ее собственным весом. Молодая княжна всегда была среди тайных любимчиков Нари. Надо заметить, что странным образом любимчики служанки становились и любимчиками императора, как прошлого, так и нынешнего. Их вкусы разошлись лишь раз на Кисофе, который мало у кого вызывал симпатию и остался непонятым собственной няней. Арис же по мнению опытной служанки ждало большое будущее, но это совершенно не значило, что нужно торопиться со взрослыми обязанностями и отказываться от молока. А грядущее назначение новой личной прислуги практически исключало участие Нари в жизни княжны, что вызывало повышенную опеку и суетливость няни. — Не торопись кушать, Ариша, жуй хорошо. Вода еще горячая. Приказать набрать ванну? — Нет, пускай несут в душ. И достань ту душистую воду, которую привезли из Нилеи. Она приятно холодит. Помнишь, ты мне рассказывался каридские легенды. Линта — девушка с горы, растоптанная ревнивой богиней, превратившей ее в цветы. Это растение назвали линтой, именно оно дает охлаждающий эффект. Жаль, что у нас совсем не растет. Напомни приказать, чтобы закупили у травников побольше самой линты и линтового масла. — Я сама распоряжусь. — Спасибо, Нари, ты меня очень выручишь. Я что-то слишком устаю последнее время, совсем забываю о таких мелочах. Месяц, как заказала наряд, который давно хотела, так мне портной уже три комплекта сшил, а я все не заберу. — Так что молчала, кровиночка, я все тебе принесу. — Не годится, там необычный костюм, я сама рисовала эскизы. Хочу всех удивить. — Эх, мучают тебя без пощады, а ты и рада. Зачем тебе столько обучения. К чему девице вечно ходить в синяках. Столько разных дорог перед тобой стелется, лишь выбирай, а тебе подавай самую трудную. — А тебе дай волю, так ты меня сразу замуж отдала бы. — Не отдала бы. Я знаю, у тебя сердце для других дел бьется. Ты еще не скоро успокоишься, чтобы о собственной семье думать. — Правильно, и без меня хватает невест. — Но драки — не женское дело. Не хмурься, я понимаю, что княжна должна уметь себя защитить. Но я же вижу, тебя для другого готовят. Ни одну княжну на моей памяти так не мучили. Твоя тетка Алифа, с которой редкий воин совладает, никогда в крови на полу не валялась. И не всякий князь так старался. Ты такая способная девочка, не твоя это дорога. — Ох, Нари, мы так поссоримся. Я ценю твою заботу, но дорогу выбираю сама. — Неужто хочешь, как князь Кисофа, руки в крови топить? — И все-то ты подмечаешь. — Даже не думай! Женщина жизнь дает, а не отнимает. Одно дело война, и то беда страшная. А политика, государственные тайны, тебе от этого никуда не деться. Еще грязь на сердце множить, это совсем другое. Ничего хорошего от жестокости не приходит ни душе, ни разуму. Кисофе порой в глаза посмотреть страшно, бедному. Или думаешь, ему ничего душу не рвет? — Ох, Нари, смешная моя. Кто, кроме тебя, его так непосредственно пожалеет. А про дороги, славная, никогда наперед не скажешь, верно? Пока у меня такая дорога, ошибусь с направлением — просто сверну на ближайшем перепутье. Считай, что у твоей маленькой госпожи большая блажь. — Стала бы ты лучше азири, кровиночка. — Все, довольно! Няню беспокоило даже не столько будущее своей подопечной, сколько ее репутация. Старая служанка не верила, что правитель поставит жизнь способной молодой княжны под большую угрозу. Ее не сделают просто убийцей или шпионкой. Среди императорской крови мало таких, у кого только одно занятие. Даже Кисофа, всегда занятый, незаметный и мало знакомый простым жителям, официально князь-мастер судебных дел, вместе с братьями отвечающий за правосудие на высшем уровне. Почти на всех важнейших дворцовых постах или кровь, или кровь от крови, то есть родственники. Хотя есть и такие, кто ведет светскую жизнь без должностей, но глупо думать, что они заняты только этим. Самые знатные и богатые жители империи, торговля, религия, гильдии, управы столицы и мест, наука — везде нужны свои глаза и уши, подкрепленные силой длинных рук. Как ни многочисленна императорская семья, на все стулья им не сесть. Но сотни талантов, которых она породила и многих из которых сохранила в тайне, позволили прочно удерживать власть уже тысячу лет и превратить нищий пустынный край в богатую страну, во многом превосходящую другие. И пускай равных Фаисам шахриссов нет, недовольные есть везде, как и желающий узнать тайны их силы. Потому Хазифа Азираил не направит племянницу в русло малой пользы. Если княжна захочет работать, занятия ей найдутся. Даже если она будет заниматься неожиданными для знатной девушки вещами. Но посторонним знать о боевых талантах Арис ни к чему. Стоит просочиться в чуткие уши богатых семей намеку на острые зубы княжны, как жизнь ее сильно усложнится. Богатые девушки, думающие о нарядах и украшениях, привычнее и приятнее глазу. Все же, что простительно Кисофе, князю и мужчине, не подобает княжне, девице и почти ребенку. Даже Лерик держит свои опасные таланты в тайне, хотя среди слухов о нем, ходящих среди знати, есть близкие к правде. Да что говорить, такие слухи есть и о Карифе, сварливой хранительнице казны, и о самой Нари. И все же лучше княжне отказаться от оружия и ядов и сосредоточиться на науке. Наверняка из нее выйдет достойная азири, несмотря на спад силы в последних поколениях семьи. Девушка тем временем закончила завтракать и, отослав Нари Фахиту, отправилась в душ. Тело ее ныло, но на купание с помощью служанок времени не было. Княжна сняла пропитанные потом одежды и кинула их в корзину. Обычно она сперва мылась и завтракала голой, чтобы тело и волосы обсыхали, и нарушала этот порядок, лишь если была сильно голодна после тренировки и имела достаточно свободного времени, как в этот раз. Ванная комната княжны не отличалась особой роскошью на фоне ванных комнат других князей. Но любой шахрисс, случись тому в ней оказаться, сразу признал бы во владельце человека знатного и богатого. О богатстве посетителю говорил резной мрамор с растительным орнаментом, золоченые ручки чаш для омовения, обилие стеклянной посуды. Знатность обладателя выдавали такие детали, на которые удачливые купцы редко тратят свое золото: объем ванны, слишком большой для страны с водой дорогой настолько, что ее дарят, современный душ с баком, спрятанным за декоративной панелью, наличие унитаза, а, значит, и канализации. Количество всевозможных настоев, отваров и мазей, а также массажный стол, — все это предполагало прислугу, что тоже не походило на купеческие обычаи. Прислуга в лице двух девушек приятной внешности уже ждала свою госпожу. Если княжна мылась в душе, то помощь ей требовалась лишь с уходом за длинными волосами, но сегодня она отказалась и от этой малости. Потому работа ждала служанок после омовения княжны. В ожидании этого они стояли молча и неподвижно. Когда княжна отжимала волосы, вытиралась и ложилась на стол, также не проронили и звука. Наверное, это были самые молчаливые служанки во дворце, полном прислуги, и так не слишком склонной к разговорам. У девушек были усечены языки. Столь радикальное решение вопроса болтливости не было обычным для дворцовой безопасности, где секреты охранялись клятвой крови. Увечье сестры получили, когда оскорбили царька соседнего стана, захватившего их родной, убившего отца — тоже царька — и потребовавшего самых красивых девушек в жены. Такое наказание было обычным для жестоких степных нравов. Когда их родные места присоединили к Империи, рабынь не освободили, а увезли на столичный рынок. Им повезло попасть во дворец, где сестры стали женскими массажистками. Мужчины же предпочитали для массажа других слуг: либо девушек, способных к нормальной речи, либо мужчин, способных тщательно продавить уставшие мышцы. Арис планировала вскоре добавить к услугам этих девушек, хорошо знающих ее косметические потребности, способного массажиста-мужчину, так как даже сильные девичьи руки не были сильны достаточно для тренированного тела княжны. Рабыни об этом знали и не волновались о потере работы, они не были личными служанками, а во дворце достаточно женщин, кроме княжны в синяках, как они прозвали госпожу на своем жестовом языке. Служанки сбрызнули волосы Арис цветочным отваром и пригладили ореховым маслом. Эта грива часто мешала подвижной девочке, но была главным украшением ее внешности. Длинные волосы в жаркой стране позволяли себе лишь знать, богатые торговцы, азири и незамужние девушки любых сословий, если им хватало средств и времени ухаживать за своей красотой. Климат столицы, расположенной на морском берегу, до которого пресная вода доходит лишь по длинной трубе, проложенной под песками от ближайшей пустынной реки, был очень влажным, но эта влага лишь делала растительность здесь чуть менее скудной. Канал позволил засадить Шихр неприхотливыми деревьями, разбить у дворца зеленый сад и разместить по городу пару десятков фонтанов в разных районах, чтобы обеспечить населению необходимый минимум бесплатной воды. Этого было недостаточно для крупного города, если б не гильдия азири воды, превращавших морскую воду в пресную. Гильдия ежедневно поставляла и продавала воду, тщательно оберегала свои секреты от населения и преуспевала, не покушаясь на большее под бдительным контролем имперских служб. Часть воды отправлялась в пустыню, воздух которой вне берега был сух, а территория велика. Жители пустыни селились возле оазисов и редких рек, нужды кочевников и гарнизонов обеспечивались колодцами, и опресненную воду туда возили в основном к местам, где колодцы мельчали или были засыпаны после бури. Даже для нескольких пустынных городов услуги ши-азири были слишком дороги, и гораздо выгоднее было устроить своим городским азири роскошную жизнь, чтобы те следили за каналами и трубами от рек, как за собственными детьми. В степной части Империи воды было достаточно и влияние водной гильдии почти не ощущалось. Подобные трудности вносили особенности в жизнь людей, из-за чего шахриссы казались иностранцам весьма экзотическими. Смуглая кожа, легкие одежды, женщины, ведущие дела, сильные гильдии — по отдельности это встречалось во многих странах, но в совокупности с другой религией и традициями, а также высокой образованностью населения, удивляло гостей Шахрисса и заставляло отказываться от некоторых привычек. Одной из таких особенностей была популярность коротких стрижек у бедных женщин и длинных волос у богатых мужчин. Хотя почти все и всегда заплетали волосы в косы разной сложности и покрывали тканями, что несколько сглаживало разницу в общественных местах, дома при посторонних многие меняли прическу, следуя традиции демонстрации гостям волос, а значит и статуса. Знатные шахриссы и, в особенности, шахрисски, также любили прическу из собранных в высокий хвост волос, а две противоположности — распущенные или сложно уложенные волосы — оставляли для различных церемоний, особенно вечерних и ночных. Дневная жара нещадно путала волосы и заставляла обливаться потом, что сильно уменьшало привлекательность. И даже умасленный высокий хвост был очень капризным для ветреной погоды. Арис ждали дела во дворце, мрамор которого давал желанную прохладу. Она могла бы оставить волосы распущенными, но выбрала свой любимый хвост. Он подчеркивал многочисленные сережки в ушах и гордый разворот плеч. А в сочетании с ее обычным простым нарядом — еще и характер княжны. Но для сегодняшней игры и грядущего хальхикина девушка придумала особенный вариант традиционных шаровар и рубашки, и хвост его отлично дополнял. Арис считала массаж одним из главных удовольствий и знала, что тяжелая работа делает наслаждение лишь более полным. И, желательно, ежедневным. Как можно сопротивляться такому искушению? Поэтому в дни отдыха она могла часами лежать на столе и старалась не думать о том, что у служанок скоро отвалятся руки. Сейчас массажистки разминали девушку тщательно, не пропуская ни одного участка. Если массаж выполнялся одним человеком, княжна всем телом следила за его движением, но когда работа велась в четыре руки, было слишком много ощущений и удерживать на них внимание не хотелось. Зато это было прекрасное время для размышлений. Сегодня ее голова была занята целым сонмом кружащихся мыслей. День рождения и загадочный ритуал в Сердце Пустыни, неизвестно, где расположенном, там она получит свою силу Фаисов. Что за испытание ей предстоит и насколько велика будет ее сила. Каково ощущать себя одной из сильнейших азири мира. Что скажет Лерик о ее наряде. Что за история с занкарским посольством. Как совладать с непослушной плетью. Одна за другой они укладывались в голове, и княжна успокаивалась. Арварис нельзя держать на втором плане сознания. Как бы удачно не складывалась партия, самонадеянность может погубить игрока. Да и сама Арис восторгалась игрой войны, простой и совершенной, любила напряжение битвы с хорошим противником и не хотела идти на предстоящую партию без должного сосредоточения. Массаж позволил ей очистить разум, чувства теперь были холодны и прозрачны, как алмаз в родниковой воде. С таким настроением стоит отправляться на игру, чтобы на пороге замереть в предвкушении. Арварис — это битва ума и воли. Не знаю ничего похожего на эти двери. Сотни плашек дерева разных пород набраны в мозаику без сюжета и без орнамента. Среди них нет ни одного равного другому формой или размером, они разного возраста и качества, гладкие и блестящие, треснутые, изрытые червоточинами, чем-то пропитанные, какие-то с резьбой и инкрустацией, а иные с вмятинами. Это двери войны. Дерево, дорогое в пустыне, в них и вовсе бесценно. Но при этом не стоит и шафика. Куски сломанного оружия и щитов, осадных башен, виселиц, катапульт. И досок арвариса. Эти двери — битвы, которые мы выиграли и проиграли. Лерик делал их сам, тогда он был старше на два года, чем я сейчас. Вскоре после своего хальхикина он начал часто уходить куда-то на час или несколько дней. Никто не сказал мне, куда исчезал мой любимый брат, все решили, что это связано с его новыми обязанностями. После он месяц пропадал в мастерских, весьма всех озадачив, но держал в секрете, зачем он там. А потом в игровом зале появились новые двери. Лерик часами сидел на окне коридора у входа в зал и молча смотрел на каждого, кто подходил к ним. Я тоже приходила сюда. Невозможно было понять, о чем он думал, глядя нам в глаза, в его зрачках не пряталось любопытство, ненависть, презрение, любовь. Так спокойно и отстраненно часто смотрят звери. Под этим взглядом неясно было, как вести себя, как дышать, как прятаться. Насколько я знаю, никто тогда не попытался разрядить обстановку шуткой. И двери, и князь, который поработал столяром, хотели тишины. Поэтому многие осматривали вход, делали комплимент создателю и быстро уходили. Другие, посмотрев на двери, проходили внутрь играть, и брат шел за ними. Не знаю, как прошли их игры, но понимаю, почему они не говорили об этом. Я тоже не говорила. Не игра привела меня в зал, а страх. До шести лет заставить меня спрятаться от Лерика могла только необходимость провернуть какую-то детскую шалость. Брат всегда баловал меня, прикрывал и утешал. У этих дверей я поняла, что не знала его. Мой ближайший родственник, мой лучший друг смотрел на меня, как на чужую. Я держала выражение лица спокойным, а когда поняла, что вот-вот заплачу, отвернулась. И открыла дверь. Но незнакомый брат встал и прошел за мной. Он больше не смотрел мне в лицо, а я переводила дыхание и следила за ним, как за хищником. Лерик устроился на полу у доски, мне оставалось лишь сесть напротив. И тогда он снова посмотрел на меня. В его глазах плескалось море чувств, в котором я тонула, не смея отвести взгляда. Это было море в бурю, опасное, черное. С каменным лицом, с блестящими глазами, выпрямив спину и расслабив руки напротив меня сидел враг. Меня научили игре в три года, потому в шесть я играла не хуже некоторых взрослых. Но обучающие игры мягче настоящих, в них учитель оставляет слабости, которые нужно атаковать, а сам разбивает ненадежные группы, заставляя совершенствовать защиту. В такой игре ты чувствуешь, что противник гораздо сильнее тебя, но горишь желанием победить, выжить, доказать. Я полюбила арварис, почти не сбегала с уроков и играла с удовольствием, гордясь своими успехами. Брат, который рано стал одним из лучших игроков, изредка устраивал партии со мной, в которых был мягок и аккуратен, позволяя мне атаковать, но не выигрывать. В зале с новыми дверями из старого дерева он раздавил меня, как таракана. Ничтожество, бросившее вызов богу, вот кем я чувствовала себя. Он подавил меня еще до начала игры и на протяжении всей этой унизительной партии возвышался, как скала, с которой катятся камни. Каждый камень сминал мою атаку, разрывал защиту, подавлял влияние и превращал занятую территорию в слабые разрозненные группы. Лерик был ужасен и совершенен, все его движения по карте были бесконечно выше моих и не имели слабостей, каждый ход говорил мне: «Сдайся!» — и я сдалась. Брат вышел из зала молча, оставив меня плакать от бессилия. Когда я уходила, он снова сидел на окне и не взглянул на меня. Через месяц дядя назначил Лерика дворцовым Мастером игры, а отец позволил мне у него учиться. Обучая меня, брат снова был утонченным, мягким и точным, но я уже знала, что скрывается за его сонным спокойствием, и поставила целью воспитать в себе волю, способную его победить. С тех пор каждая игра — это шаг к цели, ступенька лестницы, ведущей в глубины разума; каждый ход — движение души, которое нужно осознать. И сейчас состоится новая партия с лучшим учителем, любимым братом, доверенным другом и богом, спрятанным внутри него. Почти все наиболее яркие поступки в повседневной жизни, отступления от явных и неявных общественных стандартов мы совершаем не в простом подчинении эмоциональному порыву, который так удобно становится объяснением для непосвященных, нет. Если речь — язык разума, то поступки — язык нашей души. То, что воспитанные люди зовут «некоторой оригинальностью», это письма, отправленные тому, в ком было услышано душевное созвучие, словами выразимое лишь лучшими из поэтов, на языке словесном переводимое в грубый ряд комплиментов, в недостойную лесть. Бывает восхищение другими такого рода, когда оно протягивает между вами нить понимания, и ты обличаешь его в поступок, как в шифр, который лишь избранные смогут разгадать. Сложность шифра твоего поступка второстепенна, важнейшим является прочтение письма адресатом. «Я здесь, и ты видишь меня. Я делаю странное, но знаю, что ты поймешь мой мотив, увидишь движение души. Потому что тебе знакомо, ты такой же. Ты поймешь, потому что ты можешь понять». Особенно часто мы устанавливаем подобный контакт с людьми малознакомыми, но уже близкими нам в наших мыслях. Не зря ведь говорят: «Влюбленные — уже дураки» — начало их отношений лежит в поступках-письмах. А порой мы шлем эти письма совсем незнакомым нам или даже придуманным близким. Так солдат идет на подвиг думая о великом генерале, так пускает газы во время обеда богатый старик, уставший от смотрящих ему в рот наследников, так отрезает свои косы девушка. И тот, кто получил письмо, прочитал за шифром поступка душевное движение и написал в ответ, занимает место в нашем сердце, повышает свою ценность среди всех прочих людей. На мне сегодня оригинальный наряд. Придворный портной был явно рад моему приходу, наверное, устал прятать секретный заказ. Наряд этот точно как те, что я ношу ежедневно в последнее время, даже ткань такая же, отличается лишь цветом. Широкие шахрисские шаровары до середины икры и рубашка с круглым вырезом, чуть открывающим ключицы, достаточно свободная, чтоб тело охлаждалось, но не мешающая рукам. Рукава сейчас не собраны, наручи для этого костюма я еще не заказывала. Да и ни к чему сейчас кожаная броня, пусть и минимальная, но изрядно досаждающая в жару. Тонкая ткань, прочная. Это вид шелка, но он не блестит как тот, что предпочитает знать, почти не прозрачен, хорошо впитывает пот и очень крепок. Похож на самый простой и дешевый шелк, из которого некоторые знатные особы шьют лишь постельное белье и домашнюю одежду. Хотя для повседневной он больше популярен, ведь любой шелк дорог. Но в эту ткань добавляют нити из паутины какого-то диковинного северного паука, дорогие безмерно. Специально узнавала. Собственно, рулоны этой материи во дворец поставляются от занкарских торговцев шелком по особому заказу, и вряд ли еще кто в