Первая фраза рассказа, как ей и положено, никак не даётся. Не хочет ставиться на своё законное, первое место. Можно начать просто: "Рано утром я вышел от Юли", или: "Было ужасно холодно, когда я возвращался домой от своей девушки". Но тут же придётся объяснять кто такая Юля, кто она, та девушка, от которой я возвращаюсь рано утром. Тем более, в такой собачий холод. И придётся говорить о ней и только о ней, а не о поездке по утреннему городу в автобусе N187, о чём я, собственно, и задумывал рассказать изначально. Можно, допустим, и вовсе не упоминать о Юле, а начать сразу с поездки, с покрасневшего от холода лица пожилой женщины контролёра, - автобус только что вышел на линию и в салоне едва ли теплее, чем на улице. Она дышит на ладони, пытается согреть их, берёт у меня деньги, отрывает билетик. Я устраиваюсь у окна, прячу руки в холодные карманы куртки, и тут же понимаю, что сел неудачно. Автобус останавливается, прямо за моей спиной открывается дверь, и ледяной ветер набрасывается на затылок. Я поднимаю повыше воротник. Можно, конечно, пересесть, автобус совершенно пуст, но вставать не хочется. Я не знаю, на какой остановке выйду. Может быть, на следующей. Пересаживаться имеет смысл, когда точно знаешь, куда и зачем едешь, расчётливо, обстоятельно выбираешь место, где удобнее, где меньше дует и нет опасности простудиться. Пересаживаться имеет смысл, если ты нормальный человек, с нормальными заботами и ясными целями. Я абсолютно не знаю, куда еду и не очень-то боюсь заболеть, поэтому остаюсь на месте. Появляться первые пассажиры. Тяжело поднимается по ступенькам автобуса полная женщина в чёрном кожаном плаще, с лохматым пуделем на руках. Пудель часто дышит, у него изо рта вылетают маленькие облачка пара.
Автобус неспешно поднимается по мосту Александра Невского. Воскресное утро. Холодное солнце над Невой, купола Лавры поблескивают синим инеем. В голове крутится название рассказа: "Автобус N187". Кажется, это уже сотый, тысяч?ый раз, когда я выхожу от Юли и вот так же бесцельно еду в автобусе. Почему именно сегодняшнее утро должно стать причиной для рассказа. Что случилось? Или должно случится? По всем законам драматургии, в рассказе обязательно должно что-то произойти. Десятки утр выходил человек от девушки, садился себе спокойно и бесцельно в автобус и в голову ему не приходило написать об этом рассказ, а сегодня вдруг раз, и решил! С какой - такой стати? Чем это утро отличается от других? У детей, в закрытом теперь уже кинокружке, где я преподавал весь прошлый год, я без конца спрашивал: "В чём центральное событие рассказа? Где завязка, кульминация, развязка?" и всё такое прочее, нудное и, безусловно, важное. Мне это вдалбливали в институте 15 лет назад, потом уже я вдалбливал своим ученикам, втайне, как и тогда, в молодости, уверенный, что можно и без всей этой мути обойтись. При наличии таланта, естественно. Талант, это само собой, о чём разговор. Настроение. Атмосфера недосказанности, обрывки разговоров, печаль... Рассказ без начала и без обязательного финала. Как речь, в тот момент, когда удаётся разговориться, и слова сами находят друг друга, появляются смыслы, о которых догадывался, но не знал, к а к сказать, и вот к а к - т о сказалось. Конечно, я сам себе противоречу. Когда дети мне говорили нечто подобное, я спорил с ними. Изо всех сил спорил, до ожесточения. Я слишком хорошо знаю, что надеяться на талант и на "атмосферу" - пустое дело. Конечно, мне ещё повезло, что они маленькие, немного читали, мало смотрели фильмов и не могут, этак, ехидно прищурившись, спросить: "А вот Битов, например, или Отар Иоселиани. Где у них-то завязки-развязки, драматургические конфликты? А, Андрей Вадимович? Где?" Именно так мы спрашивали у своего преподавателя, заранее зная, что ответить ему нечего. Он сейчас же начинал доказывать, мол, и у них всё это есть, только очень глубоко, настолько глубоко, что нам, бездарям и не снилось. И его беспомощность так была видна, и так похожа на мою. Талант, он на то и талант, чтобы ломать схемы - заученно скажет кто-то из моих недорослей. И лёгкий укор. Укол. Незаметный такой намёк - вы потому и преподаёте, что сами не сумели ничего написать, или снять достойного. У вас нет таланта, а только схемы, которые вы усвоили и теперь забиваете ими наши светлые головы. И будет прав. Или это только моя мнительность? Я не знаю. Во всяком случае, мы именно так и думали 15 лет назад, когда все были безусловно и оглушительно талантливы. И какие уж тут завязки - развязки!
Автобус сворачивает на Старо-Невский. Мне вдруг захотелось выйти здесь и проверить свою кредитную карточку. Банк буквально напротив остановки. Вчера на карточке было пусто. Воскресным утром деньги не могут появиться на ней по определению. Но всё же я едва не выхожу из автобуса. А вдруг?! А вдруг - лейтмотив всей жизни. Тайная надежда на чудо, на обстоятельства, на атмосферу. В юности бывало так, что целые часы, дни, недели становились временем чудес, совпадений и удач. Сейчас - всё наоборот. Целые часы, дни, недели - всё наоборот. Я еду дальше. Даже хвалю себя за то, что не вышел, что перестал надеяться на глупые чудеса. И можно вернуться к рассказу, придумать, наконец, завязку, понять с чего же всё начнётся.
Может быть, с того, что Юля помахала мне рукой из окна, когда я шёл от её дома к остановке. Впервые за четыре года. И я помахал в ответ. Что это? Холодок при ра?ставании и попытка как-то его сгладить? Или новая традиция? Не знаю, более того, - я ведь не собирался писать о Юле. Автобус, путешествие холодным воскресным утром, редкие прохожие на улицах, рекламные щиты, витрины, огни светофоров - вот о чём я собирался рассказывать. О том, что происходит между делом и составляет основную часть нашей жизни. Вот здесь, м е ж д у делом, она и проходит. В автобусе, в метро. Между одним домом и другим. В размышлениях о всяких глупостях и важных мелочах. Да, вот вам и событие! Сегодня утром перевели часы! И сейчас, в автобусе, не девять утра, а восемь. Вернее, не восемь, а десять. По старому - десять. А по-новому - девять. Вот я уже и запутался. В такой день очень велика вероятность ошибки. Совершенно нельзя доверять часам на улице. Они и так часто врут, а теперь, - кто знает, перевели их - не перевели? Кто этим занимается? Не запил ли тот, кто их должен переводить, тем более, что вчера была суббота, а может, никому до них и дела нет, до часов на улице? Вот они, сколько уже промелькнуло за окном, и все показывают разное время. Я точно знаю, что перевёл свои часы, но, доставая телефон и вглядываясь в экран, каждый раз спрашиваю себя: "А перевёл ли я их на час назад?" Я не уверен в себе. Даже в таком простейшем вопросе, как завязка рассказа. Уже две страницы написаны, всё не доберусь до неё. Хорошо, завязка в том, что люди помахали друг другу руками. Ему 37, ей 23. Знакомы уже 4 года. Он выходит из её дома с утра пораньше, чтобы чего доброго не встретиться с её родителями. Почти сбегает. Вот и конфликт. Мужчина и девушка долго встречаются, но никак не могут решить, что же им делать дальше. Постоянное нервное напряжение, с лёгкими короткими паузами, когда они на минуту забывают о неопределённости своего положения и удивительно легко разговаривают друг с другом. Но такие паузы всё реже. Напряжение становится обыкновенным их состоянием. Сегодня было то же самое, привычное, и она помахала ему рукой, чтобы дать знак: всё-таки всё у нас в порядке. Не обращай внимания. Просто такое утро холодное и на работе устаю. И он помахал рукой - да, да, всё в порядке. Конечно, сейчас трудности, работы нет, и даже кружок закрылся, деньги давно кончились, но всё исправится. И оба они верят в это, когда машут руками. И обоим становится легче.
Потом он едет в автобусе и думает о ней. Но это неправда, он же не всегда думает о ней. Скажем, когда смотрит на часы, или расплачивается с контролёром. Или рассматривает входящих в автобус людей. И в то же время - ощущение, что постоянно думает о ней. Всё время - мучительное желание разрешить какой-то "последний вопрос". Самый главный вопрос. Как у Достоевского, ими одинаково любимого. Есть обязательно главный вопрос. Словно присутствие этой мучительной, неразрешимой составляющей - необходимое условие их жизни. Так кажется со стороны. Словно я смотрю на самого себя в окне автобуса и пытаюсь понять, что у этого человека происходит внутри. Вот я (он) выхожу на остановке, напротив Елисеевского магазина. Оглядываюсь по сторонам, словно пытаясь понять, - куда мне идти. Смотрю, в который уже раз, на часы. У спуска в переход, рядом с кафе "Или" стоит какая-то странная публика. Стройная девушка в высоких чёрных сапогах и золотистой маске, прикрывающей лицо. Молодой человек с хвостом чёрта и в чёрной одежде. Что здесь происходит? Снимается кино? Ночные посетители всё никак не разойдутся? Я бы остановился посмотреть, но уже останавливаются другие прохожие, и я иду дальше, не могу находиться в толпе. Закуриваю. Что бы могло стать кульминацией рассказа? Наивысшей точкой напряжения? Получается, опять этот взмах рукой в окне. Он (я) вышел из её дома печальным и с всё тем же неразрешимым вопросом внутри. И вот впервые за четыре года она подошла к окну и помахала ему рукой. "Всё будет хорошо! Мне трудно с тобой, но ещё труднее без тебя!" И он с радостью замахал в ответ. "Я понял! Я рад! Мне тоже без тебя невозможно!" И уже в совсем другом настроении ехал потом в автобусе, сочинял рассказ, глазел на прохожих на Невском. В моей странной драматургии всё перемешалось. Одно и то же событие и завязка истории, и кульминация её. И, смешно предположить, финал тоже. В принципе, весь рассказ мог бы состоять из одной фразы: "Она помахала ему рукой из окна".