Аннотация: Опубликовано в журнале LiteraruS 1/2012
Девочки-белочки.
Я даже не помню, когда познакомилась с S. Несомненно, это случилось в один из наших семейных приездов на родину моей матери. Ездили мы каждый год, причем аккуратно чередовались посещения родителей матери и отца. Повидать своих родственников было хорошо предсказуемым желанием обоих родителей, причем строго в соответствующее время летнего отпуска. Короче говоря, летние поездки настолько стали частью моего существования, что я осмеливалась просить волшебницу- фею, чтобы она мне транслировала видео из бабушкиной деревни. Не помню, почему именно фею, а не другого сказочного персонажа, но желание мое она не исполнила. Была еще одна просьба: вдоволь наесться не чего-нибудь, а именно бананов. Сейчас эти желания вполне осуществимы - и фрукты африканские, и видео на больших расстояниях. Оттого абсолютно не актуальны. На то и детство, наверное.
На многие годы S. поглотил моё внимание и стал неотъемлемой частью моего взросления. Сейчас он уже давно сам отец, хотя и разведенный, знаю, что работает шофером. Ничего примечательного. Но тогда он мне казался необычным. Помню его маленький рост, чуть ли не на голову ниже меня. Говорили, что это он взял от своего отца - низкорослость. Также поговаривали, что отец его живет где-то в Ленинграде, и что он страшно длинноволос. Вообще, так послушать, то у многих моих тамошних друзей кто-то да находился в Ленинграде из родственников. Не знаю для чего, может, чтобы соответствовать представлениям об избранности, которым тогда соответствовала я, живя в северной столице. Впрочем, только благодаря ухватистости моих отца и матери, каждый из которых вырвался из родительских объятий и поехал учиться в город далекий и манящий. Друзья клялись даже, что один из них якобы заезжал в гости в нам, будучи у своих в Ленинграде. Прождал во дворе на скамье, так и не решившись позвонить. Мне, конечно, льстило такое отношение.
S. никогда ко мне не приезжал. Наше общение ограничивалось одним месяцем в году и письмами. Наверное, не будь этой многолетней переписки, не стала бы я так ненавидеть живое общение и предпочитать безличный текст. Письмо в один конец шло около десяти дней, мое ожидание было рассчитано с математической точностью, да и почтальон почти никогда не плошал - письма приходили в срок. Помню эти желтые страницы из тетрадей, милый корявый почерк. Помню, как в пятилетнем возрасте у нас завязалась совсем уж интеллектуальная переписка на тему того, что слово "кажется" пишем без буквы "з", "птица" без второй буквы "т", а в слове "снежинка" - "и" вместо понятного "ы". Посылала ему жевательные резинки в конвертах. Пластинки, разумеется. Такая жевательная резинка у них вообще не продавалась. А в конверте тонкая пахучая апельсиновая или малиновая пластинка была совершенно незаметна.
Казалось, что настоящая моя жизнь там, где этот S. ждет моего письма, ждет моего приезда, где он каждый месяц пишет письмо, где получает мои. Ничему в детстве так сильно не радовалась, как этим поездкам: любимый мальчик, неловкий и верный мне настолько же, насколько я была верна ему. С трапа самолета встречал нас мамин брат, радовавший глаз своей силой, молодостью, живостью. Нас сажали на машину и везли в бабушкину деревню. Как это было здорово! Никто меня уже никогда так не ждал, как S. Стесняясь, выбегал из своей засады с огромным ружьем наготове, которым он, видно, распугивал моих недоброжелателей. Я, совершенно счастливая, вылезала из машины и, забывая обо всем, погружалась в водоворот беззаботной деревенской жизни - как мне тогда казалось.
Потому большим потрясением стало нападение соседской собаки. И то, что покусала она моего хорошего S. И то, что я наблюдала это воочию. Сначала они с собакой мирно играли. Конечно, он не хотел ее злить, но собака залезла глубоко под высокую скамью и совершенно перестала реагировать на S. Тогда он подлез к ней ближе, и вот тут она его цапнула. За губу. У него остался довольно заметный шрам. Но вот именно этот шрам и стал основной его портретной характеристикой. Не глаза, не нос. А именно шрам на губе и маленький рост. Что не мешало мне быть в него влюбленной долгие годы.
Что приятней таких воспоминаний? Вообще, ведь там был совершенно другой мир, по-другому сконструированный, с другими людьми. Все хиты популярной музыки, все модные новшества я привозила оттуда. Забавно, но дома, в Ленинграде как-то совершенно не было времени ни на телевизор, ни на общение с ровесниками. Родители работали с утра до ночи. Я приглядывала за младшей сестрой, занималась в музыкальной школе и страдала сильной близорукостью - потому не разрешали мне смотреть телевизор. У бабушки резко все менялось. Мама становилась мягче и покладистее, не боялась выпускать нас из дому. Вот мы с сестрой и шлялись целыми днями на улице. Да и дороги там не асфальтированные, и сочные ивы нарочито зеленой мишурой разлиновывают придорожную полосу, и скамейки из некрашенных досок, а кое-где брошенные массивные трубы, которые лучше всякой скамьи. Беседки встречаются около домов, что побогаче. А главное - это семечки: лузгай себе на здоровье, шелуху разбрасывай по ветру, никто и слова не скажет! Бегаешь в сланцах, в простой одежде. Дома близко-близко стоят, из глины у тех, кто победнее, из кирпича у семей с достатком.
И каждого соседа история известна. Привлекательная женщина любит принимать у себя мужчин, а мать ее грозится за это лишить наследства - дома. Вот поодаль молодая девушка, сидящая чуть ли не все дни напролет в одиночестве в фартуке с семечками - слегка не в себе. Вот сестры-близняшки, мои тамошние подружки, ни у одной из которой, по слухам, после так и не сложилась личная жизнь. Вот мужичок, приезжающий последние два года сюда, на родину, чтобы хоронить кого-то из родителей. Или другая моя милая подружка-ровесница, живущая летом здесь у своей бабушки. Все время катала здоровенную коляску с огромной куклой, тогда как меня куклы не особенно занимали. Докаталась, в 18 лет родила первенца. Бывает, залезем с ней в трактор дядькин - он рано-рано уезжал работать, приезжал обратно, когда я только вставала, трактор этот потом весь день стоял во дворе - залезай, кто хочет! Играли с подружкой, я почему-то всегда была папой и пыталась завести мотор, а она, соответственно, мамой, и просто сидела. Она была всегда очень женственна, крутила волосы на бигуди, и носила бюстгальтер с самого нежного возраста. Приглядывала за двумя племянниками, которые вместе со своей матерью приезжали из Москвы. В какой-то год у этой тетки муж умер, она справляла поминки у матери с отцом. Тогда на этих поминках я попробовала впервые водку - особого впечатления не произвела. Старший сын этого семейства, который тоже иногда приезжал из Москвы, был не намного нас с подружкой младше, гуляли мы часто вместе, слыл он в деревне за своего, разбитной парень был. Однажды, когда пошли купаться на котлован, и пацаны местные хотели было подшутить надо мной, этот брат моей подруги заявил, что я - ему сестра, якобы. Они отстали. Так везде там - явное деление на своих и чужих. И чтобы шпана не трогала, надо быть, хотя бы временно, под защитой какого-нибудь уважаемого всеми пацана. Такое несколько раз случалось со мной, тогда заступался один очень решительный и смелый парень, калмык. Однажды и с дискотеки вел домой. И на какой-то заброшенной стройке, когда ватага молодцов стала слишком нахальничать, этот одним взглядом разогнал их всех. Вообще, странный парень. Матершинник еще тот. В юности совсем без царя в голове был, потом служил в Чечне. Помню, как видела его в год возвращения: совершенно не узнать, молчал и избегал людей, гонял на велосипеде. А сейчас, говорят, семейный стал, хороший отец. Красивый ведь при всем при том. Мой-то S. стеснительный был всегда чересчур. Огороды наши были через один, часто он поглядывал изделека, а я, конечно, старалсь и виду не подать, что заметила. Вот в такие гляделки играли. Бабушкин огород - без калитки с тыльной стороны, потому ночами - а ночи там темнющие и без уличных фонарей - страшно было даже пересечь двор, а взрослым приходилось: деревянный туалет стоял именно там. Детям разрешалось справлять нужду прямо на асфальте во дворе, отчего днем во время жары он пыхал терпким ароматом. У бабушки никогда не было душа, и мы, приезжая, конструировали его для себя в гараже, используя множество тазов и пододеяльник в качестве занавески. Мыльная вода лилась прямо во двор.
Огород я любила. Какой там длинный укроп рос, все время сухой и с огромными зонтиками! Абрикосовое дерево было таким высоким, что абрикосы можно было только с земли подбирать. А малина некрупная. Ведь чтобы в такую жару хорошо росло, надо регулярно поливать. Мужья бабушки: кто сбежал, кто помер, справлялась она сама. Потому - что вырастет, то вырастет. А еще были кролики, много, маленькие и пушистые. Цыплята, которым я крошила вареные желтки, бегали по двору. Позже появились нутрии, зубастые и злые, из меха дядька делал шапки. Любила бабушкин борщ, который она варила в огромной десятилитровой кастрюле во времянке. Дом с жилыми помещениями стоял рядом. И как хорошо было вечерами сидеть на деревянных, нагретых за день порожках, срывать бордовую черешню, смотреть на одинокий фонарь во дворе, как возле него роятся комары и слушать неторопливые дружелюбные разговоры матери и бабушки. Дома у нас, в Ленинграде, не сидели за разговорами. Постоянно какая-то спешка, и нежелание родителей разговаривать не то что со мной, а и просто друг с другом. Здесь у бабушки совсем по-другому. Нас с сестрой сватали к своим детям и внукам.
"Дождись, из армии придет, возьмет тебя.." - говорила соседкая старушка, толкая ко мне своего малого внучка.
Особенной красотой я никогда не отличалась: в меру нескладная, и с толстенными линзами в совершенно уродливой оправе. Потому, когда близорукость достигла совершенно немыслимых диоптрий, я вообще перестала носить очки на улице, они были ужасно тяжелыми, да и за роялем все время норовили сползти с носа. Часто меня многие провожали вслед считалочкой: " У кого четыре глаза, тот похож на водолаза" .
Хотя и не со зла, не совсем всерьез, что ли. Как и тетка, у которой я однажды нашла духи, как помню " Серебристый ландыш", с совершенно изумительным безыскусным запахом ландыша, когда я надевала зеленые отчаянно-кислотные лосины, тогда модные, она говорила : " Смотри, ноги-то кривые, как рогулины всё равно что!" И это ведь было тоже не со зла, а так, по невинности и открытости. Хотя еще многие годы потом я часто со страхом разглядвала перед зеркалом свои ноги, судорожно пряча их под длинными юбками.
В этом бабушкином пространстве было все как-то необычо. Туда возила тетрадки-анкеты с вопросами, порой очень даже личного характера, например: " Как вы относитесь к хозяйке анкеты?" или " Ваши пожелания хозяйке анкеты". Мой драгоценный S. безропотно заполнял их, стараясь ни строчкой не выдать своего тайного особенного отношения ко мне. И на дерево, единственный раз в жизни, я залезла там, вернее, просто даже на толстенную ветку, невысоко торчащую, и сидела на ветке с ним. И считалочки, цель которых хоть на секунду приблизиться друг к дружке, нечаянно коснуться. Кстати, благодаря этим считалочкам как-то остро запечатлелась в памяти его низкорослость, хотя это никогда меня не смущало.
" Ой!"
"Что с тобой?"
"Влюблена."
"В кого?"
"В...тюльпан!"
S. почему-то всегда был тюльпаном, а я - розой. Понятно, что роза и тюльпан все время выбирали друг друга.
Ох, сколько темнейших вечеров просижено в зеленой беседке напротив, сколько историй порассказано, сколько шелухи от семечек соседка повымела! А еще, как любили игру "кысь, брысь, мяу"! Не помню, при чем тут кошачьи команды, но только разноцветная была игра, и всем становилось жутко при выборе белого цвета. Понимали, что делать что-то надо, но не знали толком, как и где. Шли искать какие-нибудь укрытия, да на том и расходились. А вот красный цвет шел на ура - целоваться было проще простого.
Гулять звали запросто - подойдут к калитке и начинают кричать во всю мощь имя желаемого объекта. Повезет - так и на чай пригласят к самовару настоящему, и собака не облает. Обязательным ритуалом было посещение местного клуба, где ставили индийские фильмы, но не только. "Десять негритят" впервые там увидела, шестилетней, всей улицей ходили, как полагается. И S. тоже ходил регулярно.
Не знаю откуда пошла у нас традиция самодеятельных концертов. Причем, именно я была идейным вдохновителем и организатором - качества, которые впоследствии вообще исчезли из моего характера. Ставили какие-то спектакли, пели и танцевали под бобинный магнитофон, брат оплясывал что-то в стиле брейк и подпевал "Телеграа-мм-мааа, телеграа-мм-ммааа...", девчонки читали стишки про какие-то подснежники, которые мы разучивали в бабушкином палисаднике возле дома. Наши слушатели сидели на канализационной трубе, которая осталась около калитки после рытья траншеи, платили за вход 5 или 10 копеек, на которые мы потом покупали лимонад "Буратино" и поили наших зрителей в антракте из водочных стопочек, их единственных было вдоволь в бабушкином хозяйстве.
А потом наши отношения с S. стали меняться, не знаю с чего все началось. Его последнее письмо, где он пишет : " Мне как наркотик требуется общение с тобой" . Эту фразу единственную я запомнила из целого письма, даже помню каким почерком она была написана. И естественным продолжением стала моя дружба с другим мальчиком - Т. С ним, правда, только год переписывались. Почерк у них был схожий. И на одной улице жили. Очень жалею, что в запальчивости порвала и выбросила все письма, и S., и T. Они были совершенно друг на друга не похожи, но для меня один был продолжением другого. Детские наивные отношения с одним, и юношеская чувственная влюбленность в другого. Как две ипостаси одного человека. Мой Т. стал для меня первым возлюбленным, с ним единственным отношения не оставили никакого горького привкуса переживаний и боли. Да и расстались очень естественно - просто перестали друг другу писать, и все. На следующий год встретились легко и непринужденно. Однажды, помню, пошли погулять на какой-то коровий выгон, он сел на траву и говорит: " Дай хоть посмотрю на твои ноги", - то есть, ноги мои, вопреки нечаянно оброненным словам тетки, совершенно не кривые.
Очень красивый был этот Т. И относился ко мне бережно, нежно, хотя сам был младше меня. Статный, высокий, дагестанские глаза и брови. Аккуратно подстриженный. Особенно нравилось смотреть на его затылок, переходящий в плечи. Вероятно, оттуда пошла моя неприязнь к длинноволосым. Этот Т. всегда чисто выглаженным был, и я невольно задавалась вопросом, сам ли, или мать хлопочет. Ездили гулять в город, он покупает мне сладости, как полагается, а у меня в голове: эти деньги его или отца? Ходили, держась за руку. Вопреки деревенским понятиям, не скрывали особенно ничего от окружающих, не таились. Какая-то радостная и повсюду светлая была любовь. Под мостом написали Т. плюс Ж. равно "сердечко". Хоть и тривиально, но больше уж никогда не оставляла я свои графити на стенах.
Потом началсь взрослая жизнь. Но это было еще не скоро. Тем летом мы с Т. встречались каждый день, по вечерам. Утром он помогал по хозяйству дома, днем стояла нестерпимая жарища, а вечером вся моложежь высыпала на неасфальтированные улицы, вдыхая воздух молодости и свободы.
Мать всегда любила всяких там деревенских лекарей. В то лето водила меня к местной знахарке, живот болел у меня, что ли, не помню уж. Ну и мне, как всякой девице "на выданье" хотелось и погадать, говорю:
"Вот, замуж собираюсь."
Она мне говорит: " Не торопись деточка, учись..."
Так и сложилось, как она сказала. Ни за какого Т. замуж я не вышла, продолжала учиться еще 10 лет. Но тогда мне совсем не хотелось расставаться с моим ласковым другом. В наш последний вечер перед моим отъездом плакала. На следующий день он провожал на поезд. Помню его последний взгляд: глаза прекрасные и грустные. Писал мне потом в письме, что плохо ему было. Но все постепенно истаяло, закончилось, без выяснения отношений, без упреков, измен. Утекло, как утекает вода. О нем я знаю, что он давно женился, хорошая семья, есть дети. К бабушке я перестала ездить. Увеличилось на улицах и в поездах количество людей в военной форме. Это мне внушало страх. Но маленькая южная деревушка, с улицами из названий цветов осталась для меня частичкой легкого и солнечного, что бывает только в детстве.