...Нет, никогда уже она не придет в гости к Соне, не приудобнится на ее кухонном диванчике, прямо под самоплетным, ее, сонькиной работы, абажюром из лозы, не напьется ароматного чая с земляничными листьями ( из-под родного сонькиного Зеленодольска) с вареньем из райских яблочек с лимоными корочками и никогда не признается:"А ты знаешь, Сонь, я - рабыня. Причем, по собственному желанию." Никогда...
* * *
Город затихал, готовясь ко сну. Шины шуршали по асфальту; словно шепотом, на цыпочках крадучись в наплывающей темноте зимнего вечера: заработавшиеся трудоголики торопились по домам, озабоченно притормаживая у магазинов, докупая продукты на ужин.
В динамике автобуса проникновенно бубнил очередной блатной хит - о тайге, о старых, страдающих воспалением легких, зеках, о духовной свободе и настоящей мужской дружбе.
Наташка отрешенно смотрела в окно, на пробегающие мимо легковушки и мыслями находилась где-то далеко-далеко, возможно даже в нереальности. Внезапно взгляд ее просветлел и она более осмысленно огляделась. Озабоченные пассажиры дружным гуськом выползали из теплого автобуса в холодный вечер. "Почему бы и нет! Эта таежная стужа, тяжелая, выматывающая работа - и ностальгия, ностальгия по утраченным отношениям, по настоящим чувствам. Практически то же, что и у меня - по прошедшему рабству. Как я раньше не понимала!.."
- Конечная,- мягко тронула ее за плечо кондуктор, и она осмотрелась. Автобус опустел, и только водитель выглядывал из своей конурки, распространяя вместе с волнами застоявшегося
табачного аромата рокот блатного хита.
- Да? -искренне изумилась Наташка и засмеялась. - Глючит меня после работы. Кошмар!
"Ностальгия! Какого черта!?"- С этой мыслью она выпрыгнула на мороз.
Дверь открыла мама, с порога делая страшные глаза и всем видом показывая, что знает невероятную новость.
- Привет, мам.- Наташка старалась не замечать маминых таинственных жестов: не создалось еще настроение переключиться на домашние проблемы.
- Наташ, ты в курсе, что твоя реликтовая бабулька умерла? В смысле, свекровь, - не выдержала мама. Наташа на мгновенье застыла у раскрытого шкафа для одежды с дубленкой в руках, потом медленно повернулась, распахнув глаза: "Неужели сбылось?" А вслух выдохнула только:
- Когда?
* * *
Тридцать первое декабря, начало двенадцатого ночи. Нет, была скорее не ночь, а переход из мира в мир, из времени - в безвременье. Шелестящая инеем тишина, покрывшая нависшее снежными шапками разных размеров лесное безлюдье на многие километры вокруг и только ее следы на снегу, позади, у нее за спиной. Мурашки поползли по спине: господи, что я делаю, зачем я здесь и как очутилась? И тут же всплыло в памяти - дрова.
Вот здесь они вчера завалили сосну и распилили ее. Должны оставаться ветки и сучья на розжиг печки, иначе замерзнут они с Рашидом в бытовке. Тем более, у него еще отходняк после вчерашнего вот-вот грянет. И как он еще жив-то после трех поллитр??? Тьфу-тьфу, не дай бог свекровь узнает о его пикничках - сожрет ее заживо.
Надеяться не на кого абсолютно. Она одна в этом мире, в этом заснеженном мире посленовогодья. Ни человека вокруг, на сколько же? Километров на шесть. И без лыж, как всегда. Ну, почему он так жадничает, почему? Так, говорит, романтичнее, по нетоптанным тропинкам, по спящим аллеям прокладывать новые дороги. Издевательство какое-то. С рюкзаком, полным продуктов и одежды прокладывать санные пути офигевающим лыжникам-дачникам-разведчикам со здоровой головой. Да ладно бы только с рюкзаком - с двадцатипятилитровым баком воды в руках!
Иногда она сама не понимала, отчего она еще с ним. Нянчится, как с младенцем. "Может, ты ему еще и попку подотрешь?",-пошутил как-то сосед по даче, когда она метнулась посмотреть,что Рашидик долго не возвращается с улицы. "Это я, наверное, подставляю правую щеку," - оправдывала она себя после его очередного пьяного дебоша с рукопашной подтыкая со всех сторон одеяло под храпящее мужнино тело. "Или, может, я мазохистка." Однако, соседка по даче, с рождения хворая и жизнерадостно-крикливая Алла Ивановна решила иначе: "Ты, дорогуша, староверка!" Наташа оправдывалась: с чего бы вдруг, если в родне никто к истинной вере близко не стоял. "А без влияния! - заключила Алла Ивановна. - По душевной склонности. Отдаешь ты себя людям всю, без остатка. И этому вот своему ..." Она метала молнию в сторону картинно-безмятежно курящего на своем участке беззаботного Рашида, и Наташке становилось отчего-то стыдно. За него стыдно. И капелюшечку - за себя.
...Она увидела сучья, присыпанные снегом и порадовалась, что уговорила-таки его вчера завалить сосну, а не осину. Та бы пропиталась водой и ни на какой розжиг сегодня бы уже не годилась.
Зацепила под мышками по несколько веток "Веток! В валенок толщиной и длиной по два с лишним метра!" , и потащила через застывшее Берендеево царство к себе на участок, пилить и рубить в щепки - ибо холодало.
С белоснежной арки над головой плюхнулась горсть снега и угодила за шиворот. Наташка только рыкнула зверем, продолжая тащить неудобный груз - руки-то заняты.
Пар короткими вспышками вырывался из гортани, по спине текли струйки пота, жарко стало голове, и руки слабели тянуть повсеместно тормозящие растопыренные ветки, ноги по колено вязли на заметенной ночной метелью тропке. У калитки своей она сбросила дрова, и стала втаскивать цепкие разлапистые сучья по одному. Мелкие трещали и осыпались горкой, ломаясь о входные столбы. Большинство из них никуда не годилось. Весной останки сосновой громадины обтают и станут горьким напоминанием о наташкином новогоднем бдении. "Интересно, что подумает лесник, глядя на нашу порубку," - усмехнулась она. Однажды в лесу они вдвоем расчистили возле палатки за сутки маленькую просеку, а когда к ним подошел разъяренный лесник, его гнев обратился против несуществующей толпы туристов-дикарей. Он не смог представить, что маленькая щуплая девушка и ее тощий жилистый спутник вдвоем расчистили за ночь площадку в сто метров.
Во дворе набралось прилично заготовок. Через час она все распилила и порубила наиболее толстые из них, а еще через полчаса в бытовке трещал огонь в печи, перекрывая всхлипывающие храпы спящего на кровати мужчины.
Тепло в домике держалось плохо - мыши погрызли пенопласт-утеплитель между картонными стенками и внешней - железной стеной. Через несколько часов тепла, после трех набивок печи, в комнате снова станет холодно.
Она безумно устала, да к тому же не выспалась. Но самое ужасное - Наташка чувствовала, как от нее разит потом, здоровым натруженным потищем. И он это тоже учует, когда проснется. Хотя, какая разница. Его это не волнует.
Она тяжело подняла себя с древнего креслица, презентованного свекровью, и вышла на крыльцо, обтереться снегом.
Господи, как она в этот миг ненавидела праздники!
Глава 2
Они вторглись в ее сон, как всегда, совершенно внезапно и
некстати: люминесцентно разноцветные, неприлично много веселящиеся. Они рекламно махали цветными лапками с воздушными шариками и лыбились во весь рот, щедро показывая диролово-крупные белые зубы. И тут она почувствовала, прямо во сне почувствовала, что спит и заболевает. Собственно, уже заболела. Так всегда бывало, когда накатывала какая-нибудь хвороба. С высокой температурой, выворачиванием мышц, ватным ощущением во рту и нежеланием съесть даже самую вкусную вкуснятину.
Пока зайчики выеживались в своем Јпикниковом" транспорте, она уже просыпалась, как обычно просыпалась, будучи больной: не спала уже, но и не бодрствовала. Так, лежала с закрытыми глазами и досматривала обычный свой простудный, Јзаячий" бред.
Потом позволила-таки себе открыть глаза - полюбопытствовала, какое же время суток ее окружает. Оказалось - все еще ночь.
Шевелиться не просто не хотелось - не моглось. Руки, как всегда в упадническо-температурном теле, лежали строго Јпо швам" и не хотели двигаться. Даже веки разлепились с трудом и то и дело норовили упасть обратно, и стоило огромных усилий удерживать их открытыми. А закрыть глаза она не могла: совместно с незавершенным еще сном появилась новая картинка. Восходящее солнце освещало невероятного рыцаря, не древнего, и не современного: в шлеме с забралом, в стальном нагруднике и рыцарских перчатках, в рубашке в крупную клетку и вытертых голубых джинсах. Но самым интересным оказалось не это. Вдруг верхняя часть шлема откинулась, словно у человека не было головы, и оттуда вылетела утка, несущая нескончаемую связку сосисок. Сосиски тянулись и тянулись вслед за летящей назад уткой, туда, откуда пришел этот нелепый рыцарь, а он шагал себе, как ни в чем не бывало куда-то, вдоль солнечного восхода.
Утром мама вызвала врача. Родители слиняли на работу, а она осталась ждать, когда придет терапевт. К вечеру явилась-таки долгожданная неуклюжая толстуха, казалось, вечная участковая, лечившая и ее родителей, и усопших бабушку и дедушку. Она проорала в прихожей свое вечное приветствие: ЈНу, увижу ли я вас когда-нибудь здоровыми, инвалиды вы мои?", подышала на чайную ложечку, которую жестоко запихала в горло больной так, что ее приходилось выблевывать, и безапелляционно заявила: ЈГрипп. Или...- прощупала невероятно раздувшуюся за ночь шею, -или свинка." И тяжко уковыляла, наказав явиться к ней в конце недели.
- Свинка... В двадцать пять лет. Ненавижу, - беззлобно произнесла она, падая в кресло.
Глава 3
Салаты готовы, стол вычищен от следов мышиного присутствия и выстлан белой бумагой. Пусть теперь ребята хоть что-нибудь сделают самостоятельно. Можно поручить им сервировать стол.
Она вышла в лес по тропинке, которую заблаговременно протаптывала еще вчера вечером, до дрожи в икрах пробивала дорожку в снегу, наметенном выше пояса. И вот теперь можно уйти от обрыдлой обыденности в доброжелательное благодушие деревьев. Шаг, еще шаг - и вся предновогодняя суета куда-то исчезла. Весь мир неузнаваемо преобразился. Зря не верила, что так случается в новогоднюю ночь. Впрочем, это была скорее не ночь, ведь лунища светила, как невероятных размеров прожектор, подвешенный на небе каким-то великим шутником. А окружающее великолепие напоминало переход из мира в мир, из времени - в безвременье. Оглушительная, шелестящая инеем тишина подавляла, наставляя о вечности и напоминая о мелкости собственного "эго" в окружающем безмолвии. Она замерла в нерешительности, страшась нарушить эту снежную гармонию: то ли Дедом Морозом, то ли Берендеем, аккуратно развешанные снежные шапки на ветвях, нависших над снежной равниной. Она и хотела и боялась шагнуть вперед: а вдруг и впрямь выйдет навстречу невероятный хозяин этого великолепия. Так она и стояла, пока за спиной не раздался оглушительный взрыв истерического хохота - Андрей: "Знаешь, чем они там питаются? Это абзац! Они едят черную ик... Ха-ха-ха! Черную икру!!!" Что за бред? Черной икры они не привезли. Есть немного красной - на бутербродах. "Ты не поняла. Они решили переместиться на маленький столик в углу, где ты не убирала. Постелили туда клочок бумаги, стали раскладывать нарезанный хлеб. Потом - бац! - Серега увидел черную россыпь. Ну, они же с Лехой, ты знаешь, ммм... слегка подквасились... Так вот, они решили, что это черная икра, и давай намазывать ее на хлеб". Она насторожилась. "Нет, это по-олный трендец! Они намазывали на хлеб... продолговатую черную икру!.." Мышиные рисинки? Андрея просто крючило от хохота.