Мрачно наливаю себе чай. Мрачно помешиваю ложечкой. Хотя мешать там нечего. Не менее мрачно пододвигаю ногой стул. И усаживаюсь за столик. Который у самого окна. На двоих. Специально для конфиденциальных разговоров.
Мерно звякают ложки о края кружек. Гудит микроволновка в другом конце комнаты. Жирный парень в очках что-то доказывает своему тощему товарищу. Проходят знакомые девчонки из другого отдела, здороваются. А я смотрю в окно, на мотающиеся ветви деревьев, и жду Машку.
- Привет, - говорит она, и я сразу узнаю ее чуть глуховатый голос. - Что случилось?
Короткие кудрявые волосы встрепаны больше обычного, губы искусаны. Смуглые пальцы без конца поправляют ворот голубой рубашки.
- Ты опять не спала? - вместо ответа спрашиваю я.
Она хмурится. Морщится. Садится на стул напротив и тут же откидывается на его спинку.
- Да какая разница, - в сторону говорит она. - Если ты не могла подождать до обеда, дело в тебе.
Ее длинное узкое тело напряжено. И я просто физически ощущаю, как ее все достало. У Машки уже несколько месяцев депрессия. И хотя я знаю свою подругу как облупленную, в данном конкретном случае не понимаю, как ей помочь. Причем не понимаю все эти четыре месяца.
- Слушай, кто такая Катя, что сидит рядом со мной? - сцепляю руки и кладу на них подбородок.
- Что-о? - изумляется Машка и немедленно поворачивается ко мне всем корпусом.
- Ну, из нашего кабинета. Катя. Она новенькая, что ли?
Машкины глаза раскрываются во всю ширь. Некоторое время она просто не находит, что сказать. И от этого мне становится особенно не по себе.
- Ты меня разыгрываешь? - наконец спрашивает она.
Откашливаюсь. Одергиваю рукава кофты. Складываю губы в дудочку. Отпускаю их.
- Маш, мне нужно с тобой обсудить кое-что. Серьезное. Вокруг меня словно неразбериха. Словно я схожу с ума, - тут я выразительно кручу пальцем у виска. - Я не придуриваюсь, честное слово. Только сначала скажи мне, кто такая Катя?
Машка ставит локти на стол. Вглядывается. Отводит волосы со лба.
- Катя - одна из твоих лучших подруг, - четко произносит она.
Мои ладони тут же взмокают. Пальцы начинают дрожать. Отчего мне приходится убрать подбородок с рук и спрятать их под стол. Машка, конечно же, все это замечает и недоверчиво щурится.
- Вернее, одна из двух твоих лучших подруг, - уточняет она. - Вторая - это я, если тебе это тоже нужно знать.
- Так, - говорю я. - И как давно мы с ней дружим?
Она хмыкает, поводит головой, снова всматривается в мое лицо.
- Ну, надо же. Просто поражаюсь. Это словно для тебя новость.
- Послушай, мне действительно нужно серьезно поговорить с тобой. Но чуть позже. Ну, так как? Давно мы с ней дружим?
- Ну-у, года полтора-два. Как она пришла в нашу контору. Вы сразу сошлись, чуть не в первую же неделю. Будто всегда друг друга знали.
По спине ползет холодок. Во рту пересыхает.
- Здорово, - с трудом произношу я. - Только дело в том, что сегодня утром я ее увидела в первый раз в жизни.
- Как это? - Машка отшатывается, будто я ее ударила.
- Даже не знаю, как начать, - отпиваю глоток из кружки, чай совсем остыл. - В общем, чтобы ты сразу не приняла меня за чокнутую.
- Ну, уж я-то не приму, - она усмехается одним уголком рта. - Я и сама-то, э-э, ну не очень нормальная.
- Но если я тебе не расскажу, мои мозги просто свернутся наперекосяк. У них и так уже полный перегрев.
Машка снова придвигается, не сводя с меня пристальных глаз. Ее ресницы чуть подрагивают.
- Короче, началось все сегодня ночью. Раньше никакой такой ерунды я не замечала, - сцепляю пальцы, чтобы не дрожали. - Мы ведь лет десять дружим?
Машка медлит, вглядываясь в мое лицо.
- Ты не уверена?
- Я теперь ни в чем не уверена.
- Ладно. Действительно, лет десять. А что?
- Ну, проверяю. Чтобы не попасть впросак. В очередной раз, - тут я хмыкаю.
- Так что же случилось-то у тебя сегодня ночью? С Витькой что-то не то?
- Да дался же вам всем этот Витька! - с досадой замечаю я.
- Ну-ну. Так что же тогда?
- Представляешь, проснулась ночью. Трех еще не было. И никак не уснуть - кабан этот еще рядом храпит, как слон.
Машка морщится:
- Ну, вам это лучше с Катей пообсуждать. Ее Толстик тоже храпит, как танк.
- Ты мне друг или нет?
- Ты отлично знаешь, что друг.
- Ну, так вот. Вышла я в туалет. Возвращаюсь, а свет из окна словно и не такой, как раньше. Странный такой.
- Как это - не такой? Ночью он всегда одинаковый.
- Ну, не знаю, как объяснить. Будто появилась у него какая-то подсветка. Лиловая.
- И что?
- Дальше, больше. Легла, чувствую, от Витьки несет гнильцой.
- А раньше нет?
- Раньше - нет. Ну, за пять минут до того. Да и вообще - нет. Уж я-то его запахи давно выучила наизусть. Какой только дрянью ни пованивает, но так - никогда.
- Странно, - замечает Машка.
- Да. Странно. Этот дурак еще лезть ко мне начал. Думала, меня просто наизнанку вывернет.
- Хм, а ты не беременная?
- Нет, конечно! - возмущаюсь я. - Ты же знаешь, у него проблемы. Но это и к лучшему.
Она искоса смотрит на меня, принимается чуть слышно барабанить пальцами по столу.
- Ну, это твое мнение насчет детей мне хорошо известно. Я про другое - может, ты еще с кем-то?
Теперь я откидываюсь на спинку стула и невольно поджимаю губы. Уж Машка-то могла бы не задавать таких вопросов.
- Ты что, видишь на горизонте подходящую кандидатуру? - саркастически интересуюсь я.
- Я нет. Мне Сережика хватает выше крыши.
Да, это она права. Уж этот ее Сережик... Уж этот самовлюбленный болван...
- Так вот, вернемся тогда к нашим баранам.
- Вернемся, - Машка подпирает рукой голову.
- Короче, свалила я от него. Ночь провела в кресле.
- Ну, ты даешь! То-то я думаю, чего ты такая помятая.
- Да я спала часа два, не больше.
- И после этого ты забыла про Катю?
- Это еще не все. Утром я обнаружила на щеке Витьки родимое пятно.
- Ну да, - она опять прищуривается.
- Что "ну да"?
- Ну, оно у него всегда было. Он первое время вообще старался держаться к тебе только одной стороной. У него же комплексы из-за этого пятна.
Я опять чувствую, как мои ладони становятся влажными, а картинка вокруг начинает как бы покачиваться.
- Представляешь, я уверена, что у моего мужа Витьки никогда не было никаких родимых пятен. Особенно, - зачем-то подчеркиваю я. - На лице!
- Да-а? - недоверчиво тянет Машка.
- Да! - отрезаю я и воинственно выставляюсь на нее. - Но это еще не все.
- Да, с Катей ты меня...
- Да еще и до Кати!
- А что еще? Ты там никого, случаем, не убила?
- Ты меня за дуру, что ли, принимаешь?
- Э-э, ну ты ведешь себя несколько как бы странно.
- Ты мне друг?
- Друг.
- Ладно. Выхожу я такая из дома.
Тут я кидаю быстрый взгляд на подругу. Она внимательно слушает меня, хотя носок ее туфли нервно дергается. Туда-сюда. Туда-сюда. Прямо как секундная стрелка в будильнике с севшей батарейкой.
- И вдруг замечаю вдоль всей улицы загородку, отделяющую асфальт от газона.
- Ну и что? Здесь-то чего такого?
- Да вчера-то ее там не было! - с торжеством возвещаю я.
- Ну-у, и что? Сделали за ночь.
- Вдоль всей улицы??
- А чего такого-то? Слушай, у тебя голова не болит?
- Да оставь ты это! Дело в другом - спросила я прохожего про эту оградку.
- Прямо как на кладбище.
- Так он сказал, - игнорирую я ее замечание. - Что эта оградка здесь уже два года!
Машка молчит. Все так же пристально смотрит мне в лицо.
- Ну, по этому поводу я тебе ничего сказать не могу. Я у вас там не была. Может, мужик этот тебе наврал.
- Сомневаюсь, - отрезаю я. - Теперь вот Катя. Которую я в упор не знаю. Но которая действительно ведет себя так, будто мы в приятельских отношениях.
Машка усмехается, медленно качает головой.
- "В приятельских", - передразнивает она. - Говорю же, Катя - твоя лучшая подруга. Уже года два. Или что, ты и мне не веришь?
- Маш, тебя я знаю. Знаю твоего Сережика. И буквально до последнего момента была уверена, что подруга у меня одна, это ты. Причем, она, эта подруга, и является лучшей. А не одной из.
- Ой, как интересно, - Машка принимается крутить ложечкой.
- Я ничего не понимаю. Чем дальше, тем ширится ворох каких-то несообразностей. И я уже действительно боюсь сойти с ума, - опять отпиваю холодный чай. - Может, у меня амнезия? - с надеждой спрашиваю я у нее.
- Какая, к черту, амнезия? - восклицает она. - Правда, я не уверена точно, что это такое.
- Ну, я вот тоже.
Мы молчим. Она - покусывая палец. Я - делая глотки противного чая.
- Почему я что-то помню, а что-то нет?
- Да это-то еще полбеды. Мне кажется хуже то, что ты уверена в чем-то, а оно совсем не так. Голова не болит?
- Ой, да отстань ты с этой твоей головой! И вовсе я не чокнутая. Неужели ты думаешь, что можно вот так раз - и слететь с катушек?
- Не знаю.
- На самом деле, я тоже не знаю, - разглаживаю юбку на коленях, потом поднимаю глаза. - Расскажи тогда мне про Катю, чтобы я не села в калошу.
- Ты действительно ничего не помнишь?
- Вообще сегодня в первый раз ее увидела! - с жаром отвечаю я. - Чуть не обалдела, когда она внезапно так стала меня за локоток брать, да на ушко шептать.
Машка хмыкает, около ее глаз проступают веселые морщинки.
- Да, я бы тоже обалдела. От незнакомого-то человека.
- Ну вот и я про то же.
Она скручивает салфетку и принимается водить ею по столу.
- Катя твоего возраста, достаточно давно замужем, давнее тебя. За Толстиком. Это у него прозвище такое. Детей у них нет, как и у вас с Витькой. Ну-у... Еще Катя очень не дура, цепкая такая по жизни, но жутко правильная. Подлостей не делает, не наушничает. Ну, и между вами, насколько я знаю, нет никаких секретов. Так-таки ничего не вспоминаешь?
Во время ее рассказа я судорожно роюсь в памяти, стараясь отыскать хоть какой-то хвостик информации. Не могло же исчезнуть все вот просто так, в одночасье. Но...
- Представь себе, как про чужого человека говоришь.
- Странно все-таки это, - тянет она. - Может, ты вовсе и не Марина Соснова?
Фыркаю - столь экстравагантная мысль как-то не приходила мне в голову.
- Ну, а кто же я тогда, по-твоему?
- Ну, не знаю, - все так же тянет Машка.
- Слава богу, у Витьки таких сомнений не было, - тут я начинаю смеяться. - Хотя очень интересно, лег спать с одной женщиной, проснулся - с другой. Все мужики наверняка мечтают об этом.
- Ой, ну не начинай...
Да, с Сережиком у них, конечно, не все в порядке. Еще Светка, Машкина дочка, ему не родная. Подцепила Машка этого павлина и посчитала, что любит его. Впрочем, и сейчас так считает. Но вот сто процентов - если бы он внезапно куда-нибудь делся, скоро забыла бы про него.
- Ну, так и что Катя?
- В семье их она главная, Толстик известная мямля и тряпка. Если бы не Катя, так бы и прозябал инженеришкой на каком-нибудь заводе. Хотя понтов у него, особенно перед посторонними, просто пруд пруди. Фамилия Кати - Караванова...
Внезапно Машка меняет позу, придвигается ко мне и с воодушевлением задвигает:
- Ну вот я тебе и говорю, отвела Светку в садик, а она - в рев.
Я несколько обалдеваю от такого поворота, но сзади тут же звучит уже знакомый голос:
- А, вот вы где, красавицы. Я уж беспокоиться начала, куда ты запропастилась, Васильна.
Да, и чего она меня так странно называет? Будто я старуха какая. Смотрю на Машкину реакцию, но та удивления не выказывает. Видимо, такое обращение давно и прочно принято между мной и Катей. Черт! Надо было Машку еще спросить, как я-то Катю называю обычно. Может, Мумзиком каким-нибудь.
Тут я фыркаю, уж больно смешное это прозвище. А Катя садится рядом.
- Тоже, что ли, с вами чаю попить?
- Давай, - сразу предлагает Машка. - А то Маришка что-то совсем расклеилась.
Катя обращает внимательный взор в мою сторону, хмурит светлые брови.
- Правда, Мариш?
- Да не знаю. Не по себе как-то. Витька вот достал уже окончательно.
- Ей кажется, будто от него воняет помоями, - вставляет Машка.
- Не помоями, - строго поправляю я. - А гнилью.
Катя раскрывает и без того большие глаза, несколько секунд глядит в упор. Принимается было крутить косу, но бросает.
- Да, похоже, серьезный случай, - наконец говорит она. - Надо бы нам, девчонки, посидеть вместе вечерком. Посудачить о том, о сем. Мой-то Толстик опять вчера пьяный приперся. Начальника провожали, а отказаться, якобы, никак.
- Ну, известное дело, - Машка презрительно щурится. - Ты же сама рассказывала, что Толстик жопу ему постоянно лижет.
- Пойду-ка я чаю себе тоже налью, - вместо ответа встает Катя. - Вам подбавить?
Медленно кручу мутноватую жижу на дне своей чашки, потом ставлю ее подальше от себя.
- Ой, нет. Что-то поганый какой-то чай нам в этот раз привезли. Добавки не хочется.
Катя кивает и отходит.
- Слушай, - шепотом интересуюсь у Машки. - А я-то как Катю называю?
- В каком смысле? - не понимает она.
- Ну, она меня все "Васильна" да "Васильна".
- А-а, вот ты про что, - Машка фыркает. - Не знаю, почему у вас так повелось. Да все уже привыкли, внимания не обращают.
- Ну! - поторапливаю я ее, так как вижу, что Катя уже идет обратно.
- "Катя" и "Катя". "Катюха" вот иногда.
Катя ставит чашку с дымящейся коричневой жидкостью. Проводит рукой по волосам, поправляя выбившиеся пряди, отпивает глоток.
- Ну что, муженьков обсуждаем? - улыбается она.
Я опускаю глаза, не зная, что сказать. Но Машка тут же приходит мне на выручку.
- Не так, чтобы очень, - говорит она. - Все больше обо мне.
- А что, бессонница опять?
- Ага. Часа два если спала, то хорошо. Сегодня вот новый фортель добавился - лежу себе такая, лежу, пялюсь в темный потолок, башка чугунная от снотворного. Сережик рядом не шевельнется, будто и нет его тут. И вдруг становится мне так страшно, так страшно. Просто вот ну чуть не до крика.
- Сразу, что ли? - Катя водит пальцем по краю своей чашки, и я обращаю внимание, что лак у нее ярко красный, подстать помаде.
- Сначала просто как-то беспокойно. Потом этот страх. И по нарастающей, по нарастающей. И еще кажется, что я - это не я.
- Как это? - мои брови ползут вверх. Не сказать, что я удивлена, просто вот, может, я - тоже вовсе не я.
- Ну, не знаю, - лицо Машки страдальчески морщится, отчего она сразу кажется намного старше. - Словно все это тело - не я. А я заперта внутри. Верите, был момент, когда до того хотелось разодрать себе грудь, чтобы выцарапать оттуда себя, что еле остановилась.
- Всякую дрянь тебе надо перестать пить. Сама себя закармливаешь какими-то снотворными, какими-то транквилизаторами. Вот и отравляешь организм. Лучше бы сходила к врачу, - Катя поджимает губы.
- Свернулась я в клубочек, - не слушает ее Машка. - Закрылась с головой одеялом да и прижалась к стенке. Если бы не Сережик, вообще забилась бы под кровать.
Красивое узкое лицо Машки подрагивает, длинные черные ресницы смыкаются. И мне представляется, что передо мной не она, а некий буддистский божок. Прекрасный и ужасающий одновременно. Прекрасный понятно почему. А ужасающий - потому что пугает своей какой-то вселенской безысходностью.
- Надо, девчонки, съездить на выходные на турбазу, в лес. Снять домик на троих, да и отвлечься от всех этих проблем, - предлагаю я.
- Куда? - распахивает черные глаза Машка.
- Куда, куда. Да хоть в ту же Кедровую Западь.
- А где это? - немедленно интересуется Катя.
И я замираю, не успев закрыть рот. Господи, может, и нет никакой Кедровой-то Запади. Откуда она только выпала на язык?
- На юг от города минут тридцать на электричке, - поясняет Машка.
- А давайте и правда, - соглашается Катя. - Только надо решить, когда точно. Мне Толстика надо заранее начинать обрабатывать.
Я непонимающе смотрю на нее, и она поясняет:
- Ну, ты ведь знаешь его, тридцать три раза проконтролирует, к столбу приревнует.
Машка незаметно кивает мне. Видимо, мелкий деспотизм Толстика хорошо известен нам троим и не должен вызывать удивления.
- А давайте тогда в следующие выходные? Как раз еще не сильно холодно будет. По лесу погуляем, в саунке погреемся.
- Ну и Толстика своего успеешь обработать, - улыбаюсь я Кате.
- Классная идея, - поддакивает она.
- Девчонки, уже сидим чуть не час, - спохватывается вдруг Машка. - Глодя мне голову оторвет.
Тут же услужливо всплывает воспоминание - Глодя он потому, что постоянно что-то грызет, жует, сосет. Привычка у него такая дурацкая. Конфетки, печеньки, мармеладки - ничего не пролетает мимо его рта.
Воспоминание это меня радует, как маленькую девочку. Ведь основная канва событий все-таки имеется в памяти, утеряны или подменены только некие крохи. Ну, если смотреть по сути.
- Тебе так нравится, что Глодя даст мне взбучку? - с подозрением интересуется Машка.
- Что? - спрашиваю я и обнаруживаю, что улыбаюсь во всю ширину своей, так сказать, пасти.
- Да нет, вспомнила что-то смешное, - выручает Катя, пристально глядя в мое лицо.
И тут я замечаю Борис Борисыча, грозно пялющегося на нас из противоположного конца комнаты. Он выдвигает нижнюю челюсть и еще больше становится похожим на борова.
- Катя, нам пора, - тихо говорю я ей, многозначительно двигаю бровями и тяну ее за рукав.
Она, помедлив, оборачивается и вдруг принимается махать начальнику рукой, изображая самую приветливую гримасу. Борис Борисыч охреневает, зачем-то одергивает свой серый пижак и бочком вдвигается обратно в коридор.
- Замечательно, - констатирует Катя. - А теперь нам действительно пора.
На обед Машка не успевает. И мы идем вдвоем с Катей. Она рассеянно крутит сумкой, с каким-то особым упорством стремится проткнуть асфальт острыми каблуками и поглядывает больше по сторонам.
- Ты сегодня какая-то странная, - неожиданно прерывает она затянувшееся молчание.
А затянувшееся оно потому, что я не знаю, о чем говорить с совершенно незнакомым человеком, искренне считающим себя как раз давно знакомым. Впрочем, окружающие тоже полагают именно так. Машка говорит, что у нас с Катей нет друг от друга секретов. Но как обстоит дело в реальности? Что о двоих может наверняка знать третий? Ведь забыла я как раз Катю, а не Машку, к которой и ринулась сразу же со своими проблемами. Да и забыла ли? До сих пор не могу в голове уложить все необычные события этих суток. Просто не укладываются, и все. А никаких правдоподобных объяснений - ну, кроме самого незамысловатого - что я чокнулась - в голову не приходит.
- Чего не отвечаешь? - спрашивает Катя и как-то сбоку, по-птичьи, смотрит на меня.
Хорошо, что вечером мы с Машкой договорились всю эту ситуацию обсудить. У нас рано уходят, закроемся в столовой комнате, никто и не помешает.
- Даже не представляю, что и сказать, - наконец говорю я.
- А ты скажи, как есть, правду, - Катя останавливается, берет меня за локоть и заглядывает в глаза. - Я же вижу, что что-то не так.
- С чего ты взяла?
- Ну, мне-то несложно догадаться, знаешь ли, - она сердито усмехается. - Такое впечатление, что ты все пытаешься что-то понять, что ли. Уяснить. А оно - никак, - Катя отпускает мой локоть, делает несколько шагов вперед. - А со мной ты вообще как деревянная. Будто видишь впервые в жизни, - она опять останавливается.
Меня даже озноб продирает от ее слов, настолько она близка к истине. Отвечаю не сразу. Несколько раз снимаю и надеваю перчатку, словно мне это нужно.
- Катя, - наконец говорю я. - Давай обсудим все завтра. Сегодня мне как-то действительно не по себе.
- Ну да, конечно. Сегодня ты сначала обсудишь все с Машей. Ведь ее-то ты хорошо помнишь, - несколько язвительно замечает она.
Теперь останавливаюсь я. И в изумлении выставляюсь на нее.
- С чего ты взяла, что тебя я не помню?
Катя хмыкает. На несколько секунд отворачивается. Потом смотрит прямо в глаза.
- Ты лучше скажи, что еще ты забыла?
- Да с чего..., - начинаю я.
- Мариш, я тебя знаю, как облупленную. Мы с тобой ближе, чем две сестры. Ты в туалет пойдешь пернуть, я и это сразу узнаю, - она опять хмыкает. - По одной твоей походке.
- Что-то я не пойму...
- А тут передо мной... Ну, не то чтобы другой человек. Человек-то тот же самый. Но который, однако, словно в первый раз в жизни видит меня. Совершенно дурацкое ощущение.
Она дергает плечом, поправляет мохнатый воротник и продолжает:
- А самое удивительное, что этот самый человек почему-то пытается вести себя так, будто он меня помнит. Хотя я для него - первая встречная с улицы. Скажи, - она опять хватает меня за локоть. - Нет, ну скажи, для чего ты притворяешься-то?
Я вдруг обнаруживаю, что с все возрастающим интересом наблюдаю за ней. И она замечает это.
- Что, не ожидала от такой куклы такой проницательности? - она насмешливо щурится.
- Э-э-э, - не знаю я, что ответить на этот выпад.
- Вот и я про то же. Что еще ты не помнишь? И когда вообще с тобой это случилось? Мешок на голову, что ли, упал?
- М-м-м... А-а...
- Господи, Васильна, да что происходит-то? - она берет меня за плечи и встряхивает. - Пойдем-ка лучше не в "Рассвет", а вон в ту "Коровку", там хоть поговорить можно. Ведь я смотреть на тебя не могу. Тьфу! - Катя энергично растирает носком сапога воображаемый плевок.
Не успеваю ничего возразить, как меня уже волокут в дурацкую эту "Коровку".
- Слушай, - пытаюсь я придать своему телу более-менее независимое положение. - Там долгий разговор, Кирпич нас прибьет.
Взяв смешные столовские обеды, мы устраиваемся в углу у окна. Но это, на самом деле, совершенно излишняя предосторожность - зал практически пуст, и подслушать нас просто физически некому.
- Да что рассказывать? - снова начинаю сомневаться я.
- Сначала про то, когда это у тебя началось и почему. Вчера ведь ты совершенно нормальная была.
- Да?? - искренне удивляюсь я.
- Естественно, - исключает любые сомнения Катя. - Толстика вон моего еще все критиковала, - она внимательно смотрит на меня. - Надо же, а теперь как будто и про него первый раз слышишь. Хотя, чего это я? Если ты меня не знаешь, то откуда мужа-то моего будешь помнить.
- И что? Вчера я была обычная?
- Конечно! - она берет салфетку и принимается мять ее.
Я слежу за мельканием красного лака на ее ногтях, затем перевожу взгляд на лицо.
- Самое интересное, - в конце концов говорю я. - Что еще вчера тебя вообще не было в моей жизни.
Катя отклоняется на спинку диванчика. Рот ее приоткрывается.
- Да-а? - тянет она.
- Да. Вот представь себе. Машка была. Кирпич был. Рустам, Лена и Вася - тоже были. А тебя нет.
На нее нападает кашель. Она хватается за горло, дергает бусики. А я предупредительно пододвигаю ей чашку.
- Выпей хоть чаю, дурища.
Кашлять она сразу перестает, вытирает платком нос.
- Ну, хотя бы словечки свои не позабыла. И то хорошо, - она делает несколько глотков, не отрывая взора от меня. - Ну, и кто же тогда, по-твоему, сидел за столом возле тебя? Или в твоем вчера и стола-то этого не было?
- Ну, почему же не было. Был!
- Ага?
- Да только он уже пустой полгода как. С тех пор, как Костя уволился.
- Ка-какой Костя? - вытаращивает она глаза.
- Да тот самый. Савеленко. Он сюда пришел года два назад, а полгода назад уволился.
Катя вдруг принимается с воодушевлением есть. Брови ее то поднимаются, то опускаются. Я следую ее примеру и ковыряюсь в полуостывшем рагу.
- Знаешь, - неожиданно поднимает она голову. - Ни про какого Костю Савеленко я никогда и не слышала. Но самое интересное, что два года назад в вашем отделе появилась как раз я. Я, а никакой не Костя.
- Да ну? - не поддерживаю я ее энтузиазма.
- Да! А вот полгода назад собиралась увольняться. Точно. Все ждала приглашения от Александра Вадимовича. Ты, кстати, была "за" обеими руками. Там перспективная должность.
- И что же?
- Да ничего же, - передразнивает Катя. - Своего кого-то они взяли.
- Ну вот. Ты тоже кое-чего не помнишь, - пытаюсь я ее поддеть.
Она некоторое время глядит на меня. Ну, как бы с сожалением. Потом усмехается.
- Знаешь, Васильна, я почему-то уверена, что если мы спросим любого из отдела про этого твоего Костю, то его не вспомнит никто. Никто, слышишь? Этого Костю, получается, знаешь только ты.
- Оч-чень интересно, - я даже вилку откладываю.
- Ты лучше скажи - второй раз спрашиваю - когда это у тебя началось. Ведь ты наверняка отметила в какой-то момент, что что-то не так.
- Ты сочтешь меня за дуру, - нерешительно замечаю я.
Она снова внимательно оглядывает меня. Затем улыбается.
- Ну нет. На дуру или чокнутую ты как-то не тянешь. Уж извини, Васильна. Так что давай, выкладывай.
- Ну, ночью проснулась. Витька храпит, как слон, - тут Катя понимающе кивает, мол, знаем-знаем. - Ну вот. Сходила в туалет. Возвращаюсь. А что-то не так.
- Как "не так"? - уточняет она.
- Ну, освещение какое-то не такое. Дальше - больше.
- Ага, - поощряет она меня.
- От Витьки запах какой-то не такой.
- Не такой?
- Не такой! - с вызовом подтверждаю я.
- Знаешь, ну все они... Как бы это правильнее выразиться...
- Послушай, ну не может же у человека запах измениться за пять минут!
Катя на некоторое время задумывается. Брови ее причудливо изгибаются.
- Продолжай, - наконец говорит она. - Ведь это не все?
- Нет, не все. Утром вдруг родимое пятно у него на щеке заметила. Чуть не обделалась со страху.
- А что у него не то с пятном?
- Как что?? - взрываюсь я. - Да у него этого пятна раньше просто не было!
- Да? - изумляется Катя.
- Да!
- Знаешь, Васильна... Э-э... Дело в том...
- Что у него это пятно всегда было. Да? - заканчиваю я за нее.
- Ну, да, - подтверждает она. - Ты Машку спрашивала?
- Спрашивала.
- И что?
- Она тоже говорит, что было, - упавшим голосом констатирую я.
- Да ну, - успокаивающе кладет она ладонь на мою руку. - Не расстраивайся. Лучше факты выкладывай.
- А что "факты"? Потом еще эта дурацкая оградка вдоль газона.
- Ну, хорошо. Вдоль нашей улицы. Как я к метро иду.
Катя молчит. Колупает ногтем всю ту же измятую салфетку.
- Вообще-то, - нерешительно начинает она. - Если ты эту оградку имеешь в виду, то она у вас была еще год назад. Когда я первый раз к тебе в гости ходила.
- Так ты еще и в гостях у меня была? - удивляюсь я. - Да еще и не раз?
- А что в этом такого? - несколько обижается она. - Откуда бы я твоего Витьку тогда знала? Хм, и ты у меня была, если хочешь знать. Хотя, что это я? Если ты меня не помнишь, так откуда ты будешь знать, была я у тебя или не была. Вот Машкиного Сережика я лично не знаю.
- Зато я этого балбеса знаю отлично! Редкостный петух.
- И ну его к черту.
- Точно. Машка и так склонна к депрессиям, еще этот добавляет... Своими закидонами.
- Мужики - они ж все козлы. Еще и придурки, к тому же. Считают себя пупами земли, - Катя на некоторое время замолкает, рассматривая ноготь на указательном пальце. - Если бы не дети, - наконец поднимает она голову. - То и нафиг бы они вообще сдались.
- Но вы ведь с Толстиком-то давно вместе, - осторожно вставляю я. - Однако детей у вас нет. Пора бы уже, если тебе их действительно надо.
Катя поджимает губы, переводит взгляд в окно.
- Ребеночка бы, конечно, надо, - говорит она, все так же глядя на улицу. - Иначе в жизни-то совсем смысла нет. Только пока еще не время.
- Так зачем же ты тогда с Толстиком живешь? - удивляюсь я. - Нашла бы себе мужика получше... Знаешь, при твоей-то внешности и мозгах...
Катя прищуривается и усмехается.
- Где их, нормальных-то, найти? Все они долбанутые на одном месте, - лицо ее презрительно морщится. - И всем им одно только и надо. Думаешь, они вьются возле меня для чего-то серьезного? Пфе... А Толстик, по крайней мере, когда я сильно болела, ну, это еще до тебя было, давно, ну, я рассказывала тебе, помнишь?
Я отрицательно мотаю головой. Она сцепляет пальцы. Потом расцепляет их и принимается барабанить по столу.
- Блин, все время забываю, что ты ничего не помнишь... Ну, в общем, когда я сильно болела - в больнице лежала, он ухаживал за мной лучше матери. Не бросил ведь.
- Но ведь это не любовь. Просто привык к тебе, удобно ему с тобой. Где он еще такую красавицу найдет? При его-то параметрах.
- Мариш, а где ты видела ее? Любовь-то эту? - Катя отклоняется к спинке диванчика. - Только в книжках и пишут. В кино показывают. Мужикам бы только совокупляться без конца налево-направо, да чтобы их всяко-разно обслуживали. Ну, и чтобы показаться на люди не стыдно было. Ты же при них вроде новомодной крутой тачки. Ну, а нам... Господи, ну и кого из них можно любить-то?? И за что?? Если только из жалости к кому привязаться - так это мазохизм чистой воды.
- Но ведь живешь с ним.
- Живу, - она опять усмехается. - Но ведь и ты с Витькой живешь.
- Ну, у меня ситуация несколько иная. Я на себя обязательства взяла. И дала слово. А если ты меня знаешь, то должна знать и то, что для меня слова абсолютно нерушимы. Не могу я их нарушить, и все тут.
- Н-да, это всем идиотам в округе известно. Главное, вырвать из тебя обещание. Потом можно быть спокойным - умрешь, а не изменишь тому, что сказала.
- Ну вот. А детей этих мне и даром не надо.
- Ну, а мне - надо! Если их нет, то для чего я вообще живу, а? А так - хоть продолжение какое-то.
- Слушай, мне кажется, что в этом месте мы всегда с тобой спорим.
- Ну, слава богу, хоть что-то начинаешь припоминать.
- Да ничего я не припоминаю. К сожалению. Просто так кажется.
- А Толстика я все это время проверяла. На надежность. Да и с деньжатами нужно было определиться. Не в сарайке же ребеночка заделывать.
- Ну и что, проверила? - тут уже усмехаюсь я.
- Да. Никуда он не сбежит, так как и сбегать-то ему некуда. Вынужден будет воспитывать детей. И точка.
Мы некоторое время молчим, поглядывая то друг на друга, то в окно, за которым начинается снег - крупными хлопьями пронизывает воздух, прилипает к стеклу.
- А от главного-то мы отвлеклись, - вдруг словно вспоминает она. - Как же у тебя все эти замещения произошли? Сама-то ты что по этому поводу думаешь?
Поправляю воротник кофты, разглаживаю юбку на коленях.
- Не знаю, - наконец отвечаю я. - Сама ничего понять не могу. У меня совершенно четкие воспоминания. Совершенно! А, выходит, в реальности все несколько по-другому. И ведь специально с утра в интернете посмотрела - что-то подобное бывает у психов. Но, господи, чокнутой я себя не ощущаю. Веришь?
- Верю, - спокойно подтверждает она.
- И потом - должны же быть какие-то предпосылки к сумасшествию. Не случается же это в один миг. Вот скажи, ты замечала что-нибудь странное за мной в последнее время.
Она снова прищуривается, внимательно рассматривает меня.
- Нет, не замечала.
- Ну вот.
- Знаешь, что я на самом деле думаю? - интересуется Катя, вновь сминая и расправляя салфетку.
- Что?
- Ты всегда много читала. Даже придумывала что-нибудь. Интересное. Иногда необычное. Нас вот с Машей постоянно забавляла своими рассказами. За чаем, за прогулкой.
- И что?
- Может, достало тебя все просто? Окончательно, то есть. Жизнь-то ведь серая, мутная. Неприглядная.
- Ну?
- Вот и сместилось что-то. Чтобы, так сказать, поинтереснее стало. Из чувства самосохранения.
- Ага. Офигительно интересно, есть у Витьки пятно или нет. Вкопана та оградка вдоль улицы, или и в мыслях не было.
- Да, все это мелочи, рутина. Однако теперь тебя заботит, что же происходит, почему и зачем. Разве не так?
- Получается, с воображением у меня, знаешь, не того... Убого как-то, знаешь...
- Почему? - Катя переменяет позу, подпирает голову рукой.
- Ну, вот если бы я проснулась, а вокруг чудесный сад, сама я в удивительном замке...
Катя начинает смеяться, но беззлобно, по-дружески.
- Смешно, да? Ну, хорошо: не сад, а просто корзина цветов. А рядом не Витька, а прекрасный принц.
- Тебя опять понесло. В обычном твоем ключе. Принц не может жить в той халупе, в которой прозябаете вы с Витькой.
- Ну, что ты за человек! - в сердцах восклицаю я. - Ну, хорошо, хорошо. Обойдемся тогда только корзиной цветов. Дело-то не в этом.
- А в чем?
- Да в том, что ладно произошло бы что-то замечательное, удивительное. А то, ты правильно заметила, рутина и серость. Одна дрянь заменилась другой. В этом вся разница. Еще и тебя забыла - исключительное достижение, ты не находишь?
Она кидает взгляд на часы, вздыхает.
- Пора, Маришка, на работу. Кирпич нас сегодня точно заест, - она берет шарф, медленно наматывает вокруг шеи. - Зато теперь у тебя две подруги, а не одна.
Мы выходим из кафе. Разыгравшаяся пурга кидает в нас пригоршни снега. Катя ежится, и в ее походке уже нет прежней энергичности, а сумка тоскливо свешивается с плеча.
![[]](/img/l/lazarewa_e_m/labyrinth02/2.jpg)