Лазарева Евгения Михайловна : другие произведения.

Стрелок, главы 20 - 23

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Всем отчаявшимся посвящается. С любовью, пониманием. И осознанием того, что не все так однозначно в этом мире

 []
  Глава 20
  ------------------------------------
  В кабинет директора вызывают по одному. Сначала - Макину. И надолго. Слышен только ее визгливый голос. Но слов не разобрать. Затем всех этих. Тоже по одному. Наконец настает и моя очередь.
  
  Директорша Нонна Геннадьевна с минуту рассматривает меня с ног до головы. Скользят только ее глаза, голова остается неподвижной. Кладет локти на стол, наваливается на него всей грудью. Наверное, чтобы быть ближе ко мне, ведь стол у нее широкий, как надгробная плита. Слева от нее в свободной позе сидит Педрила. Нога на ногу. Пальцы рук, сцепленные в замок, так и двигаются, так и двигаются.
  
  - Так, Дементьев, - говорит без всякого выражения Нонна Геннадьевна. - Давай теперь ты рассказывай. Выкладывай свою версию этого безобразия. Кстати, - обращается она к Педриле. - Его уже осмотрела Наталья Львовна?
  - Нет, ну что вы, - подобострастно перегибается к ней Педрила. - Инцидент не требовал отлагательств. Мы все - сразу к вам.
  - Да? - ее бровь ползет вверх. - А зря, зря. Посмотрите на его лицо и руки. Не ровен час сотрясение мозга или трещина в кости. Как ты себя чувствуешь, Дементьев?
  
  Мне становится чуть не смешно. Как я себя чувствую...
  
  - Ну, чего же ты молчишь? - продолжает она. - Не можешь говорить?
  - Как же! "Не может", - начинает суетиться Педрила. - В классе болтал без умолку. Ругался. Матом крыл. Меня, представьте себе, послал в далекие края, - тут он принимается подхихикивать. - Возмутительный случай! Просто возмутительный.
  - Ругался матом? Дементьев? - изумляется директорша и вновь переводит взгляд на меня. - Ну, думаю, с этим вы переборщили.
  - Спросите, спросите Лену Макину. И остальных ребят, - ерзает географ. - Они подтвердят. Вообще, в последнее время Даниил стал исключительно груб и невоздержан в выражениях, сорвал урок вот недавно, - он наклоняется чуть не к самому уху директорши. - Возомнил себя бог весть кем. И потом, - его голос становится еще тише. - Мне рассказали, по большому секрету конечно, что он ведь лечится у психиатра. Представляете? Психически ненормальный подросток вместе с абсолютно нормальными. Это ведь просто нонс...
  - Прекратите, Петр Васильевич, - прерывает его Нонна Геннадьевна. - Совершенно неуместно плодить сплетни. Да еще при ребенке.
  - Ну, как хотите, - широко улыбается Педрила. - Я ведь только хотел как лучше. Вот теперь эта драка. Да ведь это означает, - он прижимает пальцы к губам, словно боится что-то произнести. - Это означает, Нонна Геннадьевна, только то, что завтра-то он придет уже с ножом!
  
  Директорша жует губами и, прищурившись, глядит на Педрилу. Отчего тот через некоторое время опускает глаза. Пальцы его вновь начинают быстро бегать, но уже по подлокотнику кресла, в котором он сидит.
  
  - Даниил у нас - один из лучших учеников. Да, Даниил? Никогда и ни в чем не был замечен...
  
  Тут я чувствую, что ноги подгибаются. И как куль сваливаюсь на стул. Прижимаю ладони к лицу.
  
  - Вот видите, вот видите, - шипит Педрила. - Дементьев! Кто разрешал тебе сесть?
  - Петр Васильевич, в самом деле! - повышает голос Нонна Геннадьевна. - Да он весь в крови. Надо все-таки позвать Наталью Львовну.
  
  Слышу, как она снимает трубку.
  
  - Не надо, - говорю. И отнимаю руки. - Сам потом зайду к ней. После.
  - Что за дерзость! - это опять Педрила.
  - Вот, - соглашается директорша. - Правильный русский язык. А вы говорите - "матом". Тоже мне.
  - Спросите у его товарищей, - оскорбленно дергается географ.
  
  Директорша морщится, потом вновь обращается ко мне:
  - Ну, так что, Даня Дементьев? Что случилось-то? А? Такой свары я давно не припомню, - она барабанит ногтями по столу. - Чтобы участвовал почти весь класс. Да еще в школе. Посреди, так сказать, учебного процесса. Что произошло?
  - Мне все равно, - после паузы отвечаю я. - Делайте, что хотите. Все это не имеет никакого значения.
  - Что не имеет?
  - Ничего.
  
  Стискиваю руки. Быстрее бы они заканчивали со всем этим. Да отпустили бы. Ведь домой надо придти раньше мамы. Так будет лучше. Хотя дома, конечно, станет еще тяжелее. Ведь здесь-то, как никак, приходится сколько-то держаться.
  
  - Посмотрите, в чем он появился в школе, - продолжает трындеть Педрила. - Пришел только на шестой урок. Представляете? И ведь это уже не в первый раз.
  - Хорошо. Значит, ты появляешься в таком явно свободном виде на шестом уроке. И устраиваешь нечто такое, что заставляет буквально всех наброситься на тебя с кулаками? Что же это?
  - Не все на него, - вставляет Педрила. - А он на всех.
  - Да перестаньте же, Петр Васильевич. Если бы он просто затеял драку, в чем, честно говоря, я все-таки сомневаюсь, то не было бы такого побоища.
  - Он без всякого повода ударил Лену Макину!
  - Если я верно поняла, Дементьев дал ей пощечину. И вы уж извините меня, Петр Васильевич, это никоим образом не спровоцировало бы драку. За Элю Васницыну, может быть, еще и вступились бы двое-трое. Но не за Макину.
  - Разве Лена Макина не девочка??
  - Даниил, в последний раз тебя спрашиваю, что произошло?
  - Послушайте, да делайте вы, что хотите. Мне все равно. Мне действительно все равно. Неужели непонятно?
  - Ты не хочешь рассказать свою версию?
  - Нет.
  - Почему?
  - Потому что это не имеет никакого значения. Я ведь уже говорил. Так или иначе - одни квантовые истории.
  - Что, прости? - брови директорши ползут вверх, а рот слегка приоткрывается.
  - Я же предупреждал вас, - наклоняется к ней Педрила. - Он не в себе. Может, и наркотики употребляет.
  - Квантовая физика, - мои губы растрескались, и я начинаю шепелявить, как дед. - Но это неважно. Отпустите, пожалуйста, меня. И делайте все, все, что хотите.
  
  
  Потом я иду домой. И мне кажется, что ветер вокруг выпевает одно и то же. Одно и то же. "Марта. Марта. Марта". Или "Ты один. Ты один. Ты один". Я и раньше замечал, что он часто ведет себя, как живое существо. Но чтобы говорить...
  
  Во мне пустота. Страшная пустота. Будто вынули все. Все без остатка. Оставив только пустую оболочку. Которая двигается. Совершает какие-то действия. Но даже в этой безмерной пустоте молнией змеится боль. Становится тише. Сильнее. Снова тише. Совсем не уходит. Да и куда ей деться?
  
  Дома сижу безвольно. Смотрю в никуда. Жду.
  
  Нужно, чтобы пришел отец. Чтобы он лег спать. Чтобы я смог вытащить ключ.
  
  Нужно, нужно, нужно, чтобы он крепко спал. Ведь осечек быть не должно. Иначе его оружия мне уже не видать. А без оружия - только петля. Или таблетки. Не знаю, что еще можно придумать.
  
  Складываю ладони на коленях. Выпрямляю спину. И вдруг замечаю, что руки все вымазаны. Блин! А какое, должно быть, у меня лицо. И это теперь, когда необходимо быть настолько осторожным.
  
  Стаскиваю одежду, запускаю в стиральную машину. А сам залезаю в душ. Тело саднит. Но так даже лучше.
  
  Лучше чем никак. До того самого момента, когда дуло упрется в висок. Упрется и дернется.
  
  Зачем мы созданы, господи? Для чего кожа покрывает мышцы? Для чего мозг? Глаза? Уши? Руки? Бессмысленные создания. Никчемные. Жестокие до изуверства. Тупые. Ограниченные. Похотливые.
  
  Меня произвели на свет. Чтобы я узнал, к какому виду принадлежу, и ужаснулся. Ужаснулся и захотел умереть.
  
  Зачем мы с Мартой были сведены вместе? Сведены. А затем ее у меня отняли. В тот момент, когда я чуточку поверил в счастье. Для чего?
  
  Не для того ли, чтобы все вокруг стало уж совсем невыносимым? Чтобы я наконец совершил то, чего сторонился? То, что считаю откровенно глупым и отвратительным.
  
  Если за нами действительно кто-то следит и управляет, вполне возможно. Здесь одно ложится к одному. Я забываю телефон в коридоре. Отец забывает свой - на работе. Ни раньше, ни позже. Такое совпадение само по себе удивительно. Тем более, когда я так жду звонка. Затем отца вызывают на объект в выходной день, что случается крайне редко. При выходе из дома взгляд отца случайно (случайно!) падает на мой телефон, лежащий на тумбочке в коридоре. И ему отчего-то приспичивает взять именно его. Мой, а не мамин, что гораздо логичнее. Причем до этого отец даже не задумывается взять хоть чей-то. Ведь если бы он задумывался, то взял бы как раз мамин. То есть телефон был бы у него уже с собой при выходе из квартиры. И ему даже в голову бы не пришло взять мой.
  
  И вот он уезжает на сутки. Именно тогда, когда я так жду звонка от Марты.
  
  И именно в этот вечер, в эту ночь Марта, моя любимая Марта, вдруг испытывает такой дикий приступ безысходности. Вот это как раз может быть, вполне. Но! Ведь ничего не стоит немного подтолкнуть ее к тому шагу, который она в конце концов и делает. Немного усилить градус отчаяния, и без того выматывающего.
  
  Нет сомнений, таким толчком как раз могло стать отсутствие моего звонка. Ведь если бы я позвонил, она ни за что бы не решилась на это. Более того, думаю, она ждала звонка даже после своего сообщения. Ведь если бы я действительно получил его, то сразу же позвонил. Безотлагательно! Но... Марта так и не услышала мой голос.
  
  Марта...
  
  Меня опять перегибают рыдания. Боже ж ты мой! Никого и ничего здесь, в этом мире, нет, кроме моей любимой.
  
  - Только ты - настоящая. Только ты - искренняя, - шепчу я в никуда. - Где одна ложь, грязь, предательство и мерзость. Все вокруг - пустые куклы. Фантомы. Злобные тупые гоблины. И только в тебе - чистота. Только в тебе - свет. И только в тебе - истина. Марта!
  
  В двери поворачивается замок. Вытираю рукавом лицо. Переползаю в кресло. Стискиваю пальцы. Нужно вести себя как ни в чем не бывало. Главное - получить ключ.
  
  - Милый, ты здесь? - открывается дверь в мою комнату. - Как у тебя дела?
  
  Она подходит ближе, с недоумением всматривается. Я опускаю голову.
  
  - Дорогой, - в смятении произносит она, беря меня за подбородок. - Что у тебя с лицом?
  
  Выдергиваюсь. Отворачиваюсь.
  
  - Даня, ты выходил из дома? Где ты был?? - мама хватает меня за плечи и тянет к себе. - Отвечай же!
  - Мама, отпусти, - пытаюсь я вырваться. - Ничего такого. Просто сходил в школу.
  - Сходил в школу? - изумляется она еще больше. - Но я уходила в одиннадцать, ты же спал!
  - Ну, да, - невнятно произношу я. - Попал только на последний урок.
  - Но зачем ты ходил в школу??
  
  Поднимаю на нее глаза. Несколько секунд гляжу.
  
  - Не знаю. Так получилось.
  
  Она принимается нервно ходить по комнате. Потом останавливается прямо передо мной.
  
  - Ну, хорошо. Ты был там. Непонятно для чего, но был. Ладно. Но что у тебя с лицом? Ты дрался?
  
  Сжимаю, разжимаю пальцы. Мне холодно, и что-то будто так и подталкивает в спину. Не могу усидеть, вскакиваю.
  
  - Да, мама. Дрался.
  - Господи. В школе?
  - Да.
  - Ничего не понимаю. Ни-че-го. Может, ты мне объяснишь? - в ее голосе появляются истерические нотки. - Ты же никогда не дрался в школе. Даже в младших классах.
  - Так получилось.
  - Как получилось? Как?
  - Мам, - гляжу я ей прямо в глаза. - Они говорили мерзкие вещи. Отвратительные вещи. Про Марту.
  - Про Марту? - выражение ее лица меняется. - Тебе уже известно?
  - Да, мама, - с трудом делаю вдох, так как воздух никак не идет внутрь.
  - Но... Но откуда они знают ее?
  - Вот в том-то и дело. Что не знают. А говорят! - губы начинают дергаться, и я чувствую, что сейчас разревусь, как последний дурак.
  - Ну, хорошо. Хорошо, - она неуверенно касается моего плеча, словно боится, что я его сразу отдерну, она не знает, что мне все равно. - Ну, мало ли что говорят. Ты бы просто не слушал.
  - Мама! - почти выкрикиваю я.
  - Успокойся же. Все, я молчу. Молчу! Ты что-нибудь ел?
  - Нет.
  - Плохо. Я же оставляла там котлетки.
  - Мам, ну, мам же!
  - Ну, хорошо, хорошо. Сейчас разогрею, поешь в одиночестве. Мешать не буду.
  
  Она выходит. А я не могу больше сдерживаться. Утыкаюсь мордой в подушку и принимаюсь выть. Но мне нельзя, чтобы кто-то услышал. Нельзя. И я вцепляюсь зубами в ткань. И рву и терзаю. И давлю свой крик.
  
  Звонок. Стук двери. На повышенных тонах - голос отца. Умоляющий - мамы.
  
  - Звонили из школы! Бу-бу-бу. Этот подонок. Бу-бу-бу. Что скажет Петр Иванович, когда узнает бу-бу!
  - Но милый, трям-трям-трям. Они так говорили, он сказал, трям-трям.
  - Мало ли что этот дебил мог сказать, бу! Бу! Массовая драка, бу-бу-бу.
  - У мальчика первая любовь, - вдруг четко произносит мама. - А девочка - погибает. Как ты можешь? Нет, ну, как ты можешь?
  - Тьфу!
  
  Потом - звук осторожных шагов. И тишина. Они уходят к себе.
  
  
  Просыпаюсь оттого, что гладят по голове. В первую секунду приходит мысль, что это Марта. Но тут же понимаю, что рука слишком реальна. И дергаюсь.
  
  - Ну, что ты, что ты, Данюшка, - говорит мама, и ее силуэт словно отпечатывается на более светлом фоне стены. - Заснул? Давай-ка пойдем, надо поесть. Ведь ты со вчерашнего дня голодный. Так нельзя.
  
  Сознание возвращается окончательно. И вместе с ним возвращается боль. Марты больше нет. Нет Марты. Нет!
  
  - Дорогой, так нельзя. Вставай. Ну, же. Я тебе там уже накрыла.
  - Мам, я не хочу есть, - отвечаю я, но почему-то получается очень тихо.
  - Давай же, - она старается поднять меня. - Отец уже лег. Устал без выходных-то.
  - Отец спит? - сразу подскакиваю я.
  - Ну, еще не спит. Но тебя беспокоить не будет. А что?
  - Да нет. Я так.
  - Ну, вот и хорошо. Вот и славно.
  
  Она берет меня под руку, словно мы собрались на прогулку, и ведет в кухню.
  
  
  Лежу тихо-тихо. Слушаю свое дыхание. И жду. Нужно, чтобы они точно заснули. Наверняка. Портфель отец всегда оставляет в коридоре. Нужно только дождаться, чтобы точно.
  
  Мыслей нет. Пустота. Ощущение непривычное. Гулкое. И внутри - тоже пустота.
  
  Говорят, что когда умирает тот, кто тебе дорог, от тебя словно отрезают половину. Так вот. Это неправда. Гадкая ложь. Ведь из меня вынуто все. Все до крошечки. Меня нет. Есть только оболочка. Балласт. Который по непонятной причине все еще существует. И который непременно нужно убить. Чтобы существовать он перестал.
  
  Конечно, когда я умру, сознание мое исчезнет тоже. Думаю, за порогом смерти нет ничего. Ни ада, ни рая. Ни санпропускника. И с Мартой, конечно же, я там не встречусь. Марты нет. Ее нет вообще. Нигде. Никак. Но жить здесь без нее. Невозможно это.
  
  Смысла жизни у меня не было никогда. Сколько себя помню. И только ужасающая глупость самоубийства останавливала меня от последнего шага. Всегда.
  
  Но только до встречи с Мартой. С Мартой все стало по-иному. Словно тусклая картинка окрасилась в яркие цвета, зазвучала прекрасная музыка. И появился смысл.
  
  Наверное, надолго мы тут все равно бы не задержались. Не смогли бы найти другой выход, убили бы себя. Но перед этим испробовали бы все способы. Все, которые возможно. И только тогда бы. Но и тогда - вместе. Держась за руки. А не так.
  
  Как получается сейчас.
  
  Отрываю голову от подушки. И сажусь в постели.
  
  - Вонючий урод, - очень тихо, но очень четко говорю в темноту. - Я перегрызу тебе горло. Где бы ты ни был. За то, что ты с нами сделал. За то, что ты сделал с Мартой.
  
  Я сижу прямо. И гляжу в темноту.
  
  Нас столкнули, нам позволили узнать друг друга. И все это только для того, чтобы потом убить. Причем не самим, нет, зачем же мараться? Мы делаем это самостоятельно, своими же руками. Но - делаем.
  
  - Ублюдки! Вы развлекаетесь. Вы действительно больше нас можете и умеете. Выращиваете людей, как скот. На убой. И развлекаетесь. Наблюдаете за тупыми свиньями. Ставите их в то в одни ситуации, то в другие. То дадите краюшку, то отберете. Манипулируете границами восприятия дебилов. И наблюдаете. За их ужимками. Тупостью. Скотством. Ой, как смешно, правда? Просто до упаду. Сейчас рухну от хохота, - я провожу языком по пересохшим губам. - А тех, кто поумнее, именно поумнее, а не поталантливее, или тех, кому вы позволяете узнать немного больше, вы заставляете кривляться уж совсем уморительно. Это развлечение потоньше. Верно? Не тупые одномерные муки тупых свиней, а многоплановые. С кучей измерений. С массой ветвлений, - перевожу дыхание и сглатываю. - Тут уж совсем занятно выходит. Червяк, которому становится отвратительна та куча дерьма, в которой другие счастливы. Который до безумия мается, глядя в небо. И старается, и пытается. Стать прекрасной бабочкой. Ох, как смешно. Ха-ха, - опираюсь спиной о стену, прикладываю ладони к глазам.
  
  Смех. Издевательский. Многоголосый.
  
  Мгновенно отнимаю руки, подаюсь вперед. До боли всматриваюсь. Никого.
  
  - Ладно, - закусываю губы. - И я, и Марта для вас ничто. Пыль под ногами. Тлен. Грязь. Ладно. Но мараться вам почему-то все-таки не хочется. Интересно, почему?
  
  Тишина.
  
  - Ответ я тоже знаю. Чего уж скромничать. Так интереснее. Точно? Занимательнее. Тут нужна некая виртуозность. Свести вместе двоих блаженных. Позволить им поверить. А затем развести. И сначала одного довести до самоубийства. А тем самым - и другого. И главное, какая прелесть, все это у них не из-за простейших же инстинктов.
  
  Смех.
  
  - Сволочь! - чуть не выкрикиваю я и прикусываю язык. - Клянусь, - меня начинает трясти. - Клянусь тебе, ублюдок, где бы я ни был, кем бы я ни был, я вспомню. Хоть в десятом перерождении. Хоть через тысячу лет. Но вспомню. А вспомнив, сделаю все, чтобы суметь тебя достать. Чтобы смочь. Чтобы перегрызть тебе горло.
  
  Тишина.
  
  - Рэй, рэй, рэй, - вдруг звучит голос. На грани слышимости.
  
  Я не у окна. И посмотреть двойнику в глаза не могу.
  
  - Отлично, друг, - говорю я ему. - Ты хотел, чтобы я вспомнил. Или понял. Ты хотел, чтобы я именно это вспомнил? Так уже было когда-то?
  - Рэй, рэй...
  
  Выдыхаю. Снова сглатываю.
  
  - Ты кто? Ты с ними? Или со мной?
  
  Тишина.
  
  Господи! И зачем я вообще сюда родился?? Ну зачем?! Снова утыкаюсь в подушку. Вцепляюсь зубами в ткань. А слезы текут и текут. Не удержать. Так плохо, ужас. И пусто. И, главное, это одновременно.
  
  Лежу. Лежу. Тихо. Давно так тихо. Наверное, все спят. Наверное, пора.
  
  Вытираю лицо. Некоторое время сижу. Потом встаю и крадусь в коридор. Найти портфель - дело минуты. Вот, и он у меня в руках. Теперь - к себе. Открыть замочек. Раздернуть молнию во внутреннем кармане. Нащупать ключ. Ну же. Теперь портфель на место. А ключ - в ящик. Под папку с рисунками.
  
  Ночь. Тишина. Мне остается только ждать. Когда наступит утро.
  
  Глава 21
  ---------------------------------------
  Как странно. Все-таки заснул. Отрубился. Не бегал нервно по комнате. Не грыз ногти. Не рвал волосы. Не стенал. Как, по описанию других, должны делать самоубийцы. Ну, перед тем, как.
  
  Наверное, это должно настораживать. Но мне все равно. Внутри уже не боль и не пустота, а равнодушие. Жить - совершенно незачем. Марта написала, что будет ждать. Там. Но на самом деле я знаю, что никто и нигде меня вовсе не ждет. Она ушла отсюда. Одна. Совсем. И ее сознание, ее неповторимая сущность растворилась в бесконечности. Моей любимой здесь нет. Нет ее и там. Ее нет нигде.
  
  Если есть перерождения, в чем, честно говоря, я не уверен, то сейчас суть моей Марты обезличена, а сама она находится в бессознательном ничто.
  
  А без Марты, без моей Марты, тут мне делать абсолютно нечего.
  
  Откидываю одеяло, прислушиваюсь. В квартире тишина. Словно никого. Смотрю на часы. Девять. Отец уходит рано. Надеюсь, мамы нет тоже.
  
  Спускаю ноги с кровати, немного выжидаю. Иду в коридор. И по-прежнему ни звука. Ну а теперь надо осторожненько открыть дверь их комнаты. Вот так. Хорошо.
  
  Пусто. Отлично. Если мама ушла, то раньше двух-трех часов не вернется. И это мне на руку. Оттянем дверцу шкафа. Во-от. Теперь ключ. Р-раз.
  
  Вот они лежат. Тут. Гладенькие. Матовые.
  
  Беру один. Он четко ложится в ладонь. Привычно. И сразу чувствуется, как мне не хватало этого ощущения в последнее время. Поднимаю дуло к виску. Очень легко. Ведь магазина в пистолете нет. Металл холодит кожу. И это неожиданно неприятно. Казалось, что будет какое-то облегчение. Оттого, что вот сейчас все закончится. Но мне просто. Просто неприятно.
  
  Вставляю патроны в магазин. Зачем-то все. Хотя хватит и одного. Ну, двух-трех - на случай осечки. Вгоняю магазин. Пистолет тяжелеет. Славно. Теперь это уже не игрушка. Прицеливаюсь в сторону идиотской картинки на стене. В голову тут же чуть-чуть входит морозный ветер. Входит и, подрожав, растворяется.
  
  Усмехаюсь сам себе. Он исчезает либо потому что цель ненастоящая, либо оттого что давно не стрелял. Может, та ясность и не вернулась бы ко мне никогда. Даже если бы я снова начал стрелять.
  
  Сажусь с пистолетом в руке. Потом откладываю его. На стол.
  
  Вот и все. Через несколько минут все будет кончено. Что там? Принято думать о прожитой жизни? Ну, она у меня была совсем короткой. И каяться и виниться мне не в чем. Подлостей не делал. Зла не творил. Был честен, открыт и чист.
  
  Умора, прямо Иисусик. Тот все хотел переменить мир и природу людей. Будто не знал, что это невозможно. Если, конечно, он действительно был. Ладно.
  
  Странно, почему это настолько обыденно. Легко. Наверное, должен быть какой-то страх. Сожаление. Ведь вот сейчас меня не будет, а жизнь вокруг продолжится. Будто меня и не существовало вовсе. Но ничего такого. Сделать выстрел кажется таким же несложным, как смыть воду в унитазе. Или поставить чайник на огонь.
  
  Наверное. Наверное, это оттого, что Марты нет. Или же... Или же кто-то упрощает мой уход. Чтобы все прошло гладко. Со стопроцентным результатом.
  
  Сволочи. Не терпится им.
  
  Наверное. Наверное, это должно вызвать раздражение и злость. По отношению к тем уродам. Что убили Марту. А теперь собираются - меня. Но странное дело. Мне все равно. Мысли текут тихо. Бесцветно.
  
  И это явный признак. Несомненный. Ну, что мной манипулируют.
  
  Сижу, тупо глядя на пистолет. Потом в стену. Потом в окно. Нет ничего тривиальнее, чем разнести себе башку. Точно?
  
  Ладно. Что ж. Начнем.
  
  Поднимаюсь. Собираюсь взять пистолет. В правую ладонь. Но вдруг с удивлением обнаруживаю, что не только не делаю этого, а наоборот - подхожу к сейфу и начинаю деловито заряжать второй. Затем беру его в левую руку, дую в дуло и подмигиваю сам себе. Вот идиот!
  
  Зачем мне два заряженных пистолета? Ума не приложу. Чтобы приставить и справа и слева, что ли?
  
  Надо же. Одеваюсь. Чистая рубашка. Костюм. Галстук. Оружие кладу в карманы брюк. Потом - пальто, шапка, шарф. Зачем я все это делаю, черт возьми?
  
  Выхожу на улицу. И деловито иду.
  
  Блин, да что происходит? Стараюсь остановить себя. Ведь мне всего-то и надо - вытащить пистолет и шмякнуть в висок. Только и всего. Но нет. Продолжаю деловито идти. И в иной момент эта самая деловитость показалась бы мне смешной. Прямо дурак с охренительным чувством собственной важности, спешащий по своим дурацким делам. Но сейчас такое поведение пугает. Только на миг. Затем наплывает равнодушие. Просто исключительное.
  
  Ясно, что меня дергают за ниточки, тащат, как тряпичную куклу. Наверное, чтобы то самое удовольствие стало еще тоньше. Еще изысканнее.
  
  Но, господи, обо всем этом я думаю настолько отстраненно, заторможенно. Словно в полусне, когда еще и не спишь и двинуться не можешь. В конце концов, какая разница? Их основная цель - чтобы я умер. Так или иначе, скоро эта комедия закончится. Тогда не все ли равно?
  
  Блин, а зачем я захожу в школу? Чтобы разнести башку на глазах у всех? Большей глупости не придумать.
  
  Снова пытаюсь подчинить тело себе. И даже на долю секунды останавливаюсь.
  
  А потом с еще большей деловитостью топаю на четвертый этаж. Все так же в пальто. По пути стягиваю шапку. Расстегиваю пуговицы.
  
  Дергаю дверь кабинета.
  
  И предстаю, как есть, перед очами, так сказать, удивленной публики. А именно - своих одноклассников. Навстречу поднимается не менее изумленный моим появлением Педрила. Глаза его распахиваются, рот изгибается.
  
  - Дементьев! - старается он сориентироваться. - За-зачем ты здесь? Тебе же запретили. До особого разбирательства.
  
  Моя правая рука деловито лезет в карман. Не менее деловито извлекает оружие. Снимает предохранитель.
  
  - Такому ублюдку не место в этом мире, - твердо произносят мои губы.
  
  Не успевает Педрила опомниться, как я, не прицеливаясь, стреляю.
  
  В его лбу. В белом его лбу. Прямо посередине. Между бровей. Появляется аккуратная дырочка.
  
  Он. Этот никчемный человек. Еще не успевает сползти на пол. Он еще в падении. Как я. Как моя левая рука извлекает второй пистолет. И обе мои руки наводят оружие на повскакавших одноклассников.
  
  Что... Что я делаю???
  
  - Всем ни с места! - говорю я. - Любое движение, и каждый из вас труп.
  
  Господи, блин! Что я делаю???
  
  Они замирают, в испуге выпучившись на меня. А я смотрю на них. Не имея ни малейшего представления, какого черта тут все это происходит.
  
  И вдруг. Вдруг мое сознание затапливает ненависть. Она входит как к себе домой. Устраивается основательно. Толкается. Ерзает задницей. Садится удобнее. И вгрызается.
  
  Обезьяны. Передо мной стадо тупых макак, отягощенных только элементарными инстинктами. Ни чести. Ни совести. Ни благородства. Жрать, срать, размножаться. Жрать, срать, размножаться. Ни чистоты, ни света. Одна грязь. Одна мерзкая, отвратительная грязь. И вонь.
  
  - Как же вы воняете, уроды. Как же... Ни с места! Ни с места, я сказал.
  
  Одна пуля попадает точно между глаз Петрова. Вторая - завизжавшей Силантьевой.
  
  - Пока вы все еще живы, задумайтесь на миг. Хотя бы только на миг. Слышите? Зачем вы пришли сюда. В это мир. Для чего.
  
  Некоторые из этих раскрашенных расфуфыренных свиней начинают всхлипывать. Кто белеет, кто краснеет. Кто-то накладывает в штаны.
  
  - Неужели, - продолжаю я. - Кроме денег, власти, квартиры, машины, куклы под боком, слюнявых детей и кучи связей вам ничего не нужно? Неужели вам не хочется стать хоть чуть-чуть лучше? Стоять!
  
  Дергаются сразу несколько, и мне приходится стрелять с двух рук.
  
  В мысли тут же приходит ясность. Как раньше. И голос, тот самый голос, устало произносит:
  - Ну, все... Теперь действительно все... Какой же ты дурак!
  
  И словно переключатель щелкает в голове.
  
  Я смотрю на свои руки. На пистолеты в стиснутых пальцах. На перепуганных до истерики придурков перед собой.
  
  Какую ахинею я сейчас нес. Какой до безумия идиотский вариант собственных мыслей. И что же... Что же я наделал?
  
  - Данилка, - кто-то выступает вперед. Выступает осторожно, но не боясь.
  
  Перевожу взгляд, однако не стреляю. Нет, не стреляю. Потому что это - Завьялов.
  
  - Стоять! - говорю я остальным и повожу оружием.
  - Данилка, прекрати! - в его глазах ни тени испуга, глубокие складки в углах губ.
  - Не подходи, Андрюха. Ради бога, не подходи. Стой, где стоишь.
  - Хорошо, - он останавливается. - Не надо больше, слышишь? Я знаю, что вчера здесь произошло. Мне рассказали. Это ужасно, - его рот дергается. - Но... Не надо. Они все не стоят того. Ты сам знаешь.
  - Ты не боишься?
  
  Он хмыкает и смотрит мне в глаза. И я понимаю. Я ему верю. Он уже дошел. До той точки. Когда все настолько бессмысленно. Когда ты настолько ясно осознаешь, что тебе не стать. Не прыгнуть. Не полететь. Не достичь. Как бы ты ни корячился. Ни пытался. И тогда. Тогда жизнь больше не имеет значения.
  
  Распахивается дверь.
  
  - Что тут происхо...
  - Ни с места! - говорю я и перевожу левую руку в сторону входа.
  
  Там сдавленно хрюкают, и рывком исчезают. Славно.
  
  В этот момент двигаются двое. Стреляю.
  
  - Данилка! - бросается Андрюха.
  
  Тоже стреляю. В ногу.
  
  Он падает. Скрючивается. Но не стонет.
  
  - Прости, - обращаюсь я к нему. - Убить я тебя не могу. Ты уж как-нибудь сам. Ладно? Может, и выкарабкаешься. Станешь почти как все.
  
  Отодвигаю ботинком руку Педрилы. Сажусь на его стол.
  
  - Задумайтесь, - говорю я им. - Просто задумайтесь. Для чего вы пришли сюда. Зачем.
  
  Трофимова падает на колени. Ползет ко мне. Вот дура.
  
  - Данечка, Данечка, душка, - ноет она, размазывая краску по щекам. - Извини меня. Извини. Выпусти!
  
  Стреляю. Она откидывается, раскорячивая конечности. Замирает. Дергаются трое. Стреляю.
  
  Так. А зачем я все это делаю? Мне ведь наплевать на них. Я сам уже мертвец, какое мне до них дело? Ерунда какая-то.
  
  И вообще, даже если кто-то из них и задумается, то измениться он не сможет точно. Просто не успеет. Ведь умрут все. Кроме Завьялова. Непонятно. Почему так?
  
  Встаю, делаю шаг к двери. Чтобы выйти и прекратить уже эту комедию. Или трагедию. Или совсем уж хрен знает что. Но не могу. Словно стена.
  
  Моим движением пользуются пятеро. Стреляю.
  
  - Даниил Дементьев! - неожиданно раздается громкий голос. - Вы окружены. Сдавайтесь. Вам будет гарантирована жизнь.
  
  Умора. Вот идиоты. Будто она мне нужна. Непонятно одно. Зачем я всех их убиваю?
  
  На лбу выступает пот.
  
  Когда пытаюсь об этом думать, словно ступор появляется в мозгах. Как заглушка. Просто нужно перебить всех. Непонятно зачем, но нужно.
  
  Стреляю.
  
  Наверняка. Мне не надо, чтобы они мучились. Это совсем лишнее.
  
  Затылком чувствую, как приоткрывается дверь. Поворачиваюсь. Мент. Со взведенной пушкой. Прет прямо на меня. Осторожненько так.
  
  - Сынок, - шепчет он. - Опусти оружие. Сынок.
  
  Я смотрю на него широко открытыми глазами. Снова что-то щелкает в мозгу. Для чего-то надо, чтобы именно он меня убил. Именно он, а не кто-то другой. Странно как.
  
  - Стреляй, - говорю я ему. - Стреляй же, черт тебя дери!
  - Отдай пушку, сынок. Опусти.
  
  Нет, что-то не так. Он подходит уже на недопустимое расстояние. Это нельзя. Это надо прекратить.
  
  - Ни с места, - говорю ему. - Стреляй!
  
  Поворачиваюсь и бью с двух рук. Чтобы спровоцировать его. Но он не стреляет. Только молниеносным движением бросается ко мне. Стреляю я. По его ногам. Он мне нужен. Чтобы убить меня.
  
  Он целится.
  
  - Сволочь, - бормочет он. - Вот подонок. Гад.
  - Стреляй, - говорю ему.
  
  Он целится. Я жду. Он опускает руку.
  
  - Не могу.
  - Стреляй, стреляй, стреляй! - ору я.
  
  И сам, с холодом, дрожью в груди, расстреливаю оставшихся.
  
  Мент дергается при каждом моем выстреле. Поднимает пистолет. Опускает.
  
  Меняю магазин.
  
  В дверь кто-то лезет. Стреляю.
  
  - Стреляй же, - говорю я менту. - Ведь это так просто.
  - Не могу, гаденыш! У меня пацан как ты! Не могу! Лучше убей.
  
  Круто. Славный расклад. Замечательный.
  
  В изнеможении сажусь на учительский стул. И тут заслонка спадает.
  
  Глава 22
  -----------------------------
  Боже мой. Боже. Что я наделал. Столько крови. Тел.
  
  И все это я. Который только и хотел, что выстрелить себе в голову.
  
  Меня скручивает. Выворачивает. Вою, как раненый волк. Вцепляюсь зубами в рукав, чтобы перестать. Заткнуться.
  
  Слезы. Противные слезы так и льют.
  
  Как же плохо! Как мне больно...
  
  - Марта! Как так вышло? Почему, Марта?
  - Ты спятил, сынок, - медленно произносит дядька в форме. - Вот и все.
  
  Произносит тот дядька, которого я подстрелил. А вокруг. Вокруг все те, кого я убил. Своими руками. Хладнокровно. Бессмысленно.
  
  Бессмысленно.
  
  Сдавливаю пальцами горло. Прикладываюсь лбом к прохладной гладкой поверхности стола.
  
  - Неслабо повеселились? - едва слышно говорю я им. Этим. Которые все устроили. - Развлечение вышло что надо. Точно? Ублюдки. Сволочи.
  
  В груди снова разворачивается огненный жгут. Больно невыносимо.
  
  Один. Несовместимый с этим миром. Отторгаемый им. И изнасилованный с особым изуверством теми, кто дергает за нитки. Кто разводит местный вид как скот.
  
  - Повеселились неслабо, - с трудом повторяю я. - Верно?
  - Ты о чем, сынок? - хрипит дядька.
  
  Больно так, что рву ворот рубашки. Разодрать. Изничтожить. Вынуть!
  
  - А-а-а-а-а-а, - то ли стон, то ли вой.
  
  Всю дорогу. Все это время меня вели. Как пешку. Как дешевую марионетку. Позволили узнать, почувствовать. И тут же пнули - не стать, не допрыгнуть. А потом наскучило. Ну мучается пацан, и что? Неинтересно.
  
  Тогда столкнули нас с Мартой. Посмаковали нашу надежду. И убили. Мою любимую.
  
  Круто. Понаслаждались. Но нет. Не то все. Слабовато. И совсем грубо, чего миндальничать напоследок, устроили всю эту бойню. Моими руками.
  
  Смотрю на свои ладони.
  
  Моими руками. Господи. Ведь я же и ударить никого первым не мог. Это для меня невозможно. А уж убить...
  
  Я - такой хороший, чистый, светлый. Честный, незапятнанный.
  
  Был.
  
  Такой хороший.
  
  Вытираю рукавом лицо. Слезы не перестают.
  
  Моими руками...
  
  Был...
  
  - Марта! - кричу я. - Я люблю тебя, Марта! Не верь, Марта, это не я. Марта...
  - Ты бы позвал кого-нибудь, сынок. Больно очень. Да и парнишка вон тот, рыженький, весь в крови. Как бы не помер.
  - Что?
  
  Чистый. Светлый.
  
  Поимели. Изнасиловали. Вымазали.
  
  В дерьме. Злобе. Ненависти.
  
  Разжимаю одеревеневшую руку. Разминаю пальцы. Беру пистолет.
  
  Подношу к виску. Вздрагиваю от прикосновения.
  
  - Эй, сынок! Эй, ты что?
  
  Всё. Верно? Как там этот, ну который, говорил? "Теперь действительно все"?
  
  Закрываю глаза. Медленно нажимаю курок.
  
  - Марта...
  
  Острая боль тычется в голову.
  
  Взрываются запятые галактик. Вихрем несутся в лицо звезды. Изгибается поверхность пространства.
  
  Двойник, улыбающийся, со сверкающими радостью глазами, летит навстречу.
  
  - Рэй, - шепчет он.
  
  И целует меня. В губы.
  
  Эпилог
  --------------------------------
  - Рэй, - зовет кто-то. И трогает меня за плечо.
  
  Вокруг чернота. И в этой черноте проявляются желтые буквы. Дрожат, затем складываются в слова.
  
  "Игра закончена. Вы проиграли. Уровень "Е" - прогрессорская деятельность".
  
  - Рэй, что с тобой? - меня уже трясут, нимало не заботясь, нравится мне это или нет.
  
  Открываю глаза, стараюсь проморгаться.
  
  Рядом стоит здоровенный парень. Не на шутку встревоженный. Рыжий. А прямо передо мной - цветная стена. Со странного вида выступами.
  
  - Рэй, - парень растерянно оглядывается. - Мулда, срочно в каюту капитана! - говорит он словно в воздух.
  - Не надо, Перри. Отставить, - медленно произношу я. Словно пробую слова на вкус. Будто не уверен. - Отбой, Мулда. Все в порядке.
  - Ох, Рэй! Я так испугался, - Перри хватает меня за обе руки и пожимает их. - Никогда такого не было. Никогда. Ты был как мертвый.
  - Ничего, Перри. Пройдет, - киваю я своему другу.
  
  Но это неправда. Штурман прав - такого не было никогда. Ни с кем. Ни в одной команде. Методике больше двухсот лет. Ни одного сбоя, ни одной погрешности. Никаких побочных эффектов.
  
  Все словно в тумане. Кажется, тронь - прогнется. И растает.
  
  - Ну что? - радостно спрашивает Перри. - Уровень "Е"? У этого мира есть надежда, - он смеется.
  
  Перевожу взгляд на него. Здоровенный. Рыжий. Веселый. И очень надежный. Пятнадцать экспедиций. Двенадцать высадок. Всегда рядом. Всегда вместе. Мы дружим давно, еще с космошколы. Я капитан, он штурман. Хотя, что значит "дружим"? Дружат у нас все. Просто Перри - мой лучший друг.
  
  Все эти сведения вплывают в мозг порциями, будто нехотя. На самом деле, я все еще там. В той школе. Я все еще тот мальчишка, словно сошедший с ума от горя. Среди горы трупов. Смотрящий на свои руки. И задающий вопросы. Странно. Странно и страшно.
  
  - Рэй, ты все же какой-то стран..., - начинает Перри.
  - Тацука, зайди-ка ко мне. Прямо сейчас, - говорю я.
  
  И сажусь. Разминаю затекшее лицо. Провожу языком по растрескавшимся губам.
  
  - Что происходит? - присаживается рядом штурман.
  - Вот сейчас мы об этом и поговорим, - нетерпеливо отвечаю я и встаю. Меня будто лихорадит.
  - Да, капитан, - появляется в проеме не менее здоровенный Тацука. - Что-то случилось?
  - Случилось, - поворачиваюсь я к нему. - Результаты тестирования этого мира должны быть аннулированы. А он сам - уничтожен.
  - В каком смысле? - брови его ползут вверх. - Рэй, ты отлично знаешь, что это невозможно. Параграф 2.3.18 устава гласит...
  - Мне известно, чего он там гласит. Дело не в этом.
  - А в чем? И перестань ты туда-сюда ходить!
  
  Останавливаюсь, закладываю руки за спину. Чтобы не начать барабанить. По столу там. Или подлокотнику. Стене... Чувствую, что еще немного, и мой рот станет подергиваться.
  
  - Рэй, нужно, чтобы тебя осмотрела Мулда, - твердо произносит Перри. - Ты сам-то понимаешь, что что-то не так?
  - Тацука, ты ведь видел запись? В программе явно произошел сбой. Масса сбоев. В этом случае результаты аннулируются - примечание 8.25. Все верно?
  
  Он щурит глаза. Недоверчиво покачивает головой.
  
  - За все время такого не было ни разу. Примечание 8.25 никогда не применялось.
  - Отлично. Но ты ведь видел запись?
  - Я обязан ее смотреть, - он садится на стол тощим задом.
  - И ты хочешь сказать, что тот мальчик - действительно образ моего сознания, упрощенный донельзя? До ступора, так сказать. До точки.
  - Н-не знаю.
  - Рэй!
  - Подожди, Перри, - останавливаю я его движением руки. - Ты ведь, кстати, тоже все видел. Не так ли?
  
  Штурман не выдерживает моего взгляда, отводит глаза. Принимается что-то счищать с рукава.
  
  - Что за мысли у типичного подростка из того мира? Это его мысли? Вы уверены?
  - Но капитан...
  - А эти его бредни? - я хмыкаю. - Голоса, двойники. Заявления, что он - это я!
  - Ты передергиваешь, - тихо отвечает Тацука. - Он не считал, что он - это ты. Он просто придумывал тебя. Слишком богатая фантазия.
  - Это нормально?
  
  Тацука щелкает языком. Потом смотрит на меня.
  
  - Программа может, вернее - способна, генерировать самостоятельные виртуальные образы.
  - Замечательно. Однако я очень сомневаюсь, что можно просто так нафантазировать действительно существующего в другой реальности человека. Это невозможно. Он ведь даже нарисовал меня. В моей же каюте. Очень, кстати, похоже.
  - Ну-у...
  - Господи, а этот двойник? Который все провоцировал его что-то вспомнить или понять? Это же я! Получается, я приходил к нему с раннего детства и понукал, чтобы он меня вспомнил. Каково?!
  - Но Рэй...
  - А голос, прошу прощения, один из голосов, который однажды по секрету поведал ему, тс-с, - я прикладываю палец к губам. - Что я - его смерть. Ха-ха!
  - Рэй!
  - Да подожди ты, Перри, - досадливо обрываю я его. - Что, на самом-то деле, истинная правда. Ведь, чтобы я очнулся, он должен был умереть.
  
  Перевожу дыхание и чувствую, как на моих висках выступает пот.
  
  - Н-да-а, - тянет Тацука. - Все это несколько, э-э-э, странно.
  - Должен был быть обычный среднестатистический подросток того мира. С обычными реакциями. Несложными мыслями.
  - Ну-у...
  - Да что "ну", Тацука? Тестирование в том и состоит! Какой смысл тестировать на гениях?
  - Он не гений, - быстро вставляет Перри. - У него просто "не все дома".
  - Да, он не гений, - усмехаюсь я. - Но он настолько отличается от остальных, что выборка, так сказать, становится нерепрезентативной. Уже только поэтому результаты должны быть аннулированы. Не говоря уже о программных сбоях.
  
  Они переглядываются.
  
  - Не нравится мне, что ты считаешь, будто тот мир должен быть уничтожен, - говорит Перри. - При завершении игры ты должен был полностью выйти из ее образов и границ. А мне кажется, она все еще держит тебя.
  - Мальчика все-таки не убивают, - поддерживает его Тацука. - Это категория "Е". С этой планетой будут работать прогрессоры.
  - Тестирование не было адекватным! - настаиваю я.
  - Рэй, оно было достаточно адекватным. Дай им шанс.
  - У них его нет, - сквозь зубы цежу я. - Такой отвратительно мерзкой расы я давно не встречал.
  
  Перри сдвигает брови.
  
  - Рэй, я скажу Мулде, что у тебя реакция.
  - Тацука, а откуда взялась девочка? - не слушаю я его. - Разве должна была быть девочка?
  - Нет, я не создавал такого образа. Этого не требуется для теста.
  - А программа?
  - Она может по ходу развития сюжета генерировать несуществующие образы, вроде этого двойника. Но не реальных существ, - он пожимает плечами.
  - Так откуда же тогда взялась девочка?
  - Вот это действительно похоже на сбой. Я проверю.
  - Проверь все. По выполнении - доложи. Я же пока свяжусь с управляющим центром. Тестирование необходимо проводить повторно.
  - Мулда... - начинает опять штурман.
  - Я все понял, Перри, - хлопаю я его по плечу. - А теперь оставьте меня одного. Тацука, проверкой займись немедленно.
  - Хорошо, капитан.
  - Но Рэй...
  - Перри, я очень устал и хочу побыть один. Ладно?
  - Но...
  - Иди же!
  
  Они оба выходят. Перри на пороге оглядывается. Я сладко зеваю, и стена за их спинами тут же зарастает, становится гладкой.
  
  Да, занятная вырисовывается ситуация. И штурман прав, мне ведь тоже очень не нравится, что я словно все еще одной ногой там. Среди трупов, крови. И безысходности.
  
  До чего странный мальчик. Необычный. А что у него за мысли? Признаться, такое даже мне в голову не приходило. Хотя, - тут я хмыкаю, - поживи в таком гнилом болоте, может, и не такое выдумаешь. Позволь ангелу родиться и расти среди грязного отребья и скотов - что из этого получится? Интересный, кстати, вышел бы эксперимент. Только очень бесчеловечный. Вернее, безангельский. Как ангелу с его чистотой, честностью, светом и искренностью жить среди лживых, жестоких, бесчестных, безжалостных, похотливых? Что это вообще за мир, в основе которого заложен принцип выживания сильнейшего? Ведь у них он во всем. Везде. И среди животных. И среди растений. И даже среди микроорганизмов.
  
  Ужасный, отвратительный мир. Перри и Тацука не понимают. Потому что они не жили там. Смотреть запись - одно дело, жить среди всего этого - другое. У такого мира нет будущего. И никакие прогрессоры здесь не помогут. Это бессмысленно. Получать наслаждение, истязая других... Кто еще в нашей части вселенной додумается до такого?
  
  Как мальчишка вообще-то дожил до пятнадцати лет?
  
  - Капитан?
  
  Я вздрагиваю и поворачиваюсь к противоположной стене.
  
  - Да, Тацука. Докладывай.
  - Капитан, в образе мальчика обнаружены искажения. Но программных сбоев нет.
  - Что за искажения? Какой природы? - я даже подаюсь вперед.
  - Пока выяснить не удалось. Продолжаю работать.
  - А девочка?
  
  Тацука мнется, видимо, не зная, как сказать.
  
  - Ну же!
  - Этот персонаж введен извне, - наконец мямлит он.
  - Как?? Как ты сказал? "Извне"? - я встаю и упираюсь ладонями в стол. - Что это значит?
  - Найдено точечное воздействие, в результате которого в программном коде появилась ветка, которой быть не должно. Через которую и был введен этот образ.
  - И?
  - В общем, для жителей этого мира она казалась настоящей, но на самом деле ею не была.
  - Ничего не понимаю, - на моем лбу опять выступает испарина.
  - Ну-у, не знаю, как понятнее объяснить. Э-э-э. Ну, вот, допустим, это примерно то же самое, как среди нас появилась бы Золушка или Иванушка-дурачок. То есть это вполне себе по внешним признакам люди, но на самом деле людьми не являются. Теперь понятнее?
  
  Вцепляюсь пальцами в край стола.
  
  - Откуда это воздействие? Какого характера? - отрывисто спрашиваю я.
  - Извини, Рэй, тоже пока выясняю. Непонятно, - он откашливается. - Просто это такие новости, о которых ты должен знать, не откладывая, - он медлит. - Может быть, ты и прав по поводу аннулирования результатов.
  
  Несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза.
  
  - Хорошо. Продолжай работу.
  
  Он отключается, а я тупо гляжу в стену, на которой за секунду до этого было его лицо.
  
  Занятные дела получаются. Зачем кому-то влиять на результаты тестирования? Чтобы гарантировать сохранность вида, который и правда служит для кого-то мясом? Но не проще ли тогда уничтожить наш корабль? Ясно, что за нами придут другие. Однако время будет выиграно.
  
  Или же - ведь можно просто развернуть нас, поставить барьер, экран. И спокойно продолжать разводить этих. Самых.
  
  Да-а, непонятно, для чего такие сложности с искажением программного кода. Даже персонаж новый ввели. Интересно, зачем? Чтобы помочь мальчишке или наоборот - изощреннее убить?
  
  Перехожу в кресло, откидываюсь на спинку, кладу ладони за голову.
  
  Марта... Чудо из чудес. Необыкновенная девочка. Драгоценный камушек в куче дерьма. Любимая и ненаглядная Дани Дементьева.
  
  Это совершенно тот случай, когда встречаешь раз и навсегда. Пройти мимо он бы не смог. Ни за что. А она? Какие цели были у нее? Осознавала ли девочка, что она не принадлежит к тому же виду?
  
  Она знала, что чужая. Но считала, что и ее избранник - тоже чужой. Или все-таки хладнокровно притворялась?
  
  Вот она - тоненькая, в поношенном пальтеце, рваных варежках и смешной беретке с помпоном. И - отстраненное, отсутствующее выражение огромных лучистых глаз. Как там мальчик говорил - глаза, будто две вселенные?
  
  Мне словно что-то вдруг попадает в горло, и я закашливаюсь. До слез.
  
  Интересно, а ведь, выходит, это сто процентов выстрел наповал. Для такого-то мальчика, как Даня. Как, впрочем... Впрочем...
  
  Острая тоска внезапно начинает шевелиться в моей груди. Словно, э-э... Словно мальчик не умер, а стал частью меня. Той самой частью, для которой Марта до сих пор является единственной.
  
  Что за черт??
  
  Вскакиваю и принимаюсь быстрыми шагами мерить каюту.
  
  Спутанные волосы. Ямочка на щеке. Торчащий с одной стороны ворот рубашки. Ключица, беззащитно выглядывающая из этого самого ворота. И глаза...
  
  "Я буду ждать тебя. Там. Сколько бы ни потребовалось. Люблю. Не могу без тебя. Совсем. Марта".
  
  Мне не хватает воздуха. Рву китель. Рву. Сглатываю сухой комок. Стараюсь отдышаться.
  
  Господи! Бред какой-то. Что же происходит? Что же...
  
  Зачем-то бросаюсь к окну. Навстречу несутся звезды. И...
  
  Летит мой двойник. Он улыбается, кивает.
  
  А я, чуть не падая, вглядываюсь в его лицо. И не могу оторваться. Да, да! Это я. Только моложе, почти мальчик.
  
  - Даня? - спрашиваю пересохшими губами.
  
  Он поднимает брови. Прищуривается. Прикладывает ладони к экрану. С той стороны.
  
  Прижимаю свои пальцы. С этой.
  
  Чувствую, как между нами протаивает тепло. Соединяя нас вместе.
  
  И вдруг понимаю, что этот рейс станет для меня последним.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"