День, когда умер Брежнев, был для меня замечательным. Я не пошел в школу. У меня заболело горло. Но замечательным день стал не сразу. Вначале он был сонный и занудный, потому что мама разбудила меня в половине седьмого утра и ласково сказала, что пора в школу. А моя кровать была такая нагретая и уютная, что покидал я ее с преогромной неохотой. Потом в глаза ударил резкий свет плафона в прихожей, я поплелся в ванную, нехотя почистил зубы, умылся холодной водой, потому что горячую отключили еще вчера и кое-как добрел до кухни. Там уже сидел папа в гимнастерке и допивал чай. От гимнастерки пахло лекарствами и сапогами. Я сел рядом, глотнул чаю и вдруг с радостью ощутил резкую боль в горле. Когда я чистил зубы, я ее как-то не замечал, а сейчас она стала очень ощутима.
--
Мам, у меня горло болит! - громко и нарочно хрипло крикнул я, потому что знал, что мама никогда не пустит меня больного в школу.
Испуганная мама прибежала на кухню. Меня усадили на табуретку под абажуром и я открыл рот. Папа - врач и мама- медсестра заглянули туда.
--
Ничего страшного, - сказал папа, больно надавливая ложкой мне на язык, - слегка красное. Левая дужка. Чайку попьет, все пройдет.
--
Слегка красное? - возмутилась мама, - да оно же просто багровое! Ты только послушай, как он говорит. У него же сейчас стеноз начнется! Надо срочно вызывать врача!
Папа спорить не стал и меня оставили дома "на денек", чтобы посмотреть, что будет с моим горлом дальше и решить, вызывать мне врача, чтобы мама взяла больничный, или нет. Я немедленно отправился спать и едва коснулся еще теплой простыни, сразу уснул.
Разбудило меня радио.
"Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного совета СССР и совет министров СССР с глубокой скорбью извещают партию и весь советский народ что 10 ноября 1982 года в 8 часов 30 минут утра скоропостижно скончался Генеральный секретарь центрального комитета КПСС, председатель Президиума Верховного совета СССР Леонид Ильич Брежнев...Имя Леонида Ильича Брежнева, верного продолжателя ленинского дела, пламенного борца за мир и коммунизм, будет всегда жить в сердцах советских людей и всего прогрессивного человечества".
Я вскочил и побежал на кухню, откуда слышались голоса взрослых. Там около радио сидели бабка и мама. Бабка крутила ручку громкости.
--
Брежнев умер! - радостно закричал я. Но крик получился хриплым и каким-то надломанным, к тому же я сухо закашлялся.
--
Не кричи! - сказала мама, - а то горло сорвешь. Сейчас ты у меня будешь пить горячее молоко с медом.
--
Не хочу молоко с медом, - взмолился я, - ты мне "алтейку" дай, она на "Пепси-Колу" похожа.
--
"Алтейка"- это отхаркивающее, - объяснила мама, - а у тебя еще кашель сухой. Будешь пить молоко.
Я напыжился и стал представлять себе отвратительно-противно-сладкое, с пенкой и растопленным маслом горячее молоко, которое я буду вот сейчас глотать и от которого меня вырвет. Тогда мне не станут его больше давать, лечение затянется, и я вместо одного дня просижу дома минимум неделю. Зазвучавшая по радио траурная музыка только усугубила мои черные мысли.
--
Вот когда Сталин умер, тоже было по радио такое сообщение, - замогильным голосом возвестила бабка и смахнула скупую слезу, - я хотела в Москву поехать на похороны, но не поехала. Меня дед отговорил. И хорошо, что я не поехала. Там давка была. Многих заживо затоптали.
--
Ну что вы такое говорите, мама! - возмутилась моя мама и посмотрела на меня. Ее взгляд говорил - зачем рассказывать такие вещи ребенку?!
Но бабка уже завелась.
--
...По одной женщине даже грузовик проехал. Всю раздавил. А у нее было трое детей, - продолжала бабка, опуская долу глаза.
Тогда мама сунула мне в нос ложку с дымящейся гадостью.
--
Пей! - приказала она.
Я испугался, выпил, обжег горло и заплакал.
--
Вот мама, видите, что вы делаете, это из-за вас ребенок обжегся! - закричала мама и влила мне в рот столовую ложку облепихового масла, чтобы оказать первую помощь моей обожжённой слизистой, которая в представлении мамы уже покрылась волдырями.
Я подавился маслом, меня слегка вырвало. Мама начала меня вызывающе жалеть и вытирать, укоризненно поглядывая на бабку. Мне стало приятно.
Бабка принялась мыть ершиком молочные бутылки. Ее лицо выражало скорбное бесчувствие.
Мама дула на ложечку и уговаривала меня пить молоко. Я нехотя соглашался, старательно торгуясь за каждую ложечку. Мне безумно нравилась, как мама уговаривает меня. Я выпил молоко все, меня назвали "умничкой" и отправили в зал.
Я включил телевизор. Первую программу.
Цветной телевизор "Радуга" затрещал, как синтетическая футболка, когда снимаешь ее через голову, и явил изображение угрюмого диктора из программы "Время". Диктор вещал:
"Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного совета СССР и совет министров СССР с глубокой скорбью..."
Из кухни, едва различимые за перебранкой мамы и бабки, долетали те же слова.
Я включил папин японский приемник "Silver", он всегда был настроен у него на программу "Маяк" и услышал:
"... извещают партию и весь советский народ что 10 ноября 1982 года в 8 часов 30 минут утра скоропостижно скончался Генеральный секретарь центрального комитета КПСС, председатель Президиума Верховного совета СССР Леонид Ильич Брежнев..."
Я поставил приемник рядом с телевизором, сходил на кухню, сделал радио погромче и стал слушать дальше, сразу из трех источников:
"Имя Леонида Ильича Брежнева, верного продолжателя ленинского дела, пламенного борца за мир и коммунизм, будет всегда жить в сердцах советских людей и всего прогрессивного человечества".
Прибежала растрепанная мама.
--
Немедленно выключи этот кошмар! - срываясь на визг, закричала она.
Из кухни ей в ответ донесся далекий бабкин голос:
--
Нина! Нина!! Не говори так при ребенке. Вот когда Сталин умер...
Мама опять убежала на кухню, закрыла дверь и стала с бабкой о чем-то спорить. Я испугался, что спорят они из-за меня, выключил приемник, но телевизор оставил включенным, правда звук сделал потише, потому что там начался какой-то фильм. В программе фильма не было, что было странно и я узнал как он называется только когда увидел буквы:
"Юность Максима".
Этот фильм я уже видел. Он был про подпольщиков, и мне нравился. Я стал его смотреть. Когда фильм закончился, сразу началась вторая серия, про Революцию - "Возвращение Максима" и мама принесла мне нарезанное на дольки яблоко. Когда закончился и этот фильм, опять возник угрюмый диктор.
"Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного совета СССР и совет министров СССР с глубокой скорбью извещают партию и весь советский народ...".
Я опять включил приемник и стал было наслаждаться стерео эффектом, но мама позвала меня обедать.
Я обедал спешно - начинался третий фильм "Выборгская сторона" - про Гражданскую войну, и тоже про Максима, который я тоже смотрел, но почему-то страстно хотел посмотреть снова. К тому же это было так необыкновенно - столько хороших фильмов и в один день! На середине фильма пришел на обед папа. Он сказал, что звонил с работы в школу и учительница обещала, что домашнее задание мне принесут какие-то девочки из моего класса. Оказалось, что еще одна девочка, кажется Таня, тоже заболела, и эти девочки принесут домашнее задание одновременно мне и ей.
Папа посмотрел мое горло и сказал, что стало лучше. Мама посветила в горло фонариком с которым папа ходил за компотом и огурцами в подвал и сказала, что капилляры увеличились, а вон там, справа, начинается ангина. Папа возразил, что никакой ангины нет, это такое строение ткани. Мама возмутилась и ответила, что если сейчас ангины нет, то скоро она обязательно будет. Папа спорить не стал и пошел обедать.
До половины пятого я нервно ожидал прихода девочек, очень надеясь, что они не придут. И они действительно не пришли. Я уже обрадовался, что уроки делать не буду, но мама отправила меня к одной из них, к Ольке, узнать уроки. Накутала как на северный полюс и отправила, строго настрого наказав, чтобы я дышал только носом, нигде не задерживался и немедленно возвращался домой.
Я пришел к Ольке.
"Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного совета СССР и совет министров СССР с глубокой скорбью извещают партию и весь советский народ..." - на всю Олькину квартиру вещали радио, телевизор и старая "Радиола" одновременно. Олька была одна. Вернее, с ней были Танька и Женька, но родителей Олькиных дома не было. Женька гордо стояла возле кресла, где на странном возвышении из подушек и зацветающих кактусов-"декабристов" лежал нарытый белым вафельным полотенцем большущий пластмассовый пупс, у которого закрывался только один глаз. Другой глаз пялился в потолок. Танька с серьезным видом раскладывала на плюшевой подушке, лежащей на полу перед креслом, значки из коллекции старшего брата. Я сразу заинтересовался происходящим. Девчонки с подобающей грустью в голосе объяснили, что играют в похороны Брежнева и предложили мне поиграть с ними, так как я - мальчик и лучше подойду на роль почетного караульного. Мне дали в руки игрушечный автомат - наследие Олькиного старшего брата, и я гордо встал по правую сторону от тела вождя. Девчонки изображали членов правительства, подносивших венки к телу усопшего Генерального секретаря и для изготовления этих венков оборвали все кактусы-"декабристы" в Олькином доме. Над креслом, пришпиленный булавками к обоям, висел транспарант из белого альбомного листа с жирными черными буквами: "ПОХОРОНЫ БРЕЖНЕГО". Кроме того, Олька достала из шкафа огромный черный гипюровый платок, оставшийся от похорон ее прабабушки, гордо повязала его себе на голову и стала похожа на монашку-лилипута.
Мы играли долго и основательно. Даже нашли четыре октябрятских значка, которые разложили на отдельной подушке - ведь Брежнев, как говорил суровый диктор по телевизору, был четырежды герой Советского Союза! Танька сильно кашляла, жаловалась, что у нее болит голова и просила отпустить ее домой. Но мы ее не отпускали, объясняя, что вся страна в таком горе, что хоронят Брежнева, что мы даже играем в эти похороны, а она видите ли, хочет домой. Танька нехотя ходила вокруг кресла с кислым лицом.
Потом раздался настойчивый длинный звонок, в комнату ворвалась моя мама, схватила меня и понесла прямо под мышкой домой. Опомнился я уже в углу. Домашнее задание я, естественно, так и не узнал. Но в углу я стоял не долго. Не зря больная Танька так долго кашляла в мою сторону. Мой лоб оказался горячим, меня еще раз, в наказание, напоили горячим молоком и отправили в постель.
Кроме того, в доме вдруг отключили свет и комнаты погрузились в унылые сумерки.
"Везде света нет, - сообщила бабка, глянув в окно, - как в войну".
Мне стало страшно, я начал думать о том, что на улице и правда война, что придут немцы и угонят меня одного, больного, в Германию, что я там буду геройски погибать. Думал-думал и уснул.
Разбудил меня папа. Он только пришел с работы и еще не снял гимнастерку. Свет уже дали. Мне было тепло и уютно, несмотря на то, что горло болело сильнее, чем утром.
Папа посмотрел мое горло и радостно объявил, что слева началась фолликулярная ангина и что завтра надо будет обязательно начать давать мне антибиотики и чтобы я часто полоскал горло. Мама возмущенно сказала ему, что ангину заметила еще в обед. Папа ответил, что она показывала на тканевое образование справа, а ангина началась слева. Мама настаивала на своем и говорила, что права она, что папа - безответственный отец, потому что хотел утром вести больного ангиной ребенка (меня) в школу. Папа как-то сразу сменил тему разговора и сказал маме, что у них на работе было вечером внеочередное партсобрание, на котором говорили, что Брежнева уже нельзя называть товарищем, так как он умер, что надо говорить просто "Леонид Ильич". Мама возмущенно заметила, что от папы пахнет, что такое бывает всякий раз, когда папа приходит с партсобрания. Бабка с кухни громко сказала, что папа обязан ходить на партсобрания, ведь он коммунист и к тому же еще врач. Я назло всем назвал мысленно Брежнева товарищем, вспомнил похороны Брежнева в которых мы сегодня играли и тихо-тихо, сладко-сладко, как бывает только в детстве, когда ты болеешь и все домашние уделяют все внимание только тебе, уснул.