Ранним мартовским утром пенсионерка Марина Дмитриевна, бывшая учительница математики, стояла в прихожей у зеркала, раздумывая, надеть ли ей старенькое пальто, выглядевшее моложе своих лет, или старенькую куртку, возраста не скрывавшую. Бывшая учительница математики собиралась пойти на рынок за овощами. Вздохнув, Марина Дмитриевна решила надеть куртку, чтобы пальто как можно дольше сохраняло моложавый вид, и в нём можно было ходить в магазины и на прогулки.
Решение хозяйки куртку не порадовало. Она бы предпочла магазин или прогулку в парк. Куртка тоже вздохнула и подумала, что быть на вторых ролях в доме не очень-то почётно, но зато с хозяйкой она бывает всё-таки чаще, чем пальто.
Пока Марина Дмитриевна надевала куртку, им послышался снаружи на площадке поскуливание и кто-то сказал "гав". Собака! Откуда здесь собака? У соседей по площадке собак не было. Марина Дмитриевна поглядела в дверной глазок. В дальнем углу площадки что-то лежало, то ли мешок, то ли ...
Бомж, догадалась бывшая учительница. Этого только не хватало! А почему он гавкает? Надо принять меры! И, не успев подумать, какие надо принять меры, она открыла дверь своей квартиры и храбро выглянула наружу. Она увидела женщину средних лет, лежащую на боку - прямо на голом полу. На женщине была коричневая куртка. Женщина спала, подложив под голову зелёный рюкзак. А у груди женщины примостился пёс средних размеров неизвестной породы, белый с рыжими пятнами на спине и на востренькой морде. Спящая женщина обнимала пса обеими руками. Пёс, поставив торчком ушки, настороженно смотрел на Марину Дмитриевну, раздумывая, гавкнуть ещё раз или погодить. Пока он раздумывал, пенсионерка, не сводя глаз со спящей женщины, заперла замок квартирной двери, опустила ключ в карман куртки и сделала шаг к лестнице. Её действия показались псу подозрительными, и он всё-таки предупредительно гавкнул. Женщина пошевелилась, открыла глаза и, увидев пожилую женщину, села и крепче прижала к себе собаку.
- Фу! - тихо сказала она. - Не шуми!
У неё было милое открытое лицо, правда, усталое и немного заспанное. На вид ей было под пятьдесят.
Да, бомжиха! Пронеслось в голове Марины Дмитриевны.
- Вы кто? - строго спросила она женщину. - Почему вы здесь спите прямо на полу? Это негигиенично!
Что я несу, подумала она в следующий миг!
- Я сейчас уйду, - сказала женщина и стала подниматься. Поднималась она медленно, и было видно, как ей тяжело. Собаку она держала правой рукой, а левой оперлась в пол и, наконец, поднялась. Она стояла перед Мариной Дмитриевной: среднего роста, худенькая, с испуганными серыми глазами на бледном миловидном лице. Собаку она так и не выпустила из рук.
- Я сейчас уйду, - повторила незнакомка.
Нет, она не алкоголичка, подумала Марина Дмитриевна и благосклонно кивнула женщине. Наверное, попала в беду. Впрочем, какое мне дело! Всем не поможешь! И Марина Дмитриевна отправилась по своим делам, но она, то и дело по дороге на рынок, вспоминала испуганный взгляд женщины и это пенсионерку беспокоило. Впрочем, вскоре она забыла об этом происшествии.
Через два часа, возвращаясь с рынка, Марина Дмитриевна возле подъезда своего дома приметила ту же женщину. Она сидела на лавочке. Пёс сидел возле неё, и она обнимала его одной рукой. Марина Дмитриевна, молча, прошла мимо, поднялась на свой этаж, вошла в свою квартиру, поставила сумку с картошкой и капустой на пол, и собралась было снять куртку, но у неё заныло сердце. Пенсионерка спустилась вниз, и выглянула из подъезда. Женщина всё так же сидела, безучастно глядя перед собой.
Некоторое время Марина Дмитриевна слушала, как яростно внутри неё препираются разум и сердце. Наконец, она махнула рукой на разум, приводивший всяческие доводы "против", и отдала предпочтение сердцу, приводившему доводы "за". Марина Дмитриевна подошла к женщине, сидевшей на лавочке. Пёс смотрел настороженно. Женщина удивлённо.
- Как Вас зовут? - спросила пенсионерка строгим учительским голосом.
- Варвара, - сказала женщина. - И Граф! - добавила она, указывая взглядом на собаку.
- А я - Марина Дмитриевна. Вот, что, идёмте ко мне. Я напою Вас чаем. Горячим чаем! И Графу что-нибудь найдётся.
И бывшая учительница, не слушая слабого сопротивления Варвары, пошла вперёд, уверенная, что та идёт за ней. Варвара послушно шла, держа на руках пса.
- Вам, наверное, хочется ванну принять? - спросила Марина Дмитриевна, когда женщина сняла куртку и размотала головной платок. Это был вопрос, но он звучал, как приказ. Варвара наклонила голову в знак согласия.
Пока Варвара мылась, Граф сидел под дверью ванной комнаты и тихо поскуливал. Хозяйка квартиры положила у его передних лап сосиску, пёс понюхал, но к сосиске не притронулся и продолжал посвистывать и поскуливать. Марина Дмитриевна постояла возле него, вздохнула и отправилась назад на кухню.
Минут через сорок Варвара вышла из ванной комнаты, с порозовевшими щеками, в махровом халате хозяйки дома. Граф радостно завизжал и проглотил сосиску. Варвара прошла по приглашению хозяйки на кухню и села на табурет возле обеденного стола.
Скромна была кухня бывшей учительницы. Кроме кухонного стола, покрытого весёленькой клеёнкой, и двух табуретов, стоял в ней старенький посудный шкаф, да эмалированная белая мойка одиноко лепилась к серой стене, как ласточкино гнездо. Главной здесь была газовая печка с двумя конфорками и духовкой. Из этой пышущей жаром духовки хозяйка вынула противень, на котором красовались румяные пышки.
- Будем пить чай! - объявила Марина Дмитриевна. Чай был налит в фаянсовые кружки с сиреневыми цветочками и женщины приступили к чаепитию. Скромен и трогателен был их воскресный завтрак. Варвара пила чай истово и бесшумно, чем заслужила молчаливое одобрение своей покровительницы. Марине Дмитриевне не терпелось расспросить незнакомку о том, почему она ночевала в подъезде, но она сдерживала своё любопытство, понимая, что оно может быть неприятным для Варвары. Варвара, в свою очередь, понимала, что следует как-то объяснить своё положение. Так, некоторое время они пили чай, молча, но, наконец, Варвара первой нарушила молчание и сказала только одну фразу, которая сразу всё объяснила:
- Я с Донбасса!
- Беженка!
- Беженка!
- Но для вас, таких, есть ведь специальные центры. Вы туда обращались?
- Есть. Обращалась. Меня направили в Тулу.
- В Тулу! И как же Вы очутились в Волгограде?
- Это длинная история, - со вздохом сказала Варвара.
- А нам куда торопиться? Рассказывайте всё по порядку.
До войны Варвара жила хорошо. Она считала, что хорошо, зажиточно. У них с мужем был свой дом и трёх комнатах, и кусочек земли с плодовыми деревьями: яблонями, грушами, вишнями и черешнями. Часть земли была отведена под огород. Варвара занималась домом, садом и огородом, а муж, Михаил, работал электриком на шахте. Денег хватало, и даже удавалось понемножку откладывать на чёрный день. Варвара держала кур, делала закрутки и каждую осень полки в подвале ломились от банок с солёными помидорами, огурцами, перцами, квашеной капусткой, компотами. Была своя картошка, лук, свёкла, яйца. Куриное мясо Варвара консервировала. И понемножку гнала самогон, чтобы было, что выпить по праздникам. Словом, дом был - полная чаша. Одно было плохо: у Варвары и Михаила не было детей. В молодости это их огорчало, но потом они привыкли, что детей нет, и не будет. Они помогали своим племянникам: двоим со стороны Варвары и одному со стороны Михаила. Давали им фрукты и овощи со своего огорода, делились банками с куриными консервами. Так тихо и мирно они жили и, наверное, так бы и состарились в своём уютном доме, но жизнь распорядилась иначе. А распорядилась она нехорошо и несправедливо. В Донбассе началась АТО - антитеррористическая операция. Варвара поначалу не особо вникала в суть, кто против кого и кто эти самые "террористы". Но когда оказалось, что их сосед справа - Николай Николаич, а попросту Колян, охранник на местной ТЭЦ, с которым по праздникам Михаил опрокидывал стаканы самогонки за одним столом, ушёл в ополчение, и, стало быть, стал, с точки зрения новых киевских властей, террористом, Варвара задумалась. Но когда оказалось, что их сосед слева, водитель автобуса Владимир Иванович, а попросту Вован, который был в компании Коляна и Михаила, третьим, тоже ушёл в ополчение, Варвара задумалась ещё крепче.
- Мишаня, - спросила она за ужином, - какие же Колька и Вовка террористы? Обычные же мужики. И дети у них.
К её изумлению муж побагровел и, отбросив вилку, заорал:
- Террористы и есть! Они Украину хотят развалить! Мать их! Донбасс отделить они хотят! К России хотят Донбасс присоединить. Как Крым! Сволочи!
Варвара никогда не видела мужа таким разъярённым. Она глядела на него во все глаза и не осмеливалась заговорить.
Муж взял вилку, злобно проткнул картофелину и выдохнул:
- Кацапы проклятые! Чтоб вы Крымом подавились!
Варвара никогда прежде не задумывалась, кто они с Михаилом по национальности. Жили себе и жили. Жили дружно, и - вот, на тебе!
- Мишаня, - кротко сказала она, - а я-то ведь русская. Я что, тоже террористка?
Михаил сопел, не поднимая глаз, и кромсал вилкой картофелину.
- Мишаня, - так же кротко сказала Варвара, - а ты ведь - тоже русский.
Муж поднял на неё глаза. Тяжёл был взгляд его голубых глаз:
- По отцу, да, - ответил он. - А мать у меня украинка. И по матери и по паспорту я - украинец.
- Мишаня, - тихо сказала Варвара, - в паспорте об этом ничего не написано. У меня тоже паспорт украинский, но я-то - русская.
- Может, в твоём украинском паспорте написано, что ты - русская? - ехидно осведомился муж.
Варвара замолчала и принялась за еду. Муж насмешливо смотрел на неё. С этого дня между ними словно пробежала чёрная кошка.
Что бы теперь ни делала Варвара, как бы ни старалась угодить мужу, теперь он всем был недоволен: картошка пригорела, курица жёсткая, борщ жидковат, полы плохо помыты и рубашка плохо поглажена.
Однажды, когда муж ушёл на работу, Варвара пошла к соседке Тосе, жене Коляна, поболтать. Позвали и жену Вована Машу и устроили девишник с рюмочкой самогона. Самогон знал своё дело и развязал языки женщин.
- Вы мне объясните, - настаивала Варвара, - почему ополченцев террористами называют? Зачем эта война нужна?
- Всё просто! - засмеялась Тося. - Война не нужна, но, ведь не мы её начали, а эти деятели из Киева. А что же нам, лапки кверху и делайте из нас. из русских, холуёв европейских. Никакие они не террористы. Террористами их Киев называет. Ополченцы хотят, чтобы Донбасс к своим притулился - к Москве. А Киев хочет, чтобы Украина притулилась - к Европе, ко всяким там англичанам, французам, немцам.
- А к Европе-то, зачем? - удивилась Варвара. - Мы же все русские. И язык у нас один на всех - русский. Если кто-то по-украински говорит, то русскому всё понятно. И наоборот. И какой украинец русского языка не знает? Украинца от русского, попробуй, отличи! А иностранца сразу видно.
- Правильно мыслишь! - одобрила Маша и засмеялась. - Значит, ты - тоже террористка!
- Опаньки! - засмеялась и Варвара. И женщины хлопнули ещё по рюмке самогонки. В голове у Варвары прояснилось и всё стало на свои места.
Дома она помалкивала, потому что отношения с мужем становились всё напряжённее. Всякое предложение он теперь начинал с фразы "вы, кацапы", "у вас, у кацапов". А потом он принёс в дом новое словечко "русня" и всякое предложение начинал "вы, русня", "у вас, у русни". Варвара не обижалась: русня, так русня! Она не находила в этом слове ничего обидного и про себя посмеивалась, хотя муж явно вкладывал в это слово всё своё презрение к русским. Но однажды Варвара не выдержала:
- Но ведь ты сам - русня, - сказала она мужу. - Ты же сам говорил, что отец у тебя - русский.
- Дура! - заорал муж. - Экая, дура! Запомни, я - украинец! У евреев национальность определяют по матери.
- Ты разве ещё и еврей? - улыбнулась Варвара, пытаясь обратить всё в шутку. Но шутки не получилось. Муж вышел из комнаты, так хлопнув дверью, что с притолоки посыпалась штукатурка. Когда, покурив во дворе, Михаил вернулся, то сказал Варваре:
- Ты к соседкам больше не ходи! Когда наша армия в город войдёт, начнётся зачистка и им не поздоровится. Не хочешь быть под подозрением, не ходи!
- Зачистка? - удивилась Варвара. - Что это такое?
- Ополченцев расстреляем, в жён - в тюрьму лет на десять!
- А жён-то - за что?
- Пусть отрекаются от мужей-террористов! - злобно ухмыльнулся Михаил и удалился в спальню.
Варвара сидела в кресле, и смотрела на экран телевизора, не видя, что на экране показывают и, не слыша, о чём говорят.
Война приближалась к Горловке. В начале лета тревожные новости приходили из Донецка. Там шли бои за аэропорт. За горизонтом всё чаще погромыхивало. Иногда погромыхивание превращалось в канонаду. Варвара прислушивалась к ней с опаской. 4 июня украинская "сушка" ударила ракетой по штабу ополченцев. В этот день Михаил пришёл с работы хмурый и злой. Не говоря ни слова жене, он снял с антресолей старенький потрёпанный чемодан и начал складывать в него свою одежду.
- Ты куда? - заволновалась Варвара. Михаил повернулся к ней и, не глядя жене в глаза, сказал:
- Я уезжаю к матери в Винницу. Мамка давно меня зовёт. Дом надо подремонтировать. Крышу подлатать. Забор повалился.
- А я? - растерянно спросила Варвара.
- А, что, ты? Сторожи дом. Должен же кто-то за ним присматривать.
- Мишаня, почему так вот, неожиданно?
- Почему, неожиданно? Давно собирался. Вот, собрался.
Михаил отвернулся и начал аккуратно складывать в чемодан новый костюм.
- Мишаня, - упавшим голосом спросила Варвара, - а зачем тебе новый костюм? Ты что, крышу в нём полезешь чинить?
Михаил закрыл чемодан, повернулся к жене и со злобой посмотрел на неё в упор.
- Пригодится! - коротко сказал он, пригладил пятернёй редкие волосы.
Михаил вытащил из шкафа зимнюю куртку и шапку и стал запихивать их в большую сумку.
- А куртка зимняя тебе зачем? - запаниковала Варвара. - Лето же, жара!
- Пригодится! - буркнул муж.
- Мишаня, - жалобно сказала Варвара, - я с тобой!
- Нет! - твёрдо сказал муж. - Я еду, а ты остаёшься сторожить дом. Да мамка тебя и не приглашала. Вот деньги на первое время. Потом ещё пришлю.
Варвара глядела на тоненькую стопку гривень на столе. Шестым чувством она понимала, что муж уезжает навсегда и денег он, конечно, больше не пришлёт.
- Уже вечер, - попыталась остановить его Варвара. - Транспорт уже не ходит. Подожди до утра.
Она наивно думала, что муж до утра может переменить мнение и остаться.
- Павло едет тоже и у него в машине есть одно место, - муж был непреклонен и поднажал на слово "одно". - Ну, пока!
Павло был мужнин приятель тоже родом из Винницы.
Михаил подхватил чемодан и сумку и сухо попрощался, не поцеловав жену:
- Всё! Пока! Пошёл!
И вышел вон!
И Варвара осталась одна.
Всю ночь она плакала. Подушка промокла от тихо лившихся из глаз слёз. Она вспоминала, как хорошо и дружно они жили с мужем все эти годы, и не понимала, что с ним внезапно случилось. Вернее сказать, она понимала, но не хотела верить. И было ещё обиднее от сознания, что встала между ними не посторонняя женщина, а политика. С посторонней женщиной можно было бы и потягаться. Но как тягаться с политикой? Этого Варвара не знала.
Утро тоже застало её в слезах. Вставать с постели не хотелось. Да и ради кого было теперь вставать, одеваться и готовить завтрак? Так, Варвара лежала и лежала, пока до её слуха не донеслись странные звуки. Она перестала плакать и прислушалась. Звуки доносились снаружи.
Варвара встала, оделась и вышла из дома на крыльцо. Утреннее солнце уже припекало. Двор был пуст. Звуки доносились с улицы. Варвара пересекла двор и выглянула за калитку. Он лежал возле калитки и плакал. Маленький. Не старше полутора месяцев. Белый щенок, с рыжими пятнами на спинке и на мордочке. Увидев Варвару, он заплакал громче. Варвара, увидев его, тотчас забыла о своих несчастьях. Щенок был несчастнее её. Она подхватила его на руки и понесла домой. Теперь ей было, кому приготовить завтрак. Варвара взяла из стопки денег, оставленных мужем, верхнюю купюру и пошла в магазин за молоком.
Тося и Маша вскоре узнали, что Михаил уехал в Винницу. Точнее, они стали интересоваться, почему это его не видно и Варвара сказала им сама.
- А и хрен с ним! - сказала Маша. - Не жалей! Он - не наш! Наш мужик подался бы в ополчение. А этот, вишь, куда метнулся! К мамкиному подолу в Винницу.
- И то, правда! - сказала Тося, обнимая Варвару за плечи. - Давай-ка, лучше, хлопнем по рюмке чаю! И забудь его, свидомого! Он думает, что спасся. А его тамошний военкомат за жабры-то возьмёт и в строй поставит. И будет твой бывший муж в твою сторону стрелять! Блин!
И три подруги выпили по рюмке самогона за ополченцев и за их правое дело.
Прошёл месяц. Щенок подрос и весело бегал и прыгал во дворе - гонял кур. Варвара души в нём не чаяла. Она назвала его Граф - кратко, звучно и ёмко. Ночью они спали в обнимку. Прижимая к себе теплое тельце щенка, Варвара чувствовала себя счастливой и почти забыла о своих прежних горестях. Она любила Графа, боялась его потерять, и каждую секунду думала о нём, о его благополучии и безопасности. Варвара посмеивалась над собой. Она и не знала прежде, что можно так сильно любить живое существо. Вся её жизнь сосредоточилась в этом бело-рыжем комочке безудержной энергии и веселья. Варвара вспомнила, как в молодости прочла рассказ, в котором одинокая женщина привязалась к своему попугаю так сильно, как привязываются только к человеку. Этот рассказ тогда очень Варвару насмешил. Но только теперь она поняла чувства той женщины из рассказа. Варвара очень захотела перечитать рассказ, но она забыла фамилию автора, а спросить было не у кого.
Заканчивались деньги. В подвале на полках были в банках всякие соленья, маринады, компоты, но всё это была не собачья еда. Варвара задумалась о работе. Она думала о том, что могла бы пойти в дворники, в уборщицы, стать продавцом или почтальоном. И пока она выбирала между этими перспективными возможностями, подскочил конец июля и однажды жарким и душным днём, уже не в отдалении, а над самим городом загремела канонада и на улицах стали рваться снаряды, истребляя осколками всё живое, что находилось поблизости. Услышав грохот и гром, рокот и рёв, и свист снарядов, Варвара, потеряв голову от страха, скатилась по деревянной лестнице в подвал, забилась в дальний угол между ящиками, в которых хранились яблоки, и закрыла глаза. Но тотчас открыла их и ужаснулась: наверху во дворе она забыла щенка.
Варвара вскочила, ринулась по лестнице наверх, вылетела во двор и оглядела его. Граф лежал, прижавшись к изгороди, и дрожал всем телом, не понимая, что происходит, и почему всё вокруг него грохочет и рычит, воет, визжит и свистит. Варвара подбежала к нему, подхватила на руки и помчалась в подвал. Там они и сидели до вечера, боясь высунуть носы наружу.
С этого ужасного дня в душе Варвары поселился страх. Она не могла с ним справиться. Каждый день по городу стреляли из тяжёлых орудий. Каждый день приносил вести о смертях людей.
Когда в один из дней неподалёку от её двора упал и разорвался снаряд, из окон её дома вылетели все стёкла.
Варвара не выдержала. Она зашла к Тосе и попросила её приглядеть за домом.
- Куда же ты пойдёшь? - спросила Тося. - Сейчас опасно. Сиди в своём подвале. А хочешь, приходи сидеть в моём. Или в Машкином. Вместе веселее.
- Нет, - сказала Варвара. - Я в Россию поеду. Я узнавала. Беженцев завтра в автобусе в Россию везут.
- А куры? - спросила Тося.
- Я затем и пришла. Возьми их себе.
- А щенок?
- А щенок - со мной.
- Тебя со щенком никуда не возьмут.
- Возьмут. Я его в сумку спрячу.
- Зря ты бежишь! - сказала Тося. - Наши ребята отгонят иродов.
- Я не могу! - тоскливо сказала Варвара. - Я не могу больше слышать этот гром. Я с ума сойду от страха.
- Мне тоже страшно, - сказала Тося. - И Машке страшно. Но мы никуда не побежим. Даже в Россию. И потом, ты уверена, что мы там нужны?
Эта фраза застряла в сознании Варвары, как заноза. Может, мы там и не нужны, бормотала она себе под нос, но она - нам нужна. Это, как воздух.
Рано утром Варвара накормила щенка, засунула его в большую сумку, в стенках которой концом ножа заботливо провертела дырочки, чтобы ему было легче дышать, и покинула свой дом, где прожила много счастливых и спокойных лет. Ещё она взяла с собой тряпки, зубную щетку, гребешок, бутылку молока, бутылку воды, буханку хлеба и две алюминиевые плошки: себе и Графу. День застал их в дороге по пути к границе с Россией.
Первое, что Варвара сделала, когда они очутились по ту сторону границы, она вынула щенка из сумки и в сторонке от посторонних глаз, вылила то, что накопилось на дне за часы их путешествия. Затем она вытерла сумку и щенка тряпками, накормила его хлебом с молоком, снова спрятала малыша в сумку, а уж потом направилась к палатке, внутри которой стоял стол, а за столом сидела молодая чиновница со списком мест, куда отправляли беженцев. Варвара, не глядя, ткнула пальцем в список и попала на Тулу. Варваре было всё равно, куда ехать. Да хоть в Сибирь, лишь бы там не стреляли.
А дальше начались настоящие мытарства. Щенка приходилось постоянно прятать: от соседей по плацкарту, от контролёров, от всякого недоброжелательного глаза. А щенку хотелось резвиться, бегать и прыгать, и вовсе не хотелось смирно сидеть в тёмной сумке, провонявшей его мочой. Конечно, без щенка Варваре было бы куда легче, но щенок был, щенок существовал, и Варвара и за миллион рублей не рассталась бы с ним. Когда они добрались, наконец, до Тулы, волонтёры поселили Варвару в захудалом общежитии, почему-то именуемом хостелом, по четыре человека в комнате и с удобствами на этаже. Когда соседи по комнате выяснили, кого прячет Варвара в сумке, и выпускает по ночам побегать, они дружно выразили протест, пожаловались волонтёрам, и те предложили Варваре либо избавиться от щенка, либо покинуть помещение. Варвара выбрала последнее. Волонтёры посовещались, сунули ей в руки 500 рублей, дали старенький ошейник с поводком, поношенную тёплую куртку в предвидении будущей зимы, и посоветовали присоединиться к группе людей, отправлявшихся в Астрахань на заработки. Варвара приняла дары "волхвов" с благодарностью. Она положила деньги в карман, прокрутила в ошейнике, который оказался велик, добавочную дырку. Отмыла сумку. Наутро вместе с группой других беженцев и россиян, желающих подзаработать, она села в автобус, и их повезли в Астраханскую область собирать арбузы и овощи.
И снова начались мытарства. Останавливался автобус нечасто и ненадолго, а щенок писался часто. И снова и снова Варвара выслушивала от соседей по автобусу нелестные замечания в свой адрес и в адрес щенка, но, сжав зубы, она молчала и терпела. Она и не такое была готова вытерпеть, лишь бы не разлучаться с Графом.
На место они прибыли поздним вечером. Их высадили возле длинного деревянного барака, стоявшего прямо на краю поля. Вход в барак освещался тусклой лампочкой на одиноком фонарном столбе. Внутри барака были нары. На нарах были набросаны старенькие ватные одеяла, давно утратившие первоначальный красный и синий цвет, и валялись я изголовьях серые ватные подушки. Все это Варвара разглядела в слабом свете двух голых лампочек под потолком. Женщины заселили левую сторону барака, а мужчины правую. Сортир, типа "скворешник", был за бараком - один на всех. Дверь болталась на одной кожаной петле. На торцовой стене барака были укреплены два пластиковых рукомойника. Под ними - оцинкованные вёдра. Это были все доступные удобства.
Варвара разместилась на нарах, поближе к двери, чтобы было удобно быстро выводить Графа, когда ему понадобится. Поначалу она была удручена тем, что увидела. Такие бараки она видела лишь в старом кино. Но, лёжа на ватном одеяле и прижимая к себе щенка, она наслаждалась покоем и тишиной, и незаметно заснула.
Жизнь постепенно наладилась. Август был жарким, но рядом с полем текла река, как сказали Варваре знающие люди, рукав дельты Волги. После работы в поле можно было помыться и искупаться. И постирать. Варвара целыми днями, прикрыв голову косынкой, собирала то баклажаны, то огурцы, то кабачки, то морковку, то лук. А потом пошла картошка. Овощи можно было брать понемногу с собой и добавлять к перловой каше с тушёнкой, которую выдавали из общего котла. Тушёнку Варвара вылавливала из каши для Графа. Пока Варвара работала, Граф бегал рядом, обнюхивая землю и растения, рыл ямки, и потихоньку подрастал. Поглядывая на него, Варвара прикидывала, вырастет ли он большим или будет маленьким псом. Похоже, что будет ни большим, ни маленьким, думала она. Средним. Впоследствии так и оказалось.
Подступала зима. Поля опустели. Спать уже приходилось не на ватных одеялах, а под ними. Ночами было прохладно. Надо было думать о зимовке. Когда работа на полях закончилась, Варвара, как и все, кто работал, получила расчёт, но денег дали втрое меньше, чем обещали. Люди ворчали, но жаловаться было некому. Контракт не был подписан на бумаге, а устные договорённости хозяева, нанимавшие работников, выполнять не собирались. Перед Варварой остро встал вопрос: что дальше? За время работы она сблизилась с соседками по бараку. Одна из них, средних лет, тихая, спокойная Тоня, всегда с опущенными долу глазами, сказала Варваре, что едет в Волгоград. А там - Бог поможет.
Они поездом добрались до Волгограда.
- Там церквей, храмов и соборов - полно! - рассказывала Тоня. - Будем все обходить потихоньку. При некоторых церквях бесплатно кормят. А, может, к женскому монастырю на зиму прибьёмся. Там в области есть город Дубовка. В нём - женский монастырь. До Дубовки километров пятьдесят. Будем какую-нибудь работу исполнять.
И они сразу поехали из Волгограда в Дубовку. Название города понравилось Варваре.
- Там дуб есть, - рассказывала Тоня, когда они ехали в автобусе. - Ему 400 лет. Непременно сходим с тобой и посмотрим на него.
В монастыре их приняла старая монахиня, мать Ефимия.
- Трудницами я вас возьму, - сказала она, разглядывая лица женщин. - В курятнике и коровнике работницы нужны. Вас-то я помню, - сказала она Тоне. - А Вы впервые у нас? - обратилась она к Варваре. - Откуда Вы?
Варвара кратко рассказала.
- А документы у Вас есть?
Варвара вынула из внутреннего кармана документ о пересечении российско-украинской границы и свидетельство на предоставление временного убежища на территории РФ.
Монахиня внимательно изучала бумаги. Затем вернула их владелице, и взор её задержался на Графе.
- С собакой нельзя, - сказала она. - У нас монастырь, а не псарня. Три дня я вам дам, чтобы Вы пристроили пса.
- А курам и коровам, значит, можно? - отнюдь не смиренно спросила Варвара. - Я вон и котов приметила. Куда же я его пристрою? Кому он нужен, кроме меня?
- Коты ловят мышей. Господь поможет пристроить. Три дня! - сказала монахиня, и встала со стула, показывая всем своим видом, что разговор окончен. - Да, спохватилась она. - А распорядок у нас такой: в шесть утреннее правило в церкви, в десять и три - трапеза, в четыре - вечернее правило. Вечером можно дома чаю попить. На это есть благословеие.
Мать Ефимия ушла.
- А всё остальное время? - спросила Варвара.
- А всё остальное время - работа, - сказала Тоня. - Ты с Ефимией не спорь. Раз она сказала - нельзя, значит, нельзя. Пойдём, покажу, где жить будем, где есть и где курятник.
Им отвели комнату с низкими сводами. Две кровати, застеленные одеялами защитного цвета. Вешалка, прибитая к стене. Иконы с лампадкой в красном углу. Небольшой стол и два табурета. Варвара привязала Графа к ножке кровати.
Женщины отправились в трапезную. В трапезной за длинным столом собрались человек 12. Оставалось много свободных мест.
- Здесь не все, - шепнула Тоня. - Кто-то болен или стар и по кельям ест.
Перед каждой монахиней и трудницей стояли на столе алюминиевые плошки и ложки. В отдельных плошках были насыпаны дольки чесноку.
- Чеснок обязательно ешь, - снова шепнула Тоня. - Он от всякой заразы помогает.
Одна из монахинь стала раздавать еду, черпая её половником из большой миски.
- Что это? - спросила Варвара, разглядывая серую массу на донышке своей чашки.
- Кашу овсяную с тыквой Бог послал, - улыбнулась Тоня.
Начали хором читать молитву перед тем, как начать трапезу. Варвара молитву не знала и просто шевелила губами.
Надо выучить, подумала она. Нехорошо не знать!
После каши на воде Бог послал постные щи, варёную картошку, макароны, заправленные тушёной капустой. Варвара половину каши и часть макарон с капустой отложила в полиэтиленовый пакетик для Графа, горестно подумав, что он, наверное, эти блюда есть не станет. О мясе можно было только помечтать. Сама она поднажала на картошку с чесноком.
Граф и в самом деле, то, что могла предложить ему Варвара из монастырской трапезной, почти не стал есть. Понюхал, лизнул разок и обиделся.
- Привыкай, - сказала Варвара. - На какие шиши я тебе мясо куплю?
Впрочем, она купила ему на другой день пакет сухого собачьего корма, который добавляла понемногу в кашу.
В храме трудницам вручили синодики, с именами людей, которых нужно было помянуть во время службы. Варвара добросовестно читала поминальную книжицу.
После утреннего правила им выдали рабочую одежду, вилы и лопаты и отвели в курятник. На деревянной балке висела икона: юноша с соколом.
- Святой Трифон! Будет нам помогать, - сказала Тоня и перекрестилась на икону.
- Угу! - согласилась Варвара, тоже перекрестилась, и подумала, что хорошо бы этому Трифону вручить вилы.
Убирать навоз за курами, управляться с вилами и лопатой для Варвары было делом привычным. У неё жила дюжина кур, но в монастырском курятнике их было много и много навоза пришлось убирать. Его выкидывали в открытое окно, а когда куча выросла до уровня подоконника, её нужно было перенести в большую кучу, что высилась неподалёку. Так день и прошёл: храм - трапезная - курятник - храм - трапезная - курятник. Варвара так устала, что у неё не было сил отвечать на ласки Графа, когда она вернулась в келью. Варвара покормила пса и упала в постель. И спала без сновидений.
Оставались сутки, отведённые Варваре для устройства пса на стороне. Даже, если бы Варвара и была намерена его где-нибудь пристроить, у неё не оставалось на это времени. Она готовилась покинуть монастырь, потому что ни за что не хотела расставаться с Графом. Я у него одна, думала она. Кроме меня на целом свете у него никого нет. Разве я могу его оставить! Будем вместе побираться и бродяжить.
В тяжёлом настроении пришла она вечером в келью после трудового дня. Сели с Тоней пить чай. В дверь постучали, и вошла мать Ефимия. Она присела на табурет, предложенный Тоней, отказалась от чая. Варвара, не стала дожидаться приговора, и выпалила:
- Да уйду я сейчас! Только это неправильно - любить Бога больше, чем тварей, которых он создал! Это человеческие выдумки - все эти правила! Бога надо любить через тех, кого он создал!
Мать Ефимия улыбнулась:
- А я затем и пришла, чтобы сказать - оставайтесь! Только собаку свою никому не показывайте. Правила не я выдумала. Но я их нарушу. Выводите пса на задний двор, когда никто не видит. Ну, если и пожалуется кто, то прежде - ко мне придёт.
Варвара не верила своим ушам. А когда до неё дошёл смысл сказанного матушкой Ефимией, она расплакалась.
Так, в согласии, трудах и молитвах прожили они зиму.