Я появился, когда картина была уже почти полностью закончена. Милош отошел на пару шагов от мольберта, темными глазами взглянув на костел на полотне. Обхватил себя за подбородок одной рукой, испачкав щеку графитной пылью. Подушечку большого пальца окаймляло черное пятно, полученное от растушевки карандашных набросков.
Постояв несколько секунд в нерешительном ступоре, Милош неподалеку от моей фигуры, изобразил по другую сторону костела фигуру девушки. Несколькими быстрыми движениями карандаша, он усадил ее на лавочку, облачив в строгий костюм с пышной юбкой. Лицо ее закрывала шляпка, плавные изгибы которой, мне было смутно видно со своей стороны полотна. Где я, в свою очередь, опираясь спиной на стену из красного кирпича, что-то чертил носком ботинка на земле. Или быть может, грыз травинку, мусоля ее языком, и слушая хоровое пение за стеной. В любом случае, узнать это не представлялось возможным. Слишком уж небрежен и нечеток был мой силуэт для лицезрения его людьми, как и фигура девушки на лавочке. Скользящими движениями остро заточенного карандаша, Милош изобразил нас по разные стороны холста, воздвигнув между нами католический храм. Острый шпиль, которого величал крест, куда художник водрузил большого черного ворона. Затем размашисто расписался в нижнем правом углу, и после пары минут холодного рассматривания итогового результата, двумя черными провалами вместо глаз, развернулся и вышел из мастерской.
Ночью, когда комната погрузилась в темноту, а Милош негромко засопел за стеной, ворон на кресте протяжно каркнул. Ветер закачал деревья и всклубил пыль в своем привычном танце. Темноту костела прорезали огоньки свечей в руках прихожан внутри, а девушка на лавочке обхватила руками шляпку, дабы ту не унесло порывом. И я лишь украдкой поглядывал за ней из-за угла, не решаясь подойти.
Ночь сменилась холодным утром, а за стеклом начался дождь. Милош часто подходил к окну, затягиваясь дешевыми сигаретами, отчего многие холсты пропахли горьким табаком. Художник стряхнул пепел в блюдце на подоконнике, и подошел к нам. Наклонился, хмурясь разглядывая полотно. Так часто бывает. За ночь им кажется, что на картине, что-то изменилось: птица на кресте изменила положение, или с деревьев осыпалась листва, обнажив ветви. Но после минуты наблюдения, автор обычно удовлетворенно отходит от картины, и не найдя изъянов возвращается к горьким сигаретам. А мы еле заметно улыбаемся ему с другой стороны холста.
К вечеру дождь перерос в ливень. Вода журчала в водостоке, спускаясь с крыши в жестяной трубе и бросаясь на мостовую рваными потоками. В дверь дважды постучали, художник поспешил открыть. Вошла женщина в длинном плаще с зонтом.
- Как из ведра, - сказала она, положив на пол раскрытый зонт, - поставь пожалуйста чайник, слишком продрогла.
Приняв у нее пальто, Милош отправился на кухню. Женщина, взбив волосы рукой, принялась ходить по мастерской, изучая прислоненные к стене работы. Остановилась около нас, наклонилась внимательно рассматривая.
- Этой раньше не было. Свежая? - спросила она Милоша, вошедшего в комнату с чашкой чая.
Тот поставил ее на стол, - да, вчера закончил. На продажу.
- Слишком мрачная. Как рабочее название?
- Виктория.
Женщина подошла к столику, взяла чашку и подув сделала глоток.
- Почему Виктория?
- Она ключевая фигура - сказал художник, указывая на даму на скамейке.
Я увидел боковым зрением, как на миг из-под шляпы у девушки проскользнула еле заметная улыбка.
Женщина сделала еще пару глотков, и поставила кружку обратно на стол, - куда располагаться?
- Садись на сундук полубоком ко мне, ноги подогни под себя, руки на колени.
Милош поставил на мольберт чистый прогрунтованный холст, пододвинул к себе ящик с обломками угля, кистями и исписанными огрызками карандашей.
Натурщица сняла через голову свитер и лиф. Милош бросил мимолетный взгляд на груди и отвел глаза.
Женщина стянула с себя штаны и трусы, перешагнула через белье, и подогнув под себя ноги устроилась на сундуке.
- Сегодня у тебя прохладнее, чем обычно.
Я оглянулся на девушку на лавочке. Она сидела на краю, будто оставив место рядом с собой для кого-то еще. Может для меня? Как же хотелось подойти к ней, присесть рядом. Заглянуть под шляпку и обжечься жаром ее взгляда. Но наверное это невозможно, ведь я припаян рукой художника к своему месту у стен костела. Как и она к лавке, под прохладной тенью деревьев. Но теперь я хотя бы знал ее имя. Виктория.
Кисть Милоша мягко выводила плавные линии, повторяя изгибы тела натурщицы. Широкие бедра, руки лежащие на коленях, полные груди с вишенками сосков и взгляд, устремленный в пустоту. Когда мастер закончил и принялся мыть кисти, женщина поднялась с сундука, и не смотря на получившиеся изображение, прижалась к Милошу обнаженным телом.
- Все таки слишком у тебя сегодня прохладно - улыбнулась она и впилась в его губы своими.
Когда нас, облаченных в раму, внесли в зал и накрыли шелковой накидкой, я уже знал, что мы выступаем под первым лотом. Буквально через час, этот зал набьется людьми, среди которых будут перспективные покупатели - наши новые хозяева. Первые и возможно единственные.
Это всегда волнительно и тревожно. Мы оказываемся в центре внимания, замираем и почти не дышим. Даже перья ворона на время перестают трепыхаться на ветру.
Когда накидку сдернули, в глаза ударил яркий свет, и отразившись от витражей и стекол храма, солнечными зайчиками рассеялся по воздуху.
На последнем ряду, с края у прохода сидел Милош, внимательно слушая аукциониста и собравшихся.
Вскоре картину представили: указали размеры, материал, название. Милош почтительно закивал, когда аукционист бросил пару слов о идее написания.
Я взглянул на Викторию. Услышав свое имя, она медленно выпрямилась, гордо подняла подбородок. Пробежалась вскользь по мне карими глазами, и будто не заметив меня, отвела взгляд. Рыжая прядь волос выбившись из-под шляпки, заструилась тонкой змейкой спадая на плечо.
В воздух стали взметаться руки собравшихся. Аукционист указывал на них деревянным молотком, повторяя их цену. Глазами голодного хищника жадно высматривал людей, боясь пропустить мимолетное движение руки или кивок головы.
Меня переполняла гордость, ибо я был уверен, что оценивают не картину, а девушку в шляпке.
Отсчитав до трех, мужчина за трибуной ударил молотком по стойке и назвал окончательную цену.
- Торги окончены. Мистер во 2 ряду, 4 место.
- Харрис.
- Мистер Харрис, лот ваш. Картина "Виктория". Поздравляю - аукционист улыбнулся и повернул голову налево, откуда уже выносили очередное полотно.
Виктория не спеша вздохнула и медленно поправила юбку.
Дом мистера Харриса находился к югу от города. Дорога плавно уходила через лесопарковую зону, вглубь к особняку. После ворот начиналась обширная придомовая территория, с аллеей подстриженных кустарников, над которыми как раз корпел пожилой садовник.
- Ей здесь понравится - подумал я.
На подъезде к дому, из дверей вышла молодая горничная в переднике, встречая подъезжавший автомобиль.
- Добрый день мистер Харрис - сказала она, - дети уже дома у себя в комнате, а ваша супруга вернется из города ближе к вечеру.
- Я тоже подъеду попозже, надо отлучиться. Буду к ужину, лишь помогу тебе сейчас занести вещи в дом.
Мужчина открыл багажник, вынул пакеты с продуктами, рабочий кейс и картину в бумажной обертке.
- Что это?
- Работа одного художника, весьма недурно.
- Разрешите взглянуть? - попросила горничная.
- Да, можешь распечатать, взглянуть. По приезду, вечером решу где она будет висеть.
Горничная на миг задумалась, и округлив глаза, хлопнула себя по лбу.
- Ах, утюг!
- Диана, черт тебя дери! - крикнул мистер Харрис вслед убегающей в дом горничной, - не в первый раз уже забываешь про этот проклятый утюг!
- Простите мистер Харрис - отдаленно послышалось из глубин дома, - это в последний раз.
Мужчина занес вещи в дом.
- Когда-нибудь она доиграется - тихо сказал он себе.
Кажется, прошло около часа, когда зашуршав упаковочной бумагой, картину распаковали. На нас уставились глаза Дианы. Она оценивающе изучила изображение, скривила губы в тонкую линию.
- Слишком мрачно.
Ворон на кресте недовольно каркнул. Внутри костела происходило оживление - начиналась служба. Заплясали дрожащие огни свечей, хор запели мессу, тени внутри склонили колени в ожидании причащения. Девушка на лавочке поправила выбившийся локон.
Диана отставила полотно, аккуратно прислонив к стене в прихожей. Через некоторое время, холст накрыла чья-то тень. Собака, жившая в комнате детей, увлеченно обнюхивала изображение. Бороздя носом на сантиметровом расстоянии от поверхности картины, пес жадно вдыхал и выдыхал воздух.
Ворон недовольно забил крыльями, а от жаркого дыхания домашнего питомца оконные стекла храма стали запотевать. Я оглянулся на девушку в шляпке. Было заметно, что ей не по душе неприятное горячее дыхание пса. Она вжалась, втянула плечи и вся зажмурилась. Затем оглянулась в мою сторону, будто ища поддержки и моего присутствия. Но в силу обстоятельств, я не мог подойти к ней и быть рядом.
Не найдя ничего интересного, пес удалился подмахивая себе хвостом.
К вечеру, когда вся семья была в сборе - картину повесили в коридоре.
Кажется, прошло около трех недель нашего пребывания в роскошном доме семейства Харрис. Это нельзя было сравнить с жалкой мастерской Милоша. Казалось, что подобные дома вроде этого, и есть конечная цель в жизненном пути всех картин. То самое мерило, куда стремятся попасть все полотна. Конечно, не считая картинные галереи, где тебя помещают под стекло, для защиты от нежелательных воздействий. Тебе устанавливают комфортную температуру, и по выходным из раза в раз рассказывают туристам историю твоего создания.
В доме мимо нас постоянно бегали: то несносные дети наших хозяев, два мальчугана лет десяти, то собака, с невероятно жарким дыханием, что так пришелся нам не по душе.
В широком коридоре, больше похожим на прямоугольную комнату с витой лестницей на второй этаж, находился большой вещевой шкаф, напольные вазы с цветами и зеркало с резной рамой, в котором я видел свое отражение.
Послышался приближающийся детский смех. Из-за угла показались дети. На бегу, они кидали друг - другу какой-то тяжелый предмет, отдаленно похожий на металлический шар. Остановившись у шкафа, мальчики стали перекидывать его друг - другу.
Птица на крыше костела немигающим взглядом, с интересом наблюдала за их игрой. От хвоста ворона отлетело черное перо, и медленно кружась по ветру начало падать вниз. Я стал наблюдать за ним, как лавируя на воздушных потоках, оно совершает свой вертикальный бег. Перо упало около моих ног, и попытавшись его поднять я потерпел неудачу. Ибо на миг совсем забыл, что для меня это непосильная задача.
А затем я услышал короткий женский крик, и увидел катящийся по полу металлический шар.
- Ты попал в картину - испуганно сказал один из мальчишек, - отец тебе всыплет.
Я перевел взгляд вбок на лавочку, и глаза мои округлились от ужаса. Ни лавочки, ни девушки на ней не было. Рваные края холста поглотили их. И даже смутно не угадывались их очертания, среди оставшегося после них чернильного пятна и беспорядочных линий.
Сверху послышалось болезненное карканье, а белые облака, так похожие на рваные куски ваты, сменились темными грязными тучами. Ветер гнул деревья, и те ссутулившись припадали почти к самой земле. Будто все полотно плакало и страдало от боли.
Эта буря бушевала внутри картинной рамы до тех пор, пока мистер Харрис с недовольным видом не снял ее вечером со стены.
- Что за напасть, - сказал он - и месяца не провисела.
Он протянул ее Диане.
- Отложи куда-нибудь на время, пока я не отвезу ее на реставрацию. Попробуем спасти, выкинуть рука не поднимется.
Но я знал, что реставрация уже ничего не спасет. Новое изображение девушки в шляпке уже не будет настоящим. Оно будет искусственно слепленным, неестественным. Это будет другая Виктория. Она будет по-другому поправлять выбившийся локон, будет иначе держать руки и стрелять глазами, еле заметно улыбаясь. Я был разбит и подавлен, и хотел только одного. Чтобы металлический шар кинули еще раз, по другую сторону костела, к противоположной стене, где находился мой силуэт.
Прошло несколько дней, и казалось, что про нас забыли. Реставрация откладывалась на неопределенный срок. Картина стояла на полу, в комнате за тумбой, с видом на гладильную доску, пылесос в стенной нише и красивые изумрудные занавески. Теперь я постоянно лицезрел подол халата Дианы, ноги детей, которых я теперь люто ненавидел всем нутром и хвост-помело собаки, что вылизываясь, устраивалась посреди комнаты. Я потерял ориентацию в пространстве и счет времени, и уже не понимал какой смысл в изображении от меня, если нет ее.
Одним летним утром, когда хозяева дома отбыли в город по делам, смех детей слышался отдаленно где-то на улице, Диана гладила вещи, стоя рядом с картиной. Так близко, что я пожалуй мог отличить запах ее тела, от других посторонних запахов, таящихся в комнате.
- Диана, ты где? - послышался голос снизу.
Горничная поспешила спуститься, бросив дела. Кажется, это был голос садовника или мистера Харриса, хотя я уже ни в чем не был уверен. После трагических событий с картиной, я был очень опустошен и эмоционально пуст. Часто, я рассеяно пытался разглядеть в беспорядочно рваных линиях холста хотя бы намек на знакомые движения. Увидеть так родные сердцу очертания шляпки, или услышать привычный шелест юбки. Но место в тени деревьев оставалось мертво.
Грустные мысли прервал странный посторонний запах над головой. Подняв глаза, я увидел, как от поверхности гладильной доски поднимается тонкая извилистая струйка едкого дыма.
- Она опять забыла про утюг - мелькнуло в голове.
Дыма становилось все больше. Он поднимался вверх, скапливаясь под потолком белесым облачком. А через несколько секунд появился язычок пламени. Он скакнул по одежде, лежавшей на доске, увеличиваясь в размерах на глазах.
Я не мог ничего сделать. Оставалось лишь молча наблюдать, сам того не замечая, что на лице моем играет улыбка.
Пламя перескочило на занавеску, поползло вверх, затрещало показывая свою силу.
И я понял, что желаю этого огня, ибо уже не знал причин, по которым должен был избегать его.
Искры падали на пол, приближаясь к картине, обдавая жаром. Огонь подлез почти вплотную к картинной раме, лизнул ее и плотно ухватил. Пламя пожирало холст, который без боя отдавал себя на растерзание. Исчезло тихо место, где сидела Виктория на лавочке, почернев и растворившись.
- Быстрее - думал я.
Зазвенели стекла храма и лопнули все одновременно, покрывшись паутиной осколков, прежде чем огонь поглотил костел. Загорелись кроны деревьев, щедро роняя искры на сухую траву.
Я поднял глаза наверх, где уже бушевал огонь. Ворона на кресте не было.