Реальность дала сбой. Тяжелым амбарным замком, с грязно-ржавой дужкой, она намертво установилась в положении - закрыто. Сегодня я снова потерял грань между настоящим миром и кошмарным сновидением.
Протяжно, и со свистом вздохнув, я открыл закисшие глаза. Еще одна ночь, словно прожитый год, осталась позади. Медленно огляделся, задержав взгляд на мебели. Уставился на зеркало, большое, старое. Серебряная краска на нем уже сильно облетела, рваными дырами усеяв поверхность. Я лежал и пялился, надеясь увидеть в отражении кого-то, кроме себя. Глупо я наверное, выглядел в тот момент. В зеркале отражалась мятая кровать, которая не видела девушки уже очень давно. Ты слишком странный - говорили они, - извини парень. В зеркале был только я, тот самый странный, чуждый и, пожалуй, не нужный никому. Грустный взгляд, мутные глаза, перегар изо рта. Я лежал и смотрел на себя, с каждой секундой надеясь, что зеркало лопнет, став беспорядочно блестящей паутинкой. Но по закону подлости оно не лопалось, уже почти 5 лет, с тех самых пор, когда я зачем-то купил его у какого-то бомжа. Отвел взгляд, зажмурился и рывком сел. Кровать со скрипом прогнулась. Закружившаяся голова не позволила подняться сразу. Я прошелся босыми ногами по холодному ламинату к окну. Приложился потным лбом к ледяному стеклу. Сегодняшнее утро мало чем отличалось от вчерашнего. Все тот же туман, плотный, непроглядный. К обеду он рассеется, но сейчас густая пелена окутывала строения и людей, заполняя дымкой центральные улицы города. Конечно, возможно это дым от пожара из соседнего дома, горелые булки в печи или замкнутая проводка в старом проводном вибраторе старухи-соседки.
Солнце, работающее на небосводе в пол силы, блестело белым, размытым пятном. Город еще не проснулся, было довольно рано. Но знали бы вы, как центр Новой Англии закипит через несколько часов. Люди-муравьи будут спешить в аэропорт, на работу, к женам со съемных квартир. Маленькие, черные, юркие точки. Наступить сверху армейским сапогом, и не поднимая ноги, размазать по брусчатке. В конце рабочего дня люди-муравьи поспешат назад: домой, в бар, на съемные квартиры, туда где ждут. От верных жен - к молодым подругам, от верных мужей - к друзьям старшего сына. Налитые кровью глаза, вздувшиеся вены, выпирающие желваки - это мило. Это эстетически красиво. В висках боль, в штанах эрекция.
Я странный? Ну не знаю, в любом случае у меня есть желание с вами поспорить. Зачем любить людей, если не хватает времени на себя? Смирение - противоречие. Не гладьте меня по голове, бейте сразу в нос. Не нужно лишних слов, просто заляпайте мне кровью свитер. Замочить вещи в холодной воде - потереть чистящим средством - повесить сушиться. Одеть чистый свитер на встречу с Вами. Пахнет морозной свежестью. Нравится? Давай, бей, заляпывай.
Несмотря на свою серость, дымку и холодный, противный ламинат - это утро началось вполне удачно. Не считая того, что я снова проснулся от кошмара. У меня уже почти целую неделю не было приступа. Ни единой потери сознания или позорного обоссывания брюк. Мои "мокрые" ночки оставались секретом даже для друзей. Ни Адо, ни Энди не догадывались, что я ссусь без причины. Да и не к чему им это знать, таким обычно не хвалятся.
Я прошел на кухню, хлебнул холодного чая. Проверил санузел, углубившись в чтение Boston Herald. Пролистал газету до конца, в надежде найти постер с сисястой девкой. Неудача, не тот формат.
Наконец, полностью собравшись и одевшись, натянул бейсболку и вышел из квартиры.
В нос ударил резкий запас застоявшейся мочи. Вонь шла из соседней квартиры. Миссис Лоренс - хозяйка, была ярой кошатницей. Десяток вечно орущих по ночам котов, зассали ей, пожалуй, всю квартиру. Не обошли стороной и сам подъезд. Вонючие, меченые стены, пятна высохшей мочи, вопящие котята в коробках из под обуви. Кошки орали под топчущими их самцами, от их колючего члена. Меня это жутко бесило, ведь больше людей, я ненавидел только животных.
Время от времени, я заполнял ее почтовый ящик дерьмом, которого в подъезде было предостаточно. Набивал ей шариков почти под самый верх. Я пломбировал ее замочную скважину пластилином, монтажной пеной, эпоксидной смолой. Вспарывал кожаную обивку двери и заливал внутрь соленья. Знаете, как бобы в чесночном соусе смердят пропитывая поролон? Однажды в коридоре на первом этаже она оставила свои очки, мне хватило пары минут, что бы хорошенько покрыть их хорошим слоем из перечного баллончика. А если на пути мне попадалась хоть одна животина из ее коллекции, то я хорошим ударом ноги, запускал ее в полеты. Пролетев пару метров, кошка шмякалась на пол и затем молниеносно исчезала в подвальном помещении. Тачдаун.
А уж как били меня - это отдельная история. Молча, кучей, иногда в открытую. Ловили в коридоре, вышибали зубы - плевался в них зубной крошкой, смеялся. Иногда тайно, за почтовым фургоном, ночью. Накинут тряпку на лицо, или мешок какой-то, и битой по бокам, да по спине. Ребра сломаны - дышать сложно. Губу порвут - и шлюхе не отлижешь.
А в больницах встречали, как старого знакомого, некоторые даже улыбались. Ждали наверное, когда уж забьют, чтобы глюкозу не тратить. Скатившись кубарем с Мак-Кинли, внизу меня встречала бетонная плита.
Изгой? Нет, что вы! У меня даже друзья были. И пообщавшись со мной, вы подумаете, что я вполне обычен. Такой же серый, как и толпа. Как и ты.
Но мне было весело от своего безумия. В сентябре прошлого года, на черном шевроле профессора МакБрайта, гвоздем начертил закон Шарля. Старый физик особенно любил этот закон, теперь формулой на полированной машине, можно было любоваться почти с тридцати ярдов.
А месяцем позже, вместе с Адо, поломали пальцы на руках у двух пианистов, из музыкальной школы, недалеко от дома Пола Ревира, героя американской революции. Сухие длинные пальцы хрустели, будто хлопья быстрых завтраков, только из - за того, что долговязые музыканты с рассыпанными по лицу угрями, были одеты в форму фанклуба Баффало. Адо, как известно, был ярым фанатом Бостонских мишек. И когда он заставил двух рыдающих парней надеть друг другу, на поломанные руки перчатки, я сидел на корточках рядом и скалил зубы. Мне действительно нравилось то, что я видел.
Не обходилось и без грабежа. Чаще всего нашей целью были магазины бытовой техники. Зеркальные поверхности и матовые отблески, манили меня, будто наркотик. В потертый фургон Энди шло все, что попадалось под руку - от электробритв до стерео центров. Нервно сжимая потными ладонями рулевое колесо, Энди смотрел за обстановкой. Мы ни разу не попались на грабеже, будто ведомые кем-то. Видимо даже у таких отморозков как мы, есть свои ангелы-хранители.
Но в камере я сидел, вот только больше по мелочи. То за разбитое лицо швейцара, на входе отеля Red Roof Inn, то за сорванное собрание Евангелистов, то за инцидент в Бостонской городской библиотеке. Когда посреди читательского зала, я наложил кучу содержимого дистального отдела толстой кишки, и подтерся листом из книги Энди Уорхола. Словно тигр в заповеднике, я был и на воле, и одновременно под присмотром. За мной следили, наблюдали, принюхивались. Эдакий кусок дерьма на пшеничной лепешке.
Очень часто мне хотелось выйти на оживленную круглыми сутками трассу 93, одетым в классический костюм-тройка, и в лакированные ботинки от Бруно Мальи. Перелезть через оградку и спрыгнуть на раскаленный покрышками асфальт.
Вскинуть руки вверх, в стороны. Навстречу несущемуся фритлайнеру. Взглянуть в глаза водителя грузовика, увидеть в них мимолетную растерянность. Разглядеть в них отражение стоящего посреди трассы придурка, изображающего морскую звезду. Улыбнуться, едва подняв уголки губ и закрыть глаза.
Немного о том, как попасть в вечерний выпуск новостей.
Моя частичка навсегда засядет у Вас в сердце, словно заноза. Другая частичка так и останется на красном, полированном капоте грузовика, греться под солнцем Новой Англии, пока водитель-дальнобойщик не отскоблит ее отверткой.
Давайте знакомиться, я Рэй.
Глава 2
Будущее человека предрешено, еще с самого его рождения, но дорогу, по которой он идет к своей судьбе, человек выбирает сам - кажется так говорят псевдофилософы.
Конец один, и путь к нему один. Мы все умрем, кто - то в утробе, кто - то шаркая ногами в доме престарелых. Один умрет от побоев, другой - от разрыва сердца после ночных кошмаров, третий - подобно тюремной мыши, сгниет в камере-одиночке. Кто знает, может, это буду я. Или ты.
А пока я жив, я хочу, что бы вы запомнили меня. Хочу засесть у Вас мозгу, как те голоса засевшие в моей голове.
- Больной ублюдок - говорите вы - да чтоб ты сдох.
Улыбаюсь.
Вы верите в знаки? В те, что разбросаны у вас под носом. "Конец близок" - шепчет нам афиша фильма. Подхожу, беру рекламку - "Спаситель уже рядом, у людей появился шанс". Сминаю рекламку в руке, выкидываю. Через минуту возвращаюсь, подбираю, сую мятую бумажку в карман. Дело говорят.
У Логана долго не открывали дверь. Постучался вновь, наконец в проеме появилось сморщенное лицо его тетки.
- Чего надо?
- Я к Логану. Он дома?
- Наверху - она прыснула, - где ж ему еще быть?
В комнате пахло потом, Логан сидел на продавленном красно-белом матрасе, и смотрел куда-то вдаль, почти не двигаясь.
- Привет Рэй - сказал он - садись куда хочешь.
На деле, это оказалось сложнее. Повсюду валялись грязные вещи: упаковки от чипсов, журналы, трусы с подозрительными пятнами. Я остался стоять.
- Чего нового?
- Вчера опять приходили приставы, описали имущество - забрали телевизор, - вздохнул Логан, поправил сальные волосы - теперь совсем скучно.
- Если бы не они, его бы пропила твоя тетка.
- И то верно, - он удобнее устроился на кровати, заерзав на матрасе всеми тремя сотнями фунтов. Кровать жалобно заскрипела под ним. Сильнее запахло кислым потом.
- Когда последний раз на улице был? - поинтересовался я.
- Уже и не помню, да и что мне там делать? Ты посмотри на меня, с кровати не встать - тяжело, да и на лицо я - сам видишь.
Я посмотрел на него, он был жирным ублюдком, настолько, насколько я был аморальным. Жиденькая щетина неравномерно покрывала пухлые щеки, волосы патлами спадали на лоб, заячья губа обнажала желтый налет на передних резцах. Логан был таким настоящим, наверное, именно поэтому, я не испытывал к нему ни ненависти, ни жалости. Немного уважения за его отчужденность и естественность. Его не любили за пузатый кошелек, или за десяти-дюймовый хрен в ледяной воде. Его не любили за то кто он. Его вообще не любили.
Я приходил к нему посидеть и отдохнуть. Молчать с ним, чувствуя внутреннюю схожесть, ощущать единение. Я активный социальный мусор, он пассивный.
- Как твои приступы?
- Неделю уже нет, может полторы.
- Рад за тебя - Логан мотнул ногой, задел стоящую под кроватью больничную утку - но к врачу, я думаю, ты так и не сходил.
- Они отменят нейролептики, я этого не хочу.
- А доктор Саймон? - Логан поправил волосы - многие хвалят его.
- Многие хвалят бар на углу улицы, про вашего Саймона я не слышал, да и желания нет.
- Ну зря ты так, проблемы надо решать.
Меня начал выводить из себя весь этот разговор. Пустые обсуждения моего здоровья. Какое ему дело до моих проблем?
- Хотя бы попробовать, - продолжал тот - и кошмары твои постоянные. Попробуй.
- Логан, иди в жопу - я направился к выходу.
- Ну вот, опять твои эмоции, - он вздохнул - погубят они тебя Рей, вот увидишь.
Я поднял кулак с выставленным средним пальцем перед его лицом. Подержал с пару секунд, затем развернулся и вышел из комнаты.
Я вернусь к нему, он прекрасно это знает. Если бы мне давали по плитке шоколада, за каждую с ним ссору, мой зад давно бы уже слипся. Не можете принять меня, такой, какой я есть - прощайте. Логан принял меня. А может, у него просто не было выбора.
Перед выходом хлопнул входной дверью, тетка Логана подняла на меня мутный взгляд, что-то пробубнила под нос. Уже через секунду принялась заниматься привычными делами: вернулась к бутылке, продолжила мусолить во рту дешевые сигареты.
Я прошел мимо перекупщиков, подняв им руку в знак приветствия, они ответили тем же, кивнули. Завернул за угол Harris Street, обошел дом, как вдруг уровень шума усилился. Улица загудела, витрины непривычно завибрировали. На глаза стала наползать темная, густая пелена. Откуда-то взявшийся в горле ком, увеличился до размеров бейсбольного мяча. Звон оглушал, казалось будто от него вот-вот лопнет голова. Я упал на четвереньки, принялся ползти обдирая колени. Гудение было повсюду, лицо побагровело от прилившей крови, на лбу и висках набухли вены. Желваки прорывали кожу на скулах. Я перебирал руками по асфальту. Была четкая уверенность, что через пару секунд голова взорвется, забрызгав дорогу серым веществом. Пелена стала совсем черной, я полз наугад, потеряв ориентацию в пространстве. Прополз еще несколько сантиметров и потерял сознание, распластавшись на холодной земле.
Очнулся я через несколько минут, в луже собственной блевоты. В десяти метрах стоял маленький мальчик, не моргающим взглядом смотря на меня.
- Пошел отсюда - прикрикнул я.
Ребенок дернулся, и скрылся за углом.
- Приступ - пронеслось у меня в голове.
Он стал сильнее, чем раньше, продолжительнее. Шум в голове еще полностью не стих, в ушах слышалось гудение, будто кто-то шептался за спиной. Ближе, прямо в голове. Там сидел он, с редкими и пожелтевшими крыльями за плечами. В моей голове, с обшарпанным нимбом сидел Иисус, шептал мне, смеялся, переживал со мной мои грехи. Хвалил меня, гордился мной.
- Отец мой, прими раба земного, сына своего.
Порой Он становился слабее, разговаривал со мной тихо, еле слышно, тогда его место занимал Сатана. Крепкий, жесткий, он плевался желчью, был моим негативом, темным прошлым и настоящим. Загляните мне в глаза, присмотритесь. Видите его?
Я, Рей Фосси, был лишь оболочкой, мыльным пузырем в ветреную погоду. Каждый порыв уносил меня все дальше. Наткнувшись на ветку, собачий хвост, автомобильную антенну - пузырь лопнет.
Я был носителем, избранным, и засевшие внутри, зависели от меня.
Конец мой был прост, надо было лишь найти хвост старого пса, радиоантенну машины или торчащую ветку дерева.
Глава 3
"Вечная Личность Бога и Его Царство,
и временный материальный мир с полубогами, людьми и животными,
и Личность, которая это знает оба вместе -
благодаря знанию материального мира - смерть превозмогает,
а благодаря знанию Царства Бога - бессмертием наслаждается".
(Шри Ишопанишад, мантра 14).
Лею я встретил осенью 2003 года, в парке Бостон Коммон. Встреча, которая поставила под удар безмятежную жизнь отморозков.
Я лежал дома на диване, боковым зрением поглядывая в мерцающий ящик. На голубом экране Джей Лено развлекал публику, обсуждая новый наряд Пэрис. Тряс седыми локонами, потирая огромный подбородок.
Такими скулами, можно лущить орехи. Мерзкий тип, мерзкое шоу. Недолго думая, я выключил звук. Через мгновение, выключил и сам телевизор.
В коридоре послышались шаги, входная дверь распахнулась, в квартиру вошел Энди.
- Что за день? - он прошел к холодильнику, открыл, стал изучать содержимое, - уволили меня опять, и двух месяцев не продержался.
- Что натворил? - я поднялся с дивана.
- Ничего, начальник невзлюбил - Энди достал недоеденный сэндвич, надкусил.
- Придирался, отчитывал постоянно, одним словом - гнида, - продолжал он.
- Чего думаешь дальше делать?
Энди посмотрел на меня и улыбнулся желтоватыми от табака зубами. Улыбка была недобрая.
Он мог с успехом играть в кино, каких-нибудь, скользких типов вроде Уокена, Готтфрида или молодого Кристофера Ли. С зализанными назад сальными волосами и лицом змея искусителя, он бы явно взял Оскара, которого я бы лично вынес ему на сцену.
- Есть идеи? - спросил я его.
- А когда их не было.
Эфисио Корти вышел из своего ресторана, закрыл замок на два оборота. Махнул кому-то на прощание рукой, и ничего не подозревая отправился пешком через парк к автостоянке. Сутулые фонари, облепленные беснующейся мошкарой, освещали утоптанную тропинку. Мы поспешили за ним. Адо бежал чуть впереди с небольшим рюкзаком за плечами, за ним Энди, тяжело дыша на бегу. Я замыкал процессию.
- Какие действия? - бросил на ходу я, - Избиение, грабеж?
- Я зря молоток в рюкзаке таскаю? - обернулся Адо - Калечить будем.
Энди ухмыльнулся.
- Маски хоть взяли?
- Конечно, - я протянул каждому по балаклаве.
- От таких лицо потеет.
Воспитанный женской мохнаткой, тягой к бутылке и социальной нестабильностью, Адо был своим парнем. Частотой пулемета Льюис, он выплевывал безумные идеи.
Наш Каин.
То свой в доску, улыбчивый и веселый, то забитый, дикий. Неадекватный.
Два года назад его уволили из одной офисной компании, с должности "подай-принеси". Без выплаты аванса, с шушуканьями за спиной. Оставить все как есть, он не мог. Почесал эспаньолку, задумался, притащил нам по канистре.
- Отливать в нее, - указал он нам с Энди - желательно прямо до краев.
С энтузиазмом, точно по расписанию, содержимое моего мочевого пузыря, мигрировало в пластиковую емкость.
От меня не убудет. Хоть гуппи запускай.
А когда канистры были полны, Адо поблагодарив, забрал их.
- Дверь в бойлерной вскрылась с первого раза.
В подвальном помещении, мочу слил в одну канистру побольше, перекрыв основную подачу воды. А мочу наоборот подключил к центральной системе пожарной безопасности.
- И осталось только поднести спичку - за бутылочкой Beck's рассказывал он нам.
Спринклерные оросители затрещали под напором воды. Через секунды, промыв трубы, вода поменяла цвет на желтый.
- Ей богу, прямо золотой дождь.
Частичка меня.
Мокрую документацию можно переписать и восстановить, но вот резкий запах аммиака, не выветрится из офиса еще долго.
Мы натянули лыжные маски. Напоследок, через прорези для глаз убедились, что поблизости никого нет.
Я подбежал к бывшему начальнику Энди, и ударил его по затылку. Тот нырнул вперед, упав на листву мешком, беспомощно вскинув руки.
Энди подбежав, ударил того мыском ботинка в лицо. Адо начал ногой отбивать почти.
Сегодня вечером, видимо сходишь по-маленькому кровью.
Эфисио захрипел.
- Пожалуйста, не надо, - кажется он плакал - Прошу, не трогайте меня.
Я присел на корточки рядом с его лицом.
- Если издашь хоть звук - я наклонился ниже, - пукнешь или нападет икота, - прошептал я ему на ухо, - мы отрежем твой маленький член, запечем и подадим в твоем ресторане с Ризотто или Карпачо.
Заскулил. Заплакал.
Энди засунул руку в карман итальянцу, вытащил пузатый бумажник. Облюбовал.
Внезапно в голове стал нарастать гул, зашептали. На глаза опустилась пелена, в стоящем сумраке, я почти ослеп. Признаки надвигающего приступа, я встретил ознобом по коже. Помотал головой, вдохнул поглубже. Полегчало.
- Хочешь нос тебе отрежем? - Адо снял рюкзак с плеч, запустил руку внутрь.
Глаза Корти широко открылись - Пожалуйста, не делайте это.
- Не бойся, шучу я. Поковыряешься в нем еще несколько лет.
Достав из рюкзака молоток, Адо взвесил его в руке.
Килограмма полтора, желтая резиновая рукоятка.
Взглянув на Эфисио Корти, он резко подскочил к нему и ударил бойком по коленке. Тот завопил, но Энди сразу зажал ему рот рукой.
Адо лупил по коленке молотком, та глухим стуком отзывалась, пока не хрустнула, огласив ночь звуком разбитой скорлупы.
Итальянец потерял сознание закатив глаза, Адо продолжал.
Мясной фарш.
Отныне ползком, царапая плитку брюшком.
Адо выдохнул, облачко пара выплыло из прорези маски. Растворилось в воздухе, когда Адо принялся за вторую коленную чашечку.
Я вам наверно не нравлюсь. А мои ребята? Тоже нет! Странно.
На самом деле от вас я тоже не в восторге. Изо рта попахивает, и жопа далеко не орех. Мы рождены и воспитаны обществом, за становление благодарим своих демонов.
О каких моральных принципах и устоях вы говорите? Скучно.
Я плевал на все это с высокой колокольни. Зеленой соплей. На темечко.
Мы находимся за теми дверьми, которые для вас навсегда закрыты моралью. А вы продолжайте слушать маму: держите ноги в тепле, любите котят, ешьте живые йогурты.
А мне слушать некого. Мама находится на центральном Бостонском кладбище. Готический стиль, черви по соседству. На гранитном камне опытным гравером выбито - Мария Фосси. Навсегда в сердце. Навсегда с нами.
Пара давно завядших гвоздик, валяется где-то рядом.
В нашей жизни все решает случай. Не скачущие биоритмы, положения лун, и прорицания медиумов.
Только случай решит, будет ли в посылке отправленной вам по ошибке находиться Сибирская язва. В мокроте кровь - зови священника.
Только случай решит, куда упадет самолет с мертвым пилотом. Приступ. Стюардесса поднимает голову, поспешно сплевывает, встает с колен на ходу застегиваясь, выбегает с криком из кабины пилота.
Самолет дает крен, набирает скорость, от удара разбрасывает обломки по округе.
Где будем искать черный ящик? Спросим у случая.
На центральном рынке, в заливе или в поле кукурузы. Самолет зароется в рыхлую землю, разбросает початки по полю, напугает семью фермера.
Случай решает все, за всех. Он решит, что у автобуса откажут тормоза. Набирая скорость, под 70 миль в час. Он налетит на остановку, подмяв под себя добрую дюжину людей. В том числе и мою мать Марию. Просто возьмет и намотает ее себе на ось заднего колеса. Когда я вспоминаю ее, мой голос всегда немного дрожит.
Отца к слову, у меня тоже нет. Когда мать сообщила о беременности, он вышел за сигаретами, и больше не вернулся. Его жизнь, его выбор. Вот только надеюсь, что та пачка сигарет подарила ему рак горла.
А свою жизнь я уже выбрал. Приспособился под нее. Гладко выбрился. Заточил ножи.
Если я нуждаюсь в вещи - она уже заочно становится моей. Подходи и бери. Это не вопрос времени, это вопрос убедительности.
В середине 2001 года, Энди на улице, чуток подпив и захмелев, цеплялся к каждому встречному. К несчастью одного из прохожих, он заметил у него на пальце перстень. С применением силы и четырехдюймового ножа, Энди удалось присвоить перстень себе. Отрезав его вместе с безымянным пальцем.
- Палец? - вспоминал он, - да валяется в фургоне где-то.
Достаточно убедительно? Весьма!
- Пора валить - сказал я, и поднялся, - кто-то идет.
И действительно, на тропинке, ведущей к нам, послышались тихие шаги. Мы дернулись к большому кустарнику, пригнулись за ним, стали ждать. Через несколько секунд показался женский силуэт. Он двигался медленно, будто прогуливался, а не спешил с тяжелой рабочей смены домой. Женщина подошла почти вплотную к распростертому на земле телу Эфисио Корти, чуть не наступив на него. Остановившись, замерла на мгновение и завопила.
- Яви себя, и лик, и благодетель... Питай зло от сущего...
- Да прими искры света, прозрев, дай узреть иным... - я схватился за голову, меня затошнило. Голос не унимался.
Голова безумно заболела, череп распирало от "засевшего" там. Я застонал, зажмурился, Адо с Энди, обернулись в мою сторону.
- Что с тобой? - Энди смотрел внимательно на мое лицо - тебе плохо, опять приступ?
Я не слышал его, пытался бороться с голосом, засевшим во мне.
- Найди всебегущих, убив скверных... Невежество души погрузи в темноту...
Я застонал еще громче, заскулил, переходя на тихий крик.
- Тише, - Адо сжал мое плечо, - скоро все пройдет, не шуми.
Женский силуэт поднял голову на заросли кустарника, где были мы, видимо услышав шум. Решив, что ее ждет участь итальянца, завопила еще громче. Крик резанул по ушам, мгновенно выведя из состояния оцепенения. Голос в голове почти пропал. Теперь он лишь шептал, тихо, далеко, И разобрать что-либо было уже очень сложно. Шепот шуршал внутри мятой бумагой. Женщина начала кричать о помощи, звать полицию, быстро пятясь назад.
- Все, - вскочил на ноги Адо - пора уходить.
Будто тараканы, от яркого источника света, мы бросились врассыпную вглубь парка.
Энди отделившись от меня, побежал параллельно аллее, а Адо спустя мгновение свернул на тропинку к западному выходу.
Призывы к помощи и крики утихали вдали, а в голове вновь нарастал гул. Зашумел голос, словно белый шум. Заскрипел, заполняя пустоты черепа.
- Безупречный видит не имеющих вен, чистых, неоскверненных... Увидь Абсолют, стань верным, прими форму... Сгори дотла, припав к стопам...
Я бежал около минуты. Сбросил лыжную маску, она закрывала мне обзор, зашвырнул на ходу ее подальше. Я чувствовал себя акулой, на шее внешние жабры, влажные, холодные. В брюхе отсутствие плавательного пузыря. Остановлюсь на миг - пойду ко дну. В пугающую, мертвую темноту, мимо хихикающих скатов и морских окуней.
Вся жизнь в движении. До самой смерти, беспорядочном, хаотичном.
Бежал на автопилоте, почти в полной тишине. Не считая шуршания кроссовок, рваного тяжелого дыхания и слабых завываний в мозгу. Криков я уже не слышал, они уже давно утонули в морозном воздухе.
Ссутулившись, огибал деревья, вырастающие у меня на пути. Перепрыгнул пень, приземлился ногой на сухую ветку. Та треснула под ботинком, хрустнула. Будто яичная скорлупа, будто коленная чашечка.
Оглянулся, совсем безлюдно, за триста ярдов от места расправы, ни одной живой души. Повернул к парковому озеру, за ним я собирался перелезть через забор, и через дворы вернуться домой.
В голове стоял шум, изредка проскакивали слова, но разобрать их, я был не в силах. В глазах начало темнеть, я попытался глубоко вдохнуть, но на бегу, вдох получился рванный.
Я начал задыхаться, кашлять, дыхание сразу сбилось.
- Боже, только не сейчас, - подумал я, ощущая приближение приступа.
Сфинктер самопроизвольно расслабился, полилась моча. Горячая, свежая, она заструилась по ногам, прямо во время бега. Джинсы стали намокать позорным пятном. Голова закружилась, стало сильно мутить. Пробежав еще около десяти ярдов, я отключился, потеряв сознание. По инерции от бега, плечом налетел на палисандр - сломал ключицу. Щекой пропахал жесткую кору дерева, порвав кожу. Упал в красно-желтый ковер, забурившись в него почти полностью, оставшись лежать там, в позе младенца.
В утробе из влажных листьев.
Глава 4
25 сентября 2003.
Открыл глаза.
Белый потолок предательски ослепил, залив зрачки маревом. Проморгался.
Стены тоже белые, такие бывают в больницах и интернатах. Или в тюрьмах - разводят мел и клей в воде, если не по вкусу, используют гашеную известь.
- Пациент пришел в себя - проплыл голос вдалеке.
Я открыл глаза пошире, приподнялся на локте, огляделся. Подозрение промелькнувшее раньше - подтвердилось.
Больничная палата.
Стена, обложенная стеновыми панелями, около нее тележка с чистыми полотенцами и бокс с таблетками. По правую руку койка с торчащими ногами, изъеденными варикозной паутиной. Кому принадлежат ноги не видно, ширма условно делит палату пополам. Около ног, с длинными желтыми ногтями - медсестра.
Смотрит на меня. Хмурится.
- Как чувствуете себя?
- Шикарно.
Плечо немного зудит. В целом все отлично. Легкость, будто перед пробуждением выкачали добрые килограммы дерьма.
- Как вас зовут? - она подходит ближе - при вас не было документов.
- Рэй.
Под шелковой накидкой у меня голое тело. Она подходит ближе, молодая. Низ живота обдает жаром.
- Я сестра Диксон, если будет нужна моя помощь - дайте знать, - Она указывает тонким пальцем на пульт вызова - нажмите эту кнопку, и я подойду.
Упругие ноги. Отлично смотрелись бы на моих плечах.
- Сестра, мне требуется немного женской ласки - закидываю руки за голову, улыбаюсь уголком рта - так сказать для скорейшего выздоровления.
Меняется в лице. Хмурится.
- Под кроватью больничная утка - говорит она, - не расплескайте.
Разворачивается, идет к соседу за ширму - поправляет одеяло. Уходит.
Глаза привыкают к свету, член под накидкой опадает.
- Эй, сосед - зову я за ширму, - ты чего тут?
Молчит. Тихо попердывает, время от времени. Редко шевелит ногами, вздыхает.
На часах - два часа по полудню.
Закрыл глаза, расслабился. На веки наплыла дрема, окуная в сон.
Я поднимался по старой лестнице на чердак. Давно продавленные ступени натужно скрипели - пришлось идти по их краям, опасливо прижимаясь к стене. Перила, ощетинившись щепками, торчали сотнями заноз. Лестница была скользкой, пропитанная скрипом, древностью и старой плесенью. Раз за разом, ноги соскальзывали со ступеней, норовя утянуть в темноту за перилами. В прелый мрак, куда не долетали щепки и гвозди с прогнивших досок лестницы.
Головой уперся во что-то. Пошарил руками - люк. Откинул одним толчком вверх, поднялся на чердак.
Слишком темно. Будто в заднем проходе. Пахло голубиным пометом, пугающая темнота за перилами, осталась позади.
Я закрыл глаза. Открыл.
Яркий свет ударил по зрачкам, обжог роговицу. Вокруг все сияло, било из под щелей, из под каждой доски на полу, золотым свечением. Локонами света из трещин в стенах, отражаясь солнцем и возвращаясь в щели обратно.
В углу чердака зашуршало. Нервно переминаясь с ноги на ногу, я обернулся, застыв от ужаса.
Большое склизкое существо, извивалось в углу. Пульсировало под стук моего сердца. Трепыхалось в такт моего дыхания, сокращения диафрагмы. Капустным слизнем жило, дышало криво, с надрывом, будто задыхаясь. Будто тая под лучами света, который клеймом прожигал его.
Я подошел ближе.
Эпилептиком дрыгалось существо. И чем сильнее билось мое сердце, тем сильнее сокращалось оно. Задрожав мелкой рябью, открыло отверстие. Пролежнем светила дыра в нем, будто рот или анус. Дрожали складки, заходилось в конвульсиях тело. Слизняк стал содрогаться и что-то отрыгивать. Из дыры показалась голова - спутанными волосами, облепив лицо. Плечи, женская грудь, сгустки слизи.
Я не мог оторваться. Сковало тело, бетоном слившись с дощатым полом.
С ужасным чавкающим звуком, существо прочистило себя, избавившись от своей ноши. Отрыгнув девушку, оно на миг задрожало, и застыло навечно истуканом, иссушаясь под острыми лучами света.
Тело девушки лежало на боку, спиной ко мне. Позвоночник дугой выпирал под кожей, с плеч стекали капли слизи. Я начал обходить ее по дуге, желая взглянуть ей в глаза, и одновременно боясь приблизиться.
Встал напротив нее, поднял глаза, заглянул в лицо. Вскрикнул, упав на ватных ногах, ссадив колени. Не смея отвести взгляд, я смотрел на лицо. Сквозь склизкие спутанные волосы, проявлялись знакомые черты.
Слизняк отрыгнул Марию Фосси.
Мою мать.
Распахнул глаза - протяжный вдох. Все та же больничная палата: стены спрятанные за белыми панелями, запах хлорки, сосед за ширмой.
Неразговорчивый. С ногами страшными.
Под часами на стене - тележка с чистым полотенцем, и горькой таблеткой.
На лбу россыпью капли ледяного пота, после кошмара. Своя рука в руке чужой. Вскинул взгляд - рядом девушка. Сидит рядом с кроватью, улыбается, держит руку.
- Ты кто? - я одернул руку.
- Я Лея, ты не бойся - она старается быть милой - тебя вчера нашли в центральном парке, ты был без сознания, окровавленный, помнишь?
В памяти всплыли события того дня: хрустящие итальянские коленки, крик и последующий за ним приступ, мокрые джинсы.