Услышав слово "Хабанера", правая кисть делает изящный жест в воздухе, имитируя взмах веером, осанка становится безупречной, с прогибом в поясничном отделе. И я готова поклясться, что красная помада может материализоваться на пустых губах, если ей только позволю.
Великий Бизе. Пронзительная Мария Каллас. Фриссон. И широкий зрачок.
Практически всю музыку слушаю за рулем Мыши, громко, наслаждаясь сочетанием скорости, ветра и нот. Моё сознание пробуждается не от кофеина, а от звуковых волн. И вечером после работы я не включу передачу акпп, пока не зафиксирую плей-лист.
Нет, не боюсь тишины. Я ищу тишину. Физически в ней нуждаюсь. Давно научилась наслаждаться автономностью, моё одиночество - не несчастье и данность, напротив, это мой выбор и зона комфорта для психики. Люди меня обременяют. Даже самые родные мне роднее в соседней комнате.
Музыка же не шум. И не фон. Скорее - часть мыслительных колебаний, мысли текут вместе с нотами. Зачастую только Прокофьев помогает остановить их одичалый бег, сбивающий с мирных настроек нервную систему.
Утро, горло саднит, 38,5. Розовые шарфик, сумка, балетки. Я люблю ледяной розовый, насыщенный, в который выжали не одного розового фламинго. Сразу вспоминается эпизод о Шомберге и чане индиго. Мой чан был бы розовым.
В розовом шарфе мы мчимся с Мышью за бумагой к врачу. Нестерпимо хочется лечь, мозг принимает решения с задержкой. Папа говорит, что езда на лампочке испортит бензонасос Мыши. Я могу болеть сама, но не допущу Мышкиных страданий.
Под самую сочную часть Хабанеры мы въехали на Лукойл. Против шерсти, загородив подъезд к соседнему пистолету. Великая музыка или зеленоватый цвет моего лица, и в лучшем состоянии вызывающий массу вопросов и вздохов, сделали в утренний час-пик трёх соседних водителей настоящими джентельменами.
Аплодисментов не было, но впервые в жизни я не столкнулась с удручающим мужским шовинизмом и откровенным хамством.