Был зимний вечер, промозглый, глухой, он шел по истоптанной слякоти, возвращался домой, проходил мимо аптеки, заметил под стеклом витрины новый плакат, реклама шампуня — девушка, в треть оборота, обернувшись спиной, залитой роскошным шелком волос, подняв к голове левую руку, правой держа за спиной длинную прядь, обернув назад голову, в объектив неведомой камеры — даже неудачная ретушь не умаляла эффекта...
Девушка была очень красивая, он позавидовал тем кто с ней общается, почему-то представилось, что она замужем, у нее дети, замечательный дом, семья, в жизни все необыкновенно, в рекламу попала совершенно пристойным образом (казалась настолько запредельной, что «таких» мыслей нельзя было допустить) — этим всем как-то повеяло от фотографии — постоял, посмотрел, пошел дальше, домой, в одинокую, пустую, сумрачную квартиру...
Теперь ноги сами вели сюда, утром, днем, вечером — каждый раз стоял, подолгу смотрел на плакат, не мог отвести глаз, и вообще думать о чем-то другом, а только об этой девушке — особенно сердце терзал разрез глаз, была в нем какая-то змеиность, какая-то сладостная, ведьмовская, дьявольская, если долго смотреть, они начинали гореть черным огнем, не злым, страшным, смертельным, а именно колдовским...
Однажды пришел с камерой, никого не стыдясь (хотя был застенчив и нелюдим, избегал лишний раз даже спросить дорогу) сфотографировал плакат, поставил у себя на видном месте, смотрел целыми днями — позже, зайдя к знакомому, увидел на подоконнике журнал этой аптечной сети, стал листать, беседуя, между делом, замер, сердце остановилось — там был этот плакат, размером со страницу журнала, оттого еще больше пронзительный...
Выпросил журнал, вырезал страницу, обернул пленкой, поставил вместо фотографии (которую бережно спрятал), наутро не выдержал, стал писать — в редакцию журнала, в офис бренда, везде куда мог придумать, где могли иметь отношение к фотографии, нельзя ли получить фото модели с подписью, хотя бы какое агентство делало этот плакат — хотелось узнать про нее, хоть что-то, а если узнать имя, тогда можно умереть от счастья...
Мало кто отвечал, а кто отвечал, то «Такой информацией не располагаем», «Попробуйте обратиться туда-то» — когда он изобретал историю, чтобы было понятно, что имеет право «такую информацию» получить, что не хрен с горы, не сумасшедший из почитателей, что у него например предложение новой съемки — такой лепет, что каждый раз было отчаянно стыдно, и каждый раз затем преступал свою клятву, что «все, это в последний раз...»
Однажды стало так плохо, что нашел по объявлению предсказательниц — они, раскладывая то ли карты, то ли фантики, все предсказали счастливый союз, одна даже сказала «Вы откроете для нее новую жизнь», другая что это случится «Через три года, три месяца, и три дня» (и деньги попросила бросить под стол, чтобы сбылось), остальные утверждали то же почти до слова — а он через годы по-прежнему вспоминал их с ненавистью (больше, наверно, к себе)...
Через пару лет, в момент слабости, которые случаются с каждым, испытал к себе дикое отвращение, за весь этот бред — позволил втянуть себя так, что весь мир, без того призрачный, потусторонний, перестал существовать, вернее, сконцентрировался в фотографии — сжег этот кусок бумаги. через пару минут пришел в такой ужас, что остался без цветного листка, составлявшего всю его жизнь, что неделю не помнил белого света...
Перерыл Интернет, нашел несколько копий в разных местах, легальных и нелегальных, писал и туда, получал и не получал ответы оттуда, так прошли еще годы — если энергию что он потратил на эту агонию он потратил бы на реальное дело, организовать например то же агентство, преуспел бы так, что эта же девушка сама бы связалась с ним желая сотрудничать — серьезно об этом не думал, мучения довели до того, что думать о чем-то трезво не мог...
Агония усугублялась — нашел еще фото, рекламы других брендов, на которых она была такой же ослепительной, невероятной, волшебной, счастье, здоровье, полнота ее жизни с этих фото струились, хотя иногда казалось, что это просто очень похожие девушки, все они разрисованы по шаблону, провел бесчисленные часы изучая — иногда казалось, что девушки разные, и тут же нет, нет, Она, снова письма, снова молчание, пустые ответы...
Затем было время когда, в гневе на окружающий мир, текущий в своем отуплении, которое могло отвлечь, помешать, долгие часы, долгие дни слушал звенящую тишину в голове, мысли, которые разрывали мозг огненной болью, — вот, вот, сейчас, в кипящем хаосе возникнут волшебные цифры, буквы — телефон, адрес, другое, что укажет как разыскать, связаться, что-то о ней узнать, хотя бы возникнет имя, тогда он найдет ее сам...
Однажды стало совсем плохо, он обошел все аптеки вокруг (кроме той), накупил таблеток, сколько должно было хватить (люди писали сколько), — выпил, методично запивая каждую упаковочку, лег спать, стал куда-то проваливаться, ничего не сработало, трое суток было так плохо, физически, как никогда — на всю жизнь сохранил замогильное, потустороннее ощущение, грани отделяющей смерть, тонкой как ничто в мире, тоньше атома, тоньше ничего...
Наконец перестал биться, после всех этих лет стало понятно, что жизнь его, угрюмый холодный ад, действительно Жертва, он давно чувствовал, теперь осознал четко — у девушки все хорошо, замечательно, лучше всех, жизнь ее сказочная прогулка, по зеленой траве вдоль серебряного ручья, под бездонной синевой чистого неба, среди цветов, солнца, благоухания — у нее все хорошо, без исключения все, но ведь просто так все хорошо не бывает...
За все надо платить, за это платит он, ему, на самом деле, оказана милость, ему дали понять за что, за кого он терпит такие муки — многие кто страдает (многие страдают сильнее, хотя сильнее чем он страдать уже невозможно) кипят в кошмаре страданий не зная кто живет за их счет, в свете и радости, — он был этому счастлив, это было одно и высочайшее счастье, Счастье жизни, нести крест за Нее, такую волшебную, удивительную, совершенную...
Безумие кончилось, потребовалось столько времени, что сам не знал сколько, только помнил, что тогда был молод, здоров — время залечило пробитое сердце, но не исцелило все-таки до конца, иногда, с тихой тоскливой грустью, вспоминал агонию всех этих лет, а в жизни уже не осталось сил — даже испытать сожаление, что ему показали ту ради которой несет, в этом тоскливом беспросветном аду, этот крест, но по-настоящему увидеть не дали, хотя бы раз...
Умер в нищей психлечебнице серого городка (пролежал сутки, когда наконец подумали, что это не просто сон от таблеток), под подушкой нашли истрепанную фотографию, копию старой рекламы известного бренда, сложенную аккуратно, обернутую бережно мятой пленкой, — Она, проживая свою необыкновенную жизнь, не узнала кто именно вынес за нее страдания — без которых даже самая безоблачная судьба сама по себе невозможна.