Аннотация: Тяжелое время надо уметь пережить, чтобы не стать тяжестью для близких
Жду тебя
"Здравствуй, дорогой мой! Сколько же времени прошло с последнего твоего письма? Я не слежу за этим: раньше дни без тебя тянулись как одна долгая и темная ночь. Теперь моя ночь стала закатным вечером моей жизни.
В нашу последнюю встречу шел снег, и ты закрывался от меня толстым меховым воротником на твоей куртке. Ты не хотел, чтобы я видела, как красны твои глаза после бессонной ночи, проведенной не в теплой постели со мной, а в кабинете главного инженера над надоевшими, но такими нужными для твоей работы, чертежами.
А снег летел большими колючими хлопьями, и я просила тебя обождать, отказаться от этой проклятой командировки на Север. Но ты сказал, что некоторые приказы начальства даже не стоит обсуждать, тем более что вознаграждение за долгие три года вдали от дома обещало быть приличным: собственный дом с землей, подъемные деньги и твои командировочные, плюс льготный стаж для тебя.
Если бы только мы оба знали, чем обернется эта мечта о доме и детях!
Мое сердце ныло очень сильно, но я молчала. Знала, что уже бесполезно говорить, плакать. Ты тоже молчал, но, поймав твой горький взгляд в зеркале, я поняла, что и тебе тяжело. Часы тикали, отсчитывая последние минуты вдвоем.
Ты обнял меня и сказал мне что-то на ухо. От шума бешено бьющегося сердца в ушах, я не расслышала твоих слов, переспросила, а ты улыбнулся и сказал, что я все слышала и просто хочу услышать это еще раз. По этой твоей сладкой улыбке я поняла, что ты сказал мне "люблю".
Я не поехала с тобой в аэропорт, просто уже не было сил оттягивать эту разлуку. Ты взял мою фотокарточку, ту самую, где мне семнадцать лет, и положил в нагрудный потайной карман в куртке, поближе к сердцу. Обняв меня в последний раз, ты шагнул в темноту зимнего утра, и я закрыла за тобой дверь.
Как тяжело вспоминать эти минуты. Но я рада, что ты запомнил меня именно такой: настоящей женщиной - сильной, все понимающей и все принимающей.
Не было у меня истерик, пока ты собирался, но закрыв за тобой дверь, я без сил прислонилась к ней и сползла на пол, кусая губы, чтобы не закричать от той боли, что терзала мое сердце.
Сколько я так сидела, смотря невидящими глазами в пустоту, и обхватив колени руками? Не знаю. Соседка зашла в комнату и сказала, чтобы я хотя бы включила радио. Ведь ты не на всю жизнь уехал, а только на три года. А мне нужно думать не только о себе, но и о нашем сыне, который бился у меня в животе, пытаясь вырвать меня из плена тяжких мыслей...
"Все верно" - сказала я ей, и с тяжелой головой стала делать домашнюю работу, потом заставила себя поесть, ведь нашему сыночку нужны витамины.
Первый месяц без тебя прошел в тумане. Я просто его не помню. А потом пришло письмо от тебя.
Я помню его слово в слово, ведь перечитывала его раз двести, наверное.
"Любимая моя! Наконец-то вырвал кусочек времени, чтобы написать тебе хоть пару строчек.
Я приехал на место работы через десять дней после нашего расставания. Устроился нормально. Столовая недалеко, горячая вода есть, мыло с зубной щеткой ты мне положила. Что еще надо?! Только тебя рядом. Может, ты все-таки приедешь ко мне через полгода? Раньше никак нельзя, здесь столько работы, что семья будет только отвлекать, а через полгода, когда все наладится, войдет в колею, тогда уже можно. Ты же помнишь, я узнавал у хозяйки, она пообещала, что придержит нашу комнату, и не будет никому сдавать ее, если мы будем присылать ей хотя бы пять рублей.
Почему ты думаешь, что мы здесь не выдюжим вместе? Может, ты думаешь, что вы с ребенком будете мне мешать? Так я тебе слово даю, что это не так, и что мне будет только за радость видеть вас каждый вечер с собой рядом.
Кстати, как ты там, как малыш? Когда тебе рожать? Что говорят врачи? Я позвоню тебе, как только наладят связь.
Пиши, не заставляй меня волноваться о тебе и малыше. Адрес для писем на конверте. Люблю тебя, целую моя ненаглядная, моя дорогая девочка".
Ты позвонил на следующий день после того, как я получила твое письмо. Связь была еще очень плохая, в трубке что-то шипело и плевалось, но я услышала, как ветерок твоего дыхания коснулся моего уха: ты сказал, что любишь меня, - я сомлела от удовольствия слышать тебя. Рассказать хоть что-нибудь не удалось, нас разъединили через три минуты. Видимо, кто-то решил, что с нас и этого хватит.
После звонка я села писать тебе ответ. Сначала я долго сидела перед чистым листом бумаги и не знала, что написать. Потом, я стала вспоминать дни наших встреч, и письмо написалось очень быстро. На одном дыхании я исписала три тетрадных листка своим мелким, убористым почерком.
Потянулись дни ожидания. В один из вечеров, сидя в кресле за вязанием одеяла для малыша, я почувствовала тянущую боль внизу живота. Соседка сказала, что, наверное, такое бывает, ведь срок уже был большой. Я вязала еще часа три, пока не стало совсем невтерпеж. Вот тут я и догадалась, что это такое.
Благо больница была рядом, и за полчаса я дошла со всем своим нехитрым скарбом. Врачи меня отругали, и тут же положили на стол. Говорили, что я могла по дороге выронить малыша и сама умерла бы и ребенка угробила бы. Но все обошлось.
Родился малыш, и я попросила соседку отбить тебе телеграмму: "25.02. 21.15. 3200. СЫН"
На почте долго сопротивлялись, думали, что это шифровка, пока не пришла начальница почты и не сказала молоденьким телеграфисткам, что означают эти цифры всего лишь дату, время и вес при рождении.
Придя домой, я почувствовала, что комната осиротела без нас. Было очень холодно, батареи были как лед. Хозяйка сказала, что прорвало систему отопления на соседней улице, и вырубили весь квартал. Так, на всякий случай.
Я стала было топить комнату электроплиткой, но хозяйка ворвалась в комнату и стала кричать, что я хочу спалить весь дом, что она не мерзнет, а остальные обойдутся. Ей надоело ждать квартплату, и она и так была слишком любезна с нами, когда согласилась подождать с оплатой два месяца. Мои робкие возражения, что малышу нужно жить в теплом месте и что ты пришлешь нам скоро денег, она и не услышала. Соседка на шум даже не вышла. Побоялась, что и ее выгонят под горячую руку.
Вот так мы оказались на улице.
В те дни стояли сильные морозы, и я пошла в здание вокзала, где топили: там я не боялась замерзнуть.
Там меня и подобрали на следующий вечер муж с женой, пожалели меня, моего маленького и согласились взять меня к себе в дом горничной. Они пообещали хорошие деньги, дали мне комнату, даже больше, чем та, где жили мы с тобой.
Была суровая зима, холодная, и малыш захворал. Температуру сбить не удавалось три дня. Доктор, который пришел к маленькой дочке хозяев, посмотрев моего сына, сказал, что у него воспаление легких. Лекарства уже не помогут. Я смотрела на него и понимала, что у меня отнимают жизнь. Я боролась за жизнь нашего мальчика еще трое суток. Хозяева помогали мне, как могли: и другого доктора пригласили, и лекарства покупали, и даже нашли больницу, куда меня с сыном решили положить. На четвертые сутки малыш задохнулся от того крупа, который закрыл ему просвет в горле.
Твои письма приходили на старый адрес, и бывшая соседка приносила мне уже вскрытые конверты: хозяйка была любопытна и ее ничто не останавливало.
Я написала тебе страшные вести, после чего на новый адрес пришло письмо с одной строчкой:
"Ты не уберегла моего сына, грош тебе цена, как матери. Прощай".
Плакать я уже не могла. Решила пойти на старый мост и броситься вниз, ибо смысла жить я уже не видела.
Молодой сын хозяев побежал за мной следом, силой привел в дом, напоил коньяком и уложил спать.
Еще неделю он не отходил от меня, целовал мое лицо, а я не понимала, что он говорит, что делает.
Мне казалось, что я еще могу все вернуть назад, что мне надо просто приехать к тебе и объяснить, что к чему, и ты поймешь, и простишь меня, и тоже будешь жалеть нашего мальчика, погибшего так нелепо и так скоро. У меня началась горячка, почти месяц я висела между жизнью и смертью. В бреду я видела лицо нашего сына. Он сказал мне: "Мама, отпусти меня, мне не было места в этой твоей жизни, я - случайность. Но через некоторое время, моя душа вернется к тебе, и ты узнаешь меня. А сейчас отпусти, и тебе будет легче". Горячка меня отпустила, как только я смогла отпустить сына из своих мыслей.
Через полгода мы с хозяйским сыном поженились. В белом платье, которое мне подарила свекровь, я сама себе казалась тонкой и хрустальной. Муж не сводил с меня глаз и все говорили, что мы, несмотря на явный мезальянс, очень красивая пара.
Несмотря на это, я жила как в тумане. Но, потихоньку стала забывать твое лицо, твой голос. По ночам уже не вскакивала и разговаривала с тобой. Не пыталась уже убедить тебя, что во всем случившемся моей вины нет. Перестала плакать ночами в подушку. Ушли круги под глазами, я поправилась и стала выглядеть хорошенькой молодой девушкой рядом со своим молодым, любящим, заботливым мужем.
Но теплым июньским вечером, спустя почти полтора года после горьких событий, меня вновь охватила беспричинная тревога. А еще через несколько дней мы узнали, что началась война.
Моего мужа призвали почти сразу. За несколько дней до отправки поезда он ходил какой-то резко повзрослевший, мне все казалось, что он еще мальчик, а оказывается, он уже давно вырос. А я даже не замечала этого. Мое сердце билось ровно, но в нашу последнюю ночь застучало двумя разными голосами.
Уезжая, он поцеловал меня на прощанье на виду у всех и, запрыгивая в вагон, прокричал: " Я вернусь к тебе, родная!"
Свекра забрали двумя месяцами позже, в тот же батальон, что и мужа. Всю войну они прошли вместе: отец и сын. Вместе и вернулись.
... Годы войны ты помнишь и знаешь не хуже меня. Нашей семье повезло: мы почти все время были в глубоком тылу, куда и свои-то не забредали, не то, что враги. Со свекровью мы обживали заброшенный дом, самый сохранившийся во всей брошенной деревне, возделывали землю. Дочка, которая родилась через восемь месяцев после ухода мужа, выжила, несмотря на малый вес, окрепла. Немало тому поспособствовало собственное молоко, сметана, творог. Корова у нас была тощая с виду, но молоко давала жирное. Свекровь пошла в лес, дергать траву для еды, и услышала жалобный стон: буренка свалилась в овраг и сломала ногу. Вдвоем мы вытащили ее, вылечили. Благодаря ей мы все и выжили.
В дни Победы мы со свекровью глянули друг на друга и ахнули: молодость и красота наша подвяла, скоро мужики наши вернутся, а мы как две базарные бабки. Свекровь у меня с золотыми руками, да и я не промах: нашили, навязали платьев, юбок. Принарядились и поехали все втроем в город на вокзал: встречать отцов и мужей.
Муж вернулся чуть похрамывающим усатым парнем, на которого все девушки заглядывались, а я, гордая, шла рядом и улыбалась от счастья. Любовь переполняла меня, как кувшин с молоком.
Свекровь под ласкающим взглядом своего супруга тоже ожила. Сияющая, она сидела на скамейке рядом с липовым деревом, держала за левую руку своего ненаглядного, и слез не утирая, смотрела влюбленными глазами на мужа. Свекор вернулся без руки, с обожженным лицом, но глаза его были так же ясны, как и раньше.
Супруг мой подхватил дочку на руки, закружил, зацеловал, и сказал, что думать не думал, какое это счастье - возвращаться к любящей семье. Малышка отбрыкивалась поначалу, а потом обняла его за шею и сказала: "Папа, как же долго я тебя ждала!"
Свекровь и я расплакались от этих слов. Да и у мужа глаза были на мокром месте.
Радость была огромная, горе обошло нас. Редко у кого так было.
А потом мы пошли домой.
На месте нашего дома уже была аптека. Мы заняли верхние этажи, и зажили, уверенные, что теперь все будет хорошо. По выходным мы ездили в деревню, а летом даже жили там до осени.
Спустя год, после окончания войны, вернулся и ты. Ты был очень худым, даже тощим, и я сразу не узнала тебя. Работая в аптеке помощником, и бегая на службу в госпиталь, я и не думала встретить тебя среди больных и раненых.
Как оказалось, ты дезертировал сразу, после объявления войны, и теперь тебя разыскивали. А ты искал меня, чтобы я тебе помогла спрятаться.
Увидев меня в госпитале, ты не сразу узнал в пышнотелой даме с ребенком свою неуверенную, худенькую, глупенькую, слепо верящую тебе подругу.. Когда ты спросил у нянечки, кто я, ты понял, что судьба сама тебе помогает. Напирая на те чувства, что у нас были, ты требовал у меня помощи. Я тебе напомнила про все твои слова, про то, как ты бросил меня одну и как забыл обо мне сразу, как только узнал, что сын умер.
Ты клялся, что любишь меня, и что, остыв, писал мне письмо за письмом, но я не верила. Наконец, выйдя из себя, ты с силой привлек меня к себе. Я отбилась, и ушла из госпиталя. Я так долго хотела тебе сказать, что же я делала без тебя, как жила, а увидев тебя, поняла, что тебе это никогда не было интересно.
Через неделю мы с семьей переехали в деревню окончательно. Наша корова узнала нас, еще на подходе к стаду. Пастушонок сказал, что такого жирного молока не было ни у кого.
Муж со свекром восстанавливали дом и дворовые постройки, мы с дочерью и свекровью хозяйничали.
Дни потекли мирные, и пусть не было у нас роскоши, какая было до войны, пусть приходилось работать от зари до зари, но мы были счастливы.
Счастье-оно там, где его заслужили.
Ты никогда не давал мне возможности быть счастливой. Я только и делала, что помогала тебе в работе. Ты не колебался, уезжая и бросая меня, беременную, без средств к существованию. Будучи эгоистом до мозга костей, ты воспринял гибель ребенка как счастье, что свалилась обуза с твоей молодой и неокрепшей шеи. Как же поздно я стала это понимать, как же долго я ждала тебя, ждала твоих извинений. И только похоронив своего мужа, практически сразу же потеряв и свекровь со свекром, я поняла, что нечего ждать того, чему никогда не суждено было сбыться.
Теперь у меня уже есть внуки, и даже правнуки, более того, я настолько богатая женщина, что имею возможность общаться даже со своей праправнучкой. А у тебя, насколько я знаю, нет никого. Ты доживаешь свой век в доме престарелых, с няньками, которым некогда следить за старым черствым пенсионером, отсидевшим срок за дезертирство.
Не завидую я тебе. Жалко мне, что ты так и не смог понять, что мир меняется к лучшему тогда, когда в лучшую сторону меняешься ты сам".
Старая дама заснула, сидя в кресле-каталке. Ее утомили долгие воспоминания. Письмо выпало из ослабевших рук. Долгожданное освобождение от непомерно долгой жизни пришло к ней, накрыло, словно одеялом, и унесло к свету, туда, где уже ждала ее мама, муж, и маленький сынок...
На веранду вбежала маленькая девочка. Малышка закричала: "Мама, баба спит! Смотри, что у нее есть!"
Письмо было с важностью доставлено в руки матери.
Не собиралась я читать бабушкино письмо, но она сложила его треугольником, как в войну. И я подумала, что ничего страшного не произойдет, если я почитаю.
...Утерев влажные глаза, я сложила письмо в треугольник, и пошла к бабуле.
Она долго писала это письмо, а когда поставила последнюю точку, почувствовала себя свободной и поставила точку в своей жизни.