Сергей встал, подошел к дочери, сидящей на краю кровати в белом халате, поправил капюшон на её голове, сел на корточки напротив и через силу поднял глаза на её изменившееся лицо. Она смотрела спокойным взглядом, немножко улыбаясь, почти виновато, словно извиняясь за то, что так его расстраивает. В груди отца сдавило, распирая грудь изнутри холодным страхом перед тем, что время уходит, безвозвратно уходит, а он по-прежнему не может на это решиться. Судорожно вздохнув, он не сдержался, и слезы всё-таки выступили на его глазах, оставшись в них маленькими мягкими жемчужинами, через которые было почти неразличимо обтянутое лопающейся корой лицо его дочери. Стараясь скрыть своё лихорадочное состояние, он взял её потрескавшиеся щеки в ладони и посмотрел в мокрую сажу совершенно черных белков. Перламутровые капли в уголках глаз начали протекать одна за другой тонкими нитями, сплетаясь на подбородке в длинный узелок, который таял, словно карамельная палочка, засунутая в горячую воду. Дочь коснулась своей тёмной ладошкой его руки:
- Папочка.. ну, потерпи. Я тебя очень люблю.. очень-очень.. ты же знаешь..
Отец не сказал ни слова, бесцельно поправляя на ссохшемся девичьем тельце снежно-белый халатик, разглаживая пальцами морщины на её руках и смотря в открытый зев её капюшона, откуда ему навстречу плыли успокаивающие слова. Слова, на которые он отвечал рассеянно, словно лишь для того, чтобы выиграть какое-то несуществующее время. Да и не было его уже. Времени. Совсем не было.
- Укройся, ты дрожишь.. не бойся.. я решусь. Про Петьку тоже помни.
Он посмотрел в угол комнаты, где маленьким комочком на огромном диване, белея пятками и завертев на себя одеяло и простыню, спал её маленький брат.
- Папа.. мне надо это сделать.. прямо сейчас. Время, пап.
Он ответил поспешно, уже ожидая от неё эту фразу:
- Подожди, дочка.. не могу. Дай мне ещё пару минут. Укройся.. я сделаю чай, твой любимый, с имбирём.
С усилием придав голосу шутливое выражение он добавил:
- Даже шоколад еще есть. Петька не нашел, я его в шкафу спрятал.
Она засмеялась маленьким тихим колокольчиком, эхом отражающимся от стеклянных предметов, её привычным смехом, по которому её можно было сразу узнать, закрыв глаза - изменения не затронули голос, забрав всё остальное.
Отец тяжело поднялся, покачнувшись от вдруг нахлынувшего головокружения. Подошел к большому и низкому стеклянному столику в середине комнаты, на котором уже стояли три чашечки и всё необходимое к чаю, включил подсветку стола, затем слегка прибавил громкости у встроенного в стену телевизора, который он смотрел почти без звука, и начал сервировать поднос. Он стоял спиной к дочери, чтобы заслонить её от матовой подсветки, зная, что свет причиняет её глазам боль. Девочка тоже встала, папиным движением качнувшись от потерянного равновесия, запахнула плотнее свой белоснежный халатик и пошла к широкой лоджии, постоянно открытой и освещенной снаружи бардовыми лучами восходящего солнца. Она была легка и неслышна, мягко передвигаясь по ковровому покрытию почти летящими шажками и отец не заметил, как она оказалась у низких перил раньше, чем он мог хоть что-то предпринять. Он обернулся, когда она прошелестела:
- Папочка.. я пошла.
Мгновенно расширившимися бешеными глазами он смотрел на свою дочь, которая стояла к нему спиной на самом краю перил, держась одной рукой за стену, а другой зажимая на груди бьющийся от ветра халатик маленьким черным кулачком. Он смотрел на неё и не мог двинуться с места.
- Доченька.. малыш..
Не оглядываясь, она оттолкнулась от стены и белым комком полетела вниз.
![[]](/img/l/lanowoj_s_a/1/2316.jpg)