Целители - разновидность магов. Не редкие сами по себе, они редко бывают действительно сильными. Но даже среднего уровня целитель лучше доктора, ведь он облегчает страдания быстрей микстуры.
Учебник для начальной школы.
Рука Мосса казалась железной.
"Откуда такие мышцы? Он что, погрузкой-разгрузкой увлекается?" - я понуро качалась на холке кобылы и вглядывалась в горизонт: скорее бы в Холенхайм.
Мосс молчал.
Хм, интересно, а если я уточню, являются ли его слова угрозой, - это нормально? Как-то не привыкла я к завуалированным намёкам подобного толка.
- Кхм, - я прикрыла веки, и мир закачался, пришлось снова открыть глаза. - Вы вроде просили моего содействия в честном расследовании.
- Это было глупо, - приглушенно отозвался Мосс.
- Мм?
Он молчал.
Молчал.
Молчал...
В голове были странные, тянущие ощущения. Трава на обочине сливалась и переплеталась в узор, оживала, струилась, мерцала. Завороженная бесконечным движением, я внезапно обнаружила, что мы въезжаем в каменную арку. Звонко зацокали по мостовой копыта, люди расступались перед белоснежной кобылой Мосса и смотрели, смотрели, смотрели до моего головокружения.
"Меня сейчас стошнит, - я прикрыла задрожавшие губы ладонью. - Только этого не хватало".
Но кобыла замедлила ход, и ком тошноты уполз в желудок.
Небесно-голубой дом штатного целителя, как и дом штатного мага, был и жильём, и местом работы. Над воротами, распахнутыми в выложенный плитами двор, белела вывеска:
"Штатный целитель. Время приёма с 8-00 до 17-00
Перерыв на обед с 12-00 до 13-00".
В левом углу сада, под вишнями, кудахтали куры.
Чуть наклонившись, Мосс въехал во двор и остановился у добротного, ещё пахшего смолой крыльца:
Светлая дверь с ручкой, до блеска отполированной прикосновениями, отворилась, и в проёме возник Эмиль Аркур. Белобрысое выразительное лицо вытянулось. Мосс насмешливо, но твёрдо потребовал:
- Принимайте наше штатное сокровище. Упала с коня, - кивок на Рыжика, - стукнулась головой и жаловалась на тошноту.
Эмиль метнулся к нам и застыл на верхней ступени крыльца, то поднимая, то опуская широкие розовые ладони.
- Держите, - настойчиво повторил Мосс и, подхватив меня под мышки, потянул к Эмилю.
Тот, поколебавшись, принял меня в объятия и, на миг задержав у груди, поставил на ступень, подхватил под локоть:
- Вы как?
Голова шла кругом, я вяло отмахнулась:
- Сносно, но... плохо.
Отвязав Рыжика, Мосс бросил поводья Эмилю и велел:
- Позаботьтесь о ней как следует...
- Разумеется, - с оттенком возмущения уверил Эмиль, но Мосс в столь же наставительном тоне продолжил:
- И не давайте ей перенапрягаться: у ребёнка последнее время перебор неприятностей.
- Будьте уверены: она в надёжных руках, - Эмиль стиснул мой локоть.
Повинуясь короткому движению руки, кобыла Мосса развернулась, он пронзительно глянул на меня:
- Поправляйтесь. Отдыхайте. Дел всегда много, а жизнь - одна.
Кивнув, Мосс умчался прочь.
Перестук копыт его лошади смешался с шумом улицы, скрипом телег и конским ржанием. Мы с Эмилем стояли на крыльце. Я растерянно глядела на проём ворот, выпуклости мостовой.
- Кто это был? - Эмиль мягче перехватил мою руку.
- Глава торгового союза Мосс.
К горлу подступил ком, в желудке крутило. Я, наверное, побледнела: Эмиль, отпустив поводья, обхватил меня за талию и, тревожно разглядывая лицо, повёл в пахшую шалфеем и ещё какой-то резкой травой приёмную.
- Инес! - позвал Эмиль, я дёрнулась, и он отодвинулся, продолжил кричать: - Привяжите коня во дворе и принесите мне... Сделайте чай! Тот, цветочный! На двоих!
Он повёл меня дальше. Всё кружилось. Надеюсь, меня не стошнит на отдраенный до стеклянного блеска пол.
- Тик-так-тик-так-тик-так, - талдычили в углу напольные часы тёмного дерева.
Я полулежала на диване: разутая, укрытая пледом из козьей шерсти, придавленная на макушке медным каркасом с кристаллами в ячейках. Ощущения в голове были странными, щекотными, ещё и сидевший в кресле напротив Эмиль смотрел пронзительно...
- У меня такое чувство, что вы следите, не взорвётся ли это, - я указала на сооружение на голове.
Губы Эмиля дрогнули в тёплой улыбке. Облокотившись на колени, он потёр ладони. Было до замирания сердца неловко сидеть один на один в светлой, залитой солнцем гостиной.
Выразительное лицо Эмиля, крупные голубые глаза притягивали взгляд, но я рассматривала тиснение плюща на шторах, узоры обоев, не слишком умелые пейзажи фиолетово-серых тонов: бушующее грозовое море, вызывающе чуждое этому уютному месту.
Стулья были из разных комплектов: три важных, с дерзко изогнутыми спинками и ножками, и четыре - их блеклое подобие, неумелая копия. Все выстроились вдоль стены, ряд с обеих сторон замыкали столики. Возле занятого мной дивана тоже был столик, на нём в фарфоровом наборе давно остыл чай.
Я, насколько хватило взгляда, с особым тщанием изучила узоры ковров. И часы с медным маятником. И шпингалеты на рамах двух окон. Шнуры и кисти подхватов для штор. И серебряный магический перстень с рельефным бегущим скакуном на руке Эмиля, оценила идеальную отглаженность отлично сидевшего дорогого костюма, суровую белизну гладких манжет и накрахмаленного воротника-стойки. До мелочей изучила розы на наших чашках и чайнике, узор на ложках и их каплевидную форму.
Я рассмотрела всё, кроме лица Эмиля, - стеснялась приглядываться.
- Не взорвётся, не бойтесь, - он улыбнулся шире. - Я бы не стал рисковать вашим здоровьем.
- Очень любезно с вашей стороны.
- Это мой долг, - кивнул Эмиль и, потупив взор, оправил манжет. - И я бы не рискнул обидеть столь выдающуюся ведьму.
Мои приподнявшиеся брови упёрлись в медную полосу "головного убора".
- Я имею в виду поединок с зомби, - Эмиль изящно, будто в такт музыке, качнул ладонью. - Вы очень смелая и сильная: в одиночку ночью противостоять целой ораве мертвецов. Я восхищён.
Он смотрел с расстояния в три шага, но казалось, смотрел в упор, я почти ожидала почувствовать его дыхание на лице. К щекам горячо прихлынула кровь:
- Мне просто повезло, что там оказался зомби-оборотень.
И о силе теперь можно лишь мечтать.
- Это было блестящее решение, - улыбнулся Эмиль. - И смелое. Хотя, - он лукаво пригрозил пальцем. - С вами надо держать ухо востро: кажется, у вас дар управлять... мужчинами.
- А у вас дар льстить женщинам, - прошептала я, кровь прилила уже к ушам.
Алчно на меня глядя, Эмиль выдохнул:
- Только красивым.
Его глаза затуманились. Он шире расставил ноги: выпуклость между ними явно увеличилась. Его возбуждают краснеющие девушки в смешных головных уборах? Взгляд опять невольно опустился: ну точно возбудился. И не слабо. Я посмотрела Эмилю в глаза: они округлились, на щеках проступали красные пятна.
Ой, кажется, заметил, куда я только что смотрела. Кровь вскипала, огнём опаляла лицо.
Мотнув головой, кашлянув, Эмиль резко поднялся и развернулся к двери, сипло заговорил:
- Простите, что оставляю вас... Нужно отдать пару распоряжений Инес... и посмотреть, не пришли ли ещё пациенты... и.
Разве Инес не предупредит о появлении пациентов? Всё же я, придержав сооружение на голове, кивнула:
- Да, конечно.
- Я скоро, - Эмиль выскочил из гостиной.
Вот зачем я смотрела на его пах, а? Ну возбудился человек, бывает, с моей стороны невежливо глазеть.
Часы мерно тикали, будто приглашая вздремнуть.
Я закрыла глаза. От непривычной тяжести шея ныла - проклятый прибор. И угораздило меня свалиться. Этот Рыжик, кажется, желает моей смерти. От предыдущего хозяина избавился - теперь меня добивает.
Рыжик... подарок Мосса.
Что, если Мосс имеет над ним власть? Убийство с помощью подученного коня - такое в истории было. Я поёрзала, устраиваясь удобнее. Шея упорно ныла.
А видение меня посетило странное... Я попыталась его вспомнить, но в голове мелькали невнятные обрывки: нападающий на Базена метаморф, особенно его когти. С трудом ворочающийся вспухший язык и "Не мешай - и будешь жить".
Это бред или меня предупредили?
Я до боли стиснула кулаки: как же бесит-бесит-бесит это кошмарное бессилие. Раньше бы я проверила, навели на меня морок или нет, а с нынешним запасом магии остаётся только гадать.
Бесит.
Шумно выдохнув, я заставила себя разжать кулаки. На ладонях от ногтей остались тёмные лунки.
"Надо бежать, - снова вздохнув, я закрыла глаза. - Но куда? Кому я теперь нужна?"
Через полчаса вернулся Эмиль - немного раскрасневшийся, повеселевший - и уселся в кресло, сцепил пальцы:
- Я тут подумал... а не прописать ли вам постельный режим на неделю?
Чуть не поперхнувшись, я уставилась на него, не зная, что сказать и как это понимать.
- По праву целителя могу настоять на необходимости лечения. Мне кажется, вам нужно отдохнуть, да и писать диплом тоже надо.
Диплом с моими силами без надобности, но неделя отдыха - целая неделя на восстановление!.. Надежда мгновенно увяла.
- Некем меня заменить, - поникла я. - Предыдущий штатный маг оставил много требующих выезда за город дел, и сроки их решения поджимают.
- И некому их передать? - вскинул блеклые брови Эмиль.
- В штате только один специа... - на мгновение я обмерла. Просительно улыбнулась. - Если только вы не уговорите господина Валентайна или господина Ксавье Эйларов выполнить самые срочные дела.
- Я дам очень настоятельные рекомендации, - нарочито серьёзно уверил Эмиль. - И весьма убедительно опишу ваше плачевное состояние после падения. И даже каждый день буду приходить к вам на сеансы терапии.
Я моргнула. Сеансы терапии, значит. Ну что ж, улыбнулась пошире: лучше неделю светских разговоров и пристальных взглядов Эмиля, чем магические паразиты, печати и зомби. А там, может, и нового штатного мага пришлют.
- Вы очень меня выручите, если дадите неделю на работу с дипломом.
Эмиль легко пригрозил пальцем:
- Только не слишком усердствуйте: вам нельзя перенапрягаться.
- С таким целителем мне ничего не страшно.
Глаза Эмиля снова затуманились, он улыбнулся так широко и открыто, что на щеках появились ямочки. Милый целитель, кажется, при деньгах - неплохая партия для в перспективе безработной ведьмы-простолюдинки с одним выплаченным жалованием в кармане.
Не собиралась никому портить жизнь браком со мной, но обстоятельства настолько изменились, что пора задуматься и о таком варианте.
Глава 2. О конкуренции
Не понимаю, почему женщины так вопиюще непостоянны!
Из частного письма.
По груди ползал кто-то холодный и мерзкий, вытягивал из неё жилы. Я проснулась, потянулась к неведомой твари, но руки, веки, всё тело было неподъёмным, окаменевшим, и я просто лежала. Шлёпал по стеклу дождь. Противное ощущение таяло, как остатки сна. Тяжесть исчезла, и я открыла глаза.
На груди никого не было.
Пламя свечи на столе вздрагивало, по извивам медной рамы стоявшего рядом зеркальца метались тени и свет.
Саги - нагой, молочно-белый с отблесками золотого - сидел боком ко мне и, сложив ладони на коленях, разглядывал себя в зеркале. Вопрос "Что ты делаешь?" застрял в горле: странное выражение лица Саги пробирало до мурашек. Или оно казалось... чужим из-за неровного освещения?
Огонёк колыхался, потрескивал, вытягивался и сплющивался, будто колеблемый частым резким дыханием, но Саги сидел расслабленно, без малейшего намёка на волнение, сопутствующее такому дыханию.
Очень медленно Саги склонил голову набок. Сел ровно. Руки дрогнули, потянулись вверх. Подушечки указательных пальцев накрыли брови у переносицы, заскользили к вискам медленно-медленно, словно Саги хотел на ощупь до мельчайших подробностей запомнить брови.
Пальцы застыли на висках, снова дрогнули, уползая вниз, по завиткам татуировок. Верхняя губа, надломившись, брезгливо приподнялась, брезгливость волной покатилось по лицу, оживляя его, и пальцы согнулись, уже не подушечки - ногти повторяли узор печатей, впивались в кожу.
Дыхание перехватило, тяжесть приковывала к постели. Не смея спросить, боясь выдать себя, я неотрывно смотрела, как ногти, повторяя завитки печати, впиваются в кожу, и всё сильнее сдвигаются брови Саги, презрительнее становится изгиб рта.
"Остановись", - я не могла выдавить ни звука. Желудок стиснулся до тошноты. Пламя бешено трепыхалось, сжималось на фитиле.
Саги застыл. Лицо снова разгладилось, руки медленно опустились на колени. Золотом дрожали на кончиках ресниц отблески свечи. Саги склонил голову набок, и чёрный перламутр татуировок замерцал.
"Что с ним?"
Руку сводило от напряжения: оказывается, я стискивала одеяло. С трудом заставила пальцы чуть расслабиться. Сердце гудело, стыло в груди. Тьма в углах комнаты сгустилась, язычок огня уменьшился, выровнялся.
Вздохнув, Саги запустил пальцы в волосы, разгладил, пощекотал скулу прядью. Снова хмурясь, посередине шеи прищемил волосы между указательным и средним пальцами, точно ножницами. Разжал и перехватил на уровне уха.
Чего это он удумал?
- Надеюсь, не стричь их собрался? - выдавила я.
Слова разбили оцепенение и странную тошнотворность сцены. Саги разжал пальцы, запустил их в волосы, "расчесывая".
- Нет, - голос звучал спокойно.
- Зачем ты вообще постригся? - я разгладила невольно смятое одеяло и накрыла это место ладонью.
Дождь бормотал за окном. Саги смотрел на отражение с таким видом, будто впервые задумался о причинах своего поступка. Наконец пожал плечом:
- Не знаю, - снова провёл по волосам. - Показалось, так... - он нахмурился, - правильнее.
- Почему? - я сдвинулась к краю постели.
- Не знаю. Сам я их раньше не стриг, только Бланш. Она говорила, длинные волосы - удел девушек и женщин. Она стригла меня очень коротко, а когда умерла, никто этим не занимался. Но я же действительно не девушка и не женщина.
Гм, потрясающе логичный вывод, мой загадочный слуга с непонятным алгоритмом действий. Очень непонятным.
Вот, например, Саги тоже хотел, чтобы мне выбили неделю отдыха, но услышал о сеансах терапии, и глаза опасно потемнели, сузились, он процедил: "У него на тебя планы". Я это понимала. Но почему понимал Саги? Почему его реакция походила на ревность?
И зачем ревновать, ведь он будет рядом, а Эмиль с первого, второго и десятого взгляда всяко лучше какого-нибудь зомби. Пусть тех выловили и сожгли, но Кателя ещё искали, а от фермы папаши Идо в поле уходили и терялись там кровавые следы.
С какой стороны ни посмотри - выгоднее и безопаснее "болеть" дома, а Саги стал мрачнее тучи.
Или нет?
На меня ли он сердился?
На меня не за что - я просто выживала: рассыпались прахом надежды обеспечивать себя государственной службой и в критической ситуации спасаться магией. Мне отчаянно нужен защитник, желательно на всю жизнь.
У Валентайна в этом отношении один изъян - аристократическое происхождение. Его могли призвать ко двору. Ему не дали бы жениться на простолюдинке - всю бы мою подноготную выведали и проверили, не зачаровала ли я его. А у Эмиля, состоятельного и простолюдина, родственников нет - идеальный жених. Если, конечно, захочет жениться.
Я уткнулась в подушку: мерзко. Гадко. И всё из-за Саги! Из-за него беда с магией, из-за него приходится думать о замужестве. Убила бы просто!
Но он единственный, к кому я могла подкатиться, уткнуться в грудь - и чуточку успокоиться.
Матрас прогнулся под его тяжестью.
- Что случилось? - Саги прижался губами к моему плечу.
- Не знаю, что делать. Так страшно.
И замуж не хочется. И разбираться с местными проблемами тоже. Выпрямившись, Саги погладил меня по голове:
- Завтра посмотрим: если Валентайн согласится за тебя поработать...
- Я не об этом, - я мотнула головой.
Ладонь застыла на затылке - и продолжила гладить. Саги ответил глухо:
- Денег с продажи украшений хватит на пару лет снять жильё. Можно зарабатывать зельями.
- И ты бы приворовывал ингредиенты у штатного специалиста.
- Если он не будет лезть в документы - конечно. Все расчёты за Гауэйна вёл я.
Я криво усмехнулась в подушку:
- Талантливый ты мой.
Рука Саги застыла. Тяжёлая, сильная рука. Шуршание дождя наполняло комнату. Тяжело, неуютно было на сердце, словно его - все внутренности - вытащили и заменили слишком туго набитой ватой.
Саги наклонился, волосы защекотали по плечу, дыхание коснулось уха:
- У меня много талантов, - от томного голоса по коже побежали мурашки. - Знакомство со всеми - ещё один повод остаться.
Губы влажно прижались к шее, и тут же зубы чувственно прикусили кожу. Жар заструился вдоль позвоночника, но я потянула одеяло на плечи, съёжилась:
- У меня завтра трудный день.
- Ты должна выглядеть измученной, - шептал Саги, зарываясь носом под одеяло, прикусывая плечо. - Если не спать остаток ночи...
Остаток ночи? До утра ещё несколько часов!
- Ты рехнулся? - выдёргивая плечо из зубов, я поползла к центру кровати. - Я спать хочу. И я на тебя злюсь.
Саги не шевелился. На улице всё шептал дождь. Я свернулась калачиком.
"Почему он молчит? Что думает?"
Шуршащая тишина опустошала. Саги растянулся рядом со мной. Сердце замирало.
- Не злись, - прошептал Саги, тяжёлая рука легла на моё плечо, он придвинулся, прижался к спине, охватывая меня, будто раковина моллюска. - Мы что-нибудь придумаем.
Кажется, это "мы" беспокоило сильнее всего. Слишком неправильно. Тревожно. Страшно.
- Саги, кто ты на самом деле?
- К сожалению, всего лишь гомункул, - прошелестел в ответ Саги.
- Точно?
- Я не лгу.
- Мм...
Он обнял меня под грудью, дыхание тепло задевало висок.
"Не лгу... - я закрыла глаза. - Правда ли это?"
А сердце тянуло, выкручивало невидимой холодной рукой.
Маленькая гостиная в моём доме напоминала гостиную Эмиля, только здесь стулья не такие вычурные и все восемь - одинаковые, на одном из четырёх бежевых кресел сильно протёрлись подлокотники, три картины изображали ромашковые поля, прекрасно сочетавшиеся с яблонями за окнами.
А вот диван, на котором я, укутанная красным пледом, изображала больную, напоминал сельскую дорогу в колдобинах. Грея холодные от волнения руки о чашку горячего шоколада, я ждала Эмиля - или Валентайна, который, я надеялась, в случае отказа Эмилю будет меня сопровождать.
Даже так: без Валентайна я никуда не поеду. Да. Без Валентайна или другой страховки - никаких выездов из города.
Девять утра надвигались, я то и дело смотрела на низкие напольные часы с тяжёлым медным маятником и уродливыми угловатыми стрелками. Те ползли медленно, хоть волком вой. Ноги зудели от желания пройтись, но на месте удерживало тепло пледа, в который меня нежно укутал Саги, щекоча нос волосами и напоследок чувственно поцеловав в губы.
Сердце забилось чаще, я прижалась к чашке, провела тёплой кромкой по губам, вспоминая ощущения...
В коридоре раздались шаги, чёрная статная фигура отворила дверь и исчезла.
Неестественно прямой Валентайн вошёл чёрной тенью и впился в меня взглядом.
"Что опять стряслось?" - кровь отхлынула от лица.
За Валентайном, почти не уступая ему качеством одежды, шагнул светлый от макушки до башмаков Эмиль и резко отступил в сторону, будто находиться рядом с ним ему было неприятно.
Чёрные сапоги Валентайна, наверняка ехавшего верхом, блестели, как зеркало. Замшевые песочного цвета башмаки Эмиля сверкали серебряными пряжками. Мужчины были в кружевах, с драгоценными булавками в галстуках.
Уголки моих губ поползли вверх, потребовалось неимоверное усилие, чтобы остановить улыбку. Я сдавленно пробормотала:
- Доброе утро, господа, безмерно рада, что вы навестили несчастную больную, присаживайтесь.
Вспомнив о вежливости, они одновременно поздоровались, зло переглянулись. Эмилю по этикету пришлось уступить первенство, и он стоял с отстранённым видом, пока Валентайн снова здоровался, выражал обеспокоенность моим состоянием, сожаление, что меня не защитил, и готовность помочь с работой, если я буду столь любезна, чтобы обучить его всему необходимому.
Короче, Валентайн тоже хотел пообщаться наедине и теперь имел для этого благовидный предлог.
Судя по кислому виду Эмиля, соперничества он не ожидал. Он лишь кивнул и, будто не замечая Валентайна, занявшего ближнее ко мне кресло, сел на почтительном расстоянии от дивана.
В щели приоткрытой двери блестел синий глаз, сверху и снизу отчёркнутый тёмным одеянием. Я слабо улыбнулась Саги и обратилась к Валентайну.
- Господина Кателя нашли?
Помрачнев, тот отрицательно качнул головой, и жёсткие, торчащие в стороны волосы дрогнули.
- А у меня для вас отличная новость, - Валентайн как-то смущённо улыбнулся. - Дядя добился назначения нового штатного специалиста. Вскоре у вас появится куратор.
Не камень, целая скала свалилась с души, я широко улыбнулась. В следующий миг по сердцу холодком прошлось дурное предчувствие. Я качнула головой, прогоняя неприятные мысли.
Но дурное предчувствие осталось.
Глава 3. В которой Мияна осознаёт трудность светской жизни
Не пренебрегайте предупреждениями. Никогда и ни при каких обстоятельствах.
Мемуары графа Х.
В груди тянет, словно ледяные пальцы безболезненно, но ощутимо проходят сквозь лёгкие и гладят сердце.
Вспыхивает свет.
Колыхается тьма.
Расцвечивается сотней маленьких огоньков.
На зеркально-гладком полу в белёсо-золотых паутинках воска горят неровные, оплывшие свечи.
Свечи горят и на кованых, почти чёрных подставках, на полках вдоль тёмных стен зала.
Я лежу на гладком холодном камне, рука свисает с острого края.
Неестественно тихо, даже свечи не потрескивают. Но я должна слышать, и я прислушиваюсь: есть звуки. Глухие, далёкие, размеренные. Они усиливаются, яснее звучит шлёп-шлёп-шлёп. Чувственный стон вспарывает воздух.
Медленно - шею будто заклинило - поворачиваю голову: на круглом постаменте из чёрного камня огромный мускулистый блондин, утопив ладони в задранном на бёдра подоле, всаживается в брюнетку в такт шумным шлепкам. Она жадно тянется к торчащему перед ней члену мужчины в расстёгнутой белой рубахе.
Пытаюсь моргнуть - не выходит.
Обхватив член губами, девушка, вся содрогаясь от толчков, глубоко, на две трети, затягивает его в рот. Ухватив её тёмные растрёпанные волосы, мужчина запрокидывает голову: Катель. Я вновь безуспешно пытаюсь моргнуть: морок? бред? сон?
Нестерпимо хочется крикнуть: "Вот ты где! Тебя же ищут!"
Побагровев, Катель закусывает губу, торопливо дёргается навстречу, крепче стискивает волосы. Девушка обхватывает его бёдра, притягивает, пропуская глубже в рот.
"Не откусит?" - проносится лихая смешная мысль.
Задний двигается быстрее, смахивает пот, сдвигая с лица жёлтые блестящие пряди: Ксавье. Так он нашёл Кателя? Хочется моргнуть, но мерзкое чувство, что век у меня нет, пронзает леденящим ужасом.
Кто-то обхватывает меня за грудь крепко и страшно, но я не слышу биения своего сердца. Меня разворачивают к стене из алой, вышитой чёрными розами ткани. Розы величиной с мою голову, и стежки очень крупные, словно их делали иглой размером с руку.
Стоны, охи, шлепки учащаются, сливаются в бешеную какофонию. Рык эхом прокатывается по залу и стихает, сменяясь причмокиванием.
Меня притискивают к стене - мягкой, мерно вибрирующей. Грудной, томный голос возвещает:
- Подглядывать нехорошо.
Меня пришлёпывают к камню, но это не больно, а странно. Краем глаза вижу, как девушка, помогая себе рукой, облизывает и посасывает член Кателя.
- Давай же, давай, - скулит Катель, толкаясь навстречу.
Тень накрывает меня - тень огромной, в половину меня, ладони. Огромная рука тянется ко мне, к лицу - острыми чёрными ногтями. В последний миг смещается ниже и холодом вонзается в грудь, выкручивая небьющееся сердце.
Вскрикнув, я проснулась.
Меня накрыла тяжесть - горячая, жёсткая, шептавшая:
- Тихо, тихо, всё хорошо, это просто сон.
Саги. Его сиплый спросонья, низкий, волнующий голос. Запах кожи с томным оттенком дрожжевого теста - тёплый, уютный, но с нотками чего-то угрожающего; слишком живой запах. Я обхватила Саги за плечи, и он поцеловал в висок, сказал твёрже:
- Тихо, я рядом, всё хорошо.
Меня трясло, холод пошёл по рукам. Навернулись слёзы, хлынули по вискам, с одной стороны упали в ухо, с другой их губами поймал Саги. Секунду помедлив, резко сел и, притянув к себе, укутав, точно младенца, стал укачивать.
Кач-кач, кач-кач... Неловкость сковала мышцы: я слишком взрослая для таких утешений. Но размеренные движения расслабляли, кач-кач, от Саги в меня перетекало живительное тепло. Кач-кач. В сильном, властном звуке его сердцебиения растворялись мысли о дурном сне, страх перед встречей с новым куратором. Кач-кач. Проносились, затягиваясь мутной вуалью, воспоминания...
Девять утра начинались явлением Валентайна с цветами из графской оранжереи. Он приходил в чёрном или почти чёрном зелёном, холёный, надменный и въедливый. Объяснения по работе затягивались часа на полтора, в процессе Валентайн выметал по две-три объёмные розетки варенья - Саги мастер по этой сласти - и за неделю прилично опустошил наши запасы, а я повторила весь курс обучения и лучше поняла, что буду писать в бесполезном теперь дипломе.
Зачем Валентайн проводил у меня столько времени? Не знаю. То ли ему нравилось мутно поглядывать в моё декольте, то ли он варенье любил, а дома не давали, то ли вправду совсем не разбирался в "низших" заклинаниях штатных специалистов. Но больше всего раздражало нежелание Валентайна всерьёз поговорить о творившемся в Холенхайме.
Обсуждать, судя по рассказам Саги, было что: ежедневно исчезали девушки и девочки, и мужчины от мальчишек до стариков: только что был, и вдруг - нет. Впервые на памяти старожилов ночью за город отправляли патрули. Холенхайм лихорадило, несколько семей уехали, ещё несколько раздумывали: известие о назначении профессионального штатного мага вселяло надежду. Сбежал следователь Вьен. Кателя не нашли - я часто думала о нём, наверное, поэтому приснилась такая глупость. Странные, страшные видения постоянно изводили меня по ночам, будто страх горожан просачивался сквозь затворённые окна и отравлял разум. Кач-кач.
Связаны ли исчезновения с прежними смертями? Мосс сдал стражникам обереги и имена покупателей, после чего Дайон де Гра обвинил его в причастности к появлению зомби. Но старый граф обвинению хода не дал. Почему? Валентайн процедил: "Это их личное дело, не надо вмешиваться", - и перевёл разговор на варенье. А я мучилась вопросом: признаться, что видела Полину неподалёку от выселка Жаме или нет? Она-то найдёт свидетелей в свою защиту, а я только напомню стражникам, что выезжала ночью в ту сторону. Кач-кач.
Я крепче прижалась лбом к тёплой, жёсткой груди Саги, а мысли волоклись, струились, утягивали в омут тошнотворно бесплодных размышлений: что здесь творится? не пора ли бежать? или умолять о продлении постельного режима?
Эмиль приходил к двум с красными - всегда красными - цветами. У него были бежевый, песочный, пепельно-серый, пастельно-сиреневый, пронзительно белый костюмы, на шестой день он снова явился в бежевом, а на седьмой - в песочном.
Если Валентайн слушал, то Эмиль, нахлобучив на меня медно-кристаллическую бандуру и уперев в лицо восхищённый взгляд, рассказывал забавные случаи из практики своей и друзей, об их достижениях, университетских профессорах, поделился недавними открытиями в целительстве, многозначительно повздыхал о нехватке женских рук в его доме. В отличие от Валентайна, перепробовавшего все семнадцать сортов варенья, Эмиль ел только яблочное и клубничное. И, с видимой неохотой освободив меня от целебного аппарата, уходил к другим пациентам.
Следующие пару часов я сидела в перенесённом на кухню кресле. Саги готовил ужин, слушал мои пересказы и делился подслушанными в городе новостями. Кажется, исчезновения людей примирили его с визитами странных ухажёров. Покусывая мизинец, я любовалась отточенными, словно боевая техника, движениями, и страхи и сомнения перебивала мысль: "Хорош, как же Саги безумно хорош... Почему этот миг не может длиться вечно?"
Кач-кач.
Вечером с полевыми цветами приходил просто одетый Базен.
"У такой красавицы должно быть много поклонников... У такой милой девушки должно быть много друзей... Ваша мама, наверное, тоже была красавицей. Вы в неё, да?" - улыбался Базен, покручивая чайную ложку, и снова и снова ненавязчиво в разной формулировке выспрашивал о прошлом, будто ловил на вранье. Может, так и было. От его насмешливого взгляда становилось зябко, и мурашки ползли по спине. Вероятно, стражники сказали Базену, что я выезжала из Холенхайма в ночь смерти Жаме, возможно, он подозревал, что мертвецы были свежее, чем казались. Но почему-то молчал.
Кач-кач.
Базен беззлобно высмеивал рассказы о моём университете, иногда вставлял житейские байки, но было, было между нами отчуждение. И вокруг дома Саги встречал слишком много стражников. Базен караулил меня, как подозреваемую, или, обидевшись на отказ за него выйти, всё же пытался защитить от неведомой угрозы? Теперь его предложение казалось сном, а тёплая улыбка холодила. Кач-кач.
Чего они хотели? Валентайн, Эмиль и Базен о визитах друг друга наверняка знали, но не обсуждали это со мной. А я... Как я устала за эту неделю "отдыха".
Вот мама светские беседы поддерживала с кем угодно и как угодно долго, да так непринуждённо, что это занятие казалось простым. Я же, принимая очередной букет, отыскивая новую тему для прерывания неловкого молчания, всё больше изумлялась её словесной ловкости. Как у неё получалось? Кааак?!
Возможно, именно из-за незатейливости самым приятным было время, проведённое с Саги.
Саги... Я обняла его, сцепила руки на широкой спине, и по щекам пополз румянец.
Похоже, Саги готовили в бордель. Ублажать по несколько женщин в день. Но всё доставалось мне. Я выла и извивалась на кухонном столе, в постели, на полу купальни, на диване в уставленной цветами гостиной между визитами Валентайна и Эмиля, даже в конюшне, куда неосторожно заглянула, когда обнажённый по пояс Саги мыл Рыжика. Теперь я, точно сухая трава от искры огнива, мгновенно вспыхивала страстью. С такой внезапной чувственностью как буду без Саги жить?
"Не думай, не думай об этом, - я зажмурилась крепко-крепко. - Всё идёт своим чередом".
- Мия, расслабься, - прошептал Саги. - Тебе надо выспаться.
Да, надо: отпущенный Эмилем срок закончился, неумолимо надвигалось утро последнего дня практики без куратора.