Лагун Павел Адамович : другие произведения.

Яблоки любви

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Павел Лагун

ЯБЛОКИ ЛЮБВИ

(рассказы)

Первое.

   Он орал, как оглашенный. Брыкался ногами, вертелся ужом, норовя укусить держащие его руки. Руки держали его крепко. Наконец он устал вырываться и стал успокаиваться, всхлипывая навзрыд от нависшей тоски и отчаяния. Руки в белых рукавах, держащие его за плечи и ноги, немного ослабили хватку. Он почувствовал это, стремительно рванулся и бросился к двери, за которой скрылась она. Но руки оказались проворнее, чем он ожидал. Они ловко перехватили его на полпути и вцепились в рубашку и штаны с непреодолимой силой. И он понял: это конец. Его не выпустят из этого дома. Его заточат здесь навек. Его будут пытать и мучить. И он очень скоро умрет здесь под пытками и издевательствами этих людей в белых накрахмаленных халатах. Его усадили на длинную скамью, и он прижался разгоряченной спиной к холодной крашеной стене. Слезы брызнули из глаз. Рука женщины в белом халате погладила его по стриженой голове:
   - Не плач, Алик, - успокоительным тоном сказала женщина, - мама придет за тобой вечером. А сейчас мы пойдем в группу. Там ты будешь играть с ребятами. У нас очень интересно.
   Алик сидел набычившись и молча "глотал" слезы.
  -- Ну, пошли.
   Женщина-воспитатель протянула руку. Ему уже было любопытно. Но он для проформы еще с минуту сидел надув губы. Потом нехотя вложил в руку свою маленькую ладошку и, глубоко вздохнув, поднялся со скамеечки. Шаркая ногами в сандалиях, поплелся за воспитательницей через дверь по небольшому коридорчику, освещенному одинокой лампочкой. Воспитательница открыла еще одну дверь, и они оказались в большой комнате, уставленной детскими столами и стульями. По комнате бегали ребятишки, ровесники Алика. Мальчики и девочки. Алик оробел и спрятался за широкой спиной воспитательницы. Та уже довольно нецеремонно вытащила его из-за себя и, хлопнув в ладоши для привлечения внимания, громко произнесла:
   - Дети! Это ваш новый товарищ, Алик. Не обижайте его! Он должен привыкнуть и подружиться с вами. Вы поняли меня, дети?
   - Да! - дружно прокричали ребята.
   Воспитательница снова погладила Алика по голове.
   - Будь умницей. Не плачь и не давай себя в обиду. Скоро будет обед, потом тихий час. А потом и мама придет за тобой. Совсем немного осталось.
   И она вышла за дверь.
   К Алику тут же подошли два мальчика. Один был выше его и шире в плечах, другой - поменьше, с узкой хитрой мордочкой.
   - Ты хочешь с нами дружить? - спросил высокий.
   - Да, - кивнул головой Алик обрадованно.
   - Я здесь главный в группе, - сказал высокий. - Толик меня зовут. Будешь со мной дружить - никто тебя не тронет. Понял?
   Алик опять кивнул головой.
   - Но Толик сам будет тебя бить, - вставил хитромордый. - Он всех тут мальчиков бьет. Он - главный.
   - Не надо меня бить! - на глаза Алику навернулись слезы.
   - Я не сильно, - улыбнулся Толик., - и не по лицу. - И ударил Алика кулаком в живот. Не сильно, но больно.
   Мальчик согнулся пополам. Толик и его приятель засмеялись. Боль была тупая и стала быстро проходить.
  -- Не смейте его обижать! - вдруг раздался голос.
   Алик приподнял взгляд. Рядом с ними стояла светловолосая девочка. Она держала в руке деревянный кубик и намахнулась им на Толика. Девочка показалась Алику очень красивой. Большие черные глаза ее горели гневом. Толик переменился в лице. Он перестал ухмыляться.
   - Да больно он мне нужен, - проговорил Толик сквозь зубы. - Плакса-вакса-гуталин, на носу горячий блин!
   - Пойдем, - сказала девочка и взяла Алика за руку. - Это плохой мальчишка. Его хотят исключить из садика. И его дружок, Славка, тоже такой же. Но ты их не бойся. Толик в меня влюбился. Я знаю. Он тебя не тронет со мной. За один стол вместе со мной садись. Меня Валей зовут. - И повела Алика в противоположный угол комнаты.
   Толик Алика возненавидел. Но при Вале бить его не решался, и первый день в детском саду прошел спокойно. Но со следующего дня начался настоящий террор. Алику налили в ботинки воду. Измазали чем-то липким шкафчик. Славка как бы невзначай во время обеда опрокинул на него недоеденный борщ. Хорошо, что тот уже почти остыл. Алик понимал, почему это с ним происходит, но терпел и не жаловался воспитательнице Нине Ивановне. Ведь рядом сидела Валя и пытливо смотрела на него черными, как угольки, глазами.
   И его стало к ней тянуть. Непреодолимо. Всё сильнее и сильнее с каждым днем. Засыпая ночью дома в своей кроватке, Алик мечтал уже о завтрашнем дне. Как он придет в садик, войдет в группу и увидит ее бездонные глаза. Он станет ходить за ней следом, ловя каждое ее движение, каждое слово. Он не понимал, что с ним происходит. Нет, он понимал, но не хотел сознаваться себе. Он влюбился. И Валя наверняка это знала. Она милостиво разрешала Алику сопровождать себя. Тот таскал за ней игрушки, убирал после обеда посуду со стола. Вместе, в паре, они танцевали украинский "гопак" на детсадовском концерте. Алик был в синих шароварах, а Валя в расписной кофточке и в уборе с разноцветными ленточками. Он держал ее за руки, и его руки дрожали.
   Толик и Славка в танцах не участвовали. Толик мрачно сидел в углу, держа в руках детскую саблю. И кровожадно вертел ею. Славка подбрасывал и ловил тяжелый хоккейный мячик. Алик не смотрел в их сторону. И напрасно. После концерта, на прогулке, когда Валя отошла куда-то с девочками, а Нина Ивановна разговаривала с воспитательницей из средней группы, Толик и Славка подбежали к Алику. Славка зажал ему рот рукой, а Толик проверенно ударил "под дых". Алик сложился пополам, задыхаясь и от удара, и от грязной потной Славкиной ладони. Толик стал хлестать Алика по спине и шее игрушечной саблей. Больно и совсем не игрушечно, зло приговаривая:
   - Еще раз тебя с ней увижу - убью! - и не по-детски выругался матом.
   Алик вырвался из рук Славки и побежал в сторону болтающих воспитательниц. Но у Славки в кармане был хоккейный мячик. Он вынул его, прицелился и швырнул в убегающего. И попал Алику в затылок. Сильная боль вспыхнула в голове, а за ней - тьма и беспамятство...
   Очнулся ин от резкого запаха в носу. Перед глазами плыли какие-то бесформенные пятна. Пятна стали быстро превращаться в лица. Алик узнал Нину Ивановну и медсестру Клавдию Петровну. Лица их из испуганных превратились в радостные. Нина Ивановна улыбнулась.
   - Очнулся, слава богу, - сказала она.
   - Полежать ему еще надо, - проговорила Клавдия Петровна. - Вон шишка какая на затылке.
   - Кто в тебя кинул? - позади показалось лицо заведующей садом Ольги Сергеевны.
   - Я не видел, - тихо сказал Алик и отвернулся.
   .. Внутри у него зрел план мести Толику и Славке. В открытом бою-драке он с ними справиться не мог. Значит, нужно обмануть их и наказать за обиду и боль. Но что придумать? Алик не находил себе места, обдумывая план мести. Шестилетний мститель "закручивал" самые невероятные способы наказания своих обидчиков. Он мазал их манной кашей, поливал киселем, кормил насильно рыбьим жиром, запускал им за шиворот мышей. И понимал, что месть будет мала по сравнению с содеянным ими.
   У отца на кухне, в шкафчике, стоял пузырек. Отец запрещал его брать под страхом наказания. Но Алик знал, что в этом пузырьке. Он однажды подслушал случайно разговор мамы и отца. И сейчас понял, что это шанс. Алик украл из шкафчика тот пузырек. И пришел раньше всех в детский сад, упросив маму. Пузырек он держал в кармане курточки. И когда мама ушла, поцеловав его, а нянечка Лиза отлучилась на кузню, Алик достал пузырек из кармана...
   Толик и Славка пришли почти одновременно. У них были свои стульчики и они любили сидеть на них, раскачиваясь. И сейчас они уселись на свои места, приподняв передние ножки стульев. Толик грозно поглядывал на Алика. Славка показывал ему кулак. И оба они ухмылялись.
   Но ухмылялись они недолго, пока не захотели встать со своих стульчиков. И встать не смогли. Потому что Алик намазал сиденья "страшным" отцовским клеем, и штаны двух издевателей намертво приклеились. Толик и Славка дергались, словно мухи на липучке. Славка даже упал вместе со стулом и разревелся от страха и унижения. Толик, видно, терпел из последних сил, чтобы не последовать примеру своего оруженосца.
   Воспитательнице Нине Ивановне и нянечке Лизе пришлось вытаскивать приклеенных из штанов, разрезав те ножницами спереди. Вся группа хохотала.
   - Кто это сделал? - строго спросила Нина Ивановна, хотя в ее глазах Алик заметил веселые искорки.
   - Это он, - мрачно проговорил Толик и указал пальцем на Алика.
   - А откуда ты знаешь? - покачала головой Нина Ивановна. - Алик хороший мальчик, не хулиган, как ты.
   - Мы с ним в ссоре, - Толик надул губы и покраснел.
   - Не хочу! - еще больше покраснел Толик и зло добавил: - Я его убью!
   И тут вперед вышла Валя. Она повернулась к Толику и тихо сказала:
   - Не убивай его, пожалуйста. Я с тобой буду дружить. Только ты его не убивай, - подошла и поцеловала Толика в щеку.
   У Алика сжалось сердце. Он развернулся и убежал из группы. В детский сад он больше не пошел, сколько родители ни уговаривали.

Второе.

   Барак был сколочен из ординардных досок. Сквозь прогалы проникал холодный воздух. Особенно ночью. Согреться под тонким казенным одеялом. Было невозможно. Холод пробирался в самые мелкие щелки, как ни затыкай под себя это тонкое одеяло. Второго почему-то получить было не положено.
   И потому Олег закрывался с головой после отбоя и дышал, стараясь нагреть дыханием тепло. Но уж что можно надышать, как ни старайся, кроме короткого мимолетного духа, легкой струйкой проникающего в пространство между шерстяным коконом и одеждой? И почти тут же исчезающего в зябком мучительном ознобе негреющего одеяла. Словно тело было накрыто не тканью, а мелкой рыболовной сетью. И холодный барачный воздух беспрепятственно пролезал сквозь тонкие сплетения. Дрожь била пульсирующе, и не только сверху, но и внутри. И уснуть, конечно, не давала.
   Засыпал Олег только под утро, изнеможденный этой дрожью. И, как правило, не слышал побудку. Его расталкивал старший по отряду - хмурый и злой малый. Он тыкал Олега в бок кулаком и орал в самое ухо:
   - Вставай, соня-засоня! Жратву проспишь!
   Олег, трепеща от холода, с трудом вылезал из-под одеяла. Все остальные уже трусили к умывальне и становились в очередь в туалет - деревянный сруб, стоящий впритык к забору. Брызгали друг на друга в умывальне, визжали и незло колотились.
   Олегу плеснул в лицо Вовка, спящий от него через койку. И противно захохотал. Олег набрал полную пригоршню и махнул в него в ответ. Но Вовка уклонился, и вода попала в Сашку - отрядного авторитета, мрачного и злого парня. Тот от такого "подарка" на миг-другой опешил, а затем с матерой бранью бросился на Олега, размахивая кулаками. Первый удар пришелся в ухо, второй почему-то в плечо. Олег закрыл лицо обеими руками и даже не пытался отбиваться. Весь лагерный народ сгрудился вокруг и гоготал на разные голоса, радуясь избиению. И тут раздался громкий крик:
   - А ну прекратить!
   Олег понял, кто кричит, ведь Сашкины удары тут же прекратились. Освобожденный взгляд увидел стоящую рядом высокую спортивную фигуру. Фигура держала за шиворот притихшего Сашку. Физрук встряхнул "авторитета", как щенка:
   - Еще раз увижу драку, заставлю подметать дорожку на стадионе. Зубной щеткой, - спокойно выговаривая слова, произнес физрук Игорь Иванович. Он мог мгновенно переходить от крика к тихой речи. За это странное качество и еще за недюжинную силу его уважали и побаивались в лагере.
   Пацаны вокруг тут же угомонились и притихли. Холодный утренний ветерок пробежался по голым мокрым спинам, заставив пацанов скоренько вытираться насухо полотенцами.
   После туалета состоялось построение, и воспитатель, Марья Петровна, повела отряд на завтрак. Шли попарно, нестройно. Мальчишки впереди, девчонки плелись в конце. Замыкала движение пионервожатая Людочка - хорошенькая белокурая девушка лет восемнадцати, студентка первого курса пединститута. На длинной "лебединой" шее у нее висел красный галстук. Один конец скрывался под распахом кофточки на груди. И грудь была довольно объемной. Олегу это бросилось почему-то в глаза сразу, когда Людочка встретила его на пороге входа в отрядный барак. Людочка улыбнулась. И Олег ослеп от ее улыбки. Ему еще ни разу так никто не улыбался. Даже мама. Девчонки-одноклассницы с ним общались редко. Почти не разговаривали. Не принято такое было. Они дразнились и ябедничали, дрались портфелями. Хотя уже частенько возникали взаимные симпатии с некоторыми мальчишками. Но исподволь, почти незаметно. Шестиклашки еще. Рановато. Учителя следили за "этим" строго. Но природа брала свое.
   Олегу ни с того ни с сего стала нравиться девочка Оля, сидящая на парте впереди него. Она носила длинную, до пояса, русую косу, была курноса и зеленоглаза. Дергать ее за косу, чтобы привлечь внимание, Олегу почему-то не хотелось. Он, сидя позади, уроки напролет разглядывал курносый профиль Оли. Она чувствовала его взгляд женским чутьем и задирала свой нос еще выше.
   Олег не знал, как подступиться к предмету своей симпатии. Заговорить с ней на перемене? О чем? О домашнем задании? Но они учились примерно на равных. Были хорошистами. И в помощи друг друга не нуждались. А других тем для завязки разговора Олег придумать не мог. И тогда он пошел по самому простому пути. Он написал Оле записку с прямым предложением: "Давай дружить", и, похлопав ее дрожащей рукой по плечу во время урока, передал ей листок. Ответ пришел через несколько минут. "Дружбу не предлагают. Дружбы добиваются", - гласила надпись на обратной стороне его же записки. Олег понял, что его отвергли, и других попыток найти подход к Оле не предпринимал.
   ... После завтрака весь лагерь был построен на линейку. Начальник лагеря выступил с речью. Красный галстук у него на шее был повязан как-то набекрень. Утреннее солнце палило нещадно, и начальник во время речи иногда промокал галстуком потеющую лысину. Видно, у него не было носового платка.
   - Сегодня вечером по плану мероприятий, - говорил начальник, обтираясь галстуком, - состоится двухдневный поход в Крутовский лес с ночевкой. Желающие могут записаться у старшей пионервожатой.
   Пионеры ответили на то сообщение восторженным гулом. Олегу же ни в какой поход идти не хотелось. Не любил он длительные пешие походы. Не видел в них смысла. Любил он относительный комфорт, а не ночевки под кустами. Только вернувшись к себе в отряд он узнал, что пионервожатая Людочка идет в поход. И тут же побежал записываться...
   Вечером участники похода выстроились на главной площадке, под памятником. Директор произнес напутственную речь. Галстуком он при этом не обтирался - солнце уже не пекло, а мягко грело, склоняясь к западному горизонту.
   Двинулись с лагерной территории колонной по двое. Впереди шли руководитель похода, физрук Игорь Иванович, и воспитательница, Марья Петровна, дама лет сорока, пышногрудая и еще очень моложавая. Людочка, как всегда, замыкала движение. Она была в узких спортивных брючках, что подчеркивало ее стройную фигуру. Всего в походе участвовало человек сорок-пятьдесят. Все из старших отрядов.
   Олег шел в "хосте" колонны. На плечах у него Висле рюкзак, набитый банками с тушенкой. Банки при каждом шаге глухо-металлически ухали, перекатываясь полупустыми цилиндрами. Тушенку внутрь явно недокладывали. Но это обстоятельство мало утешало туриста. Уже через пару километров лямки рюкзака стали нестерпимо давить на плечи, и хотелось сбросить его куда-нибудь в кусты. Олег стал отставать, решив немного передохнуть, а потом догнать колонну. Как бы он это сделал с тяжеленным рюкзаком, неизвестно. Но идти дальше совершенно расхотелось.
   Людочка вовремя заметила отставание. Она подошла к Олегу и ободряюще улыбнулась ему.
   - Тяжело? - спросила она. - Давай я тебе помогу.
   Олег весь так и вспыхнул. Ну уж нет! И откуда только силы взялись? Он сделал рывок и догнал уходящий отряд. Людочка поспешила следом.
   Они шли уже часа два. Солнце стало клониться за горизонт, становясь большим и красным. Повеяло прохладой. Вдоль дороги, в траве, застрекотали кузнечики. Путь отряда пролегал вдоль узкой речушки, заросшей камышом и осотом.
   А впереди с каждым шагом вырастала темная громада леса. В него вошли, когда солнце почти совсем скрылось из вида. И потому лес показался Олегу каким-то сумеречно-сказочным. Речушка вливалась в лес, а может, выливалась из него? Сообразить было невозможно: течение на взгляд отсутствовало. Тропинка петляла вдоль реки. Все туристы явно притомились. Даже идущие впереди Игорь Иванович и Марья Петровна сбавили ход, выискивая место для ночлега. И вот открылась поляна. Довольно обширная - хорошее место для становища.
   - Отряд, стой! - выкрикнул физрук и первым уселся на траву. Ребята сбрасывали рюкзаки с продуктами и палатками. Палатки доставались, разворачивались, натягивались на забитые в землю колышки. В центре поляны разожгли большой костер. Стемнело основательно, и все подтянулись к горячему переливчатому пламени.
   Олег несколько минут сидел на ненавистном своем рюкзаке с тушенкой, переводя дух. Но тут к нему подошел уже отдохнувший физрук и вытащил из-под него рюкзак.
   - Голод - не тетка, - сказал глубокомысленно Игорь Иванович. - Он - дядька. Но мы сильнее его.
   В желудке, сразу же после этих слов, засосало. И Олег понял, что не только устал, но и проголодался.
   Сразу же нашлись добровольцы для открывания банок с тушенкой. Из других рюкзаков доставались измятые батоны и твердые зеленые огурцы. Над костром был подвешен объемный котел. Из речки в него налили воду. А когда вода закипела, побросали туда несколько брикетов горохового концентра. По вечерней лесной поляне поплыл аппетитный гороховый дух, смешанный тушенки. Раздавались алюминиевые миски и ложки. Кашеварила Марья Петровна с большой поварешкой в руках.
   Пионеры, бренча ложками в мисках, стали выстраиваться в очередь за похлебкой. Олег тоже пристроился в конце. Мария Петровна плюхнула ему в миску желтой густой жижи и сунула в свободную руку ломоть хлеба. Олег отошел в сторону, присел за кустик на берегу речки и принялся, обжигаясь, хлебать гороховое пюре с тушенкой. Вкус был божественный. Хоть добавки проси. Но Олег не решился подходить к Марье Петровне. Он тщательно обтер внутренности миски остатком хлеба. Проглотил "бутерброд". Затем помыл миску и ложку в речной воде.
   Тьма стремительно нарастала. Деревья нависли над поляной, словно черные занавески. И только небо на западе еще отливалось перламутровым отблеском вечерней зари. Над ухом на одной нудной ноте противно и настырно зазвенели комары. Пару-другую Олег припечатал на подлете к своей шее. Но более удачливые присосались позади, и пришлось встать с насиженного места. А деваться было некуда. От стал бродить по поляне. Ребята еще не устраивались на ночлег, но почти все палатки были поставлены, натянуты и укреплены.
   Руководил установкой палаток Игорь Иванович. Людочка суетилась невдалеке. Помогала складывать вымытые миски и ложки. Недоеденные хлебные корки бросались в костер, отчего томный дух горелого хлеба плыл над поляной. Он смешивался с ароматами ночного июльского леса. Он ударял в ноздри. Он кружил голову. Олег снова присел возле речки, на небольшую кочку. Речка еле слышно лениво накатывалась на береговой песок темной глянцевой водой. И в ней уже отражались появившиеся на небе первые звезды. Некоторые "тонули", захваченные в плавный круговорот плавающей на мелководье рыбешки.
   Олег любовался этим зрелищем и вздрогнул, когда рядом с ним в воду шлепнулся большой булыжник, обдав его брызгами. За спиной раздался знакомый гогот "соседа"-Вовки. Олег обернулся. Вовка стоял рядом с Сашкой. И в красноватых отблесках костра на их "индейских" физиономиях мигали ехидные улыбочки.
   - Что, стихошлеп, поэму сочиняешь? Про Людочку? - снова прогоготал Вовка.
   Жар ударил в лицо Олегу. Как они узнали? Ведь он никому не говорил. Неужели догадались по его взглядам? Наверное, и сама Людочка догадалась, если даже эти обормоты допетрили. И про стихи откуда-то узнали. Да, он ведь в стенгазету отрядную стихотворение отдал. Про лето.
   - Ты на Людку глаз-то не клади, - назидательно проговорил Сашка, - а то я тебе рыло набок сворочу и скажу, что так и было - и недобро ухмыльнулся.
   - Между прочим, скоро отбой, - добавил Вовка, - а ты с нами в палатке спишь. Так распределили, - и снова не6хорошо загоготал.
   И, словно отзываясь на его гогот, над поляной хрипло и очень фальшиво прогудел горн. Ребята, подгоняемые взрослыми, стали неохотно отходить от догорающего костра. Спать, конечно, никому не хотелось. Кое-кто спрятался за ближайшими кустами. Так сделал и Олег. Залезать в палатку вместе с Вовкой и Сашкой? Да ни за что на свете!
   Ни Марья Петровна, ни Игорь Иванович, ни тем более Людочка разыскивать спрятавшихся почему-то не стали. Мария Петровна прямиком пошла спать в свою палатку. А Игорь Иванович и Людочка остались сидеть у костра. Людочка, обняв колени, смотрела на красные всполохи огня, и те отражались в ее глазах. Игорь Иванович что-то ей тихо говорил на ухо, и Людочка улыбалась его словам.
   Олег сидел неподалеку в кустах и пристально наблюдал. В душе у него закипало неведомое чувство. Он еще не знал, что это - ревность. Но он уже ненавидел Игоря Ивановича. А тот положил Людочке руку на плечо, и девушка не отстранилась. Наоборот - придвинулась ближе. Так они и сидели, обнявшись, глядя на затухающий костер.
   Шло время. Стало совсем темно. Костер почти до конца догорел, а Игорь Иванович и Людочка всё сидели, прижавшись друг к другу. И вдруг Игорь Иванович поцеловал Людочку в губы. И она на отстранилась. После долгого поцелуя они поднялись и пошли к палатке физрука. Сначала туда забрался хозяин и протянул Людочке руку. И Людочка покорно исчезла в провале входа в палатку.
   У Олега похолодало внутри. Он выбрался из кустов. И почему-то крадучись стал пробираться к палатке. Остановился, присел на корточки, прислушиваясь. В палатке происходила какая-то возня, тихий шепот и стоны. Женские стоны. Стонала Людочка. Олег не сразу понял: почему Людочка так протяжно стонет?
   - Во Игорюша ее прет! - раздался за спиной ехидный шепот. Олег оглянулся. Позади стояли Вовка и Сашка. Вовка ехидно хихикал. Сашка мрачно молчал. Олегу стало не по себе.
   - Ревнуешь? - хохотнул Вовка. - Сашка вон тоже! - и тут же ойкнул, получив сильный тычек в бок.
   - Давай им весь прешь поломаем, - жарко зашептал на ухо Вовка. - У меня тут дымовуха. Нужно ее в палатку бросить. Слабо?
   Олег не знал, что ответить. Он только молча кивнул головой. И тут же пожалел о своем кивке. Вовка вытащил из бокового кармана куртки небольшой газетный сверток. Олег понял, что газетой обернута "дымовуха" - расчестка или, хуже того, фотопленка. Ее стоило только поджечь и притушить ногой, как она начинала сильно и вонюче дымиться, пока не сгорала дотла. Залить ее можно было только водой.
   Вовка из другого кармана куртки достал спичечный коробок, чиркнул спичкой, поджег дымовуху, растоптал ее на земле и сунул дымящийся пакетик Олегу в руку.
   - Давай, бросай скорее! - возбужденно прохрипел он.
   Дымовуха испускала едкую белую копоть. Олег тут же представил, как станут задыхаться от этого дыма Людочка и Игорь. Как выскочат голые из палатки. Как будут хохотать Вовка и Сашка. А ему самому станет стыдно. Нет уж! Не дождутся Вовка и Сашка такого позора! Не пройдет с ним эта подстава!
   Олег схватил Вовку за шиворот рубашки и засунул дымовуху ему за пазуху. Дым повалил изо всех щелей в одежде Вовки. Тот вначале опешил, потом стал чихать, кашлять и, видно, сильно испугавшись, с криком бросился в темную речную воду. Только брызги полетели.
   Сашка пристально посмотрел на Олега. Олег подумал, что он его сейчас станет бить. Но Сашка только смачно плюнул себе под ноги и, повернувшись, не спеша отправился вытаскивать из воды приятеля. В палатке притихли, услышав крик Вовки. Олег развернулся в другую сторону и скрылся в лесу. На востоке уже светало. До утра он просидел в лесных кустах и очень замерз. А утром отпросился у Марии Петровны и ушел в город, домой. И там слег с простудой на две недели. И в лагерь не вернулся.

Третье.

  
   На скамью, отполированную почти до блеска, садиться почему-то не хотелось. Алексей встал рядом, едва удерживая внутреннюю дрожь. Ему явно было не по себе. До назначенного времени оставалось еще 15 минут, а он уже волновался, предчувствуя встречу. Школьный садик благоухал цветущей сиренью. От запаха кружилась голова. А может, не только от запаха?
   Вечернее солнце пробивалось сквозь заросли сирени, оставляя желто-оранжевые блики на деревянной отполированной скамейке. Вокруг нее валялись окурки, фантики и пустые бутылки из-под лимонада и портвейна. Молодежь здесь отрывалась по полной. В основном, после захода солнца.
   Всё же не нужно было тут назначать свидание. Вдруг она не придет? Ответила ведь неохотно и неопределенно. А как он хотел этого свидания! Как на каждой перемене ловил взглядом ладную фигурку девятиклассницы. Она чувствовала его взгляд. И иногда искоса поглядывала на высокого неказистого десятиклассника во время болтовни с подружками. Он эти взгляды замечал, и в нем вспыхивала надежда. Но дальше их отношения не развивались.
   Алексей совершенно случайно узнал, что ее зовут Лидой. Но как ее фамилия и где она живет? Однажды на перемене он, улучив время, проник в пустую учительскую, вытащил журнал 9 "А" и, торопясь, раскрыл его в конце, где были адреса учеников. Лид в 9 "А" оказалось целых три. Но он почему-то решил, что та живет в недалекой от города деревне. И после школы отправился на разведку. Долго бродил по раскисшим от весенней распутицы улицам деревни. Но никто из тех, кого он спрашивал, о такой девушке не знал. Вернулся Алексей домой ни с чем. Но от своей затеи не отказался. И решил проследить за предметом своей страсти.
   Лида вместе с двумя подружками медленно шла по тротуару. Алексей в двадцати шагах позади, словно индеец таясь в кустах, продвигался следом. И оказалось, что Лида живет совсем недалеко от школы, буквально на соседней улице. И мало того, в одном "финском" доме с одноклассником Алексея, Оскаром, личностью малосимпатичной, но обуреваемой непомерным самомнением, как почти все полукровки. Любил Оскар посплетничать, словно базарная баба. И в этих сплетнях находил какое-то удовольствие. На переменах он, поправляя большие очки на мясистом носу, рассказывал одноклассникам о событиях, произошедших в школе и вне ее. Знал он о школьных новостях практически всё. Но оплетал их собственными подробностями и фантазиями. И преподносил их в искаженном, юмористическом виде. Ребята, слушая Оскара, хохотали, как на концерте юмористов. А он был доволен собой.
   Алексей Оську не переносил и всегда его сторонился. Но узнав, что он сосед Лиды, переступил через свою неприязнь и как-то навязался в гости. Оська немного удивился, но потом, видно, что-то сообразив, пригласил Алексея к себе "в любое время". И Алексей пришел к вечеру. Оська жил с родителями: отцом-инвалидом и полной добродушной матерью. Но похож он был на отца - местничковского еврея.
   Стоял конец мая. Солнышко припекало. Цвели сады. Спрятавшись среди цветущего благоуханья, пели скворцы. Вокруг царила весенняя истома. Двор был огорожен невысоким забором. В саду, за забором, на скамеечке сидела Лида и читала книжку. У Алексея перехватило дыхание. Лида оторвалась от чтения и заметила юношу. В глазах мелькнули какие-то искорки. Может, солнце отразилось? Во рту у Алексея пересохло, и он с трудом пробормотал приветствие. Лида кивнула в ответ головой. Алексей подошел к самому забору и срывающимся, внезапно осевшим голосом назначил Лиде свидание в школьной саду. Лида слегка улыбнулась и пожала плечами:
   - Я подумаю, - тихо сказала она и снова уткнулась в книгу.
   За спиной кто-то хмыкнул. Алексей оглянулся. Оська щурил под очками глаза и понимающе ухмылялся.
   На свидание в школьном саду Лида не пришла. Алексей напрасно прождал ее до позднего вечера. Ему было обидно. Но эта обида подзадоривала чувства. В Лиду он влюбился основательно. Зачастил в гости к Оське. Но увидеть предмет своей страсти Алексею не удавалось. От Оськи он узнал, что Лида живет с родителями и двумя старшими братьями - шпанистыми переростками, которые по делу и без дела пускают в ход кулаки. О этого сообщения Алексей немного оробел.
   Но тут начались школьные выпускные экзамены, и образ Лиды слегка затмился в круговороте ежедневных волнений. Ну, а затем, почти без перерыва, поступление в институт на горно-строительный факультет, куда Алексея "по блату" протащил отец - горный инженер, мечтавший видеть в сыне свое "подземное" продолжение. Но сын не оправдал отцовских ожиданий и надежд. Математика, геодезия и прочие точные науки не прельщали Алексея. Учился он из рук вон плохо и на первой же зимней сессии нахватал "хвостов". От исключения его спасли только институтские связи отца. Да и то ненадолго. Единственный предмет, который Алексей хорошо знал, была история КПСС. Он даже досрочно, в канун православной пасхи, "свалил" по этому "фундаменту" атеизма зачет. И после такого редкостного успеха ему внезапно захотелось увидеть Лиду. Она по окончании 9 класса поступила в Зарайский текстильный техникум. Они не виделись почти год, и, приняв решение поехать в Зарайск, Алексей рисковал "облажаться". Может быть, у Лиды там уже появился приятель, а о своем школьном воздыхателе девушка давным-давно забыла.
   Но разумные доводы были отброшены прочь. Возможно, потому, что стояли теплые апрельские деньки. Снег растаял, и бездонное, высокое весеннее небо наполнилось гомоном возвратившихся птиц. Они вили гнезда на макушках высоких тополей. Они радовались весне, солнцу, жизни, любви. И смутный, томящий призрак любви потянул юношу в путь.
   Алексей на рейсовом автобусе доехал до Каширы. Затем пересел на автобус до Серебряных прудов и вышел из него на Зарайском повороте.
   Солнце к этому времени перевалило за вторую половину дня. Приближался вечер. Прохладный ветерок носился по еще жухлому лугу, забираясь под полы плаща "болонья" ознобливо и настырно. Наконец, пыля, показался автобус "ЛАЗ". Алексей поднял вверх руку. Автобус оказался полупустым и довез путешественника до города за несколько минут.
   Зарайск поразил Алексея действующими церквями, старинными одноэтажными домишками и булыжными мостовыми. И название у него было религиозное, что явно не соответствовало генеральной линии партии на формирование у населения атеистического мировоззрения. Алексей словно попал в прошлый век. И только красный флаг над зданием Зарайского горкома КПСС возвратил его к действительности.
   Напротив горкома стояло двухэтажное здание гостиницы. Оно, наверное, тоже было построено в давние времена. Но свободных номеров там, конечно же, не было. Администраторша предложила за рубль раскладушку в вестибюле, что вполне удовлетворило Алексея. Он отдал этот рубль и отправился на поиски общежития текстильного техникума.
   Нашлось общежитие довольно быстро. У дверей краснокирпичного здания толпились молодые парни. Алексей протиснулся в толпу, поднялся по ступенькам лестницы и оказался перед строгой вахтершей, заслонявшей путь в "обитель блаженства" - женское общежитие. Алексей приблизился к ней и дрожащим голосом попросил позвать Лиду Домнину из 12 комнаты. Вахтерша привычно-зло взглянула на "жениха" из-под густых бровей и вдруг мягким голосом произнесла:
   - Сейчас кто-нибудь станет подниматься и позовет.
   Стали подниматься две симпатичные девушки. Алексей ждал минут пятнадцать. И внутри весь дрожал. Лиду он вначале не узнал. За год она переменилась. Из немного нескладной девчонки превратилась в цветущую девушку. И она явно не ожидала увидеть Алексея. Глаза у нее расширились от удивления. Губы натянуто улыбнулись.
   - Привет, - тихо сказала она. - Ты надолго?
   - Завтра уезжаю, - пробормотал Алексей. Чувствовал он себя неловко. И уже стал сожалеть о своем безрассудном поступке.
   - Пойдем, погуляем, - вдруг сама предложила Лида.
   Они вышли на свежий вечерний апрельский воздух. Красное солнце садилось, разрезанное пополам шпилем колокольни одной из церквей. Силуэт большого колокола был хорошо виден на фоне горящего огненного круга.
   Пара шла по булыжной мостовой. Они не касались друг друга, а просто шли рядом. Алексей искоса поглядывал на Лиду. Та молча неотрывно смотрела вперед. Алексей понимал, что надо о чем-то говорить, но с чего начать, не знал. Во рту у него пересохло. Ему очень хотелось пить. Но где здесь можно напиться? И вдруг он на перекрестке увидел водопроводную колонку.
   - Давай попьем, - с трудом предложил Алексей. Лида молча кивнула головой.
   Вода из крана потекла не сразу, но брызнула так, что замочила ботинки и брючины. Алексей отдернул ногу и краем глаза увидел, что Лида, стоя рядом, улыбается. Эта улыбка его ободрила, и он сделал несколько глубоких глотков. На душе как-то сразу стало легче.
   Они еще долго, до темна, бродили по тихим переулкам Зарайска. Болтали обо всем. Лида рассказывала о своей учебе, Алексей о своей. Когда стало окончательно темно, Лида заторопилась в общежитие, "а то закроют - и ночуй на улице...".
   Алексей проводил девушку до дверей.
   - До свидания, - сказала Лида. Он в каком-то неосознанном порыве внезапно наклонился и почти задел ее губы своими. Но Лида отшатнулась и стремительно исчезла за дверью. Стыд вспыхнул у Алексея на щеках. Так, с горящими щеками, он и дошел до гостиницы. Улегся на скрипящую раскладушку в полутемном вестибюле. И долго не мог заснуть, прокручивая в голове прошедший вечер. Уснул он только под утро и проспал всего часа три. В половине восьмого его растолкала администраторша. Рублевый лимит был исчерпан. Алексей с трудом поднялся и отправился на автобусную остановку.
   Утренний пасхальный Зарайск был наполнен гулким колокольным звоном. Сотни голубей "паслись" на булыжных тротуарах. Старушки в светлых платочках кормили их сладкими куличевыми крошками. Голуби клевали крошки и "целовались". Целовались между собой и чистенькие старушки.
   - Христос воскрес, - услышал Алексей за спиной голос. Он обернулся. Перед ним стоял старичок с длинной седой бородой и благостно улыбался, протягивая руку.
   Алексей забыл, что нужно отвечать. Он порылся в кармане плаща "болонья" и отдал старичку найденную там мелочь. Нищий перекрестился и, опираясь на палочку, поковылял в сторону ближайшей церкви...
   Лиду Алексей не видел почти всё лето, хотя часто заезжал на велосипеде к Оське. Тот при виде зачастившего одноклассника хитренько ухмылялся пухлявыми губами, но ничего не говорил о предмете воздыхания Алексея. Разговоры велись на другие темы. И вот в середине августа Алексею повезло. Он зашел в Оськину калитку и по привычке заглянул в соседний сад. Лида, как и тогда, сидела на скамейке с книжкой в руках. Увидев стоящего за забором юношу, она покраснела, вскочила и исчезла за дверью террасы. Алексея обожгла обида. Хотя бы словечко какое сказала!
   - Жених у нее в Зарайске, - за спиной раздался насмешливый голос Оськи. - Бита твоя карта козырем. - И снисходительно похлопал Алексея по плечу. Тот засобирался домой, но только вывез велосипед на тротуар, как к нему подошли два здоровенных мордастых парня, очень похожие друг на друга, с папиросками в зубах.
   - Лидочку тебе нашу захотелось, - сквозь зубы сказал один, а второй почти без размаха ударил Алексея в нос. Боль обожгла лицо, кровь хлынула из носа. Братья повернулись и не спеша направились к своей калитке...
  

Четвертое.

  
   Они шли по тротуару. Стоял теплый августовский вечер, но чувствовалось, что лето, как уже нежаркое солнце, медленно движется к закату, опускаясь всё ниже и ниже за горизонт, окрашивая одинокие облака багряным отсветом осени. Листва высоких тополей была уже пыльной и чахлой. Но двое парней, бесцельно неспешной походкой идущие по уличному тротуару, о конце лета и не помышляли. Они были в расцвете своей жизненной весны, и в них сочным весенним потоком гудели гормоны. Гормоны искали выход. И парни подчинялись этой вечной гармонии жизни. Они шли по тротуару бесцельно. Но цель у них была. Она множилась перед их глазами, обретая конкретные формы. И эти формы, мелькающие то здесь, то там, кружили им головы. И не только головы...
   Две стройные девичьи фигурки неспешно шли впереди по другую сторону тротуара. Девушки были хорошенькие. Особенно крайняя, с темно-русыми распущенными волосами и ровным миловидным профилем, замеченным Альбертом, когда обе пары поравнялись на своих тротуарах. Альберт переглянулся с Геннадием. Генка многозначительно подмигнул. И они перешли на другую сторону улицы и, сбавив шаг, двинулись вслед за девушками, почти в затылок.
   Некоторое время шли позади, не зная, как начать. Наконец Генка решился.
   - Девушки, куда вы так спешите? - спросил он, хотя они шли очень медленно.
   Девушки оглянулись, оценивая кавалеров. Генка был коренаст и плотен, с простым деревенским лицом. Альберт же отличался завидным ростом и правильными чертами. Но одевались они незамысловато: светлые рубашки и темные брюки, как тогда было принято.
   - Мы домой идем, - ответила светленькая, с курчавыми завитками коротких волос.
   - А можно мы вас проводим? - предложил Генка. - Вдруг кто-нибудь вас обидит?
   - Вы так о нас беспокоитесь? - вступила в разговор темноволосая и большеглазая. Она повернула голову и взглянула на Альберта. У того перехватило дыхание. Такой она показалась ему красивой.
   - О таких девушках нельзя не беспокоиться, - проговорил Альберт и улыбнулся. Большеглазая улыбнулась ему в ответ...
   Потом они шли рядом. Болтали ни о чем. Приглядывались друг к другу. Большеглазую звали Ниной. Она училась вместе с подругой в медицинском училище. И было ей 17 лет. И они с Альбертом, несомненно, прониклись симпатией. Он назначил с Ниной свидание на следующий день...
   Она пришла вовремя. В цветастом легком платье. Они долго бродили по летнему городу, не прикасаясь руками. Но всё равно близость девушки, даже на "пионерском" расстоянии, кружила голову Альберту. Он ощущал ее стройное гибкое тело каким-то непонятным "шестым" чувством. Его так и тянуло обнять ее за узкую талию, но он из последних сил сдерживал свой порыв. Вдруг ей станет неприятно?
   Они стали встречаться каждый день. Гуляли, говорили обо всем. Альберт читал Нине свои стихи. Она внимательно, без иронии, слушала его. Видно, стихи ей нравились, потому что она иногда, опустив голову, улыбалась.
   Август плавно перешел в сентябрь. Нина продолжила учебу в училище. Альберт учился в институте соседнего города. Они по-прежнему встречались каждый день. Гуляли по городу, держась за руки. Однажды Нина и Альберт случайно надели одновременно белые брюки. И их заметили две старухи, сидящие на скамейке возле покосившегося барака. Старухи всплеснули руками и заголосили наперебой:
   - Ой, Господи! Россию продали! В белых штанах ходють!
   Нина покраснела и прибавила ход. В белых брюках она больше на свидание не приходила.
   Между тем наступила осень. Деревья стали сбрасывать листву. Гулять по улицам стало холодно, и Нина впервые пригласила Альберта к себе домой. Жила она в двухэтажном доме, на втором этаже, с матерью и сестрой. Дом был старый, со скрипучей деревянной лестницей, узким коридором и двумя комнатами, обставленными скромно, по-советски.
   Мать Нины работала обходчицей путей на станции. Отец пил горькую от безысходной жизни и во время приступа белой горячки повесился в сортире. Старшая сестра всё время выясняла отношения со своим мужем - электриком из горбольницы. То уходила от него, то возвращалась назад. Неделю-другую она жила с матерью и сестрой. Потом за ней приходил муж Коля, и она жила неделю-другую с ним. Затем периодичность повторялась.
   Мать Нины всегда ходила в черном платке в знак траура по мужу. В квартире было очень тихо, не включали даже телевизор, хотя повешенного схоронили аж два года назад. Тягостное состояние охватывало Альберта при посещении этой траурной квартиры. Но холода накатывались, как ледяные океанские волны. Нина ему очень нравилась. А стоять в подъездах и целоваться ему было уже недостаточно. Приходилось, превозмогая желание, просиживать на диване рядом с девушкой до позднего вечера. Мать и сестра тактично уходили в другую комнату. И тогда Альберт и Нина сладко целовались, забыв обо всем.
   И в один из холодных ноябрьских вечеров страстные поцелуи закончились неумелой возней на диване, которая закончилась общеизвестным событием для обоих влюбленных. Когда всё закончилась, Нин тихонько прошептала Альберту на ухо:
   - Теперь я твоя жена. Ты меня не бросишь?
   Альберт обреченно мотнул головой. Первая в жизни близость ему не понравилась. Но затем он вошел во вкус, и они с Ниной стали заниматься почти ежедневным сексом. Сестра и мать всё понимали, но не вмешивались, желая, очевидно, пристроить Нину замуж. Альберт был из интеллигентной семьи, известной в городе, и породниться с ней было очень престижно.
   И они чуть было не породнились. Через два месяца интенсивных встреч Нина заявила, что у нее произошла длительная задержка. После этого сообщения Альберта охватила паника. Создавать семью в столь юном возрасте не входило в его планы.
   Нина плакала навзрыд. И Альберт уже почти совсем смирился со своей участью, когда его подруга допустила просчет - по малолетству, должно быть. Лона заявила, что если он не узаконит их отношения, она сообщит о своем "интересном положении" его родителям. Это Альберта взбесило, несмотря на покладистость его характера. Он перестал приходить к Нине, а когда обнаружил в почтовом ящике письмо, адресованное его родителям, то былая влюбленность развеялась, как утренний туман.
   Нина подстерегала его каждый день возле институтских дверей. Но он, выглянув из окна аудитории, удирал через "черный" вход. Но однажды, в начале весны, она всё же "поймала" его на автобусной остановке. Вцепилась в рукав куртки и уставилась в лицо большущими карими глазами.
   На Альберта вдруг напал ступор. Неподвижно глядя перед собой, несостоявшийся жених не отвечал на вопросы своей экс-невесты, которая надрывным голосом вопрошала: "Ну, что с тобой? Почему ты молчишь?". Но Альберт не отвечал. Нечего ему было отвечать.
   Наконец, Нина не выдержала и призналась:
   - Ты прости меня. Это сестра меня надоумила придумать, что я беременна. Она так с Колей своим поступила и женила его на себе. Еще она постоянно угрожает, что отравится. И мне предложила то же самое тебе сказать. Но я не хочу так. Давай снова встречаться...
   Альберт внезапно рванулся, перескочил через ограду палисадника за остановкой и сломя голову помчался по переулку. Он слышал за спиной чьи-то шаги. Оглянулся. Нина бежала следом. Альберт наддал ходу. И свернул в первый попавшийся подъезд. Вскоре появилась Нина. Она, как ищейка, бегала по кругу, но так свою дичь и не нашла. Понуря голову, отправилась назад. Альберт выскочил из подъезда и уже спокойно пошел в противоположную сторону.
  

Пятое.

  
   Танцевальная веранда грохотала и содрогалась. Известная в округе группа "Электродерево" выкладывалась "по полной". "Мистер Буки" - солист и ритм-гитарист - надрывно-гнусавым голосом доносил до присутствующих "вещь" американской команды "GREEDENCE", почти один в один как Джон Фогерти. "Мистер Буки" носил черные очки и прилизанные длинные темные волосы. Свою гитару он включал на полную громкость, заглушая иногда музыкальные экспрессии гитарного солиста Сержа Бурилы, или в "миру" Сергея Бурилина. Тот имел светлую окладистую бородку и гибкие виртуозные пальца, которыми неуловимо ласкал струны своей "Музилы". Гитара откликалась на ласку глубокими вибрирующими звуками, перекликаясь с низкими утробными вздохами "баса". Им "руководил" "Лер", или Валера, - абсолютный альбинос с розовыми кроличьими глазами и бесцветными усиками над пухлыми ярко-красными губами. "Колотил" же на ударнике некий Николя - личность, совершенно выдающаяся из общей "электродеревянной картинки". Полублатной прикид, нательник и "фикса" во рту никак не вписывались в "хипейный расклад" популярной в окрестностях рок-группы. Но уж лупил Николка по барабанам - будь здоров! Хоть уши затыкай.
   Петр стоял неподалеку о сцены, где грохотало "Электродерево". Но уши не затыкал. Толпа дрыгалась под "Криденс" в центре зала, визжа от избытка чувств. Среди трясущихся выделялась долговязая фигура художника-абстракциониста Геннадия Антипопова, очками, усами и прической очень схожего с Джоном Ленноном. Геннадий своими длинными ногами выделывал замысловатые пируэты, иногда поправляя рукой сползающие с носа очки. В паре с ним выплясывал Эдуард Дворжецкий, тряся завитой шевелюрой и накрахмаленным жабо. Шевелюра и бородка, крашенные хной, сверкали огненными всполохами в лучах прожекторов, освещавших танцевальный вечер.
   Петр в пляске участия не принимал. Он просто стоял в углу и наблюдал за танцующими и мнущимися по бокам веранды. Взгляд его остановился на одинокой девушке, прислонившейся к противоположной стене. Девушка была некрасива, но очень эффектна. На плечи она накинула "мексиканское" пончо, на которое падали волны светло-русых волос. Ресницы подкрашены смело, но не вульгарно. И потому глаза казались больше, чем на самом деле.
   Девушка почувствовала взгляд Петра. И их взгляды встретились. Девушка улыбнулась чуть заметно. Но Петр эту улыбку уловил. И улыбнулся в ответ. И в это время "ритмичный танец" закончился. Толпа от центрального пятачка переместилась на периферию веранды. Геннадий и Эдуард, тяжко дыша, подошли к Петру. Но репликами обменяться не успели. Потому что на веранде появились трое... негров. Вокруг тут же возникла напряженная тишина. Все с пристальным удивлением следили, как негры не спеша пересекают веранду. Они остановились возле сцены и как по команде махнули музыкантам. Ответили им только "Бурила" и "Мистер Буки". Но и этого было достаточно, чтобы понять, что трио негров оказалось здесь не случайно.
   Все трое щеголяли в "фирменных прикидах", которых в здешних краях еще толком никто не видывал. Особенно выделялся самый высокий, в замшевом пиджаке с накладными карманами и в широких оранжевых брюках. На толстом черном носу у него, несмотря на полумрак, торчали темные очки-"капли" в позолоченной оправе. Двое других, ростом поменьше, тоже были упакованы не хило.
   Негры поняли, какое впечатление они произвели на белых "совков" и горделиво облокотились о край сцены, оглядываясь по сторонам. Долговязый обратил свой взгляд на девушку в пончо. И уставился на нее в упор из-под темных очков.
   Петру стало почему-то неприятно на душе. Геннадий и Эдуард тоже разглядывали негров.
   - Откуда они взялись? - проговорил Эдуард. - Прямиком из Африки?
   - Налаживают культурный обмен, - усмехнувшись, ответил Геннадий. - После фестиваля в Москве плоды этого обмена пустили корни на необъятных просторах нашей Родины. Сейчас пошла вторая волна. Студенческая. Вон, как длинный на девчонку уставился. Сейчас приглашать будет.
   Геннадий не ошибся. Как только "Электродерево" запустило "медляк", высокий негр развязной походкой подошел к девушке в пончо и, схватив ее за руку, бесцеремонно потащил в центр веранды. Девушка от неожиданности не сопротивлялась такому натиску. Негр облапал ее, прижав к себе и, переминаясь с ноги на ногу, стал сто-то шептать ей на ухо большими слюнявыми губами. Девушка едва передвигала ноги. На нее было жалко смотреть.
   Едва танец закончился, она высвободилась из объятий своего черного кавалера, но тот ее не отпускал, лучезарно сверкая белыми зубами. Она всё же умудрилась вырвать руку и почему-то побежала к Петру. В ее глазах темнел испуг.
   - Монж, я с вами постою? - спросила девушка чуть дрожащим голосом. Петр кивнул головой. Геннадий и Эдуард сделали зослон от нахально спешащего следом негра.
   - Мене надо с девюшка поговорить? - сказал тот, подойдя вплотную. От него пахло чем-то очень неприятным, тошнотворным. Мускусом - потом узнал Петр.
   - Ты тут не в своем Сенигале, - недобро проговорил Геннадий. - Здесь можно и по фейсу заработать вместо разговора.
   Негр сообразил и ретировался, присоединившись к своим соплеменникам.
   - Проводите меня, пожалуйста, - попросила девушка, обращаясь к Петру. - Если вам не трудно.
   - С удовольствием, - ответил за Петра Геннадий, - а то эти дикари будут преследовать вас до самого дома.
   Эдуард, естественно, присоединился к провожающим. Они вчетвером вышли с танцверанды, где "Электродерево" врубило забойный шлягер "роллингов" "Я не могу найти удовлетворения".
   Темные вечерние улицы кое-где мерцали свечками тусклых фонарей. По улицам бродили шайки пьяной злой шпаны. Били всех подряд, без разбора. И не попасться им "под раздачу" составляло целую науку, помноженную на везенье. Но нашим приятелям этим вечером повезло. За время довольно длительной прогулки к дому Татьяны им не встретился ни один хулиган, что показалось Петру удивительным. Удирать и отбиваться приходилось почти ежедневно.
   Татьяна жила с родителями и младшим братом в коттедже на две семьи, именуемом "финским домом". По ходу движения к "финским" пенатам все познакомились и разговорились. Особенно усердствовал в разговоре Геннадий. Он живописно рассказывал девушке о своем искусстве. Говорить Генка умел. Красочно и образно. Во время разговора он размахивал руками и несколько раз пытался обнять Татьяну за талию. Девушка плавно отстранялась.
   Но у нее с Геннадием оказались общие увлечения. Она тоже была художницей. И, чтобы не быть голословной, в конце пути сбегала домой и вернулась с альбомом, страницы которого пестрили цветными карандашами и пастелью. Геннадий как знаток живописи положительно оценил тематику и исполнение рисунков.
   Татьяна училась в областном центре, в культпросветучилище, на факультете художественного творчества. Собиралась стать учителем рисования. Петр по ходу обмена информацией помалкивал. Он только сказал, что Геннадий преувеличивает, когда тот представил его как "талантливого поэта". Но заметило, что Татьяна взглянула на него с нескрываемым любопытством.
   Перед расставанием все обменялись телефонами и обещали созвониться. Стояла середина мая. Буйно цвели сады, пели соловьи. Мир дышал весной и любовью.
   Через неделю все снова встретились на танцах. Татьяна не расставалась со своим пончо. Геннадий щеголял в салатовом пиджаке. Петр оделся строго - в вельветовый костюм и серую рубашку с галстуком. Эдуард заново накрахмалил свое жабо.
   "Электродерево" неутомимо гремело и изгалялось. Идеологический отдел горкома ВЛКСМ почему-то на этот гам и грохот не реагировал. Реагировала публика на танцверанде. Она визжала, свистела и топала ногами. Репертуар у "Дерева" был, в основном, "боевой".
   В середине вечера опять появилась черная троица. Длинный негр сразу заприметил Татьяну. Но, увидев ее в окружении знакомых парней, на танец приглашать не решился. Танцевали с ней по очереди Петр, Эдуард и Геннадий. Когда Татьяна шла на танец с Петром, у него дрожали руки и ноги. И она это сразу почувствовала и ободряюще улыбнулась ему своей удивительной улыбкой.
   Во время танца они почти не разговаривали. Обменивались только отдельными репликами. Зато с Геннадием Татьяна болтала без умолку. Видно, нашлись общие художественные темы. У Петра тогда почему-то неприятно сосало в груди. Позже он осознал, что ревнует Татьяну к Геннадию. Особенно когда они стали встречаться наедине. Петр несколько раз видел их, гуляющих по запущенному "Комсомольскому парку". И он, как мальчишка, следил за ними, прячась за кустами. Ревность беспощадной пиявкой сосала душу. Он видел, как Геннадий обнимал Татьяну, как они целовались, прижавшись друг к другу.
   В это вечер он "провожал" их до самого дома. И это был дом Геннадия. Пара скрылась за дверьми, а Петр прижался спиной к забору. Сердце в груди тоскливо дергалось, и он никак не мог успокоить его.
   Темнота погружала его всё глубже в пучину тоски. Петр смотрел сквозь щели забора на тускло светящееся окно Геннадия, и воображение рисовало творящееся сейчас там. Какой-то неведомый порыв заставил Петра подтянуться на заборных досках. И через секунду-другую он оказался в палисаднике, прямо перед окном. И заглянул в него.
   Сквозь узкую щель в занавеске просматривалась комната Геннадия. Развешанные по стенам картины, мольберт, банка с кисточками. На диване сидела пара и взахлеб целовалась. Рука художника уже глубоко забралась под мини-юбку и елозила там. Татьяна обнимала его за шею... Петр пошарил рукой по земле возле подоконника. Ухватил половинку кирпича и, размахнувшись, швырнул его в окно. Стекло разлетелось с невероятно громким звоном и грохотом. Ревнивец перемахнул через забор и помчался к своему дому, на соседнюю улицу.
   Он стал избегать Геннадия, и тот, наверное, догадался, кто ему разгрохал окно. Но виду не показывал и при случайных встречах был доброжелателен, словно чувствовал за собой какую-то вину.
   Вину чувствовал за собой и Петр, но в разговоре с Геннадием никогда не упоминал Татьяну. Молчал о ней и Генка. Вместе их Петр больше не видел. По слухам, Татьяна находилась на сессии в областном центре. И внешне не было заметно, что Геннадий по ней сильно скучал. Как-то Петр заметил того, гуляющего в обнимку с какой-то полной девицей, Геннадий называл "мамой" за доброту и покладистый характер. Петр понял, что место Татьяны уже занято. И у него возникла надежда.
   В начале июля он шел под вечер по центральной улице. Шел безо всякой цели. Просто гулял. Лето в этом году стояло нежаркое, ароматно-головокружительно цвели липы и жасмин. На душе лежала тихая умиротворенность. Улица была полупустой и вымытой поливочной машиной. По обочинам еще текли маленькие ручейки. Их иногда разбивали в радужную пыль одинокие автомобили.
   На противоположном тротуаре Петр заметил знакомую фигуру. Девушка шла по мокрому асфальту босиком. Туфли-сабо она держала в руке.
   Когда они поравнялись, Татьяна его тоже узнала и приветливо улыбнулась. Петр перешел через дорогу.
   - привет, - сказал он и первым протянул руку.
   Татьяна вложила в нее свою ладонь. Они пошли в сторону реки, взявшись за руки, болтая обо всем, что приходило в голову. Спустились к речке, бродили вдоль нее, потом сидели на берегу, заросшем высокими цветущими травами, среди которых летали бабочки, пчелы и стрекозы. Наблюдали, как огромный красный солнечный диск медленно садится за горизонт.
   Когда совсем стемнело и стали донимать комары, они отправились обратно. По дороге Петр решился прочитать девушке свои стихи и так увлекся декламацией, что не заметил, как оказался возле дома Татьяны. Они еще почти час стояли возле калитки, пока на террасе не зажегся свет. Женский голос произнес:
   - Таня, пора домой. Уже поздно.
   - До завтра, - тихо проговорила Татьяна и вдруг чмокнула Петра в щеку. Скрылась за калиткой. Свет на террасе погас. Зато зажегся в ближайшем окне. На минуту стала заметна тень. Затем окно погрузилось во тьму. Петр постоял у калитки еще несколько минут и пошел к себе домой.
   Они встречались каждый день. Бродили по городу, по парку, купались в реке. Вечером ходили на танцы, но танцевали только под медленные "вещи", прижимаясь так близко, что у обоих захватывало дыхание от этой близости, которая вот-вот должна была найти естественной продолжение. Но пока что оба почему-то не решались на этот шаг. Особенно "тормозил" Петр. Он никак не мог вытравить из памяти подсмотренную в окне сцену между Татьяной и Геннадием. Тот приходил на танцы под руку со своей толстушкой "мамой". Снисходительно кивал Петру и Татьяне и больше не обращал на них внимания. Что привело к их разрыву, Петр не выяснял, а Татьяна с ним на эту тему не откровенничала.
   Ежедневные встречи продолжались уже больше трех недель. На одном из свиданий Татьяна между прочим сообщила, что ее мама вместе с младшим братом уехала почти на месяц к дальним родственникам. И она сейчас живет в доме одна. Петр намек понял.
   В это день они катались на лодке по реке. Татьяна сидела на корме, а Петр налегал на весла. Солнце стояло высоко. Припекало. Петр за своей нелегкой работой основательно вспотел. Он положил судно в дрейф, стащил футболку и, махнув рукой Татьяне, плюхнулся в воду. Девушка решила последовать его примеру и, оставшись в купальнике, нырнула следом. Но не рассчитала. Весло несильно, но точно ударило ее по голове. Девушка на несколько секунд потеряла сознание, но этого было достаточно, чтобы нахлебаться воды и пойти на дно. Речка в этом месте оказалась поросшей водорослями. В них очень легко запутаться. Хорошо, что Петр видел всё, что случилось с его подругой. И нырнул за ней, подхватил в глубине, вытащил на поверхность и, напрягая все силы, сумел перекинуть тяжелое тело девушки внутрь лодки, едва не перевернув ее. С трудом забрался сам и стал делать Татьяне искусственное дыхание, нажимая ладонями между полных едва прикрытых грудей. Изо рта Татьяны брызнула струйка воды. Бледное лицо стало розоветь. Она открыла глаза и закашлялась. Петр обнял девушку, приподняв ей голову, и принялся молча целовать мокрое холодное лицо со спутанными волосами. Кое-где в них вплелись зеленые липкие водоросли.
   Татьяна приходила в себя еще с полчаса, положив голову на колени Петру. В это время на западном горизонте стала наползать громадная фиолетовая туча, сверкающая молниями. Глухо и тревожно рокотали раскаты грома. Нужно было срочно возвращаться домой.
   Петр нажал на весла. Сдал на станции лодку и, осторожно придерживая Татьяну, поднялся с ней по тропинке к автобусной остановке.
   Автобуса не было с полчаса. В это время туча уже почти подползла к городу. Подул сильный порывистый ветер. В пыль упали первые крупные капли. И в это время из-за поворота выполз оранжевый "ЛиАЗ". Все стоящие на остановке бросились внутрь. Петр, как мог, оградил Татьяну и даже успел усадить ее на сидение возле окна. Девушка чувствовала себя еще неважно, но всё же пыталась несколько раз улыбнуться своему спасителю. Пока подъехали к ее дому, гроза уже бушевала вовсю. Ливень хлестал по дороге и тротуару длинными плетями. Гром надсадно ухал, словно большой барабан "Электродерева". Молнии сверкали короткими яростными вспышками электрогитар. Деревья возле дома качались под ураганным ветром, шумя мокрыми листьями, как микрофонные помехи. Гроза давала свой концерт.
   Татьяна и Петр, не успев выйти из автобуса, тут же промокли насквозь. Хорошо, что до дома было совсем близко. Вошли на веранду, оставив на полу две лужи.
   - Надо раздеться, - тихо сказала Татьяна и первой сняла с себя платье. Петр тоже скинул свою промокшую одежду.
   - Пойдем в ванную. Помоемся. - Татьяна открыла дверь, пропуская вперед Петра. На того напала какая-то робость. Он с трудом переступил борт ванной. Татьяна зашла следом, включила воду, зажгла газовую колонку. Теплые струи душа ударили по телу, постепенно согревая его. Татьяна стояла почти вплотную, и ее руки уже лежали на его плечах. Петр обнял девушку за талию. Татьяна прижалась к нему...
   Дальше всё происходило как во сне. Кружилась голова от поцелуев. Ее податливое тело, мокрые волосы... Нежный шепот... Пришел Петр в себя в постели. Татьяна спала рядом. За окном, шелестя по листьям деревьев, сыпал мелкий дождь. В комнате царил полумрак. По стенам были развешаны картины. Бабочки и цветы, цветы и бабочки. Очевидно, только их рисовала Татьяна. По картинам переливались блики...
   Они стали заниматься любовью каждый день и по несколько раз. В перерывах слушали музыку, лежа в постели. Потом обедали на веранде, гуляли, взявшись за руки, по скверу, расположенному через дорогу. Если, конечно, не было дождя. Но в этом августе дождь шел почти ежедневно. И время влюбленные проводили, в основном, в кровати. Иногда выходили "в свет", т.е. на танцплощадку. Геннадий Антипопов их демонстративно не замечал, танцуя со своей "мамой". Зато Эдуард Дворжецкий был общителен и весел. Своей девушки у него не было, и он принял сторону Петра и Татьяны. После танцев Эдуард провожал их иногда домой. Сидел с ними на веранде до позднего вечера за бутылкой-другой портвейна. Ему было комфортно. Он имел тонкую чувствительную душу, и гармоничные отношения влюбленных настраивали Эдуарда на философские размышления, которыми он иногда делился с Петром.
   Между тем, время приближалось к осени. Но дожди внезапно прекратились. Наступило мягкое предосеннее тепло. Петр и Татьяна всё чаще проводили время на свежем воздухе., в основном, у реки. Им было хорошо вдвоем. Особенно Петру. Он понял, что не на шутку влюбился. И даже стал подумывать о женитьбе. Ведь Татьяна была его фактической женой. И хотя им "стукнуло" по двадцать лет, но в таком возрасте уже кажется, что ты готов к семейной жизни. Татьяна познакомила Петра со своей матерью, учительницей начальных классов, когда та вернулась из гостей. Петр ей явно почему-то не понравился. Видно по всему, для своей дочери она искала совсем другую "партию". Говорила Наталья Ивановна с потенциальным зятем холодно и односложно. И наедине в доме оставаться им не позволяла. И бедным влюбленным пришлось перекочевать в беседку Петра, стоящую посреди сада. Петр оформил ее в "лучшем виде": оббил старыми одеялами, повесил дверь, поставил кровать. Самое место для занятий любовью. И они ею занимались каждый день. Весь август. До изнеможения...
   А потом наступил сентябрь. И Татьяна уехала в свое училище. И весь ее курс отправили на сельхозработы в колхоз. Петр затосковал. Он почти целый месяц ждал писем от Татьяны. А писем всё не было. И вот, наконец, в конце сентября она приехала. Узнав об этом, Петр прибежал в тот же вечер.
   Татьяна встретил его странно. Если не холодно, то откровенно прохладно. Поцелуй получился отчужденным. Петр это сразу почувствовал. И понял, что в колхозе произошли какие-то события. И он догадывался, какие...
   Татьяна стала держать его на расстоянии и уступила всего раза два, и то, когда Петр подлил ей лишку вина в стакан. Потом Татьяна тихо плакала в подушку, а душу парня сосала тоска. Он понимал, что ему найдена замена. И стал подозревать Геннадия. Но тот неотвязно "дружил" со своей "мамой" и притязаний на прошлые отношения с Татьяной, судя по всем, не имел.
   А Татьяна уехала на учебы в областной центр и Петру не писала и не звонила. А он невыносимо страдал. Он в одиночестве бродил по тем местам, где они гуляли вместе. Кленовые листья желтыми мертвыми ладонями сыпались ему под ноги в Комсомольском парке. Речка обдувала его холодной ветреной рябью. На душе у Петра было муторно. Чтобы заглушит эту муть, он почти ежедневно стал прикладываться к "Солнцедару". Это был дешевый крепкий винный суррогат бардово-кровавого цвета с резким малоприятным запахом. Но по мозгам он бил сильно, так что утром раскалывалась голова и путались мысли. Приходилось для восстановления мысленного процесса принимать стакан "разливухи", продававшейся в каждом продмаге. В этих процессах Петра частенько сопровождал Эдуард. Он сочувствовал бедному влюбленному и разделял его горе, помогая топить его в "Солнцедаре". Стояли пасмурные октябрьские дни. С неба сыпал мелкий осенний дождик.
   На свой день рождения Петр сумел "насосаться" "до чертиков". Эдуард ему в этом добросовестно помогал. Друзья, шатаясь, как два камыша под сильным ветром, поперлись на танцы, которые по случаю наступления холодов были перенесены с веранды в теплое помещение Дома культуры. "Электродерево" громыхало неутомимо. Полупьяная толпа тряслась, как зерно на электрической веялке. У Петра рябило в глазах и сильно кружилась голова. Он прислонился к влажной от конденсатора стене танцевального зала и стал осоловело осматривать толпу танцующих. Эдуард примостился рядом.
   Долгое время Петр совсем не различал лиц. Все они сливались в один безликий хоровод. Но потом вдруг одно из лиц проявилось четко и ясно. Это было лицо Татьяны. А рядом с ней стоял.. негр. Тот самый, длинный и нахальный. И он обнимал Татьяну за талию. И лучезарно улыбался.
   У Петра почернело в глазах. А когда прояснилось, ни негра, ни Татьяны на том месте не было. Может, пригрезилось спьяну? Но в такие виденья Петр не верил. Значит, Татьяна тоже его увидела, и они со своим "черным ухажером" сбежали с танцев. Ревность и злоба охватили Петра, и он, едва одевшись, выбежал из клубы. Эдуард так ничего и не понял.
   Петр, спотыкаясь, бежал по холодной осенней улице в сторону дома Татьяны. Подмерзший асфальт плыл перед глазами. Калитка была открыта. На веранде горел свет. Два силуэта виднелись на фоне светлых штор. Негр целовал Татьяну. Она обнимала его за шею.
   Петр остолбенел, глядя на это теневое зрелище. На кого она его променяла! Перед глазами промелькнуло их лето. И вот наступила "черная зима"...
   Он лихорадочно огляделся вокруг. Дорожка была выложена по краям белыми кирпичами. Петр обеими руками вытащил два кирпича. И, вложив всю злобу, ревность и отчаяние, швырнул их один за другим в ненавистные силуэты на веранде. Стекла разлетелись вместе с рамами. Свет на веранде погас. Там было тихо. И Петр, подождав немного, побрел домой. По дороге его вырвало...
  

Шестое.

   Черное море зеленоватой волной пенисто билось о прибрежную гальку возле ног. Виктор и Сергей только что выбрались из этой изумрудной стихии. Соленые капли стекали по их загорелым телам. Невысокая, но напористая волна разбивалась о галечный пляж золотистыми брызгами, а в сознании она еще подхватывала беззащитное тело, поднимала его на своем гребне и бросала вниз, стараясь перевернуть вверх ногами и утопить в своем водовороте.
   Но двое друзей с честью выбрались из этого рискованного плавания. Плавали они неплохо. Ныряли тоже. Теперь они отдыхали, стоя на берегу Крымского полуострова. За спиной возвышались поросшие соснами горы и две серые коробки номенклатурного дома отдыха "Крым". Дальше по горным улицам были разбросаны пятиэтажки поселка "Фрунзенский". Справа над бухтой нависала скалистая морда мыса "Аюдаг" "Медвежьей горы". За ней растекался в солнечном мареве Гурзуф, а дальше сверкала белыми домами Ялта.
   В Гурзуф друзья попали два дня назад, доехав на автобусе от Днепропетровска до Симферополя. Не побывать в недалеком оттуда Крыму они не могли. Каникулы приближались к концу, и два студента-путешественника наконец достигли своей мечты. Они добрались до моря. И оно шумно кипело вокруг.
   Стаи наглых чаек-попрошаек кружились над пляжем и скрипуче орали на разные голоса, пытаясь, должно быть, заглушить размеренный гул морского прибоя.
   В Гурзуфе двум приятелям показалось слишком шумно - не только от прибоя и чаек. "Захиппованная" джинсовая толпа, галдя, словно чайки, бродила по узким улочкам старинного татарского поселка с нависающими деревянными террасами, забитыми под завязку отдыхающими. Узкая набережная и такой же узкий песчаный пляж. И море, полное медуз, которые гадко жгли своими водянистыми колпаками щупальцами.
   Виктору в Гурзуфе не понравилось с первых минут. Он был противником подобной шумной экзотики и предпочитал отдыхать в тишине. Но в Гурзуфе их должны были встретить приятели-земляки. Но они куда-то запропастились. И, побродив пару часов по многолюдной набережной, приятели решили уехать на катере на другую сторону Аю-Дага.
   Вечерело. Катер, тарахтя, плыл вдоль берега по тихой волне. Чайки, галдя, летели рядом и ловили на лету лакомства от пассажиров.
   Аю-Даг наплывал по левому борту темной громадой. А за ним вдруг открылся уютный современный поселок городского типа с полупустым галечным пляжем. Как раз то, что нужно. Гурзуфе не понравилось с первых минут. . ила по узким улчкам старинного татарского поселка с нависающаясь перевернуть вверх но
   За время поездки из Днепропетровска в Симферополь и далее по маршруту оба приятеля изрядно притомились. И когда они высадились на причале поселка Фрунзенское, Виктор испытывал полусонное, томительное головокружение. Не лучше чувствовал себя, судя по всему, и Сергей. Нужно было срочно найти пристанище. Не ночевать же на пляже...
   Приятели поднялись по ступенькам к автостанции, где парковались автобусы из Алушты и Ялты. Площадка оказалась тоже полупустой. Ни одного автобуса. Две женщины стояли рядом с павильоном для пассажиров. Они предлагали квартиры отдыхающим. Но на целый месяц. А парни могли прожить только дней десять. Денег у них было в обрез, да и обратные билеты куплены заранее.
   - А вы сходите вон туда, - одна из женщин показала куда-то наверх, в горы. - Там тетя Валя живет. Она пускает хоть на неделю. - И назвала адрес.
   Пока добрались до пятиэтажки на самой последней, верхней улице, уже окончательно стемнело. И этаж в пятиэтажке тоже был пятый. Когда перед ними открылась дверь в квартиру, парни с трудом стояли на ногах и готовы были свалиться куда угодно, даже на пол в прихожей.
   Тетя Валя оказалась добродушной полненькой женщиной за сорок лет с приветливой улыбкой. И она предложила студентам раскладушки на широкой лоджии. О чем еще можно было мечтать?
   Эту ночь они спали, как убитые. А утром для них открылась панорама. Море внизу сверкало золотистыми солнечными искрами по аквамариновому зыбкому пространству. И сливалось на горизонте с высоким голубым небосводом в единое целое. Разделительную черту найти было почти невозможно.
   Вниз, словно ступеньки гигантской лестницы, спускались крыши "хрущевок" в зеленой окантовке деревьев. Горы по краям тоже обросли чем-то хвойным. Головокружительно пахло смолой и морской солью. Дышалось легко и радостно.
   Когда, наконец, оторвались от созерцания прибрежных и морских красот, решили подсчитать свои финансовые возможности. Те оказались невеликими - всего тридцать пять рублей на двоих. По три с половиной рублика на день пребывания в Крыму. Не густо, но при предельной экономии прожить можно - без курортных излишеств. Особенно это касалось вина, бочки с которым соблазнительно стояли накануне вечером почти по всему их подъему в горы, до дома тети Вали. Она разрешила им пить на кухне чай с сахаром. Потом они позавтракали в ближайшей столовой дешевой рисовой кашей и отправились вниз по петляющей улице на пляж. Он был, как и вечером, малолюдным, в отличие от недалекого гурзуфского, где "яблоку негде упасть". И это в разгар курортного сезона! Вот уж повезло - так повезло! Друзья купались в теплом бархатном море, ловили загар. Блаженствовали.
   И тут Виктор заприметил неподалеку девушку. Она сидела на одеяле, обхватив руками колени, и смотрела на море сквозь темные очки. Пристально и задумчиво. И она была необыкновенно хороша собой. Тонкий "греческий" профиль, стройные красивые ноги и руки. Небольшая, но, судя по всему, упругая грудь, светлые короткие волосы.
   Виктор так и обомлел, увидев эту девушку. Сразу захотелось подойти к ней и познакомиться. Он уже так и решил сделать, когда из моря вышла вторая девушка, немного похожая на первую, и улеглась рядом, обсыхая на легком ветру и солнце.
   Виктор переглянулся с Сергеем. Тот многозначительно кивнул головой, и друзья неспешной походкой приблизились к девушкам.
   - Как вода? - задал банальный вопрос Сергей, обращаясь ко второй купальщице. Та взглянула на парня снизу вверх и слегка улыбнулась.
   - Вода замечательная, - проговорила девушка, стряхивая непросохшие капли с руки.
   - А мы всё никак не решаемся искупаться, - сказал Виктор. И тут же пожалел о сказанном. Девушка в темных очках взглянула на него иронично:
   - Вы такой нерешительный? - насмешливо произнесла она, приподняв голову.
   - Да, знаете, очень боюсь воды, - Виктор настроился перейти на шутливый лад.
   - Воды боятся только бешеные собаки, - уже без улыбки сказала девушка. И окинула парня оценивающим взглядом. Потом добавила: - На бешеного пса вы не похожи.
   - Я пустынный бедуин, никогда не видавший моря, - вывернулся из неприятной ситуации Виктор.
   - Для этого вы слишком белокуры, - уже по-другому улыбнулась девушка.
   - Я был в детстве украден и увезен в племя. Совсем недавно сбежал. - Виктор понял, что напряжение снято.
   - Ну, что же, - сказала, поднимаясь, девушка. - Я, пожалуй, научу вас плавать.
   Она сняла темные очки и встала в полный рост. Ростом она была почти с Виктора. И фигура у нее оказалась отменной. Она, не оглядываясь, пошла к морю, слегка покачивая красивыми бедрами. Виктор догнал ее у самой воды. Он решил продолжить роль бедуина:
   - Как вас звать на помощь, если я сейчас пойду на дно?
   - Зовите меня Верой, - сказала девушка. - Вера вас спасет. Она хорошо плавает, - добавила она о себе в третьем лице.
   Они вместе вошли в теплую, ласковую воду и поплыли рядом брасом, рассекая ее прозрачную голубизну. Вера и в самом деле плавала очень хорошо, можно сказать даже, профессионально. Виктор отстал от нее метров на двадцать и, как он ни старался, догнать не мог. А Вера уплывала всё дальше в море, уже миновав буи.
   В открытом море Виктор плыть не собирался и, немного отдохнув на бело-красном "поплавке", повернул обратно. Вера вернулась через. Час. Она неспешно, устало вышла на берег и уселась рядом со своей сестрой Надеждой и двумя парнями.
   - С возвращением, - сказал Виктор. Он уже знал, что Вера - мастер спорта по плаванью, призер студенческой олимпиады. И, что самое удивительное, жили сестры в соседнем с родным городом Виктора и Сергея, до которого двадцать минут езды. И уезжали в родные края через пять дней. Это известие немного огорчило Виктора, да и Сергея, наверное, тоже. Видно, Надежда ему понравилась. Она была моложе Веры на два года. Но учились они в одном институте, в Москве - естественно, на разных курсах.
   Весь остаток дня молодые люди загорали, купались. Девчонки поделились с парнями своими бутербродами, что оказалось очень кстати. Вечером возвращались, уже сдружившись. Но Виктор только два раза докоснулся до руки Веры. Он ее еще почему-то побаивался, хотя она казалась хохотушкой, понимающей юмор. Надежда и Сергей уже держались за руки.
   Остановились возле бочки с вином. Виктор порылся в кармане, вытащил пятерку.
   - Угощаю, - сказал он по-барски вальяжно.
   Вино было кислым, наверняка разбавленным, но холодным, что удивительно. И оно мягко ударило в голову молодой четверке. Сразу наступила "расслабуха". Виктор осмелился и ухватил Веру за руку. Она не вырвалась. Так проводили девушек до самых ворот дома отдыха, где они занимали отдельную комнату. Возле ворот стояла строгая дама с красной повязкой на руке. Проскочить внутрь не представлялось возможным. И парни назначили девушкам свидания на 9 вечера. А в восемь с юга подул сильный ветер. Море вздыбилось и стало накатываться на берег высокими штормовыми волнами. Появилась громадная фиолетовая туча, сверкающая десятками молний и грохочущая громовыми раскатами.
   Дождь ливанул хлестко, и приятели еле успели затянуть лоджию брезентом, предназначенным именно для этого. Ливень бился в брезент с бессильной злобой. Гром грохал, отражаясь эхом в горах. Какое уж тут свидание...
   Тетя Валя позвала их ужинать. Удивительное гостеприимство! За столом рядом с тетей Валей сидел ее муж, дядя Коля, и их дочь - девушка лет пятнадцати, по имени Катя. Она была вся в маму - тоненькая и низкорослая. На столе стояла миска с котлетами, салат из помидоров с луком. Тетя Валя принесла из кухни кастрюлю с макаронами.
   - Угощайтесь, - сказал она, добродушно улыбнувшись. Это было пиршество богов. Дядя Коля за компанию разлил по стаканам двухлитровую бутыль сладкого крымского вина. Он работал водителем в санатории "Крым" и"захмелев, стал рассказывать гостям о нравах, царящих в среде номенклатурных отдыхающих. Нравы, по его рассказам, были еще те... Вспомнил он, как неподалеку отдыхал на своей даче министр обороны Гречко. Во время его купания по водной акватории стояли впритык сторожевые катера, а под водой шныряли аквалангисты. Самому министру стелили ковровую дорожку в самое море, чтобы он не повредил свои старческие ступни о прибрежную гальку.
   Гроза и шторм продолжались почти всю ночь. Виктор спал урывками, пробуждаясь после сильных громовых раскатов. Заснул глубоко только под утро. Проснулся часов в девять. Солнечные спица пронзились сквозь крошечные щели в брезенте и золотисто дрожали на кирпичной стене. Брезент уже стал нагреваться, создавая внутри лоджии "парниковый эффект".
   Виктор встал с раскладушки и отдернул темное покрывало. Солнечный поток и прохладный соленый морской воздух одновременно ринулись на него, ослепив глаза и закружив голову. Море еще не затихло после шторма и гнало на берег высокие искрящиеся волны. Пахло испаряющейся дождевой влагой, смешанной со смоляным и цветочным ароматом. Море шумело монотонно и призывно. Оно звало.
   Друзья поспешили на его зов. И бросились, словно одержимые, в его шумный волновой водоворот. Тот закружил их, поднимая на гребни и бросая в пучину. Но они, в конце концов, выбрались на сушу.
   И увидели своих подруг, стоящих неподалеку. Волосы и купальник Веры промокли. Наверняка она тоже только что из моря. Не упустила случая... Все, кажется, искренне обрадовались встрече. Девушки заулыбались своим кавалерам. Те ответили адекватно. День прошел в шутливых разговорах и в экстремальном купании в утихающем, но еще бурном море. Договорились о встрече после заката. На этот раз она состоялась у ворот дома отдыха. Парни скинулись на литр сухого вина, девчонки принесли виноград, персики и груши.
   Пошли на берег моря, под тень Аю-Дага. Море уже почти успокоилось и билось о гальку, тяжко вздыхая. Оно, видно, тоже устало бушевать. Из-за зыбкого призрачного горизонта показался желтый плод полной луны. Он выбирался из моря медленно, с трудом и наконец застыл на черном звездном небе золотистым мандарином, разлив свой "сок" длинной искрящейся дорожкой.
   В прибрежных кустах на разные лады стрекотали кузнечики и кобылки. Где-то далеко свистела то ли цикада, то ли ночная птица.
   Ребята расстелили на гальке заранее припасенную подстилку. Разлили вино по стаканам. Чокнулись, выпили. И почти тут же опьянели - или от вина, или от теплой крымской ночи. Сергей и Надежда принялись целоваться. Виктор и Вера сидели рядом, держались за руки и почему-то не решались взять пример с другой пары. Вернее, не решался Виктор. Он искоса поглядывал на Веру. Лицо девушки в желтоватом переливчатом свете выглядело каким-то неземным, инопланетным.
   Виктор наклонился к уху Веры и тихо прошептал:
   - Ты похожа на марсианку. Я у Бредбери читал: "Они были смуглолицы и золотоглазы".
   - Угадал, - ответила тоже шепотом Вера. - Меня так в институте и называют.
   И он чмокнул ее в щеку. Она не отстранилась и подставила губы... Когда поцелуй закончился, Вера, сверкнув золотистыми глазами предложила:
   - Давай искупаемся?
   - Только ты далеко не уплывай, - сказал Виктор и стал первым раздеваться. Вера быстро сбросила халатик, и они рука об руку вошли в пенистый темный прибой. Поплыли рядом по желтой лунной дорожке к рассыпанным вдалеке, словно зерна белого гороха, буям. Волны плавно и бережно поднимали плывущих на свои теплые хребты и опускали вниз, передавая эстафету друг другу.
   На это раз Вера не рвалась вперед, а спокойно плыла рядом с Виктором. Они благополучно достигли буйков. Уцепились за один из них, держась за металлический трос. Море качало их в своей вечной колыбели. Темный гористый берег был осыпан мелким бисером огней. Аю-Даг, выставив вперед свою хищную медвежью морду, словно бы плыл, увлекая за собой весь берег. Ощущение было настолько правдоподобным, что Виктору пришлось несколько раз мотнуть головой.
   - Поплыли назад, - предложил он. Вера молча кивнула. Они оторвались от буя и, подгоняемые волнами, отправились в обратный путь.
   Когда они вышли на берег, то подстилка оказалась пустой, и литровая банка из-под вина - тоже. В море никого видно не было, а в ближайших кустах, перекрывая шум прибоя, кто-то надрывно охал. Вера и Виктор понимающе переглянулись и уселись на подстилку. Девушка сама обняла парня за шею влажными и сильными руками. Соленые от морской воды губы целовали неумело, но сладостно. Волна желания покатилась по телу. Пара упала на подстилку. Началась суетливая возня, которая окончилась глубоким утробным вздохом Веры, ее глухим шепотом: "Нет, не надо", который Виктор воспринял как руководство к действию. И действие произошло. Короткое, всего на несколько минут, с финальным глубоким стоном девушки.
   Вера выбралась из-под Виктора и обнаженной бросилась в море. Поплыла брассом, рассекая лунную дорожку. Ее темная голова становилась всё меньше, пока не исчезла совсем в плавном колыхании ночных утихающих волн.
   Позади из кустов почти неслышно подошли Сергей и Надежда. Вид у них был смущенный. Но Виктор им ничего не сказал. Зачем и что?
   Они втроем уселись на подстилке и молча вглядывались в морской простор...
   Вера приплыла часа через полтора. Вышла из воды, нисколько не стесняясь парней. Присела рядом с Виктором. От нее пахло соленой влагой и какой-то отчужденностью. Дышала она сбивчато, устало. И почти сразу же засобиралась: оделась, встала, махнула рукой сестре. Парни свернули подстилку и поплелись позади. У ворот дома отдыха остановились. Надя поцеловала Сергея в губы, Вера подставила щеку.
   - До завтра, - проговорил Виктор. Вера неопределенно пожала плечами. Приподняла на прощанье руку. Девушки скрылись в дверях дома отдыха...
   Эту ночь Виктор сал еще хуже, чем предыдущую, хотя брезент на лоджии был отдернут, и свежий ароматный воздух предрасполагал к глубокому сну. Но его душа оставалась неспокойной. Виктора тревожила холодность Веры после того, что между ними произошло. Но он немного успокаивал себя, надеясь, что всё образуется само собой.
   Утром на прежнем месте девушки отсутствовали. Не появились они и днем. К вечеру Виктор и Сергей, обеспокоенные, отправились в дом отдыха. Может, их подруги заболели? С трудом пробравшись сквозь кордон в лице дамы с красной повязкой, они расспросили дежурную и выяснили, что девушки рано утром уехали из дома отдыха. Очевидно, домой.
   Виктора это сообщение очень удручило. Да, судя по всему, и Сергею было неприятно внезапное бегство его новой подруги. Парни скинулись из практически последних запасов и напились вдрызг сухого вина на лоджии. Закусывали они помидорами, которые Виктор накидал Сергею в форточку, когда зашел на кухню якобы "попить чайку" перед сном. На кухне стояли ящики с помидорами. Их привез домой дядя Коля. Предстояла осенняя засолка. Но примерно десятка четыре сочных помидоров перекочевали на лоджию. Во время передачи последней партии закуски в кухню заглянула тетя Валя. Она ничего не сказала, но на утро молча отдала жуликам их внесенные вперед деньги и, круто развернувшись, ушла к себе в комнату. Парни поняли, что их выгоняют. И, собрав пожитки, отправились на автостанцию. Им и самим захотелось уехать после внезапного отъезда девушек. В Симферополе они поменяли свои билеты на сегодняшний дневной автобусный рейс до Днепропетровска. Приехали туда поздно ночью. На окраине города у Сергея жила родная тетя. Но он ни разу не был у нее, и в темноте парни заблудились и не знали, куда идти. Они стояли на развилке трамвайных путей, возле автоматов с газированной водой. К автоматам спустя примерно полчаса подошли четверо молодых парней. Они, гогоча, принялись бить по стенкам автоматов ладонями. Вода лилась в банки из-под майонеза, стоящие вместо стаканов. Внешне ребята показались незлыми, и Виктор решил к ним обратиться...
   - Переночевать? - дружелюбно улыбнулся один из парней. - Та нет проблем. Здесь Трошки рядом гостиница мясокомбината. Мы можем проводить.
   И они пошли под конвоем куда-то вниз по тропинке, обросшей бурьяном. Виктор шел между двух парней и понимал, что в любой момент их с Сергеем могут избить и даже убить. Ведь на них дорогие джинсовые куртки, а в кармане у Виктора аж 50 рублей - весь их капитал. И за меньшие деньги "грохают".
   Но, на удивление, ничего такого не произошло. Они всей гурьбой остановились возле какой-то высокой каменной стены. Лунный свет проявил над воротами надпись "Гостиница".
   - Теть Маш! - застучал в окошко один из парней. - Открывай! Постояльцев привел.
   Минуты через две заскрипели засовы. Дверь открылась. Показалась заспанная физиономия тетьмаши.
   - По рублю за ночь, - проговорила она.
   Постояльцы вошли под своды гостиницы. Тетя Маша провела их в спальный корпус. Там, в полутьме, двумя длинными рядами стояли раскладушки. Почти все они были пусты. Лишь в дальнем углу кто-то со свистом, заливисто храпел.
   Друзья в изнеможении повалились на свои скрипучие ложа. И почти тут же заснули беспробудно. Проснулись часов в девять. Выбрались наружу. Мясокомбинат был окружен высокой кирпичной стеной с колючей проволокой и напоминал тюрьму. А дом тети Сергея находился всего в ста шагах от трамвайного кольца. Еще в тридцати шагах раскинулся Днепр. Тетя встретила друзей приветливо и разрешила пожить с недельку. Ее муж держал на пристани моторную лодку, и на второй день проживания, в воскресенье, взял парней с собой на прогулку по Днепру.
   Виктор сидел на носу лодки. Мелкие брызги били ему в лицо. Лодка неслась по днепровским лиманам, поросшим камышом и осотом. Из них взлетали потревоженные дикие утки. Солнце бликами сверкало на прозрачной водяной глади. Моторка резала ее своим железным носом. На душе было светло и радостно...
   Через пять дней они на поезде уехали в свои Российские края. До начала учебы оставалась еще неделя, и друзья решили посетить своих черноморских подруг, благо Сергей успел узнать у Надежды адрес. Через день после приезда в родной город приятели отправились в соседний. Тихую улицу, обросшую старыми липами, они нашли довольно быстро. Быстро отыскался и деревянный дом с палисадником, в котором росли разноцветные астры.
   Дверь им открыла высокая полная старуха. Позади нее выглядывал маленький седой старичок. Как оказалось, они были родителями Веры и Надежды. Старуха-мать большую часть жизни провела в монастыре и ушла в мир только в 50 лет. Вышла замуж за вдовца и уже в довольно преклонном возрасте родила подряд двух дочерей. Хотела еще и третью, но не удалось: детородные способности ее завершились.
   Все эти подробности друзья узнали у престарелой матери, тети Софьи, пока ждали возвращения сестер. Они еще с утра ушли куда-то в центр города, по магазинам. Их пришлось ждать до вечера. И вот наконец скрипнула калитка. Первой появилась Надежда. Вера шла следом.
   Вера, увидев Виктора, удивленно подняла брови. А Надя явно обрадовалась появлению Сергея. Они чуть не обнялись, и только присутствие родителей сдержало их порыв.
   - Какими судьбами? - спросила Вера и слегка покраснела, когда простодушные родители пригласили гостей в дом. Обстановка там оказалась незамысловатой и советски-спартанской. Лишь только комната сестер отличалась добротностью и вкусом. Две-три репродукции картин Ван-Гога, письменный стол и книжный шкаф. Шелковые шторы на маленьком окошке и две аккуратные кровати со стоячими подушками. Рядом тоже два стула, две тумбочки, коврики под кроватями. В промежутке, на стене у кровати Веры, ее несколько фотографий в период соревнований по плаванью.
   Приятели привезли с собой две бутылки вина и кулек конфет. После выпитого все охмелели и принялись дружно целоваться.
   - Почему ты уехала? - спросил Виктор между поцелуями.
   - Боялась в тебя влюбиться, - прошептала Вера, расстегивая кофточку. Ее полгая грудь затрепетала под рукой Виктора. Надя и Сергей уже опрокинулись на кровать и возились там, крепко обнявшись. Вторая пара последовала их примеру.
   - Девочки, не сметь! - вдруг раздался за спиной громкий женский голос.
   Вера и Надя, как от удара, дружно вскочили с кроватей, оттолкнув своих ухажеров.
   - Только после венчанья! - строго произнесла мать за стенкой.
   Девушки уселись на своих кроватях, словно глиняные истуканы. Видно, матери они очень боялись. Только как она их отпустила в Крым?
   Парни некоторое время сидели рядом. Потом засобирались домой.
   - Мы вас проводим, - решительно сказала Вера. Надя ее поддержала.
   Вчетвером они вышли из дома и пешком направились к автовокзалу. Не успели они пройти и двух кварталов, как их обогнали новенькие "Жигули". Раздался скрип тормозов. Машина дала задний ход. Левая передняя дверь открылась, и из нее высунулась физиономия старого знакомого Виктора, "Мурлохи", которого на самом деле звали Искандер Мурлошнев. Был он музыкальным барыгой. Торговал и менялся фирменными дисками. Имел крутую аппаратуру. И выглядел, как прямой потомок Чингис-хана: скуластое круглое лицо с раскосыми глазами, в которых таилась злоба, хитрость и похоть. Ни одной женщины он не пропускал и любил похвастаться своими мужскими подвигами. Виктор его недолюбливал, но "Мурлоха" делал вид, что дружески к нему расположен. Приглашал послушать музыкальные новинки к себе на "чердак" старого дома, переделанный под жилую комнату. Записывал бесплатно понравившиеся Виктору альбомы.
   Совсем недавно он купил себе "Жигуленок" и сейчас очень "вовремя" оказался в соседнем городе. Мурлоха радостно улыбнулся:
   - Какая встреча! Куда держим путь? Могу подкинуть, - и выскочил из машины. Был он коренаст и кривоног, но притворялся галантным кавалером. Он протянул свою волосатую ручонку Вере, приглашая ее на переднее сиденье. И Вера забралась в автомобиль и печально уставилась на Виктора. Тому ничего не оставалось, как залезть на заднее вместе с Сергеем и Надей.
   Мурлоха врезал "по газам". Всю дорогу он балагурил и острил пошло, с "азиатским юмором". И Вера улыбалась его шуточкам. Виктора эта улыбка неприятно удивила.
   - Приглашаю заехать на часок ко мне, - предложил в конце недолгого пути Мурлоха. И Вера кивнула ему головой. Остановились возле покосившейся "юрты". По грязным скрипучим ступеням поднялись на чердак. Мурлоха приспособил его под свое жилье. По стенкам висели плакаты рок-звезд. На столе стояли стопки виниловых дисков, на полках - ряды кассет-бобин с записями. В центре возвышался магнитофон "Сони" последней модели и проигрыватель той же фирмы.
   Виктор заметил, как у Веры загорелись глаза при виде этого богатства.
   Все уселись на диван за круглый пластмассовый столик. Мурлоха из шкафа-бара достал бутылку дорогого коньяка и четыре бокала. Разлил коньяк, вытащил из стопки какой-то диск, установил его на проигрыватель, и группа "ЭЛО" мягко разлила свои композиции по чердачному закутку. Замигала над диваном светомузыка рядами разноцветных лампочек. Коньяк ударил в голову мягко и вкрадчиво, как музыка "ЭЛО". Мурлоха сидел рядом с Верой и уже лапал ее за колено. И Вера не вырывалась из его волосатых лап.
   Виктор вскочил со своего места.
   - Нам пора! - вызывающе сказал он.
   - Ну давай еще немного посидим, - Вера наконец высвободилась из лап Мурлохи.
   Сергей и Надя тоже поднялись. Пришлось и Вере встать.
   - Я вас подвезу, - Мурлоха "вырубил" свою аппаратуру. Всю дорогу до соседнего города он что-то шептал Вере на ухо. А та слушала его и улыбалась. Уже зашло солнце. Остановились возле домика сестер. Мурлоха на прощание галантно поцеловал Вере руку.
   - Пока, - махнула она Виктору. Сергей и Надя поцеловались.
   Назад ехали молча. Уже окончательно стемнело. Мурлоха включил фары. Виктора сосала тоска. Он понял, что потерял Веру, в которую уже был влюблен. Так, собственно, и произошло. С того вечера Вера исчезла из его жизни, хотя он был "в курсе дел". Сергей и Надя по-прежнему встречались, и отношения у них становились всё серьезней.
   Сергей с грустной миной на лице рассказал, что Мурлоха повадился каждый день поджидать Веру неподалеку о дому на своей "тачке". Они уезжали на целый день куда-то и возвращались далеко за полночь. Мурлоха подвозил Сергея домой и во время поездки открытым текстом рассказывал во всех подробностях его связи с Верой. Это он делал с явным намеком на передачу Виктору. А у того болела душа.
   Как и следовало ожидать, Мурлоха Веру бросил. Она уехала в Москву, а через девять месяцев разродилась от бремени мальчиком. Виктора мучили сомнения: а вдруг это его сын?
   А еще через девять месяцев, в октябре, Сергей пригласил Виктора на венчанье и свадьбу с Надей. На венчанье Виктор появиться не успел, а вот на регистрацию в ЗАГСе пришел вовремя. И сразу увидел в компании родных, друзей и знакомых Веру. Она пополнела и похорошела. И у нее на руках сидел полугодовалый малыш. Сидел, повернувшись лицом к матери. Когда началась церемония бракосочетания, мальчик повернулся. И Виктор увидел раскосый взгляд на круглолицей голове.
  

Седьмое.

   До Нового года оставалось еще часа два. Но стол уже был накрыт. Он ломился от изобилия блюд и напитков. Хозяйка и две ее дочери хлопотали на кухне. А отец семейства сидел на диване в окружении своих потенциальных зятьев. Один из них был полным и с виду очень добродушным. Он предназначался младшей. Второй был немного постарше, с удлиненным сухощавым лицом и серыми внимательными глазами, на которые со лба падала светлая косая челка. Все трое тянули из узких бокалов зеленый ликер "Шартрез". Рядом с початой бутылкой на журнальном столике стояла ваза с фруктами, что в другой обстановке было бы очень удивительно. Фрукты среди зимы? Но в доме хозяина семейства свежим фруктам ни зимой, ни летом не удивлялись. Иван Алексеевич Колбаскин служил заведующим овощной базой ОРСа, и фрукты, так же, как и овощи, в семействе не переводились. И другие дефицитные продукты тоже.
   Иван Алексеевич был похож на министра. Седые, аккуратно зачесанные волосы с ровным пробором. Серый дорогой пиджак в мелкую елочку, светлая крахмальная сорочка, модный галстук. Он курил сигареты "Винстон", стряхивая пепел в позолоченную пепельницу. Нежная зелень ликера преломлялась в хрустальных гранях бокалов. Ликер ароматно пах мятой и лимоном. И слегка пьянил.
   Дмитрий был приглашен на новогоднее семейное торжество уже в качестве жениха старшей дочери, Натальи. Младшая, Галина, познакомила родителей со своим "мальчиком" Женей, которого она ласково называла "слоненком" за добродушие нрава и большой мясистый нос, нависающий на полные чувственные губы. Галина с умилением делала этому носу "легкую сливу", теребя его пальцами. Женя похрюкивал от удовольствия. С первого взгляда чувствовалась общая гармония более молодой четы.
   У Дмитрия и Натальи всё складывалось тоже радужно. Они познакомились в школе-интернате в самом начале учебного года. Молодые учителя. Физкультурник и преподавательница немецкого языка. До того Дмитрий работал тренером по легкой атлетике в детско-юношеской спортивной школе. Имел первый разряд по футболу и стрельбе. Но футбол в спортивной школе не культивировался. Пришлось Дмитрию переквалифицироваться в легкие атлеты. Но его ребята всё равно играли на тренировках в футбол. Была даже создана детская команда "Титан", и легкоатлеты на равных боролись с футболистами клуба "Мечта", которых тренировал "профи" Геннадий Горячевский. Но Дмитрий от него не отставал, и борьба двух "титанов" привлекали внимание даже областной прессы.
   На эту "самодеятельность" своего тренера благодушно смотрел "сквозь пальцы" директор спортшколы. Иван Иванович Кукушкин - в прошлом сам футбольный тренер-профессионал. Он понимал порывы своего молодого подчиненного. Их роднила футбольная солидарность. Дмитрий два года играл за областной клуб "Металлург" и был списан на пике карьеры, заразившись на весенних сборах в Абхазии желтухой. Полсезона проиграл на "автопилоте" со спазматическими приступами боли в печени. А когда зараза была обнаружена, его отправили лечиться в областную больницу, а из команды отчислили за профнепригодность.
   По весне Дмитрий получил повестку из военкомата. Он предоставил справку в медкомиссию о своей болезни, но комиссия отправила его в местную больницу на медосмотр.
   Накануне первого мая Дмитрий сбежал из больницы. А вернувшись через три дня, получил нагоняй от заведующей терапевтическим отделением.
   - Вы в армию собрались, молодой человек, или на гулянку, - строго произнесла она. И в заключении написала: "Годен к строевой службе".
   Так Дмитрий через месяц оказался в "учебке" на Дальнем Востоке, неподалеку от Благовещенска. Обстановка там была очень напряженной. Китайцы рвались в бой для захвата сопредельных русских территорий. В "учебке" не было покоя даже ночью. Полуночные подъемы, маршировки по плацу и многокилометровые марш-броски. Во время второго такого "броска" Дмитрия схватил спазм печени. Он потерял сознание и очнулся только в госпитале в Благовещенске. Его еле-еле спасли.
   - Кто же вас в армию взял? - покачал головой главврач.
   Через три месяца Дмитрий вернулся в родной город с "белым билетом". И Иван Иванович взял его милостиво на тренерскую работу к себе в школу. Четыре года Дмитрий верой и правдой повышал спортивные достижения. На пятый ему предложили работу по совместительству в школе-интернате. Директор интерната казался благодушным толстяком. Он постоянно пил из стакана с подстаканником какую-то серую бурду, называемую им "кофе". Освободилось полставки второго физрука, и с нового учебного года Дмитрий занял эти полставки по совместительству.
   Первым физруком был некий Владимир Иванович - крепыш, ходивший всё время в трикотажном спортивном костюме и лыжных ботинках. Дмитрий поначалу не понимал, зачем Володе в сентябре лыжные ботинки. Но когда сам построил пятиклассников, чтобы вывести их на урок во двор, очень пожалел, что обут он был в кеды. Интернатовцы разбежались по саду, как тараканы, стоило только вывести их первые ряды за пределы здания.
   Через две минуты рядом с Дмитрием стояли шесть последних, которые с криком: "Мы их найдем!" - исчезли в кустах. Сверху за этим бегством наблюдал толстяк-директор, который потом сделал вывод, что новый физкультурник "не владеет методикой преподавания предмета". "Гнать таких надо" - записал он в своей тетради.
   Владимир Иванович вел себя с "интер-детишками" совершенно по-иному. Он не водил их во двор, а пинками загонял в спортивный зал. Запирал его на ключ и устраивал экзекуцию. Лыжные ботинки играли в ней главенствующую роль. И его боялись и уважали.
   С Натальей Дмитрий познакомился на первом педсовете. У нее была стройная фигура, красивые ноги и хоть некрасивое, но милое лицо. Она казалась очень серьезной, но когда после педсовета Дмитрий, протянув ей руку, представился, она улыбнулась ему искренне, без жеманства.
   Он стал провожать ее после работы до самой пятиэтажки, где она жила вместе с родителями. Младшая сестра, Галина, училась в пединституте на факультете математики и физики. Мать сестер трудилась медсестрой, а отец занимал престижную должность заведующего овощной базой. Короче говоря, он "сидел на дефиците". В магазинах тогда было "шаром покати", а у Ивана Алексеевича ломились "закрома". Торговый работник - что еще скажешь!
   Дмитрий почему-то сразу не понравился родителям Натальи. Особенно матери - женщине с претензиями на советский аристократизм. Как она его понимала. Виктория Борисовна, покуривая длинную сигарету в мундштуке, высокомерно приподняв тонкую бровь, разъясняла Дмитрию "сущность жития".
   - На работе нужно гореть, - сквозь зубы вещала она, - отдаваться ей без остатка. Так делаем я и мой муж, Иван Алексеевич. Так я учу жить своих дочерей. Вы же, молодой человек, как я вижу, к работе относитесь легкомысленно. Она для вас нечто второстепенное. И если у вас серьезные намерения к Наташе, я опасаюсь вам доверить ее судьбу. Вы можете затянуть ее в свои сети наплевательского отношения к работе. Потом, вы пишете какие-то безыдейные стишки. Это тоже меня сильно настораживает. Литература - партийка. Вы об этом наверняка знаете. И если вы в своих, с позволения сказать, произведениях не вдохновлены коммунистическими идеалами, то вы, простите, работаете на нашего идеологического врага. А тут компромисса нет.
   Дмитрию от таких нотаций было муторно. Коммунистические идеалы отвергались им уже достаточно давно. Слом идеалов произошел после захвата Чехословакии. И карточный домик идеологических штампов рухнул очень быстро. Дмитрий едва увернулся от его обломков, которые обрушились на него после того, как "органы" каким-то известным образом узнали о спектакле "Тени исчезают в вечном зове", который Дмитрий вместе со своим другом Альфонсом записали на магнитофон во время их очередного застолья. Это была абсолютная импровизация. Друзья сочиняли реплики героев, Фомы и Еремы, по ходу промотки ленты. И получилась довольно смешная пародия на известные солдатские фильмы, в которых участвовали вожди мировой революции - Тюленин и Дристалин и их сподвижники. Главные герои, рабочий и крестьянин Фома и Ерема, под действием большевистских агитаторов вступают в партию, попадают на каторгу, бегут с нее, воют на фронте в Мировую войну, участвуют в революции, в коллективизации, сидят в лагере, сражаются в штрафбате с немцами, потом снова сидят в лагере, а затем, после освобождения, погибают, спасая колхозное добро от вора-председателя и его банды. Типичный жизненный путь многих простых коммунистов того времени.
   Подход к теме у авторов ауди-спектакля был гротесковым и издевательски-ироничным. И чтобы не смеяться вдвоем над собственным остроумием, они прокрутили кассету нескольким приятелям. И кто-то из них "настучал" в "контору".
   В один из ноябрьских дней Иван Иванович Кукушкин позвал Дмитрия к себе в кабинет и, сосредоточенно глядя на поверхность стола, велел тренеру к 9 часам утра следующего дня составить списки учащихся его групп. Дмитрия это распоряжение привело в недоумение. Зачем Ивану Ивановичу списки его пацанов? Они уже давно записаны в журнал. Что-то было тут не так. Но Дмитрий всё же дисциплинированно явился в маленькое здание спортшколы, расположенное впритык к Дому культуры, в небольшом городском сквере. Преподавательская была пуста, и тренер только-только вывел на листке несколько фамилий, как в дверях появился молодой человек в дорогой норковой шапке и строгом черном пальто. В руках он держал тоже черную кожаную папку.
   - Вы Дмитрий Петрович? - утвердительно спросил он.
   Дмитрий кивнул головой.
   - Я уполномоченный комитете госбезопасности, лейтенант Сидоров Валерий Эдмундович, - и перед глазами развернулась красная "корочка". - У нас к вам несколько вопросов. Прошу пройти со мной.
   Дмитрий встал и последовал за комитетчиком. Иван Иванович грустно наблюдал за этим шествием из своего кабинета напротив. У дверей Клуба стояла черная "Волга". За рулем сидел водитель, весь в черном. Видно, черный цвет у них был главным. Проехали проулок и выкатили на центральную площадь, к зданию исполкома. Статуя вождя, стоящая в центре площади, сурово поглядела на задержанного. Вошли внутрь, приблизились к двери с черной шестеркой. Валерий Петрович постучал и, не дождавшись ответа, подтолкнул Дмитрия впереди себя в полураскрытую дверь. За столом сидел мужчина лет сорока, тоже в черном костюме и тяжелых роговых очках на носу.
   - Проходите, садитесь, - сказал он, приподняв тяжелый взгляд из-под очков. Дмитрий сел на стул, стоящий по другую сторону стола. На душе у него было муторно.
   - Вы, Дмитрий Петрович, оказывается, не только спортсмен и поэт, но и сказочник, - произнес очкарик.
   Дмитрий недоуменно приподнял брови. Он еще не сообразил, куда клонит комитетчик.
   - Не понимаете? - удивленно проговорил тот. - А какую это вы сказку сочинили и записали на магнитофон? Что это за персонажи, говорящие подставным голосом и с грузинским акцентом? Вы что, Дмитрий Петрович, шутить изволите над святыми образами?! За такие шутки вас могут упечь лет на семь с конфискацией имущества. Этот желаете?
   Дмитрий молчал, ничего не отвечая. Он не хотел вступать в спор. Разве чего докажешь? Только себе навредишь. Лучше уж помалкивать.
   - Хорошо, что вы еще не занялись распространением вашего гнусного пасквиля. И мы вас на первый раз предупреждаем: уничтожьте кассету! Но если мы узнаем, что вы не вняли нашей беседе и продолжаете чернить светлую историю страны, тогда пеняйте на себя! Вы всё поняли, Дмитрий Петрович?
   Дмитрий молча кивнул головой. Сидоров проводил его до выхода их исполкома.
   - Уничтожить кассету сегодня же, - посоветовал он ему "по-дружески". Дмитрий, естественно, всю запись стер. О чем потом очень пожалел. Но тогда он не на шутку испугался за последствия своих шуток...
   ...За час до полуночи всё семейство уселось за стол проводить старый год. Речь держал глава. Он поднял хрустальную рюмку с коньяком и задумчиво сказал:
   - Мы провожаем старый год с грустью и радостью одновременно. Каким он был для нас - хорошим или плохим? Скорее первое. Нам из года в год живется лучше и спокойнее. И всё это благодаря мудрой руководящей роли нашей компартии и ее генерального секретаря Леонида Ильича Брежнева. Мы провожаем ушедший год, полный свершений и открытий. Он дал нам имена передовиков пятилетки и новых космонавтов. Это был славный год. Проводим его стоя.
   Все поднялись и чокнулись. Наташа счастливо улыбнулась Дмитрию. Он ответил ей тоже улыбкой. Вчера они подали заявление в ЗАГС. Бабушка, мать Виктории Борисовны, благословила их иконой Николая Чудотворца. Всё складывалось хорошо. Даже слишком.
   Крабы, креветки, красная икра, балык, сервелат, грибы, лапки индейки, заливной поросенок и изобилие фруктов и овощей ждали на праздничном столе своего уничтожения. И час пробил. Куранты пробили двенадцать раз. Дорогой Леонид Ильич прошамкал свое поздравление советскому народу. Все приступили к трапезе, выпив по бокалу дорогого шампанского. После третьей рюмки Дмитрий и Женя сдружились навек. Женька и в самом деле был славным парнем, простым и открытым. Так, во всяком случае, показалось Дмитрию. Он говорил ему "брат" и дружески хлопал по спине пухлой тяжелой рукой. Галину он, видно, искренне любил и мечтал о семейной жизни, хотя был ему всего двадцать один год...
   ... Танцевали попарно под "Голубой огонек" на небольшом свободном пространстве неподалеку от телевизора "Рубин". Наташа прижималась к Дмитрию всем телом, возбуждая его. Алкоголь обострил половое чувство, и Дмитрий уже почти не сдерживал себя. Но Виктория Борисовна строго поглядывала из-за стола, и жених с невестой, чувствуя спиной этот взгляд, старались не проявлять своих чувств слишком бурно. Хотя у обоих на уме было одно и то же. Им очень хотелось уединения.
   Часа в два ночи родители, видно, сообразили и решили продолжить встречу Нового года у своих друзей - соседей по лестничной клетке. Когда они удалились, обе парочки разбежались по разным комнатам.
   Наташа, жарко целуя Дмитрия, упала с ним на свою кровать. Парень уже не контролировал себя. Страсть поглотила его целиком. Он опомнился только от сладкого стона Наташи. Но процесс уже вступил в свою кульминацию, и голова закружилась вновь... Потом они крепко заснули и проснулись только часов в десять утра. Пасмурное зимнее утро тускло светило в окно.
   Вставали на завтрак, словно с супружеского ложа. Наташа, целуя Дмитрия, смущенно-счастливо опускала веки. За утренним столом сидели рядом, держась за руки. Вечное таинство первого любовного соития делало их похожими на заговорщиков, совершивших на кого-то покушение. И все окружавшие хоть и наверняка знают о нем, но почему-то не могут их уличить. Виктория Борисовна осуждающе поглядывала из-за стола на свою дочь. Иван Алексеевич хмурил седые брови. Завтракали молча. Только в конце завтрака Женя начал рассказывать какой-то анекдот, но Галина ущипнула его несильно за локоть, и рассказчик замолк, не закончив.
   Дмитрий отправился домой, пообещав вернуться вечером. Они с Наташей крепко поцеловались на пороге, и он шел по бело-серой снежной дороге со смешанным чувством в душе. Был ли он счастлив после ночной близости с Наташей? Вроде бы, да. Хотя это значимое событие он помнил смутно, сквозь пелену опьянения. Но, с другой стороны, что-то тяготило Дмитрия. Может, отношения с будущей тещей? А может, еще нечто, пока неведомое, грузило сердце? Он шел домой и не мог осознать, что тревожит его, что не дает ему легко дышать новогодним морозным воздухом.
   Через две недели он об этом узнал. В канун наступления Старого нового года. Дмитрий пришел в "дом" Колбаскиных. Дверь ему открыла Наташа и вместо того, чтобы поцеловать его на пороге, молча повернувшись, скрылась у себя в комнате. Дмитрий, недоумевая, последовал за ней. Наташа уже сидела в кресле, зажав ладони коленями, и сосредоточенно смотрела в пол. На глазах ее висели слезы.
   - Что случилось? - спросил встревоженно Дмитрий.
   Наташа подняла взгляд - отчужденный и влажный от слез, и, с трудом разжав губы, произнесла:
   - Я не выйду за тебя замуж... Никогда...
   Дмитрия бросило в жар.
   - Почему? - пробормотал он. Ведь накануне весь вечер они провели вместе. Даже целый час в постели.
   - Ты не такой, как я думала! - с отчаянием в голосе воскликнула Наташа и заплакала, прикрыв руками лицо.
   - Какой - не такой? - недоуменно проговорил Дмитрий. Он ничего не понимал. Всё изменилось за одни сутки.
   - Уходи, - тихо сказала Наташа и разревелась не на шутку. Дмитрий бросился к ней и принялся гладить по волосам, целуя в мокрые от слез глаза.
   - Не надо, не надо, - шептала Наташа. - Нам нельзя больше встречаться... - заливалась слезами девушка.
   - Да что же произошло? - у Дмитрия тряслись руки.
   - Ты не любишь нашу Родину! - воскликнула Наталья. И добавила полуобморочно, но убежденно: - Ты враг!
   И только тут Дмитрий сообразил. Он понял всё.
   - Да что мы, при Сталине живем? - зло сказал он.
   - А чем тебе плох Сталин? - взвизгнула Наталья.
   - Он людей невинных сажал и убивал, - уже холодея в душе, произнес Дмитрий и добавил: - Миллионами!
   - Всех, кто против Советской власти шел, - у Натальи вдруг просохли слезы. - Врагов народа!
   - Да то время уже давно прошло! - выдыхнул с трудом Дмитрий.
   - А враги остались! - выкрикнула Наталья. - И ты - один из них!
   - Кто тебе это всё наплел? - горько проговорил Дмитрий, уже ясно понимая, кто...
   - Папу в горком вызывали, - снова заплакала Наташа. - Сказали, что ты антисоветчик, и если он не хочет крупных неприятностей по партийной линии, мы должны с тобой расстаться.
   - И ты этого хочешь? - спросил Дмитрий, глядя прямо ей в глаза, полные слез.
   - Нет, нет! - заревела девушка в голос. - Но папу выгонят с работы! Что же делать?
   - Я тебя не неволю, - сказал Дмитрий, поднимаясь. - Тебе решать. Если хочешь, можем жить без росписи. Думай, - и, повернувшись, вышел за дверь. Несколько минут ждал у порога. Но Наташа не вышла из комнаты. Зато из гостиной выглянула Виктория Борисовна. Сделав фальшиво-недоуменные глаза, она нарочито громко спросила:
   - Ты уже уходишь, Дима?
   - Да, - проговорил Дмитрий. - И вряд ли вернусь.

Восьмое.

   Сашка Колесник был другом Дмитрия и его соседом через улицу-дорогу. Дмитрий родился года на три раньше Сашки, который был третьим сыном в семье Колесников. Двое старших братьев, Юрий и Геннадий, свысока поглядывали на Сашку и обзывали его Шуркой. Младший, коля, еще не достиг сознательного возраста и не мог стать на сторону Сашки. И, возможно, потому он подружился с Димой, как только переехал в соседний дом. В детских мальчишеских играх в войну Сашка был верным "немецким псом" Дмитрия, взявшего на себя роль "немца". Остальная братия фашистами служить не хотела из патриотических соображений. Во время военных баталий "наши" прятались в кустах лесопосадки, ощетинившись деревянными ППШ и "Максимами". А Дмитрий, держа на поводке Сашку, наступал на них в одиночку парадным шагом. На голове у "фашиста" красовалась черная немецкая каска, сделанная им собственноручно из папье-маше. В руках он держал "настоящий" деревянный МП-39, выкрашенный в черный цвет акварельной краской. На левом рукаве темно-синего школьного пиджака мундира виднелась красная повязка дежурного по классу с белым кругом и паучьей свастикой в центре. Пес-Сашка, стоя на четвереньках, заливисто лаял и рычал. "Фашист" Дмитрий падал под меткими выстрелами "наших", но тут же вставал и продолжал наступление. В конце боя он, как правило, захватывал в плен всех "наших". Вел их под конвоем и лаем Сашки к забору. И расстреливал из своего "настоящего" МП-39 короткими очередями. "Наши" валились на траву, дрыгая руками и ногами. А "фашист" добивал их из "Вальтера", вытащенного из-за школьного ремня с пряжкой.
   Когда Сашка подрос, он обнаружил в себе тягу к художественному творчеству. Картины, нарисованные им, украшали комнату Дмитрия. Рисовал художник в сю-реалистическом стиле, подражая Сальвадору Дали. Копию его картины "Распятие Христа" Александр подарил Дмитрию. И тот повесил ее на видном месте. Но его отец в отсутствие сына разорвал и сжег все полотна Шурика, чем вызвал ответную реакцию сына. Дмитрий спалил полные собрания сочинений Ленина и Сталина, расколотил молотком их бюсты, стоявшие на серванте в гостиной дома.
   Отец свалился с инфарктом, проклиная своего "выродка". И еле выжил. Его спасла операция по вживлению сердечного стимулятора, сделанная "по блату" в медуправлении Столицы. Вернувшись домой, отец перестал общаться с сыном. Он возненавидел его, обвиняя во всех своих бедах со здоровьем. В семье воцарилась тягостная атмосфера.
   Дмитрий и Сашка до позднего вечера пропадали на футбольном поле стадиона. Кроме художественного таланта, в Шурике оказался талант вратарский. Он обладал обезьяньей хваткой и прыгучестью. И стал тренироваться вместе с воспитанниками Дмитрия, легкоатлетами-футболистами, после возвращения Дмитрия из армейских дальневосточных краев. Оба они были приняты в команду "Авангард-2", выступающую на первенстве города. Там Сашка Колесник творил акробатические вратарские чудеса. "Вынимал" неберущиеся мячи, неоднократно спасая команду. Друзья-соседи были практически неразлучны.
   Но осенью Дмитрий познакомился с Натальей, и несколько месяцев они с Сашкой виделись изредка, случайно. Дмитрия закружил зимний буран напряженных отношений с Натальей. После разрыва та несколько раз прибегала к своему отвергнутому жениху, страстно отдавалась ему. А потом исчезала недели на две в лоне семьи. Затем внезапно появлялась снова. Так продолжалось до апреля.
   В один из прохладных апрельских вечеров Сашка пришел к Дмитрию домой. Дмитрий сидел в своей комнате за письменным столом и сочинял какое-то тоскливое стихотворение о безысходности судьбы. Появлению приятеля он искренне обрадовался. Они обменялись рукопожатиями.
   - Сто ты сидишь, киснешь? - бодро проговорил Сашка. - Пошли на танцы. Я с классной девчонкой познакомился. Через полчаса встреча. Она обещала с подружкой прийти. Я о тебе подумал. Может, подружка тебе понравится?
   "И в самом деле, - решил Дмитрий, - нужно развеяться. От Натальи ни слуху ни духу. Надоело это всё. Нужно менять образ жизни".
   Он быстро переоделся, и друзья вышли из дома в тихий осенний вечер. Быстро дошли до центральной площади с памятником вождю посередине. На остановке их уже ждали две девушки. Сашка подошел к одной из них и поцеловал ее в щеку. Потом повернулся к стоящему неподалеку Дмитрию.
   - Познакомьтесь, - сказал он.
   Дмитрий протянул руку второй девушке - высокой и очень симпатичной.
   - Лиза, - представилась она и смущенно улыбнулась.
   Подругу Сашки звали Надей. Обе пары дружно отправились на танцы в клуб. Дмитрий весь вечер танцевал с Лизой. Она ему понравилась своей наивностью и молодостью. Было ей всего семнадцать лет. И училась она на швею в местном профучилище вместе с Надеждой.
   Они все вчетвером стали встречаться каждую неделю перед танцами. Выпивали для бодрости бутылку портвейна в сквере рядом с клубом и шли танцевать.
   Примерно через месяц знакомства Дмитрий уложил Лизу в кровать. Она почти не сопротивлялась и оказалась девственницей, к немалому удивлению Дмитрия. Начались почти ежедневные свидания, хождения на танцы и вечерние половые акты в маленькой комнате Дмитрия. Он предпочитал "безопасный секс", используя резиновое изделие N2 советского производства. И один раз это изделие его подвело. Оно оказалось слишком хрупким под напором бурных физиологических сил. Что через месяц проявилось в горестном сообщении Лизы о "залете". Дмитрий впал в уныние. Жениться на девушке он не хотел. Никаких иных чувств, кроме физических, он к ней не испытывал. Делать аборт Лиза категорически отказалась. Оставалось только два выхода: или идти "под венец", или идти в тюрьму, на что недвусмысленно намекнул отец девушки, шахтер "дядя Костя" - косая сажень в плечах и огромные кулачищи. Дмитрий понял: он попался. Семейная жизнь неизбежна. И он смирился со своей участью. Лиза ему нравилась. Она слушала его, раскрыв рот - видно, ничего не понимая. У нее была маленькая, глупенькая, хорошенькая головка и могучие, высокие, крепкие ноги, которые она научилась широко раздвигать. Дмитрий дал согласие на брак.
   И тут из небытия снова вынырнула Наталья. Они столкнулись на улице. Наталья просто бросилась к Дмитрию на шею.
   - Я уговорила родителей, - горячо зашептала она ему на ухо. - Мы сможем пожениться.
   На Дмитрия напал ступор. Такого оборота событий он никак не ожидал. Он несколько минут неподвижно стоял на тротуаре в объятиях девушки. Затем бережно отстранил ее и пробормотал:
   - Поздно, Наташа, слишком поздно, - и пошел дальше, не оглядываясь. И только услышал за спиной сдавленные рыдания Натальи.
   Спустя полгода родители выдали ее замуж. Она родила двух сыновей, а потом, через десять лет, умерла от страшной болезни...
   Свадьбы Дмитрия и Сашки были назначены в один день. Так решили обе пары и их родители.
   Картеж автомобилей мчался по зимним улицам города. Проезжали семь мостов, на которых молодожены целовались. Затем в банкетном зале ресторана звучали крики "горько!", и обе пары с наслаждением целовались. У Лизы был уже заметен живот, который прикрывали складки свадебного платья. А затем началась семейная жизнь с ожиданием появления ребенка. И он появился, известив своим криком приход в этот мир. Сына назвали Святославом. Дмитрий вдруг почувствовал себя отцом. Это чувство с каждым днем охватывало его всё глубже. Он сам ухаживал за Святославом, стирал его пеленки, купал в ванночке, пеленал. Лиза участвовала в этом процессе на "вторых ролях". После родов она изрядно растолстела и у нее испортился характер. Она стала устраивать мужу скандалы, закатывать истерики. Остановить и образумить ее было невозможно. Безо всякой причины поздно вечером кидала ребенка в коляску и куда-то убегала с ним, бродя по темным улицам. Дмитрию приходилось подолгу разыскивать и уговаривать ревущую жену. Нервы у него были на пределе. И те мизерные зачатки чувств к Лизе исчезли без следа после жуткой сцены, которую она закатила в годовщину рождения сына.
   Дмитрий во время совместной семейной прогулки сделал ей какое-то незначительное замечание. Лиза тут же "взорвалась", повернула коляску с ребенком в обратную сторону и почти бегом покатила ее домой. Дмитрий недоумевая поспешил следом, но догнал скорую на ногу жену только уже в доме. И она тут же бросилась на него с кулаками, выкрикивая оскорбления и угрозы. Но пробить "блоки" мужа-спортсмена не смогла и тогда схватила со стола острые ножницы. Сначала, видно, хотела пырнуть Дмитрия, но сообразив, что из этого е нее ничего не выйдет, вдруг всадила острие ножниц себе в толстую ляжку. Кровь выступила, окрасив голубые джинсы. Лиза в обморочном состоянии осела на диван. Дмитрия трясло в нервном ознобе. Он выбежал из дома и побежал "куда глаза глядят". Глаза привели его в ресторан, где он вдрызг напился с какими-то полууголовными личностями. И вернулся домой очень поздно. Лиза сидела на кровати с перевязанной ногой и тихо плакала.
   Пьяного Дмитрия охватил приступ жалости к жене. Он обнял ее и стал целовать в соленые глаза. Лиза откинулась на подушки. Бурный секс примирил их на несколько дней. Затем всё продолжилось сызнова. Скандалы следовали один за другим. Дмитрий бросил спортивную школу и поступил на работу инструктором-профилактиком в пожарную часть, расположенную на городской окраине. Его туда пригласил старый знакомый Лев Спичкин. Лева имел непривлекательную внешность. Низок ростом, коренаст, широкоплеч. Но и душу он имел широкую, а нрав добродушный. Он посмеивался над своей "пожароопасной" фамилией и относился к своей работе с долей иронии. Он взялся инструктировать нового инструктора. Водил его по своим "объектам", доступно прояснял тонкости нехитрой противопожарной профилактики. К обеду парни обычно были уже свободны от своих досмотров и инструктажей и проводили время в пивной, рядом с плавательным бассейном и стадионом. Советское пиво было кислым и противным, потому его разбавляли чекушкой водки. Иногда в пивной они встречали Сашку Колесника. У того семейная жизнь тоже не заладилась, и он взял за привычку заливать конфликты с женой разбавленной пивом водкой.
   После таких дружеских посиделок троица разбредалась по своим домам только поздно вечером. Такое запоздалое появление мужа вызывало у Лизы приступ бешенства. Она в постели колотила Дмитрия ногами и что-то нечленораздельно кричала, не опасаясь разбудить спящего Святика.
   Судя по всему, дело двигалось к разводу. Терпеть выходки жены Дмитрий уже не мог. Но сын? Его глаза, нежные ручки, сладкие щечки, которые без конца хотелось целовать, целовать...
   Как сочетать безмерную любовь к сыну и неприязнь к жене6, которая, женским чутьем понимая это, "сходила с рельсов" еще больше. Скандалы повторялись с периодической закономерностью. Дмитрий искал отдушину.
   Он устроился на подработку на выходные дни в Детский пульмонологический санаторий, расположенный в старой части города, на высоком холме между слиянием двух речек. Здесь лечились дети со скрытой формой туберкулеза с разных концов Советского Союза. Дмитрию дали на "воспитание" второклассников. И они полюбили нового "воскресного" воспитателя трепетом детских сердец, ощущающих тяжкий груз своих легких и оттого тонко чувствующих доброе и искреннее отношение к ним. Дмитрий жалел и любил своих воспитанников. Он читал им книжки - свои любимые сказки. С мальчишками играл в войну. С девочками чинно ходил на прогулку. Они разбирали на его руках каждый палец и даже ссорились между собой, если кто-то захватит "чужой".
   В соседней группе третьеклассников в одну смену с Дмитрием работал его старый приятель, Роберт Моржецкий. На работу он ходил "при полном параде": в двубортном пиджаке и длинном цветастом галстуке. Носил Роберт также удлиненные "польские" усы и курчавую шевелюру. К такому внешнему виду руководство санатория почему-то относилось с либерализмом, не приказав Роберту подстричься и побриться. Роберт имел добродушный покладистый нрав, и третьеклашки, чувствуя это, вели себя вольготно в его дежурство. Дисциплина в группе оставалась на самом низком уровне. Роберт распустил своих подопечных, и те почти без присмотра носились по санаторной территории.
   А в это время Роберт балагурил с медсестрами. Был он любвеобилен и обаятелен. Девушкам он нравился. Но в личной жизни его скрутили странные трагикомические отношения с некой Люботенью - существом злобным и прямолинейным, словно трактор. Люботень в пору своей ранней юности "крутилась" в шайке местного "авторитета" "Тимохи", будучи подругой его сестры. Любили "тимохинцы" над кем-нибудь поиздеваться, а заодно отобрать что-нибудь ценное. А ценностью считались в нищей стране "фирменные джинсы". Ежели "Тимоха" заприметил на танцах "чувака" в Джинсе, он подсылал к нему поочередно сестру или Люботень. "Девушка" приглашала "фирмача" на "белый танец", а затем уводила в старый, заросший бурьяном парк. Тут откуда ни возьмись появлялась банда во главе с паханом. Обвинения были "высокоморальными" - попытка изнасилования. "Чувака" пропускали сквозь "закругленный строй", в котором обе подруги принимали активное участие, пиная жертву носками своих "платформ". Потом с "насильника" стягивали джинсы, и он бежал домой в трусах, получив под зад "для скорости" несколько пинков.
   Позже Тимоха, обнаглев, попался на каком-то серьезном "гоп-стопе" и загремел на пять лет в зону. Банда без вожака распалась на многочисленные группировки, одну из которых возглавлял сосед Дмитрия по улице по кличке "Лука". С раннего детства он был гнусным и злобным негодяем. Швырялся в Дмитрия камнями из-за забора, а когда получал "на орехи", словно звереныш, визжал в бессильной злобе, стараясь укусить Дмитрия за ногу. Когда "Лука" подрос, он превратился в трусливого и подлого шакала, скопившего возле себя табор цыганят, занимавшихся воровством и грабежом пионеров и школьников. "Цыганский барон" Лука горел жаждой мести за детские унижения и всячески преследовал Дмитрия, не давая ему прохода со своими "таборитами". Гнусным визгливым голосом орал ему вслед матерную брань. А один раз даже бросился на него с большим мясницким ножом, окруженный для страховки десятком верноподданных дикарей. Дмитрий выломал из ближайшего забора кол, разогнал цыганское племя, выбил тесак из рук Луки и гнал того до самого дома, охаживая колом по спине.
   А недели через две Лука был арестован за то, что испырял вилкой какого-то парня на проводах в армию. Спустя несколько лет его прирезали на зоне как "суку", за стукачество.
   Люботень без идейных вождей пустилась в самостоятельное плаванье и неожиданно прибилась к Роберту Моржецкому. И она ему почему-то полюбилась, хотя выражалась, как правило, односложно, без словесных выкрутасов, выбирая простонародные "матерные" выражения. Но тонкий ценитель эстетизма, знаток стиля рококо и барокко, Роберт не находил в этих междометиях ничего оскорбляющего его высокохудожественный слух.
   Как известно, любовь зла, полюбишь и козла. В данном случае - козу, бодливую и глупую. И в скором времени Люботень показала Роберту "козью морду". Грязно ругаясь матом, почти ежедневно колотила своего возлюбленного чем попало. И Роберт почему-то терпел издевательства. Мало того, Люботень поселилась у него в квартире, которая после ее появления превратилась в хлев. Она любила грызть семечки, расплевывая шелуху во все стороны. Еще она любила пить дешевый портвейн "Кавказ", и Роберт частенько находил свою пассию в совершенно пассивном состоянии, что спасало его от очередного мордобоя.
   Примерно месяцев через шесть-семь после соединения "любящих сердец" Дмитрий случайно на квартиру Роберта, увидев в окне свет. Роберт впустил его, опасливо оглянувшись назад. На диване сидела Люботень с огромным брюхом и лузгала семечки, плюя на пол.
   - Поздравляю, - сказал, кисло усмехнувшись, Дмитрий. - Вижу, скоро станешь счастливым отцом.
   - Да ладно тебе, - махнул рукой Роберт. - Жрет она много и спит после еды. Вот живот и растет.
   Дмитрий на это только развел руками.
   Роды состоялись по физиологическому графику. Родилась девочка. Но Роберт не обрадовался прибавлению в семействе. Люботень с ребенком ушла к родителям, которые жили напротив. И начался новый виток "страстей-мордастей". После рождения дочери Люботень распоясалась не на шутку. Она подстерегала Роберта в подъезде и налетала на него с кулаками. Она взяла в привычку колотить в его квартире оконные стекла, швыряясь в них булыжниками. Роберт не успевал стекла вставлять. Подобрав ключи от замков, Люботень проникала в жилье Роберта и устраивала там погромы. Стены были исписаны односложными выражениями. Обивка дивана лохматилась кусками драного поролона. Оба стула лишились всех ног, навсегда потеряв свое предназначение. Электропроигрыватель "Эстония" не мог даже выражаться на медленном эстонском диалекте, превратившись в груду полированных досок и торчащих проводов.
   Роберт сожалеюще покачивал своей курчавой головой, но оптимизма не потерял - до того злосчастного дня, когда Люботень затопила нижнюю квартиру, где проживала одинокая старушка - "божий одуванчик". Тут с Робертом произошел нервный срыв, и он решил выяснить отношения с Люботенью. Результатом выяснения стало заключение "хулигана" под стражу "за нанесение матери-одиночке легких телесных повреждений". Дмитрий и его друзья насилу "отмазали" Роберта от получения реального срока. Но того так и тянуло к Люботени, как кролика в пасть удава. Он с незавидной регулярностью получал то по "мордасам" в подъезде, то булыжником по стеклу в окнах. Кульминацией всей этой любовной вакханалии оказалось знакомство двух приятелей - воспитателей санатория с двумя девушками-студентками, приехавшими из далекого якутского городка Нерюнгри. Девушки были по национальности русскими и учились в местном медицинском училище. У них закончилась летняя экзаменационная сессия, и они после сдачи последнего экзамена прогуливались неподалеку от "детского пульмонологического санатория". В то время на санаторий упал "тихий час", и два друга-воспитателя сидели на скамеечке, любуясь окрестной природой. Природа благоухала.
   Роберт первым обратил внимание на девиц. Были они ладные, сочные и симпатичные. Не упускать же шанс! Парни шанс не упустили. Девчонки "снялись" на ходу. Они подсели на скамеечку. Одну звали Викой, а другую Никой. И внешне они были чем-то неуловимо похожи друг на друга. Краснощекие - "кровь с молоком" - и полногрудые, в ожидании молока. Крутые зады и бедра рвались из обтянувших их джинсов. Девушки оказались без комплексов и заливисто смеялись над тонкими шутками Роберта. А шутить тот умел - во всяком случае, устно и беззлобно.
   Через час знакомство переросло во взаимную симпатию. Но воспитателям необходимо было возвращаться в санаторий, и они назначили своим подругам свидание вечером, после окончания воспитательного процесса, на этой же скамейке.
   Девушки пришли вовремя. И принесли с собой четыре бутылки сухого вина "Совиньон", по заказу Роберта и Дмитрия. Дружной компанией отправились в запущенный парк за санаторием. Нашли там уютный уголок среди кустов. Хлебали "Совиньон" прямо из горлышка, закусывая фруктовой карамелью. Опьянели очень быстро и стали целоваться. Дмитрию досталась Вика. Жар сладострастия захватил парня. Вика покорно улеглась на траву. Джинсы с нее сползли как-то сами.
   Рядом уже пыхтели Роберт и Ника. Другая пара присоединилась к ним. Через полчаса они сделали "рокировку"... Солнце медленно село за горизонт, скрытый за деревьями. "Рокировка" произошла вторично... Парни едва успели на последний автобус...
   Лиза закатила Дмитрию скандал за позднее появление, но он сослался на непредвиденные обстоятельства. Лиза в наличие этих обстоятельств обоснованно не поверила. Дмитрий завалился спать на свой диван. Жена ночевала за перегородкой, рядом со Святиком.
   Следующий день выдался дождливым, а у воскресных воспитателей было назначено вечернее свидание с "якутянками". Те пришли на него без опоздания, но отправиться в парк не представлялось возможным, а разбегаться не хотелось. И тут Роберт, на свой страх и риск, пригласил всю компанию к себе домой. Дмитрий очень засомневался в безопасности такого предложения. Но Роберт почему-то легкомысленно махнул на эти опасения рукой. Забрались в переполненный автобус и без приключений доехали до места квартирования Роберта. Уже окончательно стемнело. Дождь прекратился.
   За остановкой Роберт, заговорщицки обернувшись по сторонам, предложил соблюдать конспирацию. Девчонки приняли его слова за шутку и захихикали. Лишь Дмитрий знал, что Роберту не до шуток. Видно, он уже пожалел, что привез компанию к своему дому. Но отступать было поздно.
   Пробираясь полусогнувшись вдоль стены соседнего дома, эротическая группа достигла подъезда и нырнула внутрь. Девушкам эти таинственные перебежки казались игрой. Они просто не были в курсе дела.
   Проникли в квартиру на втором этаже. Роберт предложил для "более интимной обстановки" свет не включать. Расселись в полутьме вокруг стола но колченогих табуретках, добытых где-то Робертом. Распили пару "пузырей" "Совиньона", закусив выпивку конфетами и санаторными пончиками, украденными на кухне.
   Хмель ударил в головы, и обстановка в квартире уже не казалась такой сумрачной и напряженной. Роберт вытащил из шкафа две подушки, простыню и бросил их на кое-как залатанный диван. Вика и Ника стянули с себя джинсы и "батники", расстелили простыню и взбили подушки. Парни тоже быстро разделись и повалились вместе с девчонками на диван. Девушки оказались на высоте. Они оседлали своих "жеребцов" и "поскакали" на них, охая от наслаждения, периодически меняясь "скакунами".
   И тут, в самый разгар бурной "скачки", стекло в ближайшем окне с дребезжащим звоном разлетелось, осыпав "наездниц" и их "скакунов" множеством осколков. И почти тут же следом разлетелось дальнее угловое окно, пропустив внутрь комнаты большущий булыжник. Девчонки с визгом соскочили со своих обжитых мест и спрятались в ванной.
   - Я так и знал, - трагическим голосом произнес Роберт, стряхивая с себя осколки стекла.
   За окном послышалась изощренная матерная брань.
   - Как же их теперь вывести? - недоуменно пожал плечами Дмитрий. - Ведь завтра они улетают в свою Якутию.
   Роберт несколько минут раздумывал, потом решительно мотнул лохматой курчавой головой.
   - Я пожертвую собой, - патетически произнес он.
   Девчонки оделись в ванной, приняв версию Роберта о "неопознанных летающих объектах". Тот, как Матросов на амбразуру дота, пошел первым на Люботень, заслонившую выход из подъезда. Люботень швырнула в него булыжник и попала прямо в голову. Роберт, обливаясь кровью, оттеснил ее от входа. Дмитрий и две девушки проскочили в образовавшийся проход и побежали к остановке.
   Люботень рвалась из слабеющих рук Роберта, нанося ему зверские удары, всё больше ниже пояса. Автобус появился вовремя. Девчонки сбежали из самых лап Люботени, ворвавшейся на остановку через минуту. Роберта в бессознательном состоянии доставила "скорая помощь" в реанимацию. В больнице он пролежал целый месяц.
  

Девятое.

   Поезд прибыл на Одесский вокзал. Заскрипели тормозные колодки. Проводницы раскрыли двери вагонов. Пассажиры спускались на бетонную платформу, таща за собой тяжеленные чемоданы, рюкзаки и сумки с поклажей.
   У Дмитрия сумка была небольшой, но он не успел выскочить первым из вагона и оказался в хвосте очереди на высадку. Жаркое июльское южное солнце ударило в незащищенную голову и быстро ее напекло, пока Дмитрий искал платформу для пригородных поездов. В Одессу он приехал в первый раз, но конечной целью его путешествия являлся Ильичевск - портовый город тридцатью километрами южнее Одессы.
   Электричка на Ильичевск оказалась полупустой. Дмитрий сидел возле окна и смотрел на море, которое раскинулось по левую сторону от полотна железной дороги, идущего вдоль побережья. Электричка несколько раз тормозила у небольших полустанков с белыми хатами. Пассажиров в вагонах не прибавлялось. Морской соленый ветер дул в раскрытые окна, охлаждая разгоряченное под рубашкой тело.
   Рельсы уходили вправо, и в глубине широкой бухты внезапно показался порт, утыканный лесом подъемных кранов и силуэтами стоящих на причалах грузовых кораблей разных размеров и конструкций.
   Это был Ильичевск. Город оказался довольно уютным местечком. Тенистые каштановые аллеи, летние кафе, где свободно продавалось не только разливное, но и бутылочное пиво. Пивка Дмитрий хлебнул для храбрости. Оно оказалось густым, "бархатистым" и крепким. В его центральных Российских краях "выбрасывалась", в основном, разбавленная содой и водой кислушка, от которой пучило живот.
   Дмитрий долго искал улицу Данченко, полагая, что она называлась в честь знаменитого режиссера Немировича-Данченко. Но улица носила имя погибшего в Афганистане офицера-ильичевца. Она выходила прямиком к пляжу. Дом, который искал Дмитрий, находился в паре сотен метров от моря. Двор огорожен высокой сеткой-рабицей, похожей на загон. Внутри - пара качелей-каруселей, домик с "горкой", песочница, несколько чахлых кустиков, бросающих тусклую тень на низенькие лавочки-скамейки. На одной из скамеек сидела Раиса. Она держала на руках годовалую дочку Кристину. У Дмитрия подкосились ноги. Ин опустился на лавочку у соседнего подъезда. Несколько минут успокаивался, пытаясь отвлечься. Но разве тут отвлечешься? Но нужно...
   ...Он часто заходил в книжный магазин. Книги были, как и всё остальное, в большом дефиците. Но у Дмитрия имелся "блат" в лице молодой директрисы, которая неравнодушно смотрела на местную знаменитость-поэта и снабжала его литературными новинками. Дмитрий ей был за это благодарен.
   Как-то в один из августовских дней они вдвоем со своим приятелем - коллегой по противопожарной безопасности Львом Спичкиным брели по центральной Октябрьской улице после выполнения осмотра своих объектов, что делалось примерно за час напряженного труда. Брели они, по привычке, в пивную. Но на пути оказался книжный магазин, и Дмитрий решил заглянуть туда. Тем более что у входа в храм духовности стоял еще один приятель Дмитрия - Альфонс Житов. Он был виртуозным гитаристом и библиоманом. Но эти две страсти частенько разбавлялись некоторым количеством спиртных напитков различной степени крепости.
   Алик помахал приятелям с крылечка магазина рукой. Под другой подмышкой у него был зажат какой-то пухлый том. Все обменялись рукопожатиями.
   - У меня к тебе дело, - многозначительно произнес Альфонс. - Я надыбал серьезную халтуру. В кабак нас приглашают всей группой.
   - Здорово! - обрадовался Дмитрий.
   Примерно полгода назад они с Аликом и с его хорошим знакомым Сашкой Горбуновым решили сколотать рок-группу. Горбунов слыл "народным умельцем": паял усилители, монтировал колонки, строгал самодельные гитары. И даже сконструировал электронную ударную установку, далеко опередив музыкальный технический прогресс.
   Альфонс и Дмитрий давно уже составили рок-дуэт, перепевая на кухне, после приличного возлияния, песни известных групп: "riah Heep", "Slade", "Nazareth", "Deep Purple", "Eagles" и т.д. Пора было выходить к публике, т.е. играть на танцах. Но три городские веранды были надежно "застолблены" клубными ансамблями с фиксированным репертуаром. Неформальной группе оставались только окрестные рабочие поселки, населенные злобной уголовной молодежью. Дом культуры одного из таких поселков как раз страдал без танцевальных вечеров. И после коротких переговоров с директрисой группа "САД" заключила с ней договор.
   Здание Дома культуры выглядело помпезно в центре полубарачных жилых домишек, раскинувшихся вокруг. На фоне дорических колонн торчал неизменный памятник вождю. Пальцы на протянутой вперед руке кто-то обломал, и они пятью ржавыми железными штырями уставились на идущих по клубной аллее троих музыкантов. Горбунов тащил на себе свой новый многофункциональный усилитель и "квакер", корпус которого он изготовил из утюга. Альфонс волок две гитары и кучу проводов с микрофонами. Дмитрию досталась электронная ударная установка. Его инструмент.
   На втором этаже, в зале с барельефами счастливых колхозников и рабочих, подключили на сцене аппаратуру к клубным колонкам. Потом "прогнали" репертуар, состоящий в основном из "фирменных" вещей, разбавленных двумя-тремя советскими песнями. И, дожидаясь прихода вечерней поры, отправились в местный продмаг, где купили пару "77 портвейна" и столько же плавленых сырков "Орбита". "Раздавили" оба пузыря на поломанной скамейке рядом с лесопосадкой и полные радужных надежд возвратились в клуб.
   Весеннее апельсиновое солнце долго не хотело садиться за горизонт. Но Земля в конце концов затянула его за свой бок. Вестибюль Дома культуры стал постепенно наполняться молодежью обоего пола, привлеченной красочной вывеской о танцевальном вечере.
   Публика оказалась разношерстной. Девицы старались, как могли, придерживаться моды. Парни, в основном, были неухоженными, в широких кримпленовых клешах и в безрукавных двухбортовых пиджаках. И ото всех несло за версту портвейном и самогоном. Народ для "тряски" подготовился основательно. И "тряска" началась. "САД" махрово распустился. Дмитрий, распаляясь от собственного электронного ритма, орал как оголтелый. Альфонс выделывал на гитаре невероятные музыкальные пассажи, нажимая на "горячий" "утюг". Горбунов бубнил на "басу" глубоко и настырно. Толпа, заведенная забубенным роком, гулко топала и страстно визжала.
   И тут, в разгар веселья, раздался пронзительный женский визг. Толпа разлетелась по углам зала. А в его центре остался голый по пояс "абориген" с топором в руках. Он дико вращал белками глаз и изрыгал матерную брань, выискивая жертву своей разбушевавшейся плоти. Но зарубить кого-нибудь ему не дали. С десяток лохматых парней бросились на агрессора, выбили у него топор, сбили с ног и "прогнали в пинки". Сосредоточенно, с наслаждением, до крови. А затем, открыв окно, выбросили полубездыханное, окровавленное тело со второго этажа вниз, на асфальт. Справедливость восторжествовала.
   Музыканты кое-как доиграли танцы и стремглав побежали на автобусную остановку. После увиденного им стало не по себе. Они забились в дальний угол деревянного павильона, прижав к себе гитары, в нетерпении ожидая автобус в город.
   Но автобус почему-то запаздывал. А по аллее от клубы к остановке шла банда, палящая в воздух из обрезов. Банда вразнобой орала в ночную весеннюю тьму знакомый по Гайдару, но модифицированный сленг:
   - Люди, вставайте! И отцы ушли, и братья ушли! Теперь спецы уходять!
   Человек тридцать "спецов" свернули с пути в остановку. В лица музыкантов брызнул свет нескольких фонарей. Полупьяный бас командира корпуса "спецназа" процедил:
   - Кто такие?
   У Дмитрия похолодело внутри. Сейчас их изобьют до полусмерти. Эти "специалисты" не привыкли особенно церемониться. Ослепленная лучами фонарей, группа "САД" одеревенела на скамейке в предчувствии садистской расправы, не проронив ни слова.
   - Кто такие? - еще раз злобно повторил "пахан".
   - О, да это лобари! - вдруг воскликнул кто-то из его свиты. - Они тут в клубе скачки путевые заквасили! Нас с корешами забрало. Пусть лобают.
   - Ладно, - проговорил тоном ниже "пахан". - Никто вас здесь не тронет, коль Васек Свищ вас признал. Но чтоб скачки были отрывные! Я прослежу.
   Фонари погасли. "Спецы" отправились дальше своим неведомым маршрутом. И тут подкатил последний автобус. Музыканты, словно зайцы, попрыгали в него вместе с аппаратурой.
   На поселок они больше не приезжали. Такого танцевального дебюта им было вполне довольно. Они опять переселились на кухню в доме Альфонса. Но в конце лета всё же произошли изменения. Алик совершенно случайно отыскал "теплое кабацкое" местечко. У группы "САД" появилась еще одна возможность проявить свою музыкальную экспрессию...
   ...Друзья зашли в книжный магазин. И Дмитрий сразу же обратил внимание на стоящую возле прилавка девушку. Высокая, светловолосая, изящная, но достаточно крупная, с притягательными формами, мягким, хорошо очерченным профилем девушка листала какую-то книгу.
   Дмитрий не удержался и подошел к ней поближе. От нее пахло тонкими пьянящими духами. И молодой мужчина тут же словно опьянел. Его неудержимо тянуло к ней. Хотелось дотронуться до красивой тонкой руки с длинными пальцами, держащими книжный том.
   Дмитрий, скосив взгляд, любовался ее профилем - совсем не идеальным, но милым и притягательным. Девушка почувствовала его пристальный взгляд. Щеки ее стали пунцовыми, пальцы с розовым маникюром на ногтях начали бессвязно листать книжные страницы. Дмитрий понял: пора. Он набрал в легкие воздуха и, приблизившись вплотную к девушке, осведомился как можно небрежнее:
   - Читаете что-нибудь про любовь?
   Девушка оторвала взгляд от книги. И Дмитрий слегка оторопел. Он слышал, что бывают у женщин "глаза с поволокою". Но сейчас он увидел их впервые. Взгляд был похож на ранний летний рассвет. Он светился изнутри сквозь туманную дымку исчезающей ночи. Солнце еще не поднялось из-за горизонта, но его неуловимое появление уже палево мерцает в отблесках зари, отраженной в полупрозрачных облаках. Девушка посмотрела на Дмитрия и опустила взгляд.
   - Вы угадали, - тихо произнесла она. - Это книга Евгения Богата "Что движет солнца и светила". Она о любви известных людей.
   - Ну, мы люди пока малоизвестные, - бодро проговорил Дмитрий. - Но стрелы Амура попадают не только в именитых. Голый крылатый карапуз пуляет их во все стороны...
   Девушка улыбнулась. Рот у нее был чуть великоват, но улыбка светлая и искренняя.
   - Разрешите представиться, - улыбнулся в ответ Дмитрий. - Местный пожарный инструктор, а по совместительству сочинитель зарифмованных строчек.
   - Рая, - назвала себя девушка чуть смущенно.
   - Даже не мечтал стоять у порога рая, - сострил поэт. - И вдруг такая удача. Я везунчик, - добавил он.
   Рая уже откровенно засмеялась.
   - Вы преувеличиваете значение моего имени, - сказала сквозь смех она. - Оно означает всего лишь покорность и легкость.
   - Тогда мне повезло вдвойне, - тоже засмеялся Дмитрий.
   Рая заплатила за книгу Богата и пошла к выходу. Дмитрий двинулся следом, оставив своих приятелей перед кассой, за которой сидела молодая директриса.
   Пара вышла на улицу и свернула в боковой переулок. Переулок вел к городскому скверу. По пути молодые люди окончательно разговорились. Раиса закончила третий курс института в крупном соседнем городе. Каникулы скоро заканчивались. Она отдыхала у дальних родственников под Одессой. Там ей очень понравилось. Живет с родителями и младшей сестрой в двухкомнатной "хрущевке". Любит читать романтическую прозу и лирические стихи.
   - Ну, у меня их много, - ответил на это признание Дмитрий. И, не теряя даром времени, стал декламировать свои стихотворения. Она поглядывала на вдохновленного поэта, иногда удивленно приподнимая брови.
   Стояла вторая половина нежаркого августовского дня. Старые тополя городского сквера бросали густую тень на скамеечку, где пристроились молодые люди. С каждой минутой их беседы девушка всё больше и больше нравилась Дмитрию. Он даже осмелился дотронуться до ее руки. Рая руку не убрала. Под легкой светлой кофточкой хорошо просматривалась полная, четко очерченная грудь. Ноги под юбкой были стройными и плотными. В Дмитрии романтический настрой первых минут стал уступать мужским чувствам. Он увидел в Раисе не только милую девушку, но и манящую женщин.
   Дмитрий опомнился только часа через три, случайно посмотрев на часы. Пора было возвращаться в пожарную часть на вечернюю сходку, для отчета о проделанной за день работе. Но идти в "инструкторскую" инструктору не хотелось. Он проводил Раю до ее дома и галантно поцеловал руку. Они условились о следующем свидании в разгар рабочего дня на той же самой скамейке в городском сквере. В "пожарку" Дмитрий летел как на крыльях. Но всё же опоздал к отчетному часу. Старший инженер по профилактике Евгения Лосева, по кличке "Лосьон", презрительно взглянула из-под очков на инструктора и сделала ему словесную выволочку за опоздание. Лева Спичкин понимающе подмигнул Дмитрию. Другой старший инженер, Жора Медведев что-то сосредоточенно строчил ручкой в своем блокноте, сверкая в заходящих лучах солнца ранней, но идеальной лысиной.
   В пять часов вечера Дмитрий с облегчением выскочил из кабинета инструкторской. И побрел домой. Там его ожидала скандальная семейная жизнь. Лиза, несмотря на ежедневный психологический "напряг", уходить к родителям не собиралась. Дмитрия она, видно любила. Своеобразно, самолюбиво, глупо и ревниво. Дмитрий же любил сына. Он в нем не чаял души. И бросать его не собирался. И потому существовал с опостылевшей женой. Но, возвращаясь с тяжелым сердцем домой, Дмитрий уже ждал следующего дня. Свидания с Раисой. Сквозь серую пелену однообразных будней пробился тонкий лучик надежды. Луч любви.
   Они стали встречаться почти каждый день. Сидели на скамейке в сквере или гуляли по запущенному парку на краю города. Приближался сентябрь. Неумолимо. Листья кленов уже кое-где слегка пожелтели, а самые нетерпеливые отрывались от веток и плавно опускались под ноги двум влюбленным. Дмитрий поцеловал Раису через неделю после знакомства. Но поцелуев и объятий уже было мало. Оба хотели большего. Но места для полного уединения не находилось. И они, изнывая от страсти, уходили вечером далеко за город, в поле, в кусты лесопосадки. Но Раиса в самый последний момент отталкивала Дмитрия, бормоча бессвязно:
   - Не здесь, не здесь... Я не могу...
   И тогда Дмитрий, чувствуя безысходность своего положения, попросил у Роберта Моржецкого ключи от его квартиры. Он знал, что квартира была "засвечена" Люботенью. Но что ему оставалось делать?
   Раиса и тут на самом пороге остановилась и повернула назад. В темном подъезде виновато поцеловала в губы.
   - Давай потерпим до сентября, - тихо проговорила она. - Сестра пойдет в школу. А у наших мальчишек в институте будет "военная кафедра" по вторникам. Мы сможем днем у меня встречаться.
   Дмитрий покорно кивнул головой. Вечера у него были все практически заняты игрой в "кабаке". Группа "САД" пустила корни на хорошо "унавоженном" местечке - местной клоаке, где вечерами собирались пьяницы, урки и девки "легкого" и "тяжелого" поведения. Музыкантам пришлось срочно менять репертуар с "фирменного" на полублатной, вплоть до "Мурки" и Розенбаумовского "Гоп-стопа". Перестраивались с трудом, иногда срываясь на "английский забой". Но "клиенты" в конце концов усмирили "горячих хлипарей", переведя их на "патриотические рельсы". Но "лобарей" не забижали, уважая их талант и смелость.
   А музыкантов было всего трое на четыре ресторанные ставки. Предполагали, конечно, дележ на фиктивной основе, по четвертаку, но директор ресторана оказался личностью принципиальной и вымышленное лицо финансировать отказался. Предстояло искать четвертого. И вскоре он нашелся.
   На "хате" Роберта Моржецкого Дмитрий познакомился с неким лобастым кучерявым юношей. Звали его Александр Ткач. Тот скромно сидел на табурете, перебирая струны гитары. Потом, после выпитого портвейна, сладким голосом запел про лошадей, не умеющих далеко плыть и утонувших всем табуном в море после взрыва корабля, на котором их везли неизвестно куда.
   Песня, а главное - исполнение, растрогало сентиментального Дмитрия, и он пригласил Ткача в свою группу. Тот, потупив очи долу, охотно согласился. И для группы "САД" началось адское время. Ткач оказался забубенным пьяницей и наркоманом и увлек в эту пучину Альфонса. На пару они принялись глотать "колеса", пачки которых Ткач покупал у знакомого врача-психиатра. После принятия "дозы" у обоих начинались "глюки". Но Альфонс был тихим, а Ткач превращался в неуправляемого монстра, гадкого и злобного, как ядовитый скорпион. Он носил всегда в заднем кармане своих брюк ржавую "опасную" бритву. И выхватывал ее когда ему заблагорассудится. Махал ею с остервенением, видно, ничего не соображая. За что частенько был жестоко бит ресторанными урками. Музыкальный процесс проходил из рук вон плохо. Ткач "пересел" на бас и бубнил на нем "ни в лад, ни впопад". В конце концов Дмитрий и Горбунов предъявили ему ультиматум. И это взорвало "накачанного" Ткача. Он, размахивая бритвой, бросился на них прямо на сцене. Дмитрий рассвирепел, что случалось с ним очень редко. Не обращая внимания на мелькающее перед лицом лезвие бритвы, он нанес Ткачу такой удар в челюсть, что тот вылетел в зал, треснулся головой об угол стола и, дрыгнув несколько раз ногами в ботинках на высоких каблуках, затих. Изо рта у него потекла обильная струйка крови. Ярость тут же покинула Дмитрия. Он подбежал к лежащему неподвижно Ткачу. Тот не подавал никаких признаков жизни. У Дмитрия ослабели колени. Неужели он его убил? Бездыханное тело окружили официантки и посетители. Кто-то побежал вызывать "скорую помощь". Кто-то стал делать Ткачу искусственное дыхание. Появилась врач "скорой помощи". Она "впорола" ему какой-то укол. И через минуту Ткач открыл мутные, затуманенные "кайфом" глазенки. С трудом встал на маленькие короткие ножки в толстопятых башмаках и поковылял на выход, понуря лобастую курчавую башку.
   Между тем август плавно перетек в сентябрь. Зеленые листья на деревьях покрылись желтой тенью осени. У Раисы начались учебные дни. И в первый же вторник сентября Дмитрий зашел к ней в пустующую квартиру, прихватив по дороге бутылку сухого вина и кулек конфет "Маска" в соседнем с домом Раисы магазине. Раиса встретила его в халате, застегнутом только на одну среднюю пуговицу. Бутылка была выпита очень быстро. Дмитрий, слегка охмелев и осмелев, обнял девушку. Поцелуй был долгим, сладостным и перешел во взаимные объятия и ласки. Всё дальнейшее произошло как в тумане, Раиса страстно отдалась ему. Изголодавшаяся близость продолжалась почти два часа. Такого наслаждения Дмитрий не испытывал никогда.
   Раиса опомнилась, случайно посмотрев на часы, висящие на стене возле кровати.
   - Ой, - воскликнула она, - сейчас Галя из школы придет! Быстрее, одевайся!
   Дмитрий выскочил из постели. Но пороге квартиры он столкнулся с семиклассницей Галей. Та взглянула на него, поздоровалась и усмехнулась...
   Еженедельные вторничные свидания проходили с завидной регулярностью весь сентябрь и октябрь. Дмитрий был впервые в жизни по-настоящему счастлив. О такой женщине он всегда мечтал. И вот мечта стала явью. Ее бессвязный ласковый лепет во время близости, глубокие, чуть надрывные стоны в кульминации кружили голову.
   Приближалась дата очередной годовщины "Великого Октября". В городской пожарной охране был вывешен график дежурств инженерно-инструкторского состава. Дмитрий днем до вечера 6 ноября. Сидя в безлюдной инструкторской, он тосковал о Раисе, и едва его сменил Лева Спичкин, Дмитрий бегом поспешил к дому любимой. За два месяца встреч они договорились об условном стуке в окно. Раиса жила на первом этаже и всегда выходила на зов Дмитрия. Но тут на стук занавеска на окне не отдернулась, хотя свет в комнате горел. Дмитрий подождал несколько минут, затем обошел дом, двинулся к подъезду. И на заснеженной дорожке почти столкнулся с Раисой. Она была не одна. Ее придерживал за локоть высокий мордастый парень в мохнатой шапке и черной короткой шубе искусственного меха. Дмитрий остолбенел. Сердце тоскливо екнуло и заколотилось быстро, вразнобой.
   Раиса при этой внезапной встрече тоже заметно смутилась. Она остановилась и не смогла произнести ни слова. Дмитрий с трудом пробормотал приветствие и на негнущихся ногах прошел мимо. Завернув за угол, он прислонился к стене дома и долго стоял, унимая дрожь в теле и сердечную скороговорку. Дикая, удушающая ревность захлестнула его. Откуда взялся этот мордоворот? И кто он?
   Несколько дней подряд, вернувшись из ресторана, Дмитрий до поздней ночи просиживал возле телефона в ожидании звонка Раисы. Но телефон упорно молчал. От отчаяния Дмитрий в обществе Альфонса стал напиваться в ресторанном буфете, что вызывало гневные скандалы Лизы. Но он не обращал на ее брань внимания. Он был поглощен своим горем. Неужели Раиса ему изменила? И был бы какой-нибудь писаный красавец... А то... рыло свиное. Но разве поймешь женщин?
   А еще через неделю, в разгар ресторанного танцевального бедлама, Раиса неожиданно появилась в зале. Дмитрий чуть не выронил из рук барабанные палочки. Соскочил с эстрады, но тут же замер в нескольких шагах от девушки. Она подошла к нему, потупив свои глаза с поволокою, обняла за шею и поцеловала в губы.
   - Прости меня, - пробормотала Раиса. - Это гость приезжал с юга. Мы там летом познакомились. Предлагал мне замуж. Но я тебя люблю.
   Глаза ее наполнились слезами. У Дмитрия защемило в груди. Ему самому захотелось заплакать.
   Музыкальное мероприятие свернули на час раньше, и Дмитрий по снежному зазимку повел Раису в сторону пожарной части. У него в кармане лежал ключ от инструкторской, где в углу стоял раскладной топчан для отдыха дежурных по части. Страстное соитие продолжалось на этом топчане до поздней ночи. Потом они долго целовались в подъезде дома Раисы, признаваясь друг другу в любви.
   Послересторанные и "вторничные" встречи закружили влюбленных в хороводе предновогодней сладострастной круговерти. Нужно было разводиться с Лизой и жениться на Раисе. Но прогнать жену из дома Дмитрий почему-то не мог, стоило только ему взглянуть в глазенки Святику и услышать его: "Папочка". Сердце обливалось кровью.
   Новый год встречали втроем в квартире Роберта Моржецкого. Тот, после выписки из больницы, стал сторониться женщин и вел жизнь холостяка. Люботень вроде бы от него отстала и в окна булыжники пока не швыряла. Около половины второго ночи изрядно опьяневший Роберт заявил, что отправляется к родителям - поздравить их с Новым годом, оставив влюбленную пару наедине. Дмитрий и Раиса предавались сладостным утехам почти до самого утра и уснули, крепко обнявшись на рваном диване Роберта.
   Проспали до полудня. Раисе нужно было идти домой: родители, конечно, беспокоятся. Пообедали остатками новогоднего застолья и, одевшись, чинно, по-семейному отправились по заснеженным улицам к дому Раисы. Рая держала Дмитрия под руку, и приятное нежное тепло разливалось от ее руки по всему телу. Дмитрий чувствовал себя почти законным мужем. И это ощущение переполняло радостью его сердце. Они вышли на центральную улицу, чтобы свернуть в переулок, где жила Раиса.
   И вдруг Дмитрий заметил, как навстречу им идет какая-то очень знакомая фигура. Но узнал он ее не сразу. Лиза везла на саночках Святика. Он увидел отца, шустро соскочил со своего места и бросился навстречу по утрамбованной снежной дорожке, семеня по ней маленькими валеночками.
   Он чуть не упал, но Дмитрий подхватил его и прижал к себе.
   - Папочка, - залепетал малыш, целуя отца в небритую щеку. - Где ты был? Мне мама фоналик подалила!
   И он разжал варежку. Там лежал маленький пластмассовый фонарик - елочная игрушка.
   - Какой красивый! - проговорил Дмитрий, целуя в ответ сына. Чувствовал он себя сейчас скверно. Вот-вот будет скандал. Лиза такого шанса не упустит. Но та почему-то медлила. Стояла невдалеке, презрительно ухмыляясь. Дмитрий оглянулся на Раису. Но ее рядом не оказалось. Ушла незаметно для Дмитрия. А может, так в такой ситуации и лучше?
   Дмитрий прижал Святика крепко и нежно и услышал матерную фразу Лизы по своему адресу...
   С того злосчастного новогоднего дня Раиса словно сгинула. Дмитрий подолгу поджидал ее возле подъезда, стучал по вечерам в светящееся окно, звонил в дверь квартиры. Но ему не открывали - видно, поглядев в дверной глазок. У Раисы началась зимняя сессия, но Дмитрий не знал, в какой группе она учится, чтобы поискать ее в институте.
   В один из пасмурных и снежных февральских дней Дмитрий встретил идущую из школы Галю, сестру Раисы, и спросил о ней. Галя, посмотрев на Дмитрия исподлобья, с явным ехидством сказала:
   - А она вышла замуж и уехала.
   У Дмитрия всё внутри так и оборвалось.
   - За кого? Куда уехала? - несвязно спросил он.
   - Жених у нее в Одессе. Туда и уехала, - отчеканила Галина и быстро пошла по заснеженному тротуару, закинув на плечо школьную сумку.
   Дмитрий несколько минут стоял неподвижно. Горло сжимала тоска. Образ мордоворота в лохматой шапке выплыл перед глазами. Тот всё-таки добился своего.
   В этот вечер Дмитрий вдрызг напился с Альфонсом и Сашкой Колесником, который забрел в ресторан после очередной ссоры со своей женой Надей. Та родила ему разнополую двойню и всё время попрекала мужа в слабом наполнении семейного бюджета, хотя Сашка работал на двух точках художником-оформителем. Надежде денег всё равно не хватало.
   Возвратившись домой почти "на автопилоте", Дмитрий вместо скандала услышал от Лизы непонятную сквозь пелену опьянения фразу:
   - Я уезжаю. В Германию.
   Утром всё выяснилось. Оказывается, в швейную мастерскую, где работала Лиза, пришла тайная разнорядка из военкомата. Для работы по пошиву формы в группе Советских войск в Германии требовались швеи. И Лиза уже заполнила анкету и собрала документы, не сообщив ничего мужу. Отъезд на "Фатерлянд" планировался на конец февраля. Святик пока оставался с Дмитрием, а потом - видно будет...
   Нельзя сказать, чтобы Дмитрий после этого сообщения сильно обрадовался, но не огорчился - это точно. Самолюбивая, взбалмошная, скандальная женщина довела его "до ручки". Их отношения уже давно находились на грани разрыва и развода. А тут такой подарок судьбы. И самое главное, сын оставался с отцом!
   В день отъезда Дмитрий проводил Лизу до самого вокзала в Москве. Посадил в вагон, поцеловал на прощение и, дождавшись, когда поезд тронулся, облегченно вздохнул. Теперь он свободен. И только слегка заглушенная тоска по Раисе мутила это чувство.
   Этот год был одним из самых спокойных в жизни Дмитрия. Редкие письма от Лизы лишь слегка бередили душу. Рядом был сын. На нем Дмитрий сосредоточил весь свой духовный мир. Вся его жизнь замкнулась на Святике. Он был поглощен совместной жизнью с ним. Его тяжелеющее трехлетнее тельце, его ручки, обнимающие шею, его нежные губки, глазенки, его ласковый говорок... Ради всего этого стоило жить.
   В конце апреля письма от Лизы внезапно прекратились. Дмитрий поинтересовался у тещи, но та, сильно его невзлюбившая, ответила, что ее дочери писать некогда, и на этом закончила разговор, повернувшись к зятю толстым задом. Святик в это время уже был оформлен в детский сад и, по договоренности, ночевал через день то у Дмитрия, то у тещи.
   В конце июля Дмитрий обнаружил в почтовом ящике письмо. Он узнал почерк. Дрожащей рукой вскрыл конверт. Внутри оказался небольшой листок бумаги, а на нем два слова: "Родилась дочь". Дмитрий чуть не выронил бумажку. Сел на скамейку возле крыльца, не в силах быстро унять нервный стресс. Святик неподалеку играл на песчаной куче, гоняя по ней игрушечную машину. Письмо было отправлено из Ильичевска Одесской области. Почему Раиса тогда ничего не сказал? Несколько месяцев Дмитрий жил, мысленно переносясь в неведомый Ильичевск. Ему хотелось увидеть дочь, но он не знал адреса Раисы, а спросить его у Галины, иногда встречавшейся на пути в городе, Дмитрий почему-то не решался. Но в конце концов, уже зимой, он подождал Галю возле школы и как можно непринужденнее выведал е нее адрес. Галина понимающе усмехнулась и написала его на листочке, вырванном из школьной тетради.
   В начале марта, в "свой" день, как обычно Дмитрий пришел в детский сад, чтобы забрать Святика. Но его уже на руках держала теща, радостно причитая:
   - Мама приехала, мама приехала! - и потащила ребенка к себе. Святик, увидев отца, закричал, заплакал и протянул к нему ручонки. Но теща не обратила на это внимания.
   Вечером, влекомый любопытством, Дмитрий отправился к дому тещи. Подошел к освещенному окну. В комнате за круглым столом сидело всё семейство: тесть, теща, Лиза в "фирменном" комбинезоне, Святик, с наслаждением жующий дефицитный банан.
   Рядом с Лизой восседал какой-то черноусый красавец. Совершенно незнакомый Дмитрию. Тот понял всё. И даже внутренне обрадовался. Наконец-то Лиза "нашла свое счастье". Он громко постучал в окошко. Лиза вышла, накинув на плечи куртку с капюшоном. Безразлично улыбнулась.
   - Всё, - сказала она. - Я с тобой развожусь. Через месяц мы едем назад, в Германию. Вместе со Святиком.
   Зря она это сказала. В Дмитрии закипел гнев. Святика он отдавать не хотел. С какой это стати? Развода он Лизе не дал, и она, напрасно промотавшись по судам и ЗАГСам, укатила в свою Германию вместе с женихом-прапорщиком - как позже выяснилось, пьяницей и дебоширом.
   А через два месяца Лиза вместе со своим суженым-ряженым была принудительно репатреирована на родину из немецкого края. Особый отдел при тамошней группе советских войск, видно, не дремал и разоблачил аморальную связь швеи и прапорщика. Их радужные мечты в одночасье рухнули. Прапор покатил в свои родные волжские степи, но вскоре вернулся, и, после получения развода от Дмитрия, Лиза зажила с ним "счастливой жизнью" с ежедневными пьяными потасовками. Святик оказался между двух огней и ночевал то у папы, то у мамы. Но там он ночевать очень не любил. Вечно пьяный "дядя Коля" измывался над ним как мог. Дмитрий один раз даже с ним чуть не подрался. После этого "отчим" немного поутих. Но ненадолго. Лиза получила то, чего хотела. А Дмитрий рвался на юг и, дождавшись отпуска, взял билет в Одессу...
   ...Раиса заметила его, сидящего на скамейке, и чуть не выронила из рук дочку. Поднялась, прижав девочку к груди. Дмитрий на слабеющих ногах пошел к ним навстречу. И увидел глаза Раисы. Они влажно блестели. Он подошел вплотную и не смог вымолвить ни слова. Он сам был готов заплакать. Раиса бросилась к нему в объятия вместе с дочкой. Дмитрий стал целовать, трясясь от внутренней дрожи, то Раису, то Кристину. Девочка вначале перепугалась и заплакала. Но быстро замолчала. Видно, почувствовала сердечком родного человека. Потом долго сидели на лавочке за кустами и никак не могли насмотреться друг на друга.
   - Я за вами, - наконец сказал Дмитрий, сглотнув сухой комок в горле. - Вот два билета на вечерний поезд. Буду ждать вас на остановке в семь. Тебе нужно собраться. Я подожду... А с Лизой я развелся, - закончил он.
   И тут в глазах Раисы он увидел растерянность. Она опустила свой взгляд.
   - Ты так неожиданно приехал, - пробормотала она. - Я не знаю, что делать.
   - Ты не хочешь уезжать? - Дмитрия охватила волна холода. И это в жаркий летний день!
   - Нет, нет, - зашептала Раиса. - Я люблю тебя. Очень. Но он не отпустит меня. Я его боюсь. Он дома сейчас. Может выйти. Ты иди, - Раиса испуганно оглянулась на подъезд. - Я постараюсь его обмануть. Словно пойду вечером погулять с Кристиной. Но вещей не возьму, а то догадается.
   Раиса поспешно вскочила с лавочки, поцеловала Дмитрия в щеку и, подняв дочку на руки, не оглядываясь, пошла к подъезду.
   Остаток дня Дмитрий бродил по Ильичевску, часто поглядывая на часы. Время тянулось очень медленно. Без четверти семь он стоял на автобусной остановке. По расписанию автобус на Одессу отправлялся в семь часов 20 минут Дмитрий нетерпеливо вглядывался в угол дома, откуда должна была выйти Раиса с дочкой. Часы уже показывали десять минут восьмого, а их всё не было. Дмитрию всё больше становилось не по себе. Июльское вечернее солнце, опускаясь к морскому горизонту, палило нещадно. Но Дмитрия трясло от холода. Он понял, что она не придет...
   - Кого ждем, хлопец? - раздался у него за спиной хохлятский бас. Дмитрий оглянулся и еще больше похолодел, узнав рыжего мордоворота, мужа Раисы. Рядом с ним стояли, ухмыляясь, два здоровенных детины.
   - Слухай сюды, - зло произнес мордоворот и схватил Дмитрия за грудки. - Шоб я твою москальную рожу через пять хволын здесь не бачил. Раиска моя жинка. Уразумел? Не то - перышко под ребро и в Пересыпь. Никто шукать не будет.
   И в это время подкатил автобус. Раскрылись двери.
   - А ну-ка, братишки, помогите дорогому гостю вернуться на его историческую родину, - уже по-русски закончил мордоворот. Детины с двух сторон подхватили Дмитрия под руки и втолкнул в заднюю дверь автобуса. И тут же Дмитрий почувствовал сзади сильный пинок. Он не упал, ухватившись за поручень, развернулся. Мордоворот-муж стоял на тротуаре, зло ухмыляясь. И Дмитрий что было силы ударил его по рыжей морде ногой. Водитель закрыл дверь. Автобус рванул с места...

Десятое.

   Последняя неделя сентября выдалась теплой и солнечной. Листья деревьев словно впитали в себя уходящее осеннее тепло и свет, окрасившись в многоцветие от бардового до бледно-зеленого слабым отзвуком о прошедшем лете.
   Евгений любил в такие светлые грустные дни бродить по городскому парку, посаженному в позапрошлом веке под присмотром известного ученого при дворе Екатерины II Болотова. Старинный парк раскинулся на высоком холме между двух рек, одна из которых втекала в другую. На дальнем пологом спуске стояла полуразрушенная часовня с поломанной металлической оградой, исписанными нецензурной бранью каменными стенами и деревянным скелетом ободранного купола.
   Евгений во время своих прогулок по Болотовскому парку заходил к разоренной часовне. В куполе свили гнездо вороны. Их самозабвенное карканье эхом разлеталось по парку, словно стаи этих самых ворон. Евгений стоял возле разрушенной часовне, и на душе становилось грустно и горестно. И потому здесь он долго не задерживался, продолжая свои парковые прогулки.
   В этот осенний день он гулял почти до самого вечера. Красное солнце уже стало валиться за дымный горизонт, когда Евгений вышел к автобусной остановке, чтобы вернуться домой. Остановка оказалась переполненной такими же, как и он, желающими возвратиться в родные пенаты. Но желанный автобус всё не появлялся. Публика терпеливо его ждала. Чуть в стороне от толпы, возле одинокого вяза, Евгений заметил стройную фигуру. Девушка и в остальном была очень симпатичной, можно сказать, даже красивой - той экзотической испанской красотой, что сразу бросается в центральных, славянских областях России. Тонко вычерченный "кастильский" профиль с чувственными, как у лошади, ноздрями. Такие же тонкие чувственные губы, высокий матовый лоб, под которым блестели большие карие, чуть навыкате, глаза в обрамлении длинных ресниц. Точеная фигура, стройные длинные ноги под юбкой.
   Евгений залюбовался девушкой. Она почувствовала его взгляд и оценивающе поглядела на парня. Затем отвела глаза. И тут появился большой оранжевый автобус. Толпа как по команде бросилась на штурм. И волей судьбы, или следствием каких-нибудь других причин, Евгений оказался втиснутым рядом с юной "испанкой". От девушки пахло горькими духами и мылом, когда от остальной публики несло застарелым потом.
   У Евгения после прогулки по парку было приподнятое настроение, и он с непринужденным видом заговорил с незнакомкой. Она улыбнулась ему тонкими губами. Зубы у нее оказались белым и ровными.
   Евгений болтал всякую чепуху. Девушка ободрительно улыбалась. В автобусной давке они познакомились и вышли на одной остановке. Девушку звали Ириной. Она училась в институте на последнем курсе. И, как выяснилось очень быстро, была замужем и воспитывала двухлетнюю дочь. Это сообщение немного остудило пыл Евгения, но Ирина ему очень понравилась, и он назначил ей свидание на следующий день у местного кинотеатра. Она согласилась и, грациозно покачивая "испанским" станом, удалилась.
   В назначенный час Евгений увидел Ирину, сидящую на скамейке возле кинотеатра. Она читала какую-то книгу и была так увлечена чтением, что не заметила появления своего нового знакомого, усевшегося рядом. Несколько секунд Евгений удивленно поглядывал на углубленную в чтение Ирину. Затем дотронулся до ее руки. Она оторвала взгляд от страницы и неузнаваемо посмотрела на молодого человека.
   - А, это вы, - наконец признала его Ирина. - Простите, не ожидала, что вы придете. Книга очень интересная.
   И показала обложку. "Ги де Мопассан", прочел Евгений.
   - Это мой любимый писатель, - сообщила Ирина.
   - Мне он тоже нравится, - примирительно произнес Евгений, хотя с творчеством французского писателя был знаком только по школе. Тогда по старшим классам прошел слух о "скарбезности" его рассказов, и книги Мопассана исчезли из школьной библиотеки. Директриса среагировала молниеносно, запретив выдачу книг "соблазнительного" писателя. Хотя по теперешним представлениям его "эротизм" оказался довольно наивным и невинным. Но тогда было другое время.
   А позже Мопассан уже не вдохновлял Евгения. Он читал иные книги. Но Ирина, видно, оставалась под юношеской "пеленой" французского романтизма XIX века. Она и вела себя, как героиня того времени: немного таинственно, немного раскованно, чуточку вульгарно и вызывающе. И любила, когда ее называли "Ирэн".
   Они некоторое время посидели на скамейке, а потом пошли гулять по городу. Когда стемнело и похолодало, Евгений проводил Ирину домой. Она жила на городской окраине в "частном секторе", прозванном "Собачевкой" из-за обилия цепных и бродячих собак. Бродить там вечерами, особенно в период "собачьих свадеб", считалось небезопасным. Но на этот раз всё обошлось. Встречные собаки исчезали в подворотнях или за заборами, для порядка облаяв идущую в полутьме пару.
   У небольшого приземистого домика они расстались до завтра. Так стали встречаться каждый день по вечерам, целую неделю. В субботу Евгений привел Ирину к себе домой на террасу, где стояла его "летняя" тахта. Ирина сама разделась и улеглась на тахте в позе французской куртизанки. И показала свою изощренность и изобретательность. Такого наслаждения Евгений не испытывал никогда. Его захватил круговорот ежедневного бурного секса, от которого кружилась голова и тряслись колени. "Ирэн" оказалась ненасытной и похотливой. Но Евгений не отказывал ей в ее порывах, боясь принизить свои мужские данные.
   Каждый вечер он провожал ее на "Собачевку", пока в один из таких поздних холодных октябрьских вечеров из-за угла на идущих любовников вышли две темные фигуры. Ирина тихо ахнула - очевидно, узнав их. Одна из фигур подошла ближе.
   - Блядь ты и проститутка, Ирка! - сказала фигура и размахнулась для удара. Евгений перехватил руку, но бить не стал, поняв, что это муж Ирины, Николай, про которого она сообщила, что он "жлоб" и "животное".
   - Ты - животное! - зло крикнула "Ирэн" мужу. - Я тебя ненавижу!
   - Ты забыла, что у нас дочь? - уже более тихо произнес Николай, когда Евгений отпустил его руку.
   - Ей не нужен такой тупой отец! - даже в темноте стали заметны налитые кровью глаза "Ирэн".
   Евгений слегка опешил. Такой реакции он не ожидал.
   - Она еще не так может, - иронично сказал Николай. - Скоро сам узнаешь.
   - Врешь ты всё, жлоб! - снова выкрикнула "Ирэн". - Это ты меня довел своим невежеством и хамством!
   Николай только махнул рукой, и они вместе с приятелем скрылись в осенней темноте.
   Эта встреча насторожила Евгения только на пару дней. Дальше отношения с Ириной покатились к свадьбе. Ирина очень хотела замуж за Евгения, а у того словно закрылись глаза. Он попал в круговорот любви. Но была ли это настоящая любовь, он не понимал. Перед Новым годом они с Ириной подали заявление в ЗАГС. К этому времени Ирина развелась с Николаем, и он уехал куда-то на север, на газовые месторождения.
   На старый Новый год их пригласили в компанию друзей Евгения. В конце встречи "юлианского года" затеяли гадание на символических карточках. Евгений и Ирина вытащили по "черепу"...
   И всё же бракосочетание состоялось. Хотя силы природы всячески препятствовали этому процессу. Машина "Москвич", на которой ехали в ЗАГС молодожены, застряла в снегу, съехав на обочину дороги. Жениху со свидетелем пришлось выталкивать ее из заноса. После росписи решили поехать в лес, но дорога туда была не прочищена, и пришлось добираться в объезд, через кладбище, где в этот момент проходили похороны. Мотор "Москвича" неожиданно заглох, и свадебная процессия застыла возле похоронной. Все эти "случайности" нехорошо замутили сердце Евгения. Но высокие ели в лесу были величаво укрыты снежными шапками. Шампанское, выпитое на лесной поляне, сладко ударило в голову. Карие с желтизной глаза Ирины нежно и влюблено смотрели на него. Евгений посчитал себя счастливым мужем.
   Но иллюзии развеялись очень быстро. После свадьбы Ирину словно подменили. А может быть, открылась ее настоящая сущность? Сущность "Ирэн"? Ее мать пожертвовала своей двухкомнатной квартирой, разменяв ее на однокомнатную и коммуналку, в которой только что умер сосед. Семейству Евгения по закону полагалась двухкомнатная квартира. Но заместитель председателя исполкома посчитал иначе. И подселил в опустевшую комнату семью их трех человек, выселенную по суду "из-под найма". Евгений ездил в областной исполком, но его председатель по договоренности со своими подчиненными отказал Евгению безо всяких причин. И тот стал искать обмен среди местных алкоголиков. Нашел живущего в однушке "трясупа". Каждый день Евгений наливал ему поутру, и тот подписывал документы уже твердой рукой. К осени обмен состоялся. Евгений сделал "косметический" ремонт в своей новой квартире, а "трясуна" отправили в подселение, где он через год тихо умер.
   А для Евгения началась настоящая семейная жизнь. Двухлетняя дочка Ирины оказалась дитятей капризной и настырной. Она все ночи напролет ревела, словно новорожденный младенец, и успокоить ее было невозможно. Она днем кусалась, будто маленький звереныш, кидалась в своего нового "папу" чем попало. И когда Евгений делал ей замечания, орала и каталась по полу. А "Ирэн", раздув свои "испанские" ноздри, со злобной краснотой в глазах кричала на Евгения:
   - Не трожь мою дочь!
   К "детским" сценам прибавились и взрослые. "Ирэн" по поводу и без повода впадала в истерические прострации. Билась головой о стену, что-то невменяемо крича и причитая. И долго не успокаиваясь. Она была явно психически ненормальна. Врач "скорой помощи", вызванной Евгением в один из таких буйных приступов, подтвердил диагноз: истерия. Как правило, такие дикие припадки кончались бурным сексом. Плотская ненасытность "мопассанихи" (так окрестил свою жену Евгений) прорывалась с каждым разом дикой похотью, от которой до кровавой красноты стирался весь мужской порыв, превращенный на несколько дней в нудную жгучую боль. В такие дни Евгений сторонился жены. Уходил на весь день в пронизанный весенним солнечным теплом графский парк. И возвращаться домой ему совершенно не хотелось. Он приходил в квартиру уже в полной темноте, но часто не заставал там Ирину. Она тоже где-то бродила, оставив дочь у матери-бабушки, очень похожей на нее. Зацикленной на себе. И потому уже давно одинокой.
   Так продолжалось до начала июня, когда Ирина защитила диплом инженера-химика. И через неделю в местном экскурсионном бюро Евгению предложили две путевки в Геленджик сроком на полмесяца. Евгению почудилось, что он сможет умиротворить характер жены, отдохнув с ней на море. Ирина от поездки не отказалась. В ней проявилась тяга к путешествиям.
   До Новороссийска добрались без происшествий. Ирина была весело возбуждена в предчувствии смены впечатлений. Евгений тоже чувствовал себя приподнято. Почти сутки пути на поезде располагают к возбужденной умиротворенности.
   Новороссийск Евгению не понравился. Низкорослые серые горы, с которых зимой слетала злобная "бора" - холодный северо-восточный ветер, покрывающий льдом суда в порту и крыши городских домов. К тому же, чуть ли не в центре города стоял громадный цементный завод. Из его многочисленных труб круглые сутки валил белый дым. Цементная взвесь оседала на улицы. Как здесь только жили люди, Евгений не понимал.
   Всю группу отдыхающих усадили в туристический автобус. И он через час доставил компанию в Геленджик. Здесь горы были повыше. Обросли они соснами. И на улицах тоже росли сосны. Ароматный сосновый дух витал над Геленджиком. Широкая бухта-пляж между двух высоких мысов. Небольшие уютные частные домики. В комнате одного из них и поселилась семейная пара.
   Вечером Евгений и Ирина решили прогуляться по набережной - единственному оживленному месту в тихом городке. Вдоль освещенной набережной, рядом с темным искрящимся морем, стояли многочисленные аттракционы - качели-карусели. Ирина бодрой походкой увлекла мужа в этот развлекательный центр. Они за час-другой опробовали все крутилки и вертелки. У Евгения кружилась голова, но Ирина была неумолима. Ей явно не хватало острых ощущений. И она, в конце концов, добралась до странной кабинки, которую нужно было раскачивать изнутри собственной силой. Амплитуда колебаний поднималась всё выше и выше, пока кабина не преодолевала силу тяжести и начинала вертикально падать сверху вниз, создавая ощущения невесомости. Даже двое здоровенных парней не могли на глазах у Евгения раскачать этот здоровенный агрегат. А Ирина забралась туда одна, получив отказ Евгения. Минут пятнадцать-двадцать она дергалась внутри. И всё, естественно, безрезультатно. Евгению это в конце концов надоело. Он встал со скамейки и подошел вплотную к кабине, где дергалась Ирина.
   - Хватит, Ира, выходи, - сказал Евгений.
   Та еще несколько минут продолжала свои бесплотные попытки. Затем выскочила из кабины и, не глядя на мужа, стремглав побежала через набережную в городскую тьму.
   Евгений не стал ее догонять. Он уже привык к выходкам "мопассанихи", хотя и не понимал, чем вызван ее очередной "рывок". Не спеша вернулся в "свое" жилище и стал ждать возвращения беглянки, глядя на низкие, большие южные звезды. Но час шел за часом, а Ирина всё не возвращалась. И тогда обеспокоенный Евгений отправился на ее поиски.
   Фонари на заросших соснами улицах горели тускло, создавая ощущение бора, озаренного лунным светом. Евгений долго бродил по этому городскому бору, волнуясь всё больше за жену. Вдруг с ней что-нибудь случилось? Но наконец он вышел на ярко освещенное место. Под фонарем стояла женщина в голубом платье. Евгений подошел сзади и дотронулся до ее плеча.
   - Что с тобой? - тихо спросил он.
   Женщина оглянулась. В карих глазах ее сверкала ненависть.
   - Не подходи ко мне! - заорала "Ирэна", выпучив глаза.
   Уговаривать ее было бессмысленно. Вот-вот должен начаться очередной истерический припадок. Так и произошло. Ирина билась головой о фонарный столб и что-то нечленораздельно выкрикивала. Когда она утихла и обвисла на руках Евгения, он буквально на себе оттащил ее в дом. Уложил на кровать. Но утром вместо бурного секса "мопассаниха" снова куда-то убежала. Это уже было что-то новенькое.
   Весь день "Ирэн" где-то болталась и вернулась поздно ночью, злющая, как пантера. Утром снова исчезла, не появившись в столовой, где кормились отдыхающие. Чем она питалась, было неизвестно.
   Так продолжалось еще дней пять. Злоба в "мопассанихе" не утихала. С мужем она не разговаривала, даже не глядела в его сторону. Евгений ходил на пляж в гордом одиночестве. Но на душе его скребли кошки. Полгода совместной жизни с этой истерической особой уже переполнили его терпение.
   Наконец, на седьмые сутки, "Ирэн", видно, изголодалась в обоих смыслах этого слова. Неуверенной походкой притопала на ужин, уселась рядом с Евгением за столик и, как волчица, набросилась на еду. Потом шла молча позади мужа, не отставая от него. А в комнате стала так же молча раздеваться, выставляя на показ свои похудевшие прелести. Она очень быстро то теряла в весе, то набирала его до тугой плотности. Один из признаков истерического характера, как потом узнал Евгений.
   Она накинулась на мужа, словно на батон колбасы, не дав ему никакой возможности сопротивляться. Скакала на нем, как бешеная гиена, вытаращив глаза и визжа и воя на весь Геленджик.
   Уже засыпая, Ирина, прижавшись щекой к плечу Евгения, томным шепотом произнесла:
   - Ты неправильно себя вел там, на аттракционе. Мне была нужна твоя поддержка, чтобы оторваться от земли...
   Евгений только недоуменно пожал плечами, что почувствовала Ирина.
   - Ты меня не понимаешь, - уже другим тоном проговорила она и отвернулась к стенке.
   Оставшуюся неделю Ирина была тихой, но неразговорчивой. Лежала на пляжном песке, купалась в море и общалась с Евгением односложными фразами.
   Перед самым отъездом они совершили прогулочную вылазку на катере вдоль морского побережья в дом-музей писателя Короленко. Катер шел носом к невысокой волне, перекачиваясь по ней с борта на борт. Евгения от этой качки стало мутить. А Ирэн, наоборот, чувствовала себя великолепно. Она стояла на носу катера и, подставив лицо соленым брызгам, что-то самозабвенно кричала в морское пространство.
   В последний день Ирэн сразу после завтрака вдруг куда-то исчезла безо всякого повода. Евгений ее разыскивать не стал. Опять что-нибудь в голову втемяшила. Он в одиночестве бродил вдоль береговой песчаной кромки. Море ласковым зверьком лизало ему ноги, словно прощаясь.
   Евгению было немного грустно. Геленджик ему очень понравился, несмотря на выходки Ирины. Не переполненный народом пляж, чисто аквамариновое море, почти всегда тихое из-за широкой бухты-лагуны. Невысокие, сплошь обросшие соснами горы и вдоль них дорога, ведущая в Новороссийск. По ней ползли маленькие разноцветные жучки-машины, освещенные ярким летним солнцем.
   И вдруг одна из далеких крохотных сосен, словно кем-то зажженная свеча, вспыхнула и загорелась ярким пламенем. Пламя тут же перескочило на другую сосну, затем на третью... Сосны вспыхивали, будто облитые бензином. Высокое разноцветное пламя за несколько минут выжгло довольно приличный "пятачок" леса, быстро расползаясь всё дальше и дальше.
   Все находящиеся на пляже с тревогой и любопытством следили за горным лесным пожаром. Но вот на дороге появились три красные пожарные машины. Вокруг них засуетились крохотные людские фигурки в блестящих на солнце касках. Большое белое облако оторвалось от одной из красных машин. Расширяясь в своем объеме, оно поднялось над горящими соснами, а затем медленно опустилось на огненные верхушки. И огонь почти мгновенно погас. Это было похоже на чудо. Весь пляж разразился бурными аплодисментами.
   Ирина вернулась вскоре после заката. И Евгений тут же почувствовал что-то неладное. Жена прятало глаза, суетливо стала переодеваться. И от ее одежды сильно несло гарью. "Неужели это она?" - подумал Евгений, но ничего Ирине не сказал. Та ему призналась только дома.
   После такого экстремального отдыха "мопассаниха", естественно, не успокоилась, продолжая свои "выкрутасы". Ее истерическая натура не могла угомониться и жаждала новых страстей. Евгения она, конечно, разлюбила за непонимание ее тонкой души. Он ее еще интересовал как самец, пока она в середине августа не познакомилась с группой туристов-гребцов. Те проводили свои занятия по байдарочной гребле на водохранилище, за городом. А Ирэн туда забрела во время своих романтических прогулок по окрестностям. Евгения она с собой не брала. Да он и сам не жаждал гулять с опостылевшей ему истеричкой. Дело у них явно двигалось к разводу.
   После этого знакомства "мопассаниха" с головой и со всем остальным телом нырнула в стихию водного туризма. Дома она не появлялась даже ночью, предпочитая для сна палатку на берегу водохранилища. Но вряд ли ей там давали уснуть бравые гребцы. А она и не скрывала перед Евгением своих новых знакомых. Как-то привела человек пять в квартиру. Четверых здоровенных бородатых мужиков и одну похожую на мужика девицу. Они набились потной горланящей толпой в комнату, пили водку прямо из бутылок и орали, ужасно фальшивя, под гитару песни Визбора. На Евгения они, вместе с Ирэн, не обращали никакого внимания. И он ушел, громко хлопнув дверью.
   В начале сентября "туристка" заявила мужу, что уезжает со своими гребцами на байдарочный "серфинг" по горным рекам Таджикистана. В назначенный час "Ирэн" накинула на плечи рюкзак и отправилась на "грёблю", как остроумно она называла свои почти ежедневные походы на водохранилище. Теперь же "грёбля" предстояла нешуточная. Аж целый месяц. Евгений плюнул "грёбалке" вслед.
   И после ее отъезда принял решение. Собрал все ее "монатки", погрузил их на нанятый грузовик и отвез их на "собачевку", где в домике жила бабка Ирэн вместе со своей правнучкой, брошенной матерью-внучкой ради своих туристических забав.
   Внучкино барахлишко Евгений сгрузил в сарай рядом с домиком. Старушка-прабабка вместе с правнучкой обозвали Евгения дураком.
   В середине октября появилась утомленная "серфингом" туристка. Но дверь в квартире была закрыта. "Ирэн", совместно с бабушкой, взломали ее топором. Ее вещи возвратились на прежние места. И началось странное, нелепое существование двух чужих людей в одной квартире. Между ними было всё выяснено, кроме жилья. Евгений не хотел уходить из купленной им квартиры. Ирэн считала ее своей по закону. Евгений жил на кухне, на раскладушке. Бывшая жена провоцировала его на скандалы, устраивая неуправляемые истерики с битьем посуды и всяческими оскорблениями.
   Через месяц этот напряг кончился появлением милицейской машины возле подъезда.
   Перед этим Ирэн исчезла дня на два, и Евгений наслаждался одиночеством. От этого наслаждения его привел в реальность звонок входной двери. На пороге стояли бабка, внучка и правнучка. Позади возвышались два милиционера. Все дружно ввалились в квартиру.
   - Он меня избивал и насиловал! - закричала в дверях "мопассаниха", показывая на Евгения. Милиционеры скрутили "преступнику" руки. Затолкали в милицейский "УАЗик" и повезли в отделение. "Жертва избиения" отправилась туда своим ходом.
   Начальник милиции оказался человеком умным и не поверил в избиение и изнасилование. Тем более что вся прошедшая жизнь "хулигана" не имела никакого касательства к нарушению закона. Дело было направлено в ЖЭК по месту жительства, для собеседования.
   На следующий день Евгений, погрузив на это раз свои вещи, вернулся в родительский дом. А у "мопассанихи" началась вольная жизнь. Любовники сменялись, "как перчатки". У дочки появлялись и исчезали новые "папы". Один из них, милиционер, чуть не застрелил другого, "туриста", из табельного пистолета. Среднерусскую "Кармен" едва не зарезал очередной претендент на ее сердце, руку и тело.
   В конце концов она куда-то переехала, откупившись от Евгения и продав его злополучную квартиру. Там сейчас живут другие люди. Евгений иногда проходит мимо окон на первом этаже. И видит свою надпись на белой кирпичной стене под подоконником: "Chercher La Femme"... Его поиски продолжались...

Одиннадцатое.

   Андрей заскочил в автобус перед самым его отправлением. Он успел купить последний билет на самый последний рейс из областного центра. Водитель уже включил мотор "Икаруса", косо посмотрел на опоздавшего, но ничего не сказал. В салоне автобуса царил полумрак, и Андрей с трудом разыскал свое место. Возле окна сидела девушка, словно темное изваяние на светлом стекле. Он поначалу не обратил на нее никакого внимания и уселся рядом, сдерживая тяжелое дыхание торопившегося пассажира.
   Автобус медленно стартовал с автовокзала и, петляя по улицам, выбрался на окружную дорогу. И помчался в сторону родного города Андрея. В салоне установилась полусонная вечерняя тишина. Летнее солнце уже давно село за бардовый горизонт. Но пламенный отсверк заката еще тлел за коробками многоэтажных домов, быстро исчезающими за уходящей от них дорогой.
   Девушка возле окна смотрела сквозь стекло на бегущие вдоль дороги кусты, деревья и редкие дома. У нее был красивый, ровно очерченный профиль. Андрей в детстве видел такие черные профили-картинки, вырезанные из бумаги. Была в них какая-то таинственность и... безысходность, словно знак неотвратимой судьбы. Андрей смотрел на черный профиль девушки на фоне автобусного стекла. И ему стало немного грустно, ведь она была его случайной попутчицей. Пройдет каких-нибудь полтора часа, и эта девушка навсегда исчезнет из его жизни. А он не знает даже, как ее зовут.
   Нужно с ней заговорить. Неизвестно, почему, но нужно. Но не хочется лепить банальности.
   - Вам не кажется, что летний вечер похож на черный туман? - спросил Андрей, озвучив пришедший ему в голову образ.
   Девушка посмотрела на соседа и удивленно пожала плечами.
   - Я об этом никогда не думала, - произнесла она.
   - А мне вот так сейчас показалось, - сказал Андрей, поняв, что заинтересовал спутницу.
   - Вы, должно быть, поэт? - угадала девушка, с любопытством вглядываясь в Андрея.
   - Пишу понемногу, - скромно пробормотал он, не ожидав от нее такой проницательности.
   - Я очень люблю хорошие стихи, - сказала девушка, сделав ударение на прилагательное "хорошие".
   - Ну, каждый пишущий думает, что он сочиняет хорошо, - в свою очередь пожал плечами Андрей.
   - Прочтите что-нибудь, если не трудно, - попросила девушка и добавила: - Я оценивать не буду. Просто послушаю, и всё...
   Андрей стал собираться с духом. Публично он свои стихи читал редко. Но незнакомке-попутчице можно прочесть несколько. В темноте.
   И он тихо, почти ей на ухо, чтобы не слышали другие пассажиры, стал медленно выговаривать поэтические фразы, которые он помнил наизусть. Стихотворений набралось десятка с два. Остальные он помнил "через пень-колоду". Но и этого было достаточно. Девушка повернула к нему темное лицо.
   - Вы хороший поэт, - просто произнесла она под сдавленный гул мотора "Икаруса".
   - Спасибо, - ответил ей Андрей и пожал протянутую тонкую ладонь.
   Они назвали себя по именам. Девушку звали Светой. Она заканчивала медицинское училище в маленьком городке на другом конце области. И жила в одном с Андреем городе вместе с матерью и отчимом. И была на пятнадцать лет моложе своего попутчика-поэта. Но что такое каких-то полтора десятка лет, когда тебя слушают и понимают...
   Автобус между тем успел преодолеть более 60 км. Он затормозил на автостанции пункта назначения. Пассажиры выбрались на щербатый асфальт в теплую тишину июньской ночи. Андрей галантно протянул руку Светлане. И впервые увидел ее лицо в свете фонарей. Девушка была очень хорошенькой. Правильный овал лица, большие внимательные глаза, чуть припухлые губы. И соблазнительная фигурка, прикрытая скромным платьицем в цветочек.
   С ней оказалась поклажа - довольно объемный чемодан. Продолжая играть роль галантного кавалера, Андрей взялся помочь донести чемодан до дома девушки. Та жила на городской окраине, куда редко ходили автобусы. Да и было уже достаточно поздно. Не мог Андрей бросить свою симпатичную попутчицу одну, ночью, с чемоданом. Мало ли бродит вокруг шпаны.
   Чемодан оказался не тяжелым, но и путь был неблизким по пути они разговорились. Светлана приехала домой на каникулы. И было ей всего семнадцать лет. Полутемная улица с разбитыми фонарями, запах цветущих лип вдоль тротуара и юная милая девушка, идущая рядом, настроили Андрея на лирический лад. Он всю дорогу читал Светлане свои стихи. Она слушала его и, опустив голову, улыбалась. Андрей видел эту улыбку даже в темноте. Эта улыбка его ободряла.
   Почти часовая прогулка незаметно кончилась для Андрея возле подъезда панельной пятиэтажки. За ней широко расстилалось поле сопредельного колхоза. Над головой, на черном бархате неба, горели яркие созвездия. В одном из окон дома, несмотря на поздний час, слышалась какая-то мелодия. Андрей узнал голос Бориса Гребенщикова:
   Под небом голубым есть город золотой
   С прозрачными воротами и яркою звездой...
   - Мне очень нравится "Аквариум", - сказала Света, прослушав песню до конца. - Там стихи немного на ваши похожи. Сложные по структуре.
   - Да, Аквариум - это наш мир. А мы - как рыбки, - дополнил Андрей характеристику группы.
   - Интересный образ, - произнесла Светлана. - Выходит, за нами кто-то наблюдает?
   - Наблюдателей всегда хватало. Летающие тарелки одни чего стоят.
   - А я видела тарелку, - призналась Светлана. - В прошлом году. Тоже летом. Я на балконе ночью стояла. А она над полем летела, низко, медленно и бесшумно. Огни только алые сверкали по краям. Я долго на нее смотрела, пока она не улетела. Неужели там инопланетяне сидели?
   - Не американские же шпионы! - усмехнулся Андрей. Светлана тоже улыбнулась.
   - Спасибо, - сказала она. - Я никому об этом не рассказывала. Только вот вам почему-то. Другие, наверное, смеялись бы. Никто не верит, пока сам не увидит.
   - Я вам верю - потому, что знаю точно. Мы - лаборатория высших сил. Неведомых нам и непонятных, - произнес Андрей, но дальше говорить не стал, хотя ему было что сказать.
   - Об этом я тоже думала, - проговорила Светлана. - И мне иногда становиться страшно. Входит, от нас ничего не зависит?
   - Мы подопытные кролики, мы киношные статисты. Православные, католики, мусульмане и буддисты, - процитировал Андрей себя.
   - Зачем им всё это нужно? - произнесла Светлана и поглядела на черное звездное небо.
   - Мы можем только догадываться, - пожал плечами Андрей. - У них там совершенно иной образ мышления. Нечеловеческий. И то, что нам кажется несправедливым, для них выглядит совсем по-другому.
   - А любовь? - спросила Светлана и пристально посмотрела на Андрея. - Я слышала, что Бог нас всех любит. Но в чем его любовь?
   - Если б я знал! - снова подал плечами Андрей. - Любовь, как я понимаю, - это отдача и самопожертвование.
   - Но если мы несмышленые дети. Хулиганим, играем с огнем. Нас нельзя наказывать?
   - Я никак не уловлю систему этих наказаний, - задумчиво произнес Андрей. - Негодяи, палачи, воры - процветают и блаженствуют. А смиренные, добрые - бедствуют, страдают, мучаются... Бывают, конечно, и исключения, но очень редкие. И тогда все ссылки на карму. Мол, в другой жизни мы чего-то натворили, а вот сейчас расплачиваемся. Только всё это очень неубедительно и несправедливо. И причем здесь тогда Божья любовь?
   Светлана на это только вздохнула и замолчала.
   - Ну, мне пора, - наконец произнесла она. - Я на пятом этаже живу. Да и поздно уже, мама ждет.
   - Я помогу, - сказал Андрей и первым вошел в подъезд с чемоданом. Они поднялись на плохо освещенную лестничную площадку. Андрей поставил чемодан и после небольшой паузы спросил:
   - У вас завтра вечером есть свободное время?
   Девушка смущенно улыбнулась:
   - У меня же каникулы. Я теперь все дни свободна.
   - Может быть, увидимся завтра вечером на той же самой автостанции. Погуляем, поговорим. Вы умная девушка, что сегодня редкость, - добавил Андрей.
   Светлана потупила взгляд.
   - Вы тоже интересный собеседник. Пожалуй, я приду, - тихо сказала она.
   Андрей шел домой по ночному городу в приподнятом настроении. Он не чувствовал усталости, хотя весь день вычитывал в областном издательстве гранки своей первой книги стихотворений. Ему помог в издании его старый знакомый Александр Овчаренко - земляк и писатель, главный редактор областного книжного издательства. Без его помощи никто там не стал бы рассматривать серьезно поэтические вирши какого-то районного стихотворца. Полным-полно сейчас таких "писак". Но Александр, по старой дружбе, "протащил" сборник Андрея, и тот был ему очень благодарен.
   Андрей с нетерпением ждал следующего вечера. Света ему очень понравилась. Несмотря на свой юный возраст, она была умна не по годам. Да еще и очень хорошенькая. Какой поэт устоит?
   Светлана опоздала всего на пять минут. Она была одета в то же платье в цветочек и при солнечном свете не показалась Андрею хуже, чем ночью.
   И, естественно, они отправились на прогулку за город, к реке. Медленно шли рядом, не касаясь друг друга. Андрей искоса поглядывал на девушку. Светлана смущенно наклоняла свою хорошенькую головку и так же, как накануне вечером, загадочно улыбалась.
   На этот раз о "высоких материях" они не говорили. Они вообще обменивались только короткими репликами. Андрей подал Светлане руку, помогая ей подняться по достаточно крутой тропинке, ведущей на холмистый берег реки среди деревьев и высоких цветущих трав.
   С высокого берега открылась широкая панорама на лежащий в низине город. Солнце медленно садилось за далекие пятиэтажки, окрашивая их темной охрой и сверкая яркими зайчиками в окнах. Широкая в этом месте река почти незаметно текла в окантовке Камышевых и осотовых зарослей. В ней отражались облака, плывущие по течению. И, словно неподвижный водопад, "стекал" к реке с холма поток голубых цветов. Так, во всяком случае, показалось Андрею. Каждый цветок был похож на большую полупрозрачную каплю. Капли эти почти незаметно шевелились под легоньким теплым ветерком, создавая неподвижную иллюзию движения. И ее еще больше усиливала порхающая суета множества бабочек, пчел и цветочных мух. Цветущий холм еле слышно мерно гудел, как монотонный водопад, переливаясь перламутром мельканья крыльев и мельтешения гибких, стремительных тел. Будто стайки рыбок резвились в голубой ароматной воде. Светлана, видно, тоже залюбовалась этим "цветочным водопадом". Она стояла рядом с Андреем. В ее голубых глазах отражались голубые цветы, позолоченные искорками заходящего солнца.
   - Как здесь хорошо, - тихо произнесла она и снова улыбнулась Андрею уже открытой улыбкой.
   А ему было тихо и спокойно рядом с этой милой девушкой. Они долго, до темноты, гуляли вдоль берега реки, уже держась за руки, и читали друг другу стихи. Андрей свои, а Светлана - поэтов поздней советской эпохи: Мартынова, Слуцкого, Ваншенкина... Она знала их стихи наизусть, чем немало удивила Андрея. Конечно, в таком возрасте многие девушки любят поэзию "про любовь". Но чтобы до такой степени! Андрей поглядывал на Светлану с уважением, смешанным с восхищением. Судьба свела его с необычным человеком, и он уже начал влюбляться в Светлану. Это чувство проникало в него, как маленькие капельки весеннего березового сока наполняют сосуд. Вначале этой влаги еще мало, но губы уже жаждут выпить ее до дна, не дожидаясь предельного наполнения...
   Они стали встречаться почти каждый день. Уходили за город - в парк или к реке. Настало время сенокоса. Цветущие луга и косогоры вдоль берега выкашивали держатели коров и кроликов. Стога пахучего свежего сена возвышались тут и там вдоль берегов речки. В этих стогах можно было до полуночи лежать, не касаясь друг друга, и смотреть на яркие, высокие летние звезды. Читать стихи и трепетать, подобно детям, от случайного прикосновения рук.
   Такого с Андреем уже давным-давно не случалось. Он, опытный разведенный мужчина, словно юноша-подросток исподтишка, робко поглядывал на полулежащую рядом манящую девушку и не смел даже поцеловать ее в щеку. Он будто сбросил полтора десятка лет и стал ровесником Светланы. Ему тоже семнадцать, и это его первая настоящая "дружба" с девочкой. Ему даже в голову не приходило обнять Светлану, как женщину, и добиться ее любви. Он боялся не только жестом, но даже неосторожным словом обидеть доверившуюся ему девушку.
   После каждого такого свидания Андрей шел домой со странным ощущением в душе. Он был как будто наполнен мягким, теплым светом. И, наверное, недаром у источника этого света было такое имя!
   Летние дни подходили к своему зениту. Июль полыхал жаркими днями и теплыми звездными вечерами. В один из таких вечеров, во время прогулки вдоль берега реки, Андрею захотелось искупаться. Светлана неожиданно согласилась составить ему компанию. Они разделись в прибрежных кустах и, взявшись за руки, вошли в теплую, темную речную воду. Как выяснилось, Светлана не умела плавать, и Андрей взялся за обучение. На правах инструктора, стоя по грудь на песчаном дне, подложил девушке руку под живот, чтобы удержать ее на воде в горизонтальном положении. Светлана внешне не обратила на этот жест внимания. Она была сосредоточенна и усиленно гребла руками в желании поплыть. Но у нее плохо получалось, несмотря на все советы Андрея. И когда она встала рядом, Андрей поцеловал ее в мокрые мягкие губы. Светлана не отстранилась. Ее руки переплелись на шее, а трепетное красивое тело прижалось к мужскому. Андрей почти те же почувствовал желание. Ощутила мужской порыв и Светлана. И опять не отстранилась. Покрывая лицо поцелуями, Андрей стал спускать с девушки плавки. Но тут Светлана вздрогнула и оттолкнула его.
   - Не надо, - тяжело дыша, с трудом произнесла она и медленно пошла к берегу.
   Оделись молча. Молча пошли по тропинке к шоссейной дороге. Молча шли по ней долго, до самого дома Светланы.
   - Извини меня, - сказал в дверях подъезда Андрей. Света молча поцеловала его в щеку и скрылась в подъезде.
   Она сама позвонила по телефону дня через три.
   - Я хочу видеть тебя, - проговорила тихо Светлана.
   Шел не по-летнему мелкий дождик. Света пришла, прикрывшись цветастым зонтом и легкой светлой кофточкой. С полчаса они стояли под крышей крыльца промтоварного магазина, на ступеньках перед входом.
   - Пойдем ко мне, - наконец предложил Андрей. Светлана молча кивнула.
   Дом Андрея находился в стороне от центральных улиц. Его окружал старый фруктовый сад. В глубине сада стояла увитая плюющем беседка. Вот в нее и привел Андрей Светлану. В углу стояла кровать с панцерной сеткой. Вместо матраса был уложен толстый слой свежего душистого сена. Его прикрывало старое одеяло. Поверх лежала подушка, тоже наполненная сеном. Рядом с кроватью стоял круглый столик с вазой полевых цветов и две табуретки под стать столику.
   За кроватью была припрятана непочатая бутылка сухого вина. Конфеты Андрей купил по дороге.
   - Я не пью, - негромко сказала Света, потупив взгляд.
   - Чисто символически, - предложил Андрей, разливая вино по стаканам. Чокнулись. Светлана пригубила кислый напиток. Андрей опрокинул его целиком. Зажевал конфетой. Вино легко закружило голову. По крыше беседки тихо шелестел мелкий дождик. Светлана сидела рядом. Они смотрели друг другу в глаза. Он увидел в ее глазах тот тихий свет.
   - У меня сегодня день рождения, - вдруг сказала Светлана и смущенно улыбнулась.
   - Ну, тогда нужно выпить до дна за совершеннолетие. - Андрей снова наполнил свой стакан. - Чтобы твой дальнейший жизненный путь был устлан белыми розами, с которых срезаны шипы, - произнес он немного банальный тост. Стекло тихо звякнула о стекло. И Света, на удивление Андрея, выпила свой стакан. Поморщилась от кислого вкуса и подсластила его конфеткой. И через минуту опьянела. Это было заметно сразу. У Светланы "поплыл" взгляд. Она стала улыбаться отрешенно и... призывно.
   Андрей сориентировался почти мгновенно. Он обнял девушку за талию. Поцелуй получился долгим и сладостным. Пара сама собой оказалась на кровати. Светлана пыталась слабо сопротивляться, но Андрей ясно сознавал, что этот тот самый момент. Другого такого не будет. Света протяжно-болезненно охнула, и они оба вдруг трепетно замерли. Андрей "застыл" внутри девушки, боясь новой болью потревожить ее ощущения. Светлана тоже лежала неподвижно, закрыв глаза.
   И так продолжалось долго. Нескончаемо долго. Андрей боялся пошевелиться, несмотря на всё напряжение любовных сил. Потом всё завершилось само собой...
   Он вез ее домой на багажнике велосипеда. Мелкий дождик сыпал не переставая. Тротуары, по которым ехал велосипед с двумя пассажирами, были покрыты дождевой водой. Два раза заднее колесо попадало в рытвину. Один раз Светлана чуть не упала с багажника, потому что держалась за Андрея одной рукой. Другая прикрывала голову зонтом.
   Андрей сосредоточенно и усиленно крутил педалями. Капюшон от ветровки к концу пути промок, как и сама куртка. Но он не чувствовал сырости. Голова кружилась опьянением неведомой радости. Светлана обнимала его своей рукой. И ему казалось, что они мчатся вдвоем сквозь дождь к невыразимому счастью, о котором он мечтал всю свою жизнь. Наконец он нашел человека, близкого ему по духу. Добрую, нежную, светлую девушку, понимающую его с полуслова, с полувзгляда. Как в песне поется. В душе его звенела песня счастья...
   Через неделю они подали заявление в ЗАГС. Светлана опоздала на полчаса. Ее милое лицо всё время покрывалось краской смущения и радости, когда они писали заявление. На этот раз Андрей купил бутылку шампанского и коробку дорогих конфет в "кооперативном" магазине. Жених и невеста опять отправились в беседку. Но на этот раз светило яркое, горячее летнее солнце. В саду пели птицы. Пчелы, бабочки и цветочные мухи вились над клумбой, благоухающей соцветиями. Андрей подарил Светлане букет белых роз перед входом в ЗАГС. Сейчас она бережно несла его, счастливо улыбаясь. Андрей был тоже счастлив. Утром он украсил беседку разноцветными шариками. Стол накрыл свежей скатертью. На нем стояла ваза с цветами и две свечи с хрустальными бокалами. Рядом примостился компактный магнитофон "Грюндиг" и несколько бобин с лентой. Предстоял интимный ужин на двоих.
   И он состоялся после предварительного представления невесты родителям жениха. Те участвовать в ужине отказались, оставив молодых наедине. Горели свечи, отражаясь в хрустальных гранях бокалов, наполненных вином. Магнитофон "Грюндиг" изливал в вечерний сад песни поэта и барда Александра Дольского, с которым Андрей познакомился года два назад, когда тот приезжал на гастрольный концерт в соседний город. Андрей тогда зашел к нему за кулисы. А там никого не была. Сан-Саныч сидел один и пил крепкий чай. Они познакомились и разговорились. Прониклись друг к другу симпатией. Поэты всё-таки оба. Дольский подарил собрату по перу три своих пластинки с автографами. Андрей ему - подборку собственных стихотворений. Пластинки он переписал на магнитофон.
   Жених и невеста сидели на кровати, слушали Дольского и нежно целовались. Судя по всему, поцелуи должны были вскоре перейти в другую стадию. Но когда Андрей мягко опрокинул Свету на подушку, она между поцелуями тихо произнесла:
   - Мне сегодня нельзя, - и, отвечая на недоуменный взгляд жениха, смущенно добавила: -Женские проблемы... понимаешь?
   Андрею стало немного досадно. Он мечтал в такой вечер насладиться близостью со Светланой. Но вышел "облом". Пришлось за полночь снова сажать невесту на багажник велосипеда и везти домой на другой конец край города. Она одной рукой прижимала к груди белые розы.
   Возле дверей подъезда Светлана сладостно приникла к Андрею. Крепок поцеловала в губы.
   - Я тебя очень люблю, - прошептала она. - И хочу от тебя детей. Мальчика и девочку...
   - Жаль, что они у нас сегодня не получились, - чуть иронично проговорил Андрей.
   - Я думаю, еще для этого будет время! - улыбнулась Света. И, чмокнув на прощание Андрея, исчезла в темном подъездном провале. У Андрея почему-то нехорошо екнуло сердце. Предчувствия его не обманули.
   На следующий день он зашел в местное бюро путешествий и купил там две двухнедельные путевки в дом отдыха под Таганрог. И стал готовиться к бракосочетанию. За эту неделю они со Светланой виделись всего два раза. Ее "женские проблемы" еще не прошли, и она не допускала Андрея до себя. И была какой-то грустной и задумчивой, не соответствующей образу счастливой невесты.
   На следующий день они должны были сдать паспорта в ЗАГС. Но в назначенный час Светлана не пришла. Андрей очень обеспокоился, и когда прошли все сроки появления невесты, отправился к ней домой для выяснения.
   Дверь ему открыла молодая женщина примерно одного с ним возраста и очень похожая на свою дочь. На вопрос Андрея, дома ли Светлана, она зло взглянула на будущего зятя и с растяжкой, хлестко произнесла:
   - Для вас Светланы нет и никогда не будет!
   Дверь с треском захлопнулась. Андрей стал медленно спускаться по лестнице. На душе у него "скребли кошки". Две настоящие перебежали ему дорогу перед подъездом.
   Свободные от посменной "суточной" работы дни Андрей проводил, в основном, в своей беседке. Писал стихи и тосковал по Светлане. От нее не было никаких известий. Куда она пропала? И почему так резко передумала выходить за него замуж? Неужели мат запретила? Очень может быть.
   Потом наступил день несостоявшегося бракосочетания. Андрей отметил его в беседке в гордом одиночестве, разлив по двум бокалам шампанское. Он представил, что Светлана сидит напротив и улыбается ему застенчиво и ласково. Так он и отправился вместе с воображаемой Светланой в одинокое свадебное путешествие к берегам Азовского моря.
   Добирался поездом до Таганрога, по пути к которому сосед по купе, молодой чеченец, рассказал Андрею о брачных обычаях своего гордого горного народа. Эти обычаи Андрея неприятно удивили.
   До дома отдыха он доехал из Таганрога на автобусе. Во все стороны раскинулась голая степь. Ни кустика, ни деревца. Рядом с остановкой, через дорогу, продуваемые всеми ветрами, стояли несколько домиков местных жителей. Вывеска о присутствии здесь дома отдыха слегка обескураживала. Но за воротами оказалась ухоженная территория, обсаженная, в основном, белой акацией. Асфальтовые дорожки, клумбы с благоухающими цветами и в сотне метров берег Азовского моря, на горизонте сливающегося в единое целое со сверкающим на солнце небом. На боковом, дальнем берегу четко виднелись многоэтажки и портовые краны Таганрога. По береговой кромке валялись черные скелеты выпотрошенных осетров.
   Администратор дома отдыха слегка удивилась, узнав, что новый отдыхающий решил отдохнуть один по двум путевкам. В связи с этим ему полагался двухместный номер и двукратное питание. Знала ли она, что этот странный гость приехал не один? Его невидимая жена каждую минуту находилась рядом с ним: когда он гулял после обеда вдоль Азовского мелководья, когда уезжал с экскурсией отдыхающих в Таганрог, Ростов и Мариуполь. Каждую ночь Светлана целовала его перед сном, и утром он просыпался от ее поцелуя. И этот поцелуй горел на губах весь день. Он сочинял для нее стихи и читал ей вслух, сидя на скамейке в зарослях цветущих розовых кустов под тихий шелест морского прибоя. Светлана молча и внимательно слушала и понимающе улыбалась. Они вдвоем по ночам долго смотрели на огромные южные звезды на глубоком бархатном небе. Потом любили друг друга до самого утра на сдвинутых Андреем двух кроватях в их семейном номере. И засыпали, крепко обнявшись, усталые до изнеможения.
   Домой Андрей возвращался счастливым. Уже стоял сентябрь, и настоящая Светлана, должно быть, давно уехала на свою медицинскую учебу. Невидимая жила с ним в его доме. Утром провожала его на работу, вечером встречала с радостной улыбкой. Андрей был женат и счастлив в своей воображаемой семейной жизни.
   Так прошло целых девять месяцев. Невидимая Светлана родила ему сына, как две капли воды похожего на отца. Как-то солнечным майским днем они прогуливали коляску с малышом по улице города. Светлана ласково улыбалась мужу, изредка озабоченно поглядывая на малыша. Тот сосредоточенно сосал пустышку. И чмокал во сне.
   И тут навстречу из-за поворота внезапно появилась женщина. Молодая, стройная, красивая и очень знакомая. Андрей остановился и взглянул на нее. Их взгляды встретились. Светлана побледнела и стала медленно оседать на тротуар. Андрей едва успел ее подхватить. Прохожие с удивлением поглядывали на странную пару - должно быть, принимая за пьяных.
   Обморок у Светланы прошел минуты через две. Она открыла глаза. И в них уже стояли слезы. Лицо Андрея покрылось ее поцелуями.
   - Ты жив, милый мой! Ты жив! - шептала она, трясясь всем телом. - Мне сказали, что ты утонул в море. Еще в августе.
   - Кто тебе это сказал? - у Андрея перехватило дыхание.
   - Мама сказала, отчим и... его мать... - горестно выдохнула Светлана.
   - Господи боже, зачем?
   - Чтобы я вышла за него замуж. - Слезы потекли у Светланы по щекам.
   - За кого? - недоуменно спросил Андрей.
   - За своего жениха. Я его в армию проводила. В морскую пехоту. Там три года служат. Моя мама и его - подруги лучшие. А после я встретила тебя... Мама рассказала о нашей свадьбе тете Вале. Та позвонила Николаю. А он ей сказал, что если я выйду за тебя замуж, он перестреляет весь свой взвод и убьет себя. Тетя Валя прибежала к маме. Она плакала, просила спасти сына. И мама меня заперла в комнате. Я хотела из окна броситься. А потом они мне сказали, что ты уехал на юг и там утонул в море. У меня нервный срыв случился. Я долго болела - почти полгода. Тут вернулся из армии Николай, и меня отдали за него замуж.
   - Так ты замужем? - у Андрея тоже затряслись руки.
   - Я не знала, что ты живой, - почти в голос заплакала Света. - Они меня обманули!
   - Пойдем отсюда куда-нибудь, - проговорил Андрей, - а то на нас обращают внимание.
   - Я хочу к тебе. Туда. В беседку. - Светлана подняла на него заплаканное лицо. И горестно улыбнулась.
   По пути Андрей купил бутылку вина и кулек конфет. Беседка утопала в цветущем фруктовом саду. Сад гудел пчелиным песнопением. Андрей принес из дома магнитофон и кассету песен Дольского. Прихватил он с собой и сборник своих стихов, выпущенный месяц назад. Книжечку он подарил Светлане. Она с благодарной улыбкой приняла подарок.
   Мы встретились в таком просторе,
   В таком безмолвии небес... -
   - пел Александр Дольский под гитару. Бутылка вина была молча выпита. Они смотрели друг другу в глаза. Легкое опьянение вскружило голову Андрею. Он опустился перед Светланой на колени. Она ворошила ему волосы, а он целовал ей плечи. Потом в поцелуе слились их губы.
   Светлана разделась сама и отдалась Андрею страстно, с опытом замужней женщины. И Андрей был неутомим. Сладостное любовное соитие продолжалось в беседке до вечера, пока не запели первые соловьи. Тут Светлана опомнилась. Вскочила с кровати и стала поспешно одеваться.
   - Мне пора, - тихо сказала она, целуя Андрея в губы.
   - Я довезу тебя, - Андрей бросил взгляд на велосипед, стоящий перед входом в беседку.
   - Я доеду на автобусе, - качнула головой Света. - Мне нельзя на багажнике трястись. - И после минутной паузы выдохнула признание: - Я беременна... На третьем месяце...
   У Андрея подкосились ноги. Ведь он надеялся, что сегодня сумеет быть первым... Но тот его уже опередил...
   Он проводил ее до остановки, и автобус подъехал очень скоро. Светлана перед открытыми дверями быстро поцеловала Андрея.
   - Я люблю тебя, - прошептала она. - Если будет сын, назову его твоим именем.
   Двери автобуса захлопнулись. Он тронулся. Светлана стояла на задней площадке. Посмотрела в окно и махнула Андрею через стекло. Андрей понял, что это - конец...
   Через два дня он продавал свои стихотворный сборник в книжном магазине. Народу внутри было мало, а его книжкой интересовались еще меньше. Андрей до обеда продал всего три книги и считал, что ему очень повезло.
   Перед самым перерывом в магазинную прохладу вошел, вернее, ворвался, необычный посетитель. Это был наголо стриженный усатый тип в полосатом нательнике и спортивных штанах с лампасами. Он быстрым сумрачным взглядом окинул магазин и приметил в углу Андрея. На лице его вспыхнула дикая злоба. Он бросился к поэту и схватил его за грудки стальными волосатыми ручищами.
   - Падло! - заорал он, брызжа в лицо Андрея табачной слюной. - Если ты еще к моей жене, Свете, подойдешь, я тебе голову оторву, кишки выпущу, язык вырву! Стихоплет е...чий! Ты усек, мразь!
   Но бить не стал, а выскочил из магазина так же быстро, как и вбежал, разбросав по полу несколько авторских книжек.
   Домой Андрей возвращался в подавленном состоянии. Его мутило после столкновения с мужем Светланы, хотя ничего другого он и не ожидал. По пути Андрей забрел в ресторан и выпил там без закуски бутылку портвейна. И прилично опьянел. Образ Светланы то появлялся, то исчезал перед его помутненным сознанием. Домой он пришел, когда красное вечернее солнце уже почти село за горизонт. В лесопосадке, за увядшим садом, робко настраивались соловьи.
   Андрей вошел в темноту беседки. Сел на стул, чуть не промахнувшись. Душу сжимала тоска...
   ...Светлана сидела напротив, на кровати, кормила грудью малыша. Она посмотрела на Андрея и ласково улыбнулась ему...
  

Двенадцатое.

   Каждую ночь он выходил в яблоневый сад и протягивал руки к небу. Летнее небо сияло россыпью звезд. Он молился - страстно и неистово, как, наверное, молились первые христиане, пытаясь прикоснуться к неведомым деяниям Творца. К той непонятной и страшной силе, что создает и взрывает планеты, звезды, галактики... Словно бесцельно играющий малыш в песочнице, создающий и рушащий слепленное им же. Но внутри-то не мертвые песчинки, а Вселенные - разумные цивилизации. Там люди - миллиарды людей, созданных по Его прихоти и уничтоженных по Его приказу.
   И одна из этих песчинок несколько миллиардов лет, а может, мгновений, кружится вокруг своего Светила, вокруг своей Звезды. И люди, созданные этой страшной и капризной силой, живут и умирают по неведомым законам Бытия. Жизнь их подобна жизни инфузорий. Короткая вспышка полуразумного существования - и гибель, и новое перерождение. Для чего? Для совершенства? Для спасения души?
   Религиозные учения всяк по своему пытаются это объяснить. Но попытки сводятся к утешению. "Пути Господни неисповедимы", "Молитесь и кайтесь"... А холодная компьютерная программа Вселенской паутиной опутала бесконечные Миры, множество Измерений. Она работает по неведомому замыслу Вышнего Программиста, и нет в ней ни Любви, ни Сочувствия. Чистый, голый Разум не ведает Сопереживания со своей минимальной искоркой, на миг вспыхнувшей в одном из уголков Великой Лаборатории. Пусты и напрасны человеческие надежды и слабы утешения. Всё давно предрешено. Всё работает по схеме. Вселенский компьютер не дает сбоев...
   Но человек утешается. Человек верует. Человек надеется. Человек любит...
   Молодой мужчина стоял поздней ночью в своем саду и простирал руки к звездному небу. Он молил о Любви. Он прожил большую часть своей сознательной жизни в ее поисках. Жизнь подсовывала ему вместо настоящей Любви ее суррогат, эрзац, который он часто принимал за настоящее чувство. Но очень скоро песчаные замки рассыпались. Заоблачный "малыш" махал своим "совочком". И где-то взрывалась галактика. Но его маленькая планетка всё еще жила, хотя участь ее была уже предрешена. Давным-давно. Еще до рождения Вселенной.
   Но Он был всего лишь человеком. И в нем жила жажда Любви, посеянная в душе кем-то тем - Неведомым. И он протягивал руки к небу. Каждую звездную ночь. Посреди яблоневого сада. Яблоки зрели.
   А затем наступила поздняя осень. Предзимье. И он шел каждый день после обеда в городской универмаг. Он продавал там свои книги, напечатанные на плохой газетной бумаге за собранные им самим гроши. Книги раскупались вяло. Люди носились, в основном, в поисках дешевых продуктов, хотя их в магазинах было навалом, в отличие от совсем недавнего времени, когда за ними выстраивались длиннющие очереди со злобными потасовками.
   Но всё же у некоторых еще осталась привычка советских времен - покупать книги. Тем более когда их продает известный в городе писатель. На хлеб ему от продажи своих произведений пока хватало.
   И почти каждый день на пути к универмагу он стал встречать Ее. Молодая, очень симпатичная женщина при этих встречах улыбалась ему улыбкой узнавания. Он тоже уже давно знал ее, с того самого дня десять лет назад, когда сошел с пригородного поезда на вокзале и отправился вдоль железнодорожных рельсов к себе домой. Летнее солнце уже преодолело большую часть своего пути по небосводу и лениво ползло на запад. В лесопосадке, растущей вдоль полотна, пересвистывались пичуги. А впереди шла девушка в легком платье. Она, очевидно, тоже сошла с поезда, но из ближнего вагона. И потому опередила идущего позади на несколько десятков шагов. Она шла легкой походкой. Подол платья развевался возле ее стройных икр. Темно-русые волосы при каждом шаге трепетали под теплым вечерним ветерком. И казалось, что сама девушка в любой момент, словно легкая пушинка, могла оторваться от земли и полететь, гонимая этим дуновением ветра.
   Он прибавил шаг и почти догнал девушку, желая взглянуть на ее лицо. Она услышала или почувствовала позади шаги и оглянулась. Личико оказалось очень милым - так сказать, "в его плане". Девушка удивленно взглянула на своего преследователя и тоже прибавила ход. Почти побежала. Он не отставал. Погоня продолжалась минут десять, пока девушка не свернула на ближайшую улицу и внезапно исчезла за калиткой одного из домов. Преследователь некоторое время постоял возле дома, надеясь увидеть заходящую в дверь девушку. Но она куда-то пропала. Видно, где-то спряталась. Он пожал плечами и отправился восвояси.
   Потом они иногда встречались на улицах городка. Девушка, увидев его, расплывалась в чуть насмешливой улыбке. Наверное, узнала, кто он. И вспоминала ту "погоню".
   Один раз им удалось поговорить несколько минут. Девушка работала в школе учительницей начальных классов и собиралась выходить замуж за милиционера. Последнее сообщение очень его удручило. Он ничего не имел против милиции как таковой. Но выходить замуж за "мента"? тут нужно иметь особую натуру. И он разочаровался в своей новой знакомой. Хотя она ему очень нравилась. Он чувствовал: это его женщина! Как выяснилось позже, никакого "мента" не существовало.
   Встречались они случайно, изредка. Несколько раз в год, хотя, как выяснилось позже, жили буквально на соседних улицах. Но судьба отодвигала их предназначенную Встречу. Эта Встреча была назначена на ту раннюю зиму, когда они каждый день стали сталкиваться на улице. Тогда он понял всё...
   И на следующий день отправился к ней в школу. Но там ему сообщили, что она повела свой класс на обед в кафе-столовую. Там он всю компанию и застал. Она поднялась из-за стола и вышла к нему навстречу. Он назначил ей свидание на следующий день.
   День выдался солнечных и морозным. Железнодорожная линия в окантовке двух снежных бугров искрилась в холодных солнечных лучах, как новогодняя змейка. И до Нового года оставалось всего две недели.
   Она появилась в нескольких десятках метров от переезда, где он назначил свидание. Они пошли навстречу друг другу вдоль блестящих рельсов и несколько минут стояли, глядя друг другу в глаза. И поначалу только молча улыбались. Что произошло с ними? Кто бы мог ответить?..
   Гулять долго на морозе не представлялось возможным. И он пригласил ее к себе домой. В его маленькой, теплой, уютной комнате они пили вино и слушали песни Бориса Гребенщикова. Борис был на духовной высоте. Потом они целовались. Ее губы были сладкими и ласковыми. Они пахли яблоками, которыми они закусывали вино. Яблоки он принес с террасы. Они лежали с осени в деревянных ящиках, укрытые ватными одеялами. Каждое яблоко он завернул в обрывок газеты, чтобы оно не замерзло. Комната наполнилась яблочным ароматом. Ароматом ушедшего лета. Он вспомнил рассказ Бунина "Антоновские яблоки". Он много раз перечитывал его. Знал его почти наизусть. И завидовал Ивану Алексеевичу. Так ощутимо он сам писать не мог.
   Она держала в руке надкушенное яблоко. И он снова поцеловал ее в этот головокружительный яблочный рот. И она обняла его за шею. И они упали на софу. Она сама вся пахла яблоками. Яблоками Любви...
   Они жили долго, долго...
  

24 февраля 2008 г.

  
  
   нх.лялся самый высокий, в замшевом пиджаке с накладными карманами и в широких оранжевых брюпухлыми ярко-красными губами. ниже и
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   55
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"