Лагун Павел Адамович : другие произведения.

Отдых в Цихисдзири

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Павел Лагун

Отдых в Цихисдзири

(повесть)

"Свет светит во тьме, и тьме его не поглотить"

Ев, ИОАННА I: 5

I

   -Кто приэхал в дом отдыха "Наука", спускайтэс вныз с платформы!
   Кто приэхал в дом отдыха "Цихисдзири", садытес в автобус! - громогласно, со знакомым акцентом провозгласил водитель автобуса, в нахлобученной на голову фуражке - "аэродроме". Из-под фуражки по щекам водителя текли две тонкие струйки пота, соединяясь с лихо подкрученными седею­щими усами. Судя по всему, в автобусе было душно, несмотря на утреннее время. Аджарский август успел раскалить жестяную крышу старенького "Пазика", и желание залезать внутрь совершенно отсутствовало.
   Олег стоял возле открытой дверцы автобуса, борясь с искушением ос­таться на узкой железнодорожной платформе и добраться до дома отдыха собственным ходом. Десять минут назад он выбрался на тенистый, пах­нущий непривычными ароматами полустанок после двухсуточной тряски в смертной духоте общего вагона пассажирского поезда "Москва - Батуми", и забираться снова в нагретый металлический котел, Олегу очень не хо­телось. Он переминался с ноги на ногу возле автобуса, не зная, что предпринять. Все его четверо попутчиков, приехавших вместе с ним в поезде, уже расположились на тертых дерматиновых сиденьях и обтирали струящийся по лицами пот, кто носовыми платками, а кто и просто ладонями. Чемоданы и сумки в беспорядке громоздились в автобусном проходе.
   - Ну, ты, садышься или нэт? - водитель зло сверкнул карими глазами из-под козырька своего "аэродрома" и потянул за рукоятку, чтобы зак­рыть дверь. И Олег прыгнул в автобус. Он уселся на свободную дерматиновую поверхность, и та въелась в него скрипящими пружинными спиралями. Свою спортивную сумку с вещами Олег поставил рядом. Молния на сумке слегка разошлась и изнутри выглядывала, прикрытая пробкой, полупустая, взятая на всякий случай, бутылка лимонада, купленная еще накануне вечером в буфете вагона-ресторана. Случай представился незамедлительно. В автобусе оказалось нестерпимо жарко. Захотелось пить. Но 0лег почему-то не решался публично вытащить бутылку и отхлебнуть из нее помутневшей, тепловатой кисло-сладкой жидкости.
   Водитель включил стартер. Автобусный мотор взвыл, как попавший в силки носорог. Вой через минуту- другую перешел в визг, но основные мо­торные части пока никак не реагировали на этот отчаянный призыв. Олег посмотрел на водителя. На его горбоносом лице отражалось решительное отчаяние самоубийцы, прокручивающего у виска пустой револьверный барабан, в надежде покончить с собой единственным, спрятанным там патроном. Из-под "аэродрома" текли ручьи. И, наконец, раздался выстрел. Мотор застучал разбитыми клапанами. Коробка передач издала ужасный скрежет. Автобус развернулся на полустаночном, заасфальтированном пятачке и, кряхтя, словно старый крестьянин, полез по дороге в гору, края которой заросли невиданными, вьющимися широколистными растениями, зацепившимися своими щупальцами за стволы и кроны гигантских, похожих на лиственницы, деревьев. Сквозь мелкую игольчатую листву жаркое южное солнце бросало на дорожный асфальт переливчатые блики.
   - Далеко ли до дома отдыха? - спросила пожилая женщина, сидящая чуть сзади, за спиной Олега. Водитель, очевидно, вопроса не расслышал, вцепившись руками в потрескавшуюся рулевую баранку. Автобус делал круг по "серпантину", чихая старым износившимся мотором. Круг он сделал. Всего один. И въехал в гостеприимно распахнутые, плетеные из толстой стальной, крашеной проволоки, декоративные ворота, над которыми на русском и грузинском языках красовалась полустертая надпись: "Дом отдыха Цихисдзири". Ворота закрылись. Автобус остановился у центрального административного корпуса. Путешествие продолжалось минуты полторы-две.
   - По сорок копээк за проэзд! - заявил водитель, еще глубже нахлобучив на глаза свою аэродромную кепку. Все безропотно стали вынимать кошельки.
   - Не слишком ли мало за такой сервис? - сорвалось у Олега.
   - С тэбя я денег не возьму! - заорал водитель, сверкая глазищами.
   - Премного благодарен, - усмехнулся Олег и выскочил из автобуса.
   Административный корпус представлял собой одноэтажный, покрытый шифе­ром, лабаз, с кабинетом директора, медпунктом, душевыми и узким актовым залом, уставленным сбитыми в ряды стульями, перед невысокой, но громко скрипящей досками сценой, на которой и происходило действие регистрации вновь прибывших отдыхающих. Сам директор дома отдыха в окружении врача и массовика-затейника, восседал за столом, покрытом заляпанной чернильными пятнами, красной бархатной скатертью. Прибывшие выстроились в небольшую очередь. У каждого важный директор спрашивал паспорт, путевку. Подолгу разглядывал документы, потом передавал их врачу - полной, астматического вида, пожилой даме, с бородавкой на подбородке. Дама производила беглый поверхностный медосмотр, заносила данные в медицинскую карточку и, через голову директора, совала пачку бумаг улыбчивому красавцу-затейнику, который распределял вновь прибывших по палатам.
   Олег и здесь оказался последним. Он даже не стоял в очереди, а просто подошел, заметив, что перед начальственным столом больше никого нет. Директор бросил на него безразлично-надменный взгляд, болезненно-толстая дама-врач велела показать язык, а красавец - массовик радостно пожал ему руку.
   - С прибытием, дорогой товарищ, в наш дом отдыха. Надеюсь, Вам здесь очень понравится. Чистый морской и горный воздух, хорошее питание, вольют в Вас свежие силы и укрепят ваше здоровье. Вы человек молодой, и мы подселим Вас к молодежи. Шестой корпус, это прямо по центральной аллее. Палата номер четыре. Желаю приятного отдыха! И снова крепкое рукопожатие.
   Вдоль Центральной аллеи росли пальмы. Олег воочию видел их впервые. Они тихо шевелили своими, похожими на длинные острые клинки, листьями, словно прищеливаясь к новой жертве и сожалеюще скрежетали за спиной уходящего. Солнце поднялось уже высоко, но тенистая аллея сохраняла прохладу. Большие, стоящие неподвижно в воздухе, похожие на птичек-колибри, бабочки, своими длинными хоботками-пипетками высасывали нектар из длинных цветочных пробирок, благоухающих медовым ароматом.
   Лаборатория жизни работала бесперебойно, проводя бесконечные эксперименты по давно налаженной схеме. Клумбы продолговатых, похожих на лилии, цветов, пальмы и другие деревья, в живописном беспорядке разбросанные по всей территории дома отдыхаю, буйство красок, яркость солнечного света, пронзительная голубизна бескрайнего южного неба, далекие белоснежные вершины горной гряды и глухой, совсем близкий, шум морского прибоя, - все это закрутило Олега в каком-то коктейле звуков, запахов, как в многоцветном калейдоскопе. Он словно опьянел. Голова легко и радостно кружилась. Ноги несли его по благоухающей аллее, но он почти на­чисто забыл о цели. Он забыл номер корпуса и палаты. Он просто шел в круговороте новых впечатлений, которые, обрушились на него, не готового к таким переменам в своем мироощущении.
   Из-за пальм и запущенных цветников, окруженных широколиственным кустарником, проглядывали покатые крыши небольших коттеджей. Очевидно, они и являлись теми самыми корпусами. Через несколько шагов, по окончании аллеи, Олег вышел к подобному домику. Дом, в окантовке кустов, усыпанных пахучими розовыми цветами, с первого взгляда понравился Олегу. К центральному крыльцу вела усыпанная гравием дорожка, по краям которой стояли две скамейки, прикрытые посаженным шатром, сплетенной виноградной лозы. Чуть дальше, на заросшей ярко-зеленой травой поляне, благоухала клумба невиданных красно-оранжевых цветов. Слегка общипанная однобокая пальма традиционно украшала садовый интерьер.
   Внутри домик являл собой, напротив, зрелище отнюдь не привле­кательное. Судя по всему, он уже давно не ремонтировался. Скрипящие половицы, дрожащие под ногой ступени лестницы, ведущей на второй этаж, шаткие засаленные перила, поменявшие свое страховочное предназначение на противоположный статус, в одно мгновение развеяли идиллическое настроение вошедшего под обшарпанный корпусной свод. Дверь в палату но­мер четыре оказалась слегка приоткрытой. Олег отворил ее еще шире и вступал через порог своего временного месячного жилища. Шесть солдат­ских, прикрытых полосатыми казенными одеялами, коек, стояли в ряд, тут же вызвав неприятные ассоциации слегка подзабытой казармы.
   На одной из коек, задрав ноги в кроссовках на спинку, лежал молодой круглолицый парень. На лице его блуждала отрешенная улыбка. Он, полузакрыв глаза, смотрел, в покрытый глубокими трещинами потолок и, причмокивая пухлыми влажными губами, посасывал вяло дымящуюся сигарету с фильтром. Рядом на тумбочке примостился полупустой стакан с остаткам какой-то мутно-бордовой влаги. На соседней койке примостился бородач лет тридцати. У него кроме стакана в одной руке, в другой переливалась зеленым стеклом бутылка с этикеткой, написанной на местной крючковатой транскрипции. Бордовая влага густой струёй лилась в стакан. Третьим в компании оказался плотного телосложения и благодушного вида молодой человек в светлой, расстегнутой на все пуговицы рубашке с ко­ротким рукавом. Из-под распаха проглядывался не по годам округлый животик и часть волосатой, почти женской груди. Полный стакан он держал наизготовку, с намерением в любую секунду влить в свое широкое нутро бодрящую, дурманную влагу.
   Вновь прибывший задержал этот сладостный миг своим внезапным появ­лением. Стакан замер на полпути. Все трое взглянули на вошедшего. Олег немного смутился, но быстро восстановил равновесие духа.
   - Извините за внезапное вторжение, но мне предписано поселиться в этой палате. Буду Вашим соседом. Не возражаете?
   - О чем речь! - растекся в улыбке рыхлый юноша, - Проходи, садись! Держи мой стаканчик, а я у Славика возьму! - Он уже дошел до кондиции. Олег не успел опомниться, как в его руке, чуть не расплескавши содержимое на брюки, оказался полный стакан, а плотный молодой человек, проявив удивительную расторопность, уже наливал вино из забранной у боро­дача бутылки в полупорожнюю тару, лежащего на койке круглолицего парня.
   - Ну за встречу, за знакомство, за полноценный отдых в ЦИ - хи.. ЦИ - хер.. Тьфу ты, ну словечко, язык сломаешь! - рыхло-плотный чертыхнув­шись и не делая новых попыток произнести заковыристое название, чокнулся с бородачом и Олегом, а затем, не спеша, глубокими плавными глотками осушил граненый сосуд грузинского вина. Бородач незамедлительно последовал его примеру. Олегу ничего не оставалось, как отхлебнуть из своего стакана сладкой и крепкой жидкости, пахнущей совсем не виноградом. Голодный со вчерашнего вечера желудок слегка обожгло.
   - Закуски у нас не густо, - сообщил бородач, - домашние харчи уничтожены за время длительного путешествия. Так что, не обессудьте. На тумбочке, поверх мятого газетного клочка с лаконичным заголовком "ВДА", лежали два надкусанных яблока и кусочек пресной восточ­ной лепешки под названием "Лаваш". Олег отломил маленькую дольку и, почти не жуя, проглотил сухую безвкусную "просвирку". "Словно причастился" - пронеслось в голове, - "Только вот, к чему?"
   - Ну, давайте знакомиться и, наверное, переходить на "Ты", - прожевав одно из яблок предложил плотный юноша и, протянув большую пухлую руку, представился: - Игорь Барановский - студент московского инсти­тута инженеров транспорта. Мы тут все трое из Москвы, - добавил он, - Проскочили скорым прямо до самого Батуми. Возвращаться пришлось на электричке. Шуму в ней! Все орут как оглашенные. Мы думали они ругаются, а это они так беседуют. Чудно!
   - Константин Точилин - сунул узкую ладошку бородач, - художник - монументалист. Рисую вывески и плакаты на актуальные социально-политические темы. По совместительству шахматист первого разряда, шашист - второго, картежник - третьего, доминошник - четвертого.
   - А это вон, Славик Ларин лежит, балдеет. - представил круглолицего Игорь, - тоже студент, но МИСИ. Строителем собирается стать. Возво­дить заводы и дворцы для народа.
   - У меня несколько иной профиль, - Славик лениво махнул рукой и, зацепив пальцами сигарету, выпустил в обшарпанный потолок длинную струю табачного дыма.
   Олег назвал себя, а Константин из-под кровати извлек закупоренную жестяной пробкой непочатую бутылку вина, ловко откупорил ее и разлил содержимое по стаканам.
   - Ну, что же, продолжим информационный обмен мнениям по поводу наступающего аджарского бархатного сезона - продекларировал бородатый Константин и, смакуя, короткими глотками испил бордовую жижу. Игорь хлебнул пойло в два приема. Олег из своего стакана едва пригубил и поставил его на тумбочку. Два собутыльника на этот жест не обратили внимания, но зато мгновенно отреагировал, до того неподвижно лежавший, Славик. Он, не меняя позы, ухватил оставленный стакан и, чуть приподняв голову, осушил его до граненого донышка. Затем возвратил "порожняк" на место и в блаженстве снова откинулся на казенную подушку.
   "Информационный обмен" продолжался до самого обеденного часа, когда, достаточно упитая троица вдруг вспомнила про желудочные потребности. Да и Олегу, признаться, очень хотелось есть. Он, собственно, и напомнил своим новым приятелям о возможности подкрепиться не только грузинским портвейном.
   Вывалились из корпуса дружной веселой компанией и потрусили по пальмовой аллее к столовой, расположение которой представляли себе очень смутно. Шли, как сострил Константин, "на запах", и обоняние их не подвело. Столовая находилась в примыкающем к административному зданию. Из приоткрытой двери сытно пахло чем-то восточным и, возможно мясным, должно быть шашлыком. У голодных парней потекли слюнки.
   Внутри столовая оказалась похожей на все подобные ей заведения ку­рортной зоны Советского Союза. Слегка запущенный, не отремонтированный зал был до отказа заставлен столиками, покрытыми клеенчатыми скатер­тями. Скатерти, во многих местах вытертые тарелками и локтями и поре­занные ножами, лишенные первоначальной цветовой раскраски, являли собой унылое зрелище. Не лучше оказались и оконные гардины. Жаркое южное солнце и немилосердные отдыхающие, превратили некогда оранжевые занавески, в нечто бесцветное, заляпанное не отстиранными жирными пятнами былых завтраков, обедов и ужинов.
   Наша компания, по всем признакам, попала в завершающую стадию обе­денного времени. На столах громоздились горки неубранной посуды. Хлебные огрызки валялись на полу.
   Между ними, брезгливо отворачиваясь, бродило несколько жирных, различной масти, котов и кошек. Такие же жирные, грузные и обрюзгшие официантки, собирали по столам в подносы тарелки и объедки. Над всей этой "тризной" возвышался знакомый одутловатый бюст главврача, пристально следящего за санитарным состоянием столовой во время обеда. Бюст колыхался неровно, астматически, но совершенно спокойно и даже равнодушно, в привычной из года в год обстановке.
   Главврач заприметила опоздавших и, тяжело поднявшись со своего стула, медленно переваливаясь на слоновых ногах, двинулась в сторону застывшей в дверях компании.
   - Прошу впрэдь на прием пыщи не опаздыват. Вэсти сэбя културно. Спыртного не употреблят. А то напышем на мэсто работы.
   Потом главврач взглянула куда-то вдаль зала и, с трудом согнув толстый указательный палец, унизанный перстнями и кольцами, направила опоздавших в угол.
  -- Вон ваш столык. Прошу нэ сорыт и, конечно, нэ курыт за ним.
   И, слегка раздвинув толстые слюнявые губы то ли в улыбке, то ли в презрительной гримасе, главврач повернулась и поплыла пузатой каравеллой мимо столовых скал, в темный пролив бокового выхода.
   Наши приятели уселись за отведенный им столик и стали в нетерпении ждать официантку. Но жирные матроны не обращали на них никакого внимания. Сидящие несколько раз махали им руками, а Славик Ларин даже негромко свистнул, но работницы столовой, словно все, как одна ослепли и оглохли, отключив свои сигнальные системы от призывов проголодавшихся.
   И тогда Олег, как самый трезвый, встал из-за столика и отправился на кухню с намерением выяснить питательную среду своего временного обиталища. По кухне бегали тараканы. Они как по автостраде носились по раздаточной дюралевой стойке, они предпринимали массовые восхождения на горы хлебных огрызков, они развлекались игрой в салочки и прятки среди кучи погнутых алюминиевых вилок и ложек. Они чинно ползали по небоскребам немытой посуды, они пировали среди отбросов в помойных баках, не обращая внимания на поваров и посудомоек. Те на них тоже не обращали никакого внимания. На кухне царила мирная, гармоничная идиллия между людьми и насекомыми.
   Олег подошел к одному из представителей помирившихся сторон, который вдохновенно вкушал большой жирный шашлык, отрывая от шампура мягкие, сочные куски мяса, крепкими золотыми зубами. Ароматный сок иногда стекал к нему на толстые волосатые пальцы. Пальцы непроизвольно вытира­лись о бывший некогда белым халат, оставляя на нем "красивые" разводы. Повар был так поглощен своим творческим занятием, что не заметил появления возле кухонной стойки постороннего лица. Олег с минуту-другую молча постоял, в надежде быть увиденным. Надежда рушилась с каждым новым жевательным движением повара. И тогда Олег постучал согнутыми пальцами по дюралевой стойке, распугав шестиногих гонщиков. Любитель шашлыка нехотя оторвался от своей работы и недовольным взглядом посмотрел на посмевшего потревожить его.
   - У вас есть что-нибудь поесть? - неумело сострил Олег, глядя на шашлык.
   - А ты кто такой? - хозяин шашлыка вытянул шампур, как кинжал, в сторону просителя.
   - Я отдыхающий. Отдыхать сюда приехал. В этот дом отдыха, - сделал двойное уточнение Олег и поглядел на шампурное острие.
   - Почэму тогда опоздал к обеду? - острие выписало в душном кухонном воздухе, латинское Z.
   - Сегодня только приехал. С режимом не познакомился.
   Шампур с остатками шашлыка неохотно лег на тарелку. Толстые пальцы вытерлись об жирный халат. Поварская туша с трудом приняла вертикальное положение.
   - Харчо будэшь? - повар поправил на голове колпак более светлого оттенка.
   Олег молча кивнул годовой. Повар тяжелым сытым шагом пододвинулся к плите, взял из стопки чистую суповую тарелку, поскреб черпаком по дну большой многоведерной кастрюли и плюхнул какой-то полужидкости. Потом подошел к раздаточной стойке и шмякнул тарелку об дюралевую поверхность.
   - Четверо нас, - запоздало проговорил Олег, понимая, что совершил страшную ошибку.
   Такого нахальства повар вынести просто не смог. Он дико завращал белками глаз и разразился какой-то гневной многоэтажайной аджарской бранью, но затем, сменив гнев на милость, соизволил добавить недостающие три порции "харчо" и, окончательно расщедрившись, разорился и на "второе" - солдатскую перловку, политую какой-то, несъедобного вида и запаха подливкой. Четыре неполных стакана компота из яблок окончательно увенчали пищевое изобилие на стойке перед голодным отдыхающим.
   Повар снова уселся на свое место - доедать шашлык, а Олег принялся загружать на поднос тарелки и стаканы. В одной из тарелок с харчо плавал таракан. Он усиленно работал всеми шестью ногами, стараясь преодолеть густое тарелочное пространство. Но усилия пока оставались напрасными. Гибель таракана казалась неизбежной. Но сердобольный человек спас животное. Двумя пальцами Олег подхватил утопающего и выбросил его на дюралевую стойку. Попросить суповой замены он не решился.

II

   На пляж отправились прямо из столовой через центральный выезд по ас­фальтовому серпантину, увитому по обе стороны экзотической раститель­ностью. Солнце перевалило уже за вторую половину своего естественного пути, но под сенью деревьев полуденная жара почти совсем не ощущалась. Наша четверка не спеша вышагивала цепочкой по краю дороги, переваривая только что поглощенные "деликатесы". Группы так же отобедавших отдыхающих двигались по тому же маршруту. Их то и дело обгоняли различного цвета "Жигули" и "Москвичи" с местными номерами. Автомашины очень часто останавливались возле идущих молодых женщин и джигиты, сидящие внутри, га­лантно открыв дверцы, предлагали дамам бесплатный проезд до самого моря. До моря, как известно, было метров триста, но это расстояние не смущало автомобильных горцев. Они с готовностью жертвовали своим временем, бензином и мотором ради сервиса прекрасной половины человечества. Некоторые женщины отказывались от предложенных услуг. Другие, жеманно приподняв юбки своих пляжных халатиков, влезали внутрь "железного коня". Мотор победно ржал, и джигит уносился с добычей в солнечную даль.
   Море открылось сразу за знакомым Олегу полустанком. И в первые се­кунды показалось, что горизонт исчез, а небо, своей аквамариновой голубизной опустилось низко, до самого берега, накатываясь на него бурунчиками своих облаков. Но потом это наваждение развеялось и тропинка, петляющая между зарослями каких - то широколиственных кустов, вывела нашу компанию на пляж, покрытый серой галькой. Свежий морской ветерок приятной прохладой окатил разгоряченные тела. Солнце бриллиантово сверкало на бархатистом бескрайнем чистом небе. Пахло соленой влагой и йодистыми водорослями. Чайки суетливой, бранящейся толпой облепили прибрежные скалы. Они важно разгуливали по пляжу, выглядывая съедобные куски.
   Среди разбросанных по серой гальке голых человеческих тел вышагивали разодетые, несмотря на жару, в темные костюмы, местные "донжуаны". Они орлиным оком выглядывали свою добычу, то и дело подсаживаясь к одиноким или парным молодым женщинам. Завязывалась дружеская беседа, в скором времени переходящая в совместное загорание и купание в теплых водах Черного моря. Темные пиджаки, брюки и рубашки складывались возле под­стилок и топчанов. Отовсюду слышались вдохновенные, страстные голоса:
   - Ты красавица! Вай! вай! Ты такая красавица! Вай, вай! Ты очень большая красавица! Шашлык будишь кушать, шампанский пить!
   Русские и малоросские красавицы млели от красноречия пламенных горцев. Когда еще, в своей жизни они слышали такие "изысканные" компли­менты? Где еще им предлагали бесплатно шашлык и шампанское? Кто еще их целых триста метров вез к пляжу на красивых, мощных "Жигулях"? Кто, кроме этих неотразимых, щедрых, бескорыстных аджарских джигитов? Вечно пьяные, ругающиеся матом мужики им осточертели до омерзения. Они приехали в южные края за теплом, за щедростью, за жаром, пусть недолговечной, но зато, такой необыкновенной любви. И хоть им подсовывали дешевую подделку, расхожий стандартный суррогат, они и такого не видели в жизни.
   Проституток и блудниц среди них встречалось мало. Женщина подсозна­тельно ищет необычного. Местные ловеласы предлагали простушкам из се­верных широт необычный набор обычных развлечений. Наживка насажана, удочка заброшена в море. Плотва клевала, как всегда, хорошо.
   На одном из скалистых камней, выступающих из морских глубин, в нескольких десятках метров от пляжного берега, неподалеку от того места, где, еще не раздевшись, расположилась наша кампания, возлежала девица. Одинокая сочная фигура и манерность выставлять ее напоказ, почти сразу привлекла внимание протрезвевших и сытых приятелей.
   - У этой русалки вместо рыбьего хвоста аппетитные женские ноги, - продекламировал Игорь Барановский, облизнув кончиком языка верхнюю губу.
   - Да, морская дива - будь здоров! - поддержал его тональность Константин, - Ее округлые формы возрождают во мне почти умерший инстинкт размножения.
   - И не только в тебе, - Олег сквозь темные очки окинул взглядом, сверкающую солнечными бликами прибрежную водную гладь.
   Вдоль берега, по направлению к одинокому камню с "русалкой", кряхтя уключинами, ползла лодка, набитая аджарцами. На борту лодки просматривалась полусмытая надпись: "Спасательная".
   Многочисленная команда "спасателей", очевидно, решила провести профилактическую беседу с потенциальной утопающей, неосмотрительно загорающей посреди морской пучины. Несколько представителей доблестной службы вскарабкались с причалившей лодки на камень и, расположившись кольцом вокруг "русалки" стали что-то говорить, усиленно при этом жестикулируя. Теплый морской ветерок иногда доносил до слуха отдельные слова бдительных спасателей: " Шашлык!.. Шампанскый!.. Красавица!.."
   Красавица недолго слушала пламенные речи, призывающие к спасению ее шикарного тела. Она поднялась во весь свой немалый рост, поправила бикини на соблазнительных бедрах и прыгнула "ласточкой" в воду. Некоторое время голубая гладь оставалась спокойной. Потом, совсем близко, показал темноволосая, мокрая "русалочья" голова. Сильными "саженками" пловчиха устремились к берегу. Раздосадованные "спасатели" тоже попрыгали в лодку и устремились в погоню, чтобы до конца выполнить свой долг по спасению. "Русалка" выбралась на берег в непосредственной близости от нашей четверки. По шикарному телу "морской дивы" стекала каплями вода. Промокшие светло-голубые бикини просветили темный тугой мыс внизу тонкой шелковой глади. Тоже произошло и с верхней половиной купального комплекта. Большие круглые груди открыли остроту сосков, почти совсем растворив в себе две полупрозрачных полоски ткани. Темпераментных южных "спасателей" понять можно было без всяких дискуссий. Их лодка отстала от объекта "спасения" совсем немного, но ее перегруженность сказывалась на ходовых качествах. И прежде чем лодка, уткнувшись носом в галечный берег, высадила свой многочисленный десант, "русалка" подбежала к нашим приятелям и, опустившись перед ними на корточки, заговорила почему-то с одним Олегом:
   - Спасите меня от преследования дикарей! - Ее припухлые влажные губы слегка улыбались, но в глубине темных миндалевидных глаз блестела искорка едва скрытого беспокойства. Олег окинул взглядом приближающиеся сомкнутые ряды противника:
   - Племя слишком многочисленно, - в тон ответил он, - боюсь, что нам срежут скальпы.
   - Пехота в каре! - неожиданно громко проговорил Игорь Барановский, - за неимением ослов и ученых, - женщин в середину!
   - Ну, ты прямо Наполеон в Египте - усмехнулся в бороду Константин Точилин.
   - Нас атакуют мамлюки! - снова наигранно серьезно воскликнул Игорь, - Мужчины - сели крестом! Мадмуазель, прошу Вас в круг!
   "Русалка " порхнула в центр образовавшегося пространства. "Мамлюки" налетели шумной бранящейся стаей. Непонятные аджарские междометия обильно переплетались с родными русскими. "Дикари" неплохо владели бранным языком великой нации. Командовал атакой белобрысый красавец с голубыми глазами, очевидно главный претендент на телесное спасение кареокой "русалки". Его непривычная для этих мест внешность бросалась в глаза с первого взгляда. Но бранился и ругался он по-аджарски и по-русски, пожалуй, громче своих брюнетистых соплеменников. Он тут же приступил к лобовому натиску, и бросился к сидящему ближе к нему Олегу:
   - Тэбэ, што, козол, в Москве, дэвушек мало! - заорал он, вращая белками светлых глаз и брызгая на сидящего слюной сверху вниз. Такого обращения Олег белобрысому простить не мог и ногой, обутой в кроссовку, ткнул аджарца в пах. Белобрысый охнул, и двумя руками зажав ушибленное место, завыл, ругаясь на местном диалекте. Олег тут же вскочил, ожидая дружного нападения превосходящих сил противника. За спиной так же вскочили на ноги его приятели. Но нападения, как ни странно, не произошло. С десяток голых аборигенов прыгали вокруг, кричали, размахивали руками, но ударить никого почему-то не смели. Сжав кулаки, готовый на все, Олег только сейчас по настоящему рассмотрел неприятеля. Ни один из горланившей шайки не отличался атлетическим телосложением. Да и роста, как на подбор, они все оказались низковатого: кто по плечо Олегу, кто чуть выше. По сравнению с ними, поднявшиеся русичи, выглядели прямо-таки, былинными богатырями, Особенно, Игорь Барановский - рост под два метра. И хоть немного рыхловат, но очень внушителен.
   - Зарэжу! - выл от боли и бессильной злобы, сложенный пополам белобрысый, хватаясь двумя руками за отбитые "мужские достоинства", - "Зарэжу! Всех зарэжу!
   Олег инстинктивно шагнул в его сторону, совсем без намерения добить поверженного противника. Просто слушать подобные выкрики спокойно ему не позволяло чувство собственного достоинства. Белобрысый заскулил, как трусливый волчонок и отполз на корячках в сторону. Боль у не­го, по-видимому, стала проходить. Ведь ткнул Олег совершенно не сильно, но зато точно, куда следует.
   Через минуту - другую аджарец окончательно пришел в себя и, еще охая, встал в полный низенький рост. В белесых глазах метались остатки боли и страха, переплетенного с патологической злобой. Этой адской зрачко­вой смесью он плеснул на Олега и вдруг опять завыл, как мулла во время молитвы:
   - Вэрнитэ женщина! Я ее лублу! Хачу жаница! Очэн сылно лублу! Понымаэш?
   - А ты что, ее купил? - спросил Игорь Барановский, стоящий по правую руку от Олега.
   - Как купыл? Зачем купыл? Сылно лублу! Понымаэш?
   - А она тебя любит? Ты ее спрашивал?
   - Зачэм спрашивал? Она вэд - жэнщина! Понымаэш?
   - А мы ее все-таки спросим. - Игорь повернулся к "русалке", так и остававшейся сидеть в кругу.
  -- Скажите мадмуазель. Вы любите этого пламенного джигита?
   Девушка усмехнулась своими припухлыми губами:
   - Я его второй раз в жизни вижу. Вчера полдня приставал, обещал в шампанском искупать и шашлыком закормить. Не знала куда и деваться. А сегодня опять с самого утра преследует. Хоть на пляж не выходи. Это у них любовью называется? И зачем только сюда приехала?
   - Вы слышали, сэр? - Игорь снова обратился к белобрысому аджарцу, - Ваши притязания необоснованны. Вас не любят.
   - Вэрнытэ Женщина! - последний раз с безнадежным отчаянием заскулил отвергнутый жених, но внезапно замолчал, уставившись на ноги Славика Ларина:
  -- Джинсы продай! Продай джинсы! Очен хочу! Понымаэш?
   Такой перемены желания никто из стоящих в "каре" не ожидал. Особенно Славик. Он тоже посмотрел на свои, обтянутые узкими джинсами, ноги, а за тем удивленно взглянул на просителя.
   - Эти не продам, - негромко сказал он - В корпусе есть другие. Если в цене сойдемся, то тогда...
   - Пойдэм, Пойдем! Покажэш! Куплу! Хорошие дэнги дам! Очен хочу джинсы! Понимаэш?
   - Ну, пошли, поторгуемся. - Славик выступил из крута.
   Белобрысый тут же подскочил к нему, обнял за плечи и потащил прочь от моря. Остальные "спасатели", как были в одних плавках, так и двинулись! вслед за своим предводителем, окружив Славика плотным горланящим кольцом.
   - Ну, я тоже пойду следом, - сказал, посмотрев на удаляющуюся компанию, Игорь Барановский, - кажется, наш Славка попал в переплет. Ситуацию нужно проконтролировать. Константин, ты со мной?
   - Само - собой. - Константин пятерней почесал бороду.
   - Мало ли что придет в голову этим аборигенам. У них настроение меняется как у этого самого моря. Может опять заштормит?
   - Под твоим присмотром оставляем девушку, - Игорь очень серьезно по­смотрел на Олега, - чтобы не было больше новых покушений. Мы откланиваемся, мадмуазель, - Игорь склонил голову в сторону поднявшейся с корточек "русалки", - приятно было познакомиться.
   - Спасибо Вам за помощь - девушка улыбнулась уголками губ.
   - Не стоит благодарности. Спасение от подобных "спасателей" - дело чести. Но наш друг принял огонь на себя, и мы идем к нему на подмогу, оставляя Вас на надежном попечении.
   И с этими словами Игорь и Константин быстрыми шагами пошли вдогонку за скрывшейся из поля зрения шайкой.
   Олег остался наедине со спасенной "русалкой". Некоторое время оба молчали, глядя вслед уходящим приятелям, затем Олег, на правах мужчины взял инициативу в свои руки.
   - Позвольте мне узнать, кого мы вырвали из лап разбушевавшихся дикарей?
   - Меня зовут Дина. Дина Розенблюм, - чуть помедлив, словно запнувшись, уточнила девушка, взглянув на молодого человека глубокими маслянистыми еврейскими глазами. Этот взгляд немного смутил Олега. Антисемитом он никогда не был и к евреям относился 6ез всякой неприязни. Но взгляд Дины, после того, как она назвала свою фамилию, показался ему испытующим, с оттенком какого-то вызова. Дина явно следила за его реакцией. Чтобы понять это Олегу понадобилась секунда-другая. Затем он просто произнес свое имя и фамилию, которая тоже звучала не совсем по-русски.
   - Вы, немец? - вопрос был произнесен с какой-то странной, чуть ироничной усмешкой, что не ускользнуло от молодого человека. Пришлось давать объяснения.
   - Скорее, давно обрусевший голландец. А, вернее, обелорусившийся. Отец у меня оттуда. Дальний предок его, по семейному преданию, был голландским подмастерьем, приглашенным вместе с мастерами-корабелами Петром первым для строительства русского флота на Немане. Ну, видно, парень влюбился в местную красавицу и остался в славянских краях. Расплодился, размножился. А многочисленное потомство разлетелось по всей Руси Великой. Один из них, в данном случае, представлен мною.
   - Ну, что же, приятно познакомиться при столь необычных обстоятельствах, - Дина протянула плотную, сильную, похожую на мужскую, руку, а Олег, неожиданно для самого себя, поцеловал, пахнущие морской соленой водой, пальцы девушки.
   - Вы всегда так галантны с дамами? - снова чуть-чуть иронично улыбнувшись, спросила "русалка".
   - Стараюсь не походить на вашего прежнего тутошнего ухажера. Купаться в Шампанском не предлагаю, но вот защиту от поползновений этой "белокурой бестии "гарантирую. Если вы, конечно, согласитесь на мое покровительство.
   - Вы хотите стать моим телохранителем? - на этот раз улыбка обнажила ровные перламутровые зубы.
   - Такое тело в данных краях нуждается в охране. Иначе похитят и в горы увезут. Обычаи здесь азиатские. Мусульмане они, в отличие от ос­тальных грузин. Многоженство признают. В гарем, я думаю, не хотите?
   - Вы меня убедили. Перехожу под Вашу охрану. - Дина снова протянула Олегу свою руку, и тот снова ее поцеловал.
   - Не хотите ли сегодня вечером совершить небольшую прогулку по морскому побережью под моим покровительством? - спросил Олег испытующе.
   - Такой вариант вполне возможен. Тем более, что я поселилась здесь неподалеку - в доме отдыха "Наука", а вечером сидеть в палате совершено неперспективно. Но мой нынешний провожатый не отличается мужеством.
   - Значит вы не одна здесь? - У Олега почему-то стало неприятно на душе, но виду он, естественно, не показал, а пристально, как со слов знакомых женщин, мог делать только он, взглянул Дине в глаза. Та опустила взгляд и, понизив голос, сказала:
   - Неужели я поехала бы в этот "зверинец" одна? Родственники уговорили. Замуж меня хотят отдать. Двадцать шесть уже. Вековуха. Вот и подыскали жениха. Из наших. Сорок лет. Кандидат наук. Москвич. И, к тому же мой близкий родственник. "Талмуд" такие браки даже одобряет. Яковом его зовут. Но за эту неделю надоел он мне своим занудством и скупердяйством. Каждую копейку считает. Вот я от него и уплываю подальше. А этот местный ловелас меня и засек - вторые сутки не отстает. Приклеился, как банный лист. Спасибо вам, что ему наподдали.
   - Мы только исполнили свой гражданский и мужской долг - защитили одинокую женщину от шайки обнаглевших негодяев. Им просто не давали отпора - вот они и чувствовали себя безраздельными хозяевами. А так - трусы они и слюнтяи, несмотря на внешнюю кровожадность.
   - Ну, если вы их так характеризуете и не боитесь, я, пожалуй, часиков в девять выйду прогуляться под вашим присмотром. Ждите меня возле первого корпуса. Там под пальмой есть скамейка.
   - Постараюсь быть вовремя, - Олег взял руку девушки и снова хотел поцеловать ее, когда совсем близко раздался высокий, почти женский голос:
   - Дина, где же ты была? Я повсюду тебя искал!
   0лег и Дина одновременно оглянулись. Сбоку от них стоял длиннопарый сутулый человек в очках на тяжелом мясистом носе. Большие залысины и тронутые сединой редкие курчавые волосы, говорили о "переходном" сорокалетнем возрасте, когда ты еще достаточно молод, но "молодым человеком" тебя называют все реже и реже. И от этого на душе становится все тоскливей и тоскливей. Молодые девушки и женщины перестают обращать на тебя внимание. Особенно, когда ты некрасив, лыс и очкаст, а невеста, с которой ты приехал на юг, удирает каждый день от тебя, не желая слушать твои мудрые мысли, теперь стоит и кокетничает с каким-то неприятным, похожим на немца, типом, в темных очках. Тоска разрывает твое добропорядочное еврейское сердце на мелкие кусочки, словно на береговую гальку. И ты топчешь собственную душу, сознавая, что уходит твой последний шанс создать семейный уют с манящей своим сладостным телом женщиной, которая легкомысленно отвергает твои серьезные намерения, предпочитая им пляжный флирт.
   - Дина, ты ведешь себя неосмотрительно и легкомысленно. Я не хочу, что бы с тобой случились неприятности. Я отвечаю за тебя перед тетей Басей и дядей Сеней. Что мне говорить им? Что их дочь Дина уплывает одна далеко в море, и я не знаю жива она или утонула? Мы приехали сюда вместе, а ты словно все время об этом забываешь.
   - Яков Моисеевич! - Дина сверкнула глазами в сторону своего родственника, - Не учите меня жить! Мне не десять лет и за свои поступки я отвечаю самостоятельно!
   - И все же я прошу, чтобы ты пошла сейчас со мной. Мне нужно с тобой серьезно поговорить, - Яков с отчаянием утопающего ухватился за руку Дины. Та упрямым движением освободила ее.
   - Пойдем Дина, - взмолился Яков, - От твоей мамы письмо пришло. Ты должна его прочитать.
   - Вот с этого и нужно было начинать! - зло сказала Дина. Затем сделала шаг к отошедшему в сторону Олегу:
   -Я должна уйти, но наше соглашение остается в силе.
   - До вечера - тихо, чтобы слышала только Дина, произнес Олег.
   Девушка повернулась к нему спиной и слегка покачивая своими соблазнительными бедрами, пошла, в сопровождении понурого Якова, вдоль пляжного побережья, по направлению к дому отдыха "Наука". Яков нес ее халат и туфельки, но Дина, почему-то, не одевалась. Олег долго и пристально смотрел ей вслед, пока она не скрылась за скалой.

III

   Без десяти минут девять вечера Олег спустился со своей палаточной мансарды в теплый грузинский вечер. Пьянящий ароматный воздух, войдя в легкие, казалось, усилил опьянение после выпитого в компании своих соседей - приятелей вина. За выпивкой они снова вспомнили о завершении дневных пляжных событий этого дня. Аджарская шайка, ушедшая со Славиком Лариным, долго торговалась с ним из-за новых ненадеванных джинсов и чуть было не избила его, если бы не вовремя подошедшие Игорь и Константин. Белобрысый, по имени Сосо, сообразив, что подавлявшее преимущество в численности его команда потеряла, стал уверять москвичей в нерушимой дружбе русского и аджарского народов и ретировался, пообещав на прощанье как-нибудь зайти и снова поторговаться.
   - Теперь он не отстанет, пока своего не добьется или по морде крепко не получит, - уверил Константин, - упрямые они, как местные ишаки и только силу понимают.
   - Да, отыскали мы врага на свою голову, не успели приехать. Чувствую отдых теперь будет веселым. От скуки не умрем.
   - А этого и следовало ожидать, - Игорь философски развел руками, - знали куда ехали. Теперь нужно держаться вместе, кучкой. И желательно ночами, даже в женском обществе, далеко не углубляться - добавил он, посмотрев на собирающегося на свидание Олега.
   - Бог не выдаст, свинья не съест, - ответил поговоркой Олег и, махнув на прощание приятелям рукой, скрылся за дверью.
   Южный вечер набросил на него свою темную теплую шаль с искрящимся бисером разноцветных звезд. Блистающее сотнями созвездий небо показалось Олегу таким необычайно низким, что только протяни руку и дотронешься до этого, застывшего в полете роя светляков, увидишь на ладонях отсверк холодного свечения их хрупких тел. И чуть ниже оцепенелого движения звезд-светляков, в густой пахучей траве и в самом деле, то там то здесь сверкали искорки светлячков-звезд, стрекотали на разные лады целые сводные оркестры - кузнечиков, а где-то на дереве трещала на одной солирующей ноте одинокая цикада. И все же вокруг стояла тьма и тишина. Сверкающая тьма и звучная тишина. Да еще, каким-то вторым слухом, улавливались мерные, сонные вздохи близкого моря, и чем ближе, по узкой тропке, приближался к нему Олег, тем море явственней давало знать о себе. С каждым шагом его могучее бытие, его громадное пространство, еще невидимое, но ощутимое всеми фибрами человеческой души и тела, поглощало другие импульсы и захватывало в свой глубинный первобытный плен, как колыбель, как первоисточник жизни на Земле. Море и звезды. Неразгаданная тайна Мира...
   ...Дом отдыха "Наука" стоял почти на самом берегу моря. Он был построен для деятелей передовой сталинской мысли не очень высокого должностного ранга и, тем не менее, выглядел достаточно помпезно, отражая все каноны социалистического неоклассицизма времен первых пятилеток. Центральный портал поддерживали непременные колонны, украшенные лепным фризом, обвалившемся от старости во многих местах. Так же, примерно выглядел и фронтон, когда-то отражавший в монументальном исполнении достижения прогрессивных научных идей строителей социализма. Сейчас в архитектурном воплощении этих идей образовались невосполнимые потери. Научные мыслители перестали сюда заглядывать и путевки стали раздавать кому попало. Но все же, по сравнению со временным жилищем Олега, дом отдыха "Наука" выглядел до сих пор просто шикарно, хотя и старомодно. В коридорах, каким-то образом, сохранились ковровые дорожки, в холле стоял телевизор и мягкие диваны. Все это Олег, от любопытства, успел осмотреть и, возвра­тившись из разведки, уселся на заветную скамейку в ожидании появления Дины. Прошло минут двадцать после назначенного срока, а девушка все не появлялась в широких, освещенных фонарем, дверях центрального входа. Олега начинало покидать терпение. Он встал со своей скамейки и заглянул в дверь. В холле на диване сидели отдыхающие. Кто читал книгу, кто смо­трел телевизор, но появления Дины не отмечалось. Олег снова возвратился на прежнее место. Его охватило неприятное чувство обманутого человека. Он не знал, что предпринять: оставаться ждать еще неизвестное время, идти разыскивать девушку или возвратиться в свое пристанище. Там его, наверняка, встретят насмешливые взгляды новых приятелей. Они сразу поймут, что ему "накрутили динамо". Самолюбие Олега было основательно задето. Он уже мысленно вынашивал планы моральной мести ветреной обман­щице, когда дверь входа негромко хлопнула. Олег поднял взгляд. Освещенная фонарем, статная фигура молодой женщины, пересекла светлый круг и поспешно, почти бегом, двинулась по направлению к поднявшемуся со скамейки Олегу.
   - Извините меня, пожалуйста, - слегка перехваченным голосом проговорила девушка, - я думала, что вы уже ушли. От Якова никак не могла отделаться. Все хотел увязаться за мной. Ревнует.
   - Я его понимаю, крушение надежд. Но здесь каждый играет за себя. Я Вас ему не уступлю.
   - И правильно сделаете. Впрочем, мне кажется, для Вас это не трудно. Вы женщинам нравитесь. По себе чувствую.
   - Спасибо за комплимент.
   - Это не комплимент. Это женская интуиция.
   - Надеюсь, она вас не подводит?
   - До сих пор, во всяком случае, ее подсказки были безошибочны.
   - Ну, тогда я спокоен.
   - А что, у вас имелись сомнения на свой счет?
   - На свой - нет. На ваш кое-какие присутствовали.
   - Теперь вы делаете мне комплимент.
   - Разве? А я и не заметил.
   - Женщина всегда должна вызывать в мужчине сомнения, иначе она ему быстро надоест.
   - Вы придерживаетесь такого принципа поведения с мужчинами?
   - У меня нет заранее заготовленной программы. Я больше доверяю женскому чутью, той самой интуиции.
   - Ну и что подсказывает вам тонкое подсознание сейчас? Оно уже включи­лось в действие?
   - Вы хотите опередить события. Мы ведь, собственно, едва знакомы и не знаю, будет ли у нас время, узнать друг друга поближе.
   - Вы уезжаете?
   - На днях планирую. Мы здесь ненадолго. Да и скучно, признаться, в этих краях.
   - На прогулку со мной вы отправились, чтобы развеять скуку?
   - Зачем так буквально понимать мои слова. К нашей нынешней встрече они не относятся. С вами я сейчас вовсе не от скуки.
   - Вы меня снова успокоили.
   - Ну, тогда, расскажите о себе. Я же вам кое-что о себе поведала, а вы для меня совершенно неизвестный молодой человек. Знаете, ведь после таких автобиографических рассказов дальнейшее общение происходит го­раздо легче.
   Они уселись рядом на большом, плоском, прибрежном камне. Темная, в белой окантовке, морская волна почти докатывалась до их ног. Она мягким ласковым псом, урча, подбиралась в желании потереться сво­им теплым боком, но, потом, словно испугавшись, отползала назад, до новой попытки приласкаться о человеческие ноги. Далекий, подвижный, мерцающий светлыми бликами, горизонт, незаметно сливался с низкий звездным небом. Южная ночь дышала теплом и покоем. Тепло и спокойно было и на душе у Олега. Он рассказывал Дине о себе, упуская, конечно некоторые, "ненужные" подробности своей биографии. Дина слушала внимательно, повернув к нему красивое лицо с маслянистыми глубокими еврейским глазками. Иногда, когда девушка слегка отводила взгляд, в них вспыхивали отражения звезд, и Олегу вдруг пришло в голову, что эти же звезды отражались в глазах иудейских женщин на протяжении всей библейской истории их народа, странного, непонятного, всеми гонимого, но не растворившегося в океане времен.
   За разговором время текло плавно и незаметно. Из-за гор, за спи­нами сидящей на прибрежном камне пары, выплыла большая красная луна и осветила морской, черный влажный глянец своим призрачно-багряным светом. Море окрасилось сгустками кровавых пятен, но идиллически-настроенный Олег почти не обратил на эту неприятную перемену внимания. Его руки обняли девушку за талию, и он поцеловал ее в податливые пух­лые губы. Дина ответила на поцелуй горячо и сладостно. Они целовались, все более распаляя друг друга. Мужские руки стали расстегивать пуговицы короткого халатика на упругом женском теле. И вот халат сброшен на прибрежную гальку, а неугомонные руки уже освободили большую упругую грудь от купального лифчика и по крутым мощным бедрам стали стягивать маленькие голубые плавки. Женские руки расстегнули молнию на джинсах. Пуговица над ней тоже перестала препятствовать рвущейся наружу напряженной мужской плоти, и она, освобожденная, устремилась к раскрытому сла­дострастному, влажному зеву, легко и мощно вошла, в него, заработав там жарко и напористо. Дина стонала, изгибаясь на прохладной прибрежной гальке в объятьях Олега. Ее крупное сильное тело двигалось ритмично в едином порыве с движениями мужчины. Она отдавалась неистово и страстно. Голова со спутанными густыми волосами металась в забвении. Губы, между громкими стонами повторяли: "Еще, еще.. Так, так, так.. меня.. так, так! И, наконец, из большой измятой и исцелованной Олегом груди, вырвался не стон, а почти крик: "Хочу, хочу, хочу! Все..!" Тело Дины стало конвульсивно дергаться, глаза закатились, сильные руки сжали мужские плечи, ноги сплелись за его спиной. Олег подсознательно уловил важную минуту и не задержался. Два стона слились в один. Два тела прижались друг к другу, наполняясь вечным блаженством жизни. И в эту самую минуту, сзади, на голову Олега обрушился удар...

IV

   Сознание возвратилось так же быстро, как и пропало, словно снова отдернулось, закрывшее его, черное глухое покрывало. Перед, прозревшим взглядом сверкал мириадами звезд глубокий небосвод. Звезды несколько секунд кружились в каком-то призрачном хаотичном хороводе, но потом, то россыпью, то поочередно вырывались из этой круговерти и занимали свои, давно привычные, места.
   Затем включился слух. Совсем рядом кто-то жалобно и монотонно взды­хал, одновременно шлепая большими мокрыми щупальцами осьминога. Море наползало с упорной настойчивостью на берег, все ближе и ближе подкрадываясь к лежащему на спине человеку, в попытке затащить его в свое мокрое нутро и там растворить человеческое тело на тысячи мельчайших песчинок - звездочек. Олег поспешно сел, отдернув ноги от подползающего прибоя, И это движение отдалось в голове тупой, надсадной болью, резонансом пролившей­ся по всему телу. Голова закружилась, опять раскрутив остановившуюся звездную карусель, и Олегу пришлось вновь прилечь, чтобы унять эту пляску созвездий. Через минуту-другую он сделал попытку подняться, уже глядя прямо перед собой. Эта попытка удалась гораздо лучше, и Олег медленно стал поворачивать голову по сторонам. Справа от прибрежного валуна кто-то лежал, уткнувшись лицом в гальку. Олег тут же вспомнил о Дине. Это могла быть только она. С трудом перевернувшись на живот, он на коленях подполз к лежащей фигуре и сразу же заметил на затылке плешь. Это была не девушка. Перед ним неподвижно лежал какой то, начинающий лысеть, мужчина. Олег осторожно толкнул его в плечо. Реакции не последовало. От второго более сильного толчка, голова ле­жащего слегка повернулась набок и, при багровом свете луны, Олег вдруг узнал лицо с широко раскрытыми навыкате глазами. Перед ним лежал, несомненно, мертвый, отверженный жених Дины - Яков.
   Олега мелко и противно затрясло. Он попытался подняться на ноги, придерживаясь дрожащими руками за шершавый, теплый валун. Но сразу подъем не удался. В коленях вибрировала неудержимая слабость, не дававшая ровно стоять на ногах. К тому же боль от полученного удара загудела в голове с новой силой. Превозмогая эту боль, Олег оглянулся по сторонам. Море все так же катило на берег свои вечные воды. Вечные звезды все так же светили на безоблачном ночном небе. Пляж был пустынен, что впервые показалось Олегу удивительным. Ведь в такую теплую ночь здесь собралось бы достаточно любителей морских купаний. И, тем не менее, возле воды сейчас находилось только двое: живой, но контуженный ударом Олег, и мертвый, несомненно, кем-то убитый, Яков. Дины нигде не было видно. Ку­да она исчезла? Почему она бросила их на произвол судьбы? Или ее тоже избили, изнасиловали, похитили? Кто? Ответ напрашивался сам собой. Но разве Олег мог подумать, что все это так серьезно? Неужели они докати­лись до убийства? А, впрочем, что с них возьмешь? Азиаты.
   Нужно идти, заявить в милицию. А если они сидят где-нибудь поблизости, только и ждут, чтобы он ушел. Спрячут труп, сбросят в море, скроют доказательства преступления. Но почему же сразу так не поступили? Наверное испугались?! И Дина, должно быть кричала, а они и ее тоже по голове... Но, как Яков здесь оказался? Ревновал? Следил? А может это он его в порыве ревности? Тогда зачем тем убивать Якова? Можно было тоже оглушить. Ведь им Дина нужна! А ведь Яков стал бы ее разыскивать. Всю округу на ноги поднял бы. Вот и убили потому. Все абсолютно логично.
   А его видно не добили. Не успели. Ну, что же, тем хуже для них. Только где здесь милиция? Или какая-нибудь другая власть? В поселке? А, может, в Кобулети? Но до него полчаса ходьбы. Скроют "концы в воду". Что же делать? Ведь и трогать ничего нельзя. Улики. Вот так ситуация! Здесь что ли сидеть до утра? Сидеть и ждать у моря погоды? Очень симво­лично! Пляжный флирт... Вляпался по самые уши. А если убежать? Кто ис­кать будет? Язык держать за зубами. Ребятам из палаты ни слова. А как же Дина? Что сейчас с ней? Может насилуют всем стадом? Это предатель­ство! Трусость! Низость! Нужно найти каких-нибудь людей. Почему тут так пустынно? Море, наверное, теплое, а никто не купается? Странно.
   Олег еще раз оглянулся вокруг и вдруг увидел поспешно приближающиеся к нему из-за скал три темные фигуры. Головы фигур украшали одинаковые, судя по - всему, армейские фуражки. В руках, при тусклом свете луны матово переливались короткие автоматные стволы. Автоматчики подбежали к сидящему на валуне Олегу. Старший, с двумя прапорщицкими звездами на зеленых погонах, мах­нул перед лицом Олега рукой:
  -- Вы, что не знаете, что находиться на пляже в вечернее время запреще­но? Пограничная зона.
   Олег не успел ответить. Прапорщик заметил лежащего за валуном Якова:
   - Кто это? Ваш приятель? Почему не движется? Пьяный что - ли?
   Пограничник наклонился над лежащим. Толкнул его несколько раз. Затем приподнял голову Якова и удивленно присвистнул:
   - Да он, мертвый! Не ты ли его прибил? ~ прапорщик снова повернулся к Олегу и перешел на "ты" - А, ну-ка, дыхни! Перегаром прет. Спьяну передрались?
   - Не дрались мы. Я его вообще не знаю. Здесь, вот только сейчас обнаружил, - соврал Олег, понимая, что говорить правду ему абсолютно не выгодно,
   - Где живете? - делая обратный "вежливый" переход, спросил прапорщик.
   - В доме отдыха "Цихисдзири". Суток нет, как приехал. Не знал, что ве­чером на пляж нельзя ходить. Хотел искупаться. Подошел к камню, а здесь убитый лежит.
   - А откуда ты знаешь, что он убит? Снова "тыкнул" прапорщик, подозрительно взглянув на Олега, - Может у него сердечный приступ, какой был?
   - Мне так показалось. А вы его осмотрите, - неожиданно для самого себя посоветовал Олег, - возможно, он и, в самом деле, сам по себе умер?
   Прапорщик подошел к трупу Якова и снова наклонился над ним, осветив тело фонариком.
   - Да уж, сам по себе, - хмыкнул он, разгибаясь, - финкой мужика пришили, прямо под сердце, со спины. Профессионал работал - одним ударом уложил.
   - Нужно вызывать следственные органы - после короткой паузы, прогово­рил прапорщик, - пойду позвоню в милицию.
   -А вы здесь оставайтесь, - приказал он своим подчиненным и, очевидно, Олегу, тоже.
   Прапорщик сделал несколько шагов, по направлению к дому отдыха "Наука", потом неожиданно остановился и, полуобернувшись к оставшимся, сказал:
   - Да, чуть не забыл. Вахромеев, обыщи его, - взмах руки в сторону Олега.
   Стоящий слева пограничник подошел к Олегу и, лениво проговорив, "Руки за голову", опустился на корточки и принялся неторопливо стучать ладо­нями по джинсовым штанинам, поднимаясь все выше. Ладонь хлопнула по заднему карману и остановилась, почувствовал лежащие там что-то твердое. Почувст­вовал это и Олег. Холодок мелкой рябью пробежал по его спине. Он твердо знал, что задние карманы сегодня вечером у него были пусты, во вся­ком случае, когда он выходил из своего корпуса. Солдат засунул, руку в карман, вытащил оттуда какой-то плоский предмет и стал его рассматривать при багровом свете луны. Подошел прапорщик и, протянув руку, взял этот плоский предмет. Нажатие пальца, щелчок, и блики тусклыми отсверками стали переливаться на лезвии ножа, выскочившего из рукоятки.
   - Так...- значительно вымолвил прапорщик и в упор, из-под козырька фуражки, посмотрел на Олега, - значит, говоришь, искупаться пришел... с перышком в кармане? 0лег понял, что пропал. Его подставили. Подло и бес­человечно. Подсунули нож в карман, пока он лежал оглушенным. Голова на месте удара снова надсадно вспыхнула болью, колени подкосила неудержимая слабость, во рту пересохло. Олег, не в силах превозмочь свое состояние, присел на валун.

V

   Камера оказалась затхлой и грязной. На давно не крашеном полу валя­лись окурки. Подмести их, было видно, недосуг. Двухъярусные нары, истертые до полировочного блеска, расположенные у двух противоположных стен, поначалу показались Олегу пустыми. Но после того, как металлическая дверь камеры с ржавым лязгом захлопнулась, на верхних левых полатях послышалось слабое шевеление и на вошедшего взглянула, обросшая черной с проседью бородой, заспанная физиономия. Физиономия что-то спросила по-аджарски. Подавленный происшедшим, Олег ничего не ответил. Он, на слабеющих, подкашивающихся, ногах пододвинулся к ближайшим нарам, сел на них, а потом откинулся на сально-гладкую поверхность лежанки.
   Под потолком, закрытая проволочной сеткой, тускло, вполнакала, светилась лампочка, бросая длинные паучьи тени. Маленькое, тоже зарешеченное окош­ко скрывало за собой тьму ароматной грузинской ночи. В камере же пахло мочой и потом. Накрытая крышкой "параша", стояла в углу и, естественно, "благоухала". Олега затошнило и едва не вырвало. Он только сдержался из последних сил. Душу разъедала сосущая тоска. Она присосалась громадной пиявкой и свою жертву отпускать не собиралась. А тело подмял под себя, своими громадными присосками - щупальцами, спрут усталости. Два хищника работали в унисон, но в противоположных направлениях. Усталость принуждала, лежащего на нарах, спать, тоска заснуть не давала.
   Через некоторое время Олег погрузился в мучительную дрему, в полуза­бытье. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, но сознание полностью не отключилось, заставляя взгляд фиксировать пространство перед собой. Это странное ощущение двоякости бытия иногда врывается в человеческую жизнь, оставляя в памяти мерцающий отблеск других измерений, иных чувств.
   Послышался скрежет открываемой двери. Кто-то вошел в камеру, но пока находился вне поля зрительного восприятия лежащего на нарах. Далекий, потусторонний голос, произнес глухо, как из бочки:
   - Вроде спит?!
   Другой, такой же, бубнящим гулом ответил:
   - Подойдем посмотрим. Только тихо.
   Над Олегом склонились два лица. Они темными, безликими масками запо­лонили почти все обозреваемое пространство. Черты лиц Олег разобрать не сумел. Тусклый камерный свет делал их неразличимыми. Но глаза! Горящие багровым потусторонним светом, они, как уголья тлеющего костра, обожгли сердце жутким адским огнем.
   Даже в этом полубессознательном состоянии Олега охватил ужас. Олег захотел закрыть глаза, но те, почему-то, не закрывались до конца, и все происходящее, лежащий видел сквозь тонкий частокол ресниц. Но видел яс­но и отчетливо. Видел горящие кровавым огнем, глаза двух существ, скло­нившие над ним свои черные лица-маски. Он слышал их, бубнящие шепотом, глухие голоса, но не понимал смысла произносимых фраз:
   - Ускорь линию.
   - Дней пять нужно. Далековато.
   - Попроси за три дня. И полную доскональность.
   - Ну, это как положено.
   - Возможно, разработки какие были или контакты?
   - Учту.
   - И раскрутку давай. Время поджимает. Может информация просочится. Неде­ля тебе на все про все! Понял?
   -Как не понять. Свой ведь тоже интерес.
   - Ты с этим "интересом" поосторожней. Как бы выше не выплыло. Подкосишь и себя и меня.
   - Сажусь за изучение "Морального кодекса строителя коммунизма".
   - Остряк-самоучка. Следи за языком. Он не только до Киева доводит...
   - Спасибо за напоминание.
  -- Ну пошли, визуальный осмотр закончен. Теперь, без тактических ошибок - за дело. Везенье нужно ловить за хвост, как птицу счастья. А то упустишь добычу.
   - Да, подвернулся подарочек. И спит, как убитый. Другой бы маялся, места себе не находил. А этот дрыхнет.
  -- Крепко спят люди с чистой совестью.
  -- Намек на мою бессонницу?
   - Словно больше не на что намекать?
   - Удар ниже пояса. Веревочка у нас одна.
   - Ну и тяни ее помаленьку. Длинная она. До пенсии дотянем.
   - Дай - то бог.
   - Не бог, так кто-нибудь другой прикроет.
   - Так ведь у того, другого, известно какая плата - душа грешная.
   - На такую дорожку встали. Сворачивать поздно. Да и атеистам в эти вещи верить не положено. Пойдем, пойдем, а то еще разбудим. Зря много болтали. Может и не спит вовсе, а притворяется.
   - Все равно ничего не поймет.
   - Кто его знает? Потом выясним. Пошли.
   Черные маски с красными глазами исчезли. Заскрипела камерная дверь, заскрежетал засов. И тишина. Глухая и гулкая, как в пещере. Тяжесть и боль в голове, словно эхо этой гулкой тишины, отдалось по всем уголкам полусонного мозга. Тусклый свет перед глазами померк. Сознание прорвалось в темноту... И почти сразу же возвратилось в свет. В яркий солнечный свет, бьющий тугим лучем из высокого зарешеченного оконца, прямо в глаза проснувшегося Олега. Некоторое время Олег лежал, купая свое лицо в горячей ласковой струе. Но солнечный луч ушел в сторону от его нар и медленно потек по грязному полу. Олег наблюдал за этим движением, не в силах оторваться.
   На верхней противоположной полке послышалось шевеление, которое все-таки заставлю переменить направление взгляда. С верхних нар, кряхтя и причитая, опускался человек. На нем был надет какой-то длинный черный балахон из простой, чуть ли не домотканой, материи, подпоясанный тонким плетеным ремешком. Голые до щиколоток ноги украшали странные, похожие на сандалии, не то на тапочки, не то на лапти, плетеные и в то же время, сделанные из одного куска мягкой и прочной кожи.
   Человек спустился на грязный камерный пол и повернулся лицом к лежащему Олегу. Пожилое, в разнокалиберных морщинах, обветренное смуглое лицо окаймляла густая, черная с проседью, борода и такие же длинные седые волосы. Кустистые брови почти сходились на переносице, венчающий большой, мясистый, крючковатый нос, по обе стороны которого на Олега взглянули большие, яркие, аквамариновые глаза. Глаза эти принадлежали совершенно другому человеку - так разительно несхожими они оказались со всем остальным обликом старика.
   Губы раздвинули в улыбке под усами рот с абсолютно белыми, ровными зубами.
   - Утро доброе, сынок. - Сказал старик тихим, но каким-то звенящим, как небольшой колокол, голосом, - Как спалось на новом месте?
   - Замечательно... - горько сыронизировал Олег, садясь на нары.
   - Не печалься, дорогой, - снова улыбнулся старик, - во всех людских страданиях - промысел Господень. Дает он нам, грешникам, испытания, чтобы мы не возвышали себя в земной гордыне, а смиренно внимали воле Его. Ибо мы живем по своему разумению, а надо бы по Закону Божьему. С верой в сердце. Веруешь? - спросил старик, подходя к Олегу и присаживаясь рядом.
   Вопрос странного старика застал Олега врасплох. Мысли его были да­леки от предмета разговора, затеянного соседом по камере. Не до этого ему сейчас. Какой уж тут "Божий промысел", когда убийство "припаять" хотят, на "полном серьезе". Выпутываться нужно. И ни бог, ни царь, ни герой здесь не помогут. Самому придется отбиваться. И с верой только в свои силы. А потусторонние - они по ту сторону. К нашей жизни никакого отношения не имеют. Правда, иногда хочется, чтобы милосердный Бог все-таки существовал и помогал в трудностях. Тогда-то про него и вспо­минаешь. Но редко, ох как редко!
   Старик заглянул Олегу в глаза своим светлым взглядом.
   - Не пришла еще к тебе Вера, сынок. Но ты на пути к ней. Дорога к Гос­поду - не прямая и широкая, а узкая и извилистая. Широкая дорога ведет к погибели, а узкая - в Царствие Небесное. И нелегко ее найти. Нужно переродиться свыше. Стать другим человеком. Довериться Богу. Впустить его в свою душу. Ведь Бог любит каждого из нас, своей особенной любовью. И от нас он ожидает такой же любви. Надо полюбить Господа, и эта лю­бовь наполнит глубочайшим смыслом твою жизнь.
   - Вы священник? - спросил Олег.
   Старик почти незаметно раздвинул в улыбке губы:
   - Нет, дорогой. С церковью патриаршей мы разошлись еще перед первой мировой войной. Отлучили нас от церкви, как сказано, за "ересь". И переселили сюда, на Кавказ, "чтобы мы в мусульманском племени раст­ворились. Многие ушли на Кубань, а мой отец, со своим духовенством здесь остался. Скиты тайные они основали, чтобы молиться по - истинному.
  -- Это как же? - Олега вдруг охватило любопытство. Он понял, что старик - какой-то сектант. Много всяких раскольников, и отлучников бродило по России. И каждый считал свой вариант Веры в Бога самым правильным и неоспоримым.
  -- Ты знаешь, сынок, молитву "Отче наш"? - опросил старик. Олег знал эту молитву, как говорится, "с пятого на десятое". В чем он и признался.
   - Ну вот, тогда слушай с начала и до конца, - и старик, поднявшись с нар во весь свой немалый рост, перекрестился на солнечный свет, бьющий из тюремного оконца, а затем высоким колокольным голосом запел "Господню молитву". Звуки молитвы отражались от грязных тюремных стен каким-то удивительным резонансом. Это эхо билось в замкнутом пространстве, накатываясь на Олега светлой очищающей волной. Ощущение оказалось настолько реальным, что Олегу даже стадо как-то не по себе. Словно, внутри него вымывалась грязь, с которой он давно свыкся.
   Молитва звучала семь раз подряд. Олег стоял под ней как под духовным душем и когда старик замолчал, в душе возникло сожаление о скором окончании этих чудесных мгновений. Искорка перерождения замерцала в золе. Огню нужна пища. Олег другими глазами посмотрел на старика. Тот еще трижды перекрестился и, с просветленным лицом сел рядом с молодым человеком.
   - Господь дал нам эту молитву, чтобы мы славили Имя его. Мы же грешники славим Его самого, Его бессмертное Бытие, его Святой Дух. Имеем ли право, во грехе рожденные на проклятой земле, славить Всевышнего, зная только лишь его земное Имя. Что дано во Славе, то Славой приумножится! Имя Господне!
   Смысл сказанного ускользнул от понимания Олега, но убежденность, с какой говорил старик о пока неясном, сделала его слова значительными и непоколебимыми. И все же, после непродолжительного молчания, Олег решился задать вопрос, как ему казалось, вполне естественный и прямой:
   - Как же называют вашу... ваше религиозное направление?
   Старик, из-под густых бровей взглянул на своего молодого собеседника почему-то погрустневшим взглядом и несколько минут не отвечал, пощипывая длинными чистыми пальцами бороду. Потом глубоко вздохнул и проговорил:
   - Люди ищут своего, своих названий, своих имен, забывая Имя Божие. Мы же его не забываем и славим во веки веков. Так нас и называют: "Имя - славцы". За это истинное православиление нас преследуют и церковь патриаршая, и власти антихристовы, с которыми эта церковь в сговоре. Вместе они служат нечестивому делу, в угоду лукавому, разгоняют последние наши скиты, монастыри и приюты, сажают нас в тюрьмы за какую-то "антигосударственную и антисоветскую деятельность". А в этих местах, еще неверные, муллы мусульманские, гонения на нас устроили, за то, что мы не боясь, несем к необращенным Слово Божие и Славу Имени Его.
   - Значит и Вас за это арестовали?
   - Скит наш последний в этих местах разогнала нечестивая власть на прошлой неделе. Жаловаться на беззакония было некому - ведь беззакония творит власть, от имени закона, который сама и придумала, чтобы защитить себя от Божьей Правды. Но смириться я не мог. Знаю, что нарушил Заповеди Господни о смирении Духа, но предать Веру и Совесть не захотел. Вчера утром я сел под памятником идолу-антихристу на главной площади, здесь, в Кобулети, и стал вслух читать Евангелие Христово среди неверных и атеистов. Надо мной смеялись, в меня плевали, хотели даже избить. Вскоре появилась милиция. Меня арестовали. И вот я вторую ночь сплю на верхней лежанке в этой камере. Кто лежит наверху, не сразу бросается в глаза, а ему все видно и слышно. Я видел, как к тебе этой ночью приходили двое. Они не милиционеры, они - из тех, кто тайно следят за всеми нами. У них каждый на подозрении. Они в каждом видят врага своей антихристовой власти и, если ты к ним попал, в их лапы, - значит они присосутся к тебе, как пиявки болотные. Крови они хотят, крови! Все мало им!
   При этих словах старика - "имяславца", Олег почувствовал какую-то внезапную слабость и, повинуясь ей, откинулся на вытертую до жирного блеска, поверхность нар. Закружилась голова. Большая шишка на месте удара заныла и заломила, словно по ней снова ударили чем-то тяжелым и тупым. Так это был не сон и не бред. Двое, с красными глазами - те, кто неусыпно "бдит", кто зорко охраняет, кто беспощадно карает, стоит только кому-нибудь, вольно или невольно, нарушить негласное Предписание существования в этой стране. Пока ты молчишь, голосуешь "за", безропотно соглашается со всем, чем ежедневно пичкают тебя на работе, на улице, по радио и телевидению, в газетах и журналах, у тебя есть шанс не попасть в поле зрения этой всемогущей организации. Но стоит тебе возмутиться творящимся произволом властей, стоит только вымолвить слово против, а еще хуже того написать что-нибудь протестующее, задевающее основы здешнего ми­ропорядка, на бумаге, как карающий меч тут же занесется над тобой и, горе тебе, если ты публично не отречешься от своих попыток говорить и думать не по предписанному свыше. Тебя раздавят, тебя сомнут, тебе отсекут голову. Тот меч уже в работе семь десятилетий. И хоть он немного притупился за это время и руки, его сейчас держащие, не так тверды и беспощадны, как раньше - дело свое они знают хорошо. Прикажут - жалости не добьешься. "Свистнет меч и голова с плеч".
   Олег лежал на нарах, уставившись в угол грязного потолка камеры. Старик -"имяславец", стоя на коленях возле своих нар, тихо молился, крестясь и отбивая поклоны. К баланде, которую сунули им в окошко, они оба даже не притронулись, словно негласно объявили голодовку. Старик ни о чем не расспрашивал Олега. На "подсадную утку" он похож не был: слишком уж необычный типаж. Значит, он тот, кем себя называет. Да и что "подсадка" может разведать, если Олег и сам не все понимал в происшедшем. А после появления тех двоих, с красными глазами, заплутал в догадках окончательно. Случайно или нет, он попал в очень скверную историю. И, видно по всему, убийство Якова, только одно звено, может завершающее, а может и нет, в какой-то цепи событий, Олег запутался в ней, как беспечный мотылек в паутине.
   А пауки, мерцая красными глазами, уже потирают свои острые когти и клыки. Они уверены, что высосут добычу. У них большой опыт.

VI

   Он узнал его, как только вошел кабинет на допрос. Нет, лицо было незнакомое, но на покрасневшие от бессонницы глаза, Олег обратил внимание сразу. Знакомый незнакомец сидел за столом заместителя начальника милиции города Кобулети и совершенно не походил на аджарца. Он взглянул на приведенного кровавыми белками и в черных зрачках вспыхнула искорка, то ли от сигаретной затяжки, то ли от солнечного блика на стекле, рас­пахнутого настежь окна. За окном, под дуновением прохладного утреннего ветерка, шелестела тонкими чешуйками-листьями, пушистая туя.
   После трехдневного безвылазного сидения в затхлой вонючей камере, от свежего ароматного воздуха у Олеге закружилась голова и он заметно по­шатнулся, стоя перед столом. Сидящий за ним, наверняка обратил внимание на состояние вошедшего и усмехнулся, краем тонких, желтых, прокуренных губ. Недокуренную сигарету он задавил в пепельнице и, взяв в руки шариковую ручку, повертел ею между пальцами и снова взглянул на Олега.
   - Садитесь - негромким, повелительным голосом сказал красноглазый, указывая ручкой, на отдельно стоящий, чуть в стороне, стул. Олег сел и глаза ему ударил солнечный свет из окна. Лицо красноглазого в одно мгновение превратилось в темную безликую маску. Стул стоял на рассчи­танном месте. Глаза, отвыкшие от яркого света, ослепли и Олег прикрыл их руками.
   - Ваши фамилия, имя, отчество? - донеслось до него из-за стола, - домашний адрес, место работы?
   Олег стал называть свои анкетные данные, прекрасно понимая, что пока вы­полняются пустые формальности. Им о нем известно все, досконально. За три дня собрали материал. Оперативно, как говорится у них. Солнце чуть уползло в сторону и уже не слепило, и Олег мог пристальней разглядеть сидящего за столом.
   На вид лет тридцать - тридцать пять. Светло-русые редкие волосы, коротко с бритвой, подстрижены и разделены пробором. На висках кое-где седые волоски. Гладко выбрит, но ниже правого уха виден островок щетины. Не углядел, значит, поутру. А так физиономия совершенно безликая. Ничем не примечательная. Серая. Таких, видно, туда и набирают. Чтоб не запомина­лись. По случаю жаркой южной погоды на безликом светлая безрукавка-тенниска с нагрудным карманом, в котором оттопыриваясь, просвечивается красная "корочка". На довольно дряблых бицепсах и волосатых предплечьях почти нет загара, да и по виду - явно не местный, не грузинский даже. Чувствуется центральная Россия. Но что ему здесь делать?
   - Я следователь по особо важным делам областной прокуратуры - Васильев Николай Иванович (Почему не Сидоров Иван Петрович - промелькнуло в го­лове у Олега; врет, конечно, и не краснеет). Вы подозреваетесь в не­преднамеренном убийстве Лившица Якова Моисеевича, совершенном во время ссоры на пляже поселка Цихисдзири около двадцати трех часов, 17 августа сего года. Во время ссоры и драки вы находились в нетрезвом виде и име­ли при себе выкидной нож, которым и убили гражданина Лившица, после того как он нанес Вам удар по голове тяжелым предметом. На отобранном у Вас ноже зафиксированы отпечатки Ваших пальцев. Признаетесь ли Вы в совер­шении данного преступления?
   - Нет, - тихо, невнятно ответил Олег. Во рту у него пересохло" Очень хо­телось пить. За спиной "Васильева " на тумбочке стоял полный графин и граненый стакан. Но попросить воды у этого типа, Олег почему-то не пы­тался. Не хотелось у него ничего просить. Даже воды.
   - Тогда, что Вы можете сказать по предъявленным Вам обвинениям?
   Олегу было что сказать. Он решил говорить все, без утайки. Скрывать нечего, когда дело касается жизни и смерти. Своей собственной, а может быть и Дины тоже. Он даже передал "Васильеву" свою версию убийства Якова. При этом следователь недобро усмехался тонкими желтыми губами и пыхтел сигаретой, как вулкан перед извержением. В его покрасневших глазах мелькали искорки злобы и досады. Видно, очень ему не хотелось принимать обоснованные рассуждения подследственного. Ой, как не хотелось!
   Лишь когда упоминалось имя Дины, усмешка сходила с лица "следователя Васильева". Оно становилось мрачным, насупленным, а глаза бросали в сторону Олега вспышки затаенной ненависти. "Что-то здесь нечисто" - подумалось Олегу.
   Когда он закончил говорить, "Васильев" несколько минут молча курил, уставившись красными глазами куда-то в пустоту, через сидящего напротив. Размышлял, постукивая шариковой авторучкой по полировке стола.
   - Ну, что же, много здравого в ваших словах присутствует, - медленно проговорил он. Будем разрабатывать и эту версию. Тем более, что у Вас есть свидетели. Повторите, как их фамилии? Олег повторил фами­лии своих соседей по палате. "Васильев" тщательно занес сказанное Олегом в протокол. Олег прочитал и расписался.
  -- На сегодня, пока все - следователь встал из-за стола, - идите, может еще что-нибудь вспомните.
   - Олег уже подошел к дверям, когда голос "Васильева" остановил его:
   - Как, хорошо она трахается?
   - На этот вопрос я отвечать не буду, - ответил Олег и закрыл за собой дверь, за которой его ждал милиционер - конвойный.
   Старику -"имяславцу" присудили десять суток за нарушение обществен­ного порядка". Днем его уводили на принудительные работы - подметать улицы Кобулети, а вечером он, пропыленный, но с чистым светом в аквамариновых очах, входил в затхлую, темную камеру и словно освещал ее своим появлением. Он тихо и истово молился, умыв руки и лицо из рукомойника. Затем садился рядом с Олегом и незаметно, как бы исподволь, начинал беседу. Рассказывал о земной жизни Спасителя, подкрепляя рассказ чтением своего карманного Евангелия, почему-то не конфискованного тюремщиками:
   "..Водимые Духом Божьим, суть сыны Божии, потому что не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли дух усыновления... А если дети, то и наследники, наследники Божии, сонаследники же Христу, если только с ним страдаем, чтобы с ним и прославиться. Ибо мы спасены в надежде. Надежда же, когда видит, не есть надежда; ибо если кто видит, то чего ему надеяться? Но когда надеемся того, чего не видим, тогда опадаем в терпении... Кто будет обвинять избранных Божиих? Бог оправ­дывает их... Кто отлучит нас от любви Божией? Скорбь или теснота или гонения, или голод, или нагота, или опасность, или меч?.. Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас".2
   - Понял, сынок, о чем эти слова святого апостола Павла в послании Рим­лянам?
   - Понял, - проговорил, лежащий на нарах Олег, - о верующих в Христа.
   - Открой, сынок, душу свою Спасителю. Впусти его туда, веруй в него и все твои невзгоды отодвинутся, станут мелкими в лучах Любви его.
   - Сказать-то легко, как это сделать? - Олег тяжело вздохнул, - Не прикажешь же себе: веруй! Сомнения лезут в голову. Воспитывали так: коммунистически - атеистически. Переродиться - ой, как сложно!
   - Переступи через свои сомнения. Обратись к Господу с молитвою. Успокоение сердцу и душе дает она в беде. Помолись и легче станет. А ста­нет легче - поверишь в Силу Божию. Отбрось гордыню: она грех сатанин­ский. Смирись и покайся перед Господом. Благодари его за испытания, те­бе данные и укрепи дух свой в единоборстве с антихристовой властью. Го­сподь защитит тебя и душу твою спасет...
   У Олега же на душе царил полный кавардак. То тоска и отчаяние врывались щемящими клещами, стискивая надежду до мельчайшей, почти неощутимой гранулы .То та вдруг вырывалась из этих крепких тисков и сверкала в душе светлым кристаллом надежды, то снова давилась и сжималась под тяжким грузом событий последних дней. "Молись не молись - легче не станет" иногда - думалось ему. А иногда он почти решался, но рука, уже тянущаяся трех­перстием ко лбу, внезапно становилась словно свинцовой и Олег откладывал молитву до следующего раза.
   Каждый день его вызывали на допрос. "Следователь Васильев", как и следовало ожидать, оказался въедливым, цепким прилипалой, упорно гнущим свою линию, то напролом, то извилисто- вежливым лживым разговором "по душам". О биографии Олега он знал почти все. Видно, получил полную информацию от своих коллег, с родины подследственного. Но главное "темное пятно" в Олеговой жизни "Васильев" пока не выставлял, козырем держа его, до поры до времени.
   Дина, с его слов, пропала бесследно. Не найден был так же и белобрысый Сосо. Все это, вроде бы, подтверждало версию Олега: о "кавказ­ской пленнице", увезенной в далекий горный аул, но следователь почему-то упорно не принимал эти аргументы и всячески пытался "расколоть" подследственного на признание в убийстве Якова.
   В этом было что-то маниакальное. "Николай Иванович" кидался на Олега как бык на тореадора с налитыми кровью глазами. Орал, стучал кулаком по столу, а один раз даже намахнулся, но почему-то не ударил, вернулся на свое место, смолк, закурил и часто, с шумным выдохом пускал дым в потолок. Долго приходил в себя, выкуривая сигарету за сигаретой. Олег внутренне недоумевал: почему человека с такой возбудимой нервной системой держат в организации, где гигиена умывания по локти рук и ледяное охлаждение головы, являлось основным условием раздувания в серд­це пожара, который должен превратиться в мировой. Атомный.
   У "Васильева" "пожар" бушевал не только в сердце, но и в голове. На­чинающий лысеть лоб, покрывался испариной. "Николай Иванович" промокал его носовым платком и снова делал очередную попытку вытянуть из Олега показания, его изобличающие. Олег таких показаний давать не собирался. Даже если бы его избили до полусмерти, не позволяли бы спать и морили голодом, он себя бы не оговорил. Да и с какой стати? К счастью "Васильев и К" на крайние меры воздействия, по какой-то причине, не шли, огра­ничиваясь допросами и угрозами. Но версия о пьяной драке с убийством, явно строилась на прибрежном песке. Отсутствие фактов, свидетелей и упорство подозреваемого о каждым днем, морскими волнами размывали это наспех слепленное сооружение.
   Сидение в камере продолжалось уже вторую неделю. Олег исхудал и зарос щетиной, постепенно превращающейся в бороду. Чистоту тела он кое-как поддерживал камерным рукомойником, но волосы на голове засалились, а мыло не входило в комплект туалетных принадлежностей милицейской тюрьмы. Олегу страшно хотелось под горячий душ. Он даже во сне видел и чувствовал эти живительные, чистые потоки, смывающие с него грязь. Старик - имяславец видел, как мучается его молодой товарищ по несчастью. Ведь не только физические неудобства испытывал Олег. Духовные беседы проводились каждый вечер перед сном. Старик садился на нары, возле лежащего, и своим тихим - колокольным голосом разговаривал с Олегом на библейские темы. Олег слушал внимательно, стараясь запомнить сказанное. Иногда за­давал вопросы, но спорить не пытался, понимая правоту говорившего. До освобождения старика оставалось всего несколько дней, и он, словно бы, старался поведать своему молодому знакомцу, основы христианского Учения. Учитель и ученик настроились на одну волну, соединив две души связью, имя которой - Христос.
   И незримо Спаситель стал, словно бы, появляться перед мысленным взором Олега. Он видал образ еще не ясно, смутно, призрачно, без деталей одежды и черт лица. Но он видел и почти физически чувствовал присутствие у своего изголовья человеческого силуэта, от которого шел добрый, мягкий свет. Кое-кто эти видения назвал бы - галлюцинацией, связан­ной с религиозной обработкой клерикальным диверсантом психики молодого человека, социально и идеологически неустойчивого, без твердых политичес­ких убеждений, склонного к болезненно-образному воображению, усиленному трудностями тюремного заключения" Атеисты свое бессилие формулируют очень основательно, даже науку, все объясняющую придумали под названием "Диалектический материализм". Там и духовная жизнь человека разложена и препарирована, как лягушка. Для Бога места нет, потому что его самого нет и быть не может. Доказано атеистической наукой. Обсуждению не под­лежит. Но у Олега складывалось другое мнение. Он в душе ломал, внушенные с детства штампованные формулировки и впускал туда Создателя и Спасителя стучащего в дверь. Дверь души приоткрылась...

VII

   В то утро "Васильев", даже привыкшему к его поведению Олегу, показался необыкновенно взвинченным. Он курил одну сигарету за другой тыкал, всего лишь ополовиненные окурки, в пепельницу, вскакивал из-за стола и бегал вокруг подследственного, изливая на него потоки угроз. Олег эти угрозы пропускал мимо ушей. В душе его царили покой и умиротворение, впервые за последнюю неделю. Бегающий и бранящийся человек воспринимался им совершенно индифферентно, с полным безразличием к его словам и действиям. Угрозы повторялись одни и те же, с небольшими вари­антами типа: признавайся, а то хуже будет, засунем в такую тюрьму, что эта КПЗ - раем покажется, уголовщина там злая, аджарская: изнасилуют и зарежут, как щенка...
   Олег сидел на своем стуле молча и глядел, большей частью, в раскрытое окно, на котором утренний прохладный ветерок шевелил светлые гардины. Солнечные блики, матово отражаясь от них, лились перламутровыми струйками по крашеному полу кабинета. Высокая старая туя, почти вплотную посаженная к стене, шевелила за окном своими чешуйчатыми листьями, иногда донося слабый запах скипидара. По веткам дерева скакали и перелетали, какие-то крохотные, разноцветные пичужки. Чуть выше виднелся глубокий небесный провал, искрящийся золотым солнечным сиянием. Природа жила своей жизнью. Вечной и размеренной.
   Над самым ухом голос "Васильева" оторвал от созерцания мирной гармонии слишком громко и отчетливо:
   - По имеющимся у нас сведениям Вы совершили убийство выдающегося специалиста по компьютерной технологии оборонного комплекса, товарища Ливши­ца по заданию западногерманской разведки через ее агента - Райхерта, с которым Вы вошли в контакт, с целью предательства Родины, для ослабления ее обороноспособности, за большое вознаграждение в западной валюте.
   Смысл сказанного несколько секунд не доходил до сознания Олега. Видя, что обвиненный в тяжком государственном преступлении не реагирует на обвинение, "Васильев" повторил его четко и раздельно. Каждое слово. На этот раз Олег все понял. Покров умиротворения слетел с него, содранный когтистыми лапами подлости. Подлость торжествовала, найдя новые аргументы для расправы.
   Олег предполагал, что комитетчики как-то воспользуются его случайным знакомством с инженером-химиком из Германии, приехавшим для налаживания аппаратуры на химическом комбинате в соседнем городе. Познакомил их приятель-музыкант из ресторана, где немецкие специалисты убивали провинци­альную скуку среднерусской возвышенности, умеренным потреблением водки, танцев и девиц легкого поведения. Последним, за связь с иностранцами, грозили неприятности. Но тамошние коллеги "Васильева" глядели на проделки местных "ночных бабочек" , сквозь протянутые лодочками пальцы, где иногда застревали какие-то разноцветные бумажки, с нарисованными, отнюдь не ленинскими профилями.
   Олег встречался с Юлиусом раза два-три в его гостиничном номере. Пили не водку, а коньяк "Наполеон", который Олег попробовал впервые. Разговаривали о музыке, литературе. Юлиус, несмотря на свое химическое об­разование интересовался русской литературой, неплохо говорил на сложном языке великой славянской нации. Знал поэзию Пушкина, Лермонтова, Фета, стихи которого очень любил. Олег читал ему свои лирические произведение, получая от Юлиуса одобрительные отзывы. Судя по всему, дружба налаживалась на основе общих духовных интересов.
   Но здесь бдительные стражи идеологических ценностей смотреть сквозь пальцы не пожелали, сжав их в кулак. И этот кулак основательно пригрозил наивному любителю литературных контактов. Олега вызвали в отдел и обещали в случае повторения встреч с иностранцем, устроить ему "веселую жизнь", вплоть до привлечения к уголовной ответственности. Олег общение с Юлиусом прервал, прекрасно понимая, чем, в противном случае, рискует.
   И вот, спустя два года, знакомство с немецким инженером, люби­телем русской словесности, вылилось для молодого литератора совсем не в поэтические формы. Проза жизни оказалась страшной и безжалостной.
   "Васильев" сидел за столом и, покуривая, внимательным взглядом смотрел на Олега. Он был совершенно спокоен. От былой возбудимости не осталось и следа. Только слегка подрагивали пальцы, держащие дымящую сигарету, да иронично иногда поднимались уголки тонких обкуренных губ.
   "Николай Иванович" следил за реакцией подследственного и, несомненно, остался доволен ею. Олег сидел на своем стуле потрясенный. Потрясенный, но не сломленный. Первое ощущение постепенно проходило, сменяясь реши­мостью бороться до конца. До любого. Взаимное молчание затягивалось. Наконец первым не выдержал "следователь".
   - Ну, теперь будешь признаваться, - переходя на "ты", громко проговорил "Васильев", - или снова станешь гнуть свою туфту про грузинского разбойника?
   - Ваша туфта еще хлеще! - в тон ему ответил Олег, - хотите из меня политического диверсанта сделать? И чтоб я в таком убийстве признался?
   - Тогда признавайся в первом. По пьяной драке. Срок получишь небольшой А там, какая-нибудь амнистия. Пяток лет всего. Выскочишь на свободу, оглянуться не успеешь. А так - "вышака" схватишь, как делать нечего. Мы уж доказательства найдем. Будь уверен. Не с такими "орешками" справ­лялись. Не били тебя еще? По почкам, по печенке? Вниз головой не висел, без сна недельку не провел? Значит скоро получишь по полной программе. Враз признаешься, что ты - гватемальский шпион. А то героя из себя корчит, когда вежливо с ним беседуют! Полторы недели на него ухлопали! Теперь по другому разбираться будем! Пожалеешь, что на свет родился! Усек? - "Васильев" злорадно усмехнулся своими тонкими губами, закурил очередную сигарету и стал что-то царапать в протоколе, изредка ехидно поглядывая на сидящего Олега. Тот с каждой минутой все больше осознавал, что его загнали в угол. Теперь ему не выпутаться. Его забьют до полусмерти, ведь слова "Васильева" - не просто угрозы. Методика выколачивания признаний разработана давно. Очень давно. Сколько существует людей, сумевших вынести пытки? Единицы. Остальные боятся боли. Они не выдерживают издевательств. Они признаются под пытками. Во всем.
   За дверью, в коридоре, послышался какой-то шум, шаги нескольких пар ног. Потом голос конвойного неуверенно произнес: "Нельзя. Он занят. У него допрос." И в ответ ему удивительно знакомый женский, повелительно произнес: "Мне можно. Пропустите! " Дверь со скрипом распахнулась. Олег оглянулся. В кабинет, уверенной походкой, вошла Дина Розенблюм.
   Судя по всему, появление в кабинете пропавшей девушки оказалось неожиданным не только для Олега, но и его "визави". "Васильев" обалдело уставился на Дину и вдруг закричал хриплым, срывающимся голосом:
   - Ты, что очумела! Кто разрешил? Все дело угробила! Гадина! Блядь!
   - Замолчи! - холодно и зло ответила Дина, - это ты чуть все не угробил. Я другого тебе привела. Этот сознается. Могу официально дать показания как... свидетель.
   На Олега девушка не смотрела, хотя он пожирал ее глазами, пытаясь разобраться в изменившейся ситуации. В голове скакали, налетая друг на друга, как песчинки в водовороте, бессвязные догадки: "Они знакомы. Они на "ты". Соратники? Любовники? Все вместе. Они были заодно. Пока не появился... он. Олег. Случайно. Тут все нарушилось. Якова убили. Зачем? Кто?"
   Дина вернулась к двери, приоткрыла ее и негромко оказала: - "Заходите; " и отступила в сторону. В кабинет, в сопровождении дюжего милиционера, вошел, закованный в наручники, повесив свою буйную, белобрысую голову, аджарский "спасатель" - Сосо. А на заднем плане просматривались три знакомые фигуры: Игорь, Славик и Константин растерянно смотрели на заросшего бородой Олега. Тот улыбнулся им благодарной улыбкой.
   - Он у меня джинсы украл, - сказал с порога Славик Ларин, указывая на Сосо. Забрался в палату, когда. мы были в столовой, на завтраке. Нам вовремя об этом сообщили. Мы его на выходе и схватили (И бросил взгляд на Дину).
   - Началнык, - захныкал Сосо, - просты началнык! Шайтан попутал... Она попутал! - вдруг закричал он, мотнув головой в сторону Дины, - Сказал она, что лубыть станет, когда в джинсах ходыт буду. Вот я и взал у ных. Так, поносыть хотэл. Потом отдат. Просты началнык!
   - Может она тебе и убить предлагала? - "Васильев" метнул взгляд от Сосо к Дине. Олег понял, что пиявка уцепилась за новую жертву. Но вот отпустит ли прежнюю?
   - Кого убыть? Зачэм убыть? - испуганно запричитал молодой аджарец, -джинсы брал. Нэ убывал ныкого!
   - Ну, мы с этим сейчас разберемся, - многозначительно сказал "Васильев", а потом, с нескрываемой ненавистью взглянув на Олега, приказал его конвойному, стоящему тут же в дверях, увести подследственного.
   Олег встал со стула. Он прошел мимо всхлипывающего от страха Сосо, мимо нарочито не смотрящей на него, Дины, мимо трех приятелей, успевших успокоительно - дружески похлопать его по руке. Дверь за ним затворилась почти бесшумно. Он, привычным за эти десять дней, маршрутом, спустился на первый этаж, прошел по коридору, в сопровождении милиционера конвойного. Привычно остановился возле двери своей камеры, поджидая, когда заржавленный, несмазанный замок откроется с привычным дребезжа­щим скрежетом. В голове зияла пустота. Ни одной мысли, ни одного образа. Ни радости, ни печали. Ничего. Тупая безразличная пустота, как за­паянная с двух сторон труба, гудела внутри Олега на одной гулкой одуряющей ноте. Он, как робот вступил за порог камеры, и новая внешняя пу­стота, слилась с внутренней, оставив от него одну бесчувственную обо­лочку. Олег механически уселся на свои нары и хотел было лечь, когда краем зрения заметил в изголовье небольшой сверток, завернутый в цвет­ную тряпицу. Так же механически пальцы развернули материю. На ладони лежала маленькая книжечка в потертом переплете с полустершимся заголовком: "Новый завет Господа нашего Иисуса Христа". Под книжечкой прощупывался еще какой-то плоский предмет. Им оказался кусочек розового мыла. Прощальный подарок старика-имяславца сдвинул недолгое душевное оцепенение. Пустота медленно отступала. Напряженные нервы расслабились. Слезы выступили на глазах и удержать их было невозможно. Олег заплакал, держа в руках развернутую тряпицу. Две тонкие струйки катились по щетинистым щекам и перламутрово заблестели светлыми капельками на десятидневной бороде, словно постаревшего за этот срок на десять лет человека.
   Вечером, перед сном, Олег тщательно вымылся, раздевшись донага, под рукомойником, истерев, почти до конца, кусочек мыла. Потом попросил у дежурного милиционера тряпку и под его присмотром протер пол в камере. Затем лег на свои нары и попытался заснуть. Но сон не шел. Что-то внутри его толкало подняться и он не смог преодолеть внутренний порыв. Встал и его опять это "что-то" мягко, ненавязчиво подтолкнуло, и в руках оказалась книжечка Нового завета. Словно сама собой открылась страничка: "Ты же, когда молишься, войди в комнату твою, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно... ибо знает Отец Ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него."3
   Олег осенил себя трехперстием и вдруг громко вслух произнес слова молитвы, которую несколько лет назад услышал, случайно зайдя в московс­кую церковь, когда ненадолго приезжал в столицу. Молитва была почти сразу забыта им и не вспоминалась, а сейчас внезапно всплыла из глубины памяти:
   - "Огради меня. Господи, силою Честного и Животворящего Твоего Креста и сохрани меня от всякого зла".
   Он молился долго и искренне, забыв обо всем. Душа наполнялась, радостью ощущая присутствие Высшей Благостной Силы, перед которой безвредно любое насилие, любой, пусть даже изощренный и лукавый, враг. Олег сделал свой вы­бор. Он увидел Путь. Для него приоткрылась Дверь. Свет Истины раскрыл его глаза. Слепой прозревал.
   Он заснул с чистым благоухающим телом и с очищающейся душой. Заснул и, словно тут же, проснулся от скрипа открываемой двери. Кто-то вошел в камеру. Олег хотел подняться, но руки и ноги не пошевелились. Он хотел посмотреть на вошедшего, но голова не повернулась. Полураскрытые глаза смотрели прямо перед собой и видели только деревянный полог верхних нар, похожий на замершую крышку гроба, готовую вот-вот обрушиться на лежащего. Все повторялось с абсолютной точностью, как в ту первую ночь пребывания в этой камере, и Олег даже внутренне не удивился, ког­да над ним склонилась знакомая черная маска с красными глазами.
   В глазах горел огонь ненависти. На уровне плеч появились руки, одетые, видимо, в черные кожаные перчатки. Руки стали медленно приближаться к горлу неподвижной жертвы, с явным намерением сомкнуться на нем.
   И вдруг отпрянули, отброшенные какой-то преградой. Для черной маски с красными глазами, преграда была невидима. Но лежащий Олег ясно увидел, как внезапно, примерно на уровне вытянутой руки, над ним раскрылась блестящая серебряная сфера, закрывшая его с ног до головы. По краям сферы переливалась узкая радужная окантовка, а прямо из груди, тонким золота крестом вырвался сияющий луч с поперечной перекладиной.
   Молитва лилась по Кресту неслышная, но ощутимая. Черная голова, видимая сквозь серебристую сферу, заметалась, в разные стороны, со страхом в кровавых глазах, сильно ударилась затылком о верхнюю деревянную крышку и пропала из поля зрения. Где-то далеко раздались поспешные убегающие шаги, хлопнула камерная дверь. Сфера над Олегом блистала ровным серебряным светом. И Олег уснул под этой Святой защитой, как младенец в колыбели.

VIII

   Олег, заведенный в кабинет "Васильева", застал того врасплох. "Николай Иванович" застегивал пуговицы на ширинке своих брюк. Видимо, молнии еще не вошли в моду в консервативных кругах, представляемых "следователем". Увидя Олега, "Васильев" поспешно отдернул руки, не успев закончить свое престижное дело. Верхняя пуговица на интимном месте так и осталась торчать на всеобщее обозрение. "Николай Иванович", смутился и покраснел. Вид у него был, прямо сказать, неважный. Он не успел не только застегнуться, но и побриться. Впалые щеки, красные, от бессонной ночи глаза, непричесанные поседевшие волосы. Пальцы, засунувшие в желтый рот сигарету, тряслись, как под электрическим током. И, очевидно, у "Васильева" сильно болела голова. Лицо морщилось, а свободная от сигареты ладонь то и дело прикладывалась к затылку. "Шишка там, должно быть, большая", - подумалось Олегу.
   "Николай Иванович" долго курил, не глядя на сидящего напротив. Потом открыл боковой ящик письменного стола и извлек оттуда ополовиненную бутылку марочного грузинского коньяка и граненый хрустальный стакан. Наполнил его до краев золотистой жидкостью и поставил перед Олегом.
   - На, выпей,.. В последний раз... Перед смертью...- с расстановкой проговорил "Васильев" и хищно оскалился. Но в глазах его бегали искорки страха. Отсветки вчерашнего, ночного. Олегу стало не по себе. Что этот тип такое говорит? Он явно не в своем уме. Нужно что-то предпринять.
   - Пить я с Вами не стану. И позовите конвойного. Я отказываюсь выслушивать угрозы подобного рода от следователя, у которого расстроена психика!
   - Что, испугался, гад! Думаешь я тебе только угрожаю? А вот и нет! Крышка тебе настала, сука шпионская! Пришью я тебя сейчас и в окно выброшу! Попытка к бегству это называется. Знаешь, небось? А коньяк я и сам выпью. Не твоему мурлу он предназначен.
   Трясущаяся рука "Васильева" ухватила стакан и, расплескивая по столу капли, вылила содержимое в глотку. Через минуту желтое лицо "следователя" порозовело, а он сам даже повеселел. В зрачках появились светлячки какого-то нездорового задора. "Николай Иванович" хмельно - злорадно усмехнулся, подмигнув левым глазом. Олегу, а правой рукой снова забрался в ящик стола и положил на полированную поверхность, один за другим, два пистолета: табельный "Макаров" и серебристый револьвер.
   - Шанс тебе даю, приятель, - проговорил "Васильев", пристально уставившись щелочками суженных глаз, - испытаем судьбу? Кому что достанется? Пуля, или сам знаешь кто? Хочу сыграть с тобой по честному, по-мужски. Слышал про "рулетку"? Русскую, американскую. Называй, как хочешь. Вот мы с тобой в нее и поиграем.
   Комитетчик взял со стола револьвер, раскрыл барабан и вытащил оттуда пять патронов, оставив один. Потом несколько раз крутанул обойму рукой.
   - Ну начнем с тебя. Суй в рот, подставляй к виску - на выбор и жми на крючок. И попробуй отказаться! Пристрелю вот из этого пистолетика, - во второй руке "Васильева" оказался "Макаров", направленный, прямо в лоб Олегу.
   - Ты сумасшедший, - тоже переходя на "ты", - тихо сказал Олег. Язык во рту плохо шевелился, с трудом выговаривая слова. Черная дыра "макаровского" ствола неподвижно зияла в двух метрах от его лица. Руки у "Васильева" больше не тряслись. Он настроился серьезно. Он не задумываясь выстрелит, если Олег не примет условия его "игры", хотя все это бред и фарс, как в плохом кинофильме. Насмотрелся, небось, про чекистов?!
   И Олег взял протянутый "Васильевым" револьвер. Тот лег на ладонь холод­ной стальной тяжестью.
   - Давай, давай, поспеши! У нас мало времени! - поторопил его "следователь махнув пистолетом.
   Рука вдруг сделалась свинцовой, а револьвер потяжелев в десяток раз. Олег, превозмогая себя, поднес ствол ко рту, уцепился зу­бами за пахнущий смазкой металлический стержень, на несколько секунд замер, положив палец на спусковой крючок. Сердце в груди билось часто и глухо. По спине текли ручьи пота. Пот тек и по лицу, заливая глаза. Палец на спусковом крючке трясся мелкой безудержной дрожью. А в голове гудела пустота. И вдруг среди этой пустоты и страха, в глубине мозга, отчетливо раздался чей-то мягкий голос: "Не бойся, я с тобой?
   И сразу пропала дрожь. Олег обрел слух и зрение. Он услышал слова "Васильева":
   - Ну жми, гнида! Посмотрим, чья сила победит: твоя или моя? Жми, иначе стреляю!
   Олег нажал на дужку. Раздался сухой щелчок. Смерть промахнулась. "Васильев" зло выхватил револьвер из рук Олега, сел на свое место и, откинув­шись в кресле, стал потирать прокуренными пальцами серебристый ствол. Пальцы у комитетчика снова, едва заметно, затряслись. Глаза мрачно уставились в одну точку, прямо перед собой. Потом взгляд медленно перешел на лежа­щий на столе пистолет. Что-то дернулось в черных зрачках, и, внимательно следящий за своим противником, Олег, вдруг сообразил, что пришло в голову "Васильева". Не рисковать, а просто выстрелить в лоб, сидящему напротив, без всякой игры в благородство. Вот правая рука уже потянулась к лежащему рядышком "Макарову", но в каком-нибудь сантиметре прошла над ним и, словно помимо воли, ухватилась за рукоятку револьвера, который левая рука держала за ствол. Несколько секунд две руки тянули, каждая в свою сторону. Но более сильная, правая, победила и револьвер в ней, медленно поплыл к виску, уперев серебристое дуло в багровый прыщ, вскочивший между глазом и седеющим бачком. Указательный палец прижался к спусковому крючку, слегка нажал его. Курок сдвинулся и замер, почти обнажив боек, "Васильев" поднял мрачный, полный ненависти, взгляд на Олега и вдруг закричал страшно и дико:
   - А знаешь, кто убил его? Я! Понял? Я-аа!!
   Боек стукнулся о капсюль. Револьвер дернулся в руке. Глухо треснул выстрел, голова откинулась в сторону. Ее левая сторона над ухом раскололась. Красно-белая густая масса фонтаном брызнула, окатив стол и протокол допроса. Несколько капель попало в хрустальный стакан, растворившись в остатках коньяка. Револьвер выпал из ослабевшей руки на пол. По правому виску "Николая Ивановича" потекла тонкая струйка крови. В кабинет ворвался конвойный милиционер. Он замер в дверях, изумленно с нарастающим ужасом осматривая, открывшуюся ему картину. Потом сокрушено, как-то по-бабьи, всплеснул руками и быстрой скороговоркой запричитал что-то по-аджарски. А в кабинет уже заглядывали другие милицейские чины, всполошенные выстрелом. Расталкивая их, к столу приблизился высокий седовласый человек лет пятидесяти, облаченный, несмотря на утреннюю жару, в черный костюм и белую рубашку с черным галстуком. На лацкане пиджака красовался красный круглый значок с чеканным золотистым профилем "железного Феликса" Осмотрев труп, он, в сердцах, мотнул седой головой пробормотал сквозь зубы.
   - Слюнтяй. Психопат несчастный. Нужно было отстранить...
   Затем седовласый повернулся к неподвижно замершему на стуле Олегу и тот "узнал" вторую из двух "черных масок", заходивших, тогда ночью в его камеру.
   - Рассказывайте все как было, - спокойно сказал "второй", небрежным движением махнув, толпящимся в дверях милиционерам. Те по мановению руки, исчезли в коридоре.
   Олег рассказал все. Почти все. Не упомянул он только последнего перед выстрелом громогласного признания "Васильева". Сообразил, что это откро­вение стоит и его жизни. Седовласый выслушал молча. Затем еще несколько минут записывал показания свидетеля самоубийства в протоколе. Сунул это Олегу на прочтение и подпись. Олег подписал еще одну бумагу, где предупреждался о неразглашении содержания проведенных с ним бесед под страхом уголовного преследования.
   - Держи рот на замке. Ты ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаешь, ничего никому не говоришь. Как в песне. Иначе, никаких гарантий твоей безопасности мы дать не сможем. Понял?
   Олег молча кивнул головой и покосился на сидящего напротив, в кресле, неподвижного "Николая Ивановича Васильева". Белки глаз у того побледнели и остекленели, рот приоткрылся, обнажив неровный ряд желтых зубов. Но в кресле он сидел ровно, только слегка откинув простреленную голову назад - вбок. На минуту Олегу показалось, что "Васильев" только притворяется мертвым. Что выстрелил он в себя холостым патроном, а рану и кровь как-то ловко сымитировал. Вот сейчас он зашевелится, распрямится в кресле, сотрет носовым платком краску с лица, гнусно - ехидно улыбнется желтыми зубами, задымит сигаретой и уже вдвоем со своим начальником начнет перекрестный допрос с избиением и пытками. Он только притворился мертвым, но он бессмертен, как и его организация. Она может показаться безопасной, затаясь на время, поменять маску и дожидаться своего часа, чтобы снова продолжить свое любимое дело: тайно преследовать безоружных, посмевших думать и говорить как свободные люди в рабской стране. "Васильев" жив. Он ждет своего часа.
   ...Олег шел от Кобулети до Цихисдзири пешком по асфальтовой дороге. По одну сторону шоссейки раскинулись чайные плантации, по другую, - спрятав за своей листвой близкое море, зеленели мандариновые деревья. Аджарское солнце палило нещадно. Асфальт накалился и, в некоторых местах, даже раскис. Ноги в кроссовках иногда попадали в эту раскисшую полужижу и приходилось выпрыгивать на твердую поверхность.
   Впереди по дороге горячие волны воздуха размывали очертания окрестностей создавая ощущение нереальности окружающей местности. Голову пекло неимоверно, глаза, отвыкшие от яркого света и не защищенные темными очками, слепли в этом пронзительном мареве, рождая, в глубине мозга, миражи и галлюцинации. Перед Олегом возникали неясные очертания знакомых фигур. Вот, кажется, возник впереди Яков, горестно опустив голову. Из спины его торчит призрачный нож, который только что воткнул туда эфемерный "Васильев". Убийца манит Олега рукой и Олег, почему-то идет на этот зов. Рядом с "Васильевым" возникает женский силуэт. Это Дина. Она тоже манит. Она тоже зазывает. Куда? В тень, в прохладу? Туда, где можно отдохнуть? Еще несколько шагов и он отдохнет, еще несколько шагов. И вдруг перед ним, заслоняя те другие возникла фигура в длинной одежде, с окладистой бородой и ясными аквамариновыми глазами. Фигура старика-имяславца предупреждающе вытянула руку вперед, ладонью вверх, и Олег, по знаку этой руки, замер на месте. Наваждение растаяло как туман. Олег пришел в себя и, в ужасе, отпрянул назад. Он стоял всего в одном шаге от многометровой пропасти, внизу переходящей в каменистый морской берег. Прибой накатывался на черные глянцевые скалы, разбиваясь об них мириадами радужных капель. Еще шаг и тело ушедшего с дороги рухнуло бы в пучину, исчезнув в ней навсегда. Его спасла случайность. Случайность?
   Со стороны моря повеяло прохладным ветерком. Над головой, стремительно как реактивный самолет, пролетело одинокое белое облако. Через минуту, следом за ним, промчалось еще несколько таких же летунов. Потом они пронеслись эскадрильями и, вдруг, со шквалом порывистого ветра, в поле зрения ворвалась синяя, лохматая туча, сверкающая разрядами молний и гремящая глухими барабанами грома. Белая стена дождя, за считанные мгновенья достигла, стоящего на высоком морском берегу человека и обрушила на него свой теплый, чистый поток, промочив грязную, давно не стиранную одежду до нитки. Олег стоял под этим ливнем, раскинув руки и подняв лицо к небу. Теплая вода мягко била по лицу, рукам, ногам, расслабляя напряженные мышцы и, казалось, ее очищающее небесное омовение проникало во все клеточки уставшего тела, вымывая оттуда многодневную грязь.
   Сверкали молнии, грохотал гром, но на душе становилось все благостней. Страх исчезал, уступая место спокойствию и Вере. Олег молился, стоя на грани двух водных стихий, отдав себя в любящие руки Создателя вечной стихии жизни.

IX

   Ему было велено уезжать на следующий день утренним поездом. Перед уходом из милиции, седовласый чекист сунул в руку Олега железнодорожный билет. Этот билет под ливнем промок и превратился в слипшийся лоскутик и отъезжающий отправился прямиком в административный корпус, чтобы прогладить билет горячим утюгом, а заодно и привести себя в порядок: побриться, помыться под горячим душем и высушить вымокшую одежду. Нужно было оформить также досрочную выписку из дома отдыха "по семейным обстоятельствам".
   Тучная главврачиха, узрев вошедшего в медпункт, обросшего, промокшего отдыхающего, презрительно выпятила и без того широкую нижнюю губу и заколыхала тройным подбородком.
   - Гдэ вас столько днэй носыло?- выдавала она брезгливо.
   - На экскурсии был, в горах, - ответил Олег, а затем попросил бритву - безопаску и другие гигиенические принадлежности.
   - Свои надо иметь, - назидательно выговорила врачиха, но все же, с трудом оторвав от насиженного стула желеподобное тело, беременной слонихой проковыляла к шкафчику, стоящему в дальнем углу кабинета, и, с кислой миной на лице, вытащила наружу ополовиненный пузырек шампуня, бритву и новое лезвие к ней.
   - Нэ забудтэ вэрнуть. Вэщи казенные. Подотчетные, - сказала главврач и о пустила посетителя с миром.
   Бритвенное лезвие оказалось "Невой", и пока Олег побрился, на лице остались многочисленные кровавые отметины. Но зато шампунь пенился вполне удовлетворительно. Олег долго плескался под струями горячей воды в душевой, вспоминая недавнее грозовое омовение. Одежда его, оставшаяся на горячем южном солнцепеке, высохла и имела более-менее приличный вид. Билет на поезд тоже стал похож на проездной документ. Оставалось только выполнить формальности по досрочной выписке с места отдыха, выпить "отходную" с приятелям - соседями по палате и быстро катить из этого рая, забыв о том, что здесь с ним произошло. Но как об этом забудешь?
   Отобедав в столовой традиционным, очевидно, здесь супом "харчо" и макаронами с чуть заметным "гуляшом", Олег отправился в свой корпус по знакомой аллее. Пальмы все так же тихонько шелестели своими листьями-кинжалами, цветы все так же благоухали необычайными ароматами, усиленными недавно прошедшим дождем. Высокое, бескрайнее, голубое, чистое после грозы, небо сверкало жарким, золотистым, полуденным зноем. Но Олег словно не чувствовал этого буйства южной природы. Он очень устал. Напряженная, за последние десять дней, нервная система и усталость навалилась на организм сонливой обезьяной-ленивцем, безразличным к окружающим красотам и желающим только лишь за­снуть глубоким, беспамятным сном.
   Он так и сделал, едва поднялся в свою палату, открыв дверь, найденным в условленном с первого дня месте, ключом. Соседи-приятели, очевидно, задержались на пляже, а может быть, уже хлебали в столовой "харчо", слегка запоздав к обеду. Олег, не раздеваясь, упал на свою койку, первый раз использованную им по назначению. Упал и тут же провалился в сон, как в без­донную пропасть. И вынырнул из нее в полумрак наступающего вечера. Рядом на соседней койке сидели Игорь, Константин и Славик и потребляли средней крепости спиртной напиток, судя по цвету и запаху, распространяемому в палате.
   Олег заскрипел кроватными пружинами, принимая сидячее положение. Трое приятелей отреагировали на скрип адекватно. Они повернули головы и заулы­бались полухмельными улыбками. И в улыбках светилась искренняя радость.
   - С возвращением, - просто сказал Игорь и подал Олегу полный стакан вина. Все четверо чокнулись и выпили до дна. Тумбочка, в отличие от того первого возлияния, сейчас прямо-таки ломилась от яств местного изобилия. Яблоки и груши, виноград, явно приобретенные на рынке, не умещались на колче­ногом деревянном ящике и, частично, переместились на такой же расхлябанный стул.
   Олег закусил сочным яблоком, съев его до сердцевины. После тюремной похлебки он испытывал абсолютно райское блаженство. Опьянение мягко закружило голову, заглушив тревоги и притупив яркость недавних воспоминаний. Ребята ни о чем его не расспрашивали, а он разговоров о пережитом не заводил. Такт соблюдался с обеих сторон. Видно, и тройка москвичей понимала всю серьезность ситуации. Пили и закусывали почти молча, лишь иногда перебрасываясь отдельными фразами. И только в конце этого прощального ужина Игорь Барановский, расстегнув пуговицу на кармане своей светлой рубашки, достал оттуда, сложенный вчетверо листок бумаги и протянул его Олегу.
   - Просили тебе передать. Догадываешься, кто?
   - Догадываюсь, - Олег развернул листок. Посередине его, крупным ровным по­черком, была написана всего одна строчка: "Жду на пляже напротив скалы в 10 вечера. Д." Глаза непроизвольно взглянули на левую руку. Часы показывали половину десятого. Нужно было еще умыться, переодеться, привести себя в порядок. Олег поспешно вскочил с кровати, ища взглядом неизвестно где оставленную спортивную сумку, с запасной рубашкой и спортивными брюками. И, вдруг, снова сел, на заскрипевшую под тяжестью тела сетку. Сердце сдавил неприятно-болезненный спазм. Идти на свидание почему-то расхотелось. Эта женщина приносит ему несчастье. Из-за нее он попал в жуткий переплет из которого неизвестно когда сумеет выкрутиться. И неизвестно, что у нее сейчас на уме? Может готовит со своим начальством какую-нибудь новую провокацию? С них станется! Опять ночь, опять пляж. Нет уж, увольте. Лучше переночевать здесь, в палате, среди добрых знакомых, а завтра утром на поезд и - привет Аджария!
   Но вдруг Дина собирается сообщить что-то важное, и еще, хочется ее увидеть. Нужно сознаться - хочется. Вот ведь, напасть! Знаешь, что нельзя. А хочется! И ничего с этим "хочется" не поделаешь. Сейчас снова встанешь переоденешься и пойдешь. На пляж ночью, в пограничную зону... Нельзя, неразумно. Но наперекор здравому смыслу. Пойдешь... Олег встал...
   - Мы с тобой, - сказал Игорь Барановский, тоже поднимаясь. ... Пляж был, как и положено, пустынным. Море месило берег пенным тестом своих ленивых волн.
   Усеченный лунный серп тонким, кривым турецким ятаганом висел на темном небе, в окружении блистающей звездной россыпи, как раз над темной одинокой скалой, возвышающейся в сотне метров от берега. Приятели уселись на при­брежную гальку и стали молча ждать, прислушиваясь к монотонному всхлипы­ванию волны, стараясь уловить за этим звуком приближающиеся женские шаги. Время от времени они поочередно поглядывали в сторону дома отдыха "Наука" откуда, предположительно, должна была появиться Дина Розенблюм. Но стрелки на наручных часах нашей компании показывали уже почти четверть одиннадцатого, а знакомого пышного силуэта поблизости нигде не просматривалось,
   - Видно тебя ждали одного, - рассудительно произнес Константин Точилин, пощипывая бороду.
   - Откуда-нибудь ведется наблюдение сделал предположение Игорь Баранов­ский, - хотят, чтобы мы втроем ушли.
   - А может и не придет она вовсе? Подал голос Славик Ларин, - Может какие срочные дела?
   - В десять вечера, на юге, срочных дел не бывает, - назидательно произнес Игорь и укоризненно посмотрел - на Славика. Тот опустил голову, поняв свои бестактность.
   Олег в разговоре не участвовал. Он молча смотрел на блестящий морской глянец и ярко очерченную, на фоне более светлого горизонта, черную глыбу скалы. И вдруг, в переливистом лунном свете над плоской верхушкой скалы поднялась человеческая фигура, такая же черная, как и сам постамент. Не­сколько секунд фигура, и в самом деле, казалась похожей на неподвижный женский памятник. Затем правая рука согнулась несколько раз, делая зовущий жест. Олег заметил этот жест и поднялся на ноги.
   - Она, - тихо сказал за спиной Игорь Барановский. -зовет. Плыви. Мы тебя здесь подождем.
   - Постережем одежду, чтоб не украли, - уточнил Константин.
   Олег разделся и, ступая босыми ступнями по прохладной гальке, подошел к береговой кромке. Мягкая пенистая волна ласково охватила ноги по щиколотку при каждом новом шаге, поглощая их все выше и выше, пока не скрыла совсем, оставив на поверхности только грудь и голову.
   Олег оттолкнулся ото дна и бесшумно поплыл, рассекая руками солоноватую жидкую слюду, отраженно сверкавшую сотнями созвездий, раскинувшихся над головой плывущего. Теплая, нагретая за день солнцем вода, плавно подняла невесомое тело и оно, словно растворилось в этом бесконечном просторе, стало его частицей и куда-то медленно потекло, подчиняясь неведомым законам бытия.
   Олег плыл, забыв обо всем. Ночное море поглотило все его существо. Он испытывал невыразимое словами блаженство, которое проникало в самые затаенные глубины души, и вымывало оттуда остатки тоски, страха и боли. Олег плыл и мысленно повторял Имя Господа, даровавшего ему эти минуты слияния с Божьим Миром, такое редкое в нашей суетящейся и грешной жизни. Олег плыл, превратившись в крошечную капельку бескрайнего Океана Вселенной. Плыл среди звездных скоплений, туманностей и метагалактик и они согревали его теплым дыханием своих бессчетных солнц. Он плыл...
   ...Рука коснулась мокрого холодного камня. О преграду скалы мягко шлепала морская вода. Черная, гладкая каменная поверхность, казалось, уходила вертикально вверх. Совершенно не за что было уцепиться. Олег поднял голову. Дина стояла на коленах и протягивала ему руку. Он ухватился за протянутую сильную, почти мужскую ладонь и, помогая подъему ногами, буквально влетел на верхушку скалы. Сразу обдало прохладным ветерком. Плечи зябко передернулись, вода стекала по телу блестящими звездными каплями, образуя на сухом скальном граните черные, мокрые разводы. Дина уселась на надувной купаль­ный матрац, примостившийся чуть сзади и легонько хлопнула по его волнисто резиновой поверхности своей ладонью. Олег сел рядом. Дина повернула к нему свое лицо, блеснув в темных глубоких глазах, отраженным небосводом.
  -- Ну, здравствуй, - сдавленно сказала она и вдруг как-то сильно и яростно обняла Олега за шею и впилась в его губы своими припухлыми и солеными от морской воды.
   Такого резкого оборота Олег не предвидел. От неожиданности он потерял ориентировку и, не успев ничего сообразить, оказался лежащим на надувном матраце. Дина бросилась сверху, покрывая поцелуями лицо, губы, глаза.
   - Прости, прости меня, - хрипло шептала она, - люблю, хочу тебя, как тогда - до конца...
   На Дине был все тот же купальный костюм. Она одним движением рук расстегнула лифчик и большие влажные груди затрепетала под пальцами у Олега. Трусики снялись быстро и без помех. Так же быстро слетели и мужские плавки "Что я делаю? - промелькнуло в голове у Олега, - ведь нельзя, ведь грех!". Но женские пальцы уже направили его набухшую плоть между широко раздвинутыми мощными бедрами. Дина, закрыв глаза от предвкушения наслаждения, страстно - глубоко села и, ощутив свою внутреннюю преграду, стала тереться ею о сильную мужскую упругость. Крупное тело девушки дрожало от напряжения. Груди трепетали, то подскакивая высоко вверх, почти до подбородка, то падали вниз, к округлому мягкому животу. Темп любви ускорялся. Губы Дины издавали какие-то животные нечленораздельные звуки. Она рычала, рыдала, смеялась, отдавшись своим эротическим ощущениям.
   А Олег лежал под этой неистовой женщиной и не чувствовал почти ничего Он даже не смотрел на прыгающую на нем Дину. Он смотрел на звезды. Нижняя часть его функционировала сама по себе в отрыве от головы и сердца. Половое напряжение оставалось неизменным. Он в любой момент мог закончить этот акт оргазмом, но подсознательно ждал, когда женщина, сидящая на нем, насладится до упора своей безумной скачкой. Душа его была не с ней.
   Когда все закончилось. Олег остался лежать на матраце, а Дина, прикрыв свою наготу двумя узкими полосками ткани, уселась рядом с ним, обняв колени руками. Спутанные, темные, густые волосы закрывали сбоку лицо. Голова оставалась неподвижной. После бурного, "фонтанного" завершения эта, внезапная перемена поведения, несколько разбередила себялюбие Олега, но он молчал, искоса поглядывая на, сидящую к нему спиной девушку. Молчала и Дина уставившись взглядом в морскую даль, освещенную полумесяцем луны. О чем она думала?
   - Я сейчас уплываю, - внезапно сказала Дина.
   - Далеко? Должно быть, в Турцию? - слегка усмехнулся Олег, приподняв голову с матраца.
   - Догадался. Туда, - девушка говорила, не повернув головы.
   - Ну, что же, счастливого пути. Здесь недалеко. Километров двадцать. - Вплавь дня за три-четыре доберешься - Олег пытался настроиться на шутливый разговор, но что-то не получалось. В голосе Дины звучала серьезность и какая-то затаенная грусть.
   - Я могу быстрее. Гораздо быстрее, - Дина вздохнула глубоко и протяжно.
   - Уж, не на помеле ли? - снова сделал попытку сострить Олег.
   - Вот как ты меня оцениваешь? - легкий разворот головы в сторону лежащего мужчины.
   - Ну, так не так, но в каждой женщине есть что-то от ведьмы. У Вас, мадмуазель, процент слегка повышен.
   - Спасибо за откровенность. Но ведь и ты должен меня поблагодарить. За спасение.
   - Премного благодарен. Особенно за начальную стадию развития событий.
   - Случайность. Как говорится, роковая. Наше знакомство повело сценарий по другому действию.
   - Так, значит, с Яковом, все было запланировано заранее?
   - Тебе это знать вообще-то ни к чему, но коли сам догадался, или Николай сболтнул от ревности, объясню до конца, но никому ни слова. Ведь понимаешь, с кем имеешь дело. Испытал, - Дина повернула голову и на Олега кровавым огнем, блеснули красные глаза. Душа тоскливо вздрогнула. Ассоциации были прямыми и отвратительными. Олег даже слегка отодвинулся от сидящей рядом женщины, но та, словно и не заметила этого непроизвольного движения. Взгляд ее снова обратился на море. Она заговорила, но как-то отрешенно и неизвестно, то ли для Олега, то ли для самой себя, то ли для кого-то другого, третьего, невидимого, но словно слышащего "отчет о проделанной работе"
   -Яков хотел в Израиль сбежать со своей технологией наведения ракет. Невыездной он был. Разбогатеть пожелал на государственном секрете. Меня к нему и приставили под видом невесты. А он и влюбился по уши. Захотел и меня с собой взять. Предлагал райскую жизнь. Только я Родиной не торгую и это не пустые слова. Можешь верить или нет. А он был предателем, и мужик - так себе: ни рыба, ни мясо, но честолюбивый, как все евреи. Подготовил побег основательно, не знал, что за каждым его шагом следят. А мне доверял: скутеры показал, акваланги. Вдоль берега, говорил, поплывем не засекут. Наши хотели его взять на берегу, или утопить в море, смотря по обстоятельствам, но тут, в самый последний день подвернулся ты и мы сымпровизировали твою разработку. Яков заревновал к тебе и стал следить в тот вечер за нами. Но Николай "пришил" его, убил то есть, а потом увидел, что мы делаем возле камня и тебя оглушил. Хотел даже тоже убить, но я не позволила. Понравился ты мне... и трахаешь классно. Никогда так хорошо мне не было, как с тобой. А Николай словно бешеный стал, когда я ему об этом сказала. Задумал с тобой расправиться. Но я решила тебя спасти и вспомнила про этого грузина, белобрысого, который ко мне на пляже приставал. Ну, а остальное ты знаешь. Николай рехнулся от ревности и сдуру застрелился. Вот, что любовь с человеком делает. Не подумала бы никогда...
   - Для вас любовь - неведомая страна, - проговорил Олег, не глядя на Дину.
   - Была, пока тебя не встретила. Иначе бы не спасла.
   - Ну, а Сосо теперь на Соловки пойдет?
   - Нужно кем-то жертвовать. Между тобой и им я выбрала его. А ты, что, за справедливость? Или переиграть назад хочешь? - Дина еще раз обернулась и глаза снова вспыхнули красным отблеском. Олег ничего не ответил. Да и что отвечать? Ему просто повезло, а вот бедному грузину - нет. Но меняться с ним судьбами, он бы не смог. Не дорос до такой жертвенности. Между тем, Дина поднялась с матраца, достала из какой-то странной, узкой резиновой сумки расческу, причесала свои густые черные волосы, а потом сделала шаг со скалы. Но в воду не упала. Скала оказалась ступенчатой. Олег взглянул вниз. На нижнем уступе кучей лежали какие-то темные предметы, назначение которых не сразу дошло до восприятия. Дина наклонилась, подняла один из этих предметов и стала влезать в него, как в черную блестящую шкуру. Когда застегнулась молния, а волосы спрятались под колпаком, женская фигура, обтянутая водолазным костюмом, повернулась к сидящему на скале мужчине.
   - Я уплываю. Пока до Батуми. Чтобы проверить ходовые качества. А завтра - дальше.
   - Со спецзаданием? На "землю обетованную"?
   - Догадливый. Что Яков не довез. Я доставлю.
   - Фальшивку, естественно.
   - Широко мыслишь. Жаль, что ты не с нами.
   - Я по другому ведомству. С вами мне не по пути.
   - Ну, что ж. Прощай. Вспоминай иногда.
   - Да, разве такое забудешь? - Олег горько усмехнулся.
   Дина надела на плечи кислородные баллоны, сунула в рот нагубник шланга, надвинула на лицо маску. "Ластоногим" задним ходом спустилась еще на одну ступеньку-уступ, где покачивался, наполовину погруженный в воду, похож на торпеду, механизм. "Подводный скутер" - мысленно определил Олег.
   Прощальный взмах черной резиновой руки. Скутер столкнут в море. Матово, переливающийся женский силуэт медленно погружается в воду, вслед за аппаратом. Вот на поверхности осталась одна голова в стеклянной маске. Голова поворачивается в сторону сидящего на скале. Стекло озарилось багровы огнем. То ли снаружи, то ли изнутри. Вспыхнул белый бурунчик мотора и пропал, залитый черным асфальтом ночного морского штиля. "Русалка" вернулась в свою стихию. "Принц" еще несколько минут сидел на скале, потом встал, повернулся и "головкой" прыгнул в противоположном направлении. Но вошел неровно. Ударился грудью о поверхность. Соленая вода попала в рот. В сознание ворвалась паника, как в детстве, на "домашней" речке, когда внезапно, после твердого дна, почувствовал глубину и захлебнулся, не умея плавать. Насилу тогда выбрался на берег. Сейчас произошло то же самое. Попытался вырваться на поверхность, но ноги почему-то не слуша­лись, словно кто-то уцепился за них. Резиновыми руками... В затуманенном страхом тонущего, мозгу, вдруг вспыхнула догадка. Дину послали в водолазном костюме, чтобы его утопить. Он свидетель. Слишком много знает. А тут - "концы в воду". И "русалка" держит его за ноги. Еще несколько секунд и он захлебнется окончательно.
   Но внезапно хватка на ногах ослабла и Олег, пробкой, - выскочил на морскую поверхность. Давясь, кашляя, выплевывая воду, он быстрыми саженками поплыл к берегу. Паника и страх проходили медленно. И, с уходом этих давящих чувств, приходило сомнение. Держали ли его за ноги? Ни утверждать, ни опровергнуть, он ничего не мог. Может быть, только показалось? А, может, нет?
   Олег вышел на берег чуть в стороне от месторасположения своих приятелей. Но они подошли к нему с его одеждой.
   - Куда исчезла морская наяда? - спросил Игорь, загадочно и как-то двусмысленно улыбаясь, "Видели, конечно, все. Не так далеко, чтобы не догадаться" - подумал Олег, а сам сказал в тон Игорю:
   - Наяда исчезла в морской пучине, передавала вам всем привет и наилучшие пожелания на дальнейший отдых в Цихисдзири, Завтра поутру я присоединюсь к ее пожеланиям...
   ...Он уже забрался, по ступенькам, в тамбур вагона и повернулся, чтобы помахать рукой, оставшимся на платформе, Игорю, Константину и Славику, когда за их спинами, на увитом бурной растительностью пригорке, разгля­дел неподвижно стоящую фигуру в длинном, темном одеянии и с окладистой бородой. Старик поднял вверх руку, а потом крестным знамением осенил, стоящего на тамбурной площадке, Олега. Поезд тронулся...
  
  
  
  
  
  
  
   Фриз - верхняя часть колонны.
   2 Римлянам 8:15, 17, 24-25, 33, 35, 37.
   3 - Матфея 6 : 6 , 8
  
  
  
  
   101
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"