Аннотация: ЧИТАТЬ ПЕРВЫМ!!! Фэнтези-фантастическая сказка. История двух котят о том, как они обрели свободу. Закончено.
ОТНОШЕНИЯ М+М!!! Будьте бдительны!!!
История Безымянных
Автор: Lady_Lasmary
Бета: Хачи
Рейтинг: PG-13
Пейринг: неко/неко
Размер: мини (примерно 12 страниц)
Жанр: ФЛАФФ, романтика, фантастика, фэнтези, сюжет и мир просты как топор, ХЭ, POV
Предупреждения: Рассказ такой добрый и на сказку похожий получился, правда упоминание рабовладения, но тут всё сглажено и без подробностей.
Саммари: История двух котят о том, как они обрели свободу. По стилю написания - натуральная добрая сказочка-повесть.
З.Ы. Героев я специально оставила безымянными.
Примечание: есть приквел "Обычный день?", а также "Уборка"
Глава 1
***
Сколько себя помню, мы всегда были вместе. С самого рождения, хоть и принесли нас разные матери. Просто, как только я родился, меня купили. И забрали в другую семью, служить новым людям.
Я не страдал по утерянному, потому что приобрёл новое. Я с удовольствием присасывался к новой матери, массируя лапками её живот, чтобы она поделилась молочком, тёрся носом об её шерсть. Мне тогда запах казался очень приятным, я думал, ну, если я тогда мог думать, что так пахнет сама жизнь. И тянулся к ней, отталкивая конкурентов на молочко в сторону. Я пищал, если терял тёплую опору под собой, плакал. Мать всегда приходила, облизывала меня, братьев и сестёр, а потом кормила. На тот момент я не знал, сколько у меня их, потому что был слеп.
А через некоторое время я начал видеть. Сквозь маленькие щёлочки только-только приоткрывающихся глаз я рассматривал расплывчатый мир. В тот раз я впервые увидел мою маму. Она мне показалась самой красивой кошкой на земле! Я ластился к ней, а она мне пела песенки. Но потом она встала, а за ней оказался он... Мой братик. Он был так похож на нашу маму! Такой же беленький. Маленький пушистый комочек. Он так дрожал тогда. Видимо, замёрз. Я на нетвёрдых лапках подполз к нему. Толкнулся носом ему в мягонький животик. Брат ответил писком. Ему не понравилось, что его разбудили. Он слепо тянулся ко мне, его слабые лапки дрожали. Но я не растерялся, прижавшись к тёплому тельцу. Он опять пискнул, но сразу же успокоился, доверчиво прижавшись ко мне, и опять заснул.
Мама тогда долго не приходила. Мы с братом сорвали голоса, зовя её. Когда она вернулась, то быстро покормила, помыла нас и опять ушла. В этот раз она делала всё небрежно, будто ей было неприятно с нами находиться. Это я потом узнал, что она вспомнила своё человеческое начало и превращалась в женщину, когда уходила от нас. А тогда маленький пепельный котёнок даже и помыслить о таком не мог! Единственное, что мне нужно было - это еда, тепло и чистота. Я тосковал... И жался к братишке. Он был такой смешной, лапками во сне дёргал. И постоянно мёрз. А я его грел, потому что больше некому было. Как я узнал потом, трёх наших сестёр разобрали за несколько дней до того, как я открыл глаза, поэтому наш выводок и стал таким маленьким.
А потом и он открыл глаза. Такие красивые-красивые! Цвета неба. Белый котёнок увидел меня и замер, наверное, перепугался. Свой коротенький пушистый хвостик прижал к лапкам. А я подошёл и носом об него потёрся. Братик сразу узнал меня по запаху и, радостно пискнув, сам пополз ко мне. Тогда я впервые замурчал. А до этого не умел. Песня сама полилась из меня. Такая приятная вибрация!
Прошло время. Я не знаю, сколько дней, но за это время нашу маму мы видели едва ли. Она приходила, быстро кормила и мыла нас, а потом убегала, и наш с братиком плач её не останавливал. Мы жались друг к другу в углу деревянной коробки, спасаясь от холода, который пробирал ночами до костей. Тогда это был наш маленький мирок, в котором мы были одни.
Когда мы уже свободно стояли на лапках, то умывались тоже самостоятельно. Мне нравилось вылизывать братишку за ушками, он так забавно шевелил ими! Я, наверное, так же дёргался. Обязательно надо почесать пузико, ведь это так нравилось ему. Белый котёнок ложился на спину и выгибался, подставляясь под мои ласки. Во время таких действий он мурчал. А перед сном пел я. Это было уже вроде традиции.
Однажды мама не пришла. Вообще. Мы долго звали. А потом появился он: огромный человек, которого мы приняли за чудовище. Он нарушил нашу идиллию, брал каждого из нас в руки, лапал и довольно скалился. Но я ему отомстил, сильно поцарапав его мерзкую руку. За что и поплатился - злой противный мужик уронил меня в коробку. Потом он забрал тряпку, которой было накрыто дно, постелил новую, а посередине поставил блюдце с молоком. Мы долго не могли понять, зачем оно нужно. А голод мучил всё сильнее. Мы с братиком снова сорвали голоса, душераздирающе мяукая. Но до нас никому не было дела. Даже нашей маме. Вечером я догадался макнуть мордочку в молоко. Захлёбываясь и давясь, мы жадно кушали. Измазанные и полуголодные, мы быстро вылизали друг друга и завалились спать, положив головы друг другу на животики.
Постепенно нам стало не хватать места в коробке. Мы с братишкой, играя и шуточно дерясь, чувствовали тесноту. Наш маленький мир стал ещё меньше, когда мы подросли. Каждый день к нам заходил всё тот же мужчина. Он менял подстилку и блюдца. Изредка приносил мясо, на которые мы с братиком накидывались, как изголодавшиеся волки. Я заметил, что мы стали худее. Мужик, видно, тоже, потому что рацион стал плотнее и твёрже. Также нам приносили игрушки, но котятам было интересней бегать друг за другом, чем за тем же клубком ниток.
А потом мы научились прыгать. Смешно скребясь, уже окрепший беленький котёнок пытался перелезть через бортик ящика. Ему это удалось. Я полез следом, больно шмякнувшись об пол. Так наш мирок расширился до размеров комнаты. Обратно в ящик, чтобы не было холодно спать, нас пересаживал тот мужчина. Мне не нравилась, как он держит нас за загривки, чтобы брезгливо кинуть в ящик. Да и вообще, от него пахло опасностью и страхом. Но не его страхом, что пугало ещё больше.
Мы изучали полупустую комнату, прыгали по обшарпанному старому полу, разбрасывали разные тряпки, точили ногти о ножки двух стульев, которые стояли в комнате, иногда дремали на них. Постепенно мы с братиком крепли, становились ловчее, быстрее. Но всё так же каждый день я его вылизывал, а он дёргал ушками и хвостом от удовольствия. А потом и я мурлыкал, когда его шершавый язык проходил по моей открытой шее. Я ему полностью доверял, как и он мне. Такой мягкий, податливый, но сильный.
А потом мы перестали расти. Вообще. Я это сразу заметил. И мужик тоже. Это я потом я узнал, что он считал себя нашим хозяином. Но тогда нам было всё равно, кто он, потому что мы с радостью принимали от него еду, с каждым днём становясь всё голоднее. Оказалось, что это организм накапливает силы, чтобы росли наши человеческие сущности.
А через время по ночам мы начали лысеть. В прямом смысле. Болезненные судороги проходили по нашим телам, отдаваясь дрожанием во всём существе. Это так наши организмы перестраивались. Единственное, что мы могли с братиком, - это прижиматься друг к другу в поисках защиты и поддержки. А с течением времени зуд и боль становились всё нестерпимее. Утром же всё возвращалось на круги своя, и мы с братиком отдыхали и бегали шаловливыми котятами. Человек злился, потому что ожидал наших изменений. Так ждал, что унёс наш с братишкой ящик и накидал в угол соломы, рядом положив дырявый плед.
***
В ту ночь как раз было полнолуние. Яркий лунный свет проникал в маленькое окошко с мутными стёклами, находившееся под потолком, рассеивался по комнатушке. Мы не могли заснуть. Нас с братишкой мучило беспокойство, о котором мы рассказали друг другу жалобным мяуканьем. А потом нас скрутило. Я с ужасом наблюдал, как светящиеся фосфором родные глаза закрываются, искаженное болью тело выгибается дугой. Мне хотелось закричать, когда я увидел быстро осыпающуюся шерсть, за которой кожа просто сползала пластами, подёрнутая странным маревом. Кости стали меняться, выпирать из маленького тельца, меняя его строение и грозясь прорвать бледную кожу, которая больше походила на тонкую паутинку, ведь через неё кошмарное видение метаморфоз казалось ещё более отталкивающим. Весь организм братишки ходил ходуном. Он превращался. Единственное, что я успел увидеть прежде чем меня самого поглотила тьма боли, унося в бездну беспамятства, - это тонкие белые человеческие руки и глаза... Голубые-голубые, отсвечивающие зеленью, как у моего любимого братишки.
***
Очнулся я от холода. Обнаружил себя лежащим носом в углу. Сзади услышал чих. Но звук был глуше, как если бы мне в уши затекла вода. Я ощутил все лишения сразу: запахи были не такие острые, зрение тоже притупилось. Нет, я видел хорошо, но как бы потерял цепкость взгляда. Это был как будто не я, поэтому уставился в одну точку, прислушиваясь к себе. В раздражении я дёрнул хвостом. Мягкая шерсть поползла по ноге. Я дёрнулся всем телом от удивительных ощущений и посмотрел вниз. На мне не было шерсти. Вообще. Перед глазами я видел худые ноги. Человеческие ноги с ногтями. А вместо передних лап у меня были руки с длинными пальцами. Но, не смотря на метаморфозы, хвост был на месте.
Сбоку опять послышался чих. Уши автоматически повернулись на звук. Я ощупал их. Да, мои ушки были на месте. Мои дрожащие пальцы зацепили и раковины человеческих слуховых органов, когда я тянулся к своим кошачьим ушам. Зачем мне две пары ушей? Зато на голове продолжала расти шерсть. Как и в паху. Странное упущение при линьке.
Не знаю, меня перевоплощение не напугало почему-то... Я воспринял это как должное. Наверное, знание о второй сущности заложено в оборотнях на подсознательном уровне. Я только жалел, что мне стало ещё холоднее.
А потом я обратил внимание на братика. Он лежал ко мне спиной, на ней были видны все позвонки и рёбрышки, таким худым был оборотень. Мальчик, а он выглядел именно так из-за своей истощённости, свернулся клубочком и мелко дрожал. Думаю, он спал в тот момент. А потом подполз я, путаясь в несуразных конечностях. Только я коснулся его, как он подпрыгнул, и два ярко-голубых глаза пристально посмотрели на меня. Потом неко втянул носом воздух, принюхиваясь ко мне. Радостно мурлыкнув 'Братик', нежное хрупкое тельце прижалось ко мне. Всё его дрожащее существо просило защиты и поддержки.
В моих крепких объятиях он расплакался. И я вместе с ним. Сквозь всхлипы мурчал успокаивающую песенку, теряя бисеринки влаги. Заснули мы в тот раз, зарывшись в сене и укутавшись дырявым одеялом. Сперва мы дрожали, но постепенно согрелись, даря тепло друг другу. Это сейчас я понимаю, что мы никогда не мыслили как коты, а тогда мне приключение с превращением в человека казалось просто странным. Не знаю почему, но мы никогда с братишкой не удивлялись нашей двуликости. Так нужно было. Просто наш мирок сузился ещё больше из-за того, что увеличились мы, но с другой стороны он приобрёл новые краски, ведь теперь мы могли изучать его новыми глазами.
Утром мы проснулись котятами. Нам было так плохо, что мы отлёживались весь день. Хозяин, принёсший нам еду, явно стал нас ненавидеть. Как потом выяснилось, у него поджимали сроки по сдаче нас посреднику на перепродажу, а мы всё не превращались. А человеку ещё нужно было выучить нас так, чтобы мы сгодились будущему господину в любом качестве.
На следующую ночь мы опять превратились. Метаморфоза прошла менее болезненно, я даже не потерял сознание. А братишке было туго, ведь он слабел: мало ел, хотя я и просил его покушать, утыкаясь мордочкой в его щёку, чтобы подтолкнуть к полупустой миске. Сказывались осложнения при превращении. Но через три ночи они прошли, и братик жадно уплетал еду, наконец ощутив голод. Я отдавал часть своего корма, чтобы белошёрстый малыш быстрее набирался сил, а его глаза наконец засветились азартом.
Через неделю превращения стали безболезненными, только отдавались лёгким зудом во всём теле. Тогда мы ещё не научились контролировать свои метаморфозы. Зато стали изучать новых себя, ощупывая друг друга. Братик сказал мне, что я очень красивый, но мне тогда казалось, что я уступаю этому ангельскому созданию, словно сотканному из света и тепла.
По ночам мы стали развлекаться, играя с хвостами друг друга, учились управлять телами: ходить на двух ногах, держать предметы в руках, проводить простейшие манипуляции с окружающими нас вещами. Как позже оказалось, этого требовал инстинкт, которого у людей нет, именно поэтому, если человек будет жить в стае собак, он потом никогда не отучится думать, как животное. А у оборотней не так. После рождения мы превращаемся в людей, и, чтобы мы не остались зверьми, природа всё предусмотрела. Мы развивались. Насколько нам позволял наш маленький мир, пели друг другу песенки, играли с длинными волосами. А ещё мы изобрели поцелуй. Это было так приятно, до красноты в щёчках, когда родной братик целует в кончик носика на сон грядущий! Я тоже не оставался в долгу, покрывая лицо братишки ответными чмоками. Он рдел и смеялся, а потом мы унимались и, переплетясь руками, ногами и хвостами, засыпали.
Наши дни и ночи были однообразными, но то, что мы были вместе, скрашивало скуку.
А человек злился всё больше. Ещё он нервничал. Кормил мужчина нас по-прежнему сносно: вроде и сытно, но могло быть и лучше. Каждый день он мужчина брал нас с братом по очереди в свои громадные руки-лапы и ощупывал со всех сторон - это он так проверял нас на изменения. Возможно, если бы и дальше всё так продолжалось, и двум котятам удавалось дурить человека, то нас бы просто выбросили на улицу, посчитав, что генный эксперимент был неудачным. Но однажды всё пошло не так. Я даже и не знаю, к лучшему ли это получилось, думаю, что всё-таки да.
В одно утро мы проснулись людьми: не обернулись, как обычно. Это испугало нас с братишкой. Мы не знали, почему, но шерсть просто ставала дыбом от осознания, что вторая форма нам не доступна. Это сейчас мы понимаем, что всё происходило правильно, и звериная сущность должна была отойти на второй план, но тогда всё было по-другому. Особенно ужаснул радостный смех пришедшего покормить нас человека. Тогда мужчина впервые заговорил. Но мы ничего не понимали. Он лапал нас, больно щипал, дёргал хвост и уши, довольно скалясь. Генный эксперимент по скрещиванию оборотней-котов и людей-неко удался. Теперь человеку оставалось только 'выдрессировать' нас с братиком и отдать на продажу.
***
Неприятно вспоминать то, что мужик с нами делал: он обращался с нами хуже, чем с дикими животными. Он учил нас командам, за невыполнение бил; если делали как надо, то угощал сладким. Сперва мы сопротивлялись, пытались дать отпор, но два дня голодания и постоянные побои остудили наш нрав. Тогда всё тело было в синяках и ссадинах, но заживали они довольно быстро - нечеловеческая кровь давала о себе знать. С нами 'воспитатель' почти не разговаривал, поэтому весь наш лексический запас составляли слова "сидеть", "лежать", "к ноге", "молчать", "голос" - лишь в таком духе. Это была основа для новых команд, которым нас должны были научить уже в доме окончательного хозяина. Несмотря на то, что от нас требовалось полное подчинение и понимание приказов, нам не разрешалось разговаривать. Можно было только мурчать и мяукать, подобно кошкам, что было модно в определённых кругах толстосумов в тот период - иметь безмозглую послушную игрушку.
Также нас с братиком стали приучать к одежде. Это сейчас понятно, что набедренная повязка и ошейник одеждой считаться не могут, тем не менее, эта привычка стоила нам кучи синяков вдоль рёбер.
По ночам мы, измотанные и унылые, всё же умудрялись пытаться подражать человеку и выговаривать членораздельные звуки. Правда, удавалось нам плохо, но это не мешало пытаться играть в незнакомую игру.
Наверное, мы с братишкой были хорошими 'учениками' нашего деспота, потому что вскоре он дал добро на наше передвижение по дому. После маленький пыльной комнатушки-подвала здание казалось громадным и удивительным, хотя в нём ничего интересного не было: как-никак это была нора контрабандиста, которую он усердно прятал.
Мы научились сидеть на цепи и не сходить с ума, не есть без приказа, спать только тогда, когда это уместно, всегда быть ласковыми и нежными, несмотря на настроение и приказы хозяина. Это стоило нам с братом кучи нервов и боли. Но это всё было ерундой по сравнению с тем чувством потери, которое я испытал, когда нас с братишкой попытались разделить. Мужчина отучал нас друг от друга, запирая в разных комнатах привязанными. Мы тогда очень плакали, практически впадая в истерику. После бессонной ночи на меня напало безразличие. Как мужик ни бил и не издевался, я не выполнил ни одной команды, только стоял и беззвучно плакал. Человек был зол, когда уходил от меня, яростно хлопнув дверью. А я безвольно опустился на холодный пол, до боли закусив губу.
Через время за толстой дверью послышались тяжёлые шаги и шарканье со всхлипами. Старые петли жалобно скрипнули, оповещая об открытии двери. Моим глазам открылось шокирующее зрелище: человек волок моего братика по полу, держа его за ошейник. Светлые волосы и лицо были в крови, щека распухла, руки и ноги - в синяках и ссадинах, а взгляд голубых глаз - затравленный и обречённый. Не помня себя, я кинулся к котёнку, новая порция слёз хлынула из глаз. Я что-то мурлыкал, сейчас уже не помню что... В голове стоял туман. Знаю только, что потом набросился на временного хозяина, раздирая его руки в кровь, чтобы защитить своего избитого братишку. Опешивший человек отпустил жертву, отходя в сторону. Он что-то пробормотал, пораженный, почесал макушку окровавленной рукой, нахмурился. Потом он сказал нам что-то, но я не понял. В тот момент единственное, что я мог - это прижимать к себе вздрагивающее нежное создание, гладить его по спине и зализывать-зацеловывать ранки. Несмотря на боль, братишка жался ко мне, жалобно мяукая. Как потом выяснилось, брат тоже не выполнил ни единой команды, что окончательно вывело человека из себя.
Потом мы успокоились. Человек же сидел рядом и пил, глаза его блестели, он смеялся, будто сумасшедший. Конечно, он никогда бы не мог подумать, что у 'адских тварей', коими он нас с братишкой считал, есть чувства, простые человеческие эмоции, которые не были 'адским обманом, призванным задурить людские головы'. Видимо, в тот день крепость убеждений мужчины начала рушиться, как карточный домик. Но он был 'в деле', поэтому не имел права отступать.
После того случая временный хозяин больше не предпринимал попыток нас разделить. Теперь всегда мы обучались только вместе. Позже выяснилось, что и продавать нас решили милосердно: обоих в одни руки. Всё же было человеку нас жалко, но его сердце уже давно закаменело, поэтому даже надежды, что нас отпустят, не было. Но тогда мы и не думали о воле, наш мир был ровно таким, каким его показывали, и не более. В нас не было того яркого любопытства, присущего всем котам, да и наше место нам чётко указали ещё в начале жизненного пути.
На улицу нас не выпускали, зато мы с братиком часто, закутавшись в один плед, сидели на подоконнике окна, которое выходило в маленький уютный дворик. Через решётку открывался не очень хороший вид, но и он нас радовал. Полуголые деревья с прыгающими по ним воробьями и синичками привлекали внимание. Почти каждый день мы обнаруживали, что что-то изменялось: распускались почки на деревьях, трава тянулась к солнцу, птички строили гнёзда - приходила весна. Ночи уже не были столь холодными, но я всё равно не мог сомкнуть глаз, если плотно не прижимался к белокурому неко.
Оказывается, мы жили в давно заброшенном посёлке, где единственным 'живым' домом был тот, в котором мы обитали. Раньше здесь неподалёку был крупный завод, потом он начал разваливаться - рабочие стали съезжать в надежде найти лучшую судьбу в соседнем городе. Так что шансы встретить здесь случайных людей, кроме пары дачников, были минимальными. Но если мы слышали шаги нашего пленителя за дверью, то быстро спрыгивали на пол и притворялись, что играем с хвостами друг друга. Мы помнили науку, что сильно 'светиться' в окнах нельзя. В тот период 'адаптации' мы жили в другой комнате: здесь была кровать и подстилка, миски для еды на полу и небольшой столик, куда нам ставили человеческую еду. Это уроки этикета: где мы будем спать и как питаться, должен решать хозяин, а мы - только выполнять. Именно поэтому временный хозяин нас приучал ко всему. Также нас научили купаться. Братику очень нравилось плюхаться в воде, а я трусил. Зато любил смотреть на улыбчивое мокрое личико.
Мы с братишкой были смышлёными, учились быстро, поэтому человек немного потеплел к нам, ведь 'сроки сдачи' уже не так поджимали. Теперь он иногда угощал нас сладостями, которые мы безумно любили. Даже больше, чем сырое мясо. Страсть к обоим продуктам была заложена в крови: все неко-люди обожают сладости, а оборотни - мясо, даже рыба не вызывает у них такого ажиотажа.
***
Но всему приходит конец. И наша с братиком относительно мирная жизнь тоже подошла к завершению. Мы не догадывались об этом. Только вот тогда человек в последнюю неделю был нервным и дёрганным. Оказалось, что нас не хотели покупать вместе, только по отдельности. Не было ни одного проверенного клиента, который хотел бы иметь сразу две игрушки. Именно поэтому хозяину пришлось искать покупателя на стороне, ещё он вынужден был приплатить нужным людям, чтобы они не сдали его 'левак'.
В тот день мы как обычно выполняли комплексы команд, находясь в комнатушке временного хозяина, играли. А человек всё выглядывал в окна и посматривал на часы. Правда, мы тогда не знали, что этот предмет так называется и зачем он нужен, но на минутную стрелку, бывало, смотрели долго, не понимая, почему она движется. Нам нравилось сидеть в комнате человека: хоть она была обшарпанной под стать дому, но тут были обои и тёплый ковёр на полу, что несказанно радовало глаза и голую попу. На мебели без разрешения сидеть запрещалось. Нас как раз научили плести косички, чтобы мы имели подобающий вид. Мы сидели и отрабатывали навык. Это оказалось увлекательным занятием, да и приятным. Так что мы с братиком мяуканьем договорились плести друг другу по очереди по одной косичке.
Я как раз доплетал последнюю на голове белобрысого неко косичку, когда раздался звонок. Вздрогнули не только мы, но и человек. Потом он посмотрел на дисплей, побледнел и вышел. Пока он там что-то говорил, мы с братиком строили предположения, зачем ему нужна маленькая светящаяся коробочка. К определенному выводу не пришли. Куда уж нам, безмозглым тварям?
Через некоторое время хозяин зашёл обратно. Он успел одеться в куртку и ботинки. В руках держал два поводка: мне и брату. До этого нас учили гулять на привязи, но только по дому. Мы поползли без команды, потёрлись о ноги человека. Этот ритуал тоже был частью науки: игрушка должна быть благодарна хозяину за любой приказ, кроху внимания, просто за разрешение существовать.
Он потрепал нас по головам, проходя вглубь комнаты. Откинул крышку на старом диване, который был оставлен для экстренных случаев. Оттуда мужчина извлёк два плаща. Один нацепил на брата, другой - на меня. Пуговицы нам застегнули. Было непривычно чувствовать себя одетым, хотелось скинуть доставляющие дискомфорт тряпки на пол. Но так хотел хозяин, поэтому пришлось терпеть. Братик тоже ёжился и морщился. Следующими на очереди оказались носки и пожёванные кроссовки. Они были настоящей пыткой. Даже намотанный вокруг шеи шарф казался ерундой по сравнению со сжатыми пальцами на ногах. А потом на нас были одеты перчатки. Они ввели меня в ступор тогда. Братик вообще стоял с потерянным личиком. Я его обнял, в ответ получил доверчивое сопение в шею.
Потом хозяин жестом поманил нас к выходу. Обувь непривычно утяжеляла походку, но пока мы дошли до входных железных дверей, успели привыкнуть. Это было несложно. Возле выхода человек привязал нас, потом что-то говорил. Единственное, что я смог разобрать: 'Быть послушными, не бояться, спокойно'.
На улице было прохладно, огромное количество звуков обрушилось на наши головы, заставляя оглохнуть на секунду. Мир был таким огромным, а мы и не знали. Это был шок. Настоящий, ни с чем несравнимый ужас перед окружающей действительностью. Тогда я впервые прижался к человеку, ища защиты. Братик испуганно обнимал меня. Хозяин засмеялся. Наверное, у нас тогда были смешные лица. Нам было не до забав: мы получали лавину информации о неизвестных нам вещах, не понимали, что это.
Но уже через минуту шок прошёл, и я отлип от человека, но с братиком мы решили быть поближе. Стоять пришлось долго. Потом из-за поворота на каменистой дороге показался автомобиль. Как позже оказалось, очень дорогой. На такой товар, как мы с братишкой, находились только состоятельные клиенты.
Машина, которую мы сперва приняли за чудовище, остановилась перед нашим двором. Оттуда вышло три человека. Один худой и низкий старик, два других были высокими и статными. Инстинктивно я разобрал, что это опасные хищники, их лучше не злить. Мы знали только пародию на человеческую жизнь, поэтому в целом мыслили кошачьими мерками.
Отдав приказ оставаться на месте, хозяин отпустил поводки и энергичной походкой направился к прибывшим. Старик разговаривал с ним, иногда жестикулируя. Охранники стояли безучастными столбами, хотя и следили за обстановкой очень внимательно.
Мы с братиком во все глаза смотрели на разыгрываемую перед нами сцену. Я поджимал пальцы в кроссовках, братик пытался почесать кожу под ошейником. Грубое изделие постоянно натирало, потому что было слишком туго затянуто.
Наш временный хозяин что-то обсуждал со стариком, упорно показывая четыре пальца. Наверное, они тогда спорили за цену. Я не знаю. Но факт остаётся фактом: продавец психовал. Потом через несколько минут яростной дискуссии говорившие успокоились. Видимо, цену согласовали. Как я позже узнал, нас с братом хотели продать за четыре 'лимона', но потом цена опустилась на пятьсот тысяч. Говорят, это громаднейшая сумма. Обычно за таких, как мы с братиком, платят не больше миллиона, но мы были удачным генным экспериментом, да и отличались удивительной даже для неко-людей красотой. Также мы были молоды и выращены в неволе, что тоже набивало цену. Обычно работорговцы свозили товар с других стран и планет, некоторых жертв захватывая, а другие продавались сами.
В тот момент вопросы рабства нас не интересовали. Мы вообще не имели понятия о таком явлении. То, что мы были рабами, мы не понимали. Для нас было в порядке вещей подчиняться. Только из этого жизнь двух котят и состояла: служения хозяину, каким бы он ни был. Нам не было с чем сравнить, поэтому никакого отторжения поведение, к которому нас приучали, не вызывало.
Как раз в тот момент, когда я помогал братику чесать местечко за кошачьим ушком, договаривающиеся люди пожали друг ругу руки, радостно скалясь. Было видно, что они оба довольны.
'Наш' человек вприпрыжку направился к дому, а старик что-то сказал одному из охранников. Тот послушно пошёл к машине, обратно к хозяину он возвращался с серебряным чемоданом.
Временный хозяин стал возле нас, приказав, чтобы мы подошли, когда позовут. Пришлось кивать - это знак, что мы поняли. Быстро захватив какие-то бумажки, человек направился обратно к приехавшим. Там он попросил открыть чемодан, чтобы пересчитать деньги, потом достал из кармана мусорный пакет и переложил ценные бумажки туда.
За такие игрушки, как мы с братом, всегда платили наличкой. Уж не знаю почему, но считается, что так надёжнее и безопаснее обеим сторонам. Старик и 'наш' подписались на принесённых хозяином листках, ещё раз пожали руки.
А потом нам отдали приказ жестом. Мы с братиком, взявшись за руки, послушно пошли к толпе. Именно так мы тогда воспринимали четверых людей. Это было необычно... И страшновато, ведь мы были такие маленькие для огромного мира. Хвост бил по ногам, ушки сами прижались к голове. У братика дыхание участилось. Мы остановились где-то за полтора метра от хозяина. Он неторопливо подозвал ближе к себе, схватился за ошейники и, сверкая глазами, передал их старому человеку в руки. Слова: 'Теперь он ваш хозяин' стали громом среди ясного неба. Меня как будто стукнули молотком... Ну, или уронили кирпичину на макушку. Но оттого, что замер я, мир не перестал крутиться: старик, ухмыляясь, поволок нас в сторону машины. Братик быстро переставлял худенькие ножки, меня тянули на буксире. И не скажешь, что покупатель такой сильный, учитывая его сухощавое 'теловычитание'. Я оглядывался на бывшего хозяина, ничего не понимая. Как-никак он был знакомцем среди чужих. Но человек отвернулся и пошёл в сторону дома.
Меня заволокли в автомобиль. Мы с братом оказались на мягких удобных сидениях. Тонированные стёкла и неприятный запах бензина наводили тоску и неприязнь.
- Оставайтесь в машине, - старик отдал скрипучим властным голосом приказ. Мы не думали даже ослушаться. И дверь захлопнулась с громким звуком. Впервые за свою короткую жизнь не братик жался ко мне, а наоборот: я пытался спрятаться в его объятиях от всего мира. А он был на удивление собран и спокоен. Шёлк белых заплетенных волос щекотал моё лицо, вибрация в груди, к которой я прижимался, успокаивала. Оказалось, это я был глуп и не понял, куда нас уводят из дома, а братик догадался. Его эта ситуация тоже пугала, но его чутьё, определённо доставшееся от одного из родителей, говорило ему, что всё будет хорошо. Эта способность передавалась всем оборотням клана Луны - заглядывать наперёд. К слову, я могу забирать чужую энергию; не зря цвет моих волос пепельно-серебряный - цвет ночного светила Эно, выпивающего энергию звёзд, чтобы дарить своё сияние.
Глава 2
***
Я закрыл глаза, чтобы не видеть. Прошли секунды тишины... И на улице раздались вопли. Мы с братом подскочили, расцепляя объятия. На четвереньках подползли к окну, чтобы увидеть происходящее за стеклом.
А там творилось нечто совершенно непонятное для двух котят, пусть они и выглядели, как люди. К дому подъехала огромная чёрная машина, из которой начали выскакивать люди с оружием. Мы тогда не знали, что это именно оно, поэтому смотрели на ситуацию с непониманием и любопытством.
Один из людей в спецодежде, у которого на рукаве был пришит красный квадрат, дал команду другим. Часть отряда окружила дом, а ещё несколько человек остались под дверью. Бравый здоровый парень за несколько ударов выбил её, а остальные прикрывали его, наводя оружие внутрь дома.
Колонна людей вошла в нашу бывшую обитель. Пока они там осматривали всё, я заметил, что подъехали ещё две машины, они обе были на порядок меньше первой. Одна из машин была серой, с решетками, а другая - белой, с красным крестом на боку. Обе жутко гудели. Потом они замолчали. Из серой стали выходить люди в военной одежде, а из белой - в халатах такого же цвета.
В суматохе я умудрился разглядеть, что бывшего хозяина под конвоем ведут два охранника нашего покупателя. Сам старик преобразился: движения стали собранными, осанка прямее, взгляд потерял услужливость - теперь он больше походил на владеющего положением. В его руках была папка, из которой он что-то читал вырывающемуся из захвата человеку, когда того вели к маленькому 'бобику' с решётками.
Как раз в это же время из дома выскочили проверявшие его люди. Командир отряда отрицательно покачал головой, быстро перекинулся ещё парой слов со стариком, отдал честь и подал знак рукой, после которого все его подчинённые дружно полезли в транспорт, на котором прибыли.
Бывшего хозяина засунули в машину. Как я успел заметить, его руки были скованы за спиной наручниками.
А потом вспомнили о нас. Старик и одна женщина в халате с белым чемоданчиком в руках направились в сторону нашего автомобиля. Им навстречу вылез водитель, чтобы открыть дверь. Мы были так напуганы, что даже не заметили, что в машине, кроме нас двоих, ещё кто-то сидит! Дрожащие, мы забились в дальний угол сидения. Я плохо помню, как нас умудрились оттуда выкурить, но воплей было много. Мы с братиком даже дрались, оставляя укусы и царапины на руках людей. А потом к нам подсела врач. Она спокойно говорила с нами, назвала своё имя. Мы не могли дать ей ответа: мы не умели говорить, да и не было у нас имён. Это не казалось ужасным - отсутствие имени, ведь как-то же живут звери без них и различают друг друга. Нам с братиком легко было понять, когда обращаются именно к нам, а между собой мы могли общаться и без слов.
В итоге, промурлыкав что-то согласное, мы, держась за руки, пошли к 'скорой'.
Только через несколько минут общения врачи поняли, что это не последствия шока, а мы действительно не умеем говорить. Я почти ничего не понимал ни в сложившейся ситуации, ни чего от нас хотели, когда произносили непонятные слова. Как позже выяснилось, у нас проводили обычный опрос: имя, возраст, группу крови, расу.
Один из докторов был очень настырным и пытался надавить на нас, обещая наказать. Уж не знаю, шутил он так или был серьёзен, но эти слова пугали. Мы слишком хорошо помнили 'наказания' и идеально усвоили уроки послушания, чтобы не зарабатывать их больше. Глянув на наши перепуганные лица с жалостью, старик прикрикнул на докторов. Те послушно перестали допытываться и провели быстрый медосмотр на поверхностные повреждения. В процессе пришлось снимать одежду, что несказанно обрадовало наши кошачьи души. Гематомы и порезы с царапинами обрабатывали и смазывали пахнущими травами гелями. Пока по моему телу порхали чужие руки, я рассматривал 'нового хозяина'. Сейчас-то я знаю, что он был агентом под прикрытием, который вёл дело о работорговле. И вёл успешно, потому что он сумел добиться больших успехов всего лишь за пять месяцев работы, когда его предшественник работал пять лет с нулевым результатом. А тогда я воспринимал этого героического человека с опаской. Лорп АлЕксисэ - небольшого роста, со впалыми щеками, но удивительно яркими глазами, седой, с кучей морщин. Я тогда не подозревал о существовании стариков, поэтому морщины принял за признак принадлежности к другой расе, что сейчас считаю забавным. Кожа его была смуглой, в отличие от нашей с братом. Наверное, я рассматривал его слишком пристально, потому что человек отвернулся. Потом он рассказал, что взгляд мой был полон 'щенячьей надежды', которую он не мог оправдать, и 'насторожённой ненависти', которая была сокрыта глубоко во мне, но очень сильно давила на него. Я не помню, чтобы чувствовал тогда что-то, кроме опасения и страха. Всё моё детство было полно его. Пожалуй, это то чувство, которое в моём сознании по силе равно любви к брату.
***
Нас сразу же отправили в реабилитационный центр. Не имея ни малейшего понятия о наших именах, решили записать как Безымянных. На бумаге мы превратились в Безымянного М. и Безымянного К. Забавное чувство юмора было у врачей.
Не хочется ничего упустить, поэтому расскажу вкратце про всё произошедшее. Правоохранительные органы давно ловили банду работорговцев, промышлявших на трёх планетах одновременно, но это дело было безуспешным какое-то время. Потом на сцене появился Лорп Алексисэ, который умудрился за месяц найти посредника. Но не из простых, а тех, кто встречался с 'начальством' и мог его в случае ареста сдать. А ещё лучше, если человек станет пешкой, работающим под прикрытием. Для этого решили взять сошку 'тёпленьким', но без ведома остальной банды. Ещё бы долго ломали люди голову, если бы судьба сама не предоставила им случай. Лорп в определённых кругах был известен как богатенький транжира, зарабатывающий на жизнь крышеванием наркоторговцев и владением азартными клубами, что было правдой. Так что не было ничего удивительного в том, что предложение о продаже двух котят, от которых следовало быстро избавиться 'налево', достигло слуха старика. Доказав свою лояльность, человек получил адрес, по которому и приехал. В ходе операции были спасены мы с братиком. Также выяснилось, что за нашим 'домом' наблюдали очень давно. Оказалось, что не паранойя была у хозяина, из-за которой он сам старался не 'светиться' в окнах.
Глава 3
***
Жизнь в реабилитационном центре, насколько помню, для нас была удивительной и пугающей. Появлялись новые правила, а старые исчезали. Фактически, мир снова перевернулся. Привыкать к новой обстановке было тяжело, как и к окружающим, учиться - тоже. Приходилось осваивать всё, начиная с элементарных вещей. Запоминали мы всё быстро. Сложнее всего было заставить нас осознать, что мы с братом - не вещи. Мы долго не понимали ничего толком, потому что были самыми настоящими рабами, которые могли поменять хозяина и не более. Мы были теми, кто не волен управлять свой судьбой, из нас получились прекрасные куклы. Но мы не были сломанными, просто воспринимали мир по-другому. Только через большой промежуток времени я начал осознавать себя свободной личностью, а тогда просто приучался к новым правилам игры, создавая вид, что понимаю, чтобы меня не наказали. Признаться, я до сих пор вздрагиваю от этого слова.
Через несколько месяцев мы уже могли связно говорить, посредственно - читать и писать. Многое было упущено в тот период, который был наиболее важным, поэтому приходилось прикладывать удвоенные усилия к некоторым вещам. Например, мне тяжело было заставить себя разговаривать с другими, брату - не пугаться громких голосов. В общем, основные проблемы были именно с коммуникабельностью.
Но ни для кого из жестокого мира это не было важным, потому что проблемы двух потерянных котят были слишком малы и безынтересны по сравнению с вопросами мирового масштаба. Ещё через три месяца мы, по сути бывшие эмоциональными калеками, толком не понимающими окружающее, были вынуждены давать показания в суде против экс-хозяина. Дело о работорговле успешно раскрыли, но, что смешно, само явление не прекратилось, хотя верхушку айсберга преступности удалось схватить. Кому не хочется лёгкой наживы от продажи живого товара? Риторический вопрос.
Хотя речь сейчас не об этом.
Когда мы стали более сознательными, нас обучили принципам жизни современного мира. Не могу сказать, что мы сразу всё поняли, но суть уловили. По какой-то социальной программе, наверное, защите бывших невольников, нам досталась крохотная квартирка и простая работа. Естественно, низкооплачиваемая. Исправно ходить на работу и выполнять однообразные задания было ужасно скучно, но государство не волновало, что мы были школьного возраста. Уроки приходилось брать в специальном центре для умственно отсталых. Правда, врачи заверили, что где-то через полгода-год необходимость в этом учреждении отпадёт и мы сможем пойти в обычную школу.
В первые месяцы жизни оборотни очень быстро взрослеют. Но тем они и отличаются от других рас, что за такой короткий период времени способны впитать в себя столько же знаний, сколько человеческий ребёнок за несколько лет.
***
Прошло ещё два года, прежде чем мы по-настоящему адаптировались и привыкли к самостоятельности. Жизнь была монотонной и однообразной. Меня только и могли радовать тихие вечера после работы и учёбы, когда я мог спокойно полежать вместе с братишкой на кровати, вдыхая его запах... Самый приятный в мире! В такие моменты я мог не думать о будущем или прошлом, я просто жил, просто был и чувствовал себя нужным. Как это ни забавно, но между мной и братиком (а для меня он всегда останется именно 'братиком', сколько бы мы не прожили на свете) я чувствовал и буквально видел осязаемую связь, которая не всегда бывает даже между близнецами. Наверное, это потому, что мы находили смысл жизни друг в друге. Это чувство определённо было выше и крепче привязанности или той пресловутой 'любви', о которой кричат на каждом углу и пишут во всех книгах.
Да, определённо. Я думаю, что одна улыбка моего брата стоит больше тысячи признаний, которые ему сделали... И ещё сделают. А всё почему? Общественность не может не вмешиваться в жизнь людей, ей обязательно нужно встрять и попытаться что-то изменить, если вообще не испортить. Примером могут стать те же одногрупники и одногрупницы в техническом училище, в котором мы сейчас учимся. Эти люди, да и не только люди, беспардонно навязывают нам дружбу, пытаются обратить на себя внимание. Но зачем они унижаются или пытаются нас с братишкой разделить - этого я не пойму. Может, они хотят оторвать кусочек счастья из нашей тихой незначимой для мира жизни? Или их что-то не устраивает в нашей привязанности друг к другу?.. Зачем кричать, что кого-то любишь, если, не услышав положительного отклика на этот порыв, на следующий день в объект любви сыпешь проклятиями? Как бы там ни было, но свою жизнь я хочу прожить только ради моего беловолосого чуда. А 'любовь', которую так легко убить, нам не нужна.
Глава 4
***
Как быстро бежит время! Уже прошло семь лет с момента нашего освобождения, а мы почти не изменились... Забавный феномен от скрещивания. Зато я радуюсь, что из-за всего, что нам пришлось пережить и повидать в жизни, на твоём лице не появилась ни одна морщинка, а улыбка не утратила свой свет.
Одна моя запись в личном дневнике гласит: 'Завтра у Него, как и у меня, впрочем, День рождения... И я не знаю, что ему подарить. Любые сокровища мира не стоят его, а что он хочет, брат не говорит. Единственное, что я могу ему отдать - это только себя... И своё сердце. (...) Стоп! Неужели это и есть 'любовь'? Так она существует?'
Как ни забавно, разобраться в наших отношениях помогли всё те же приставучие 'недодрузья', создавая нам пример-контраст из своих отношений.
Я был глупым котёнком, когда не понимал, что моё чувство к братишке, моему милому, и являлось той знаменитой дамой на букву 'Л'. Но теперь я это точно знаю и не боюсь мурлыкать об этом на ночь в пушистую макушку, а в ответ я получаю крепкий-крепкий поцелуй в губы. Наша неприметная для мира жизнь несёт в себе гармонию и улыбку в снах.