Я летаю с тремястами пассажирами на борту. Но с двигателями у меня периодически происходит что-то странное. Нет, они в целом рабочие, и тяга хорошая - когда она есть.
Полет обычно начинается хорошо: разбег, решительный отрыв. В первые секунды после взлета, когда я вижу удаляющуюся землю, меня наполняет радость, я словно предвкушаю счастье. Желаю удачи оставшемуся позади аэропорту с людьми, морю, блестящему волнами, и набираю высоту. Но через час-другой, часто, когда уже большая часть маршрута пройдена, гул двигателей, которые тащат меня вперед, внезапно затихает. В кабине пилотов тишина. Слышен только зловещий свист ветра. Пропадает питание, тухнет приборная панель. Спустя время до меня доходят крики людей в салоне. Запускается резервное энергоснабжение. Падение, я планирую вниз. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока не начинаю отчетливо различать движущиеся по дорогам машины, крыши домов или людей на ровных квадратах полей. Иногда мне кажется, что я задеваю верхушки деревьев фюзеляжем. Первое время экипаж паниковал, беспорядочно щелкал тумблерами, пару раз даже ломали что-то. Но теперь суматохи уже нет. Штурвал привычно тянут на себя, турбины пытаются перезапустить раз за разом. Раньше от близости земли, казалось, все внутри холодело до абсолютного нуля, от тряски корпус вот-вот готов был развалиться, не долетев до земли. Со временем это прошло. Приближающаяся снизу черная масса, с силой притягивающая к себе, стала совсем нестрашной. "Самолетов и так много. Построят новый, если понадобится", - стал думать я.
Однажды дверь кабины пилотов открылась, и в кабину вбежал плачущий ребенок. Это был мальчик лет трех-четырех, с белокурыми кудряшками почти до плеч. Он замолчал, остановился и удивленно уставился своими голубыми глазенками на многочисленные светящиеся кнопки, перевёл взгляд на напряженное лицо капитана экипажа. Мальчика сразу же забрали, но мне стало стыдно. Пассажиры для нас как одно неделимое целое, ценный груз, ответственность за который в критические минуты заставляет кричать друг на друга диспетчеров и пилотов, а удачно приземлившиеся самолеты - гордиться своей службой. Мы никогда не задумываемся о судьбе каждого из пассажиров в отдельности. Кто еще там, среди людей? Вот пожилая пара держится за руки, они не кричат и не паникуют, а счастливы, что могут умереть вместе. Вот молодой человек что-то пишет на клочке бумаги: самолет падает, он любит свою невесту, благодарен ей за счастливые минуты, но плакать не надо - она найдет свою новую любовь.
Теперь, когда гул двигателей внезапно пропадает, я резко сжимаюсь, мгновенно сгоняя с себя испуг и возникшую темноту, начинаю выполнять снова и снова одни и те же пункты программы, чтобы запустить двигатели. Я знаю, что должен. Должен довезти людей, чего бы мне это ни стоило. Поэтому я стараюсь из последних сил, запускаю турбины, которые в последний момент, выплёвывая снопы искр и сотрясая корпус, стартуют. Стремительно набираю высоту. Пассажиры после приземления аплодируют. Я стою под дождем на взлетной полосе, дворники сметают потоки воды со стекол.
Налет у меня уже более пятнадцати тысяч часов. Есть даже многочасовые перелёты, связывающие разные материки. Я знаю, что могу перелететь любой океан, но для этого придется несколько раз вплотную приблизиться к земле и перезапустить заглохшие двигатели. Странный у меня, конечно, режим полетов. И ни один механик так и не смог найти неисправность. Все только руками разводят: "Ну, он же все-таки летает...". Да, я летаю и привожу пассажиров. Первые пять тысяч часов полетов у меня была масса вопросов: "В чем дело?", "Почему нельзя нормально летать?", "А у всех так?". Недавно, выйдя из очередного штопора и сохранив жизни тремстам пассажирам, я вдруг вспомнил, чего хотел когда-то: улететь за пределы атмосферы, в космос, к далеким звездам и неизведанным планетам. Вот почему каждый раз, когда я взлетаю, все поет во мне, и я улыбаюсь. Я все еще надеюсь. Надеюсь, что буду непрерывно набирать высоту, и, в конце концов, покину Землю. Но вместо этого начинаю падать и бороться за свою и чужие жизни. И я вот все думаю: "А если бы я мог нормально летать - смог бы тогда улететь за пределы атмосферы, поднимаясь все выше и выше? Почему кто-то решил, что я - самолет?".