Клубничный сезон начинается внезапно, как московский ливень, и так же внезапно завершается. Серо-зеленые тона повседневности окрашиваются черно-красным, ягодным, сладостным...
Лёжа среди подушек, аки опийный курильщик, медленно откусываю-уничтожаю радостное наслаждение, низменное удовольствие, вкусовой экстаз. Крупные кровавые слёзы гибнущей в ненасытной утробе клубники текут по щекам, затекают в уши, пятнают пальцы... или это дождь? Собираю намокший скарб, передислоцируюсь в помещение, продолжаю пиршество, засыпаю...
Утро началось с посещения кладбища. Никогда не ездила на кладбище летом. Говорят, летом там много клубники-клубнички-клубниченьки...
Вспомнила, как там хорошо: высоченные древеса, густой сенью затеняющие тесные ряды могилок, заросли сочного разнотравья, скрывающего полные ягоды, арык, глубокий и широченный, как тенистая балка, тишина и покой, редко-редко нарушаемые легкими шагами ветхих кладбищенских старушонок, или посещающих могилки давно ушедших близких, или привыкающих к грядущему спокойствию, или пришедших "по клубнику".
Натянув на правую руку старую кожаную перчатку, начинаю сгребать мокрую землю, старые листья и насекомую живность в кучу. Обнимаю биоразнообразную грязь тряпкой и уношу её к мусорной куче. Попутно обламываю простертые над могилой ярко-зеленые, свежие ветви неимоверно разросшегося куста неизвестной мне породы: неужели клубника? Садовая земляника?.. Поднимаю голову, закончив первоначальную очистку. Взгляд наталкивается на красноватую пятиконечную звезду на соседском памятнике, густо облепленную жирными улитками.
На оградке ещё двумя могилами поодаль сидит любопытствующая белка ржаво-рыжего цвета, крупная и ничуть не оробевшая моим вторжением в её кладбищенское уединение. Белка перебирается ближе, используя памятники и оградки, кусты и низкие древесные ветки опорой неслышным прыжкам маленьких цепких лапок. Подходит на расстояние протянутой руки. Смотрит, принюхиваясь. Видя, что ничего нет, так же спокойно, неслышно и грациозно удаляется.
Я иду на колонку за водой, мою тряпку от земли и растительных остатков, куски червей вяло извиваются, уплывая вместе с холодной грязноватой водой по каменному желобу в высокий пырей. Ведро наполняется, подрагивая под водяным напором. Снимаю синюю емкость с железного крюка и не спеша, осторожно, чтобы не расплескать, следую обратно к могилке. Немного парит, но под деревьями почти сумрачно, несмотря на солнечный день.
Древняя бабулька материализуется на дорожке, подходит, заводит разговор. Усмехаюсь: старушка опасается, что её изнасилуют. Выслушиваю несколько душераздирающих историй про попытки, рассказанные ею. Молча киваю, соглашаясь и не веря.
Возвращаюсь к недоконченной работе. Смываю прилипшие листья с памятника, вымываю закаменевшие кусочки земли из надписи, мою надгробие. Вода снова заканчивается. Опять иду на колонку, возвращаюсь, омываю начисто цементную могильную корку. Мельком отмечаю, что краска на оградке облупилась и надо бы её подновить, как и замазать трещины в цементе. Но это уже не сегодня. Обращаю внимание на то, что перчатка на рабочей руке промокла насквозь, а два пальца подушечками посверкивают через дырки.
Уборка завершена. Выбрасываю тряпку, снимаю перчатку... ух ты! Рука, оказывается, окрасилась красно-клубничным, да неровно, складками, которые образовала перчатка. Нехотя отмываю красивую руку маленьким скользким кусочком мыла: хорошая перчаточная краска, славный клубничный сок, не отмывается совсем! Высоченные деревья вокруг источают сонливость, влажную духоту и неимоверно равнодушное спокойствие.
Наружу! Домой! Рядом семенит старушка с очередной историей про изнасилование. Мрачно ухмыляюсь старушке. Какое странное упорство, какое изощренное желание, какая глупая прихоть: ходить каждую неделю на могилку брата, умершего 30 лет назад, напрашиваясь на... Возможно, она ищет в тени могил жирненькую, сочненькую клубничку'c?
Выходим из высоких ворот, закрепленных на прочной кирпичной стене. Расстаюсь с бабулькой-клубничницей. Рассекаю рощицу карагачей по протоптанной дороге, мимо плесневелого прудика, в котором удит что-то багром-крюком чудовищных размеров черная жилистая старуха, а цыганистого вида девка в синей длинной юбке и черном лифчике пасет рядом ободранную козу с длинным красно-розовым выменем. Челюсти всех троих двигаются почти синхронно, красные слюни пузырятся на губах... Высокий камыш шуршит под порывами теплого ветра, нагоняющего облака. Пыль кружится по дороге под колёсами проезжающих на прикладбищенский базар машин, архитектура придорожных домиков колеблется от жалких саманных лачуг до новеньких кафешек с броскими названиями - всё это я вижу уже из окна маршрутки.
А дома ждёт меня клубника, сочится сладким наслаждением, черными боками, впитавшими свет приземного солнца, манит...