|
|
||
Вдогонку "Белой вороне" ... | ||
КОРОЛЕВА КРИВЫХ ЗЕРКАЛ
рассказ
Гремела музыка. На площадке перед школой наблюдалась толчея. Мелькали белые банты, белые фартуки и рубашки, пестрели яркими красками букеты цветов. В плотном скоплении людей взрослых и людей маленьких то и дело возникали "течения", "водовороты". Кто-то протискивался поближе к школьному крыльцу, кто-то наоборот, пятился к выходу в поисках местечка посвободней. Над пришкольной территорией стоял праздничный гвалт. Я на подгибающихся ногах искала свой класс. Первый в своей учительской жизни класс. Чем ближе подступал момент знакомства, тем страшней становилось. Справлюсь ли? Ведь на самом деле я ничего не умею, не знаю, не понимаю. Два года мне сказочно везло. Вела свой предмет и только. Имела возможность спокойно готовиться к урокам, не тратя время и силы на классное руководство. Без него забот хватало. Вечная война с нянечками, жёсткая муштра завуча Катерины Григорьевны, тяжкое освоение профессии на практике. Думаете, просто учиться делу в условиях постоянных проверок на вшивость "сверху" и "снизу"? Только собственного класса не хватало для того, чтобы позорно опустить руки. Однако, бог миловал. Казалось, судьба так и будет идти навстречу, пока опыта не наберусь. Ага. Как выражались тогда ученики, мечтать не вредно. Катерина Григорьевна вдруг решила, что некоторые молодые специалисты недостаточно загружены. Она спела необходимое количество песен директору и... На августовском педсовете мне преподнесли сюрприз. - А в 4-м "Б" классное руководство закрепляем за Оксаной Викторовной, - по-волчьи мило улыбнулась Катерина Григорьевна. - Надо смелее выдвигать молодых, больше доверять им. Я пришибленно молчала. Да и что можно сказать в такой ситуации? Сразу услышишь в ответ, мол, классных руководителей не хватает, а некоторые работнички годами баклуши бьют. Заодно напомнят о полагающемся классной даме кабинете. Поманят кабинетом, как конфеткой. С одной стороны оно, конечно, заманчиво. Не бегать в поисках ключей, не переносить после каждого урока свои вещи, перемены станут много свободней, не таскать из дома на работу и обратно необходимые пособия, тетради, контурные карты. Не получать выговоры от хозяек кабинетов за неумение беречь чужие владения. А с другой стороны - дополнительная морока. Кабинет нужно периодически ремонтировать, оформлять, причём, как правило, самому; наполнять толковым содержимым, частенько за свой счёт; ежедневно отслеживать и поддерживать в нём чистоту и порядок; озеленять; принимать разного уровня комиссии с проверками, а проверяющие больше любят давать наказы и долбить по темечку, нежели похваливать. Но обрушившийся на плечи кабинет - ничто по сравнению с классным руководством, за которое всегда платят копейки, спрашивают же на сотни рублей. И ладно бы в конце учебного года предупредили. За лето успела бы проконсультироваться со знающими людьми, почитать необходимую литературу, морально подготовиться и свыкнуться со своим новым положением. Так ведь нет, в последний момент поставили перед фактом. Было от чего прийти в отчаяние - Катерина Григорьевна, - старейший работник школы Коган смотрел на завуча поверх очков в тонкой золотистой оправе. - Разумно ли давать неопытной девочке этот класс? - А чем вас 4-й "Б" не устраивает? - моментально приняла боевую стойку Катерина Григорьевна. - С более старшим классом Оксана Викторовна абсолютно точно не справится. Сейчас возьмёт малышей, с малышами легче, и будет постепенно навыки нарабатывать, опыта набираться. - Тогда почему не 4-й "А" или 4-й "В"? - скептически хмыкнул Коган. - Все прекрасно знают, что 4-й "Б" - класс безнадёжный. Его надо давать педагогу опытному, сильному. Вот Таисия Николаевна, например. Она у нас заслуженный учитель, отличник народного образования. Ей вы почему-то даёте 4-й "А", лучший класс за последние пять лет. Гиблый класс всучиваете беспомощной девочке. - Леонид Борисович, - вмешалась директор, Людмила Петровна Борщевская. - Ну что за демагогия, в самом деле? Неужели вам, столько лет проработавшему в школе, нужно объяснять прописные истины? - Нужно, - Коган тряхнул великолепной седой гривой, с вызовом и насмешкой посмотрел на Борщевскую. - Извольте, - нехорошо прищурилась Людмила Петровна. - Таисия Николаевна работает по особой программе, утверждённой гор.роно, если вы на минутку забыли. Своего рода эксперимент. Она должна новую методику создавать, написать пособие. Таких учителей на весь район только двое. И мы не имеем морального права мешать ей, срывать эксперимент. Наш долг - всесторонне помочь. - Вот пусть бы она и показала своё мастерство на бесперспективном классе. А работать со специально отобранными детьми каждый дурак сумеет, - пробурчал недовольный Коган. Повертел массивный позолоченный перстень-печатку на толстом, с артритными суставами пальце. Видно было, в драку не полезет. Но директора с завучем всего несколькими фразами поставил в идиотское положение и тем вполне доволен. - А пинки "сверху" вместо меня вы будете получать, Леонид Борисович? - окончательно разозлилась Борщевская. - Да делайте, что хотите, - лениво, с безразличием в голосе отозвался Коган, прикрывая набрякшие веки. - У нас никогда никто ничего не делал разумно. Куда ни посмотри, всё давно с ног на голову перевёрнуто. Одним случаем больше, одним меньше. Какая разница? Я заворожено пялилась на Когана. Он конкретно за меня пытался заступиться или ему просто надоели бредовые способы решения проблем? Скорее, последнее. Я пока в школе была никто, и звали меня никак. Вот бреда в школьной жизни, и не только в школьной, хватало за глаза. Ходили слухи, будто Леонид Борисович много лет на своей шкуре испытывал всевозможные заскоки советских порядков. Вроде, когда-то он считался зверски перспективным учёным, потенциальным гением, работал в академии наук, двигал вперёд советскую физику. А потом попал в места не столь отдалённые. Может, за фамилию, может, за необдуманные слова или действия, может, ещё за какой-нибудь грех типа правозащитнической подписи, отказа поделиться с начальством результатами своей работы, донёс кто-нибудь, прельстясь его местом или жилплощадью. Да мало ли за что у нас прежде сажали? Сам Коган никогда не распространялся на эту тему. Добросовестно отмотав в лагерях положенный срок, задействовал сохранившиеся обрывки прежних связей и с трудом вернулся в Москву. Наука для него оказалась закрытой навсегда. С большими сложностями и не сразу он устроился в школу, преподавать физику, где застрял намертво. Высокий, с крупным породистым носом, с красиво зачёсанной волнистой серебряной шевелюрой, он был неподражаем. Интеллигент с барскими замашками и манерами выпускника Оксфорда, любитель со вкусом одеться, выкурить дорогую сигарету через мундштук, посмаковать натуральный кофе с хорошим коньяком из собственной фарфоровой чашечки. Как же он раздражал остальных учителей! Его презрительно, но с опаской и потому за глаза, величали барином на вате. Полагаю, больше из неосознанной зависти. Леонид Борисович блестяще знал свой предмет в самых широких рамках, слыл сильным преподавателем, умницей во всех отношениях и редким эрудитом. Рядом с ним, настоящей элитой, псевдоинтеллигентные и недостаточно образованные учителя чувствовали себя погано, комплексовали. Масла в огонь подливали некоторые замечания Когана. Допустим, на возмущённую реплику "Почему бы вам не вести кружок, не заниматься дополнительно с отстающими?" он запросто мог ответить: "Зачем? Если они сами не хотят, для чего мне свои силы на дураков тратить?" Тем не менее, бывшие ученики, становясь студентами, через несколько лет непременно приходили говорить "спасибо" ранее не любимому ими физику. Некоторые утверждали, что до третьего курса жили на запасах, полученных от Когана. Вот такой человек, настоящая легенда районного масштаба, по сути, выступил в мою защиту. Таисия Николаевна Коркина жгла его ненавидящим взглядом. Я? О, я была благодарна и тронута до глубины души. Увы, его заступничество не помогло. Классное руководство в 4-м "Б" осталось за мной. Ради справедливости надо упомянуть, через пару-тройку лет я нисколько не жалела об этом. Но первоначально... Прочтя за ночь добытую у завуча общеобразовательную брошюру по работе с классом, на следующий день я рванулась к учителям начальной школы - собирать первичную информацию. Меня жалели, делились необходимыми сведениями. Картина вырисовывалась неприглядная. Собственно, первая учительница вела класс всего полгода, затем ушла в декрет. Третью и четвёртую четверти детишки получали халтурные замены. На второй учебный год они обзавелись новой первой учительницей. И опять довольно скоро её лишились. Ушла, как и предшественница, в декретный отпуск. Больше никто не захотел идти к бедняжкам. Отказывались наотрез, усматривая нечто мистическое в случайном совпадении, опасаясь непредвиденного декрета. Так малыши и перебивались заменами, чередующимися с ничем вообще не заполненными уроками. Результат, разумеется, получился плачевным. Крайне слабая подготовка, непробудная лень, инертность, почти полное отсутствие необходимых школьных навыков и организация коллектива на примитивном уровне. Я бы сказала, дворовая самоорганизация. Буквально, колония простейших организмов. Таким именно образом мне обрисовали 4-й "Б". Ничего удивительного, что первого сентября перед торжественной линейкой я шла знакомиться со своим будущим классом на подгибающихся ногах. Кто бы мог тогда прочитать мои мысли! Класс я благополучно нашла, представилась. И оторопела. На пухлых розовых мордашках читалось полное равнодушие. Ни малейшей заинтересованности ни в нашем совместном будущем, ни в попытке выяснить, какую училку им подсунули на сей раз. Лишь одна девочка пристально рассматривала меня сканирующими зелёными глазами. Закончив осмотр, хмыкнула пренебрежительно. Видимо, сделала нелестные для новой классной выводы. Собственно, только эта девочка и обратила на себя моё внимание сразу. Урок мира я провела, пребывая в состоянии натурального испуга перед маячившей ответственностью за жизнь, здоровье, воспитание и моральное самочувствие двадцати восьми маленьких человечков. В брошюре, позаимствованной у Катерины Григорьевны, было написано о любви к ученикам, как непременном условии правильной работы с классом. Надо начинать любить подопечных сразу, априори. Вот прямо с первого урока. Любить не получалось. Умиления от прелестных детских лиц не возникло. Доброжелательности и элементарной симпатии я в себе наскрести не могла. Страх перекрыл дорогу нормальным человеческим ощущениям. Больше того, вспомнить первый день до сих пор стыдно из-за кое-каких мелочей. По замыслу Борщевской учителя со своими классами должны были после уроков совершить первое совместное дело - прогулку по району ко всяким историческим местам в сочетании с непринуждённым общением. Я пошла забирать с урока физкультуры теперь уже своих детей, мечтая побыстрей слинять домой, и попала впросак. В спортивном зале два 4-х класса азартно играли в пионербол. Но которая из команд моя? Хоть убей, не могла вспомнить ни одного лица. А ведь знакомилась с ними на первом уроке, учебники раздавала. Об этом позоре я потом никогда никому не рассказывала. Тогда же стояла на пороге, смотрела на оживлённые, раскрасневшиеся мордашки, делала вид заинтересованности игрой и сгорала от стыда. Искала способ достойно выкрутиться, не обижая детей своей невнимательностью. Выручила единственно запомнившаяся с утра зеленоглазая девочка. Она раньше всех заметила меня, вскочила с низенькой скамеечки и громко крикнула на весь зал: - Вы зря пришли, Оксана Викторовна. Мы никуда не пойдём. Пришлось потратить энное количество времени на выяснение отношений. Ребята из 4-го "Б" подтянулись вплотную ко мне. Ученики 4-го "В" проявляли любопытство с приличного расстояния. Разумеется, они пошли со мной. Куда им деться? Я в ответ сделала уступку. Им не хотелось тащиться к дому Зои и Шуры Космодемьянских, их тянуло в парк. Если честно, в глубине души я с ними соглашалась. Можно подумать, они там никогда не были и не будут, хм. Жаль исключительно мягкий день обязаловкой портить. Что же, в парк? В парк мы и направились. Именно там началось наше настоящее знакомство, продолжающееся по сей день. Ребята оказались вовсе не такими, какими мне их описывали. Ленивые, да. Но очень добрые и отзывчивые. Лишь зеленоглазая девочка портила удовольствие от общения. Она зло и метко высмеивала некоторых одноклассников, неодобрительно комментировала внешность и поведение попадавшихся навстречу людей. Она даже несколько раз отпустила критические замечания в мой адрес. Сначала я переводила её бухтение в шутку, легкомысленно напоминая себе о выращивании любви к каждому ученику. Потом не сдержалась таки, высказалась более резко. - Оксана Викторовна, - потянул меня за рукав круглолицый мальчишечка с весёлыми глазами. Галактионов, кажется, - вспомнилось мне. - Ну, Оксана Викторовна, на секундочку. - Вовка, отстань от учительницы, подлиза несчастный, - скомандовала крепенькая красивая татарочка с чудным именем Венера. - Сама отстань, Венька, - огрызнулся предполагаемый Галактионов и, вновь обернувшись ко мне, проговорил тихо, - Оксана Викторовна, вы, пожалуйста, не делайте больше замечаний Красовской, а то у вас неприятности будут. - А кто из девочек Красовская? - подыгрывая Вовке, я понизила голос до шпионского шёпота. - Та, которую вы отругали. - А почему? - У неё мама в РОНО работает. Не в нашем, в другом каком-то. Всё равно. Юльку к нам от "ашек" в прошлом году перевели, в мае. Тогда ребят отбирали для 4-го "А" будущего. И у этой знатной учительницы... - У какой? - перебила я, не сдержавшись. - У этой, у Таисы Николавны... - Ты хотел сказать "знаменитой"? - снова перебила я. - Ага... У неё неприятности были с мамой Юльки. - И кто кого? - заинтересовалась я, мгновенно выстраивая логическую цепочку. - Не знаю, - Вовка моргнул, сморщил нос. - Но Юльку к нам перевели. - Спасибо, Вова, - мне пришлось скроить самую серьёзную мину, на какую была способна. - Ты настоящий друг! Галактионов, окрылённый похвалой, умчался догонять мальчишек. Те шныряли где-то далеко впереди, перепрыгивали через ручей, пугали белок, кидались в девочек сухим репейником. Мои мысли самым эгоистическим образом сконцентрировались на себе, любимой. Здрасьте, приехали! Ещё работать не начала, уже на серьёзный риф натолкнулась. Несмотря на куцый трёхлетний стаж, о работниках РОНО представление имела. Личные наблюдения, плюс обсуждения коллег. Ничего хорошего от тесного контакта с Красовской ждать в будущем не приходилось. Таисия, получается, с маменькой Юли пободаться успела. Непонятно, чья взяла. Наверное, почётная ничья, если в школе молнии не сверкали, начальственный гром не грохотал. А Юлю в другой класс перевести Таисия потребовала от греха подальше? Хоть присмотреться внимательней, что за ребёнок, с чем конкретно дело иметь придётся. Наблюдения, сделанные во время прогулки в парке, не радовали. У девочки просматривалась ярко выраженная и пока необоснованная тяга к лидерству. В принципе, в любой детской или подростково-молодёжной группе, от яслей до вуза, найдётся один, частенько и больше, желающий перманентно навязывать свою волю и мнение окружающим. Как правило, подобные претензии беспочвенны, но претворяются в жизнь с завидным упорством, любыми средствами, иногда вплоть до радикальных. Юля Красовская показалась мне классическим вариантом. Умишко средний, первой красавицей королевства назвать трудно, воспитание средней паршивости, талантами природа обделила. Зато манеры и привычки наследной принцессы. Пользуется положением матери. Интересно, а мать-то её знает о замашках дочери? Или дома Юля - сама скромность, само послушание? Случаются ведь и такие раскладки. Попробуй тогда докажи матери что-нибудь. Не получится - хоть из шкуры выпрыгни. Плавали уже, знаем. Людмила Петровна Борщевская оказалась права, навязав классным руководителям первого сентября прогулку с подопечными в неформальной обстановке. Расставались мы с детьми после блужданий в парке относительно довольные друг другом и с зародившейся взаимной симпатией. Не знаю, как ребята, а я получила истинное удовольствие. Дети этого возраста ещё чисты, во многом наивны, искренни и откровенны. К тому же обескураживающе непосредственны порой. Их пока не приучили к лжи, к лицемерию, к поискам выгоды. Они открыто любят, открыто не любят кого-то или что-то. И я никогда не любила притворяться. От того мне было легко и просто в первом плотном контакте с классом. Домой я ушла со светлыми надеждами. Праздник удался. Но то праздник. За ним наступили суровые будни. Вскоре выяснилось, что мой класс ни на что не пропрёшь. Сонное царство. Добиваясь самых незначительных подвижек, будь то дежурство по кабинету, участие в смотре строя или поездке в театр, я прела значительно больше других классных дам. Прыгала, кудахтала, проверяла, обзванивала, убеждала, уговаривала, сама делала за них часть дел, надеясь увлечь примером. Мы занимали первые места, нас хвалили, у меня скапливались почётные грамоты. Копились так же усталость и недоумение, проснутся ли когда-нибудь мои дети, заметит ли администрация моё неумение справиться с классом? Ладно, воспитательная работа. Хуже всего дела обстояли с так называемым учебным процессом. Учились мои дети из рук вон плохо. Причём, почти все, за исключением четырёх человек. По принципу "три пишем, два в уме". Преподаватель русского языка и литературы в четвёртых классах Наталья Геннадиевна Попова, высокая и излишне крупная молодая женщина, презрительно мне цедила сквозь зубы: - В твоём классе, Оксана, одни дебилы. С ними нельзя работать. - Все дебилами быть не могут, - ощетинивалась я. - Вообще, как можно так о детях говорить?! - О твоих можно. - Нет. Ты их просто не знаешь. Ты с ними только вторую четверть работаешь. - Хорошему учителю несколько дней достаточно для определения уровня учеников. - Хороший учитель никогда о детях плохо отзываться не будет. Хороший учитель умеет своим предметом заинтересовать. - Уж чья бы корова мычала, - недоброжелательно парировала Наталья Геннадиевна. Ну, да, я пока не блистала, как предметник. И опытом обладала в два раза меньшим, чем Попова. И что? Зато не конфликтовала с учениками. На меня не бегали жаловаться. О Поповой же мне приходилось много разного выслушивать. Рома Гордеев, самый спокойный мальчик в классе, делился горестно: - Чего она всех по рукам бьёт? - Как бьёт? - поражалась я. - Вот так. Ещё вот так. Серому во вторник журналом по голове треснула. С размаху. Нинке Петраковой указкой по пальцам вломила. Класс, подпрыгивая от возбуждения и размахивая руками, сыпал жалобы, подтверждающие слова Ромы. Одна Красовская помалкивала в стороне, кривила губки. На худеньком личике явственно читалась мысль, что с ней никто не посмеет обойтись подобным образом. Само собой, какой дурак неприятности специально наживать будет? С этой Красовской всегда надо держать ухо востро. Например, мне она на Попову не жалуется, а в компании ровесников всячески её поносит, сохраняя между тем с Натальей Геннадиевной отличные отношения. Потрясающее умение подзуживать одноклассников, оставаясь в стороне от баталий. Кстати, о баталиях. Буквально каждый раз я неслась к Поповой разбираться. В процессе выяснения обстоятельств очередного конфликта открывалось: по рукам не били, а шлёпали; журналом не треснули с размаху, а чуть дотронулись до макушки, поскольку скакал ребёнок на стуле, на замечания не реагировал; указка всего лишь прижала пальцы к парте, так как вместо обучения родному языку Петракова локоны на висках слюнила и на эти самые пальцы накручивала, из молодых да ранних; классный руководитель, выслушивающий жалобы учеников, права на это не имеет, дешёвую популярность зарабатывает в нарушение педагогической этики и в итоге плохо кончит. Претензий Наталья Геннадиевна не предъявляла лишь Красовской, наоборот, хвалила девочку. Знала бы она, кто восстанавливал против неё класс. Не знала, и знать не хотела. Наседала на меня с непробиваемым апломбом. Кому верить, классу или Поповой? Я становилась в тупик. Раскидывала умишком, выходило - детки сильно преувеличивают. Обращалась к сердцу - моментально оказывалась на стороне класса. Косвенные штрихи говорили против Натальи Геннадиевны. Например, её высказывания в адрес моих детей. Нормальный человек их себе не позволит. Или взять ту же Красовскую. Юля имела по русскому и литературе четвёрки, в то время как по другим предметам выше тройки подняться не могла, читала слабенько, запоминала ахово, домашние задания выполняла с грехом пополам. Бессовестное покровительство, шитое белыми нитками, не могло не возмущать всех причастных к конфликту. Показательным был и тот факт, что дети мои, на диво доброжелательные, от души ненавидели Попову. Они не любили и завуча Катерину Григорьевну. Очень не любили. Постоянно обижались на неё. Катерина Григорьевна завалила их двойками. Но при всей своей нелюбви к завучу, называли её Катеряшей. Без дополнительных гадостей. Попову же иначе, чем "попадья вонючая", меж собой не обозначали. Я пыталась воздействовать на класс. Убеждала, упрашивала. Они соглашались и... вели себя по-прежнему. Через некоторое время случайно обнаружила один примечательный факт. Гадкую кличку для Поповой изобрела Юля Красовская. Мерзкое прозвище, втихую, за руку не поймать, подзуживание класса, к которым прибавилось наушничанье по мелочам. Спросить с Красовской за её фокусы возможным не представлялось. Юля практически ничего не делала сама. У неё появилась свита прихлебателей в несколько человек. Вот их руками Юля и действовала. Класс побаивался Красовскую. Великолепное презрение к подавляющему большинству людей, чувство собственного неизмеримого превосходства, умение уничтожить достоинство любого ровесника она демонстрировала легко, естественно. В принципе, на моей памяти ни разу ничего умного не сказала, однако, глупости её, выданные в эфир с соответствующими интонациями, имели огромное воздействие. Прямо бороться с Юлей и её ядовитым влиянием у меня не получалось. Большая часть внутренней жизни класса скрыта от глаз учителя. Кроме того, существует она и вне школьных стен. Надо иметь безлимитный кредит доверия, чтобы тебя в эту жизнь посвящали. А кредит зарабатывается долго, трудами праведными. До меня долетали всего лишь отголоски. Я начала бестактно совать нос в дела детей, уподоблять свои уши локатору, допрашивать коллег. Увы, обладание точной информацией далеко не всегда гарантирует возможность вмешаться в подходящий момент. Поверхность тихого омута под кодовым названием 4-й "Б" я контролировала. Имела моральное право. Подводные течения даже проследить удавалось не всегда. Освободить класс от тайного диктата Красовской я мечтала лет пять, пока не появились в десятом классе новые ребята, пришедшие из других школ. И все пять лет у меня происходили стычки с Юлей. Первый серьёзный конфликт случился к концу четвёртого класса. Меня вызвала Борщевская и поставила в известность: - Оксана Викторовна, мы от Таисии Николаевны переводим к вам одного мальчика. Сашу Белова. - Белова? - удивлению моему не было предела. Прелестный мальчишка, отличник, умница. У Таисии крыша поехала, вероятно. - Да, Белова. - Зачем? - я недоумевала. Смотрела на Борщевскую с обидой. Без дополнительных учеников с классом едва справляюсь. На каждой планёрке получаю зуботычины. Так надо меня ещё и в конфликт с Коркиной втягивать? С ней сама Катерина Григорьевна воевать не берётся, опасается. Слишком уж высокие покровители у Таисии. - Затем, что мальчик в классе не прижился, - дипломатично ответила Людмила Петровна и подарила мне взгляд со значением. Нашла, кому намекать тонко. Я сроду намёков не понимала. В силу природной тупости, надо полагать. - Но почему ко мне? Почему не в 4-й "В"? - У вас класс спокойный, инертный. Саше легче будет. Он очень нервный мальчик. Только, Оксана Викторовна... - Борщевская замялась. - Вы должны уговорить его перейти в ваш класс. И родителей должны убедить. Они пока категорически против перевода. Как, я ещё Беловых убеждать должна? Таисия дров наломала и сразу с больной головы на здоровую переложить постаралась? С какой стати кто-то должен расхлёбывать ею сваренную кашу? - Не поняла, - обалдела я, начиная наполняться возмущением. Собственно, там и понимать, как выяснилось, было особо нечего. Саша Белов - поздний ребёнок пожилых интеллигентных родителей, выращенный и воспитанный так, как хотелось бы для всех детей. Природа наделила его умом, способностями, мягким нравом. Родители постарались обеспечить всем остальным. Знаниями в том числе. По ряду вопросов знания Саши превосходили базу Таисии. Заслуженный учитель, разработчица собственной новаторской программы, этого она ему простить не могла, гнобила ребёнка без праздников и выходных. Родители Саши не желали прощать Таисии грех её уязвлённого самолюбия, влезли в затяжную войну. Поскольку были они людьми не молодыми, опытными, о своих правах и обязанностях учителя представление имели достаточное, войну вполне могли выиграть. Для школы вообще и для Борщевской с Коркиной в частности последствия могли вылиться в натуральное бедствие. Долго рассказывать, как две недели подряд практически ежедневно мне пришлось челноком курсировать между школой и домом Беловых. Поверили мне, в конце концов, как говорится, авансом и при условии постоянного родительского контроля. После майских праздников на классном часе, втайне гордясь успехом там, где Борщевская и Таисия потерпели поражение, я поставила в известность своих детишек о прибавлении в семействе. Без деталей обрисовала ситуацию и просила помочь мне создать для Белова нормальную атмосферу. Заодно слегка пригрозила на будущее. Дескать, кому придёт в голову издеваться над мальчиком, тот сильно пожалеет. Угрозу мою легкомысленно пропустили мимо ушей, а вот просьба помочь подействовала, 4-й "Б" проникся сам к себе неподдельным уважением. Белова приняли хорошо. Впрочем, до конца учебного года оставалось немного, какой-то неполный месяц. Можно было спокойно почивать на лаврах. Не дала Красовская. По сложившемуся у неё обычаю исподтишка стала травить Сашу. Подключила своих прихлебателей, попробовала организовать класс на загонную охоту. Впервые дело у неё до конца не сладилось. Прихлебатели ещё кое-как подчинились. Остальные проигнорировали. Сашу это спасло мало. Ему одной Красовской за глаза хватило. Мальчик сорвался, перестал ходить в школу. Я опять челноком курсировала до квартиры Беловых и обратно, одновременно проводя следствие. Причина выявилась скоро - ювелирная работа Красовской. Не придумав ничего лучше, я вызвала Красовскую к себе после уроков. Для приватной беседы. - Ну? - стоя в дверях, с изрядной долей наглости вопросила Юля. - Не нукай, пожалуйста! - возмутилась я. - Надеюсь, не забыла, с кем и как надо себя вести?! - Не волнуйтесь, не забыла, - девочка скривила узкие губки. - Будь любезна, подойди ко мне, - я начала потихоньку заводиться. - Мне домой надо, - самоуверенно заявила маленькая нахалка. - Ты и пойдёшь домой. Чуть позже. Сначала мы поговорим. Красовская, всем видом демонстрируя высочайшее недовольство, прошла к учительскому столу и без приглашения плюхнулась за первую парту. Подпёрла худую щёчку рукой. Мол, я - само внимание, что дальше? - Вот что, Юля, - мне изо всех сил пришлось душить в себе нарастающее возмущение. - Давай для начала договоримся, кто здесь учитель, а кто ученик. - Давайте, - она безразлично повела плечиком, обтянутым коричневой форменной тканью. Скучающе уставилась в потолок. У меня появилось труднооборимое желание как следует рявкнуть на неё. Однако, это противоречило бы привитой в институте святой вере, что плохих детей не бывает, бывают плохие условия, калечащие детей. Потому справилась с раздражением. Лишь холода в голос добавила. Немного, самую малость. - Я не подчинённая твоей мамы. Усвой себе это накрепко. Да даже если бы и была... К тебе это не имеет никакого отношения. Ясно? Нет? Юля предпочла отмолчаться, по-прежнему внимательно изучая потолок. - Хочу тебя предупредить: про твои интриги я знаю. И кто виноват в травле Белова, мне отлично известно. Если ты не прекратишь над ним издеваться, тебе будет хуже. Наподдам - мало не покажется. - Ой, вы докажите сначала, - она наконец соизволила перевести взгляд на меня. Смотрела из-под полуопущенных век с видом полного превосходства. - Докажу, не сомневайся. Уже сейчас могу доказать, - я перед самым её носом похлопала по ладони стопкой мятых записочек. Любопытные такие записочки с ценными указаниями свите, как лучше доводить Сашу Белова. Красовская насупилась. Смотрела теперь враждебно. Ну да, прокололась, не додумалась улики уничтожить. Сама виновата. Хочешь быть лидером? Включай мозги хоть изредка. Не забывай контролировать дружков-приятелей. А то они, плохо воспитанные семьёй и школой, разный бумажный хлам до мусорного ведра доносить не привыкли. С великолепной небрежностью комкают рисуночки, записочки и незаметно на пол швыряют. Классной даме остаётся поднять, разгладить, прочесть, сделать выводы. Ах, да, меры принять. - А что вы мне сделаете, Оксана Викторовна? В дневник запишете? Мама не поверит. Знаете, как она об учителях отзывается? - Юля, несмотря на испуг, оставлять занятый рубеж не хотела. - Для начала вызову твою маму в школу. - Ей некогда, она не придёт. - Значит, сама схожу к вам домой. Всё равно у меня по плану обход семей и обследование условий. Кстати, объясню твоей маме популярно, что из её дочери произрастает. - Мне ничего не будет. - Посмотрим. Но если и впрямь ничего не будет, тогда на классном часе расскажу ребятам, что ты ябеда и стукачка. - Неправда! - возмутилась Юля необыкновенно искренно. Я почти ей поверила. - Правда. Сама неоднократно видела твои тайные доносы Катерине Григорьевне и Наталье Геннадиевне. Больше того, до слова слышала. Я не врала. Действительно, видела, слышала. Просто тогда не сочла возможным вмешаться. Больше от незнания, есть ли смысл встревать. Красовская побледнела. Ещё помнила случай, произошедший в сентябре. Тогда Нина Петракова пожаловалась мне на Рому Гордеева. Пожаловалась открыто, при всех. Я сделала попытку разобраться и неожиданно получила жёсткий отпор всего класса. К моему полному изумлению ребята, словно по команде, громко, слаженно проскандировали: "Доносчику первый кнут!" Потом они по очереди высказались на невольно заданную тему. С непримиримых позиций. Понятия не имею, кто их сориентировал. Я слушала их тогда и думала о том, скольким вещам мне предстоит учиться. У своих учеников в том числе. Красовская не могла не понимать, каково ей придётся, если училка расскажет о ней классу правду. Ну, Катерина Григорьевна - куда ни шло. А вот Наталью Геннадиевну ей точно не простят. - Так как, Юля, будешь на своём стоять? Или поумеришь пыл? Она предпочла второй вариант. Я вздохнула с облегчением. Поздравила себя с одной из тех мелких побед, при помощи которых куётся хороший, качественный детский коллектив. Рано праздновала, между прочим. Успех оказался временным. Юля в тот же день передала маме наш разговор в выгодном для неё контексте. Мадам Красовская, засучив для мордобоя рукава, решила лично разобраться с наглой учительницей. Уж кто-кто, а работники контролирующих органов наробраза знают родительские права и учительские обязанности, как "Отче наш". Буквально через сутки в разгар рабочего дня меня вызвали к директору. В кабинете директора кроме Людмилы Петровны присутствовали Катерина Григорьевна, председатель профкома Соболевская, секретарь парткома Хвостова и незнакомая дама начальственного вида. Сколько акул сплылось на одну тощую иваси! К чему бы это? А к тому, что неча над некоторыми детьми издеваться. Некоторые - они особенные, с привилегиями. Бой в директорском кабинете шёл два часа. Меня закидывали угрозами, бомбили требованиями и принуждали выкинуть белый флаг. Фигушки. Комсомольцы умирают, но не сдаются. Пришлось, размахивая принесёнными из кабинета пресловутыми записочками, как полковым знаменем, идти в психическую атаку. Нет, на лобовой таран. Зря что ли моё поколение воспитывали на подвигах Гастело, Матросова и Зои Космодемьянской? Мадам Красовская столь остервенелой обороны с кавалерийскими наскоками не ожидала, растерялась. Борщевская, вникнув в суть инцидента глубже, предпочла прекратить обстрел и засесть в окопах с маскировочной сетью. Только нового витка тяжбы с Беловыми ей и не хватало для полного счастья. Остальные, лишившись командиров, начали быстро сдавать позиции. Покривлю душой, если скажу, будто победа вызвала у меня чувство удовлетворения. Внутренний голос нашёптывал: главные бои впереди. Пока же мне пришлось потратить ещё полтора часа на беседу с Татьяной Алексеевной Красовской уже в своём кабинете. Выслушать театральные сетования на нехватку времени для воспитания ненаглядного чада, на скрытность и умение Юли обмануть доверчивое материнское сердце, просьбу порекомендовать кое-какие приёмы воспитания, заимствованные мной на кафедре психологии института усовершенствования учителей. Между нами был заключён пакт о ненападении, о совместном контроле над девочкой, о регулярной связи классного руководителя с матерью ученицы. Уф-ф-ф, проехали. В самом деле, с тех пор Юля никогда не пыталась бодаться с классным руководителем. Она выбрала тактику заискивания, от которого меня слегка подташнивало. Одноклассникам повезло меньше. С ними, в отличие от Оксаны Викторовны, можно было не церемониться. Главное, не позволить схватить себя за руку. Юля мастерски ушла в подполье и проводила свои диверсии в лучших традициях белорусских партизан. Белова, к счастью, она оставила в покое, побаивалась связываться. В итоге Саша довольно быстро освоился, с достаточным комфортом обосновался в классе, завёл хороших друзей. Через год все мы забыли, что раньше он учился с "ашками". Более того, он постепенно начинал верховодить. И даже был замечен, как организатор некоторых шалостей вроде средних размеров фейерверка на уроке ботаники или шпаргалок по математике, проецирующихся на доску при помощи самодельного проектора из спичечного коробка. Скучать не давал ни мне, ни классу, наивно предполагая возможность разбудить традиционно дремлющий коллектив. Я от его резвости страдала не шибко. Наоборот, втихаря наслаждалась. Скучно ведь работать с инертной массой. И тяжело. Беловские затеи всегда взбадривали. Они отличались остроумием, изяществом и некоторой научной базой. Если Катерина Григорьевна наседала на меня из-за проделок Саши, то отбрехаться ничего не стоило. Достаточно оказывалось шутливо заметить: - Мальчик проверяет на практике полученные от учителей знания. - Дома у себя пусть проверяет, - ворчала Катерина Григорьевна. - Мы с вами, Катерина Григорьевна, лет через двадцать гордиться будем. - Э? - на лице завуча проступало удивлённое недоверие. - Из Белова непременно получится какой-нибудь Менделеев, Попов или даже Королёв. - Так прям уж и Королёв! Всё-то вы фантазируете, Оксана Викторовна, - недовольно реагировала Катерина Григорьевна, но претензии к Белову, а заодно и ко мне, с повестки дня снимала. Хотелось, чтобы так же легко дело обстояло с Юлей Красовской. Да не всегда наши хотения осуществляются. Девочка физически не могла адекватно реагировать на раздражители. Ей всюду мерещились враги, соперники и соперницы, претендующие на её особое место под солнцем, и толпа рядовых недоброжелателей. Всех их следовало научить уму разуму, указать порядковый номер поближе к плинтусу. Я замучилась исправлять последствия её воспитательной работы. В классе Красовскую уже не побаивались, а конкретно боялись. Она научилась при помощи нескольких фраз замечательно сочно смешивать с грязью любое дело, любого человека. Умением своим пользовалась ежедневно и весьма активно, оттачивая мастерство и получая удовольствие от страданий, кои причиняла очередной мишени. В пятом классе у неё появилась главная на долгие годы цель. К нам пришла новая девочка, Аня Рагозина. Интереснейшая фигура, сумевшая оказать достойное сопротивление Красовской. Сначала я исходила недовольством. Почему новенькую ко мне? Почему не к Таисии, не к Свете Захаровой в 5 "В"? Тем более такую новенькую. Мама её во времена царя Гороха вместе с Борщевской работала пионервожатой, затем подвизалась учителем в одной из школ района. По мнению персон информированных, грамотная, решительно-жёсткая и конфликтная тётка. От такой следует держаться подальше. Вдруг её не устроило заведение, где училась дочь. Там, мол, бардак и анархия, знаний не дают, развращают детей бездельем, незаслуженными оценками. Пожалуй, для имевшегося в виду конкретного учреждения, районной притчи во языцех, характеристику верней не придумаешь. Истинно - бардак и анархия. Но остальные ведь как-то мирились, отводили туда детей, терпели положенные годы. Если каждый будет искать для своего детища место получше, тогда две трети школ закрывать надо, оставшейся трети придётся в четыре смены работать. Мне всегда не нравились люди с претензиями, с завышенными требованиями к миру. С ними обычно тяжело о чём-либо договариваться. Лучше вежливо избегать пересечений. В данном случае вывернуться не удалось. Для старинной знакомой Борщевская распахнула объятия, девочку приняла, определила ко мне в класс. Я ждала в будущем неприятностей. Неприятности, разумеется, последовали. Хм, совсем с другой стороны. Рагозину не хотел принимать класс. Почему? Я так до конца и не поняла. Девочка как девочка. Высокая, худенькая, чуть сутулая, со светлыми в едва заметную рыжинку косичками, с металлической корректирующей проволочкой на чрезмерно крупных верхних зубках. Училась она, к изумлению педколлектива, очень хорошо, просто прекрасно. Я лишний раз убедилась, что если человек хочет учиться, он и в бардаке сумеет получать знания. Обычно учительские дети и в самых лучших школах не блистали успеваемостью, поведением. В среде педагогов по этому поводу привычно вздыхали: - Сапожник всегда без сапог. Ну когда, когда собственным ребёнком заниматься? Аней, совершенно очевидно, добросовестно занимались. Всегда чистенькая, опрятная, готовая к труду и обороне, законопослушная не от затурканности матерью, а в силу редкого для одиннадцати лет понимания необходимости и важности законов, она ещё и необычной толерантностью отличалась. Золотой ребёнок. Учителям, ведущим в моём классе часы, она пришлась по душе. Регулярно домашние задания выполняет, помочь никогда не откажется, смотрит доверчиво и верит каждому слову. Один серьёзный недостаток всё же присутствовал. Рассеянность. Прямо-таки сказочная рассеянность, по Корнею Ивановичу. Забывала дома тетради, теряла карандаши, ручки, линейки, учебники. В контрольных работах допускала грубые, от невнимательности, ляпы. Могла прийти в школу в разных носках, вместо сменной обуви принести домашние вязаные тапочки. На уроках вдруг выключалась из реальности и потом долго не могла сосредоточиться. - Она когда-нибудь себя потеряет, - сокрушалась Катерина Григорьевна. - Вообще непонятно, как она сможет самостоятельно жить? - Она как раз сможет, - грустно противоречил Коган. - Рассеянность со временем пройдёт, а добрая душа останется. Между прочим, такая рассеянность - характерный признак гения. - Гений, придумаете тоже, - беспардонно встревала географичка Валечка Антонова. - Ваша Рагозина амёба натуральная. Её доводят, а она в раздевалке плачет потихоньку. Нет, чтобы сдачи дать. Валечка имела тайную склонность к ученикам агрессивным, с выраженными хулиганскими настроениями. Тихих и спокойных детей терпеть не могла, скрывая неприязнь сколько возможно. Я же терпеть не могла Валечку с её притворством, с её претензией на интеллигентность при хабальской натуре. -Помолчи, чучело, - небрежно отмахивался Коган, лишая меня возможности с плеча выдать Антоновой так любимую ею сдачу. - Ты бы лучше со своими гавриками разобралась. Распустила класс до предела. Смотреть противно. Валечка лезла в драку, грудью шла на Леонида Борисовича, защищая своих гавриков. Будто их можно обидеть. Кто рискнёт, трёх дней не протянет. Я тихо отползала, получив информацию. Значит, Рагозину исподтишка травят, она скрытно плачет, но матери не жалуется. Иначе бы её мамочка давно прискакала скандалить. Мне, кстати, Аня тоже ни полслова. Характер, однако. Конечно, она молчаливая девочка, несколько замкнутая, но всему предел есть. Не иначе её Юлька Красовская в жертвы выбрала, козлом отпущения назначила. Надо срочно дознание проводить. Хоть и без дознания понятна примерная схема. К чему Красовская может прицепиться? К рассеянности, к сутулой спине, к неподдающимся пока коррекции двум верхним передним зубам. Ещё к хорошим оценкам и примерному поведению. В последние годы добросовестная учёба среди отроков позорным явлением считалась. Для отличников слово специальное изобрели с оттенком крайней презрительности - ботаники. Аня Рагозина в классе проходит по категории "ботаник". Из-за чего Красовская могла невзлюбить Рагозину? Из-за оценок, предположим. Юле придётся сутками над учебниками просиживать, чтобы ответить урок, написать работу так же легко, как делает Аня. Рисует Анечка прелестно. Отличный повод для зависти. Ласковая девочка, добрая, отзывчивая - дополнительный грех в глазах Красовской. А скорее всего, наиболее сильным раздражителем стала независимость Рагозиной. Независимость буквально во всём: в поведении, в суждениях, в привычках. По моим наблюдениям, она с самого прихода в класс не прогнулась перед Красовской. Не понимала, что значит прогибаться и для чего оно нужно. Следовательно, не умела. Как с другой планеты ребёнок. О чём её матушка думает, воспитывая дочь таким образом? К жизни на грешной земле надо готовить, не к парению в облацех. Тем не менее, инопланетность Рагозиной нравилась мне более всего. Не хочет прогибаться? Молодец. Я бы тоже не хотела, обстоятельства иной раз заставляют. Так, и что же мне-то делать? Как хорошей девочке нормальные условия существования обеспечить? Опять с Юлей воевать? Теперь эту барышню уличить сложновато бывает. Кролик. Красовская обзывала Аню кроликом. Иногда бобром. Учебники из портфеля крала, ручки, карандаши, рассчитывая на забывчивость, на рассеянность своей жертвы. Выкидывала их в большой мусорный контейнер, стоящий позади школы. Родители Рагозиной почему-то не скандалили, покупали новые учебники, канцелярские принадлежности. Те снова пропадали. Мелочёвка, лёгкий разгон для эскалации военных действий против Ани. Со временем начались серьёзные происшествия. Вдруг пропал очень красивый и модный спортивный костюм. Аня бегала, искала, плакала, обвиняя себя в ротозействе. Страшно переживала, так как боялась огорчить маму с её не вполне здоровым сердцем. Я помогала в поисках. Ничего. Полное растворение в воздусях. Новый костюм Ане так и не купили. На физкультуру пришлось ходить в стареньких сатиновых трусах и футболке. Затем неизвестный вредитель с мясом вырвал у портфеля ручку, безжалостно растоптал пластиковый пенал. Здесь Красовская, а я не сомневалась в её вине, хватила лишку, перешла допустимую черту. Мои попытки легально установить виновника благополучно проваливались. Класс, краснея и опуская глаза, отмалчивался. Как же, как же, помним. Доносчику - первый кнут. Кроме того, наживать себе врага в лице Красовской дураков не находилось. Дать бы по мозгам поганке. Нельзя, не дашь. Не пойман - не вор. Безнаказанность стимулировала Юлю, подталкивала к генерации новых "плодотворных" идей. В один прекрасный день у Рагозиной порезали зимнюю куртку. Исполосовали бритвой. И всё зигзагам, зигзагами. Нянечка с первого этажа, тётя Гапа, разводила руками: рази за всем углядишь? Мама Ани наконец появилась в моём кабинете. - Поймите, - серьёзно и спокойно объясняла она, - мы с мужем не хотим скандала. Перед Людмилой Петровной неловко. Аню не хочется впутывать. - Как это? - не поняла я. - Устраивать разбирательства, значит, направить общее внимание на Аню, настраивать против неё и без того недоброжелательный класс. Ей и так нелегко. Мы специально не вмешивались. Она должна научиться справляться с трудностями. - Получается? - заинтересовалась я. - Обыкновенно - да. Видите ли, мы пытаемся решить довольно сложную задачу: создать условия, чтобы ребёнку было интересно учиться, не в тягость, а так сказать, в радость. За двойки, например, никогда не ругаем. Вообще её не ругаем. На равных обсуждаем проблемы. Ну и прочее. А сейчас все наши труды могут пойти насмарку. - Да я-то что могу сделать? Ирина Николаевна, поймите, у меня положение безвыходное. Ежеминутно контролировать класс при всём желании не получится, - стыдно было перед Рагозиной-старшей после её откровения. - Без веских доказательств предъявить обвинение именно Красовской, потянуть её к ответу не могу. Мама у неё - инспектор РОНО. Тут же примчится права качать. Ане только хуже будет. - Я понимаю. Сама два класса выпустила. Претензий к вам не имею. Собственно, прошу только. Хоть капельку притормозите Красовскую эту. Или уж, давайте, я сама с ней поговорю. А вы сделаете вид, что не в курсе происходящего. Ведь должен кто-то дать по носу этой королеве кривых зеркал. - Кому? - сравнение поразило меня. - Королеве кривых зеркал, Красовской вашей, - лукаво прищурилась Ирина Николаевна. - Вы читали в детстве сказку "Королевство кривых зеркал"? Помните, там всё было перевёрнуто, искажено? Вот и у Красовской все понятия перевёрнуты. Я слушала Рагозину-старшую с интересом. Надо же, как можно ошибиться в человеке. Особливо, когда судишь о нём с чужих слов да сплетен. Говорили, она - конфликтная тётка. С одной стороны, не очень заметно. С другой - немудрено её так воспринять. Уж больно нетрадиционно мыслит. А если, ко всему, умеет твёрдо отстаивать свою позицию, тогда туши свет и накрывайся медным тазом. Интересно бы с ней поработать, пообщаться на досуге, порасспросить о методах воспитания. Анечка - образец замечательный, весьма убедительный. И сравнение для Красовской Ирина Николаевна нашла точное, хлёсткое и необыкновенно ёмкое. В моём далёком детстве некоторые известные парки обзаводились комнатами смеха. Это были самые обыкновенные дощатые домики, увешанные изнутри кривыми зеркалами. В одном зеркале ты отражался неимоверно толстым, в другом видел себя чудовищно худым, в третьем зигзагообразным, четвёртое показывало раздутые по-хомячьи щёки и удлинившийся буратиний нос. Многие посетители искренне смеялись, разглядывая свои косоруко-кривомордые отражения. Я, правда, никогда не могла постичь, отчего столь убогое зрелище веселило людей. Моё эстетическое чувство страдало. Комнаты смеха вызывали жалостливое недоумение. Для чего необходима искажённая действительность? Для чего искусственно создавать уродство? Юля, по меткому замечанию Рагозиной-старшей, в некотором роде олицетворяла комнату смеха. Она создавала искривлённое пространство, в котором люди сами себя видели неказистыми, убогими. И ещё большими уродцами представлялись окружающим. Сколько обид, сколько страданий переносили невольно очутившиеся в поле воздействия Красовской. Какие безобразные комплексы зарождались в неокрепших, несформировавшихся душах. По сути, Юля намечала линии жизни, корректировала характеры, будущие судьбы. Почти все мы обретаем уважение к себе, самоутверждаемся через глаза, через мнение тех, с кем приходится постоянно общаться. С этой позиции Юля и впрямь выглядела королевой кривых зеркал. Не знаю, состоялся ли разговор Ирины Николаевны с Юлей. Полагаю, он имел место, поскольку серьёзных пакостей Красовская Ане больше не сочиняла. Покусывала, подпускала ядовитые шпильки, зло подсмеивалась. Короче, отравляла жизнь по мелочам. Аня, умничка, научилась шутливо парировать. Так они и существовали в состоянии холодной войны. Отдельные пограничные инциденты случались изредка. Помню, в седьмом классе произошли подряд несколько неприятных случаев, связанных с уроками Поповой. В те времена нас начали заставлять без меры использовать технические средства обучения, сокращённо ТСО. А какие ТСО государство могло предоставить школе? Проекторы для слайдов, фильмоскопы, проигрыватели. Главным средством считался телевизор. Их выделяли по несколько штук на школу. Причём тех моделей, которые не пользовались спросом потребителей из-за плохих характеристик. На Шаболовке и в Останкино специально разработали серию телеуроков по разным предметам. Наталья Геннадиевна считала себя шагающей в ногу со временем, телеуроками пользовалась часто. А что? Включил детям "ящик" и отдыхай, больше ничего делать не надо. Куча времени высвобождается. Наверное, поэтому почти весь мой класс писал "пота-мушто", путал букву "и" с буквой "й", читал в сильно замедленном темпе. Уж не представляю, к чему или кому мои детки испытывали отвращение сильнее, к обучению русскому языку и родной литературе посредством телевизора или к Наталье Геннадиевне. Одно ясно. Терпение их наконец лопнуло. Пришёл день возмездия. Некто изобретательней прочих умудрился на перемене незаметно вытащить из "ящика" пару важных деталей, без коих прибор оставался слеп и нем. Наталья Геннадиевна первоначально впала в растерянность, к уроку-то она не готовилась. Потом на смену растерянности пришёл необузданный гнев. Она поторопилась пригласить к себе в кабинет Катерину Григорьевну, Борщевскую, меня. Завуч с директором были относительно свободны, могли себе позволить оторваться от бумажек. Меня же с урока сдёрнули. Одно это обстоятельство вызывало глухое недовольство. Когда пропущенный материал давать, на каникулах? Не говорю уж про глупое разбирательство, затеянное Поповой. Виновником происшествия не классный руководитель являлся, но шишки получать непременно ему достанется. Поэтому я во время следствия больше молчала, внимательно слушая, наблюдая. Как и в любом классе, в моём имелось несколько мальчиков, не шибко друживших с учёбой, обожавших шум, гам, бессмысленные, возмущающие взрослых затеи. Обычно мои Славик Крылов, Шурик Ярославцев, Илюша Петренко сперва действовали, потом думать начинали. Пацаны шебутные, трудненькие, согласна. Однако, не злостные хулиганы всё же, с тонким расчётом делать гадости не способны были. Впрочем, кто, кроме меня, сей нюанс во внимание принимал? Им прежде всего и досталось. Спасибо Красовской. Во время следствия Юля повела себя интригующе. Опускала глаза, тяжко вздыхала, теребила бретельку фартука. Красиво и тонко сыграла этюд "я догадываюсь, кто виновен, но первой не скажу, нехорошо своих закладывать". Её усилия вознаградились сторицей. Директор вцепилась в Красовскую, как репей. И та под сильным, все видели, давлением была якобы вынуждена сознаться: - Видела, за несколько минут до звонка Крылов и Петренко из кабинета вышли, переглядывались хитренько. Но это же не значит, что они виноваты, правда? - Это уж мы сами решим, - процедила Борщевская, невольно подыгрывая Юле. - Не было нас там! - отчаянно крикнул Петренко. - Врёт Юлька! - Я?! - возмутилась Красовская. - Это ты нагло врёшь! - Ты сама в класс входила! - закричал и Крылов. - Я только журнал Татьяне Геннадиевне на стол положила и сразу вышла, - с достоинством пояснила девочка. - Ничего не сразу, - запальчиво встрял Ярославцев. - Я тоже кое-что видел. Ты сначала трепалась с Орловым из 8-го "А". Он тебе что-то на листочке рисовал. А потом ты с этим листочком в кабинет пошла и долго не выходила. - Это вчера было, не сегодня. Ты путаешь, - очень спокойно, очень уверенно заметила Юля. - А я своими глазами видела, как Крылов с Петренко почти перед самым звонком из класса вышли. И не я одна. Со мной Марина Боброва стояла. Ещё Коля Песков и Нина Петракова. Нин, скажи! Нинка, на глазах стремительно краснея и почти уткнувшись носом в парту, меленько закивала головой. Ах, Петракова, Петракова, ну разве можно так пресмыкаться, топить невинных людей ради сомнительных отношений с Красовской? Боброву с Песковым Юля в свидетели не призывала. Нагло врать они не умели. Или того хуже, случайно могли проколоться на мелочи. Собственно, и до свидетельства Петраковой я считала мальчиков непричастными к злодеянию в кабинете русского языка. У них ума, знаний и фантазии не хватит в телевизор лезть. В лучшем случае додумались бы вилку со шнура срезать. И то! При подсказке со стороны: вы, мол, телевизор попробуйте испортить. Вообще все их выходки были заимствованными. Старинные классические школьные развлекалочки: портфель чей-то в мусорное ведро сунуть; незаметно подложить кнопку на стул; приколоть учителю на спину идиотскую записку или шпаргалку; укрепить над дверью ведро с водой; гудеть на уроке, не разжимая губ и тому подобное. Изобрести нечто свежее, оригинальное им природных способностей не хватало. Нет, мальчики в данном случае ни причём. Здесь видна более умелая рука, проглядывает точно разработанный план. Недостающие детали от "ящика" вполне могут завтра обнаружиться на столе у Поповой. Никто их не крал, видите? Вы сами, Татьяна Геннадиевна, сплоховали. Начальству до моих рассуждений дела не было. Начальство - сами с усами. Слишком удобными объектами для обвинения выглядели Крылов с Петренко. Пацанам и досталось по самое "не балуйся". От Борщевской иного ждать не приходилось. Красовская могла праздновать. Обыкновенное дело, ничего удивительного. Оно, конечно, не пойман - не вор. Но ведь надо же кого-то наказать? В назидание, одним словом. Чтоб другим неповадно было. Меня иное удивляло. Во времена моего детства такой вот Красовской класс непременно бы устроил "тёмную", объявил длительный бойкот либо другое какое наказание придумал. Здесь же ничуть не бывало. Юля получила дополнительное преимущество. Её стали бояться сильней. Когда она затем устроила гонения на Ярославцева, её, пусть неохотно, но, увы, безотказно поддержали многие. В защиту Шурика вдруг выступила Аня Рагозина. По мнению Ани, Шурик - человек грубый, хулиганистый, двоечник неисправимый, тем не менее, неплохой, отзывчивый и в глубине души добрый. Так она и заявила на одном из классных часов. Заодно припомнила Красовской её подлое поведение в истории с телевизором. - Правильно, Анька! - неожиданно поддержала Рагозину моя любимица, татарочка Веня. - Красовская всегда сама виновата, а на других сваливает. Веня долго страдала от выходок Красовской. Чуть что - плакала. В шестом классе у Венеры произошёл внутренний переворот. Никаких больше слёз, обид. Появилось насмешливое презрение к Юле. Сколько ни старалась Красовская её зацепить, Веньке всё теперь было как с гуся вода. У девчонки шло становление командного характера. И замашки появились командирские. - Ой, на себя посмотри! - скривилась Юля, не привыкшая получать серьёзный отпор. - Будет нужно, посмотрю, тебя не спрошу, - огрызнулась Венера. После её слов поднялся изрядный шум. Крики, обвинения, напоминания о старых проступках. Мне тогда показалось, родилась достойная оппозиция для Красовской, та поутихнет немного. Когда кажется, креститься надо. Недели не прошло, а в классе новое ЧП стряслось. В девчоночьей раздевалке при спортзале кто-то испортил новый, только-только установленный светильник. Проделал это быстро, качественно. Под удар попала Рагозина. Обстоятельства для неё сложились крайне неудачно. Не вникая дотошно в мелкие детали, не хронометрируя действия Ани - не разобраться, есть ли её вина. Борщевская, трепетно относившаяся к материально-хозяйственной стороне жизни школы, лично примчалась в раздевалку и устроила Рагозиной такой скандал, что ой-ой-ой. На Аню никто никогда раньше не кричал, не предъявлял жутких, несправедливых обвинений, отказав при этом в возможности оправдаться. Аня пыталась доказать свою невиновность. Ей не верили. Девочка сорвалась. Рыдала взахлёб, до икоты, не в силах остановиться. Людмила Петровна светильниками, занавесками, кашпо дорожила сильней, чем психикой ребёнка. С плеча рубанула Ане: - Ты, милая, совсем распустилась. Нужно уметь держать себя в руках. А то развесила сопли на каждом углу. Виновата - умей отвечать за вину. После слов Борщевской с ребёнком творилось нечто невообразимое. Хорошо, урок последний. Алла Земскова и Венька приволокли упирающуюся, на глазах слабеющую от продолжающейся истерики Рагозину ко мне. Терпение моё лопнуло. Потратив весь вечер на успокоение Ани, на телефонные переговоры с Рагозиной-старшей, на хронометраж событий, для чего ползала в раздевалке и возле оной битый час, на следующий день после уроков задержала Красовскую. Едва она переступила порог моего кабинета, я заперла дверь на ключ. - Поговорим, Юля? - взгляд мой не предвещал Красовской ничего хорошего. - Поговорим. А о чём? - прикинулась та валенком. - О Рагозиной, о тебе, об испорченном вчера светильнике. - А я здесь с какого боку? Рагозина светильник испортила, с ней и надо разговаривать, - интонации Юли поражали искренним недоумением. Мало знакомый с Юлей человек запросто обмануться может. - Это ты Людмиле Петровне сказки рассказывай, меня не проведёшь. Я вчера с часами в руках всё проверила, посекундно. Не могла Рагозина светильник испортить. Да ей и незачем. А вот вы с Петраковой могли. - Это не мы. - Значит, сознаваться не думаешь? - Вы докажите сначала. - Я ничего не собираюсь доказывать. То, что мама Ани по твоей милости вечно должна немалые деньги тратить, пусть у тебя на совести остаётся. Если, конечно, она у тебя есть, совесть-то. Лично у меня в твоей абсолютной бессовестности даже сомнения не возникает. - Чего это вы меня оскорбляете? Права не имеете. - Оскорбляю?! - я в изумлении уставилась на неё, руками всплеснула. - Господь с тобой, детка! Не оскорбляю. Истинную правду говорю. Я, Юля, как киргизский акын, что вижу, о том и пою. - Вы права не имеете со мной так разговаривать! Я маме пожалуюсь. - Хоть сто порций. Думаю, твоей маме будет небезынтересно узнать о фортелях дочери. А на счёт прав... Ты вот права не имеешь людям гадости делать, травить их, жизнь им уродовать. Однако, всё время этим занимаешься. Тебе, значит, можно? У тебя право есть? - Я не понимаю, о чём вы говорите. - Очень хорошо понимаешь. Дурочкой-то не прикидывайся, не прокатит. Расчёт точный, наказать тебя без веских доказательств невозможно. Но есть и другая сторона вопроса, Юля. - Какая? - девочка насторожилась. Неужели упустила что-то? - Моральная. Ты получаешь удовольствие от страданий других людей. Так? - Да, - вдруг решилась на откровенность Красовская, с вызовом посмотрела на меня. - Мне нравится, когда другим плохо. Мне тогда хорошо. На секунду я опешила. Даже среди взрослых подлецов редкий экземпляр честно сознается в подобном. Но долго торжествовать Юле не пришлось. - Хм, нравится. Тогда приготовься к тому, что наступят времена, когда тебя будут обходить стороной, ненавидеть. Тебя уже сейчас никто, кроме родителей, не любит. - Любят. Со мной многие дружат. - Не любят, Юля, боятся. А это разные вещи. - Боятся, значит, уважают. - Где ты этих глупостей наслушалась? Нет, я понимаю, власть над людьми пьянит, как наркотик, и так же засасывает. Некоторое время можно получать удовольствие от страха перед тобой окружающих. Но, Юля, только некоторое время. Неизбежно настанет момент, когда ты осознаешь своё одиночество, когда захочется настоящей, бескорыстной дружбы, любви, уважения. - Мне ваша любовь без надобности. Уважение тоже. Пусть лучше меня боятся. Не понимала Юля моих слов. Не проникала в их глубинную суть. И впрямь, где тринадцатилетней отроковице понять? Я тоже хороша. О чём думала, затевая изначально бесплодный разговор? Надеялась, а вдруг... Хотелось предостеречь Юлю на будущее, попытаться оградить тех, кто рядом с ней, от вечных злобных выходок Красовской, от её пристрастия морально уничтожать оказавшихся в пределах досягаемости, подминать под себя. Думала, она примет на веру слова своего учителя. Куда там! Судя по всему, у неё веры никому не было, кроме Юли Красовской, любимой до предела. - Ну, тогда и не приходи ко мне потом плакаться, что никто тебя не любит, не жалеет, никому ты не нужна, - рассердилась я вконец.- Тебя по-хорошему предупреждают, от души. Ты слушать не хочешь. Считаешь себя самой умной. Так тому и быть. Иди, радость моя, навстречу полному одиночеству. Флаг в руки и барабан на шею. И учти: ты сейчас себе окончательно дорогу выбрала. Никто не заставлял, наоборот, отговаривали. Юля в ответ насмешливо фыркнула. Не тупой Оксане Викторовне постичь правду жизни. Учителям по статусу положено грузить детей вечным и высоким, пример подавать. Потому они прозябают в нищете, в неустроенности и без того самого уважения, о котором постоянно ученикам талдычат. Года полтора Красовская посматривала на меня с затаённым чувством полного превосходства, не замечая постепенного уменьшения свиты. Пространство вокруг неё, ранее заполненное ровесниками, делалось свободней. Казалось, Юлю это мало трогает. И я, честно признаться, начала испытывать неловкость и стыд за не сбывающийся никак прогноз, выданный мной когда-то с не меньшим, чем у Красовской, апломбом. Век живи - век учись и помрёшь-таки дураком. Наверное, рождает природа людей, не нуждающихся ни в дружеском участии, ни в любви. Я, в отличие от некоторых учениц, шла другим путём, многому обучаясь у своих детей. Прежде всего любви. Становилось смешно при воспоминании, как я пыталась ощутить в душе это чувство, едва приняв класс. Лишь капитально напрыгавшись вокруг детей, где-то вытирая слёзы и сопли, где-то наказывая, где-то помогая из последних сил, защищая и оберегая, получая зуботычины и выговоры, смогла взрастить в себе сначала привязанность к классу, затем и любовь. И получила сторицей. Не больше отданного, но и не меньше. Дети мои делились со мной обидами и достижениями, мечтами и сердечными болезнями, радостями и неудачами. Дня не проходило, чтобы кто-то не заявлялся после уроков в мой кабинет. - Оксана Викторовна, чайку попьём? Я сушки принёс. Только, давайте, дверь на ключ закроем, а то набегут всякие. - А всякие - это, Рома, кто? - Да там... - Гордеев мялся. - Стол к вам собирался, Джуз, Анька Рагозина, Венька. Куда же без Веньки? Без неё никак нельзя. Я шла запирать дверь, понимая, отроку надо выплеснуться. Желательно без свидетелей. Случались дни больших набегов школьной орды, когда после уроков сразу полкласса как минимум перелётной стаей тянулось ко мне на последний этаж. Криминальным путём изымались из столовой дополнительные стаканы, вскладчину покупалась выпечка в ближайшей булочной, для чего отряжался гонец. Орда шумела, хохотала по уважительным причинам и без оных, жаловалась на учителей и родителей, делилась мнениями, новостями, открытиями. Всё чаще среди галдящей орды я замечала Красовскую, сначала презрительно фыркающую по малейшему поводу, потом, с течением времени, добреющую, смягчающуюся на глазах. Хотелось бы мне искренне обманываться на её счёт. Не получалось. Смотрела немного со стороны, с расстояния, потому отчётливо видела - мимикрия в чистом виде. Юля старалась приспособиться, притворялась весёлой, доброй, втиралась в доверие к ребятам. Причины? Я ошибочно полагала, она ищет новые пути и возможности для восстановления своей, изрядно ослабевшей власти над классом. Реальная ситуация оказалась проще и банальней. Пришла ей пора влюбиться. Объект Юля выбрала, с моей точки зрения, достойный, но ой какой сложный. По большому счёту, бесперспективный. В журнальном списке объект сей именовался Столяровым Сергеем Николаевичем. В классе имел смешную кликуху "Стол", но отчего-то гордился ею. Прежде Юля его нещадно дразнила. "Эй, столяр по мелу, ты бы лицо умыл" - хмыкала пренебрежительно ему в перепачканную весёлую физиономию. Лет до двенадцати Серёжа имел забавную манеру во всех доступных кабинетах красть мел и с упоением пожирать его в тихих уголках. Из-за этой милой его привычки у меня перманентно случались мелкие конфликты с педколлективом и нянечками. Врач, к которому пришлось обратиться за консультацией, просветил: - Бывает. Не так уж и редко встречается. У вашего ученика острый дефицит кальция в организме. Пусть кушает, сколько в него влезет. Ничего страшного. Тогда я стала регулярно покупать в ближайшем "Детском мире" мел пожирнее, помягче. Тихонько подкармливала Столярова. Конфликты прекратились. Тем более, Серёжу любили. Только несчастный мел портил отношения. Теперь волки ходили сытыми, овцы оставались целыми. Сплошная идиллия. С двенадцати Серёжиных лет ситуация изменилась. Его родители неожиданно для сына развелись. Гром с совершенно ясного, ни одного облачка, неба. До того весёлый, обаятельный, распахнутый всему миру, ко всему миру ласковый мальчишка, любимец буквально каждого человека в школе, обозлился. Поскольку понятие о золотой середине у него отсутствовало изначально, то, соответственно, и обозлился он опять же на весь мир. Стал дёрганым, ни во что не верящим, ехидным до тошноты. От дарёного мела отказывался наотрез из принципиальной вредности. Обожал, когда перед ним плясали, упрашивали его, уламывали. Очень много о себе возомнил. К сожалению, почва для раздутого самомнения какая никакая у него была. Учился прилично, читал много, соображал отменно, внешностью обладал эффектной и, ко всему, прекрасно играл на фортепиано. Подбирал на слух мгновенно и безошибочно любое произведение. Второй концерт Чайковского? Да пожалуйста. "Стену" Пинк Флойда? Да легко. Короче, душа любой компании, будущий крушитель девичьих сердец. Безобразно равнодушный к противоположному полу. До поры, до времени, разумеется. Ведь в жизни столько всего интересного, всяческие романы с девушками ещё успеются, после как-нибудь, после... Юля страдала. Вначале тяга к Столярову была, без сомнения, лёгкой, радостной. В порядке эмоционального настроя девочки пятнадцати лет. Тем паче, Серёжка особого предпочтения никому не выказывал. Красовская, разлетевшись в лучших чувствах, встретила холодное недоумение. Столяров предпочёл обходить Юлю стороной. Себе дороже с ней связываться. Нарвёшься, неровён час, на пакость какую-нибудь. Может, поэтому увлечение Юли начало медленно, но верно перерастать в своеобразную болезнь, в тупую одержимость. Как на грех, Красовская страдала не меньшей самовлюблённостью, чем Столяров. Обладая заурядными внешними данными, всё же считала себя привлекательней многих. Единственную, достойную себя соперницу среди ровесниц зрила лишь в Веньке. Во-первых, Веня вырастала настоящей красавицей. Во-вторых, ненаглядный Серёженька много общался с ней. Тепло и ласково. Он по-человечески, по-братски любил Венеру, доверял, не ждал с её стороны нападения, обиды. Тогда как с Красовской бывал насторожен, сух, зол и едок. Несчастная Венька, ни сном, ни духом не ведавшая о ненависти, клокочущей в груди Красовской, продолжала беззаботно дружить с Серёжкой. Ничего удивительного. Они жили в одном подъезде, на одном этаже, в соседних коммуналках. Ходили в одни ясли, в одну группу детского сада, попали в один класс, во дворе болтались в одной компании. Близкие, в общем-то, люди. По многим позициям близкие. А Красовская им кто? Ревнивая претендентка на сердце Столярова. Веня значения не придавала мелким интригам. Попытки Юли травить жестокую разлучницу, издеваться, как о каменную стену, разбивались об искреннее безразличие Венеры. Впрочем, она в долгу не оставалась, не любила долгов. Подбоченившись, громко высказывалась в адрес назойливой Красовской. И тут же о ней забывала. Получалась боевая ничья. В десятом классе расстановка сил окончательно поменялась. Ушло в училища, в техникумы около трети класса. Появились новые мальчики и девочки. Частично свои, из бывшего 9-го "В", частично совсем незнакомые, из других школ. "Построить" всех новеньких у Красовской не получилось. Власть уплывала из рук. Даже верная Петракова вильнула в сторону, демонстрировала самостоятельность. Ходили слухи, будто Нина Петракова стала фотомоделью. Не просто моделью, а почти "топ". Несмотря на изменившиеся манеры и поведение Нины, несмотря на стильные костюмы, в которых она теперь щеголяла, Красовская слухам не верила. Правду сказать, и я не верила тоже. Многие девочки в классе могли похвастаться гренадёрским ростом, приходили на уроки с укладками и начёсами, в модных шмотках, с вечерним макияжем на полудетских личиках. Мало ли что Петракова рассказывает? Она с пелёнок плела о себе разные небылицы. Но на сей раз, к полному удивлению всей школы, Нина не сочиняла. В один прекрасный день в классе материализовались и пошли гулять по рукам два толстых глянцевых немецких журнала. С обложки одного из них на мир смотрело непонятным способом преображённое лицо Петраковой, в повседневной жизни обыденное, с длинным ртом, с узкими глазами. В другом журнале имелась целая подборка Петраковских фото. Нина под зонтиком, Нина на велосипеде, Нина у плиты, в ванной, подле камина, по дороге в университет. Красотка, рекламирующая товары. Ах, до чего хороша она была на этих фото! Красовская, пролистав журналы, увяла совсем. Мне даже жалко её стало, такое падение духа в ней наблюдалось. Неосторожно выданное мной в эфир пророчество начало сбываться. Юля осталась одна. Без возможности выплеснуть наружу бурлящую в душе ненависть к Веньке, обсудить с понимающим человеком как прошёл, повернулся, посмотрел Столяров, что он сказал, и что мог при том подумать. Без тиражирования в массах критических замечаний, злобных комментариев, хлёстких прозвищ. На целое полугодие Юля затаилась. Видимо, привыкала к новым действующим лицам, оценивала сложившуюся расстановку сил. После зимних каникул началось! Петракова с удивлением узнала от девчонок из параллельного класса, что, оказывается, ради престижных съёмок спит со всеми причастными к данным съёмкам людьми. Очистить репутацию было тем паче сложно, что о моделях и без запущенной в оборот сплетни в разных слоях общества рассказывали всякие гадости. Неделю подряд по вечерам Нина плакала у меня в кабинете, пытаясь растолковать хотя бы Оксане Викторовне абсурдность слухов. Коля Антонов, обаятельнейшая шпань, отучился в классе один месяц, после чего аборигены напрочь забыли, откуда он к нам явился, приставали к нему со словами "Коль, помнишь, в пятом классе...", настолько за месяц Антонов стал своим. Так вот, Николаша обнаружил себя в рядах злостных наркоманов, от которых соседняя школа, английская "спец", постаралась избавиться. Белоснежные моднючие кроссовки, купленные им на деньги, заработанные после уроков тяжёлым трудом у отца в мини-пекарне, в школе, не без чьей-то помощи, считались краденными. Я возмущение Николеньки находила вполне естественным. Вовка Галактионов остолбенел, услышав, что находится под следствием. Якобы он, вместе с покинувшими нас после девятого класса Ярославцевым и Крыловым, залез в подвал, арендуемый небольшой фирмой, и вынес оттуда целых три! компьютера. Заодно прихватил молоток, штангенциркуль и разводной ключ. Да, и пару напильников. Слух о Вовкиных подвигах разошёлся широко и оказался столь устойчивым, что инспектор ИДН нашего отделения милиции, опытная и умная Карасёва заявилась в школу по мою душу. Ей требовалось выяснить подробности. Как так она ничего не знает?! Слава богу, разобрались. Рагозина - тупица и дура на самом деле. Её мама заплатила немалые деньги директору и классной за хорошие оценки для получения медали. Неизвестно только, смогут ли Аньку, тупицу и дуру, вытянуть на золотую медаль. Ну, да хоть серебряную, а получит. Такие деньжищи заплачены, мама дорогая! Вам и не снилось. Анькина маман с учеников непомерные взятки стала тянуть, вот откуда материальные возможности. Кто не верит, может сходить в школу, где Рагозина-старшая учительствует, поговорить с её учениками. Венька совсем офигела. Сделала от Столярова уже два аборта. Теперь может остаться бездетной на веки вечные. Непременно они расстанутся с Серёжкой. После третьего аборта - совершенно точно. Он, кстати, не за горами. Венька у нас татарка, а они вечно детей со страшной силой плодят, не хуже тараканов. Слухи шипели, клубились, ядовитыми парами окутывая мой класс. На переменах в учительской коллеги безжалостно атаковали меня: - А правда... - Верно ли... Не выдержав, и Борщевская опустилась до банального выяснения отношений. Катерина Григорьевна на планёрках устраивала показательные порки с рефреном: - Не надо устанавливать в классе демократию. Посмотрите, до чего она доводит. Десятый "Б" похож на выгребную яму. Коган при одной из нечастых встреч взял меня под руку, отвёл в тихий уголок. - Оксана Викторовна, что у Вас в классе происходит? На той неделе прокатился слух, будто пару лет назад я заснул в кресле, и недовольные ученики выбросили меня из окна прямо в этом кресле. Ветер из 10-го "Б" дует. Действительно, в лаборантской комнате при кабинете физики стояло древнее пыльное кресло. Легендарное во всех отношениях. И действительно Коган любил иногда вздремнуть в нём. Об этой его любви знали даже первоклашки. Сплетня выглядела частично правдоподобно. - Леонид Борисович, ну хоть вы-то, умный человек, не придавайте значения глупостям. - Обычно я пропускаю глупости мимо ушей. Но в данном случае не могу. Мне ведь срывают урок за уроком. Лезут с вопросами, не сломал ли я себе тогда чего? И если не сломал, то как мне удалось упасть в кресле с четвёртого этажа, не разбив ни себя, ни кресло? Креслом тоже, кстати, активно интересуются. Я теперь держу лаборантскую закрытой. Неудобно, знаете ли. Особливо, когда по плану практические работы, - Коган хмуро оглядывал рекреацию. На лбу у него валиками вспухли крупные складки. - Леонид Борисович, ну что я могу сделать? Сами знаете, на чужой роток не накинешь платок. Вы лучше поддержите сплетню. - То есть как? - озадачился Коган. Автоматически достал из внутреннего кармана пиджака портсигар, из портсигара - сигарету. Автоматически разминал сигарету под мундштук. Хотя обычно курил только в канцелярии либо у себя в кабинете. - Очень просто. Признайте вслух: да, было, заснул, да, выкинули, да, не разбился, вообще ни одной царапины, способности у меня исключительные, редко кому дано. Объясните любопытным поганцам вот так пару раз, они скоро станут смотреть на вас с восхищённо открытыми ртами. Пусть сплетня превратится в легенду и на вас работает. Складки высокого смуглого лба разгладились. Когановская седина, до того момента давившая мертвенной белизной, заиграла серебром. Леонид Борисович, спохватившись, спрятал сигарету и чуть улыбнулся краешком губ. - А вы знаете, идея интересная. Нетривиально вы мыслите, Оксана Викторовна. Почему вы историей увлеклись, не физикой? Из вас мог отменный физик получиться. Я покраснела. Похвала Когана дорогого стоила. Редкий человек её удостаивался. - Но всё-таки, мой вам совет, - Коган отеческим жестом заправил мне за ухо выбившуюся из причёски прядку волос. - Оксана Викторовна, голубчик, непременно найдите источник заразы, купируйте его. Иначе он уничтожит то замечательное, чего вы добились со своим классом. Кроме прочего, далеко не всякую сплетню можно с блеском использовать в своих нуждах. Дети ваши, а это главное, получают сейчас мощный негативный пример, у многих из них вера в добрые начала пошатнётся. - Я попробую, - меня хватило на стыдливый полушёпот. Перспектива, очерченная физиком, напугала. Коган ещё раз благосклонно улыбнулся, сделал неопределённый жест рукой и царственно удалился. Мне оставалось предаться глубоким размышлениям. Легко пообещать, но как выполнить? Комната смеха после длительного перерыва открыла двери для посетителей, кривые зеркала заработали, исправно искажая действительность. Сомнений не было. С доказательствами выходило гораздо сложней. Нет их, доказательств-то. Можно провести грандиозное следствие по каждому отдельному случаю, проследить цепочку передачи слухов, опрашивая по очереди учеников. Однако... Кто-то реально не вспомнит, где и от кого подхватил сплетню, кто-то не захочет стучать на товарища. Плюс время, силы. Где их взять? Забросить прямые обязанности невозможно. От них меня никто не освобождал. Заново провести беседу с Красовской легче лёгкого. Получишь в ответ неоспоримое "а вы докажите сначала". Ещё и маму свою припашет, которая сделала успешную карьеру, стала зам. зав. РОНО и метит в завы. Разгорится скандал, виновным останется стрелочник, то бишь я, а дело не сделается. Неделю мозги мои парились над непосильной задачей. Судьба сжалилась, пошла навстречу. - Оксана Викторовна! Скорей! - Стася Иванова, из новеньких, тихая и скромная девочка, смотрела на меня огромными перепуганными глазами. - Там Веня Красовскую бьёт! Я дежурила по этажу. Вокруг шумела ребятня, радуясь большой, очень большой, аж двадцатиминутной перемене. Влетит, конечно, за бегство с дежурства. Ладно, оправдаемся как-нибудь. - Где? - На первом этаже, то есть в подвале, под лестницей, - Стася заметно нервничала. - Да бегите же. - За Красовскую переживаешь? - удивлялась я на бегу, одновременно заботясь о тонких каблуках единственных рабочих туфель. Других на смену пока не было, да и быть при моей зарплате не могло. Кроме переживаний за туфли ещё успевала поражаться душевной организации Ивановой. - Почему за Красовскую? - Стася лихо скакала по ступенькам, притормаживая на площадках, чтобы подождать меня. - Красовская - человек плохой, прямо-таки отвратительный. Я за Венечку переживаю. Сами знаете, Юля потом всем нажалуется, в милицию заявление отнесёт. Свидетелей сколько угодно. - Что, Веня её так сильно избила? - всполошилась я уже по-настоящему, прибавила ходу. - Не знаю. Когда Веня драться полезла, я сразу за вами побежала. Вы же её знаете... - Угу, - Веню я и впрямь хорошо знала, впрочем, как и Красовскую. Первая, если уж начинала дело, то доводила его до конца, идя напролом вроде танка. Вторая наверняка усиленно подзуживала, намереваясь из несдержанности врагини извлечь для себя максимум пользы. - Из-за чего ссора случилась? - мне нужно было остановиться, перевести дыхание. Стася, чуткая девочка, тормознула. Сдула со лба непослушную пушистую прядку. Покраснела словно маков цвет. - До Вени слухи дошли... Ну, наверное, знаете... про эти... - Про аборты? - пришлось уточнить, наплевав на непоказное смущение девочки. - Ага... - И? Дальше что? - Веня сразу подумала на Красовскую, больше ведь некому. Пошла эту, как её... разборку устраивать. - Понятно. Бежим дальше. Стася радостно помчалась вниз. Несколько месяцев назад Венька по моей просьбе взяла над ней шефство. Шефство переросло в хорошую дружбу. И теперь Иванова, благодарная от всего своего сердца, ходила за Веней, как телок на верёвочке, удивительно быстро и крепко привязавшись к своей громогласной опекунше. Хвала школьным богам, опасения Ивановой оказались напрасными. Алла Земскова и Оля Каретникова сумели удержать, оттащить Веньку подальше. Под лестницей бушевала всего лишь вульгарная рыночная перебранка. - Убью козлиху! Пустите! - Давай, давай. Тебя посадят. Уж я постараюсь. - Стерва! Овца лагерная! - Сама такая. Подстилка столяровская.