Ночь. Ты стоишь на балконе и смотришь, как горят прожекторы железнодорожной станции, и кажется, что там, в их свете, тебя ждет что-то очень важное и нужное. Этот яркий, блестящий свет зовет с собой.
Сесть в поезд и поехать, вот так вот ночью, заглядывая в темное окно (в котором отражается твое лицо, а глаза кажутся очень усталыми), слушая бормотание колес и едва успевая касаться взглядом пролетающих мимо городов, поселков, деревень.
Знаешь точно: там, куда ты уедешь, уже не будет ничего, напоминающего о прошлом.
Будет что-то иное, неизведанное, непознанное, не пройденное. Ты вообще не хочешь знать, что там будет. Тебе нужна только дорога.
Эта дорога, которая приведет тебя... приведет тебя к самой себе, к той, от которой ты так хочешь сбежать, от которой тебе так хочется спрятаться, к той, которую ты ненавидишь за слабость. Пока ты в дороге - ты в себе. Остановишься хоть ненадолго и появится что-то, что привлечет твое внимание и разобьет это хрупкое, такое прозрачное, словно ажурное, согласие тебя с тобой.
Прожекторы разрывают пелену поседевшей ночи, укутанной дымом горящих торфяников и невыносимой духотой аномальной жары. А ты мечтаешь, что какая-нибудь неведомая сила подхватит тебя так нежно и бережно и отнесет прямо в этот свет, в эти прохладные отблески, струящиеся по дороге... по твоей дороге.
Аромат горьковатого дагестанского коньяка из открытой фляжки теряется на фоне грузного, прожженного воздуха, обволакивающего тело. Он, этот воздух, не дает дышать, не дает шевелиться, своими сухими тяжелыми лапами обнимает за шею, а потом бесцеремонно давит куда-то в район солнечного сплетения, туда, где болит, когда теряешь связь с миром, со своим миром.
И тогда хочется, чтобы внутри было жарко, так же жарко и невыносимо, как снаружи. Коньяк обжигает, оставляя такое странное, терпкое послевкусие, которое не хочется ни вытравить,ни зажевать чем-то другим. Вместе с горячими спиртными каплями словно скатываешься куда-то вниз, растворяешься в собственной крови каким-то нетрезвым, буйным чувством перемены, неожиданной, но какой-то неизменно родной и близкой. Чувствуешь свою силу и одновременно понимаешь, что она не слушается тебя. Это ты - для нее, а не она - для тебя. Тебе с ней никогда не справиться.
Стоишь на балконе, смотришь туда, где вот-вот должна показаться твоя дорога. Единственная, верная, с которой уже не свернешь. Ты уже почти видишь ее в отсвете беспощадных к темноте огромных ламп, видишь на ней себя: идущую, верящую, знающую, спокойную... И губы твои начинают бесшумно складывать фразу, которую ты в своей жизни слышала уже несколько раз перед тем, как решалась и сворачивала с выбранного когда-то, казалось, единственного пути, начинала все сначала, с нуля, абсолютного нуля... Фразу, сейчас обращенную вовсе не к тебе, а к тому, кто изо дня в день незримо стоял за твоим правым плечом, оберегал тебя, сумасшедшую, и выносил на крыльях из пропасти, куда ты срывалась по неосторожности, глупости, наивности,безрассудной смелости.
И ты знаешь: он слышит тебя. И ты шепчешь так, будто боишься спугнуть... Может, его? А может эту самую дорогу? Этот новый по-настоящему верный путь?
Не знаешь, но как будто боишься...и шепчешь ему...шепчешь, едва шевеля губами: