Кузьма Роман Олегович : другие произведения.

Сатанинский Грааль

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман "Сатанинский Грааль" продолжает сюжетную линию "Заклинания Тьмы". Бывшему студенту-историку Энё Негьеши удалось, казалось бы, невозможное - он поверг Князя Тьмы и изменил прошлое, что позволило ему воссоединиться с его возлюбленной, Кларой. Однако новая реальность оказалась ужасной - молодая пара пребывает на самом дне будапештского общества 90-х; Энё - жалкий мелкий преступник,успевший побывать на излечении в психиатрической лечебнице; он почти уверен, что всё случившееся с ним ранее - обычный бред.Клара же - заурядная проститутка. Чтобы победить свою злую судьбу, им предстоит вновь вступить в схватку с сверхъестественными силами...
  Роман Кузьма
  Сатанинский Грааль
  1
   Солнце, эта пламенная колесница Фаэтона, казалось, застряло в зените. Кто знает, возможно, у одной из лошадей отвалилась подкова или починка потребовалась упряжи или самой повозке? Пока обожествляемый греками возница неспешно приступил к ремонту, угрожавшему стать бесконечным, жаркое тепло беспощадно обжигало робкие весенние ростки, пытающиеся пробиться сквозь трещины в асфальте и зазоры между бетонными плитами. Играя с тенями, отбрасываемыми мрачными строениями эпохи 'гуляш-социализма', солнечные лучи стремились проникнуть повсюду, даже в, казалось бы, недостойные этого тёмные, пахнущие мочой уголки подъездов.
   Энё Негьеши, дымя сигаретой, с праздным любопытством разглядывал фантастические узоры, сплетаемые солнечными лучами. Неверно и причудливо преломляясь сквозь давно не мытое, покрытое толстым слоем пыли окно, они проливались желтоватым потоком на лестничный пролёт одной из кишпештских многоэтажек.
   'Такова, наверное, и моя судьба, сплетаемая Норнами, - подумал Энё. - Старухи ткут её из звонких, наэлектризованных частиц Небесного Света, но, столкнувшись с грязью, те путаются и разбегаются, превращаясь в итоге во Мрак. Интересно, что бы сказал об этом Гесиод?'
   Знание классической литературы уже давно стало мёртвым грузом, так как ни быт его, ни круг общения не имели ничего общего с платоновской философией. 'Наверное, это потому, что я повзрослел и перестал верить в платоническую любовь, а шелест, издаваемый книжными страницами, отступил перед хрустом купюр', - суммировал он. Энё горько улыбнулся и вздохнул.
   Выйдя из задумчивого забытья, он посмотрел вниз, во двор. Там, всего в полутора десятках метров, о чём-то спорили двое мальчишек. Одного из них, Андраша Каллоша, Энё хорошо знал. Любимчик самого Жолтана Эркеля, этот паренёк смог подавить сопротивление большинства сверстников в округе - и, фактически, стал тенью 'авторитета' в подростковом кругу.
   Второй, худой, почти тощий подросток с нездорового цвета землистой кожей, носил имя Августин. Августин был профессорским сынком, соседи и одноклассники его откровенно недолюбливали, одарив прозвищем 'Октава'. Последнее объяснялось его же глупым замечанием о том, что у древних римлян такое имя очень почиталось, а величайшего римского императора звали Октавианом Августом.
   Сейчас Октава, оправдываясь перед обнаглевшим Андрашем за какой-то мнимый проступок, постепенно продвигался к тому, чтобы окончательно рассердить своего собеседника. Когда Андраш выйдет из себя, Октаве останется только покорно признать, что он неправ - и приступить к выплате дани, сперва почти символической, а потом всё более ощутимой для карманов его родителей.
   'Такова судьба Рима - он тоже платил дань Аттиле, цинично именовавшему себя его полководцем и защитником', - Энё нашёл данную параллель с историей Тёмных веков вполне очевидной, ведь, в память об Аттиле и гуннах, Венгрия до сих пор именовала себя 'Хунгарией'.
   Злорадная улыбка заиграла на его красивом лице. Стряхнув пепел в стоявшую на подоконнике пустую консервную банку, Энё с чувством затянулся. Когда мимо прошёл жилец с верхнего этажа, он постарался не заметить чужака - пацанов Жолтана, опознавая их каким-то шестым чувством, здесь откровенно побаивались. Кривая усмешка Энё стала ещё шире; стало ясно: сердито топочущий вниз по ступеням мужчина в засалившемся бежевом плаще сделает выводы и не скажет ни слова и Андрашу.
   Значит, дельце выгорит - и Андраш беспрепятственно вкрутит 'кран' в Октаву, а Жолтан и его 'партнёры' - в профессора и его кафедру. Со временем. Взрослеют дети, растут и их проблемы.
   Для этого Энё, собственно, здесь и находился - чтобы отпугивать потенциальных защитников жертвы. Нужно сказать, что немногие пытались сопротивляться воле Эркеля, насаждаемой его подчинёнными железной рукой. Кишпешт был покорен своему королю, чьим скипетром стал инкрустированный золотом австрийский 'глок'. К тому же взяточничество, процветавшее в университетах, учитывая наставшие голодные времена, вызывало всеобщую зависть и озлобление.
   Энё снова затянулся и посмотрел, как обладатель поношенного бежевого плаща, выглянув наружу, постоял у дверей подъезда, колеблясь - и направился по своим делам, даже не замечая, что Октаву буквально раздевают среди бела дня. Он бы поступил точно так же, даже если бы этот умник приходился ему родным сыном - так высоко держался авторитет Эркеля в этом районе столицы. Стоило отозваться о нём с недостаточным пиететом, неосторожно обронить даже двусмысленную фразу - и суровое наказание становилось лишь вопросом времени.
   Очень короткого времени. Суровое, даже жестокое наказание.
   - Кишпешт - наш, - пробормотал Энё себе под нос и раздавил окурок в жестянке. Вздохнув, он проследовал во двор - ещё следовало сказать своё весомое слово в споре, исход которого определит, быть может, отношения его участников на всю оставшуюся жизнь.
   Дверь подъезда, громыхнув, захлопнулась за ним. Энё на мгновение прищурился от яркого солнечного света, а потом, словно случайно заметив Андраша, поприветствовал того.
   - Ха! Привет! - Энё приблизился к мальчишке и крепко пожал ему руку. - Даже не знал, что ты тут живёшь...
   Энё умолк, подозрительно скосив взгляд на Октаву. Тот, перепугано глядя на взрослого снизу вверх, сразу же понял, что имеет дело не с каким-то слизнем. Гардероб Энё состоял из начищенных до блеска кожаных туфель, новеньких чёрных джинсов, тёмной рубашки с тонкими белыми полосками на воротнике - и куртки из великолепной чёрной кожи, считавшейся главным отличительным признаком настоящего kemeny, 'крутого парня'.
   - А это кто? - Тон, максимально презрительный и гневный, поверг Октаву в полное замешательство.
   - Да, - Андраш неопределённо махнул рукой. - Октава. Он меня учительнице школьной сдал. Сказал, что я с урока сбежал.
   - Стукач? - возмущению Энё не было предела. Выпучив глаза, он приблизился к Октаве и угрожающе навис над совершенно парализованным от страха мальчиком. - Да ты знаешь, что с такими вообще делают?
   Андраш подошёл и стал между ними, делая вид, что защищает одноклассника.
   - Вот как раз объясняю, но он вообще идиот какой-то...
   - Типа, честный? Компартия? - Энё рассмеялся. - Слушай... Октава, да?
   - Октава, в общем, - отозвался тот сквозь слёзы.
   - Если ты честный, то ты не должен сдавать друзей, - будто объясняя прописную истину, Энё придал своему лицу нравоучительное и даже слегка доброжелательное выражение.
   - Да не друг он мне...
   - Значит, враг? - Энё такой ответ привёл в ярость. Сделав шаг вперёд, он развёл руки в стороны резким жестом, а потом сжал их в кулаки.
   - Враг, да? Так знаешь, что с врагами делают? Нет, я конечно, тебя не трону, ты же малолетка, но я постою рядом и буду других стукачей отгонять, пока Андраш из тебя всё дерьмо не выбьет. Пока ты тут без зубов не останешься и не начнёшь кровью на асфальт харкать.
   Андраш тут же выступил у него из-за спины и сильно толкнул Октаву, отчего тот едва не упал.
   - Вот видишь, что значит пацана врагом назвать? Так... постой, Андраш, я вижу, что он действительно чего-то не понимает - кто их только воспитывает сейчас... Постой, я тебе говорю! - Энё заслонил Октаву грудью, дав тому возможность почувствовать, что всё справедливо - и неписаные законы улицы могут даже работать в его пользу. Потом он обернулся к Октаве и сурово посмотрел в его карие, наполненные страхом, глаза.
   - Ну, понимаешь теперь, что значит врага себе завести? Что значит предателем стать?
   - Я ему всю рожу разукрашу, - Андраш смачно сплюнул на асфальт.
   - Не лезь! Он, вроде, умный, может, и на словах поймёт. Кто знает, вдруг он станет кем-то, полезным людям - учёным или ещё там кем...
   - Мой папа - профессор... - выдавил Октава ломающимся голосом.
   - Вот видишь. Ну, если умный и не хочешь мозги потерять, то нормально извинишься. Не кровью, но деньгами - папа вроде не из бедных, правда?
   - П-правда, - проблеял Октава.
   - Ну и ладно. Всё, я вас оставляю, дальше сами договоритесь. Андраш, - Энё строго посмотрел на пацана, и, заметив, что Октава не видит выражения его лица, чуть улыбнулся краешками губ. - Узнаю, что ты его без причины бьёшь - голову оторву.
   Закурив на ходу, Энё пошёл к Силарду. Свою долю с дани, взымаемой со школьников, он уже получил. То, что удастся сегодня вытрясти из Октавы, станет исключительно добычей Андраша - а ему пора. Организм, зависимый от выжимок из маковой соломки, требовал очередной дозы, деньги на которую сейчас уютно пристроились в левом кармане джинсов. Энё улыбнулся яркому апрельскому солнцу и зашагал быстрее, чувствуя, как пот начинает собираться у подмышек, пропитывая рубашку.
   Он мысленно выругался - Клара опять рассердится, ведь она не любит стирать. Чёрт, она вообще ничего не любит делать! Вечно смотрит телевизор или лежит в кровати, впав в наркотический транс, и курит.
   Мир, в котором жил Энё, населяли персонажи столь отвратительные, что порой ему хотелось оказаться где-то далеко, в другой стране, где у него есть волшебная сила, с помощью которой можно разрешить любые проблемы.
   Детская, наивная мечта, достойная пятилетнего мальчишки.
   Энё почти ничего не помнил о времени, когда на этой почве у него случился первый срыв. Клара, если ей, конечно, можно доверять в таких обстоятельствах, уверяла, будто он бился головой о стену и рвал на себе волосы, крича, что убил Люцифера. Потом его забрала 'скорая' и началось лечение - он каждый раз вздрагивал, вспоминая часы, проведённые под воздействием препаратов, призванных излечить исстрадавшуюся душу.
   И всё же воспоминания, несмотря ни на что, остались - копьё Христа, пронзившее грудь Люцифера, его демоническое тело, летящее, кувыркаясь, навстречу водам Дуная... Он помнил всё. Но уже не верил в это.
   Кое-какие из этих воспоминаний, даже если они и не соответствовали истине, казались Энё приятными. В том, другом мире он не зависел ни от наркотиков, ни от Жолтана - превратившись в ужасного зверя, он даже убил своего криминального босса. Энё не рассказал этого психиатру, но тот сам описал ему симптомы подобных галлюцинаций: обычные мечты, живущие в подсознании каждого из нас, но удерживаемые там рассудком, личностью - тем, что именуется 'Я'. Энё вздохнул. В том мире он имел чувство собственного достоинства. Он не мирился с тем, что его девушка - подстилка. И он не сшибал, на пару с Андрашем, мелочь с малолеток. Он обладал хоть какой-то гордостью.
   Энё ускорил шаг. Если он сейчас не уколется, это повторится снова. Его опять заберут в дурдом и будут пичкать разной дрянью. Воистину, гордость нужно заколоть стальной иглой и утопить в нескольких кубических сантиметрах доброго коктейля, варить который умеет только Силард.
   И тут с ним что-то случилось. В первый миг Энё ещё осознавал, что просто сошёл с ума, но секунду спустя всё было по-другому. В глазах потемнело, а потом, когда солнечный свет снова стал ярким, мир вокруг безнадёжно изменился.
   Те воспоминания опять воскресли. Он помнил все события предыдущих лет: как колесил по свету, собирая необходимые ингредиенты для заклинания, которое все бесы и демоны, населяющие преисподнюю, полагали попросту неисполнимым. Добившись этой цели, он, не дрогнув даже перед Дьяволом, изменил течение времени, создал поток, в котором они с Кларой воссоединились. Одновременно он помнил и то, как жил всё это время в Кишпеште с Кларой, как они постепенно опускались на самое дно общества.
   Конечно, вторая правда, хоть и неприятная, всё же стала его каждодневной действительностью, в то время как первая - безумным бредом.
   Он больше не мог выдержать этого и остановился. Отчаяние овладело им, и, закусив рукав так, что почувствовался вкус крашеной кожи, Энё с тихим рыданием опустился на корточки. Он хотел! Он мечтал - и одновременно понимал, что такое невозможно. Но... всё-таки человек имеет право на мечту.
   Тут же, наполненная жгучей силой, в голову ему пришла мысль: за свою мечту нужно бороться. Бороться так, как это под стать лишь титанам. Если магия, колдовство и демоны действительно существуют, он их обязательно найдёт. Особенно демонов - те всегда являются сами.
   Рассмеявшись сквозь слёзы, Энё выпрямился одним движением и, будто ничего не произошло, продолжил свой путь.
  2
   С самого раннего детства Казмер Сзабо хотел найти клад. Его воображение будоражили мысли о сокровищах, описанных Р. Л. Стивенсоном, одну из книг которого - ту самую, что посвящена пиратам - он прочёл от корки до корки, несмотря на крайнюю нелюбовь к знаниям и учёбе. С тех пор прошли десятилетия, однако алчный огонь в душе Казмера так и не погас. Эта не вполне осознанная тяга, хранимое в тайне от окружающих и даже от самого себя желание стать корсаром и разбогатеть, конечно, в большой степени объяснялось тем, что он так до конца и не повзрослел - его воспитание, начиная с тринадцати лет, было предоставлено улице. Даже женившись на такой же, как он, простой девушке и обзаведясь двумя очаровательными детьми, он порой позволял себе помечтать о драгоценных камнях и о горах золота, укрытых в незапамятные времена в глубоких тайниках.
   Такая душевная незрелость, а также неспособность Казмера обеспечить семье достойный уровень жизни, конечно, только усиливались духом времени, ведь в девяностые, пропитанные духом махинаций и криминала, люди нередко преступали закон, чтобы разбогатеть. Впрочем, эти потаённые мечты, уже вполне оформившиеся в различные приёмы получения легальной и полулегальной прибыли, с переменным успехом приносившие ему средства к существованию, так и остались бы мечтами, если бы однажды не произошло событие, коренным образом повлиявшее на отношение господина Сзабо, мелкого предпринимателя, к жизни.
   Дело было как раз после Пасхи, когда они всей семьёй выбрались на ярмарку. Казмер уже потратил определённую сумму на пиво; столько же поглотили аттракционы и детские леденцы. Он начал присматривать какой-нибудь маленький, но симпатичный подарок и для супруги - и вдруг ощутил, как она сильно сжала его локоть.
   Обернувшись в направлении, указанном Гизеллой, он едва не выругался. Там виднелся красно-золотой шатёр, в котором, судя по вывеске, находилась великая прорицательница мадам Ильдико. Господин Сзабо явственно ощутил исходящую оттуда угрозу своему кошельку. Прежде чем он успел сформулировать достаточно веские аргументы contra, из его груди вырвался вздох разочарования. Это сделало все дальнейшие споры бессмысленными, так как Гизелла, почувствовав, что её муж просто упрямится и ищет повод увильнуть от встречи со сверхъестественным, силком потащила его в логово мадам.
   Подобно всем обывателям, супруги Сзабо отличались любовью к разного рода суевериям, однако Казмер, будучи мужчиной, наличие у себя подобной черты характера всячески отрицал. Тем не менее, поспорив исключительно для виду, он с затаённым удовлетворением ступил внутрь, в наполненную загадочными тенями обитель потустороннего.
   Казмер надменно улыбнулся и, потерев свой второй подбородок, гладко выбритый по случаю воскресенья, смело взглянул в глаза старой, как он полагал, мошеннице.
   Мадам Ильдико смогла его удивить. По виду она едва разменяла четвёртый десяток, и лишь лёгкая паутинка морщинок у глаз свидетельствовала о том, что подлинный её возраст значительно больше.
   Прорицательница носила яркое, цветастое платье, оставлявшее обнажёнными руки. Тёмные, явно крашеные, волосы сплетались в причудливый узел, удерживаемый старинной бронзовой заколкой. Кожа мадам Ильдико, такая же бледная, как и у четы Сзабо, выдавала в ней горожанку. Прямой нос, высокий лоб и - подумать только! - голубые глаза на вполне заурядном лице указывали на то, что их обладательница является, скорее, словачкой, нежели цыганкой.
   Казмер, недолюбливавший и втайне побаивавшийся цыган, насмешливо фыркнул - предки 'мадам' не имели ничего общего с окутанным мрачными легендами племенем, пришедшим в незапамятные времена в Европу с Востока - то ли из Египта, то ли из далёкой Индии. Впрочем, Индия всегда славилась своими сокровищами, особенно драгоценными камнями. Приободрившись, он решил воспользоваться приятной прохладой шатра, по крайней мере, на то недолгое время, необходимое, чтобы развенчать миф о всеведении великой прорицательницы.
   - Гизелла, я не знаю, зачем мы сюда пришли. Ведь мадам Ильдико - я, конечно, не хочу никого обидеть - даже не цыганка. Вероятно, я уже слишком взрослый для подобных розыгрышей...
   Говоря так, Казмер пренебрежительно скривился, как делал всегда, когда торговался на базаре. Возможно, он даже разрешит этой Ильдико погадать ему или его жене - впрочем, за чисто символическую сумму. Посмеявшись вдоволь, он уйдёт победителем, настоящим героем, особенно в глазах своего старшего, Виктора, который рос весь в него.
   Ответом ему стало молчание. Казмер обернулся - и обнаружил, что жена вместе с детьми уже покинула шатёр.
   - Казмер, а кто вам сказал, что я цыганка? - Голос мадам Ильдико - холодный и удивительно чувственный одновременно - источал высокомерие, принудившее посетителя почувствовать себя неотёсанной деревенщиной.
   - Я... Что... Откуда вы знаете моё имя? - возмутился он. Уже произнося эти слова, Казмер начал мысленно ругать Гизеллу. Конечно, та уже побывала здесь накануне и обо всё договорилась. Свойственная ему недюжинная проницательность - результат долгих лет работы на рынке - недвусмысленно подсказывала - он и впрямь стал жертвой злой шутки, за которую жена жестоко поплатится, как только они придут домой.
   - Ваше имя поведала мне ваша жена, - мягко улыбнулась мадам Ильдико. - Нет, отнюдь не высшие сферы, как вы бы ожидали от меня услышать. Присаживайтесь, пожалуйста.
   Тело подчинилось машинально. Казмер грузно сел на стоявший тут же стул с прямой спинкой. Мадам Ильдико, с чьих уст не сходила загадочная улыбка, заняла позицию с противоположной стороны небольшого, покрытого тканью с вышитыми изображениями необычных существ и магических символов, столика.
   Пластиковый, как подозревал Казмер, столик показался знакомым, такие можно увидеть в любом кафе-шантане. Он и сам однажды перепродал небольшую партию этого товара. Любопытство и наглость торговца возобладали над сдержанностью, и Казмер приподнял ткань, чтобы осмотреть стол. Действительно, белый пластик.
   - Вы что-то ищете? - спросила Ильдико с едва скрываемым раздражением. - Это обычный столик, оставьте его в покое.
   - Конечно, мадам. Можно, я закурю?
   - Когда выйдете наружу. Казмер, - голос прорицательницы вновь стал проникновенным, - ваша жена приходила ко мне вчера и просила составить гороскопы для неё и членов её семьи.
   Казмер сглотнул. Можно только предполагать, во что обошёлся этот визит Гизеллы семейному бюджету. По своему опыту он знал, что обращаться в полицию в таких случаях бесполезно - у Ильдико и ей подобных там всё схвачено.
   - Вы можете не верить в судьбу, но она предначертана свыше, и никому из нас её не изменить. Когда вы родились...
   - Докажите! - негромко сказал Казмер. Он видел её насквозь, эту Ильдико. Аферистка и её сообщники, они как-то 'подцепили' его несчастную легковерную жену - и сейчас взялись за него, стремясь обобрать до нитки.
   - Мы не в суде, господин Сзабо, и я не обязана вам ничего доказывать. Могу лишь сказать, что в девятилетнем возрасте, когда вы даже не подозревали о существовании Гизеллы, равно как и она - о вашем, вы тайком выкурили свою первую сигарету. Вы купили её у одного из одноклассников и уединились в одной из подворотен у школы. Потом вам сделалось дурно. Всю дорогу до дома вас тошнило, и во время ужина...
   - Как вам это удаётся? - потрясённый Казмер почувствовал, что краснеет. И вновь неземная улыбка тронула уста мадам Ильдико.
   - Я трачу на вас время, за которое вы не заплатили, господин Сзабо. И раскрывать вам секреты мастерства, которые далеко превосходят ваши способности к пониманию, не собираюсь.
   Слова эти, словно оплеуха, взбесили Казмера. Он уже собирался встать, когда взгляд его упёрся в глаза мадам. В этот момент он почувствовал, что силы оставляют его - и медленно опустился на стул. Парализованный страхом, он сидел, как кролик перед удавом, слушая биение собственного сердца и жадно внимая каждому слову, изрекаемому ведьмой.
   - Да, ты правильно меня назвал в своих мыслях, Казмер. Я - ведьма, та, что ведает. А теперь слушай главное: тебе предстоит обрести сокровище, равного которому ты не можешь себе и представить.
   Острые когти страха, впившегося, казалось, в самую душу Казмера, на миг ослабили свою мёртвую хватку. Он почувствовал облегчение, даже робкую надежду разбогатеть... или обрести силу.
   - Могущество, которое дарует это... сокровище, столь чудовищно, что способно уничтожить слабую душу. В незапамятные времена предмет этот, называть который в месте, где нас могут услышать посторонние, я опасаюсь, сокрыли от глаз людских, дабы с его помощью более не творились дела, величие которых соперничает с их невыразимой, гнусной жестокостью.
   - ... И я буду обладать... он станет моим? - Казмер, чей голос всё-таки дрогнул, едва скрывал торжествующую ухмылку.
   Мадам Ильдико звонко рассмеялась.
   - Я слышу голос человека, желающего обладать петлёй, накинутой на его шею! Ладно, Казмер, Гизелла заплатила мне и попросила предупредить об опасности, которая угрожает твоей жизни.
   - И какова эта опасность? - Казмер, уже ощущавший себя магом, почти равным Ильдико, вновь полностью владел собой.
   - Тебе этот предмет не принесёт ни желаемого величия, ни силы, ни богатства. Если ты попытаешься оставить его себе, тебя постигнет участь по-настоящему жуткая и омерзительная. - Ильдико сделала паузу и пристально посмотрела в глаза собеседнику. Казмер почувствовал, будто с него сдирают кожу живьём - столь могучей была воля прорицательницы. Казалось, Ильдико читает его, как раскрытую книгу, переворачивая страничку за страничкой своими тонкими, холодными пальцами.
   Когда мадам заговорила снова, в её голосе слышалась горькая насмешка.
   - Понимаю... Ты всё-таки не веришь мне до конца. Знаешь, я даже почти хочу, чтобы ты мне не поверил, но я дала клятву, а это многое значит в нашем деле... И знай: единственный способ для тебя сохранить рассудок и жизнь - это самому отдать сокровище, когда за ним придут.
   - Но что это за сокровище? - спросил Казмер; он чувствовал себя обманутым.
   - Ты поймёшь сразу же, как только увидишь.
   Он встал, повинуясь жесту мадам Ильдико, и направился к выходу. Уже находясь на пороге, он не выдержал и обернулся.
   - Но как я узнаю, что сокровище хотят отнять?..
   На сей раз смех, в котором ощущался пронизывающий до костей холод полярных широт, поверг Казмера в полное замешательство.
   - О, ты всё поймёшь задолго до того, как тебе позволят с ним расстаться!
  3
   Беспокойство, сперва лишь чуть ощутимое, крепло день ото дня. Что бы Энё ни делал, он постоянно ощущал какую-то смутную тревогу, словно незримая тень легла на всё его существование. По возможности, он пытался скрывать своё волнение от Клары, справедливо опасаясь, что вновь может оказаться в учреждении определённого типа.
   При мысли о Кларе на душе у Энё неизменно становилось легче. Они жили вместе уже около двух лет, почти с тех самых пор, как познакомились. Страсть, поначалу ослепившая его, вскоре привела к первому уколу морфия, который будто открыл для историка-первокурсника двери в новый, неведомый доселе мир наслаждений. Нечасто студент приходил в себя, порой с некоторым изумлением взирая на происходящее как бы со стороны. Ситуации, в которых ему то и дело приходилось обнаруживать собственную персону, становились всё более неординарными и даже откровенно криминальными.
   Как и следовало ожидать, подобный образ жизни достаточно быстро привёл к отчислению из университета за неуспеваемость. Энё было всё равно: к тому времени он проводил большую часть времени в объятиях Морфея и своей возлюбленной, не слишком уверенно проводя между ними разграничительную линию. В конце концов, ему пришлось уйти из дома, благо тётка Клары предоставила ей на время свою квартиру. В любых других обстоятельствах их ожидала свадьба и супружеская жизнь - но не в их случае.
   Клара зарабатывала на жизнь проституцией и зависела во всём, в первую очередь материально, от сутенёра - Жолтана. Энё, в значительной степени утративший нормальные представления о морали, отчаянно нуждался в деньгах. Он относительно спокойно принял новые для него правила игры - и стал одним из подручных Золотого Пистолета, исполняя разного рода поручения, как правило, противозаконные.
   Тем не менее, разительный контраст между прежней жизнью и жизнью теперешней сделал реакцию отторжения, как выразился впоследствии психиатр, неизбежной. Она приняла категоричную, решительную и вместе с тем необычную форму - Энё всерьёз полагал, что прибыл из параллельного потока времени, который ему удалось изменить самым героическим образом - поразив насмерть не кого-нибудь, а Люцифера собственной персоной. Судя по его горячечным объяснениям, сколь многословным, столь и невразумительным, оружием Энё послужил заржавленный римский пилум - якобы легендарное Копьё Христа.
   Врач, рассматривавший его дело параллельно с делом о грабеже, в результате которого Энё и оказался в тюрьме - и лишь оттуда перекочевал в больницу, - настаивал на том, что пилум символизирует подавленное, но всё ещё достаточно крепкое мужское начало Энё, и в то же время связывал этот образ с иглой и наркотической зависимостью.
   Дьявола Энё ненавидел почти открыто, и звался тот, несомненно, Эркелем. Пациент, постепенно пришедший в себя от шока, в который его повергла сперва тюрьма и царящие в ней нравы, а затем - психиатрическая лечебница, с энтузиазмом ухватился за предложенную ему спасительную ниточку. Конечно же, он просто повредился умом от длительного воздействия наркотиков, сдобренного пагубным влиянием Эркеля. Конечно, Жолтан Эркель - Дьявол во плоти.
   Уладив все необходимые формальности, Энё Негьеши покинул стены лечебницы с соответствующей справкой в кармане. Суд, учтя все обстоятельства, вынес ему условный приговор. На какое-то время его ложные воспоминания об оборотнях и лепреконах, как и память о жизни до знакомства с морфием, отступили. Затем они начали понемногу тускнеть, превращаясь не более чем в тему для разговоров и досужих сплетен. И вот сейчас, спустя месяцы, Энё вновь почувствовал тяжёлый стук в дверь собственного подсознания. Это напомнил о себе тот, другой Энё, казалось бы, навсегда и надёжно запертый в далёком тёмном чулане.
   Он остро осознавал необходимость скрывать болезнь от Клары, иначе дело может зайти далеко. На прошлой неделе Энё еле вывернулся - гнев Жолтана, причины которого тот даже не потрудился объяснить, едва не стоил ему жизни. Клара, досконально изучившая своего возлюбленного, могла раскусить его с минуты на минуту. В последние дни Энё неоднократно ловил на себе подозрительный взгляд девушки; интуиция подсказывала ей: Энё что-то скрывает.
   Тем не менее, выдерживая непрестанную душевную борьбу, он успешно утаил самый её факт. Энё не поддавался наплыву воспоминаний, которым не место в мозгу нормального человека. Только усугубившаяся бледность, вследствие которой лицо его приобрело характерный полупрозрачный вид, да сосредоточенный, ушедший в себя взор, указывали на невероятное психическое напряжение, пожиравшее все его силы без остатка.
   И всё же однажды он утратил самоконтроль. Это не могло не случиться, рано или поздно.
   Что произошло на самом деле, он узнал лишь несколько часов спустя, когда Кларе удалось привести его в чувство. Воспоминания Энё ограничивались лишь тем мгновением, когда он утром, едва проснувшись, прошёл на кухню. Поприветствовав Клару, Энё с любопытством заглянул в кастрюлю, надеясь обнаружить там вчерашние спагетти - и неожиданно отпрянул, потрясённый увиденным.
   Должно быть, выражение крайнего ужаса, легко читаемое на его лице, передалось Кларе - девушка испуганно вскрикнула. Впрочем, если бы сожительница могла видеть открывшееся в тот миг взору Энё, её рассудок, наверняка, помутился бы окончательно и бесповоротно. Фантастическое видение лишило его сознания на долгие часы, в течение которых покинувшая тело смятенная душа пребывала в краях, недоступных простым смертным.
   Воспоминания, за исключением одного, не отличались чёткостью. Всего лишь мгновение видел он лицо женщины, облачённой в средневековый наряд. Гальванизирующий взгляд её чёрных глаз обладал способностью излучать энергию, идущую, казалось, из самых глубин Ада. Единственная фраза, произнесённая тоном, настолько властным, что менее стойкие люди, услышав сей голос, неминуемо опустились бы на колени, навеки отпечаталась в памяти Энё:
   - Выпей драконьего огня!
   Когда он пришёл в себя, то находился в постели, у которой хлопотала Клара.
   - Что с тобой, Энё? Ты меня узнаёшь? - В глазах её застыли слёзы отчаяния, смутившие парня. Несмотря на крайнюю слабость во всём теле, ему удалось принять сидячее положение. Печальная улыбка пробежала по губам бывшего студента, когда он встретился взглядом с Кларой. Её серые глаза излучали безграничное понимание, терпение... и любовь. В этот момент они были близки как никогда.
   - Я говорил во сне? - Самая глупая из фраз, которую можно сказать в таких обстоятельствах. Девушка не выдержала и расплакалась - видимо, не в первый раз за время, что провела у постели больного.
   - Нет. - Утерев слёзы, Клара улыбнулась ему. - По крайней мере, неразборчиво. А может, это какой-то неизвестный мне язык.
   - В школе я учил английский, - неловко пошутил Энё.
   - Я не слишком сильна в лингвистике, ты же знаешь. Как ты думаешь, что скажет врач?
   Энё хмыкнул.
   - То же, что и все врачи. Он скажет: 'Дайте мне побольше денег, и я расскажу, насколько тяжело вы больны и как сильно нуждаетесь в лечении'. Если серьёзно, - Энё нахмурился, одновременно скорчив гримасу, - на этот раз всё не так уж и плохо. Я себя контролирую.
   - Энё, ты потерял сознание. Прежде с тобой такого не случалось. Я даже думала вызвать 'скорую'...
   - Тем не менее, я себя контролирую, - твёрдо повторил он. - Врач прописал бы покой и прогулки на свежем воздухе.
   - И ты так и сделаешь?
   - Мы так и сделаем, - сказал он с ударением на слове 'мы'. - Завтра же поедем куда-нибудь за город, где нет всей этой суеты, и отдохнём пару дней.
   - Серьёзно? - Клара уселась рядом на кровать и положила голову ему на грудь. - И куда это мы поедем?
   Энё помрачнел лицом, прилагая все усилия для того, чтобы не выдать себя ни интонациями, ни мимикой, ни жестом. Он уже вспомнил, где видел портрет этой женщины, чей единственный взгляд чуть не лишил его жизни.
   - Куда-нибудь. Туда, где есть первозданная природа или какая-нибудь историческая достопримечательность. Может, на экскурсию.
   Он говорил кислым, чуть скучающим тоном, едва скрывая дрожь, охватившую его руки.
   Им предстояла поездка в Чахтицкий замок.
  4
   - Что там с этим сопляком, Лайош? Он тебе нужен? - В приоткрытую дверь кабинета просунулась коротко остриженная голова прапорщика Ковача. Несмотря на то, что лейтенант уголовной полиции Лайош Наги носил офицерские погоны, Ковач, его давний приятель, часто обращался к нему по имени.
   - Ему только шестнадцать стукнуло, - пренебрежительно скривился Наги. - Каллоша всё равно отпустят, судимости за этот 'мобильник' ему, скорее всего, удастся избежать. В любом случае, это не мой профиль. - Лайош встал, одёрнул китель и достал из ящика стола пачку сигарет. В голове у него промелькнула неожиданная мысль: появление компанейского Ковача попросту вызывает подсознательные ассоциации с выпивкой и обменом сплетнями в курилке. Тем не менее, отказать себе в сигарете, благо та уже прилипла к пальцам, лейтенант не смог.
   - Будешь?
   Ковач вошёл и тоже взял себе одну. Открыв настежь окно, они закурили.
   - Зачем он мне, Имре? Кого-то убил?
   - Нет, конечно. Ты шутишь. - Ковач выдохнул струю дыма в направлении вечернего Кишпешта. - Но может пригодиться. Каллош - 'сынок' Эркеля.
   Это звучало интригующе. Наги, особенно когда речь шла о грабежах и убийствах, всегда следовало иметь в виду группировку Эркеля. Эркеля - и, конечно же, его всемогущего 'патрона', владельца ночного клуба 'Гадюка' Фригьеса Кишша.
   Кишш, подлинный владыка Кишпешта, очень не любил, когда вмешиваются в его тёмные делишки. Проявлявшие чрезмерный интерес к 'Гадюке' полицейские сталкивались с неприятностями по службе. С другой стороны, Наги и сам пользовался некоторыми бесплатными услугами теневой 'империи' Кишша, поэтому смысла бороться за создание чистого мира без правонарушений не видел. Философский вопрос, определяющий существование правоохранительных органов: окончательное искоренение преступности ведёт к исчезновению самой нужды в правоохранителях. Вследствие этого ни в одной стране мира полиция так и не одержала окончательной победы, ловко балансируя между взяточничеством и отдельными показательными делами.
   Тем не менее, у Эркеля, как и у всех ему подобных безмозглых исполнителей, имелся свой 'срок годности'.
   Потом Хозяин отбросит его. Утратившему покровительство Жолтану придётся оставить привычные 'кормушки' на панели и заняться откровенным криминалом. Тогда он станет дозволенной дичью. В ожидании этого неминуемого и не столь далёкого дня полицейским управлением и накапливались пухлые папки с материалами уголовных дел. Конечно, всякий ключик к обороне Эркеля следовало использовать уже сейчас.
   - Это 'кошак' Эркеля? - Он придал своему голосу насмешливые интонации. - Уже на игле? Тогда закрываем прямо сейчас - он тут за пару суток дойдёт до ручки, мы на него все наши 'мобильники' повесим. Только у Хорвата за последний месяц - полтора десятка нераскрытых краж.
   Наги знал: это невыполнимо. Но он сохранил ещё остатки совести и некоторое трудолюбие, а потому не спешил уклоняться от исполнения служебных обязанностей.
   - Ну, так сразу не получится. - Ковач начал переминаться с ноги на ногу - он всегда так делал, когда его пытались выбить из седла. - Но взяться за него нужно сейчас; всё равно наши последующие встречи неизбежны, я в этом абсолютно уверен.
   - Не знаю. - Наги стряхнул пепел прямо в окно. - Дело мелкое, развалится. Соглашение о сотрудничестве подпишет?
   - Нужно работать, - упрямо ответил прапорщик, вероятно, просто повторяя слова начальства.
   - Понятно, - протянул Наги. - А в камерах сейчас никого нет нормального, кто бы ему всё по полочкам разложил?
   - Дай мне Ангела.
   Информатор, носивший кличку 'Ангел', также 'Агнес', являлся особой гордостью Лайоша Наги. Покрытый устрашающими наколками, этот уголовник во время 'отсидки' предоставлял заключённым сексуальные услуги за сигареты и наркотики. В последнее время он подвизался на рынке, где зарабатывал мелким мошенничеством и вымогательством.
   - Ангел, кстати, судим за грабёж. Ладно, Имре, сейчас я ему позвоню, пусть этого мальчишку на тебя гонит. Но... - Он умолк. - Послушай, а Эркель, наверно, этому шкету рассказал, что к чему, да и подсаживать в камеру к малолетке... Если оно всплывёт...
   - Ангел тоже молодой, ему не то девятнадцать, не то двадцать. На несколько часов всего - никто и не заметит.
   Наги, казалось, колебался. В конце концов, чувство локтя, отличающее всех полицейских, победило.
   - Ладно, сейчас ему перезвоню. Может, действительно прибежит, посидит тут немного. - Наги сплющил окурок о подоконник.
   Ковач, удовлетворённо улыбаясь, покинул кабинет.
   Наги с минуту обдумывал содержание разговора, а потом, покачав головой, подошёл к большому тёмно-зелёному сейфу и открыл собственным ключом. Две папки покинули железную утробу, чтоб переместиться на исцарапанный письменный стол. Тот видал виды и смену режимов, и от веса папок со всеми смертными грехами даже не скрипнул.
   Сперва Наги развязал папку потолще. Там имелись и фотографии, сделанные скрытой камерой, и копии протоколов допросов. Всё, что можно собрать на Эркеля, не являясь официально назначенным следователем. Нашлось даже упоминание об Андраше Каллоше, но отрывочное, более в связи с неким Энё Негьеши, совершенно никчёмным типом, наркоманом и психически больным. Последний уже успел заработать условную судимость; он жил на квартире с одной из 'девушек' Эркеля, Кларой Сзенаши.
   Читая о 'достижениях' Негьеши на криминальном поприще, Наги не мог сдержать отвращения. Этот жалкий подонок, угрожая ножом, ограбил пожилую женщину. То, что потерпевшая имела при себе свою скромную пенсию, свидетельствовало о предварительной слежке, осуществлённой, вероятнее всего, именно Каллошем или кем-то из его приятелей.
   Лейтенант Наги почувствовал, что пора переговорить со своим информатором. Теперь он открыл тоненькую папочку, где, среди пачки листов с доказательствами многочисленных преступлений, обнаружился и клочок бумаги с актуальным номером телефона Ангела.
   Наги тут же набрал его. Ангел оказался в хорошем расположении духа, пообещав немедленно явиться поработать 'наседкой', ради чего требовал позволения нагрубить первому попавшемуся наряду полиции. Лайош Наги благожелательно пообещал дождаться его появления и повесил трубку. Ненависть уголовников к обществу - и к нормам поведения в нём - порой просто поражала. Даже Ангел, последний 'кошак' - и тот соглашался оказывать оперативные услуги, если в ответ ему разрешат совершить хотя бы мелкое преступление.
   Покачав головой, следователь вновь посмотрел на фото Негьеши. Бледное лицо, тёмные, горящие нездоровым огнём глаза, слипшиеся чёрные волосы. Парня периодически преследовали галлюцинации, в которых он мнил себя колдуном.
   Полицейский улыбнулся: Негьеши, начитанный, как следовало ожидать от студента, выдумал неплохую сказку, в которой добыл для Дьявола Копьё Христа, оружие, способное убивать сверхъестественных существ. Желая сохранить свою бессмертную душу и повернуть время вспять, он убил Дьявола, расторгнув, таким образом, сделку. И он действительно вернулся в прошлое, попал во время, в котором его жизнь пошла совсем по иному руслу. Но и Дьявол, вместе с его кознями, в этом 'пространстве-времени' продолжал существовать, постепенно превращая Энё в кусок дерьма.
   Что ж, такие парадоксы как раз и являются излюбленными трюками нечистой силы, подумал следователь.
   Всё-таки дальнейшая судьба Негьеши внушала опасения - и лейтенант Наги даже проникся невольным сочувствием к наркоману. Почти наверняка эта психическая 'болезнь' возникла под влиянием Клары, получавшей соответствующие инструкции от Эркеля. Подобные симуляции считались нормой: испугавшись тюремного заключения, подозреваемые настаивали на собственном безумии, а со временем даже начинали верить в свою ложь. Негъеши, вне всякого сомнения, однажды действительно убьёт кого-то, кто сойдёт за Дьявола. Кого-то, на кого укажет Клара или Эркель - или даже 'случайный' прохожий. Трагедии такого рода на его памяти случались неоднократно.
   Лайош Наги задумчиво потёр переносицу. Вряд ли он сможет вытащить этого безумца из пропасти, в которую тот опускается. Но, как гласило одно из основополагающих правил полицейского, есть вещи, которые можно использовать в оперативных целях.
  5
   Бельварош, исторический центр Будапешта, в ту апрельскую субботу, как всегда, кишел туристами: с праздным, временами даже сонным видом, периодически разрежающимся вспышками любопытства, те слонялись по древним улицам, помнящим времена великих королей. Обветшавшие кварталы с местами подретушированными фасадами прорезались мощёными линиями проспектов и кривыми проулков; окаймлённые неоновыми огнями манящих витрин, те в большой степени утратили былую чопорность - здесь предлагали развлечения и услуги на любой, самый взыскательный, или, проще говоря, извращённый вкус. В этой, больше частью безвкусно одетой толпе, то и дело мелькали разного рода подозрительные типы и сомнительные дельцы, готовые продать хоть родную мать всего за пару филлеров.
   Превосходная весенняя погода - на чистом голубом небе не виднелось ни облачка - к середине дня выманила едва ли не всех жителей центральной части города на улицы. Их ряды то и дело пополнялись обитателями отдалённых районов. Те прибывали в плотно набитых вагонах метро на площадь Деака Ференца, чтобы разбиться на отдельные группы и пары и разбрестись по старинным улочкам в поисках дешёвых удовольствий. Расположенные то тут, то там лавочки и магазины, торгующие сувенирами по 'скромной' цене, собирали обильный урожай в форинтах, на которые каждый иностранный гость столицы мог обменять свои кровные дойчмарки, лиры и австрийские кроны в любом из столь же многочисленных пунктов обмена валют.
   Каталина Чик, студентка четвёртого курса, двигалась вдоль улицы Ваци лёгкой, порхающей походкой. Её одежду составляли: лёгкий светлый плащ, удачно гармонирующий с причёской, а под ним - кофта цвета спелого манго и тёмно-синяя юбка из ангорской шерсти до колен. Сверкающие коричневые туфельки, то и дело цокающие каблучками, дополняли наряд. Она ежеминутно улыбалась прохожим беззаботно расцветавшей на её привлекательном лице мимолётной улыбкой. Сегодня Каталина не собиралась идти к 'парню' и спрашивать, поселился ли в отеле состоятельный клиент, готовый оплатить полную страсти ночь. Нет, не сегодня - день выдался слишком торжественный. Её мужчина, которого она втайне мечтала отбить у жены, дал Каталине поручение, свидетельствующее: между ними возникло нечто большее, чем просто отношения.
   На мгновение девушка предалась мечтам, а потом, сочтя их несбыточными - но всё-таки не до конца несбыточными, - тряхнула тщательно завитыми каштановыми кудрями и, победоносно улыбнувшись воображаемой сопернице, продолжила свой путь.
   У одного магазинчика, торгующего антиквариатом, она, точно вспомнив о чём-то, остановилась и начала осматриваться по сторонам. Наконец, сверившись с наручными часами, Каталина покачала головой - жест, адресованный наблюдателям, если таковые имелись. Взявшись за массивную бронзовую ручку, она толкнула дверь и прошла внутрь.
   Мгновение глаза привыкали к царившему там сумраку, а потом взору посетительницы открылась внутренняя обстановка во всём её великолепии. Стеклянные витрины, а в них - бережно уложенная в специальные деревянные ящики с выемками в бархате серебряная кухонная утварь прошлых веков. За спиной продавца, тщедушного мужчины средних лет, на тянувшихся вверх полках виднелся бесконечный ряд некогда незаменимых вещей, среди которых Каталина узнала табакерки, карманные часы, портреты неизвестных ей людей в одежде прошлых веков; манекены, одетые в старомодные сюртуки, панталоны и длинные платья, несли молчаливую стражу в глубине помещения.
   - Добрый вечер, - приветствовал её ледяным тоном продавец, являвшийся, если судить по манерам, одновременно и владельцем магазина. Невысокого роста, он отличался мелкими, но правильными чертами лица. Глубоко посаженные глаза неопределённого, почти неразличимого цвета, бросали недоверчивые взгляды из-под тонких, сведённых в одну сплошную линию бровей. Небольшой рот, обозначенный бескровными губами, переходил в едва заметный подбородок, свидетельствующий, как принято считать, о безвольном характере. Зато уши, напротив, казались огромными, особенно учитывая общие пропорции лица - чуть оттопыриваясь в стороны, они едва ли не доставали до облысевшей макушки. Непривычно длинный череп чуть расширялся в затылочной части. Насколько знала Каталина, ни одна из существующих рас не отличалась столь необычной формой головы.
   - Ах, добрый вечер! - Словно только что заметив продавца, Каталина широко распахнула глаза и улыбнулась чарующей улыбкой, неизменно лишавшей её однокурсников способности трезво оценивать происходящее вокруг.
   Впрочем, антиквар уже вышел из возраста, в котором красавицы толкают мужчин на необдуманные поступки. Судя по внешности и поведению, едва ли на свете существовало хоть что-то - не считая предметов старины, - способное разжечь в нём чувство. Улыбнувшись сколь широко, столь и невыразительно, он заговорил всё тем же безжизненным голосом.
   - Желаете сделать фотографию на память? Это совсем недорого, уверяю вас. Если же вас интересует фарфор начала девятнадцатого века...
   Несмотря ни на что, голос антиквара содержал иронию, причём настолько убийственную, что Каталина растерялась.
   - Нет... Я жду... - Она оглянулась в направлении запруженной улицы, строго следуя плану. Согласно продуманной загодя легенде, вот-вот должен был подойти её приятель.
   - О, - губы продавца приняли точно такую же форму, словно он написал 'о' у себя на лице. В любом другом случае это вызвало бы смех Каталины, но на сей раз, столкнувшись с настолько таинственным и внушающим подсознательный страх собеседником, она не нашла в себе сил даже коротко захихикать. С большим напряжением сил ей удалось улыбнуться - самыми краешками губ, как девушка делала всегда, когда чувство юмора по каким-либо причинам покидало её.
   Разыгрывая вежливое любопытство, она пару раз оглянулась по сторонам, а потом неожиданно обратилась к владельцу лавки с вопросом.
   - Послушайте, а ведь вы, наверное, разбираетесь в иностранных языках, не так ли?
   - Немного, - прозвучал снисходительный ответ.
   - Ой, тогда у меня есть к вам один вопрос, - Каталина приняла тон, которым обычно позволяла отличникам помочь ей с подготовкой к семинару, и полезла в сумочку. Порывшись там, она вскоре извлекла сложенный вчетверо лист бумаги с надписью на некоем мистическом языке.
   - Вот. Похоже на иероглифы, но это не японский и не египетский...
   В глазах антиквара вспыхнул огонь, который ему лишь с определённым усилием воли, не ускользнувшим от внимания его собеседницы, удалось погасить.
   - Нет, это не японский. - Он сделал паузу, позволив девушке ощутить стыд оттого, что она настолько невежественна. - А откуда срисована надпись?
   Несмотря на то, что тон его оставался ровным, Каталина всё же уловила лёгкую тень нетерпения. Голос продавца дрогнул - на короткую, почти неуловимую долю секунды.
   - Да так, подружка одна дала...
   - Понимаю. - Антиквар уже вернул себе прежнее самообладание, и его лицо вновь приняло непроницаемое выражение. - Это не ваш парень пришёл?
   Обернувшись, девушка увидела фигуру Акоша, который, как они и договаривались, подошёл ровно в пять.
   - Ой, да. Спасибо вам большое. - Каталина улыбнулась на прощание и торопливо вышла из лавки.
  6
   Акош пригладил свои светлые, как солома, волосы и посмотрел на Каталину сверху вниз. Девчонка в последнее время слишком увлекается наукой и преподавателями, подумал он, и в голову ей лезут разные глупости. Всё же её новая привязанность не сможет перерасти в нечто серьёзное, это скажет любой из тех, кто знает правду о ночной улице Ваци. Когда на днях Каталина пришла к нему и спросила, может ли он подыграть ей в одном небольшом мероприятии, Акош и бровью не повёл. 'Конечно, малышка, весь мир для тебя. А что это за глупая затея, если не секрет?', - говоря так, он широко и как можно снисходительней улыбнулся.
   Каталина начала юлить, и стало ясно: здесь замешан мужчина. Ни одна девка, конечно, не станет хранить секреты какого-то незрелого студента от сутенёра. Другое дело, если речь идёт о преподавателе - и Акош уже на следующий день знал, о каком именно, - который решил задействовать свою новую пассию в каких-то комбинациях. Судя по всему, имелась на продажу вещица, чей возраст, возможно, достигал двухсот-трёхсот лет, и Акош с трудом умерил раздиравшее его любопытство, чтобы не выдать себя прежде времени.
   Свой интерес всегда нужно скрывать.
   Проворачивая каждый месяц как минимум десяток подобных сделок, Акош досконально знал стратегию их организации: секретность, активное участие всех сообщников, игра на слабостях партнёра. Используя любые уловки, на которые Акош был мастер, следовало всячески разжигать интерес в противоположной стороне - и неуклонно повышать ставки; следуя этим законам, он никогда не оставался внакладе.
   И тут Каталина решила сорвать куш на пару с каким-то хмырём, а его, Акоша - попросту отыметь!
   Те, кто не понимал существующего порядка вещей, сталкивались с неизбежностью жестокого наказания. Данный случай, когда Акоша - возмутительно само по себе! - попыталась использовать его же собственная девка, явно обещал стать таковым.
   Акош поделился новостью с приятелями, и те сперва даже подняли его на смех, но потом всё-таки согласились оказать необходимое содействие, если, конечно, дельце окажется достаточно выгодным. Акош пообещал, что за ним не заржавеет.
   Он сразу заметил: Каталина и её приятель не знают об улице Ваци элементарных вещей, раз они решили вот так просто взять и использовать одного из ребят, простоявших на её мощёном тротуаре едва ли не всю свою сознательную жизнь.
   Акош улыбнулся собственным мыслям. Если кусок окажется слишком маленьким, он и сам его с лёгкостью захватит, это очевидно, ведь с небольшими суммами люди расстаются сравнительно легко. Правда, само поведение Каталины, упорно скрывавшей свою 'женскую', как она утверждала, тайну, свидетельствовало об обратном. Речь явно шла о чём-то по-настоящему ценном, причём, вероятнее всего, девушка видела это собственными глазами.
   - Ну что, Липот понравился тебе? Этот дряхлый старец торгует здесь, сколько я себя помню. Поговаривают, ему не меньше ста лет.
   - Мне он не показался старым, я бы не дала ему и пятидесяти, - улыбнулась Каталина, чуть выпятив грудь. Она явно путалась возбудить в нём ревность.
   Акош смолчал, ограничившись улыбкой - он отчаянно надеялся, что девушка не заметит, как кровь отхлынула у него от лица. Чтобы улыбка не превратилась в болезненную гримасу, он вынужденно сжал внезапно посеревшие губы.
   В памяти Акоша ожили воспоминания об имевшем однажды место посещении антикварной лавки. Липот продемонстрировал ему товар, отнюдь не столь невинный, как тот, что попадал на прилавок. Экспонаты настолько загадочного и в тоже время гадкого, будто источающего враждебность, внешнего вида встречались Акошу впервые. У него до сих пор подгибались коленки при одном воспоминании о том давнем визите.
   - А что это за 'антик', который ты хочешь продать? - вдруг спросил Акош. Преодолев страх, он решил использовать циркулирующий в крови адреналин в качестве источника собственной агрессии. В большой степени ему это удалось. Да кто она такая, в конце концов?
   - Да такое, Акош, - взгляд её откровенно скользнул в сторону. Этого он уже не стерпел, тем более что все приятели в один голос потребовали для начала приструнить девицу, потерявшую, как видно, последние крохи ума.
   Акош схватил Каталину за руки повыше локтей и прижал к стене. Ребята из пригородов не гнушаются вразумлять своих 'кобыл' при помощи бритвенных лезвий - неоправданная суровость по меркам улицы Ваци, однако и здесь мужчина должен порой доказывать, что является настоящим kemeny.
   - Что ты городишь, дрянь? - Первая пощёчина, после которой Каталина попробовала вырваться, только убедила его: дело пахнет деньгами. В таких случаях Акош останавливаться не привык - крепко выругавшись, он добавил ей ещё. Тут же, невинно улыбнувшись паре прохожих, он затолкал вяло сопротивляющуюся девушку в ближайшую подворотню, в которой уже всыпал ей по-настоящему. Сперва, как обычно бывает в таких случаях, в ответ слышались лишь проклятия, но вскоре злость Каталины угасла, и она, осознав своё бессилие, сползла вдоль стены, рыдая.
   - Так что это такое? Откуда надпись? - Он вновь угрожающе занёс руку.
   - Стой, Акош! Стой, не надо больше, - взмолилась она. - Это гравировка на какой-то вещи, которую ищет Карой - ну, ты его знаешь...
   Акош только хмыкнул в ответ. Конечно же, он знал преподавателя истории Кароя Попрочи, большей частью понаслышке. Он давно уже получил подтверждение, что тот является подлинным вдохновителем столь необычного для Каталины поведения.
   - Да, знаю. И что он ищет?
   - Он не сказал. Акош, прости меня...
   Нытьё Каталины начало его раздражать, и Акош поднял руку, требуя замолчать. Что-то в её рассказе было не так, даже если не учитывать самой по себе нерасшифрованной надписи на языке, доказательств существования которого не смогли якобы найти даже в университете. Что-то, без чего Каталина, несмотря на всю её непроходимую тупость, никогда не пошла бы на риск.
   Конечно, она недоговаривала и откровенно лгала ему.
   - У этого Попрочи что-то есть. Что-то очень ценное - и, готов побиться об заклад, невероятно древнее! Верно я угадал, а? - Уже по тому, как она хлопнула своими длинными ресницами, он сделал вывод, что не ошибся.
   Акош расстегнул свою коричневую куртку лайковой кожи и выудил из внутреннего кармана пачку сигарет. Холёные пальцы скользнули в карман голубых, почти белёсых джинсов, чтобы извлечь небольшой футлярчик со сверкающей стальной зажигалкой.
   Бросив подозрительный взгляд на Каталину, Акош щёлкнул кремнём, закурил. Не обращая внимания на привкус осевших на кончике сигареты паров бензина, он жадно затянулся.
   - Что это? Говори, дура, потому что ты - в доле. Может, мы разбогатеем. - Акош широко раскрыл глаза, стремясь показать своё восхищение способностями Каталины, которые могли принести им сказочное богатство.
   Незамысловатый приём, но он сработал - девушка заговорила.
   - Это золотой нож. Он действительно очень старый. Ему не меньше тысячи лет. Карой говорит...
   Акош оборвал её сбивчивую речь нетерпеливым жестом. Пусть знает: на улице Ваци никому не интересно, что там говорит какой-то Карой.
   - Тысячу лет, говоришь? - Он недоверчиво прищурился. - Такого не бывает. Вещи не живут столь долго.
   Он не преувеличивал. И Липот, да и любой другой торговец настоящим и поддельным антиквариатом подтвердили бы. Золотая вещь ни за что не сохранит на своей поверхности мёртвый язык - тот канет в Лету вместе с его носителями. Завоеватели всегда переплавляют захваченные трофеи - благородные металлы служат сырьём для новых, порой даже более изящных украшений.
   - Я говорю правду, клянусь тебе! - Выражение лица Каталины служило доказательством её искренности. - Это очень примитивный нож, его выковали, может, ещё до нашей эры.
   - И кто его купит? - с издёвкой спросил Акош. - Старик Липот?
   - Да любой коллекционер! Там не в этом дело, - Каталина рывком поднялась на ноги. Вытряхнув сигарету из собственной пачки, она требовательным жестом дала знать Акошу: нужно прикурить. Снисходительная улыбка пробежала по тонким губам сутенёра - и он благодушно крутанул колёсико 'зиппо'...
   Каталина удовлетворённо затянулась:
   - Нож обладает магической силой, это больше, чем деньги...
   - Ну, понятно. - Акош, даже не пытаясь более слушать взбудораженную девушку, успокоил её грубоватыми, умелыми ласками и торопливо попрощался - у него ещё имелись дела.
   - Держи, это тебе на косметику. - Он сунул в руку Каталине несколько крупных купюр. - Всё, иди домой и больше не волнуйся. Приведёшь этого Попрочи сюда, и мы всё ловко обтяпаем, он даже не поймёт ничего. Золото там наверняка низкой пробы, но ювелир за нож что-то даст, если он и впрямь увесистый.
   Шлёпнув напоследок девушку по заду, Акош проводил её к выходу из подъезда и ещё с минуту следил за тем, как её фигура удаляется в вечерних сумерках. Даже после того, как Каталина растворилась в толпе, он ещё долго не мог отвлечься от мыслей о происшедшем. Наконец, мало-помалу гнев отступил, и Акош смог сконцентрировать свою мысль на происходящем.
   На нож действительно мог найтись покупатель, причём весьма солидный, Липот или кто-то из тех, кто покупает у него наиболее ценные вещи. Лица эти, обладающие огромным состоянием и властью, даже не светились в людных местах, Липот сам бегал к ним на поклон.
   Акош подумал: возможно, он действительно нащупал путь в высший свет... и испугался. Сначала загадочная надпись, а потом история с золотым ножом - всё это внушало ему безотчётный страх. Акош почувствовал, как его ладони и спина покрываются потом. Причиной тому, конечно, являлся Липот, слывший в Бельвароше колдуном; всё, что касалось сделок с этим антикваром, вызывало у Акоша непреходящее, близкое к панике беспокойство.
   Он зашёл в ближайшее кафе и перекусил. Палинку заказал, скорее, для успокоения, чем для аппетита. Воспоминания о давнем визите в подвал Липота, которые никак не оставляли его уже битый час, принуждали нервы дрожать, подобно натянутой струне. Дрожали и пальцы, когда он опрокидывал рюмку.
   О старике, который выглядел от силы на сорок, шла дурная молва, и Акош был готов поклясться чем угодно: на то имелись все основания. События, происшедшие три с половиной года назад, до сих пор не укладывались у него в голове.
   Он закурил сигарету, уже вторую подряд - и, как показали несложные подсчёты, восьмую за два часа, - в безнадёжной попытке обрести спокойствие духа и чёткость мысли.
   Жизнь его имела сторону, тайную даже для полицейского куратора и подельников. Ещё в двенадцатилетнем возрасте отец, а вслед за ним и мать, сообщили своему единственному сыну, что тот - попросту чертёнок, давно заложенный в соседнем ломбарде. Акош тогда только рассмеялся в ответ и пошёл играть в карты с приятелями. Однако прошли годы, и настал момент, когда он убедился в правоте своих родителей.
   Как-то раз Липот, его новый деловой партнёр, чья пропитанная скверной репутация отпугивала дружков Акоша, провёл его в подвал под своей лавкой. Содрогаясь, Акош вспомнил, как антиквар предложил ему, бывшему к тому же навеселе, пройти колдовской обряд.
   Акош всегда уважал нечисть и считал себя её верным слугой; ещё учась в школе, он многократно участвовал в различных сатанинских ритуалах, считавшихся в его кругу более чем подобающим случаем, чтобы завязать удачное знакомство и укрепить существующую дружбу. Однако зрелище, представшее его взору в ту мрачную ночь, стало чем-то исключительным.
   Спустившись по ветхой деревянной лестнице, они оказались в большом, но сильно захламлённом помещении. С потолка свисала то и дело мерцающая маломощная лампочка без абажура. Потемневшая от времени лавка, на которую присел Акош, имела прикреплённые ручные кандалы. Зловещее приспособление это, как оказалось, использовалось некогда для порки. Помутившемуся от алкоголя взгляду молодого 'уличного коммерсанта' открылись многочисленные бурые пятна, почти наверняка кровавые.
   - Ей полтора века, - с усмешкой, принудившей гостя побледнеть, сказал хозяин. - Австрийцы шомполами пороли на ней революционеров.
   Акоша было не так-то легко запугать. Он с любопытством ощупал лавку.
   - Да некоторые пятна совсем свежие. Что ты мне лапшу на уши вешаешь... - Он умолк, столкнувшись с весьма выразительным взглядом Липота; помолчав мгновение, Акош махнул рукой и рассмеялся. Осмотревшись по сторонам, он увидел разнообразные орудия пыток и убийства, некоторые - весьма причудливого внешнего вида. В дальнем углу виднелось подобие решетчатого железного шкафа со стенами, усеянными длинными смертоносными шипами. Он узнал её - печально известную 'железную деву', бесчеловечное изобретение Средних веков.
   Демонстрируя бесстрашие, Акош широко, хоть и натянуто, улыбнулся.
   - Серьёзная вещь! Откуда?
   Липот мерзостно захихикал в ответ.
   - Бавария, семнадцатый век. Подойди-ка сюда, парень. - Сам не зная, почему, Акош повиновался. Когда он приблизился, старик показал ему массивную книгу в кожаном переплёте, наверняка очень старую.
   - Читай! Показания Ханны Шмидт, отдавшей богу душу в этой самой клетке без малого триста лет назад.
   Акош не очень хорошо знал немецкий, так как никогда, особенно на школьных уроках, не отличался прилежанием. Тем более, что витиевато построенные фразы и предложения отличались излишней сложностью, видимо, автор, записывая показания обвиняемой, пользовался каким-то архаичным диалектом. Он разобрал только то, что жертве исполнилось 22 года и что она являлась крестьянкой. Акош тут же сообщил это Липоту с обычным в таких случаях высокомерием. Даже дал понять, что понимает текст целиком, просто состоит тот из глупостей, недостойных внимания. Обычная увёртка.
   - Да, правильно, Акош. Теперь прочти-ка вот это. - Липот протянул вторую книгу, также в кожаном переплёте, очевидно, являющуюся ровесницей первой. Хотя Акош и не сумел разобрать написанное там, он сразу обратил внимание на странную деталь: страницы были сделаны не из бумаги, а из пергамента.
   - Муть какая-то, это даже не немецкий. Ничего разобрать не могу. А что там? - спросил Акош, добавив в свой голос скучающие нотки. Чтобы отсутствие у него интереса к содержанию книги выглядело как можно более убедительно, он даже сел на лавку и закурил.
   - Это писали при помощи зеркала, так что буквы повёрнуты в противоположную сторону. Что ж, слушай: 'Я, верный слуга Асмодея, вчера присутствовал при пытке Ханны Шмидт, обвиняемой нами в том, что она намазалась жиром убитого ей младенца и летала по ночам, сея страх среди обывателей, при помощи колдовства и чёрной магии наводила сглаз и порчу, лишала рожениц молока, а мужчин - их силы, других же, наоборот, соблазняла, внушая им греховные мысли и желания, и доводила тем самым до безумия.
   Даже под пыткой оная Шмидт поначалу всё отрицала, уверяя, что любит Пречистую Деву Марию и Иисуса больше жизни, однако отец-настоятель, присутствовавший здесь же, с лёгкостью уличил её в ереси. Это было очень ловко и умно проделано, ведь Ханна не умеет ни читать, ни писать, и совершенно не разбирается в теологии. Тогда, благо наступила полночь, и силы Ада стали сильнее, мы, используя в равной степени пытку и уговоры, смогли принудить её сознаться в разврате и порче.
   Отец-настоятель сказал, что ему этого достаточно, и поутру Ханну можно будет спокойно казнить, разве что она сознается в ереси - и тем облегчит свою участь. Раскаяние - единственный путь к спасению, убеждали её мы, и Ханна, истекая кровью и слезами, вскоре согласилась. Имея её признание, мы стали требовать большего, убеждая несчастную: чем больше зло, от которого она отрекается, тем более яркий свет всепрощающей Божьей благодати прольётся на неё. Железо в который раз доказало своё превосходство над живой плотью, и Ханна, запертая в 'железной деве', изрекла необходимое признание, поставив под ним крест собственной рукой. К сожалению, причинённые ей раны оказались слишком глубокими, и вскоре она впала в забытьё, а поутру скончалась, лишив нас возможности провести казнь при большом стечении народа. Сейчас я, отец-настоятель, бургомистр - и ещё с десяток честнейших граждан Зальцбурга, - принеся сию жертву нечистому, рассчитываем на ответную милость, включая долголетие, благополучие и разнообразнейшие телесные услады, к коим и приступим в ходе начинающейся чёрной мессы...'.
   Акош расхохотался, и Липот, издавая резкие, гортанные звуки, отдалённо напоминающие птичий клёкот, присоединился к нему. Акош, сперва удивлённый двуличностью автора, вдруг понял, что на самом деле мир с тех пор не очень-то изменился. Он и сам жил по тем же правилам, одно из которых гласило: в церкви заводятся приличные знакомства, а на тайных оргиях они достигают уровня неприличных - но куда более серьёзных и плодотворных.
   Тем не менее, он не мог поверить в услышанное.
   - Это подделка!
   Липот пожал плечами.
   - Написано - и подписано, мой мальчик. На пергаменте из человеческой кожи. Чернила содержат кровь, тоже человеческую - это подтвердил один мой знакомый, он работает судебно-медицинским экспертом.
   Акош вновь рассмеялся, даже думая простить это 'мой мальчик', когда Липот вдруг стал удаляться от него с головокружительной быстротой. Казалось, дело происходит в кино, и камера, наведённая на антиквара, отъезжает назад. Мгновением спустя Липот уже находился на другом конце туннеля, всё равно ведущего, куда бы ни повернулся потрясённый Акош, к антиквару, о котором все говорили - и Акош слышал это десятки раз, чёрт возьми! - что тот - колдун.
   Когда Липот вновь заговорил с ним, Акоша уже сжал в своём властном кулаке всемогущий Страх, и он готов был выполнять любые приказания старика. Указаний, однако, он так и не получил, по крайней мере, его разум, сформировавшийся в привычном мире, не получил.
   Липот продолжал читать, и душа Акоша наполнялась благоговейным трепетом, слушая слова на неизвестном языке. Наконец, с некоторым удивлением, словно всё происходило с кем-то другим, он почувствовал, как опускается на колени. Он повиновался требовательному приказу, исходившему из маленького, как у ребёнка, рта этого потустороннего существа. Липот стал стремительно приближаться, увеличиваясь в размерах, пока его рука, наконец, не легла Акошу на плечо. В тот миг, полностью осознавая, что происходит, он принёс клятву вечной верности на этом уродливом, ненавистном и в то же время вызывающем восхищение каждым своим звуком языке.
   Акош осмотрелся по сторонам. Он снова пребывал в кафе, вокруг сидели не обращающие на него внимания посетители. Скучные, ограниченные людишки! Они и не подозревают о существовании и близком соседстве жутких и таинственных сил. Пуская корни в далёкое, покрытое сумраком прошлое, когда предки человека ещё лазали по деревьям, эти силы обладают могуществом, поражающим всякое воображение.
   За годы, прошедшие с тех пор, он неоднократно убеждал себя: Липот просто дал ему какой-то наркотик и воспользовался гипнозом, чтобы сломить ослабленную волю, но всякий раз, уже почти утвердившись в таком мнении, чувствовал, что при одной мысли о колдуне-антикваре ноги его начинают слабеть, а всё тело покрывается холодным, липким потом.
   Страх всё ещё владел им.
   Сил для того, чтобы обсудить случившееся с кем-либо из знакомых, он в себе так и не нашёл, да и Липот никогда не напоминал о том случае. Однако что-то в их отношениях решительно, непоправимо изменилось, и все, наблюдавшие их разговоры со стороны, подмечали это. В глазах Акоша вдруг появлялось заискивающее выражение, и он охотно шёл на любые, даже заведомо невыгодные предложения, если те исходили от маленького антиквара.
   Акош тихо, едва слышно выругался, пытаясь вернуть себе уверенность. Посмотрев на часы, он подумал, что и сын, и жена, уже, должно быть, вернулись домой. Его благоверная заведовала сейчас отделом в супермаркете; финансовая независимость порой придавала Эве наглости, в результате чего она завела себе привычку пилить Акоша, когда тот возвращался домой нетрезвым.
   Он терпел это, в конце концов, их квартира досталась Эве в наследство от родителей.
   Оставалось ещё раз обдумать сегодняшние события, прежде чем идти к семье. Вплоть до этого момента он сохранял уверенность, что Липот подчинил его, произнося заклинания на исковерканном венгерском или немецком языке, в котором слова выговариваются наоборот, однако надпись, продемонстрированная Каталиной, свидетельствовала: всё обстоит совершенно иначе. Существовал какой-то особый язык, неизвестный современной науке, и предметы, дарующие волшебную силу тем, кто ими владеет.
   Акош жёстко, по-волчьи улыбнулся и встал из-за стола. Если ему удастся добыть этот золотой нож...
   Шагая по улицам вечернего Бельвароша - как раз прошёл лёгкий дождик, и Акош то и дело наступал на крошечные лужицы, - он предался размышлениям о том, что бы сделал, если бы сам стал колдуном. Бросил бы вызов Липоту, который так унизил его?..
   Уже свернув в давно ставший родным проулок, он заметил: вокруг происходит что-то странное. Ветер, непривычно сильный, нёс обрывки бумаги, сдирал извечную грязь с мостовой, даже поднимал в воздух содержимое мусорного бака. Небольшие вихри, кружащиеся тут и там, преграждали путь Акошу.
   Он застыл. Переходить к активным действиям первому почему-то не хотелось. Кто знает, не опасны ли эти вихри? В любом случае, одежду придётся отправить в стирку. В конце концов, мелькнула мысль, такое ведь не может продолжаться вечно.
   Последнее оказалось правдой, однако в несколько ином смысле, поскольку маленькие вихри не рассосались, но начали собираться в один большой. Смерч этот, дико завывая, вскоре достиг высоты третьего этажа. По мере поглощения им своих меньших сородичей скорость вращения заметно снижалась, что опять вселило в сердце Акоша надежду на благоприятный исход.
   И вновь его постигло жестокое разочарование. Едва ветер утих, взору менялы и сутенёра предстал огромных размеров жук, видимо, скарабей. Пятиметрового роста тварь угрожающе тянула свои омерзительные мохнатые лапы к хрупкому человеческому телу. В горле поднялся, так и не прозвучав, отчаянный крик; Акош ещё нашёл в себе силы отступить на пару шагов, но, упёршись спиной в стену, ощутил уже совершенно неописуемый ужас.
   Он замер, не находя в себе сил даже пошевелиться.
   Скарабей, источая гнилой смрад, приблизился к своей жертве вплотную и сжал её в смертельных объятиях. Акош, бессильно махавший руками и ногами, оказался в воздухе; шестиногий монстр поднёс свою жертву к огромной пасти. Изогнутые кинжалоподобные клыки зловеще щёлкнули...
   Эта тварь явно собралась полакомиться человеческой плотью.
   Устрашающего вида голова оказалась настолько близко, что её можно было рассмотреть в мельчайших деталях, столь отвратительных, что разум отказывался поверить увиденному. Тёмно-коричневая, почти чёрная, кожа на вид напоминала резину, от её горячей поверхности шли ударявшие в нос зловонные испарения. Пасть далеко выдавалась вперёд, как у хищных зверей, однако её ребристая, кожистая поверхность выглядела непривычно и чуждо. Исходившие от навозного исполина флюиды ненависти ко всему живому, казалось, подчёркивали связь чудовищного жука с глубинами преисподней.
   Заглянув в неестественно большие, выпирающие в стороны округлые глаза, Акош получил подтверждение своей догадке. Разделённые на множество маленьких многоугольников-фасеток, они загадочно поблёскивали в темноте. То и дело один из участков глаза оказывался на свету, пуская необычные отсветы; прищурившись, Акош улучил подходящий момент и смог, как в зеркале, различить картинку внутри.
   Вместо собственного отражения он лицезрел нечто иное - отражая мысли исполинского насекомого, в фасетке виднелось обнажённое мужское тело, методично расчленяемое мощными челюстями и постепенно перевариваемое в полупрозрачном желудке.
   Акош не выдержал и закричал. Потом лицо его словно сжало стальными тисками; он почувствовал, как кожу и кости медленно протыкают длинные, тонкие клыки. Крик Акоша становился всё громче, пока на него не обрушилась тьма.
   Сознание возвращалось очень медленно, как утренний лучик света, робко шарящий в потёмках. Наконец, Акош почувствовал, что всё ещё жив. Всепоглощающая боль, от которой буквально разламывалась голова, стала прямым тому подтверждением.
   Мертвецы не способны ощущать боль, это он знал наверняка. Слабое, но всё-таки утешение.
   Акош, напрягшись, пошевелился - и понял что лежит ничком в куче мусора. Грязь набилась в рот, в ноздри - и даже в уши. Когда он смог, наконец, приподняться и встать на четвереньки, охватившее его естество с самых первых мгновений желание проблеваться взяло верх, и Акоша вырвало. Тогда, почувствовав некоторое облегчение, он встал и, пошатываясь, побрёл к своему подъезду, с каждым стоном посылая мысленные проклятия Липоту - несомненному виновнику происшедшего. На ходу Акош ощупал себя, проверил карманы. Бумажник, мобильный телефон, золотые украшения - всё осталось при нём, значит, с момента падения, о котором свидетельствовала запёкшаяся кровь на голове, прошло совсем немного времени.
   Часы, оказавшиеся в рабочем состоянии, подтвердили это. Шатаясь, он вошёл внутрь, и, держась одной рукой за перила, начал медленно, одну за другой, отсчитывать ступени, которые, наконец, привели на второй этаж. Отперев дверь своим ключом, Акош, не отвечая на расспросы Эвы, прошествовал в спальню и, едва сняв куртку, рухнул на постель, чтобы проспать почти двенадцать часов подряд.
   Он даже не разулся.
  7
   В Трнаву они прибыли ещё до полудня. Рейсовый микроавтобус, следовавший через Чахтицы , доставил Энё и Клару в эту вполне заурядную деревеньку, известную миру лишь из-за её былой госпожи, графини Надашди, урождённой Батори.
   Обычно её называли просто - графиня Дракула.
   - Туристы? - спросил по-венгерски занимавший соседнее сиденье мужчина, судя по всему, местный житель. Его тёмное от загара лицо, прорезанное ранними, но глубокими морщинами, и мозолистые руки с грязью под ногтями свидетельствовали о том, что он, как и его предки, является крестьянином. Бросив взгляд на пластиковые пакеты и сумки, сложенные в одну, выглядевшую получше и почище прочих, Энё пришёл к выводу, что их владелец, должно быть, возил выращенный им товар на продажу в Трнаву.
   - Да, хотим увидеть вампиров, - ответил Энё, чуть улыбнувшись.
   - Вампиров там сейчас, считай, и нет. Едут, правда, разные гниды, вроде сатанистов, молятся там чёрным козлам и прочей нечисти...
   Крестьянин не договорил - правая ладонь Энё, описав широкую дугу, опустилась ему на спину. Послышался звучный шлепок. Кто-то из пассажиров бросил любопытный взгляд через плечо, но тут же отвернулся. Энё, не мешкая, наклонился через проход и вдавил собеседника лицом в подголовник кресла из переднего ряда. Когда тот попробовал сопротивляться, он встал и, сменив руку, удерживавшую захват, опустил правую в карман куртки, где у него находился пружинный нож.
   Щелчок выбрасываемого лезвия, даже не видимого со стороны, прозвучав неестественно громко, принудив противника покорно обмякнуть.
   - Что там происходит? - спросил по-словацки водитель. Энё, разобравший, скорее, суть вопроса, нежели слова, широко улыбнулся в ответ и, по-приятельски хлопнув крестьянина по плечу, выпрямился.
   - Мадьяры! - ответил он. - Это мадьярское приветствие.
   Вскоре показались Чахтицы - застроенное одно- и двухэтажными домами обширное селение, сжатое россыпью зелёных холмов. На вершине самого высокого из них, более напоминавшего гору, виднелись руины каменного замка. Энё каким-то неведомым науке чувством ощутил, что именно там находится цель их путешествия; там он сможет получить ответы на мучающие его вопросы.
   Микроавтобус остановился лишь затем, чтобы высадить двоих пассажиров - и немедленно покатил дальше, словно торопясь как можно быстрее покинуть проклятое место.
   - Пойдём. - Энё одел на плечи рюкзак и помог хрупкой Кларе, попросту севшей на асфальт и просунувшей руки в лямки, подняться. Ему всегда нравилось демонстрировать свою силу в её присутствии, а Клара, в свою очередь, всегда находила повод обратиться к нему за помощью. 'Кто мы, если не семья?' - неоднократно задавал он себе вопрос, но всегда получал неутешительный ответ.
   Пока они зависимы от наркотиков и от Эркеля, им никогда не стать нормальной парой. Клара уже имела два аборта, один из которых - от Энё, и окончательно утратила возможность иметь детей, а он, обладая справкой о психическом расстройстве и судимостью, просто ожидал своей очереди, чтобы отправиться в 'зону'.
   Когда-нибудь его всё-таки посадят. Возможно, она и дождётся его освобождения, а возможно, лишь получит от тюремных властей лаконичное уведомление, ответ на запрос - текст с сухими, казёнными словами, сообщающий: заключённый Энё Негьеши умер такого-то числа, 'покончив с собой' или 'вследствие заражения крови', да вообще по любой из десятков причин, которыми обычно прикрывают многочисленные убийства за решёткой.
   Вырваться из этого порочного круга было не под силу никому, однако Энё, помнивший и другое, безвозвратно ушедшее от него, время, втайне рассчитывал на помощь потусторонних сил. Пока те ничем себя не проявили, и он умело маскировал свои эфемерные мечты и связанные с ними планы под желание избавиться, наконец, от преследующих его наваждений. Клара, отлично изучившая его за время, проведённое вместе, конечно же, видела своего любимого насквозь, но молчала. Как и все женщины, она привыкла повиноваться мужчине, никогда не оставляя надежды, что тот, наконец, поймёт, насколько он заблуждается. Энё искренне разделял её мнение, отчаянно моля всех богов о том, чтобы путешествие в Чахтицкий замок, наконец, дало определённый ответ на все вопросы.
   Подъём по немощёной дороге, местами присыпанной гравием и крупными, предательски скользкими из-за недавнего дождя булыжниками, оказался неожиданно долгим и трудным. Дважды они делали привал - и, то и дело бросая полные злости взгляды на всё никак не приближавшиеся развалины, бессильно лежали на обочине, куря сигареты.
   - Говорят, она убила сотни девушек. Пытала их, отрывала от тела огромные куски, выпускала кровь из своих жертв и купалась в ней. - Клара выдохнула струю дыма, лёжа прямо на рюкзаке, который так и не сняла. Энё невольно проследил за её взглядом. Полуразрушенный замок едва виднелся вверху. На фоне поросшей травой вершины он казался обломанным зубом, выплюнутым незадачливым драчуном на зелёное сукно биллиардного стола.
   - Это правда. Её даже в Книгу рекордов Гиннесса внесли. Однако, - в Энё проснулся несостоявшийся историк, - не всё в этом деле чисто. Палатин Турзо, расследовавший дело, задолжал графине огромную сумму денег - и, таким образом, смог избавиться от необходимости вернуть долг.
   Клара удивлённо распахнула глаза.
   - А как же доказательства?
   Энё хмыкнул.
   - Только свидетельства нескольких слуг, вырванные под нечеловеческими пытками. Рассказы перепуганных крестьян, свидетельствовавших, что их дочерей, отправленных в услужение графине, вскоре возвращали мёртвыми, на их телах отчётливо виднелись ожоги и раны.
   Клара вытянула ноги и выгнула спину дугой, потягиваясь.
   - А ты что думаешь?
   - Я задавал этот вопрос одному из наших преподавателей, который мне благоволил - и очень хорошо разбирался в таких вопросах, - чтобы получить неожиданный ответ: убийства, несомненно, имели место, потому как иначе все эти сотни девушек, пребывавших в полном расцвете сил, не смогли бы умереть в столь короткий промежуток времени.
   - А долг Турзо?
   - Ха! И я так спросил. Дело, впрочем, обстояло проще. Турзо, в силу того, что задолжал овдовевшей и, видимо, от этого обезумевшей графине, был вынужден погасить задолженность иным образом - дать ей неслыханно мягкий приговор. Согласись, домашний арест, даже в единственной, замурованной комнате - это не слишком суровое наказание за совершённые ей злодеяния. Сын и наследник графини и стал тем, кто претворял приговор в жизнь. Впрочем, если бы дело дошло до открытого суда и казни, Надашди, несомненно, потеряли бы всё своё имущество.
   - Ах, вот как! - Восхитительные серые глаза Клары потемнели, а на щёках образовались очаровательные ямочки. Именно они некогда пленили Энё и принудили бросить всё и ступить на путь порока и преступлений.
   - Да, вот так! - Энё встал и протянул ей руку. - Может, графиня просто боялась, что её сынок женится на какой-нибудь из этих девиц - а среди них встречались и дворянки - и, тем самым, лишит её неограниченной власти. Тогда магнаты, опьянённые собственным могуществом, порой становились подлинными деспотами, не хуже библейского царя Ирода.
   Клара издала потрясённое восклицание и едва не споткнулась, услышав такие слова, но Энё успел её подхватить. Сгибаясь под тяжестью рюкзаков, они продолжили свой путь. Энё, боясь оступиться, долгое время не смотрел вверх, следя лишь за тем, куда поставить ногу. Его мышцы, ослабевшие от жизни, проходящей в наркотическом дурмане, могли подвести в любой момент.
   Раскрасневшись и запыхавшись, он неоднократно делал короткие остановки, но ни разу более не решился посмотреть на безлюдный замок. В какой-то момент он осознал, что опасается бросить хотя бы взгляд туда, где, по слухам, умертвили бесчисленных девушек - по злой воле графини, осуществлявшей свой, не поддающийся осмыслению, чудовищный замысел. Что-то давило на сознание, и с каждым шагом ему становилось всё труднее идти, словно впереди ожидал некий зловещий рок, который бесповоротно изменит всю жизнь.
   Наконец, подъём завершился. Энё остановился, понимая, что более нет возможности отводить глаза. Будто преодолевая сопротивление некоей незримой силы, и притягивающей, и отталкивающей одновременно, он посмотрел на замок.
   Взору утомлённого и взволнованного путника предстало зрелище, едва ли соответствующее представлениям о средневековой архитектуре, сформированным чтением романов Вальтера Скотта.
   Большая часть того, что осталось от замка, скрывал каменистый склон, он же заменял и значительную часть одной из стен. Как оказалось, строители, экономя материалы и труд, попросту вписали здание в уже существующие складки рельефа - и удовлетворились тем, что каменистый гребень тоже относительно крут и составляет определённые затруднения осаждающим.
   Насколько было известно Энё, прижимистость эта сыграла злую шутку с дальнейшими поколениями владельцев замка - в XVIII веке восставшие куруцы взяли его приступом и подвергли опустошению. Даже после разгрома восстания Надашди не нашли достаточных средств и желания, чтобы восстановить его. Казалось, силы мрака, пришедшие сюда вместе с невестой из рода Батори, в конце концов, вытеснили из замка всех живых обитателей.
   В стремительно сгущающихся сумерках руины выглядели пугающе. Энё и Клара приблизились к пустому отверстию, оставшемуся от ворот. Створки их давно исчезли, унесённые течением всемогущего Времени, и лишь округлый проём, резко, пугающе контрастирующий своей бездонной чернотой с белоснежным камнем кладки, зиял в стене.
   Ров, несомненно, некогда существовавший, превратился в неровность, едва заметную выемку, по дну которой они беспрепятственно проникли в легендарный замок, давно ставший объектом поклонения многочисленных тайных обществ и сект, так или иначе поклоняющихся Злу. Переступая в тень, неожиданно чёрную в воротах, Энё на секунду замер, колеблясь. Казалось, мрак здесь обладает свойствами некоей материальной субстанции.
   Лишь необходимость следовать за Кларой, беспрепятственно прошедшей внутрь, принудила его взять себя в руки и проследовать за ней. Внутри замок пострадал ещё больше: от деревянных построек не осталось и следа, как и от стены, некогда тянувшейся по правую руку - поросший травой и кустарником откос едва сдерживался остатками фундамента.
   - Должно быть, стену разобрали местные жители и использовали для постройки домов, - сказал Энё, удивляясь тому, как слабо и неуверенно звучит его голос. - Отсюда камни легко скатывать вниз, почти к самому подножию горы.
   - Странно, что потом они не приступили к тем участкам, добраться до которых труднее, - заметила Клара.
   - Нам туда, - Энё указал на внутреннюю башню, донжон, значительная часть которого, прикрытая внутренним кольцом стен, ещё сохранилась.
   - Так почему они не разобрали замок до конца? - спросила Клара, взмокшая от пота. Энё понимал, что она просто устала и пользуется возможностью передохнуть; просматривалось и желание добиться более откровенного разговора, чтобы выяснить, насколько он верит в связанные с замком суеверия.
   - Может, они просто боялись проклятия, которое лежит на месте, где графиня осуществила все свои злодеяния - того самого, где её саму постигла смерть. - Энё подумал, что лучше будет промолчать о владеющих им подозрениях относительно происшедшего на самом деле. Крестьяне, видимо, остановились лишь после того, как во вновь возведённых из белого камня домах начали твориться вещи, совершенно дикие даже по местным меркам. Двух-трёх, не поддающихся никакому объяснению, случаев оказалось достаточно, чтобы они навеки забыли дорогу к развалинам. Запрет этот, подкреплённый страхом перед сверхъестественным, вероятно, веками передавался из поколения в поколение.
   - Я думаю, её отравили мышьяком, как Наполеона, - сказал он, желая сменить тему разговора. - Симптомы очень схожи.
   - А осиновый кол, серебряная пуля? - с иронией спросила Клара, просунув пальцы рук под лямки рюкзака, который ей натирал. Энё бросил взгляд на донжон - и, ощутив исходящие оттуда импульсы, почувствовал себя оглушённым. Он вымученно рассмеялся, всячески пытаясь скрыть своё состояние.
   - Я думаю, всё это перепробовали с её телом - уже после того, как она умерла. Но мир духов живёт по своим правилам...
   Он умолк, понимая, что сказал лишнее. В том, другом мире-времени, люди не могли распрощаться с законами материального мира, не оставив своё тело. Практически всегда это сопровождалось смертью - и лишь Энё, в своих 'мечтах', достаточно сложных и оригинальных, как ему говорил психиатр, смог сохранить жизнь, одновременно заложив и её, и бессмертную душу Дьяволу.
   - Х-ха! И каковы же эти правила? - Клара набрала побольше воздуха, одновременно почти незаметным жестом обтягивая футболку на талии, отчего её грудь соблазнительно увеличилась в размерах.
   - Повторюсь, всё гораздо проще - прозаичней, как говорят интеллигенты. Крестьянин, воровавший камни, украл что-то ещё, и его повесили. Его дочь, проведя ночь в компании парня из соседней деревни, вернулась домой лишь наутро, солгав, что её похитил призрак графини. Другой крестьянин, более предприимчивый, построил собственный цех по обжигу кирпича и всячески поощрял распространение этих слухов; он даже дал взятку священнослужителю, чтобы тот читал проповеди соответствующего содержания. Так руины обрели репутацию заколдованных. - Энё обнял Клару и крепко поцеловал. - Нам наверх, моя девочка.
   Поправив лямки, он задумался о вырвавшейся фразе. 'Моя девочка' - так называл своих проституток Эркель в моменты, когда на него находило сентиментальное настроение и он смягчался, приобретая человекоподобный вид. Этот уродливый монстр попросту раздавил личность Энё, как и личности всех, кто работал на него. Нужно было что-то менять, но разумного способа преодолеть непреодолимую силу не нашлось. Ему оставалось только сойти с ума - такой неутешительный вывод доверительно сообщил ему психиатр.
   Безумие как адаптационная реакция психики - до чего мило!
   Действительно, разве это не безумие - искать помощи у давно умершей Чахтицкой Госпожи? Энё вновь посмотрел на донжон - и, потрясённый увиденным, вскрикнул. Не заметив обломка под ногами, он вдобавок споткнулся и упал.
   - Чёрт! - выругался Энё как можно громче. На протяжении последующей минуты самые грязные из известных ему ругательств сотрясали воздух. Он делал это умышленно, всячески пытаясь подавить способность пытавшейся оказать ему необходимую помощь Клары, к критическому осмыслению ситуации. Наконец, яростно отбросив её руку, Энё самостоятельно встал - и, почувствовав, что колено, которым он ударился при падении, всё ещё болит, снял рюкзак. Энё начал ходить кругами, разминая ногу. Этим немедленно воспользовалась Клара, давно пытавшаяся задать очевидный вопрос.
   - Энё, что ты там увидел? - Тон её казался леденящим.
   - Где? - Он остановился, держа согнутую правую ногу в воздухе. Он одарил Клару злобным взглядом, призванным лишить её какого бы то ни было желания спорить.
   - В окне. Энё, давай, ты прекратишь валять дурака и скажешь правду. Что ты увидел перед тем, как споткнулся? - Клара требовательно посмотрела ему в глаза.
   - Ногу потянул, - раздражённо проворчал он, игнорируя вопрос. - А потом ещё и споткнулся. Всё, поставим палатку здесь, разницы между той частью замка и этой я не вижу.
   Придав своему лицу сосредоточенное и как можно более мрачное выражение, он начал выкладывать из рюкзака его содержимое. Все попытки Клары заново начать разговор на волнующую её тему Энё с возмущением пресекал. Тем не менее, он то и дело ловил себя на том, что избегает смотреть туда, где немым свидетелем преступлений прошлых веков высилась центральная башня замка.
   Увиденное, однако, всё время стояло у Энё перед глазами. То была женщина в старинных одеждах.
  8
   Остаток дня прошёл в немногословных, бессмысленных разговорах, местами переходивших в короткие гневные перепалки. На ужин была лапша быстрого приготовления, приправленная мясными консервами, и чай.
   - В нём плавает жир, - неодобрительно проворчал Энё, дуя на слишком горячий напиток.
   Клара, как раз помешивавшая маковый 'отвар', с возмущением фыркнула в ответ. Она не любила обвинений в неряшливости и неаккуратности, даже слишком очевидных, как в данном случае.
   - Следовало купить консервы получше, тогда кастрюлю было бы гораздо легче отмыть. Кстати, где ты взял деньги на поездку? - Вопрос этот назревал уже давно. Клара неоднократно делала весьма прозрачные намёки, неизменно остававшиеся без реакции, и сейчас всё-таки задала его в лоб.
   - Украл, - просто ответил Энё, рассчитывая тем самым пресечь все споры на данную тему. Он старался не думать о том, что случится, когда раскроется истина.
   Уколовшись, они почувствовали некоторое облегчение от преследующей практически неотступно 'ломки', облегчение, ставшее, к их глубокому сожалению, крайне непродолжительным. Имея столь продолжительный стаж, трудно рассчитывать на подлинный кайф. Как нередко случалось и раньше, они прижались друг к другу и долго сидели, обнявшись и ласково воркуя. Желание, вопреки прежнему опыту, не пришло, и, едва способность связно говорить пошла на убыль, они просто улеглись спать.
   Энё очнулся и пришёл в сознание мгновенно, словно от удара. Сказав что-то сонной Кларе, он вылез из спального мешка и, отстегнув входной клапан палатки, выбрался наружу.
   Было очень холодно; на безоблачном, ясном небе блистали звёзды. Энё, ругая себя за то, что не надел куртку и шапку, подошёл к откосу, чтобы облегчиться. Справив нужду, он, бросил невольный - и вместе с тем исполненный жадного любопытства - взгляд на башню.
   Картина, открывшаяся его взору, потрясла Энё: в окне донжона мерцал зеленоватый, казавшийся чуждым свет. Он моргнул, рассчитывая на то, что наваждение, наверняка вызванное некими оптическими эффектами, исчезнет.
   Стоило поднять веки, как в оконном проёме, озаряемая всё тем же колдовским светом, появилась она. Взгляды Чахтицкой Госпожи и Энё скрестились, и их будто связала невидимая нить; он почувствовал, что не в силах отвести взгляд. Несмотря на расстояние, он отчётливо видел её огромные, сверкающие в отсветах зелёного пламени, глаза. Тёмные, притягивающие своей невыразимой глубиной, они выделялись на фоне поражающего белизной кожи благородного лица.
   Энё чуть не вскрикнул от неожиданности, но его горло, внезапно пересохшее, отказывалось издать хотя бы звук. Неведомым способом преодолев разделявшее их пространство, Чахтицкая Госпожа находилась уже рядом с ним. Бесшумно ступая обутыми в мягкие туфли ногами, если только она вообще касалась земли, графиня приблизилась к Энё. Её алое, расшитое золотом парчовое платье удачно гармонировало с бледной кожей, одновременно принуждая память оживить все истории, в финале которых графиня обычно принимала ванну в крови своей очередной жертвы.
   - Я...
   - Ах, не надо, мой милый, - изящные пальцы, усеянные золотыми перстнями с драгоценными камнями, легли на его губы, принудив умолкнуть. - Я всё знаю. Огонь пожирает тебя изнутри, огонь, пламя которого ты всё время должен поддерживать, огонь, сделавший тебя своим рабом. Когда ты не успеваешь утолить жажду этого ненасытного демона, у тебя начинается жар и лихорадка.
   Графиня чуть отклонилась назад, демонстрируя высокую грудь, едва укрытую расстёгнутым кружевным воротником. Женщины во все века одинаковы, подумал Энё, несмотря на то, что страх никак не проходил.
   - Ты должен выпить драконьего огня, мой милый, и он убьёт этого ничтожного демона, овладевшего тобой. - Она говорила с причудливым акцентом, пользуясь витиеватыми выражениями, смысл которых угадывался не без труда, ведь прошли целые столетия с тех пор, как умер последний, кто ими пользовался.
   - Но как мне это сделать? - Энё, наконец, смог выдавить из себя осмысленную фразу. Графиня провела пальцами по его щеке, заставив парня почувствовать возбуждение.
   - Дракон тебе известен, и в мире твоих снов ты уже поразил его.
   - Да, я знаю... - Правая рука графини сжала его мошонку, а потом начала медленно, умело вызывая эрекцию, ласкать. - Сны сбываются, а реальность становится сном. Раздели свой сон со мной, и мои сны станут твоими.
   Руки Энё машинально скользнули вдоль талии графини, ощутив необычайный, обжигающий холод, исходивший от её стройного тела. Ему страстно захотелось провести с ней ночь здесь, прямо среди руин. Он уже начал помогать ей раздеваться, когда вдруг вспомнил нечто, принудившее его на мгновение остановиться.
   - Но какова цена...
   - Цена всегда стоит своего товара, мой милый. Я тебе не нравлюсь? - в её глазах вспыхнул огонь, способный лишить здравомыслия кого угодно. Тем не менее, Энё, внезапно вспомнив о Кларе, спавшей в это время в палатке всего в нескольких шагах от них, нашёл в себе силы сопротивляться.
   - Но все эти девушки... Ты ведь убила их? - Это был прямой вопрос, и Энё понимал, что утвердительный ответ многое изменит в его жизни. Он получит искомое... но потеряет всё, что у него есть.
   - Да. Я убила их, всех этих гадких лживых шлюшек. - В голосе графини, до этого бархатистом, послышалась откровенная ненависть. - Мой муж оставил мне большие земли, унаследовать которые предстояло его слабоумному отпрыску, Палу, и девки начали слетаться в замок со всей округи. Я строила на их пути преграды из конюхов, сокольничих, виночерпиев - и они охотно прыгали в любую постель, лишь бы получить новое знакомство среди челяди. Для усиления своего влияния в замке им любые средства были хороши! О, я убивала их, этих гадин, мечтавших в один прекрасный день получить титул - и отравить меня, а потом и Пала.
   Энё почувствовал, что чары графини, подчинившие его себе, ослабевают. Он разжал объятия.
   - И Клара?..
   Графиня презрительно рассмеялась.
   - Ты хочешь оставаться рабом? Будешь и дальше ждать на улице, пока она обслуживает очередного посетителя, и верить, что ты для неё хоть сколько-нибудь важен? Да, ты потеряешь её, так как эта дверь - лишь для одного. Для того, кто желает свободы.
   Она вновь оказалась рядом с ним, подставив своё прекрасное лицо для поцелуя.
   - Меня зовут Эржбет, - сказала она тем тоном, которым говорит любая женщина, желающая ответной ласки.
   В голове у Энё помутилось. Эржбет... Так звали одну из девиц Эркеля, внешностью она очень походила на Клару, и в том, другом времени, он даже как-то пригласил её на свидание. Эта, казалось бы, маленькая деталь возымела решающее значение. Схватив графиню за волосы, он запрокинул её голову и начал осыпать поцелуями холодную, как лёд, кожу.
   ... Наутро он чувствовал себя совершенно разбитым. Клара, наоборот, встала рано и приготовила завтрак из неизменной лапши. Девушка казалась немногословной; на все попытки Энё завязать разговор она отворачивалась, пряча глаза. Всё-таки однажды ему удалось поймать её взгляд. Этого оказалось достаточно: слёзы стали лучшим ответом на вопрос, знает ли она о происшедшем ночью.
   Когда они перешли к кофе, Энё, старавшийся, не отрываясь, смотреть на содержимое своей стальной кружки, услышал вопрос, которому предстояло определить все их дальнейшие отношения.
   - Энё, эта поездка... Она ведь обошлась в кругленькую сумму - по нашим меркам. Скажи мне, пожалуйста, где ты взял деньги?
   Денег им постоянно не хватало, и они всем задолжали. Клара знала о каждом форинте, заработанном Энё, так как получала эту информацию непосредственно от Эркеля. Золотого Пистолета она посещала регулярно, раз в неделю, когда ходила просить об отсрочке выплат того, что они должны лично ему.
   Энё, сидевший на собственном рюкзаке, поставил кружку на землю и закурил.
   - Я же говорил, что украл.
   - Энё, у кого и что ты украл? Я ведь ещё накануне знаю, когда тебе позволят украсть.
   Он стряхнул пепел и выдохнул дым, а потом дерзко посмотрел на Клару.
   - Выпросил у Жолтана его цепь для 'разводки', а сам занёс её в ломбард. Дали хорошие деньги, почти двести марок.
   На какое-то мгновение Клара умолкла, словно поражённая громом, а потом встала и пошла собирать вещи. За всю обратную дорогу до Будапешта она произнесла едва ли десяток печатных слов, большую часть из них - таможенникам.
  9
   По-спортивному сложенный мужчина двадцати семи лет от роду, с аккуратно подстриженными, как и положено полицейскому, тёмно-русыми волосами стоял у входа в автовокзал и ожидал, периодически поглядывая на часы, прибытия автобуса. Его зелёно-карие глаза смотрели пристально и зорко, отмечая малейшие детали.
   Его звали Лайош Наги, и он продолжал разработку одного перспективного дела.
   Вокруг суетились многочисленные пассажиры рейсов, то приходивших, то отбывавших во всех направлениях. Их сумки и чемоданы - предмет особого интереса вокзальных воров - громоздились штабелями у платформ, ожидая погрузки. Служащие - администраторы, водители и грузчики, - сновали взад-вперёд с самым строгим и деловым выражением лица.
   Лайош Наги отлично знал все их приёмы, используемые с целью заполучить прибавку к мизерной зарплате: 'на тот рейс билеты уже проданы, разве что...', 'на этот рейс посадка осуществляется без билетов, деньги собирает вон тот мужчина...', 'мы не несём ответственности за пропавшие вещи, однако, если вы хотите их вернуть...'.
   В последнем случае, как и во всех остальных, полиция и криминалитет шли на тесное сотрудничество с взяточниками.
   Наги непроизвольно посмотрел на патруль, укрывшийся от лучей полуденного солнца в глубокой тени рядом с ближайшей рюмочной. Сонное выражение лиц, не замечающих, как в толпе снуют проворные парни с уголовными татуировками на запястьях, чудесным образом соответствовало его мнению о происходящем. Сам Наги был в штатском и не имел нужды представляться коллегам, чтобы обсудить с ними вопросы, касающиеся профессионального рвения.
   Автовокзал считался прибыльным местом несения службы, и работающие здесь полицейские исправно отчисляли 'наверх' значительные суммы денег. Сюда входили, в первую очередь, сборы с многочисленных таксистов, способных найти 'девушку' на сколь угодно притязательный вкус, и нелегальных торговых точек, в которых наряду с горячей пищей продавались наркотики, и тому подобного. Куда более сомнительная статья дохода - 'крышевание' воров и мошенников, порой даже откровенное соучастие в их деятельности - оставалась одним из наиболее противоречивых аспектов становления современной системы правоохранительных органов в посткоммунистической Венгрии вообще.
   Медленно, разворачиваясь, как тяжёлый боевой корабль в тесной бухте, подъехал автобус с северного направления. В нём, согласно оперативным данным, находились Клара Сзенаши и Энё Негьеши.
   Лейтенант Наги улыбнулся: Кишпешт только и делал, что судачил о загадочном исчезновении этой парочки, поехавшей отдыхать за рубеж на средства, вырученные от продажи золотой цепи самого Жолтана Эркеля. Большинство полагало, что Негьеши убьют, некоторые же, зная положение вещей значительно лучше, считали, что Энё сперва отвезут за город, в лесной массив, где заставят рыть себе могилу, либо, приковав наручниками, запрут в гараже. Потом, когда несчастный дурак 'созреет', ему дадут право на звонок родителям. Если всё пройдёт как положено, в результате продажи квартиры Эркель получит значительную суму денег.
   - А что этот наркоман? - посмеиваясь, интересовались любопытствующие.
   - Да как обычно... В деревню отселят, там поспокойнее, может, галлюцинации пройдут; но жильё там, конечно, подешевле... Приезжать будет, чтоб подработать - но это уже даже не знаю, каким местом он Жолтана умолять станет, - а потом, всё равно... Псих ведь, и психом помрёт!
   Двери автобуса открылись, и оттуда начали выходить пассажиры. Двое из них, одетые как для похода, соответствовали описанию интересующей Наги парочки.
   - Я сейчас подойду. Проследи за вещами, там палатка дорогая, её ещё надо вернуть, - сказал девушке парень, очевидно, Негьеши.
   Лейтенант Наги достал пачку сигарет. Когда парень приблизился, он попросил дать прикурить.
   - А, да. - Негьеши щёлкнул пластиковым 'крикетом', из которого немедленно вырвался язычок пламени. Это был худощавый парень среднего роста, выглядевший на свой двадцать один год и пять месяцев. Чёрные волосы, зачёсанные пробором, открывали высокий, свидетельствующий о незаурядном уме, лоб; под изогнутыми, подобно двойному луку, бровями располагались красивые глаза цвета отполированного агата; крепкие скулы и длинный, с массивными крыльями, нос придавали его лицу решительное, даже немного агрессивное выражение, которое, впрочем, не портило приятного впечатления, оставляемого правильными, открытыми чертами. Наги на всякий случай, если придётся опознавать тело 'неизвестного', запомнил, во что одет Негьеши: высокие ботинки, чёрные джинсы, плотная спортивного покроя куртка фиолетовой с красным расцветки.
   - Спасибо, - поблагодарил, кивая, Наги. Негьеши кивнул в ответ, всё так же улыбаясь, его брови изогнулись причудливым образом: левая пошла вверх, а правая - вниз. Это, видимо, являлось давней привычкой Энё, которую лейтенант, следуя выработавшимся у него за годы службы рефлексам, немедленно отложил в памяти.
   Энё прошествовал в направлении туалета, а Наги, дымя сигаретой, огляделся вокруг. Вполне вероятно, не он один ожидал здесь возвращения странной парочки. Мимо торопливо скользнула какая-то странно знакомая тень; обернувшись, Наги увидел паренька, следующего за Негьеши.
   Даже глядя пацану в спину, лейтенант практически сразу узнал его: не кто иной, как Андраш Каллош!
   Каллош произвёл настоящую сенсацию, когда жестоко избил подсаженного к нему Ангела. Физическая сила, подпитываемая анаболическими стероидами, отличала всех членов шайки Эркеля, и Каллош не являлся исключением: тяжёлые не по годам мышцы позволили ему свернуть 'наседку' в бараний рог.
   Наги выругался сквозь зубы. Каллош тогда смог поднять свой статус в уголовном сообществе за счёт его, Лайоша Наги, агента, и это не случайность, как и его появление здесь. Источником утечки, как нетрудно догадаться, являлась какая-то 'крыса' в полицейском участке, возможно, даже сам майор Портиш.
   Наги с отвращением отбросил окурок и выдохнул оставлявший какой-то металлический привкус табачный дым. В конце концов, речь идёт лишь о круговороте информации, подумал он, ведь сообщение тоже попало в участок из уголовных или близких к уголовным кругов.
   Сдвинув кепку на затылок, он вошёл в здание вокзала. Сразу же стало заметно, что с Каллошем происходит что-то неладное: мальчишка с растерянным выражением лица метался от дверей туалета к выходу и обратно, а потом достал мобильный и начал набирать номер.
   Номер Эркеля, вне всякого сомнения.
   Наги вполголоса рассмеялся: похоже, Негьеши отнюдь не так прост, раз смог дважды провести Жолтана. Он вышел обратно на платформу. Клара, чьё лицо приняло самое глупое выражение, какое только можно себе представить, стояла рядом с двумя рюкзаками, нервно куря. Наги заподозрил, что она тоже увидела Каллоша и сейчас просто ожидает прибытия Эркеля.
   Наги посетил рюмочную, где ограничился пирожком и кофе в пластиковом стаканчике.
   Едва он покончил с полдником, явился Золотой Пистолет. Его 'BMW', взвизгнув тормозами, остановился у главного входа, а сам он, громко хлопнув дверцей и извергая проклятия, бросился в зал ожидания. Гневно сверкнув глазами, Жолтан спросил у Каллоша, как тот умудрился упустить 'наркота', и, получив невнятный ответ, ограничился руганью. Затем, словно не замечая Наги, которого несколько раз видел во время своих частых визитов в участок, выскочил на платформу и приблизился к Кларе.
   Сквозь оконное стекло Наги видел, как Эркель, готовый впасть в бешенство, подошёл к Кларе и о чём-то спросил. Лицо несчастной наркоманки стало виноватым, разведя руками, она что-то пролепетала в ответ. Эркель тут же влепил ей пощёчину, от которой девушка, пошатнувшись, едва не упала. Последовала вопросительная фраза, подкреплённая нетерпеливым жестом. Клара в ответ указала на рюкзаки. Не слушая её дальнейших оправданий, сутенёр подхватил девушку за локоть и потащил через весь зал ожидания; к ним немедленно присоединился Каллош. Сев в машину, они уехали все вместе.
   Наги, поражённый происшедшим, также проследовал к выходу, на ходу он обдумывал события, свидетелем которых стал. Энё Негьеши оказался сплошным сюрпризом, и в самом ближайшем будущем от него следовало ожидать ещё более непредсказуемых действий.
  10
   Казмер Сзабо уже и думать забыл о той истории с посещением палатки мадам Ильдико, что приключилась с ним некогда на Пасху. Тем не менее, в жизни каждого человека всегда настаёт момент, когда из самых потаённых уголков памяти на свет божий появляются воспоминания, на первый взгляд, не имеющие ничего общего с происходящим - однако же, если только хоть немного вдуматься, жизненно важные и исключительно незаменимые в конкретной сложившейся ситуации. Подобное неоднократно случалось с господином Сзабо и ранее, и он давно привык доверять своей памяти, или, как он полагал, шестому чувству, даже - в таких случаях он неизменно крестился, не имея уверенности в том, что не допустил богохульства - Провидению.
   Однажды в его жизни случилось событие, занимающее в жизни каждого мужчины особое место - умерла тёща. Сзабо, вопреки собственным ожиданиям, почувствовал некое смутное беспокойство, постепенно переросшее в тревогу и даже в страх. На похоронах, прошедших в присутствии лишь родственников покойной, он вёл себя чинно и большей частью молчал. Полностью погружённый в собственные мысли, господин Сзабо казался чем-то встревоженным, словно никак не мог вспомнить, отключил он газовую плиту или нет.
   Поминки справляли в загородном доме покойной, отныне перешедшем супругам Сзабо по наследству. Они стали унылым, ничем не выдающимся действом, на котором никто не выказал желания напиваться и скандалить. Опрокинув по несколько рюмок и произнеся традиционные в таких случаях слова, все разошлись. Лишь когда Казмер и Гизелла остались наедине - дети, предоставленные самим себе, находились сейчас в их будапештской квартире - в старом, изношенном одноэтажном здании, и разговор принял более откровенный характер, он осознал, что для терзавших его волнений имелись более чем достаточные причины.
   - Никто из соседей не пришёл, - сказала Гизелла с горечью, разливая палинку. - Это всё потому, что они считали мать ведьмой.
   - Ведьмой? - глаза Казмера удивлённо округлились.
   Гизелла на мгновение сомкнула веки, в знак согласия, из-под её ресниц показались крошечные слезинки, которые она тут же смахнула упрямым жестом.
   - Нас вообще никто не любил - говорили, что мы странные. Не знаю, наверное, это дом виноват, говорят, раньше здесь располагалось языческое капище или могильник. Мать неоднократно говорила, что слышит чьё-то кряхтение и шаги в тех комнатах, где никого нет. Соседи думают, это духи, потревоженные нами - и они, в свою очередь, тоже не дают покоя жильцам этого дома.
   - Мадам Ильдико бы сюда - она бы точно сказала, в чём дело, - ехидно сказал Казмер, выпив содержимое собственной рюмки. Скривившись и потянувшись к тарелке за ломтиком колбасы, он вдруг замер. Ведь Ильдико напророчила ему, что однажды он найдёт клад! И тут оказывается, что Гизелла - и, конечно, её муж - унаследовала древний могильник! При мысли о том, что под домом, может, даже где-то на участке обнаружится могила гуннского или аварского вождя, наполненная изделиями из золота и серебра, Казмер почувствовал небывалый душевный подъём.
   Хмель моментально слетел с него.
   Сделав вид, что уже устал, Казмер вышел на крыльцо. Он хотел обдумать свою неожиданную догадку. Гизелла нарочно заплатила гадалке, чтобы та подвинула его на поиски клада - поступок, на который не могла решиться сама. Слабая женщина! Казмер не таков - уж он не оплошает; до чего же всё-таки изворотливая и трусливая порода! Ведь, стоит ей узнать, напустит на себя самый оскорблённый вид - и скандалом, видимо, дело не ограничится. Вот ханжа!
   Нельзя, конечно, исключать возможность того, что мадам Ильдико действительно общалась с духами, однако сейчас, в свете последних событий, это казалось более чем сомнительным. 'Единственные духи, к которым она прислушивается, это форинты', - подумал Казмер со злостью и выбросил окурок в ночь. Искорки медленно затухали, когда он, он, уже всецело уверенный в себе, переступил порог. Сегодня как мужу Гизеллы ему предстоит подтвердить свои права на владение домом.
   Уже на следующий день он приступил к выполнению своего замысла. Изготовить копию ключа оказалось несложно - стоило лишь дать Гизелле задачу приготовить гуляш, а самому в это время отлучиться 'по делам', в расположенную в подвале соседнего дома мастерскую. Там низкорослый усатый токарь, хитро подмигнув Казмеру, за четверть часа изготовил дубликат.
   В последующие недели Казмер не ведал покоя: закрывая лоток на несколько часов раньше, он едва ли не каждый день ездил за город, чтобы потратить освободившееся время на поиски клада. Делать всё приходилось втайне от Гизеллы, что, конечно, ограничивало время пребывания в тёщином доме, а ведь ему ещё приходилось убираться там каждый раз после работы, чтобы скрыть следы своего присутствия.
   Выискивая возможные тайники, он постепенно, сантиметр за сантиметром, обстучал все стены и половицы, а затем перешёл к подвалу и дощатому, уже почти развалившемуся сараю. Здесь ему повезло: грунтовый пол позволил сразу взяться за лопату.
   Тем не менее, несмотря на все старания, обнаружить клад господину Сзабо не удалось. Однако, как ни странно, чем больше он затрачивал усилий на поиски, тем больше верил в их окончательный успех. Чувство это, родственное азарту карточного игрока, постепенно овладевало им.
   Впрочем, возникли проблемы с 'половиной'. Гизелла, несмотря на все его усилия по соблюдению конспирации, заподозрила: супруг завёл себе тайное, целиком овладевшее им, увлечение. Однажды в воскресенье, когда дети ушли гулять во двор, она задала Казмеру прямой вопрос: что с ним всё-таки происходит?
   - Что значит 'что происходит'? - Сзабо сердито надул пухлые губы. Отложив в сторону телепульт, он, нахмурившись, посмотрел на жену.
   - Ты всё время куда-то уходишь, тебя нет по вечерам...
   - Рынок сейчас допоздна работает, потому что много покупателей, сезон начался. Вот я и остаюсь там... Чтоб тебя, дуру, обеспечить! - взорвался Казмер.
   Гизелла, тем не менее, осталась непоколебима. Её взгляд, налитый недоверием, казалось, обыскивал мужа в поисках чего-то подозрительного.
   - Вчера ты ушёл с работы раньше, - заметила она.
   - Да там просто нужно было помочь разгрузить товар. Мы с Ласло получили его на двоих, пришлось немного повозиться. Сначала он услужил мне, а потом я - ему. - Отмахнувшись от супруги, как от назойливой мухи, Казмер вновь повернулся к телевизору и начал переключать каналы.
   - И вчера товар привозили? И позавчера? - В голосе Гизеллы слышалась злобная издёвка. - Много же вы с Ласло товара получили! Только вот Ласло об этом ничего не знает!
   Ссора, закончившаяся для Гизеллы несколькими хорошими тумаками, насторожила Казмера. Он понял, что должен действовать осторожнее. Факт существования клада, который пока ничем не подтвердился, теперь казался несомненным. Почему так случилось, Казмер и сам не понимал, возможно, дело объяснялось его суеверностью и, несмотря на нежелание признавать за собой такую слабость, излишней доверчивостью. Ильдико, а затем и Гизелла - они посеяли в его душе надежду.
   Надежду исполнить свою заветную мечту - найти сокровища и, наконец, разбогатеть! Возбуждение старателя, не ослабевавшее со временем, а напротив, становившееся всё сильнее день ото дня, толкнуло его на покупку металлоискателя. То была армейская модель, предназначенная для поиска мин - и украденная с военного склада прапорщиком. Если верить утверждениям продавца, эта, напоминающая полотёр, штуковина могла обнаружить железные предметы на глубине до нескольких метров.
   Так начался новый этап раскопок.
   К дому примыкал небольшой земельный участок, занятый садом и длинными грядками. Печально улыбнувшись, Казмер вспомнил, как во времена, когда они с тёщей враждовали, Гизелла порой приходила с сумками, наполненными то клубникой, то сливами, яблоками или грушами, выращенными, как нетрудно догадаться, на этих самых грядках. В таких случаях она всегда говорила, что сделала покупки на рынке.
   Покачав головой, Казмер одел наушники и включил миноискатель. Поначалу слышался лишь лёгкий треск, но не успел он пройти и двух метров, как раздался пронзительный писк.
   Находка! Казмер сходил в сарай за лопатой и принялся копать. Уже через минуту окрестности огласились его руганью: ему посчастливилось обнаружить ржавый гвоздь. Подобного рода находки неоднократно попадались и впоследствии, пока Казмер не обшарил почти весь участок. Соседи, неоднократно замечавшие его, конечно, уже донесли обо всём Гизелле, но та, наученная горьким опытом, молчала и более не разговаривала на эту тему. Так или иначе, думал Казмер, она должна радоваться, что он не завёл себе любовницу.
   Территория, над которой ещё не прошёлся миноискатель, становилась всё меньше, и отчаяние начало понемногу овладевать Казмером. Он на чём свет стоит проклинал и мадам Ильдико, и Гизеллу, и собственную глупость, и уже начал подумывать, кому бы продать оказавшийся совершенно бесполезным прибор.
   Неожиданно вновь запищал зуммер. Казмер, убедив себя, что делает это в последний или, самое большее, в предпоследний раз, положил миноискатель на землю и взялся за лопату. Яму пришлось рыть глубокую: несмотря на то, что он углубился в землю уже более чем на полметра, предмет даже не показался в поле зрения. Это позволяло предполагать, что речь идёт о каком-то по-настоящему древнем гвозде.
   - Ну, хоть меня не обманули. - Казмер бросил благодарственно-ненавидящий взгляд на лежащий рядом миноискатель. Кто знает, возможно, ему повезёт?
   Не имея ни малейшего представления о том, как следует проводить археологические раскопки, Казмер просто копал, ориентируясь на идущий сквозь толщу грунта сигнал. Тот становился всё отчётливее, значит, цель находилась по-настоящему близко.
   Когда яма стала ему глубиной по пояс, уже смеркалось. Казмер посмотрел на часы - стрелки показывали десять минут седьмого. Ему следовало бы уже прийти домой, однако отступать на пороге того, что могло оказаться самым важным в его жизни открытием, не хотелось. Связавшись с одним из приятелей и заручившись его обещанием подтвердить наспех выдуманную историю о затяжной пьянке и кочующей из бара в бар весёлой компании, Казмер перезвонил жене. Спокойным, невыразительным тоном Гизелла переспросила, стоит ли ждать его к ужину, и, получив ответ, что её супруг вернётся домой поздно, но очень голодным, повесила трубку.
   Утерев пот, Казмер навалился на лопату. Так как сигнал становился всё сильнее, а солнце, уже почти закатившееся за горизонт, давало весьма скудное освещение, ему пришлось работать осторожнее. Ругая себя за то, что не взял фонарь, Казмер, в конце концов, опустился на колени, совсем как сапёры в военных кинофильмах, и воспользоваться нарочно припасённой детской лопаткой.
   Действуя со всей возможной осторожностью, он, едва нащупал что-то твёрдое, стал осторожно разгребать землю руками. Совершенно испачкавшись и обломав все ногти, он вскоре ощутил, наконец, радость удачливого кладоискателя - его пальцы нащупали нечто, несомненно, являющееся металлом!
   Золото! Увидев желтоватую поверхность, Казмер издал ликующий возглас. Золото он узнал сразу, иначе и быть не могло, потому что остальные металлы подвержены коррозии. Уже при свете звёзд он смог извлечь крепко сжатый грунтовыми пластами предмет и осмотреть его.
   Потрясение и ужас пришли к нему не сразу. Казмер никогда не считал себя трусом, что могли бы и подтвердить многие его знакомые, к тому же ликование и чувство триумфа, изначально вызванные находкой, всё ещё владели им. Даже наводящий ужас неестественный внешний вид обнаруженной вещи поначалу не мог ещё вызвать того неизбывного чувства отвращения и страха, которое впоследствии лишь изредка оставляло его. Только постепенно, ощущая, как нечто холодное и липкое сковывает его мышцы и сухожилия, проникая даже в костный мозг, Казмер осознал, что боится, причём так сильно, что не в состоянии шелохнуться.
   Он слышал, что в древности подобные предметы встречались достаточно часто. Череп врага очищали от кожи и волос - скальп торжественно вешали на племенной бунчук, - удаляли крышку и оправляли в золото. Тем не менее, чаша казалась незнакомцем из иного мира, мира безграничной жестокости и кровавых жертвоприношений.
   По дну шли нечестивые письмена, чередующиеся с пугающими картинками. Последние служили явным доказательством того, что чашу изготовил не человек. По крайней мере, не человек, пребывающий в здравом уме.
   Демоны, убивающие людей, четвертующие их плоть, глумящиеся над их достоинством - внушающие ужас существа являлись главными действующими лицами.
   Казмер побледнел и перекрестился.
   Чаша не просто выглядела старинной - наверняка, её сработали в ветхозаветные времена, когда Каиново племя ещё ходило по земле. Немой свидетель неописуемых зверств, она видела беззакония, творимые в незапамятные времена под сенью бескрайней Тьмы. Их не обнаружишь на страницах книг, но изустная история, самая наследственная память - они хранят обрывки передающихся из поколения в поколение воспоминаний о тех жутких веках.
   Казмер беспомощно всхлипнул, медленно поворачивая чашу дрожащей рукой. Звёздный свет играл на картинках, и те, казалось, приходили в движение - чудовищная анимация, созданная рукой безумного мастера. По-своему прекрасная - той особой, исполненной ненависти ко всему человеческому красотой, - она казалась воплощением высшего, утончённого Зла. Вставленные в глазницы черепа крупные опалы недобро поблёскивали.
   Он содрогнулся. Той частью сознания, что ещё подчинялась ему, Казмер, однако, осознавал: причина его страха совсем в ином.
   Череп, из которого была сделана чаша, не принадлежал человеку.
   Не вполне понимая, что происходит, Казмер, то и дело спотыкаясь в темноте, побрёл к дому. Лишь оказавшись за надёжно запертой дверью, он пришёл в себя - и только сейчас заметил, что всё ещё сжимает чашу в правой руке. Пальцы, чьи костяшки побелели от непрерывного, чрезмерного усилия, едва разжались, когда он поставил чашу на стол в гостиной. Ему почему-то пришло в голову, что в последний раз за этот стол садились в день, когда отпевали покойную хозяйку дома. Совпадение это показалось зловещим.
   Казмер включил свет и начал нервно расхаживать по комнате, а потом, несмотря на то, никогда не нарушал категорический запрет Гизеллы на курение дома, достал сигареты.
   Чиркнув спичкой, он закурил. В эту минуту он верил и в духов, и в ведьм, и в оборотней с упырями - столь явным казалось свидетельство их существования. Оно стояло совсем рядом, посреди стола, на старомодной вышитой скатерти.
   По мере того, как табачный дым заполнял его лёгкие, Казмер чувствовал себя всё спокойнее. С каждой затяжкой к нему будто возвращалась толика самообладания, столь внезапно испарившегося в момент, когда он осознал, что именно обнаружил.
   Он невольно скосил взгляд - и похолодел. Чаша вызывала благоговейный трепет, граничащий с ужасом. Пылающие вставные 'глаза' этого дьявольского произведения искусства гипнотизировали. Казалось, их взгляд - вполне осмысленный, словно некто - или нечто - наблюдает сквозь них из иного мира.
   Из мира, именуемого геенной огненной.
   Казмер взобрался на стул, чтобы открыть форточку и проветрить помещение; всё так же сжимая сигарету в зубах, прошёл на кухню. Там, как услужливо подсказывала память, ещё с поминок осталась недопитая бутылка палинки.
   Щурясь от табачного дыма, он налил себе рюмку и уселся в глубокое кресло с обтрёпанной узорчатой обивкой. То стояло как раз напротив чаши.
   Казмеру не нравилось то, что череп пугает его, и решил преодолеть этот страх. Кто-то из них двоих станет хозяином другого, это очевидно, и Сзабо не собирался уступать. Для начала следует научиться смотреть в эти огненные глаза, не отводя взгляда, сказал он себе.
   Добрый глоток сорокаградусного пойла придал ему уверенности. Казмер стал изучать строение черепа, весьма примечательного и способного привлечь внимание любого антрополога.
   При жизни эту голову носил человек не самого высокого роста, если, конечно, речь шла о человеке. Выпуклый, едва ли не округлый, лоб позволял предположить наличие у него выдающегося ума. Нижняя челюсть, в противоположность нордическому типу, небольшая, слабо выраженная, а зубы - мелкие и острые, почти треугольные в сечении. Казмер, однако, как-то видел по телевидению передачу о примитивных африканских племенах, до сих пор сохранивших обычай подпиливать зубы, и предположил: у давно умершего владельца черепа такая особенность тоже не относилась к врождённым. Тем не менее, столь хищный рот смотрелся крайне непривычно, даже жутковато, особенно если учесть другие особенности, например, две небольшие звездообразные пластины, выпиравшие на висках, или массивные костяные наросты в районе ушных отверстий.
   Чуть отклонившись в сторону, чем едва не перевернул неожиданно неустойчивое кресло, Казмер внимательно осмотрел череп со стороны. Да, уши, положенные этой голове, должны отличаться героическими пропорциями, вероятно, даже заостряться кверху.
   Налив себе ещё одну рюмку, Казмер выпил её единственным глотком и, собравшись с духом, вновь посмотрел чаше в глаза. Он понимал, что это глупо, но гордость почему-то взыграла в нём.
   Огненные глаза в ярком электрическом свете горели неземным огнём. Мгновение или два ему казалось, что страх вот-вот пройдёт, но потом случилось непредвиденное: раздался оглушительный треск. Лицо Казмера побелело, он вскочил, растерянно озираясь.
   - Фу ты, дьявол! - Он расслабился. Всего лишь стремительный порыв ветра, неожиданно захлопнувший оконную форточку.
   Наконец, чуть успокоившись, он вновь налил себе и подошёл к окну, бормоча под нос ругательства. Нашарив за тонкой красно-серой шторой обычные в таких случаях крючки, закрепил и внешнюю, и внутреннюю форточки.
   Кряхтя, Казмер тяжёлым шагом приблизился к столу и, взяв рюмку, вернулся в кресло. Ему хотелось доказать самому себе, что он не боится чёртовой чаши, и способен прямо, не дрогнув, посмотреть ей в глаза. Однако этому не суждено было случиться: на соседнем дворе, совсем неподалёку, завыла собака, завыла дико и громогласно. У Казмера ёкнуло сердце, и, выпив палинку, он выключил свет в гостиной.
   Последний автобус в направлении Будапешта отбыл добрый час назад, вследствие чего пришлось перезвонить Гизелле и сказать, что он вернётся лишь наутро. Не решившись остаться в одной комнате с сатанинской находкой, Казмер был вынужден лечь на кровать, ставшую смертным одром для его тёщи.
   К его глубокому удовлетворению, аккуратная Гизелла хотя бы убрала за покойной бельё, и, пусть и с некоторыми неудобствами, он мог отойти ко сну, не боясь дурных предзнаменований.
   Опять взвыла собака, и он вдруг вспомнил, что есть примета, будто это на покойника. Казмер долго не мог уснуть, беспокойно ворочаясь с боку на бок. Когда ему это всё-таки удалось, пришёл сон - тревожный, наполненный пугающими образами. Среди ночи он проснулся, весь в поту - снова выла собака.
  11
   Знаменитая прорицательница мадам Ильдико оказалась на удивление доступной, учитывая её известность, и договориться о встрече оказалось несложно. Народная молва разнесла славу об её экстрасенсорных способностях и талантах по излечению любых недугов, включая и алкогольную зависимость, по всей Венгрии; сеансы же назначались при посредничестве нескольких влиятельных кишпештцев. К этому узкому кругу принадлежал и Жолтан Эркель, которому мадам Ильдико много лет назад напророчила богатство, славу и оружие, инкрустированное золотом.
   Жолтан не стал Прекрасным принцем, но испытывал благодарность к мадам за то, что её пророчество в целом сбылось. Отдав свой 'глок' ювелиру - и получив обратно оружие с безнадёжно утраченным балансом, к тому же совершенно безвкусного вида, - Жолтан, тем не менее, ощущал себя счастливым. Его сверкающий золотом 'шпалер', предмет вожделения и зависти всех мальчишек района, стал убедительным и внушающим должное уважение доказательством существования высших сил.
   Высшие силы и мадам Ильдико, следовательно, поддерживали его. Жолтан обеспечивал мадам 'защиту' и поставлял клиентов, от которых отбоя не было. Такое сотрудничество, к вящему удовлетворению обеих сторон, обещало стать долгим и плодотворным.
   Поначалу Эркель не верил словам Клары о том, что Энё действительно украл у неё мобильный телефон. Девка ползала на коленях, буквально вымаливая прощение, и клялась, что просто не могла перезвонить и сообщить, где находится. Наконец, чуть смягчившись, он решил проявить терпимость - и дослушал оставшуюся часть рассказа.
   До недавних пор он считал сумасшедшим только Энё, а Клару держал за обычную лживую шлюшку. Когда она, захлёбываясь вполне искренними слезами, сообщила, что Энё изменил ей с галлюцинацией, Жолтан всерьёз задумался.
   Кто видел галлюцинацию - Энё или Клара? В чём именно она солгала - и сколько форинтов можно выжать из этой истории?
   Нахмурив низкий лоб, отделяющий кустистые брови от коротко остриженных волос, Жолтан надолго умолк. Глаза сутенёра уставились в потолок, а губы периодически беззвучно шевелились, словно он думал вслух. Затем, неожиданно крякнув, Золотой Пистолет жёстко посмотрел на Клару, принудив ту сжаться в маленький комочек.
   - Ладно. Сведу я тебя с мадам Ильдико - она лечит и безумие, и наркоманию, и нечистую силу умеет отпугнуть. Но! - Жолтан поднял указательный палец. - Помогает она только тем, кто до конца искренни с ней и беспрекословно выполняют все её требования.
   Клара, заливаясь слезами, пообещала сделать что угодно, лишь бы стать такой, какой он хочет её видеть. Жолтан снова крякнул и встал. Одёрнув кожанку, он извлёк из футляра на поясе мобильный телефон и набрал чей-то номер. Ответил мелодичный женский голос; Золотой Пистолет, приняв уважительные интонации, договорился о посещении.
   - Всё, одевайся, - буркнул он Кларе. - Поедем к тёте Ильдико. Любопытно, что она об этом всём скажет.
   Чёрный 'бимер' остановился у подъезда обычной кирпичной многоэтажки, ничем не отличающейся от десятков таких же, стоящих по соседству. Эркель, не желавший тратить своё драгоценное время по пустякам, просто указал Кларе на дверь подъезда.
   - Тебе на четвёртый этаж, квартира 67. Делай всё, что прикажет тётя Ильдико, каким бы странным и унизительным это ни показалось.
   Клара, помня свои недавние клятвы, чувствовала готовность пройти даже сквозь сеанс вызывания духов, однако вполне естественный для нормального человека страх перед потусторонним слегка сковывал её, пока она шла по ступеням и стояла, колеблясь, у входной двери.
   Наконец, решившись, девушка нажала кнопку звонка. Послышались приближающиеся шаги.
   - Кто там?
   - Клара, - ответила она, глядя себе под ноги. Щёлкнул замок, и дверь распахнулась. Перед ней предстала мадам Ильдико - темноволосая женщина средних лет, ещё не растратившая былую красоту. На ней были тёмно-синие, под цвет глаз, брюки свободного покроя и светло-серый жакет. В ушах позвякивали привлёкшие внимание девушки золотые серьги в форме заключённых в круг восьмиконечных звёзд. Тонкая работа на заказ - и, несомненно, дорогая.
   Клара даже знала, кто именно смастерил это украшение - почерк знакомого ей мастера оказался вполне узнаваемым. В конце концов, всё золото, 'добываемое' малолетними кишпештскими мерзавцами и подонками вроде Энё, стекалось к Эркелю и его партнёрам. Часть изделий шла на переплавку, из них делали новые побрякушки.
   Серьги, судя по форме, имели какое-то магическое значение, призванное увеличивать колдовскую силу мадам. Ильдико, смерив Клару холодным взглядом, отступила в сторону - и заперла дверь за девушкой, едва та переступила порог.
   Клара прошла через прихожую к дверному проёму; мадам, раздвинув полог из нанизанных на проволоку тонких цилиндрических деревяшек, привычным жестом пригласила гостью внутрь. Заняв место за окрашенным под чёрное дерево столом, Клара спрятала исколотые шприцем руки и стала ждать, пока хозяйка не обратится к ней.
   Мадам Ильдико села напротив и окинула девушку испытывающим взглядом. Это напомнило Кларе её школьную классную руководительницу. Когда прорицательница заговорила, её музыкальный, уверенный голос, чётко и безупречно выговаривающий все звуки, лишь усилил первое впечатление.
   - Находясь в Чахтицком замке со своим приятелем, кажется, его зовут Энё...
   Пауза начала затягиваться. Клара решила, что должна ответить на невысказанный вопрос.
   - Да, мадам, - сказала она торопливо.
   - Хорошо. - Тень едва скрываемого презрения мелькнула в тёмно-голубых глазах. - Расскажи мне, что именно произошло? Сама ты видела графиню, слышала её?
   - Нет, мадам. Энё видел. Я проснулась от звуков его голоса и осторожно выглянула из палатки. Он разговаривал сам с собой, а потом начал раздеваться... Это было отвратительно!
   Она едва сдерживала рыдания.
   Мадам Ильдико только развела руками в ответ.
   - Сама видишь, это просто галлюцинация, плод больного воображения. Я не люблю мистифицировать моих клиентов, чтобы ты там себе ни воображала. Не всё то, что кажется колдовством, на деле является таковым.
   - Конечно, мадам. Энё - просто подлец. Он украл у Жолтана его золотую цепочку, а на обратном пути - ещё и мой мобильный, так как боялся, что я его выдам.
   Прорицательница закивала, но зрачки её вдруг подозрительно сузились.
   - И у тебя украл... Интересно. - Кислый тон мадам Ильдико, однако, свидетельствовал о полном отсутствии интереса. - Слушай, а давай я составлю тебе гороскоп? Бесплатно, хочешь?
   Клара чуяла подвох, однако она хорошо помнила о своём обещании Жолтану.
   Она утвердительно кивнула - и лицо мадам озарилось широкой, почти искренней улыбкой.
   - Для начала: покажи-ка мне свою левую руку.
   Клара охотно протянула ей ладонь. Мадам Ильдико удивлённо покачала головой.
   - У тебя короткая линия жизни, девочка, - сказала она строгим голосом. - А вот любовная - наоборот, очень глубокая и ветвистая.
   Это сильно позабавило Клару, и она едва удержалась от того, чтоб не расхохотаться. Она - наркоманка и проститутка, и едва ли умрёт от старости; любой прохожий сможет сделать подобное 'пророчество'.
   - А теперь назови мне свою точную дату рождения.
   Клара выполнила её требование, ни капельки не солгав, ведь мадам, бесспорно, обо всём сообщит Жолтану. Прорицательница достала из стоящего рядом шкафа несколько книг и надолго углубилась в их изучение. Клара беспокойно ёрзала на стуле; больше всего на свете ей хотелось закурить, но здесь об этом, похоже, даже не стоило и мечтать.
   Мадам периодически делала какие-то записи в тетрадке, чередуя цифры со сложными астрологическими формулами. Клара, устав от ожидания, не выдержала и спросила, что они означают.
   - Какая ты нетерпеливая, - ответила, не отрываясь от своих записей, мадам. - Но кое-что я сообщу тебе прямо сейчас: ты любишь и зверя, и охотника. Ого! Этот зверь ужасен, он просто огнедышащий дракон - и тот, второй, однажды побил его. Он - настоящий герой.
   Весёлое, приподнятое настроение понемногу овладело Кларой. Такие слова приятно слышать любой девушке. Впрочем, мадам Ильдико внезапно нахмурилась, и её гостье пришлось невольно задержать дыхание.
   - Однако вам не суждено быть вместе. - Прорицательница надолго замолчала, вглядываясь в исписанный лист бумаги, а потом явственно побледнела. Когда она посмотрела на Клару, во взгляде её читался неподдельный испуг. Взяв себя в руки, мадам встала из-за стола.
   - Теперь тебе нужно уйти отсюда, Клара. Я только что вспомнила: у меня на сегодня назначена очень важная встреча, и я не могу тратить своё время на тебя.
   Клара не раз видела, как на рынке мошенники буквально раздевали доверчивых дуралеев. В таких случаях они всегда подключали одного из сообщников, делавшего вид, что тоже вытянул выигрышный билет. Обоим предлагали доплатить за право получить приз - сперва понемногу, а потом всё больше. Так начинался 'аукцион', в котором неизменно побеждал 'солидный клиент', а жертва, утратив все свои сбережения, оставалась с носом. Тем не менее, Клара хотела узнать правду.
   - Что там? Ведь это моя судьба, скажите мне!
   - Ничего важного, Клара, - мадам понемногу теснила её из комнаты, - ничего важного.
   - Если оно неважно, тогда почему вы это скрываете от меня? - Клара с неожиданной силой вцепилась в мадам. Однако та без особых усилий смогла вытолкать слабую наркоманку из квартиры.
   - Никогда, никогда больше не приходи сюда, чёртово отродье! - почти прокричала она перед тем, как захлопнуть дверь.
  12
   - Здравствуйте, - сказал Энё, приблизившись к застеклённой будке. Вахтёрша, пожилая женщина в роговых очках, оторвалась от чтения газеты и, не торопясь, посмотрела на посетителя. Внешний вид Энё не внушал доверия: от него разило потом, а глаза покраснели от недосыпания...
   - К кому? - прозвучал строгий вопрос, разбудивший спавшего тут же на стойке белого, с рыжим, кота. - Что-то рано, все ушли на учёбу.
   - Я из Дебрецена, приехал поступать, - ответил Энё. - Хочу тут у вас поселиться, пока экзамены...
   Глаза за толстыми стёклами очков подозрительно сузились.
   - Рано для экзаменов. Приходи хотя бы через месяц. - Кот, выгнувшись дугой, с любопытством посмотрел на Энё, а затем, утратив интерес, начал умываться.
   - Я заплачу, честно. Мне просто очень нужно, понимаете...
   Лицо вахтёрши стало неприступным.
   - Ничего не знаю. С десяти будет комендант, поговоришь с ним.
   Энё, кивнув, вышел. Он всю ночь промучился, не сомкнув глаз, сидя прямо на полу в одном из подъездов - без зелья стало так плохо, словно его пытали все демоны Ада. Наутро, едва передвигая ноги, Негьеши отправился к студгородку. Здесь он надеялся пожить некоторое время, пока шум в Кишпеште не уляжется. Возможно, потом Жолтан поостынет и позволит ему как-то отработать долг, хотя... В такое не верилось.
   Вся его затея с поездкой в Чахтицы обернулась полным провалом: ночь, проведённая с графиней, сейчас, в свете дня, казалась тусклым, неправдоподобным вымыслом, меркнущим на фоне весьма реальных, никак не проходящих, болей во всех мышцах. Энё зашёл в ближайшую забегаловку и, сев за возвышавшийся на единственной ножке стол с круглой пластиковой столешницей, заказал себе кофе. Судя по наличию настоящих пепельниц из тёмного стекла, сюда ходили приличные клиенты и заведение процветало, а может, его просто открыл какой-то болван, не знающий, что живущим поблизости студентам ничего нельзя доверять.
   Подошла официантка, молодая девушка с крашеными светлыми волосами. На ней были белые кроссовки, некогда чёрные линялые джинсы и форменный голубой передник поверх апельсинового цвета кофточки.
   - Ваш кофе, - говорила она с хрипотцой, как и все, кто курит.
   Энё благодарно кивнул и, стараясь, чтобы дрожь в руках оставалась незаметной, взял чашку. Кофе приносил некоторое облегчение, хотя и весьма непродолжительное. Закурив, он посмотрел в окно, где виднелись немногочисленные прохожие, торопящиеся на работу, и автомобили. Последние, сделанные преимущественно в Германии, выстроились в очередь у светофора. Вскоре тот подмигнул им зелёным, и стальной поток, рыча мощными двигателями, устремился вперёд.
   Интересно, подумал Энё, сколько из этих машин перегнали, вернее, угнали Эркель и его ребята? Это был сложный вопрос, но он мог поспорить, что, как минимум, одну, а может, и больше. Другой вопрос, занявший его мысли в эти минуты, имел почти философский оттенок. Сдали бы немцы всю эту рухлядь в утиль, если бы не нашлось кого-то вроде Эркеля, кто 'угоняет' машины и позволяет безутешным хозяевам получать положенную страховку для покупки машины уже новейшей модели? Угнанные 'мерседесы', 'опели', 'фольксвагены' и 'BMW' заполонили дороги Восточной Европы.
   'Так мы вновь проходим германизацию; ведь это простой повтор, во Вторую мировую многие даже приписывали себе немецкое происхождение и меняли фамилии на более 'благозвучные'', - вспомнил Энё слова одного из однокурсников. Того потом исключили по какой-то надуманной причине, но совершенно очевидно, что за подобного рода высказывания. Парня тогда все хором затыкали, и Энё не являлся исключением, так как, подобно остальным, искренне ненавидел коммунизм - так же искренне, как до этого любил.
   Теперь он ненавидел уже самого себя, так как желание сделать укол и почувствовать миг подлинного наслаждения, ощущения, что боль уходит, подчинило его себе и владело каждой клеточкой больного тела. Однако он совершенно справедливо опасался появляться в кишпештских проулках, так как знал: это приведёт к катастрофе. Сейчас, пока боль ещё сносная, он может подождать несколько часов, возможно, даже ему удастся уснуть. Вечером, проснувшись, он раздобудет зелья, ведь всегда найдутся студенты, которые помогут, были бы финансы. Энё с отчаянием мысленно пересчитал оставшуюся у него валюту и форинты. Для кражи ценой в жизнь денег оказалось на удивление мало.
   Энё, чьи глаза застилала боль, сжал зубы и отхлебнул кофе. Ему стало легче, но лишь на мгновение. Он вспомнил об обещании графини излечить его - как давно это было - или всего лишь позапрошлой ночью? - и горько улыбнулся. В одном графиня, вернее, галлюцинация, оказалась права: та ночь стоила ему Клары.
   Он докурил и, прижав окурок к стеклянному дну пепельницы, встал, а затем подошёл к стойке, чтобы рассчитаться. Вернувшись в общежитие, он застал коменданта, пожилого мужчину со злым взглядом и телосложением профессионального борца. На шее у него висела золотая цепь, даже массивнее той, что Энё выманил у Эркеля. Это обнадёживало, и, призвав на помощь всё вдохновение, он принялся рассказывать свою, тщательно продуманную, историю о любви к знаниям, которая не должна бесконечно оставаться безответной.
   - Документы есть? - наконец, спросил мужчина усталым голосом, лениво выговаривая слова. Энё протянул свой, давно просроченный, студенческий билет, который якобы собирался восстановить. Волосатые руки толщиной в ствол небольшого дерева ощупали удостоверение со всех сторон, потом раздалось недоверчивое причмокивание губами - и Энё получил документ обратно.
   - Надолго?
   - На месяц, не больше, - торопливо сказал Энё.
   - Пятьдесят марок. Получишь отдельную комнату. Санузел и кухня - общие на две комнаты.
   Энё тут же расплатился и, получив ключ и комплект постельного белья, поднялся на второй этаж в западном крыле, где находилась его комната. Сосед ещё не пришёл, и Энё, превозмогая страдания, начал обустраиваться. Этому помещению с ободранными обоями, в котором имелась единственная койка, вмонтированный шкаф, тумбочка и пара стульев, предстояло стать его последним пристанищем. Наконец, совершенно выбившись из сил, утомлённый Энё разделся, плюхнулся на кровать и уснул.
   Сон пришёл практически сразу. Он стоял на Мосте Свободы и смотрел вниз, в лазурные воды Дуная, прогретые полуденным солнцем. Энё знал, что шансов выжить после падения с такой высоты практически нет, однако сил терпеть и 'ломку', и солнце, казалось, выжигавшее ему макушку, уже не осталось.
   Он прыгнул, загребая воздух руками, и полетел, медленно разворачиваясь в воздухе, вниз. Бесконечные мгновения, наполненные ощущением головокружения, сменились прохладой воды, мягко принявшей Энё в своё упругое лоно.
   Вопреки ожиданиям, он не разбился насмерть, а медленно погружался, пока, наконец, не достиг дна. Здесь было темно и холодно, по-настоящему холодно. Чтобы хоть как-то согреться, Энё поплыл под водой, задевая руками водоросли при каждом гребке. Одежда практически не стесняла его, и потребности в кислороде, несмотря ни на что, он тоже не ощущал.
   Держась у самого дна, он одолел так значительное расстояние, пока водоросли не сменились песчаной отмелью. Здесь находилось то, что он искал.
   Скелет дракона, огромный, как пролёт моста, вытянулся в длину, распластав в стороны то, что осталось от колоссального размера крыльев. Энё, проплыв вдоль бесчисленных рёбер, напоминающих о решётках, за которыми содержат великанов, приблизился к большой, как грузовик, голове. Пасть дракона была раскрыта, и он проник внутрь, туда, где, как ему известно, находились железы, выделения которых, соединяясь с кислородом, воспламенялись. Один из огромных, в рост человека, мешков, судя по всему, был ещё полон, и Энё пробил его единственным ударом кулака.
   В воде начало растекаться тёмное пятно, наверняка, токсичное и смертельно опасное. Не колеблясь ни секунды, Энё заплыл в его середину и открыл рот, подставляя горло обжигающему воздействию драконьего яда...
   Энё проснулся как-то резко, сразу - и немедленно, одним быстрым движением, встал с кровати. Выглянул в окно - оказалось, что он провалялся в постели весь день, уже стемнело.
   Что-то, до сих пор зажатое в кулаке, неожиданно привлекло его внимание - то был кусок водоросли со дна Дуная.
   Сны и мечты его вновь причудливым образом переплелись с реальностью. Энё отпил 'драконьего огня' - крови поверженного им в ином пространстве-времени Люцифера.
   Он попробовал заново оценить свои возможности, своё восприятие мира. Желание раздобыть зелья бесследно исчезло и, как он подозревал, навсегда. Вместо этого его переполняло ощущение силы, доставшейся по праву, в честном бою.
   Энё рассмеялся, и то был смех, услышав который, его сосед по блоку, Валер Тот, перекрестился.
  13
   - ...таким образом, упадок Римской империи в большой степени связан со снижением численности рабов, захваченных в ходе завоевательных походов, ведь эта дешёвая, зачастую отборная во всех смыслах рабочая сила, безжалостно эксплуатировалась римлянами. Так возникла местами сохранившаяся и по сей день сеть дорог и акведуков, поддерживалась высокая производительность сельского хозяйства, осуществлялась добыча полезных ископаемых...
   Карой Попрочи, тридцатисемилетний историк, сделал небольшую паузу, переводя дух, и, как всегда в таких случаях, пробежался взглядом по аудитории. Лишь один студент, который даже не открыл конспект, на мгновение привлёк его внимание. Присмотревшись, близорукий Попрочи, с трудом сдержал потрясённый возглас, но, совладав с собой, продолжил лекцию.
   - Рабы, рождённые в неволе, конечно, обладали значительной стоимостью, ведь в них вкладывались средства с самого момента их рождения, и беспощадная эксплуатация, приводившая военнопленных к смерти в течение нескольких лет, не представлялась возможной и рентабельной. Следовательно, праву владеть человеком предстояло смениться зависимостью, так называемым колонатом, который впоследствии превратился в барщину. - Попрочи прочистил горло. - Разрешить кризис представлялось возможным только при помощи 'лошадиной силы', однако лошади в достаточном количестве водились лишь в Великой степи...
   Попрочи умолк и указал на одного из студентов, который поднял руку.
   - Разве римляне не могли развести лошадей сами?
   Преподаватель рассмеялся.
   - Нет, это дело не одного столетия. Более того, если бы им даже кто-то подарил эти табуны, лошади умерли бы с голоду - требовались огромных размеров участки земли под пастбища. Как ни цинично это звучит, но перейти на следующую ступень развития производительных сил европейская цивилизация могла лишь ценой гибели значительной части населения и подчинения уцелевших жителей степнякам.
   - Великое переселение народов, - сказал кто-то в задних рядах.
   - Конечно, молодой человек, именно Великое переселение народов. Подобно тому, как сельское хозяйство Рима, основанное на паре волов под ярмом, создало излишки пищи, достаточные для пропитания многочисленных пеших легионов, так и Риму предстояло покориться аналогичной, но более совершенной и передовой силе. Кто из вас сможет назвать техническое новшество, ставшее причиной падения Рима?
   Послышались различные ответы, вплоть до исключительно глупых и даже неприличных.
   - Стремя! - наконец, выкрикнул кто-то.
   - Да, совершенно верно! - Попрочи ликующе улыбнулся и указал на студента, давшего верный ответ. - Эпохальное изобретение, сокрушившее двух колоссов античности, Китай и Рим, позволило кочевникам покорить пространство и одолеть врагов, как до них то совершили римские калиги !..
   Когда лекция закончилась, и студенты начали покидать аудиторию, Попрочи, осознавая, что ему предстоит, возможно, не самый приятный разговор, почувствовал, как его внутренности начинают сжиматься в тугой узел. Присутствие Энё Негьеши, в недавнем прошлом - одного из тех многочисленных одарённых студентов, которые подают большие надежды - и никогда не оправдывают их, - наполнило его душу смятением и тревогой.
   Негьеши исключили два года назад за прогулы, с тех пор о нём ходили самые разные слухи, которые не противоречили друг другу лишь в общих чертах: Негьеши стал наркоманом и преступником. С самого начала занятия Попрочи подумывал о том, стоит ли выпроводить Негъеши, однако не проявил достаточной силы духа, и сейчас корил себя за проявленную мягкотелость.
   Бывший студент сейчас, несомненно, начнёт выпрашивать у него деньги, а возможно, даже попытается втянуть в какую-то сомнительную историю, чтобы впоследствии шантажировать.
   - Добрый день, Энё, - сказал Попрочи приблизившемуся парню, мысленно подсчитывая содержимое своего кошелька. - Давно не видел тебя. Как поживаешь?
   - Спасибо, неплохо, господин Попрочи. Очень интересная лекция. Я сейчас сожалею, что не имел возможности её прослушать, когда был студентом.
   Попрочи приосанился и постарался добавить в свой голос металлические нотки.
   - Ты имел такую возможность, Энё, но ты ею не воспользовался, растратив свои задатки на занятия, недостойные даже упоминания в приличном обществе. А теперь, если ты мне позволишь...
   - Извините, господин Попрочи, но я к вам по делу, которое вас наверняка заинтересует. Оно касается записей Феофила Евхаитского...
   Преподаватель почувствовал, как самообладание оставляет его. С большим трудом он сохранил голос ровным, а лицо - непроницаемым.
   - Каких записей?.. А, Феофил... Ну да, любопытная история, но не более того.
   - Эта история абсолютно правдива, господин Попрочи. - Широко ухмыляясь, Энё торжествующе посмотрел на преподавателя истории. Тот спрятал взгляд и направился к выходу.
   - Чушь, Энё, - торопливо бросил Попрочи через плечо, затем притормозил. - Мало ли что могло взбрести в голову монаху, поселившемуся, как он говорил, среди гуннов? Исследователи оспаривают как его искренность, так и самый факт существования Феофила. Есть версия, что записи являются позднейшей подделкой конца XIX - начала XX века. В это время в Германии и Австро-Венгрии вошёл в моду мистицизм, особенно его 'гуннская' и 'арийская' разновидности...
   Он едва скрывал своё недовольство тем, что его отвлекают по пустякам. Вопреки ожиданиям Попрочи, Энё не стал убеждать его с той горячностью, которая отличает всех верующих, включая и учёных, сделавших научные открытия, подлинные или мнимые. Наоборот, незваный гость остался стоять посреди аудитории; вдруг он бросил в спину историку фразу, принудившую того остановиться.
   - И нож, и чаша существуют, господин Попрочи, мне это известно наверняка.
   Мгновение ушло на то, чтобы восстановить самообладание, а затем Попрочи начал медленно поворачиваться, одновременно принуждая мышцы лица скорчить презрительную гримасу.
   - Этого не может быть, Энё, - недоверчиво прищурился Попрочи.
   - Может, господин Попрочи, поверьте мне. Я даже могу сказать вам, где сейчас находится нож.
   - Да? И где же? - В голосе преподавателя сквозила прямо-таки убийственная ирония.
   - У вас дома, господин Попрочи! - Ликующе улыбаясь, Энё широкими шагами приблизился к нему. Попрочи решил позволить своему возмущению достичь максимума, и, лишь почувствовав, что его голос уже дрожит от едва сдерживаемых эмоций, ответил наглецу.
   - У меня дома? - взвизгнул он. - У меня дома?! Вон! Вон отсюда!
   Энё, с чьего лица так и не сходила улыбка, прошёл мимо побагровевшего преподавателя. Едва он скрылся из виду, Попрочи сел за ближайшую парту и задумался. Можно было не сомневаться в том, что Каталина всё разболтала своему Акошу, а тот нашёл кого-то, кого можно использовать для шантажа.
   С уст преподавателя сорвалось грязное ругательство, и он хлопнул ладонью по парте, вымещая свою злость. Ему придётся договориться с этим Акошем, тут уже нет никакого сомнения, и добиться того, чтобы Энё больше никогда не беспокоил его своими визитами.
   Он задумался. Чаша действительно сохранилась - или же Негьеши сказал то, что Попрочи так жаждал услышать?
   Остаток рабочего дня он был немногословен и раздражителен, едва не поругавшись с одним из коллег, заместителем декана. Не засиживаясь на работе, историк отправился домой, торопясь проверить, на месте ли бесценный клинок, обладающий, согласно утверждениям Феофила, магической силой. Сила эта многократно возрастала, если клинок использовать в надлежащее время в особом месте, и становилась практически безграничной, если иметь под рукой чашу.
   Едва войдя в дверь и торопливо поцеловав жену, Карой Попрочи разулся и снял плащ; даже не снимая костюма, он прошёл в кабинет, где в тайнике за книжным шкафом располагался маленький сейф. Набрав код, известный лишь ему одному, Попрочи нетерпеливо открыл дверцу, и, только когда в глаза ему ударило сияние золота, испещрённого нерасшифрованными до сих пор письменами, позволил себе с облегчением вздохнуть.
   Аккуратно заперев сейф, он уселся на диване и начал медленно развязывать галстук; его мысли вертелись вокруг более чем подозрительного визита Энё Негьеши. В конце концов, стало понятно, что ничего страшного не произошло. Что с того, что они знают о существовании чаши? Это уголовники, которым нужны лишь деньги. У него есть связи в полиции, с которыми любого Акоша можно приструнить.
   Попрочи застонал. От Каталины и Негьеши им уже известна подлинная цена чаши, которую могут купить за миллион марок, даже за миллион долларов, а значит, его жизни угрожает опасность.
   Он встал, прошёлся по комнате взад-вперёд несколько раз, а потом снова уселся на кожаный диван, напряжённо размышляя. Вскоре он со всей очевидностью осознал то, что знал и ранее: без помощи Липота, Акоша или им подобных ему ни за что не заполучить чашу. Когда они овладеют этим воистину бесценным сокровищем, максимум, на что Попрочи сможет рассчитывать - это не на саму чашу, но лишь на долю от её продажи.
   Но, зная её подлинную силу, никто на свете не согласится взять деньги, подумал он.
   'И я не стану исключением!', - эта мысль молнией промелькнула в его воспалённом мозгу. Попрочи ощутил необходимость в огнестрельном оружии, незарегистрированном, конечно, чтобы достичь своей цели.
  14
   - Интересуетесь предметами старины, молодой человек? - Вкрадчивый голос, струившийся, подобно ядовитому газу, казалось, обволакивал посетителя. Голос принадлежал тому самому Липоту, о котором в Бельвароше ходило столько легенд. Сам антиквар, сокрытый в глубокой тени, пока ещё не появлялся на свету, предпочитая, как паук, плести вокруг посетителя сети из слов и загадочных намёков.
   - Да, - ответил Энё. - Правда, я, скорее, любопытствую, нежели планирую что-то купить. Я - студент, планирую стать историком, возможно, даже археологом.
   - Ну, тогда вы зашли не по адресу, юноша. Вам нужно в музей, а ещё лучше - засесть за учебники. - Липот, наконец, появился в поле зрения. Несмотря на невысокий рост и тщедушное строение тела, он внушал Энё подсознательный страх. Когда антиквар говорил, обнажались неожиданно острые, длинные, как у леопарда, зубы.
   Энё развернулся к нему всем телом и изобразил на лице удивление.
   - Поразительно! Не думал я, что кха-там ещё бродят по земле. - Последняя фраза в большой степени основывалась на догадках, заимствованных в записях Феофила Евхаитского. Этот монах, прослывший безумцем ещё при жизни, оставил после себя поразительные свидетельства о долгих десятилетиях, проведённых среди гуннов. Сам он так и не вернулся из пушты, что позволяло только предполагать, насколько жуткая кончина его постигла, однако сделанные им записи, бережно запаянные в серебряный футляр, пережили века.
   Обнаруженные более тысячи лет спустя свитки Феофила немедленно присвоила католическая церковь, ревностно хранившей в течение последующих веков. Лишь в мрачные времена III Рейха, с которым сам Ватикан пошёл на сделку - соглашение о конкордате, - свитки стали доступны исследователям. Нацистские историки из института 'Аненербе' вывезли рукописи в австрийские Альпы, наряду с наиболее ценными материалами архивов, и в последние месяцы войны они бесследно затерялись.
   Обнаруженные Кароем Попрочи в библиотеке Венского университета, фотокопии свитков вызвали достаточно вялый интерес в научных кругах, несмотря на сенсационное содержание. Всё слишком походило на подделку, искусно сфабрикованную нацистами. После нескольких научных симпозиумов и конференций, заканчивавшихся неизменными скандалами, интерес к записям Феофила Евхаитского в значительной мере угас.
   Лишь Карой Попрочи продолжал верить в подлинность записей и даже дал почитать их перевод одному из своих студентов, Энё Негьеши. Прочитанное поразило Энё: мир перед ним предстал в новом свете - заселённым бесчисленными духами и демонами, зачастую незримыми, но от этого не менее опасными и злокозненными. Наиболее коварные и сильные из них обладали способностью ненадолго приобретать материальную, видимую форму и даже вступать в половую связь с человеком. Рождённых от этих противоестественных союзов детей кочевники именовали кха-там. Обычно их зачинали женщины, которых по тем или иным причинам сморил сон на одном из курганов, издревле считавшихся обиталищами нечистой силы.
   Энё, не отрываясь, следил за Липотом, за каждым его словом и жестом, ожидая увидеть подтверждение своей смелой догадки. Внешность антиквара удивительным образом совпадала с оставленными Феофилом описаниями кха-там.
   - Как вы сказали? - переспросил после минутной паузы Липот. На лице его за это время не дрогнул ни единый мускул.
   - Я сказал - кха-там, господин Липот. Отголоски былого величия этой некогда могущественной расы сохранились в кельтском фольклоре, в котором есть существа, удивительно похожие на них - эльфы.
   Лицо хозяина лавки исказила ярость. Он едва сдерживал себя.
   - Молодой человек, ваши бредни слишком утомительны для моего слуха. Немедленно покиньте мой магазин, иначе у вас будут серьёзные проблемы.
   Энё взялся за дверную ручку и чуть приоткрыл входную дверь, словно и впрямь собирался уйти, а потом вдруг обернулся и спросил:
   - Если я вам скажу, что знаю, где находятся нож и чаша, и что я подарю их вам... в обмен на одну маленькую услугу, что вы скажете тогда?
   В глазах Липота вспыхнул жёлтый огонь.
   - Насколько маленькую? Зная их истинную цену, никто не попросит взамен о пустяках.
   Энё улыбнулся.
   - Я знал, что сравнение с эльфами возмутит тебя, и ты разговоришься. Кельтские сказки о 'народе холмов' настолько же далеки от истины, насколько ученик, делающий первые шаги в волшебном искусстве, далёк от мастера.
   - Понимаю. Хотя я не назвал бы тебя новичком. - Глаза Липота теперь просто пылали, явно пытаясь узреть нечто, неподвластное простым смертным. - Я вижу, в твоём сердце засел осколок Змея...
   - Да, - живо отозвался Энё. - Он - мой заклятый враг, и моя просьба связана с ним.
   В жёлтых глазах отразилась боль.
   - Ты просишь невозможного. Змей существовал всегда, и с приходом людей он стал сильнее; по мере того, как плодились твои предки, росла и его мощь. Наш народ, некогда многочисленный, вымер: многие погибли, кто-то подчинился Змею, и лишь единицы, выжившие в былых местах силы, влачат жалкое существование в людских телах, меняя их от века к веку.
   - Подобно тебе?
   Липот кивнул.
   - Подобно мне. Если бы я владел и ножом, и чашей... Ты говоришь правду?
   - Я обещаю тебе. - Энё протянул Липоту руку.
  15
   Чёрный 'бимер' подъехал к парадному входу в ночной клуб 'Гадюка' ещё засветло. Рослого, широкоплечего мужчину с огромными, как шары для боулинга, бицепсами, здесь хорошо знали - Жолтан тесно сотрудничал с начальником охраны. Другое дело - женщина с необычного вида серьгами, она явно посещала заведение впервые. Скучающий за отсутствием клиентов персонал тотчас заприметил её необычного вида серьги, немедленно ставшие предметом оживлённого обсуждения.
   - А это мадам Ильдико, - вдруг заявила одна из официанток расположенного на втором этаже ресторана. - Она лечит по фотографии и предсказывает будущее.
   - Таких 'ощипанных' клиентов, как те, что ей приводят, и я бы взялся лечить, - ответил, сардонически улыбаясь, администратор. - Это ведь уже психи, раз они верят, что гадалка их вылечит - при помощи спиритизма и 'заряженной' воды.
   - Да ну тебя, Берти, - оттолкнула начавшего тискать её администратора официантка.
   Жолтан и мадам Ильдико, минуя лабиринт коридоров, прошли сквозь ресторан и кухню прямиком к кабинету Кишша. Охранник в белой рубашке и галстуке, державший в руке рацию, преградил им путь.
   - Здорово! - грубовато приветствовал его Жолтан. - Нам назначено.
   - Секунду, - отрезал охранник и связался с кем-то по рации. Получив утвердительный ответ, он приблизился к двери и постучал.
   - Пусть войдут, - послышалось изнутри. Охранник открыл дверь перед посетителями, пропустив их в комнату площадью около двадцати квадратных метров. Чувствовалось, что здесь не поскупились на обстановку: стены, обшитые дубовыми панелями, ковёр, цветом и толщиной напоминающий львиную гриву, кованые бронзовые светильники, излучающие мягкий, не раздражающий глаза свет.
   В дальнем конце за письменным столом сидел седовласый мужчина с ярко-голубыми глазами, подобно двум замёрзшим озёрцам выделявшимся на загорелом лице. Прямой, крупный нос с обеих сторон уравновешивался обвисшими, как у бульдога, щёками. Челюсти, способные прокусить автомобильную покрышку, выдавались вперёд, отчего голова приобретала угловатые очертания. В молодости Кишш играл в футбол, и фигура его ещё сохранила следы занятий спортом - живот, несмотря на свои размеры, не выпирал, так как располагался под бочкообразной грудью, а развитая мускулатура рук и ног делала всё его тело пропорционально большим и гармонично выпуклым.
   Мадам Ильдико хорошо знала Кишша ещё со времён молодости, и секреты его она с лёгкостью читала - во взгляде, в скупых жестах, в немногословных указаниях, отдаваемых подчинённым. Кишш, подобно многим преуспевающим бизнесменам, подозревает, что жена изменяет ему с шофёром. Сам он раз в неделю ездит к любовнице, самой эффектной девушке в городе, которую делит с несколькими правительственными чиновниками. Возникшее в результате чисто мужское доверие этих жуликов друг к другу понемногу превращается в процессы уклонения от уплаты налогов и взаимовыгодного освоения государственных средств.
   Мадам Ильдико, вынужденная зарабатывать себе на хлеб насущный собственным трудом, недолюбливала Кишша и ревновала к его супруге. Однако действительно существовавший у неё дар предвидения и составленные собственноручно гороскопы свидетельствовали: все её мечты в этом плане не имеют ни малейших шансов воплотиться в реальность.
   Кишш привстал, чтобы пожать руку Эркелю, некогда начинавшему свой путь вышибалой в этом же заведении, и жестом указал на свободные стулья.
   - Ильдико, это очень неожиданный для меня визит. Гм... Чем обязан?
   - Я вчера говорила с одной девушкой, Кларой...
   - Она наркоманка, проститутка, - вмешался Эркель. - Конченая. Она и её дружок...
   Кишш сурово посмотрел на Эркеля, принудив того умолкнуть.
   - Да, Жолтан, я вижу, ты хорошо с ними знаком. Такие у тебя знакомства. Ладно, сейчас, чтобы не тратить время попусту: сходи в ресторан к Берти, у него там с клиентами на днях были какие-то проблемы... Выясни, в чём дело, и, в случае чего, не засиживайся тут, а сразу поезжай и реши там всё. - Кишш вопросительно поднял брови, ожидая ответной реакции.
   Жолтан кивнул и, пообещав всё решить, вышел. Кишш перевёл взгляд на мадам Ильдико и недоуменно развёл руки.
   - Ильдико, дорогая моя, что происходит? Я должен заниматься какой-то наркоманкой? Я понимаю, если бы у тебя возникли затруднения...
   Прорицательница подарила ему холодную улыбку.
   - Если ты веришь в то, что говорят звёзды - хотя бы капельку, Фригьес, - то займёшься. Ваши судьбы связаны.
   Кишш рассмеялся.
   - Ильдико, ты это что, серьёзно? Ну, мы с тобой взрослые люди. Как какая-то девка, которой я и в глаза-то, скорее всего, никогда не видел...
   - Она и её приятель, который ограбил Эркеля и сбежал, представляют собой значительную опасность. Я не могу, к сожалению, сказать более определённо, так как гороскопы мои, несмотря на их точность, содержат лишь весьма лаконичные и расплывчатые формулировки.
   Кишш вскинул руки в жесте деланного негодования.
   - Ограбил Эркеля! Я думал, это он всех грабит. Может, мне действительно нанять эту парочку вместо Жолтана - они же вроде Бонни и Клайда? Ильдико, ну ты же сама понимаешь, насколько смешно это звучит! Скажи хоть что-то, что достойно моего внимания - даже в расплывчатых формулировках. В противном случае...
   Кишш начал ворошить разложенные на столе бумаги, словно изучая их содержание.
   Мадам Ильдико сплела пальцы в замок и чуть подалась вперёд.
   - В ближайшие дни, возможно, часы, она и её парень станут обладателями невероятно древней и баснословно дорогой вещи, обладающей значительным магическим могуществом. Какой именно, сказать, к сожалению, не могу, так как сама этого не знаю. Но это что-то золотое, выкованное в колдовском огне ещё на заре времён. Не человеческие это сделали руки, и смысл надписей, его покрывающих, сокрыт от людей.
   Кишш пожал плечами.
   - Ильдико, я - обычный человек, как и все остальные! И, раз оно бессмысленно для других, то и для меня тоже.
   Прорицательница весело рассмеялась.
   - Фригьес, а я и не пытаюсь тебе ничего продать, хотя эта вещь и обладает значительной ценностью. Правда, её сила, порождённая мраком, отпугивает меня... - Она на мгновение умолкла. - Едва дотронувшись до этой вещи, Клара немедленно расстанется с жизнью по воле короля - таков её гороскоп.
   - Ну, а я здесь при чём? Мне всё равно, - ответил Кишш.
   Мадам Ильдико позволила себе торжествующую улыбку.
   - Ей предстоит оказаться в Аду, пережить неподвластную осмыслению метаморфозу - и вновь вернуться в наш мир, но уже в ином обличье. Внушает дикий ужас, правда? Чистое совпадение, однако я на всякий случай проверила твой гороскоп, ведь ты здесь заправляешь всем, мой милый Фригьес, и пророчество вполне может касаться тебя...
   Лицо Кишша стало красным от прилившей крови; он начал кипятиться.
   - Я не отдам такого приказа, наркоманки меня не интересуют! Она не станет демоном, не воскреснет! Всё, этого достаточно?
   Ильдико улыбнулась ему загадочной улыбкой.
   - В день, когда ты родился, Фригьес, наблюдалась обусловившая твой ошеломляющий успех чрезвычайная активность Солнца и ряда космических тел. К сожалению, точное время рождения мне неизвестно, поэтому многое относится к категории 'возможного'...
   - И что там такое 'возможно'? - нетерпеливо спросил рассерженный Кишш.
   Она добавила в свои интонации лишь самую капельку яду.
   - Твоя смерть от рук демона, мой милый - в течение недели. Впрочем, если ты не веришь в астрологию...
   Мадам Ильдико поднялась, собираясь уходить.
   Кишш казался ошеломлённым, он начал лихорадочно перекладывать какие-то вещи на столе.
   - Ильдико, дорогая, такси за счёт заведения. Я обязательно свяжусь с тобой на днях. - Дрожащие пальцы Кишша нащупали, наконец, кнопку интеркома. - Алло, там поблизости есть Берти? А Жолтан? Он такой высокий, в кожаной куртке...
   В который раз убедившись во всесилии суеверий, владеющих и самыми выдающимися умами, мадам Ильдико направилась к выходу.
  16
   Визит исключённого некогда с позором Энё Негьеши не остался незамеченным, равно как и поведение преподавателя Попрочи. Последнее свидетельствовало о состоянии крайнего душевного смятения. Вездесущие информаторы из числа членов 'актива', узнав, что занятия начал посещать некий дерзкий и совершенно неадекватный тип, даже не являющийся студентом, немедленно выяснили, что он вдобавок ко всему ещё и поселился в принадлежащем университету общежитии.
   Эти слухи не обошли стороной и Каталину. Тем же вечером она знала, что этот Негьеши живёт в одном блоке с Валером Тотом, и, переговорив с одним из старшекурсников, с которым раньше встречалась - о, скольких невысказанных обещаний в томном взгляде голубых глаз ей это стоило! - добилась от того обещания сделать всё необходимое.
   Уже на следующий после сцены в аудитории ?217 день к господину Попрочи совершенно неожиданно подошёл второкурсник факультета социальных наук Тот и, вежливо поздоровавшись, сообщил, что знает нечто важное. Попрочи, пребывавший в отличном расположении духа, даже подумал, не подшутить ли ему над стеснительным Тотом, поинтересовавшись, какое именно научное открытие сделано, - но тут же отказался от этой идеи и, напустив на себя как можно более серьёзный вид, решил уделить немного времени студенту.
   - Слушаю вас. - Полный, заметно нервничающий Тот стоял, взволнованно озираясь по сторонам. Получив разрешение говорить, он приблизился к преподавателю, явно опасаясь, что их услышат чьи-то, излишне чуткие уши.
   - Я... Словом, мой новый сосед, Энё Негьеши, он немного не в себе...
   - Негьеши? - переспросил Попрочи. - В общежитии? Его же давно исключили, к тому же он будапештский!..
   - Да, господин Попрочи, - согласно закивал Тот. - Я это тоже заподозрил, у дебреценских - а он назвался дебреценским - совершенно иной говор... Негьеши этого уже хотят хорошенько вздуть, настолько у него невменяемое поведение, однако он говорил, что хорошо знает вас...
   Тот умолк, вопросительно глядя на преподавателя.
   - Что значит: 'вздуть'? - спросил Попрочи с деланным возмущением - причём как можно громче. Последнее делалось на случай, если разговор подслушивают, тем более, с помощью вошедших в моду средств аудиозаписи. - Однако я, конечно, во многом их понимаю: поведение Негьеши просто ужасно.
   Последние слова Попрочи произнёс, доверительно понизив голос и глядя Тоту прямо в глаза, в конце предложения он чуть заметно кивнул. В подобных обстоятельствах считалось, что руководство университета дало свою санкцию на осуществление физической расправы.
   - Если же этот Негьеши не найдёт общего языка со студентами, я, конечно, подниму вопрос о выдворении его из общежития. - Таким образом, Тот получил ещё и обещание, пусть и закамуфлированное, вполне официальной поддержки в случае, если Негьеши начнёт жаловаться в судебные инстанции.
   Судьбе незадачливого наглеца можно оставалось только посочувствовать.
   Студент Тот, уважительно распрощавшись, удалился, оставив Кароя Попрочи в одиночестве. Шагая на кафедру, преподаватель истории злорадно думал о том, что Негьеши, несомненно, ответит за своё поведение. Первым его побуждением было связаться с комендантом общежития Кошткой и позаботиться о том, чтобы он устроил Энё жизнь, по сравнению с которой смерть стала бы облегчением. Однако тут он вспомнил о чаше, и мысли его приняли совершенно иное направление. Негьеши явно что-то знал, возможно, даже видел чашу - или водил знакомство с её владельцем. Чтобы получить эту информацию следовало организовать за ним слежку, и единственным человеком, на которого он мог положиться в таких обстоятельствах, оставалась Каталина.
   Оглянувшись по сторонам в поисках нежелательных свидетелей, Карой Попрочи достал мобильный телефон.
  17
   Его поселили далеко не в лучшей комнате, с этим согласился бы кто угодно. Его бесили ободранные розоватые обои на стенах, тумбочка с растянутой верхней петлёй, провисающая стальная койка кольчужного плетения. Скудная, наводящая тоску обстановка. Не вся, конечно: имелись ещё тараканы - многочисленные бесстыжие пруссаки, то и дело показывавшие свои настороженные усики изо всех щелей.
   Окончив последние приготовления, Энё запер входную дверь на крючок. Затем он разулся и прошёл в середину комнаты, чтобы усесться на покрытый линолеумом пол. Здесь его окружал начерченный собственноручно магический круг. Необычная практика для студента, поэтому от возможного вмешательства последних Энё себя оградил.
   Он скрестил ноги по-турецки и зажёг благовония, смешанные по особому, известному лишь посвящённым рецепту. Его ноздри вскоре защекотал сладковатый, вызывающий слабость во всём теле, аромат, возвестивший о том, что настало время произнести заклинание. Слова его, наравне с остальными знаниями, явились Энё во сне. Монотонный напев на неведомом, лишь отдалённо напоминающем венгерский, языке прозвучал в стенах общежития. Звуки, вырывавшиеся из его гортани, принуждали самого Энё дрожать от возбуждения и струящейся в жилах энергии. Валер, готовившийся в это время к семинару, слышал всё и вполголоса ругался, его недовольный голос глухо доносился из-за стены.
   Наконец, когда строфа достигла своего апогея, и голос Энё прозвучал на полную громкость, он положил поверх стальной миски с дымящимися благовониями зеркало. Одновременно с завершающим словом его правый кулак сильно ударил прямо по центру собственного отражения.
   Хруст ломающегося стекла и горячая боль в рассечённой руке слились воедино.
   Не обращая внимания на капающую из раны кровь, Энё сконцентрировал своё внимание на окровавленных обломках. В них плясали неясные, смутные образы, вскоре обрётшие чёткость.
   Энё заглянул в один из осколков, напоминающий по форме трапецию. Сердце защемило - его взору предстала Клара, занятая по кухне. В другом, похожем на изогнутый кинжал, виднелся Карой Попрочи, разговаривающий о чём-то с элегантно одетым светловолосым парнем; там же присутствовала привлекательная девушка с каштановыми волосами.
   Энё, однако, искал другое - взгляд его отчаянно шарил по битому стеклу, пока вдруг не заметил желтоватый отблеск, мелькнувший в самом маленьком, почти крошечном кусочке.
   Наверняка, это золото! Энё присмотрелся, напряжённо думая только о чаше, пока не увидел её - отражающуюся под разными углами во всех осколках.
   И в каждом из них маячил грузный, смуглый мужчина средних лет. Он то прикасался к чаше, то с любопытством и затаённым страхом рассматривал её. Теперь, переключив своё внимание на этого субъекта, Энё увидел его семью, жену и двух детей, лоток на рынке, где он торговал одеждой, и, наконец, даже раскрытый паспорт, в котором значилось: 'Казмер Сзабо'. Что ж, поиски оказались успешными. Энё с трудом скрывал ликование.
   Дверь, выбитая сильнейшим ударом ноги, распахнулась. Вырванный крючок, беспомощно прозвенев, повис в воздухе.
   Энё поднял взгляд. В дверях стоял парень, одетый в спортивный костюм. Его плечи, непропорционально широкие, едва помещались в дверной проём. Маленькие, злобные глазки неприязненно смотрели из-под мощных надбровных дуг, давая понять каждому, что их обладатель глубоко ненавидит окружающих.
   - Что ты тут колдуешь, дурачок? - презрительно спросил он у Негьеши, входя внутрь. За ним проследовало ещё двое, достаточно заурядной внешности. Один из них, низкорослый щуплый блондин с круглыми глазами навыкате, от которых его худое лицо внушало страх своим уродством, выступил вперёд и начал обходить Энё слева. Тот поднялся на ноги, понимая: одними разговорами не удастся переубедить незваных гостей в том, что они ошиблись адресом, и принудить покинуть помещение. Следующим своим движением, стремительно выбросив вперёд правую руку, он сбил щуплого с ног.
   - Чаба! Он ударил Чабу! - Оставшихся двое одновременно набросились на Энё. Тот едва не рассмеялся: обладая лишь ничтожной толикой силы того, кто некогда сражался со всем войском Небес, он не чувствовал страха. Ни один из этих жалких смертных не являлся тем, кто смог бы бросить ему вызов. Схватив второго студента, высокого, как каланча, с оскаленными лошадиными зубами, за плечи, Энё с размаху швырнул его о стену. Тот, вскрикнув, упал, как тряпка, и лежал без движения.
   Энё и главарь, который так и не представился, остались теперь один-на-один.
   - Ты силён. - Чувство собственного превосходства ещё сохранялось в голосе громилы, хотя впившиеся в Энё яростным взглядом маленькие глазки то и дело растерянно метались, глядя на стонущих приятелей. Пригнувшись, студент вытянул вперёд длинные, как у гориллы - и столь же мускулистые, - руки.
   - Ха! - прикрикнул он на Энё, сделав угрожающее движение в его сторону. Похоже, этот мерзавец всегда так запугивал собственных жертв перед нападением. И действительно: мощные, как гидравлические поршни, мышцы ног толкнули его почти стокилограммовое тело. Масса эта, подобно вылетевшему из ствола крупнокалиберной пушки ядру, разогналась до удивительной для человека такого сложения скорости. Энё подумал, не стоит ли отшагнуть в сторону, как то делают боксёры, чтобы пропустить атакующего противника, однако счёл это неуважением к самому себе и к силе, переполнявшей его.
   Когда их тела столкнулись, по всем законам физики Энё следовало упасть, быть раздавленным. Тем не менее, случилось иное: он с лёгкостью сдержал напор и, сцепив руки с оппонентом, вступил с ним в противоборство.
   Могучие мышцы, плод долгих лет упорного труда в тренажёрном зале, вздулись от титанического напряжения, едва не разорвав ткань спортивного костюма, однако сдвинуть Энё, словно вросшего в пол, им оказалось не под силу. Почувствовав ни с чем не сравнимое удовлетворение, Энё наблюдал, как в глазах соперника зарождается отчаяние, и начал выворачивать его толстые пальцы.
   Наконец, послышался треск ломающихся костей. Громкий, взвизгивающий крик, взятый на неожиданно высокой ноте, сотряс общежитие. Рассмеявшись, Энё отбросил завывающего от боли главаря к его приятелям. Все трое, помогая друг другу, приняли вертикальное положение и начали трусливо жаться в направлении выхода.
   - Прочь отсюда, и чтобы я вас здесь больше не видел!
   Проклиная его на все лады, троица убралась восвояси.
   Энё, победоносно удержавший за собой поле боя, почувствовал себя одиноко. Ему очень не хватало Клары все эти дни, и сейчас, в минуту, когда возникли все основания ликовать, это чувство усилилось. Поразмыслив немного, он решил, что Клара может оказаться полезной в намечающемся деле с чашей, да и сама она, видимо, нуждается в помощи. Однако силы Энё, самый источник которых внушал ему страх, не отличались постоянством: кто знает, что может случиться в менее благоприятных обстоятельствах?
   Следовало в первую очередь провести разведку и установить связь через не внушающего подозрений посыльного. Ответ, подсказанный интуицией, казался единственно верным в теперешней ситуации.
   Энё подошёл к двери в комнату Валера Тота и постучал.
   - Валер, это я, Энё.
   - Что нужно? - прозвучал чуть дрожащий от испуга голос, обладателю которого предстояло стать виновником ужаснейшей в жизни Энё трагедии.
  18
   Казмер спрятал свою, вероятно, не имеющую цены, находку в укромном месте в подвале будапештской квартиры. Каждый день он находил повод, чтобы ненадолго отлучиться, и, спустившись по пыльным гранитным ступеням, уединялся, забывая обо всех треволнениях. Как зачарованный рассматривал он чашу, любуясь ею в свете электрической лампочки. Оторвать взгляд от этой древней вещи, казалось, просто невозможно.
   Так жизнь лоточника наполнилась новыми, не изведанными ранее, ощущениями. И он познал гнетущее беспокойство, нарастающее час от часу, если чаша пребывала вне его поля зрения.
   Вскоре он стал замечать за собой некоторые, не имеющие рационального объяснения, странности. Солнечные лучи стали раздражать Казмера, и он уже не мог находиться на свету более нескольких минут. Тень казалась предпочтительней, будто несущей успокоение и уют.
   Однако стоило стемнеть, и господину Сзабо делалось ещё хуже. Тьма стала для него излишне густой, почти осязаемой. Казалось, в ней таится некая, не поддающаяся пониманию, но от этого не менее опасная и чуждая жизнь.
   Страхи и тревоги отступали, едва он брал в руки чашу и любовался игрой света в бездонной глубине её опаловых глаз. Необходимость смотреть в эти огненно-жёлтые глаза, касаться знаков, выгравированных на сверкающей поверхности, - становилась всё сильнее с каждым днём. Казмер заметил, что всё чаще спускается в подвал без какой-либо видимой нужды и, совершенно забыв о времени, часами сидит, сжимая чашу изо всех сил, словно она угрожает сбежать от него.
   А потом с Казмером заговорили духи.
   Впервые он услышал какие-то странные звуки, когда сидел, как обычно, меж отсыревших бетонных стен и задумчиво гладил огромные, искусно огранённые опалы. Поначалу Казмер не обращал на это внимания - просто потому, что привык полностью игнорировать всё, когда у него в руках находится чаша. Но прошло совсем немного времени, и звуки стали назойливее, хотя отличить их от доносящихся сквозь перекрытия разговоров на первом этаже, шума сливаемой воды, бегущей по трубам, или же шуршания беспокойных крыс, в великом множестве снующих здесь повсюду, было ещё невозможно.
   Это настораживало. Казмер, пораздумав немного, решил не обращать на подобные мелочи внимания. Он резонно полагал, что просто стал излишне впечатлительным.
   Маленькое неудобство росло; вскоре оно превратилось в настоящую проблему. Пребывая в отчаянии, господин Сзабо затыкал уши, однако шум не только не стихал - напротив, становился заметно громче, выразительнее. Пришлось признать очевидное: на самом деле источником звуков является чаша, а шорохи, издаваемые подвалом, просто накладываются на них, создавая причудливую гамму, воспринимаемую как нечто цельное и однородное.
   Голоса... Он слышал голоса... Принадлежащие мужчинам, женщинам, старикам и даже маленьким детям, они умоляли его, предостерегали на все лады, пользуясь десятками различных языков, даже требовали - все одновременно. Постепенно пришло понимание, что чаша в былые времена стала причиной гибели всех этих людей. Их кровь, выпущенная жертвенным ножом, наполняла дьявольский кубок, оставляя память о себе, о муках, в которых к ним пришла смерть.
   Казмер, вскрикнув, отшатнулся. Едва ли отдавая себе отчёт в том, что делает, он спрятал чашу в тайник и, мыча что-то нечленораздельное, выбежал на улицу, распугивая прохожих.
   На следующий день, не в силах противиться зову, идущему из подвала, он снова спустился вниз и долго сидел, зажав чашу между коленей. Теперь он хотел слушать. Казмер заткнул уши руками, чтобы голоса, пытающиеся донести до него мудрость забытого прошлого, звучали как можно отчётливее.
   Так проходил день за днём: он утратил аппетит и сон; в конце концов, Казмер заметил, что даже перестал бриться и уже не ходит на рынок, словно торговля уже не представляет никакого интереса.
   Ему это казалось забавным. Всё будто происходило не с ним, а с кем-то, кого он наблюдает со стороны. Попытки жены хоть как-то образумить его Казмер игнорировал.
   В моменты, когда мозг работал ясно - а это случалось с ним всё реже и реже, - Казмер поражался тому, что тратит время на сущее безумие: слушает голоса на языках, которых не понимает. Тем не менее, улучив свободную минуту, он привычным шагом, как лунатик, устремлялся к чаше, чтобы побыть с ней наедине ещё немного. Не раз и не два Гизелла пыталась его застукать и выяснить, наконец, чем он занимается, но Казмер, с изобретательностью, отличающей всех сумасшедших, всякий раз успевал спрятать сокровище или укрывался в одном из труднодоступных уголков, которыми так богаты подвалы многоквартирных домов.
   Желание что-то изменить пришло не сразу.
   Пожалуй, оно зародилось вскоре после начала видений. Всякий раз, когда Казмер касался чаши - о, как сладостны ещё недавно были эти мгновения! - перед ним представал человек, сжимающий в руках окровавленный золотой нож. Лезвие клинка покрывали письмена на том же языке, что и надпись, украшавшая чашу.
   Черты лица человека с ножом терялись во мраке, однако с каждым разом он появлялся всё ближе к Казмеру. В конце концов, это стало просто невыносимо.
   Вспомнив пророчество мадам Ильдико, Казмер поразился: как и предрекала прорицательница, обнаруженный им клад представлял собой смертельную опасность. Собрав остатки воли в кулак, он решил избавиться от чаши, пока та не избавилась от него.
   Умывшись, побрившись и одевшись во всё чистое, он отправился в Бельварош, где полным-полно всяких магазинов, торгующих антиквариатом, особенно драгоценностями. Он обошёл их все - почти все. И каждый раз, насторожившись, уходил, так и не объяснив цели своего визита: многолетний опыт торговца подсказывал, что желаемой цены он не получит, в то время как существует реальная угроза стать жертвой мошенничества. Его могли попросту сдать в полицию.
   Тяжело передвигая ноги, согбенный, как столетний старик, он шёл по улице Ваци, с тоской и ужасом думая о том, что придётся вернуться обратно в Кишпешт, где чаша вновь призовёт его к себе. Казмер, понимая, что будет не в силах противиться этому призыву, беспомощно застонал.
   - Золото, доллары, антиквариат... - Голос, словно бросивший ему спасательный круг, принадлежал аккуратно причёсанному светловолосому парню в дорогих итальянских туфлях.
   - Золото, - решительно сказал Казмер. - Антиквариат. Драгоценные камни.
   Парень подозрительно осмотрелся и бросил, глядя через плечо куда-то в сторону:
   - Отойдём.
   Они перешли на другую сторону улицы, не столь многолюдную. Парень, выслушав описание находки Казмера, сделал удивлённые глаза.
   - Странная вещица. Ей, поди, много сотен лет. В музей не пробовал отнести?
   Казмер горько рассмеялся.
   - Чтоб меня посадили? Они ж всегда найдут, что пришить...
   Парень закивал, всё время крутя головой по сторонам, словно опасаясь, что за ним вот-вот придёт полиция.
   - Дело твоё. Но ты знай наперёд: много не дам. Сколько стоит, столько и получишь. Правда, если вещь старинная, то проба, наверное, не самая высокая... Цвет какой?
   - Да золото как золото: если столько лет в земле пролежало и не заржавело, то качество не самое плохое. - Казмер, уже смирившись с тем, что отдаёт бесценную реликвию на лом, воспрянул духом и начал торговаться, чтобы его хоть не обобрали.
   - Это будет видно, - отрезал парень. - Проведём тесты с реактивами, сам всё увидишь - мне тебя обманывать смысла нет. Тебя, кстати, как зовут?
   - Казмер. - Парень немедленно скрепил знакомство крепким рукопожатием. - Акош.
   Мимо прошла какая-то семейная пара, и Акош на мгновение умолк.
   - Опалы, - протянул он задумчиво. - Опалы... Спрос на них сейчас не очень, но камень своих денег всегда стоит - думаю, если они чистые, то возьму. А вот череп...
   Акош рассмеялся, глядя на Казмера сверху вниз.
   - Череп мне не нужен - я ведь не знаю, с кого его сняли. Сам понимаешь, начнут спрашивать...
   Казмера от одной только мысли о том, что чашу придётся разбить, проняла дрожь. Всё же он нашёл в себе силы вымолвить в ответ, что что-то придумает. Уже попрощавшись, он развернулся, чтобы уходить, как вдруг на его плечо легла белая, не знакомая с физическим трудом рука. Казмер обернулся.
   - Слушай, я тут подумал... - розовощёкое лицо Акоша улыбалось широкой, внушающей доверие, улыбкой. - Может, чёрт с ним, с черепом, приноси эту штуку целиком, как есть. Если всё нормально, как ты говоришь, то получишь надбавку, деньгами не обижу. Идёт?
   Казмер был вынужден признать, что с Акошем приятно вести дела.
  19
   Увидеть Кароя Попрочи в положении, когда тот попросит об услуге, стало заветной мечтой Акоша ещё с тех самых пор, как гордый, воспитанный улицей Ваци по жёстким законам, kemeny услышал, что у него существует конкурент. Конечно, он знал: студентки, особенно приезжие, имеют преподавателей, осуществляющих над ними 'шефство', подобно тому, как это делает он сам. Если бы не Попрочи, Каталине давным-давно пришлось бы вернуться в родной Печ, и Акошу, конечно, довелось бы с ней распрощаться.
   Тем не менее, он ревновал, как ревнуют все мужчины. С того самого дня, когда Акош договорился обо всём с комендантом общежития Кошткой и внёс положенную в таких случаях сумму в твёрдой валюте, девушка всецело принадлежала ему, и только ему, а не каким-то там жалким профессорам с их лживыми россказнями об академических достижениях, ключи от которых якобы находятся исключительно в их руках. 'Академические достижения' Акоша измерялись в долларах и дойчмарках и отличались куда большей убедительностью, однако лоска, отличающего 'светил науки', умения гладко говорить, ему откровенно не хватало. Акош, уделявший большое внимание своему внешнему виду и умению произвести на собеседника впечатление, в компании образованных людей комплексовал. Стоило завести разговор на какую-то тему с труднопроизносимым названием, как он, оказавшись за бортом беседы, начинал понемногу закипать.
   Но всякий Магомет приходит к горе, если та достаточно терпелива.
   И это знаменательное событие свершилось: Попрочи, о котором он много слышал - и даже как-то видел издалека, когда историк провожал Каталину, - сам заявился к нему. Уже от одного этого факта Акош пришёл в радостное возбуждение. Такое случалось всякий раз, когда назревала особенно удачная сделка.
   Погода выдалась тёплая и солнечная, и такой же тёплой улыбкой Акош улыбнулся человеку, которого ненавидел всеми фибрами души. Сухо представившись, он предложил Попрочи и Каталине перебраться в его 'опель-вектра'.
   - Машина припаркована на соседней улице, где нам никто не помешает. - Он любил проворачивать сделки в тишине ближайшей подворотни, в полутьме автомобильного салона. При необходимости могли подойти его приятели из полиции или ребята с Ваци, прошедшие 'зону' - и лишить простофилю его ценностей, оставив взамен лишь угрозы да крепкие тумаки.
   Едва они втроём устроились в 'опеле', Акош сочувственно поинтересовался, чем может быть полезен. Судя по судороге, словно превратившей лицо Попрочи в камень, тот действительно оказался в затруднительной ситуации. Поначалу слова вырвались из его горла с трудом, будто нехотя - он явно надеялся утаить что-то важное, - но Акошу понемногу удалось его разговорить. К его глубокому удовлетворению, Каталина, которая и устроила встречу, выбрала правильную сторону и помогла развязать язык стеснительному преподавателю истории. Оказалось, что к ножу, которым обладает Попрочи, прилагается ещё и чаша, сделанная в форме черепа на золотой подставке.
   - Спокойно! - Акош поднял руку ладонью вверх, принуждая Попрочи замолчать. - В виде черепа - или сделанная из черепа?
   - Она сделана из человеческого черепа, в глазницы которого вставлены опалы, - подтвердил историк печальным голосом. Датируется, самое позднее, пятым веком нашей эры.
   - Пятым веком нашей эры, - насмешливо повторил Акош. - Ну, если это доказуемо, убийство на нас не повесят. - Каталина с готовностью захихикала, отвечая на его шутку, а Акош тем временем не мог поверить собственным ушам. По какому-то странному совпадению, вероятно, по прихоти высших сил, решивших сделать его богачом, и чаша, и нож сами шли к нему в руки!
   Впрочем, у них имелся конкурент, ведь золото, однажды блеснув на свету, всегда притягивает к себе алчные взоры. Эту истину Акош крепко усвоил ещё в детстве, и сразу же насторожился, потребовав рассказать ему всё как можно подробнее. Услышав, что речь идёт о бездомном наркомане, к тому же бывшем студенте-историке по имени Энё Негьеши, он расхохотался. Тем не менее, Каталина и Попрочи не шутили.
   - Он управился с Аньёшом, племянником Коштки - ну, ты его знаешь, - Каталина кивнула Акошу. - Разделался и с ним, и с его двумя корешами - расшвырял так, словно те малые дети.
   Акош хмыкнул: даже он знал, что Аньёш поступил в университет исключительно благодаря своему дяде. Громила обладал умом десятилетнего ребёнка и, по общему мнению, являлся слабоумным.
   - Не знаю, может, у него был удачный день, а может, он просто занимается какими-то восточными единоборствами. В любом случае, есть аргументы, - Акош сделал руками движение, словно передёргивал затвор пистолета, - противостоять которым не сможет даже Брюс Ли.
   - Может быть, - пожал плечами Попрочи, соглашаясь. Дальнейший его рассказ подтвердил мнение Акоша об историке, как о бесхарактерном слизняке. Негьеши уговорил своего соседа по общежитию передать весть его подружке, живущей в Кишпеште, а Попрочи так ничего и не предпринял.
   - Проститутка и тоже наркоманка - это я поспорить готов, - Акош уже почти не скрывал издёвки.
   - Акош, как ты угадал? - Каталина широко раскрыла глаза в наигранном изумлении. В её глазах плясали весёлые искорки.
   Попрочи смущённо откашлялся и продолжал. Приятель Негьеши обо всём доносил Попрочи лично, отчего, попав в затруднительную ситуацию, предпочёл перезвонить именно ему.
   - Как пить дать его поймал за шкирку сутенёр этой шалавы. Ещё и счёт выставил, - сказал Акош, демонстрируя белозубую улыбку.
   - Совершенно верно, - кивнул Попрочи с таким видом, будто эта блестящая догадка принадлежала именно ему. - Говорит, Негьеши потянул у него золотую цепь.
   Акош презрительно фыркнул - он всё знал о подобных трюках, поскольку и сам их нередко проворачивал. Тем не менее, история Негьеши казалась правдоподобной.
   - А как зовут этого kemeny? - поинтересовался он.
   - Жолтан Эркель.
   Акош с чувством выругался. Им не повезло - это мог сказать любой, кто хоть что-то знал о Будапеште. Эркель был по-настоящему крут, не брезговал и самыми грязными приёмами; его нечеловеческая, порой выходящая за все мыслимые границы, жестокость вошла в поговорку.
   - У него трудно что-то выторговать. - Акош нахмурился. - Я могу поговорить... но чего ради?
   Каталина, сидевшая на заднем сиденье, наклонилась вперёд.
   - Акош, да ты бы видел этот нож! - Она буквально выпучила глаза, пытаясь произвести впечатление полной дуры. - Ему действительно сотни, а может, и тысячи, лет.
   - Ну, увижу - может, и поверю. А мне-то какой интерес?
   Историк нервно моргнул.
   - Чаша. Когда вы увидите чашу, Акош, то поймёте: она обладает большой ценностью. Она достанется вам, и вы сами сможете её оценить. - Попрочи от волнения начал заикаться и 'проглатывать' аффиксы. - Однако для подлинного любителя истории деньги не имеют значения по сравнению с научным открытием.
   Попрочи умолк и продолжал, энергично жестикулируя.
   - Это важнейшая за последние десятилетия находка. Вы не представляете, насколько она важна для меня лично, ведь я потратил долгие годы на то, чтобы доказать научному сообществу, что она существует. Акош, я выкуплю её по цене, столь высокой, что вы признаете сами: это - выгодная сделка.
   - Сколько? - спросил Акош.
   - Тридцать тысяч долларов. - То была воистину астрономическая сумма.
   - Пятьдесят, - презрительно скривившись, сказал Акош. Торг длился едва ли не четверть часа, прежде чем стороны сошлись на сорока тысячах, одну из которых Акош получал авансом. За такие деньги стоило рискнуть.
   - Ладно, давайте мне номер этого Эркеля.
   Кишпештский бандит поначалу вёл себя крайне агрессивно, то и дело перемежая свою речь площадной бранью. Акош держался спокойно и корректно - такого рода переговоры ему были не внове. Зная, что речь идёт всего лишь о торге, он мягко и плавно подвёл собеседника к грани, за которой тот мог либо остаться ни с чем - вернее, с всё ещё находящимся у него в плену злополучным Валером Тотом, - либо согласиться с предложенными ему условиями. Наконец, они договорились встретиться на следующий день в Кишпеште.
   - А он тебя не застрелит? - Каталина начала поглаживать плечо Акоша. Для таких опасений имелись все основания: Эркель подтвердил свою наводящую оторопь репутацию, отказавшись отпустить Валера до тех пор, пока 'вопрос не прояснится'.
   - Может, выдать ему этого Негьеши - и не напрягаться лишний раз? - поинтересовалась Каталина.
   Акош рассмеялся.
   - А по-твоему, Валер этого ещё не сделал? Плохо ты знаешь людей, девочка, - Акош, закурив, мечтательно выпустил струю дыма поверх приоткрытого ветрового стекла. - Эркель уже наверняка посетил общежитие и никого там не застал. Этот Негьеши что-то заподозрил и давно сбежал. Теперь вся надежда этого 'Глюка' - или как там его, 'Глока'? - на нас. Он хочет урвать хоть какой-то кусок.
   Акош некоторое время молчал, наслаждаясь курением, и с удовольствием отметил про себя, что никто не отваживается нарушить тишину, пока он думает. Наконец, он сказал то, чего ни Каталина, ни историк до конца не осознавали.
   - Эркель в любой момент может найти Негьеши - и тогда о чаше можно будет забыть. Под пытками тот расскажет всё, что знает. Унюхав такую добычу, наш новый приятель ни перед чем не остановится. Разве что...
   - Что? - спросили в один голос Попрочи и Каталина.
   Акош не ответил. Нахмурив лоб, он размышлял.
  20
   - Как думаешь, ещё долго ждать? Не очень-то они торопятся, эти 'центровые'. - Голос принадлежал давнему приятелю Жолтана, Шепелявому Игнацу. Эркель в ответ лишь сделал кислое лицо, давая понять, что сейчас не настроен разговаривать.
   Бесцельное ожидание, понемногу разъедавшее их нервы, начинало сказываться: если Шепелявый только задавал вопросы, то кое-кто из 'бойцов', сидевших в припаркованном на противоположной стороне улице серебристом 'фольксвагене-пассат', уже позволил себе расслабиться. В салоне играла музыка, парни болтали и смеялись - видимо, травили анекдоты, - и, конечно, курили, вопреки строжайшему запрету.
   Эркель скрипнул зубами от злости: стоило ему отвернуться, как дисциплина начинала стремиться к нулю. Когда-нибудь это вылезет им боком, да и не только им, чёрт бы их побрал - выругался он про себя. Тупость и постоянная небрежность в делах являлись тем, что он ненавидел более всего - и, несмотря на все взбучки, штрафы и прочие наказания, оставались тем, что его подчинённые демонстрировали каждый день.
   Эркель одёрнул длинную кожаную куртку, которую изнутри оттягивал висевший на плотно подогнанном ремне укороченный автомат Калашникова. 'Глок', бронежилет и сменные магазины дополняли его экипировку. Шепелявый имел при себе ручные гранаты, а ребята в 'пассате' - даже противотанковый гранатомёт. Последнее средство, насколько бы неуместным оно ни казалось в уличных боях, неоднократно доказывало свою полезность: машина излишне торопливого противника, пытавшегося сбежать с поля боя, неизменно останавливалась как вкопанная, когда её разрывало пополам.
   Эркель, уже и сам подумывавший о том, чтобы закурить, с раздражением гнал прочь этот соблазн, понимая, что не имеет права демонстрировать слабость перед подчинёнными. Видимо, как раз по этой причине он первым заметил бордового цвета 'опель-вектра', едва тот показался из-за угла.
   Шепелявый презрительно сплюнул: ни один нормальный мужик не выберет себе машину такого цвета. Эркель, разделявший его мнение, процедил сквозь зубы грязное ругательство.
   - Приехал, радость наша... - Кроме сидевшего за рулём парня с соломенными волосами, в машине больше не было никого. Похоже, им действительно попались какие-то фраера, подумал Эркель.
   Сам он после армии успел ещё и отсидеть два года за угон. Тюрьма, не слишком благожелательная к тем, кто служил в вооружённых силах, многому его научила. Когда Жолтан освободился, найти работу было трудно, а там, где ему удавалось хоть как-то 'зацепиться', наниматель всегда имел настолько претенциозные дополнительные требования, что только бездумный робот смог бы их удовлетворить. Жолтан пытался выслужиться, 'наказывал' то одного, то другого неугодного, но с каждым разом отвращение к этим надушенным пухлым богатеям, пренебрежительным жестом швырявшим ему деньги, становилось всё сильнее.
   Наконец, его 'попросили' даже из 'Гадюки', и Эркель, опираясь на кое-какие связи, которые успел завести под покровительством Кишша, открыл свой 'бизнес'. Собрав десяток ребят в созданной собственными руками импровизированной 'качалке', он быстро, в считанные недели, разметал многочисленные, но разрозненные шайки, до этого существовавшие в Кишпеште. С тех пор прошло несколько лет, и с каждым новым годом авторитет Эркеля только прирастал - о нём уже начали говорить, как об одном из вожаков организованной преступности Будапешта.
   Когда 'опель-вектра' припарковался, и из него выбрался Акош, уже по одному его внешнему виду и запаху дорогого лосьона Эркель мог с уверенностью сказать, с кем имеет дело. Валюта, золотишко, девочки - и даже маленькая условная судимость для красоты. Относительно короткая, стянутая в талии кожанка Акоша от пояса и выше чуть надувалась, делая торс своего владельца несколько крупнее на вид. Эркель испытывал уверенность, что возникшее в результате свободное пространство скрывает автоматический пистолет.
   Даже такие фраера не ходят на 'стрелки' невооружёнными. Правда, в их кругах наличие пистолета - уже нечто запредельное. Все девки лапки кверху.
   Здороваясь с Акошем, он с силой сдавил его кисть, испытывая злорадное удовлетворение при виде того, как 'центровой' растирает онемевшие пальцы.
   - Мне нужен этот Валер, что бы он тут ни натворил, - глаза Акоша то и дело бегали в стороны - отличительный признак всех уличных менял. Эркель лишь рассмеялся в ответ. Шепелявый охотно загоготал вместе с ним и приблизился к Акошу с другой стороны.
   - А хочешь, я расскажу тебе, что я хочу, малыш? - Шепелявому на днях исполнилось тридцать четыре. Впрочем, выглядел он гораздо старше своего возраста, так как не менее десяти лет провёл за решёткой, отбывая срок за различные преступления против имущества и здоровья граждан. Кличка эта закрепилась за Игнацем ещё в далёкой юности, когда он имел обыкновение вечерами грабить таких же, как он сам, школьников. Чтобы его не опознали по голосу, 'гопник' всегда шепелявил. Последняя предосторожность, однако, ничуть не помогло изобретательному kemeny - однажды Игнаца взяли с поличным, что стало началом его долгой тюремной карьеры.
   Приблизившись к Акошу вплотную, Шепелявый сделал неприличное телодвижение нижней половиной тела, чуть толкнув 'центрового' в бедро. Тот, нисколько не смущаясь, выпрямил плечи, подвинув Шепелявого обратно. В общем, всё обстояло приблизительно так, как и ожидал Эркель.
   - Игнац, прекрати. - Эркель жестом принудил своего приятеля отойти, а затем повернулся к Акошу, чтобы переговорить с ним. - Слушай, Акош, ты как - понимаешь, что говоришь? Что значит: 'мне нужен'?
   'Центровой' и бровью не повёл.
   - Да нужен и нужен, как бывают нужны презервативы. А что?
   Эркель залился краской. Люди, которые быстро соображают, никогда ему не нравились, и он неоднократно срывал на них свою, порой доходящую до животной, злость.
   - Какой наглый, - улыбнулся Игнац щербатой улыбкой. - Приехал сюда кого-то отыметь.
   Акош пожал плечами.
   - Так Валер тут, вроде, и вляпался в какие-то проблемы из-за шлюхи. Что-то серьёзное?
   - Не в нём дело, а в том, кто его заслал. Есть один... Мы его ищем. Ты с ним водишься?
   Акош отрицательно мотнул головой.
   - Нет, он мне тоже мешает, в дела лезет. Валер этот, конкретно, конечно, неправ, что головой не думает, куда лезет и что передаёт. Я об этом ничего не знал. Но вопрос вряд ли неразрешимый, что скажешь?
   Эркель улыбнулся Акошу той особенной улыбкой, которой бенгальский тигр привык одаривать свою жертву перед последним, ломающим ей позвоночник, прыжком.
   - Энё этот под нами ходил. Кое-что знал, может лишнее сболтнуть... Ещё, сволочь, цепь у меня украл рыжую! И тут его подельник заявился - к той же девке!
   - Наверное, ещё и за золотом, - добавил Шепелявый
   Акош несколько раз кивнул, соглашаясь с каждым словом.
   - Цепь дорогая? - осведомился он.
   - Двадцать один грамм! - ответил Эркель, довольный тем, что тема разговора коснулась материальных ценностей.
   - Эта? - Акош вынул правую руку из кармана куртки золотую цепь и протянул её Жолтану.
   - Моя! - Эркель сразу узнал цепочку, которую носил довольно долгое время, пока не купил себе более дорогую и массивную. - Где взял?
   - В ломбарде. Навёл справки об этом Энё - и...
   - А я должен тебе верить? Да вы заодно!- Эркель и Шепелявый угрожающе приблизились к Акошу. Тем не менее, 'центровой' преподнёс им ещё один сюрприз.
   - Не больше, чем ты, Шепелявый. Энё ведь под вами ходил, это же ваши слова! - Игнац, услышав своё прозвище от совершенно незнакомого ему человека, отступил на шаг с совершенно обескураженным выражением лица. - Я приехал, чтобы выкупить Валера, меня за него попросили. Заодно и с Энё этим не помешало бы вопрос решить...
   Жолтан положил цепь в карман. Ему стало ясно, что Акош не только нашёл его украденное имущество, но и переговорил с кем-то, кто знал Шепелявого по 'зоне'. 'Центровой' серьёзно подготовился, нужно отдать ему должное. Только с чего вдруг такая забота о Валере? Эркель сразу же заподозрил, что речь идёт о деньгах, причём о деньгах немалых.
   - А что за вопрос?
   - Лезет туда, куда его не звали. - Акош достал зажигалку, сигареты и закурил. - На кону деньги, причём гораздо большие, чем стоит всё, что когда-либо принадлежало ему и всей его родне, вместе взятой.
   Эркель почувствовал, что теперь настала его очередь понимающе кивать. Похоже, 'центровой' врал, как это обычно бывает, когда говорят о деньгах, но не до конца. Деньги эти находились в Кишпеште, их следовало просто взять, и Клара, с которой пытался связаться Энё, могла вывести на них.
   - Кишпешт - наш! - произнёс он девиз своей группировки. - Я тебя знаю, Акош, ты - нормальный фраер, с тобой можно иметь бизнес. Но здесь ты его вести не будешь, здесь на всё нужно иметь моё разрешение.
   Эркель умолк, выжидая. Акош только пожал плечами в ответ, словно его совершенно не интересовала эта тема.
   - А где этот Валер?
   Шепелявый рассмеялся.
   - Ему сейчас немного тесно.
   Валер Тот в этот самый момент находился в багажнике 'пассата', связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту. (Жолтан, проходя службу в войсках спецназначения, научился многим полезным вещам, в том числе и ценному умению 'упаковки'.)
   Вздохнув, Эркель сделал парням в 'пассате' условный жест - те заехали в ближайший проулок, чтобы освободить своего узника в стороне от излишне любопытных глаз. Вскоре оттуда вышел взлохмаченный Валер Тот; студент испуганно озирался по сторонам.
   - Подвезёшь его? - спросил Эркель. Акош и на сей раз удивил кишпештских, ответив, что у него для этого слишком чистые сиденья. Распрощавшись с Эркелем, он немедленно укатил, предоставив Валеру, ставшему причиной столь многих хлопот и волнений, возможность самостоятельно добираться в общежитие.
  21
   Утром того дня, когда ей предстояло умереть, Клара имела отличное настроение. Будильник прозвенел ровно в восемь, и она, умывшись и почистив зубы, наскоро позавтракала. Энё назначил встречу на десять утра на площади Вёрёшмарти, и она не хотела опаздывать.
   За прошедшие дни девушка успела соскучиться по своему возлюбленному. Учитывая то, что Жолтан, как обычно, оказался грубой, беспощадной скотиной - он даже похитил на один день посыльного Энё, студента Тота, - поступок Энё уже не казался ей столь вопиющим. В свою очередь, она также радовалась тому, что догадалась отключить мобильный, как только они покинули замок - и выбросить в мусорную урну на автовокзале, едва Энё удалился.
   Клара примеряла то одну вещь, то другую - все они, к её глубокому сожалению, не отличались ни дороговизной, ни новизной - дань культуре 'second hand', покорившей Восточную Европу. Она вертелась и кривлялась, как девчонка, перед своим отражением в большом, почти в человеческий рост, зеркале. Тётушка то ли унаследовала его от родителей, то ли купила у соседей, но вещь была по-настоящему старая, наверняка, ей исполнилось не менее нескольких десятков лет. К сожалению, подобно всем старым предметам обстановки, зеркало не слишком гармонировало с более современной мебелью, да и детали, некогда позволявшие ему поворачиваться вокруг своей оси в горизонтальной и вертикальной плоскостях, давно вышли из строя.
   Наконец, выбрав бирюзового цвета футболку с длинными рукавами, отлично скрывающими следы уколов, Клара надела тёмные джинсы и пошла в прихожую обуваться. Сегодня она решила отдать предпочтение украшенным фальшивой надписью 'Reebok' чёрным кроссовкам на белой подошве. Короткая куртка давно вышедшего из моды фасона завершила её гардероб.
   Заглянув напоследок в комнату, чтобы ещё раз поглядеться в зеркало, Клара зашла на кухню. Газ и электрические приборы отключены - можно спокойно выходить. Что-то, смутно беспокоившее её и заставлявшее то и дело озираться по сторонам в поисках забытых мелочей, так и осталось обычной тревогой хозяйки за сохранность вещей и квартиры в её отсутствие. Выйдя на лестничную клетку, Клара заперла за собой дверь и побежала вниз по ступеням.
   Когда она покинула подъезд и направилась к станции метро, никто не остановил её и не пытался проследить за ней. Похоже, Эркель удовлетворившись выкупом, полученным за Тота, решил ослабить наружное наблюдение. Соседи, конечно, донесут ему, что Клара куда-то выходила, но это не страшно. В любом случае, Жолтан не сделает с ней ничего такого, чего уже не делал раньше. И всё-таки, лишь когда за ней закрылись двери вагона метро и тот тронулся с места, Клара смогла вздохнуть с облегчением.
   Маленький поезд, раскачиваясь из стороны в сторону, мчался с захватывающей дух скоростью. Шум, издаваемый трущимися о рельсы железными колёсами, отражался от стен туннеля и возвращался обратно в виде неровного, грохочущего гула. Громыхание это, как и быстрота передвижения, всегда были по душе Кларе, особенно сегодня, когда стальная 'змейка', как она любила называть поезд метро, несла её навстречу Энё.
   Ни Валер, принёсший записку с записанным на ней номером мобильного телефона, ни Эркель так и не догадались, что их обвели вокруг пальца.
   На самом деле послание содержало не номер, а дату и время встречи, причём код оператора не учитывался. Энё выдумал этот трюк давно, как раз на случай, если произойдёт нечто подобное. Место встречи оставалось неизменным - площадь Вёрёшмарти, на которой более двух лет назад состоялось их первое свидание.
   В этот миг Клара осознала, что действительно любит Энё, несмотря на все его слабости и недостатки. Зачастую он был жалок - но такой была и она. Даже явное безумие её парня сейчас казалось Кларе чем-то милым и приятным. В своих мечтах, для него не менее реальных, чем действительность, Энё сохранял человеческое достоинство и оставался тем, кем не смог стать в жизни - храбрым рыцарем, с лёгкостью преодолевающим любые преграды.
   Вспомнив о том, как он изменил ей с галлюцинацией, Клара улыбнулась. Все мужчины изменяют, и Энё не стал исключением.
   На площади Деака Ференца, этом оживлённом подземном вокзале, она пересела на первую линию. Остановки здесь были короткими, а поезда, неизменно состоящие из трёх вагонов, походили на старомодные трамваи.
   На конечной Клара вышла. В центре залитой лучами весеннего солнца площади, у окружённого зелёными деревьями памятника Вёрёшмарти она увидела Энё. Её возлюбленный вышагивал взад-вперёд, как обычно делал, ожидая кого-то, хотя на этот раз в руке у него, вопреки обыкновению, отсутствовала дымящаяся сигарета. Энё, словно почувствовав её любопытный взгляд, неожиданно обернулся к Кларе и, улыбаясь до ушей, почти бегом поспешил ей навстречу. Их объятия, крепкие и горячие, дополнил чувственный поцелуй. Наконец, они чуть отступили друг от друга, чтобы иметь возможность поговорить.
   - Я застала тебя без сигареты. Как так случилось, деньги кончились? - Мысль о том, что Энё просто нужны деньги, стала первым её предположением.
   - Я уже третий день не курю. Колоться тоже бросил, - ответил Энё, улыбаясь так, словно выиграл миллион. - Я думаю, так будет лучше. Тебе, кстати, тоже пора бросать.
   Клара не поверила своим ушам. Конечно, Энё лжёт ей, чтобы под каким-то предлогом выпросить немного денег. Она слыхала о случаях, когда люди перестают принимать наркотики, однако ещё не слышала ни об одном, который не сопровождался бы болезненной 'ломкой'. Эта ужасная, растягивающаяся на недели непрерывная пытка сопровождалась подлинными страданиями, и выдержать её до конца могли лишь люди с воистину железной волей. Однако внешний вид Энё свидетельствовал о том, что он не испытывает хоть каких-то затруднений, даже малейшего дискомфорта. Это могло означать только одно: он лжёт.
   Нахмурившись, Клара кивнула, как делала всегда, когда хотела услышать очередную нелепую историю, выдуманную её ненаглядным, до конца. Он только кивнул в ответ, всё так же улыбаясь.
   - Я сейчас не хочу говорить о том, как излечился. Это уже случилось, и не имеет ни малейшего значения, каким образом. Однако я хочу, чтобы и ты бросила всю эту дрянь.
   - Энё, я не говорила тебе, что ты - сумасшедший? - Восхищённо улыбаясь, она взяла его за руку. Ладонь была сухая и горячая, пульс бился ровно, как у совершенно здорового человека. Это тоже казалось необычным.
   - Нам нужно также позаботиться о нашем будущем, Клара. Мы с тобой в таком, мягко говоря...
   Клара и сама об этом отлично знала. Не далее, как вчера Эркель, собрав самых надёжных и проверенных 'бойцов', устроил засаду, рассчитывая, наконец, уничтожить Энё. Вооружённые до зубов, они ждали только его появления, чтобы тотчас же открыть шквальный огонь. Энё приговорён к смерти - об этом знал каждый обитатель Кишпешта. Только ему, похоже, было на это наплевать - всё-таки не зря его называли блаженным.
   Энё прямо посмотрел ей в глаза; он надолго задержал взгляд, словно стремился заглянуть прямо в душу. Когда-то это работало безупречно. Клара едва сдержала тяжёлый вздох - опыт свидетельствовал, что ей предстоят незавидные 'женские обязанности'. Энё опять во что-то влип, подумала она.
   - Есть одно дело, Клара, сделав которое, мы успешно разрешим все наши затруднения. - Эта фраза, настолько привычная ей, заставила Клару криво улыбнуться. И Энё, и Жолтан, и все остальные рано или поздно говорили одни и те же слова.
   - Что за дело? - Перспектива участия в очередной авантюре её не слишком впечатляла. В большинстве случаев, когда с ней так говорили, немного поупрямившись, Клара всё-таки соглашалась - хотя почти никогда не получала обещанного. Однако этот раз, учитывая чудесное исцеление Энё, казался ей каким-то особенным. Клара почувствовала, что в душе у неё зарождается робкая надежда.
   - В полдень у одного парня с соседней улицы - он приезжал вчера в Кишпешт, 'стрелковался' с Жолтаном - назначена встреча за городом. Он собирается купить очень дорогую вещь у торгаша с рынка по имени Казмер.
   Клара заподозрила, что Энё тоже собирается принять участие в торгах, причём заявится он без приглашения и без денег. Видимо, ни полицейского удостоверения, пусть и фальшивого, ни хотя бы пистолета у Энё тоже не имелось.
   - Мне нужна эта вещь. Она нужна нам.
   - Я поняла, - ответила Клара без всякого энтузиазма. - Ты знаешь, что тебя уже приговорили, Энё?
   Он рассмеялся и взял её за руку.
   - Поехали, Клара. У меня хорошие предчувствия.
   Несмотря ни на что, она позволила себя увести. Жить ей оставалось два часа и семь минут.
  22
   Акош в тот день не стоял на тротуаре улице Ваци и не ловил клиентов. Съездив за находившейся на платной автостоянке машиной, он выехал за пределы Будапешта. Он планировал приобрести вещь, которая, как утверждали, являлась не просто бесценной, но и обладала большой магической силой.
   В бумажнике у него находилось почти восемьсот долларов, оставшихся от той тысячи, что дал ему Попрочи. Акошу до сих пор не верилось, что за какой-то череп, пусть и с золотой инкрустацией, можно выложить сорок тысяч, равно как и в то, что у простого преподавателя истории могут водиться такие деньги. Однако иначе просто быть не могло: авансовую тысячу Попрочи выдал вообще без каких-либо гарантий со стороны Акоша - лишь на то, чтобы выкупить Тота и взяться за дело.
   Это вдохновляло. На всякий случай он взял с собой восьмизарядный автоматический пистолет.
   Акош вырулил на шоссе и прибавил газу. Чтобы немного расслабиться, он увеличил громкость радио и даже подпевал в такт популярным песням, пока, наконец, не приехал на место.
   Свернув на просёлочную дорогу, он, ругаясь каждый раз, когда машину встряхивало на ухабах, вскоре выбрался на улицу Кошута. Здесь он убавил скорость до минимума; Акош буквально полз по пыльной дороге, ища нужный дом. Периодически ему встречались местные жители, некоторые даже приветственно кивали, он отвечал им тем же.
   Акош не слишком волновался по поводу того, что его здесь могут запомнить. Номера он сменил ещё на выезде из города - это объяснялось вполне понятным желанием иметь как можно меньше проблем с полицией, если до такого дойдёт дело. Казмер, будто его кто-то надоумил, в последний момент отказался везти чашу в Бельварош, не без оснований опасаясь, что его обманут, а ехать в Кишпешт отказался уже Акош, который знал, что в таком случае у него возникнут серьёзные проблемы с Эркелем.
   В конечном итоге, они договорились встретиться в загородном доме Казмера. Судя по недовольным интонациям, с которыми тот бросил на прощание фразу 'Езжу с ней взад-вперёд...', можно было предположить, что изначально он обнаружил чашу именно там.
   Наконец, показался дом за номером '104' - одноэтажное строение из красного кирпича, довольно заурядное, вероятнее всего, рассчитанное на одну-две комнаты и кухню. Такие дома широко распространены в Венгрии и в соседних странах и в своё время считались простейшим способом для молодой сельской семьи создать себе прочное, надёжное жильё.
   Акош посигналил, и вскоре на крыльце показался Казмер, приветственно махнувший ему рукой. Акош в ответ улыбнулся как можно шире и даже наклонился вперёд, чтобы его улыбка виднелась сквозь ветровое стекло. Поставив машину на сигнализацию, он прошёл в калитку.
   - Добрый день, Акош. Хорошая машина. - Акошу показалось, что его партнёр по сегодняшней сделке заметно похудел с момента их последней встречи, а кожа, ранее казавшаяся смуглой, побледнела.
   - Спасибо. - Рукопожатие, влажное и торопливое, выдавало напряжённость Казмера. Нервно улыбнувшись, он приветственно вытянул левую руку, приглашая гостя в дом. Акош вошёл в крошечную прихожую и, вытерев туфли о коврик, миновал кухню, находившуюся по правой стороне. Следуя за хозяином, он прошёл налево, в гостиную, которая оказалась проходной. Вероятнее всего, подумал Акош, спальня находится за дальней стеной, куда ведёт двустворчатая дверь с окошками из матового стекла. Дом действительно ничем не отличался от миллионов таких же.
   Акош сел на оранжевую, крытую покрывалом с вышитыми на нём безвкусными розочками, софу и расстегнул молнию куртки.
   - Ну, Казмер, давайте посмотрим, что тут у вас есть. - Ящик с инструментами и реактивами он положил рядом, не оставив на кушетке свободного места. Акошу предстояла серьёзная работа, и он не мог позволить себе отвлекаться на мужчину, который сидит рядом и сопит ему в ухо.
   Вздрогнув, Казмер кивнул и прошёл в угол, где прямо на полу стоял чёрный полиэтиленовый пакет с рисунком, изображающим кафе 'Жербо'. Поставив пакет на стол, Казмер раскрыл его, позволив Акошу самому взглянуть на его содержимое. Тот, впервые взглянув в опаловые глаза чаши, издал потрясённый возглас. Казмер понимающе кивнул, видимо, чаша производила на него то же впечатление.
   Акош, который не мог не отметить поразительное сходство черепа с формой головы Липота, потратил около минуты на то, чтобы совладать с нервами. Интерес Попрочи и его ученика Негьеши к чаше теперь становился понятным, так как она не могла не обладать волшебными свойствами. Липот - колдун, наследник древнего рода, в котором все мужчины были колдунами на протяжении многих столетий, и чаша, несомненно, как-то связана с этим таинственным семейством. Акош сглотнул - он не забыл того грозного предупреждения, которое прислал ему Липот. Видение огромного, покрытого хитином вонючего жука, открывающего свои жуткие челюсти, оставалось свежим и, к сожалению, слишком ярким воспоминанием.
   Глубоко вздохнув, Акош принялся за работу. Чашу сработал талантливый мастер, это не вызывало сомнений; строго говоря, она представляла собой врезанный в череп кубок, две части которого скреплялись при помощи весьма ненадёжной пайки. Металл обильно покрывали надписи на неизвестном языке, возможно, магические символы. Взгляд огненных опалов, весьма красивых, вызывал дрожь. Они имели золотую оправу, которая сквозь просверленные в черепе отверстия крепилась к металлической основе чаши, также при помощи пайки.
   Чаша выглядела слишком дорого, чтобы это было правдой. Спросив разрешения Казмера, Акош поскрёб её поверхность с внутренней стороны. Вздох разочарования вырвался из груди владельца, когда он увидел, что под золотым покрытием скрывается совершенно другой металл.
   - Серебро, - скривился Акош. - Достаточно дешёвый материал. Позолота, конечно, грубая но масса её вряд ли потянет больше десяти грамм. Проба не самого высокого качества, около 12 карат , сплав золота с медью и серебром.
   - И сколько это стоит? - Растерянный Казмер едва выговаривал слова. - Вместе с серебром потянет на семьдесят, от силы - на сто долларов.
   - А опалы? Они ведь тоже чего-то стоят.
   - Хочешь, оставляй их себе. - Акош помолчал, уставившись в пол. - Ладно, дам ещё сотню за опалы и пятьдесят - за сам череп, то есть за художественные и исторические достоинства. Может, потом какому-нибудь туристу перепродам.
   В глазах Казмера показались слёзы. Он стоял, не в силах сказать ни слова, его губы словно подрагивали мелкой дрожью.
   - Нет! - вырвался из его горла громкий, словно надломившийся, крик.
   Акош встал, пожимая плечами.
   - А что ты хочешь? Сколько?
   - Пять тысяч. - В глазах хозяина загорелся алчный огонь.
   - Не смеши меня. Дам триста - и всё тут. - Вместо ответа Казмер, чьё разочарование успело смениться злостью, указал ему на дверь. - Как знаешь.
   Акош прошёл к выходу. Уже стоя в прихожей, он неожиданно обернулся к разъярённому хозяину.
   - Ладно, пятьсот. Пятьсот - но это последняя цена. Только потому, что вещь старая и красивая. Но не больше. - Казмер, выругавшись, распахнул перед ним входную дверь и начал выталкивать наружу.
   Время торгов и колебаний прошло. Изначально Акош не собирался убивать Казмера, однако обещанная Попрочи сумма в сорок тысяч долларов порождала соблазн, устоять перед которым он не мог. Взяв чашу в руки, он почувствовал непреодолимое желание обладать ей, несмотря ни на что. И уже оказавшись на пороге, Акош понял, что у него просто не остаётся выбора.
   Двумя руками он оттолкнул от себя хозяина и выхватил пистолет. Передёрнув затвор, Акош дважды выстрелил в грудь практически в упор. От ужасного грохота, наверняка, привлёкшего внимание соседей, он сам чуть не оглох. В воздухе запахло порохом. Акош, словно окаменев, наблюдал, как сознание мало-помалу покидает лежащего навзничь Казмера. Вздохнув последний раз, тот затих, его бессмысленный взгляд уставился в потолок.
   Несмотря на то, что Акош отлично понимал - ему нужно торопиться, - он ещё несколько минут стоял столбом, не в силах пошевелить ни единым мускулом. Наконец, мысли его переключились на вещь, из-за которой всё и произошло - на чашу. Он стала тем стимулом, который позволил ему прийти в себя и вновь начать действовать. Акош прошёл в гостиную и, собрав свои вещи и чашу в тот самый пакет с изображением кафе 'Жербо', попытался вспомнить, к чему он прикасался. За то немногое время, что ему оставалось, следовало вытереть все отпечатки пальцев.
   Он уже почти покончил с этим, когда прозвучал дверной звонок. Акош застонал. Этого не могло быть, он не должен был попасться так быстро! Держа пистолет наизготовку, он подошёл к окну. Вопреки ожиданиям, на крыльце стояли не взволнованные соседи и не полиция, а молодая пара. Им вряд ли можно было дать более двадцати пяти. Скромно одетые, гости походили на городских. Когда парень развернулся, оглядываясь по сторонам, Акош сразу же узнал его по описанию.
   Они никогда не встречались ранее, но не вызывало ни малейших сомнений: у двери сейчас стоит Энё Негьеши. Девушка, несомненно, являлась Кларой, его подружкой. Акош закружил по комнате, торопливо протирая все поверхности, которых касался. Звонок звонил, не переставая, его пронзительные трели действовали на нервы. Похоже, Негьеши знал наверняка - в доме кто-то есть; в любом случае, уходить он не собирался.
   Акош злорадно улыбнулся. В это мгновение он не видел разницы между одним трупом и тремя. Казмер был один, значит, он никому не сказал о своём знакомстве с Акошем, а эти двое - и вовсе преступники. Если выбросить пистолет и сменить автомобильные номера, его никто не найдёт.
   Решившись, Акош вышел в прихожую. В руках он держал покрывало с розочками, которое снял с кушетки. Укрыв тело, меняла ответил: 'Сейчас!'.
   План убийства быстро сформировался в его мозгу. Акош и Клара хотят во что бы то ни стало проникнуть внутрь и воспользуются каким-то вымышленным предлогом. Даже если они видели Акоша раньше или иным образом поймут, что дверь открыл не Казмер, первые секунды они всё равно будут стремиться войти. Такова уж человеческая природа: сильная мотивация всегда довлеет над мыслью.
   Акош предстал перед ними, удивлённо улыбаясь. К счастью, дверь открывалась внутрь, скрывая правую руку с зажатым 'макаровым'.
   - Здравствуйте, - произнёс он как можно мягче, хоть и нетерпеливо. - Заходите, будьте моими гостями, раз уж пришли.
   Как он и думал, Клара и Энё поторопились войти, даже не понимая, кто им открыл.
   Не колеблясь, Акош открыл огонь, едва они повернулись спиной. Девушка заслоняла парня, и он выстрелил сначала в неё, целясь под левую лопатку. Пуля, выпущенная в упор, попала в сердце и убила её наповал.
   Энё оказался более сложной целью: быстрый, как кошка, он молниеносно развернулся и бросился в сторону. Пуля, предназначенная ему, пролетела мимо, продырявив окно. Гулкий, как удар бича, щелчок выстрела и слившийся с ним звон разбитого стекла ещё стояли в ушах Акоша, когда Энё, двигаясь с всё той же непостижимой быстротой, оказался рядом.
   Меняла повёл стволом пистолета, собираясь выстрелить снова, но его будто окунули в тягучий клей - таким медлительным оказался он в сравнении с противником. Акош так и не успел нажать на спусковой крючок - он услышал лишь, как сломалась его собственная шея. Тело его, судя по всему, медленно оседало на пол - совершенно необъяснимое завершение столь драматических событий. Казалось, зрение Акоша стремительно ухудшается: происходящее вокруг расплывалось и теряло очертания, пока не превратилось в сплошное пятно неразличимого света. Едва успев удивиться этим невероятным переменам, Акош окончательно покинул наш мир.
  23
   Энё взбежал на вершину небольшого холма и остановился, чтобы отдышаться. Низко наклонившись, он жадно вдыхал воздух, напоённый запахами трав. Обоняние постепенно возвращалось к нему, хотя лёгкие, отравленные курением, работали далеко не так хорошо, как хотелось бы. Даже его, возросшие после приёма дьявольского эликсира, силы, сперва казавшиеся безграничными, имели предел.
   Энё осмотрелся. В сгущающихся сумерках виднелся Будапешт. Отсюда он выглядел как неровная, сливающаяся с горизонтом черта, сформированная крошечными на вид строениями. С момента его последней остановки город, казалось, совершенно не приблизился. Энё выругал себя за то, что не воспользовался машиной Акоша, наверное, уже в сотый раз.
   Самообладание покинуло его, что и неудивительно. Видение мёртвой Клары, медленно остывающей у него на руках, никак не желало отступать. В миг перед смертью она ещё успела заглянуть ему в глаза: удивлённый и обвиняющий, жалобный до слёз, взгляд её взывал к нему, умолял о помощи. В следующее мгновение её прекрасные серые глаза уже не выражали ничего - от его Клары осталось лишь мёртвое тело, не способное ни мыслить, ни чувствовать.
   Он собственноручно осуществил возмездие, убив Акоша на месте. Впрочем, Клару не воскресила бы и тысяча смертей, и Энё, бессильный что-либо изменить, в который раз заплакал.
   Опустившись на землю, уже совершенно остывшую от дневного тепла, он сидел, потеряв счёт времени, и думал о Кларе. Им было хорошо вместе, несмотря на отвратительные, вызывающие даже у них самих омерзение, условия существования. Просыпаясь по утрам в одной постели, они порой подолгу лежали в объятиях друг друга, бессильные их разомкнуть. Так длилось часами, порой до полудня или даже дольше.
   Энё неожиданно вспомнил о Чахтицкой Госпоже: упыриха, несмотря на то, что рассталась с жизнью несколько столетий назад, всё ещё отнимала жизни у молодых девушек. Действуя с чисто женским коварством, она дала Энё ценный совет, но сразу же предупредила, сколь дорого он может обойтись. Вероятно, причина крылась в самой чаше: порождение тёмных времён, она просто не переходила из рук в руки, если предыдущий владелец не умирал. И за право обладать ею следовало платить жизнью. Так было с Казмером, так случилось и с Акошем.
   Энё посмотрел на свою правую руку: пальцы крепко сжимали чашу, обёрнутую чёрным пакетом. До сих пор он видел её лишь мельком, и сейчас желание увидеть эту, несомненно, уникальную вещь стало непреодолимым.
   Со стороны шоссе послышался гул моторов. Вместо того, чтобы, проревев, исчезнуть вдали, этот звук, медлительный и кашляющий, постепенно нарастал. Стало очевидно, что машина - или, возможно, машины - едет в его сторону. Вдалеке уже виднелись пляшущие, как случается всегда на бездорожье, огни фар.
   Они напоминали белых светлячков - эти невидящие глаза автомобилей, слишком многочисленные, чтобы речь шла о простом совпадении. Он почувствовал крепнущую с каждой минутой уверенность, что это - погоня, отправленная нарочно за ним.
   Это неизбежно должно было произойти, подумал он. Выстрелы не могли не привлечь внимание, да и то, как он бежал, забыв обо всём, в сторону ближайшего перелеска, не осталось незамеченным. Конечно, тела уже обнаружены, и Энё ищут. Он задумался: имея хорошего адвоката, можно доказать, что убийство Акоша являлось самозащитой, а о причинах, по которым они с Кларой оказались в доме покойного Сзабо, умолчать. Чаша, если её хорошенько спрятать, дождётся его, даже если пройдут годы. Однако Энё, с его жалкими финансовыми возможностями, не мог рассчитывать на хорошего адвоката. Нетрудно догадаться, что приговор окажется примером строгости и справедливости закона.
   В конце концов, от тюрьмы, даже если ему дадут не более пяти лет, не приходится ожидать ничего хорошего.
   Он снова посмотрел в ту сторону, откуда доносился гул моторов. Машины уже показались из-за продолговатого, поросшего кустарником и ивняком, гребня. К белым светлячкам прибавились и разноцветные - это заработали 'мигалки'. Последние сомнения в том, что речь идёт о полиции, отпали. Несмотря на неоднократную смену направления, его всё-таки вычислили. А может, как это принято в таких случаях, просто прочёсывают весь медье , с каждым часом расширяя круг поисков.
   Энё почувствовал, что руки и ноги его немеют, отказываются гнуться в суставах - верный признак подавляющего сознание страха. Что, если есть указание не брать его живым? Полиции будет нетрудно оправдать свои действия, ведь Энё подозревается в убийстве. Сбежав с места преступления, он сам дал им дополнительный повод открыть огонь на поражение.
   До его слуха донёсся лай собак. Он прозвучал откуда-то из-за спины, всего в нескольких сотнях метров к северу. Вот как его вычислили - по запаху. Несмотря, на то, что такой кордон на пути вероятного движения беглеца, вероятно, выставлялся уже не впервые, на сей раз он попался.
   Раздались резкие команды, отдаваемые начальственным голосом. Вспыхнули фонари. Цепь, достигавшая теперь в длину почти полукилометра, начала медленно продвигаться в его направлении. Первой мыслью Энё было убежать, прорвать кольцо, пока оно ещё не сформировалось. Уже привстав, он немедленно пригнулся и залёг. До него дошло, что полиция, вероятно, применила одну из многочисленных уловок, всегда имеющихся в арсенале бывалого охотника.
   Как только Энё побежит, они засекут его - и на сей раз им не понадобятся ни собаки, ни фонари. Это просто загонщики, которые 'поднимают' дичь, выгоняют её под выстрел. Стрелки с винтовками, на которых установлены прицелы ночного видения, с лёгкостью заметят бегущую цель, и пристрелят Энё, не дав пробежать и десятка шагов.
   Энё выругался. Похоже, его действительно приговорили. Ему нужно спасать свою жизнь, но он не знает, что предпринять. Наверняка, у полиции есть и мощные инфракрасные детекторы, установленные на вертолётах - он однажды смотрел передачу о таких машинах, используемых в Германии. Раз уж блюстители порядка взялись за дело, они потратят столько средств, сколько необходимо, чтобы раскрыть резонансное преступление.
   Или, может, лучше рискнуть? Усилием воли он подавил панический страх, требовавший от него встать и бежать как можно быстрее.
   Оставалась единственная надежда. Чаша, способная, если верить записям Феофила Евхаитского, творить чудеса. Если же она не в состоянии уберечь его от простых людей, не знакомых с магией, то все эти истории - чистая выдумка, и Клара погибла зря.
   Энё издал жалобный, всхлипывающий стон, не выражающий и десятой доли овладевшего им отчаяния.
   Он развернул пакет и посмотрел в жёлтые, горящие в темноте глаза. Не зная, как высказать свою просьбу, Энё надеялся, что чаша сама сделает всё необходимое. Проецируя свою мысль в опалы, жутковато выпирающие из костяных, украшенных золотом, глазниц, он попытался установить с ними связь, добиться помощи в момент, когда она ему так нужна.
   И чаша ответила ему! Её вставные опаловые глаза озарились необычным свечением, подобного которому не увидишь на Земле. Энё ни за что не смог бы описать его, поскольку в венгерском, несмотря на наличие двадцати пяти падежей, нет соответствующих слов. Лучи, обладающие совершенно непостижимой природой, окружали его, подобно ауре, о которой так любят говорить мистики; они мягко пощипывали кожу электрическими разрядами, даже проникали вглубь тела, принуждая Энё испытывать ощущения, не сравнимые ни с чем, испытанным ранее.
   Свет погас столь же внезапно, как и вспыхнул. Энё оказался в кромешной темноте, едва различая происходящее на расстоянии двух-трёх метров от него. Поначалу, не в силах скрыть разочарование, он полагал: причиной всему - резкая смена освещённости. Однако время шло, а видимость не улучшалась. Неожиданно Энё заподозрил, что чаша выполнила его отчаянную просьбу, и посмотрел в сторону приближающихся полицейских с фонарями. Что ж, подумал он, в самое ближайшее время станет ясно, чего стоит древняя магия.
  24
   На сей раз Кишш сам позвонил мадам Ильдико, и она с нетерпением ожидала его приезда. Влиятельного бизнесмена как ничто другое в жизни волновала его собственная судьба, вдруг оказавшаяся под угрозой, исходящей от какой-то несчастной проститутки.
   Ильдико уже знала от Эркеля о происшедшем за городом тройном убийстве, в котором обвиняли всё того же Негьеши. Среди погибших оказалась и Клара.
   Пророчество, особенно неблагоприятное, производит на людей совершенно неизгладимое впечатление - факт давно известный. Однако неблагоприятное пророчество, которое начало сбываться - вот рычаг, которым можно перевернуть даже Землю!
   Мадам Ильдико усмехнулась. О, сколько раз к ней приходили самые, казалось бы, здравомыслящие, рациональные люди, потрясённые тем, что её слова, абсолютно невинные, даже бессмысленные, вскоре претворялись в жизнь самым удивительным, порой пугающим образом. Маленькие секреты её ремесла, позволявшие производить на слабых духом столь драматичное впечатление, мадам Ильдико никогда и никому ни за что бы не раскрыла.
   За это редкое для женщины умение, умение молчать, её и ценили в определённых кругах. Мадам никогда не афишировала на людях свою подлинную фамилию, так как ранее была судима за мошенничество. С тех пор прошло немало лет, и она стала гораздо изощрённее и умнее, её умение управлять подсознательными желаниями посетителей, достигшее совершенства, позволяло проворачивать аферы, сложности которых позавидовали бы и гениальнейшие из преступников.
  Самым удивительным в её богатом опыте являлось то, что даже те, кто знал о её способах заработка, всё равно попадались на один и тот же приём. 'Гороскоп гласит...', 'карты говорят...', 'знамения указывают...' - все эти туманные, затасканные фразы производили неизменный эффект.
   По забавному стечению обстоятельств, мадам Ильдико, чьё подлинное имя звучало как Ильдико Сёке, взаправду обладала пророческим даром. В своей практике она неизменно руководствовалась верой в то, что Сатана обязательно поможет ей. Бог не зря отдал Землю и всё сущее на ней в руки Дьяволу, и в этом мире нужно уметь добиться успеха.
   Все женщины в её семье - гадалки и колдуньи, сколько тянется их род, а первые Сёке, как утверждала легенда, пришли в пушту ещё во времена аварского завоевания. В некоторых из них Зло было по-настоящему сильно, как в её прабабке, которая, говорят, могла проклясть человека так, что у него вскоре случалась болезнь или травма, причём всегда именно такая, как она обещала.
   Другие, наоборот, умели лишь раскладывать карты для гадания. Мать Ильдико была такой. Пророческие сны посещали её считанные разы в жизни. Она даже ходила в церковь. Однако секреты Великого Искусства не пропали бесследно: бабка, известная на весь Кишпешт своими приворотными и целительными снадобьями, обучила себе достойную преемницу. Мадам Ильдико удачно комбинируя традиции фамильного ремесла с модной астрологией, смогла добиться признания в самых высоких кругах.
   В дверь позвонили. Улыбнувшись, мадам Ильдико проверила причёску и пошла к двери. Кишш казался чем-то взволнованным. Об этом можно было судить уже по тому, как он ввалился в прихожую, и, торопливо поздоровавшись, начал возбуждённо и сбивчиво излагать суть своего дела. Из всего, что он говорил, удалось разобрать только: 'Она мертва... Я здесь ни при чём... Какой-то меняла из Бельвароша... Совершенно сошёл с ума... Но она мертва!'.
   Её лицо стало непроницаемым. Очевидно, что Кишш до смерти напуган. Люди всегда больше боятся неизвестного, нежели явной опасности. Мадам Ильдико загадочно улыбнулась владельцу 'Гадюки' и провела его в гостиную. По учебникам психологии она отлично знала суть данного феномена: маленький ребёнок боится темноты, потому что в ней легко упасть и расшибиться, и, едва страх побеждает способность трезво мыслить, предотвратить это падение уже невозможно никакими стараниями. Маленький ребёнок этот живёт в каждом из нас, даже в таких импозантных и внешне солидных мужчинах, как Кишш.
   Едва не запутавшись в пологе из висюлек, Кишш, одетый в джинсы, чёрную 'водолазку' и серый пиджак, прошёл к столу. Усевшись, он положил свои волосатые лапы на лакированную поверхность - типичный для него жест, отражающий стремление подавить собеседника своим физическим превосходством.
   - Фригьес, я не гадаю на кофейной гуще. Так сложились планеты. К сожалению, точное их размещение в момент твоего рождения мне неизвестно, поэтому...
   - Ты это уже говорила! - грубо оборвал он, но, спохватившись, тут же сменил тон на просящий. - Ну, Ильдико... но ведь можно же что-то сделать...
   Мадам только рассмеялась в ответ и потянулась вперёд, накрыв пальцы Кишша своими. Потом, царапая ногтями по столу, потянула руки обратно.
   - Давно ты ко мне не заходил. - Она вдруг сменила тему разговора, принудив Кишша смутиться. - А стоило тебе испугаться...
   Он покраснел. Сдвинув брови, владыка Кишпешта помолчал мгновение - и, широко улыбнувшись, рассыпался в извинениях. Любезные комплименты то и дело срывались с его уст. Он даже встал, чтобы поцеловать руку мадам. Вполне удовлетворённая, она заулыбалась в ответ на столь неуклюжую лесть.
   - Ладно, Фригьес, есть один вариант... Веришь ли ты в то, что Сатана существует? - пристальный взгляд её синих, почти тёмных глаз заставил Кишша отклониться назад.
   - Да, - твёрдо ответил он. Втайне мадам надеялась на такой ответ, почти ожидала его. - Тогда скажи мне: ты бы стал взывать к нему о помощи, если бы это оказалось необходимо?
   Кишш вроде как понимал, на что ему намекают, поскольку не стал рисковать расположением хозяйки и вновь дал утвердительный ответ.
   - Все мы люди, - буркнул он. - Приходится грешить, чтобы обогатиться за счёт ближнего своего.
   Мадам одарила его лучезарной улыбкой.
   - Тогда знай: есть способ попросить о помощи, Фригьес. Силы эти тёмные, и их участие в наших делах страшит меня, однако, если ты хорошо попросишь...
   - Говори, сколько это будет стоить. Я не из бедных.
   Когда мадам назвала сумму, её гость оскорбился. Возмущению Кишша, казалось, не будет предела.
   - Две тысячи?! Две тысячи марок?! - Мадам Ильдико пожала плечами в ответ. - Вот как ты держишь своё слово, Фригьес...
   - Ладно! Ты получишь их сегодня же. - Он достал мобильный и перезвонил в 'Гадюку'. Распорядившись насчёт денег, Кишш выжидающе посмотрел на неё.
   - Говорят, деньги изобрёл Дьявол. Ты слишком любишь их, чтобы не быть его слугой. - Ильдико скромно потупила взор и промолчала в ответ. - Ах, припоминаю, именно ты и рассказала мне когда-то этот анекдот...
   - Да, Фригьес, - назидательно кивнула она. - Деньги создал Дьявол, а Дьявола, в свою очередь, создал Бог. Играя в бога, Фригьес, ты любишь делать из остальных чертей, бесов и ведьм, откупаясь от них деньгами.
   - Ильдико! - Кишш сделал умоляющий жест. - Не нужно этой философии, я тебя очень прошу. Когда мы начнём?
   Вместо ответа прорицательница положила на стол обычную доску для спиритических сеансов. Своими предварительными ласками и играми в ревность она уже подготовила клиента к тому, что им предстояло совершить.
   - Ты должен водить этой штукой вдоль букв. Моя рука ляжет сверху. Когда почувствуешь, что нечто тянет твою ладонь откуда-то снизу или, может, изнутри, сразу же остановишься.
   Кишш покорно взял протянутый ему клык, который, если верить семейному преданию, некогда принадлежал оборотню.
   - Вот так им и водить? - Он провёл ладонью по доске. - Да. Мысленно взывай к Люциферу. И самое главное: не забудь задать вопрос.
   - Я задам его мысленно. - Сказав так, Кишш зловеще улыбнулся. - Посмотрим, не жульничаешь ли ты.
   Мадам Ильдико не ответила. Закрыв глаза, она направила свой дух туда, где мироздание, наполненное эманациями Зла, существует по иным законам. Положив ладонь на руку Кишша, она совершенно расслабилась, позволив тому водить рукой по доске. Несколько раз движение прекращалось. Затем, после короткой паузы, во время которой Кишш, видимо, формулировал второй вопрос, движение возобновилось. Ильдико молчала: сознание, будто испаряясь, постепенно покидало её. Космический холод, казалось, пронизывал её плоть, в то время как астральное тело испытывало муки Вечного Огня, жадно пылающего в том отвратительном месте, где его неустанно подпитывают души бесчисленных грешников.
   Она отняла руку.
   - Всё. Три вопроса - таковы правила.
   Кишш выглядел озадаченным.
   - Я не понял ответов. - Она только пожала плечами. - Помоги мне, Ильдико, пожалуйста.
   Несмотря на охватившую её усталость, она согласно кивнула.
   - Я спросил, почему этот Акош убил ту девчонку, Клару. Ответ: 'Чаша'.
   - Рассказывай всё.
   - Второй вопрос: 'Убьют ли меня в ближайшее время?'. Ответ: 'Смертен'.
   Ильдико не удержалась и хихикнула. Люцифер явно обладал чувством юмора.
   - Последний вопрос был о том, что за демон попытается меня убить. Ответ, который я получил, гласил: 'Неживой'.
   Кишш вопросительно посмотрел на мадам Ильдико. В глазах его читался затаившийся ужас, едва сдерживаемый титаническими усилиями воли. То, что произошло с ним только что, не укладывалось в привычные ему рамки. Всё, чему жизнь научила бизнесмена, опровергла его собственная рука.
   - Когда я получу свои деньги, Фригьес?
   Он вздохнул.
   - Скоро, в течение ближайшего часа, можешь мне поверить.
   - Эти силы берут гораздо большую плату, чем ты можешь себе представить, Фригьес. Мне нужно получить хоть какую-то компенсацию. - Говоря так, она не лгала. Каждый раз, выходя из подобного транса, она долго не могла прийти в себя, ходила по комнате, как сомнамбула, то и дело натыкаясь на мебель и предметы обстановки. Случалось, Ильдико неожиданно для самой себя пыталась пройти сквозь стену - так, будто той не существовало - и пребольно ударялась головой.
   - Ладно, ответ на второй вопрос тебе, я думаю, более чем понятен. - Кишш кивнул. - Остаётся ещё два, каждый по цене в тысячу марок... Дело в какой-то чаше, очевидно, золотой, раз на неё позарился покойный Акош, и обладающей к тому же магическими свойствами.
   Кишш удивлённо вскинул брови.
   - Так вот что они ищут! И этот Энё...
   Ильдико почувствовала, что у неё больше нет сил слушать Кишша, и перебила его:
   - Третий ответ подтверждает то, что я говорила тебе раньше, Фригьес: девчонка перевоплотится и нападёт на тебя.
   Кишш молча кивнул. Дождавшись, пока привезут деньги, он расплатился и, тепло попрощавшись с мадам, уехал. Больше они никогда не виделись.
  25
   Лайош Наги посмотрел на юного Андраша Каллоша, в одиночестве пребывавшего в комнате допросов. Большое окно, изнутри выглядевшее как самое обычное зеркало, позволяло ему рассмотреть мельчайшие изменения в выражении лица задержанного. Каллош вымогал деньги у одного из своих сверстников по имени Августин, однако рассчитывать на то, что удастся сделать полноценное дело о вымогательстве и довести его до суда, не приходилось.
   Протокол, включавший обвинения в агрессивном поведении и нецензурной брани, уже составили, Каллоша следовало отпускать. Тем не менее, Наги, попросивший чуть притормозить оформление документов, не торопился с этим неизбежным решением. Он разглядывал мальчишку, сидевшего за намертво привинченным к полу столом.
   Каллоша отнюдь не походил на ребёнка - годы упорных занятий в оборудованном под спортзал подвале Эркеля превратили его в настоящего атлета. Широкие плечи, покрытые буграми тяжёлых мускулов, сделали бы честь многим взрослым мужчинам, а уверенный взгляд голубых глаз выражал непобедимое чувство собственного превосходства.
   Наги презрительно улыбнулся: перед ним стоял не более чем спесивый юнец, и для опытного следователя ничего не стоило добиться от него всего, что душе угодно. Именно этим сейчас и предстояло заняться лейтенанту Наги.
   Пригладив волосы, он вошёл в комнату. С самым строгим и беспредельно суровым выражением лица лейтенант уселся и, откашлявшись, хлопнул принесённой папкой о стол. Затем последовало ругательство. Наконец, Наги раскрыл папку и стал листать находившиеся в ней бумаги, всем своим видом изображая непримиримого врага преступности. Он принёс материалы дела, никоим образом не касавшегося Каллоша, однако сейчас это не имело ни малейшего значения. Если он, следователь, рассматривает дело малолетки Каллоша, ему для этого совсем не обязательно иметь перед глазами соответствующие материалы. Достаточно, чтобы Каллош, который явно туповат и не осознаёт, в каком направлении движется, понимал - дело его пристально изучают. Такие трюки, почитавшиеся уголовниками и борцами за нравственность грязными, на самом деле составляли то, что называется мастерством следователя. С подозреваемыми нужно уметь работать.
   Сделав вид, что читает, Наги краем глаза наблюдал за пареньком. Тот, поначалу несколько ошеломлённый и подавленный устрашающим поведением полицейского, сейчас, даже не отдавая себе отчёт в том, что им манипулируют, стремительно терял терпение. Когда Андраш вконец обнаглел и, утратив осторожность, начал демонстративно ёрзать на стуле и даже подался вперёд, лейтенант Наги впервые посмотрел ему в глаза.
   Взгляд лейтенанта, казалось, мог резать стекло и воспламенять бумагу. Приём этот, сопровождаемый тщательно отрепетированным жестом, предназначался для того, чтобы подозреваемый, внезапно подвергшись жёсткому излучению, льющемуся из глаз следователя, утратил всякую способность к сознательному сопротивлению. Сразу же стало заметно, что чуть поджавшийся, как нашкодивший щенок, Каллош уже знаком с данным приёмом, наверняка применявшимся по отношению к нему как полицейскими, так и Эркелем. Последний факт весьма обнадёживал, и Наги решил использовать его. Начав беседу с жестоких и устрашающих обвинений, обильно приправленных бранными словечками, впоследствии он изменил эмоциональное содержание разговора, между делом признавшись, что тоже не любит отличников.
   - В наше время нужно быть нормальным парнем, настоящим kemeny, а не слюнтяем. Тут я, конечно, понять этого Октаву не могу.
   Заметив, что полицейский улыбается, Каллош хихикнул. Наги как раз этого и добивался. Он немедленно перезвонил прапорщику Тёреку и попросил того зайти в комнату для допросов. Пока Каллош читал протокол, полицейские начали, словно говоря о своём, обсуждать леденящее кровь тройное убийство.
   Наги, конечно, не привлекался к расследованию, этим занималась полицейское управление медье, однако двое убитых и главный подозреваемый являлись жителями Кишпешта, и это стало причиной неприятного разговора с начальством. Майор Портиш в резкой даже для него форме приказал добыть важную для следствия информацию в кратчайшие сроки.
   В полиции не спорят с начальством, и Лайош Наги не являлся исключением. Отметив про себя, что при упоминании имён убитых Каллош напрягся, а уши его будто вытянулись, жадно ловя каждое слово, следователь понял, что не ошибся в своих предположениях. Эркель явно имел отношение к убийству, не зря и Клару Сзенаши, и Энё Негьеши нередко видели рядом с ним.
   Когда Тёрек вышел, Наги сделал вид, что расслабился, и заулыбался. Мимические мышцы его лица немедленно сложились особым способом, в результате чего физиономия приняла благодушное выражение. Он заговорил, одновременно выдыхая воздух из брюшной полости. Так у него получался достаточно низкий бас, отдалённо напоминающий тот, которым говорил Эркель.
   - Да, Кишпешт - район не для сопляков. Тут могут и убить. Кстати, - Наги оживился, словно обсуждая интересные новости, - ты знаешь, что Негьеши убил их всех? Просто маньяк какой-то!
   Наги откровенно лгал, но делалось это в интересах следствия.
   - Да он не жилец, - вдруг бросил Каллош, мысленно уже собиравшийся уходить. - Если он появится в Кишпеште, ему кранты. Это уже все знают.
   - Да, тут мы понимаем друг друга, - Наги с нескрываемой симпатией улыбнулся задержанному. - Наркоман чёртов! Убил девушку, у которой жил два года. Я в это не могу поверить. А ты, Андраш? Как ты думаешь, мог он такое сделать? Ещё 'Золотой', который валит всех направо и налево...
   Парень отрицательно покачал головой.
   - Жолтан такого бы никогда не сделал. Этот Энё - просто сумасшедший. У него даже справка есть, он в дурдоме лечился. - Как и следовало ожидать, Каллош начал выгораживать Эркеля. - Он увидел какую-то старинную вещь, вроде чаши или черепа, которая будто бы дарует магическую силу, и у него окончательно крыша съехала. Тётя Ильдико, говорят, видела вещий сон, в котором всё так и было.
   Последнюю фразу Каллош произнёс тихим, неуверенным голосом, явно понимая, что сболтнул лишнее. Наги сделал вид, что продолжение разговора его не интересует.
   - Я этим делом не занимаюсь. Но, если увидишь беса, ты знаешь, что делать. - Глядя в глаза Андрашу, он кивнул. - Всё, пойдём.
   Наги проводил Каллоша до самых входных дверей в участок. Выходя, паренёк, будто невзначай, вполголоса обронил фразу: 'Кишпешт - наш!'. Наги вновь чуть заметно кивнул.
   Наблюдая за тем, как исключительно довольный собой Каллош удаляется, лейтенант лихорадочно осмыслял только что полученную информацию. Эркель объявил охоту на Негьеши, подключил даже 'прорицательницу' мадам Ильдико. Всё это удивительным образом напоминало крестовые походы и охоту на ведьм.
   Наги улыбнулся, вспомнив о том, какой разгон случился в управлении медье Пешта, когда выяснилось, что Негьеши загадочным образом проскользнул сквозь цепь полицейских. Те шли, сохраняя дистанцию в пять метров, каждый имел при себе пистолет и фонарь, а снайпера - винтовки с прицелами ночного видения. Тем не менее, Негьеши прошёл мимо них, оставшись незамеченным. Это подтвердили служебные собаки, которые, однако, вскоре потеряли след. Жалобно скуля, овчарки отказывались идти дальше.
   Наги покачал головой. Что бы ни случилось, ключ к делу есть. Чаша, наверняка, стоящая огромных денег, стала причиной трагедии, унёсшей три жизни. Акош Кабош, дошлый уличный меняла, всегда охотно скупавший краденое, жил в Бельвароше. Наверняка, если поискать рядом с его 'рабочим местом', представлявшем собой несколько квадратных метров вечно заплёванной поверхности тротуара, можно обнаружить антикварную лавку, куда потянется интересный след.
   Лейтенант Наги поёжился, словно от холода. Вряд ли такая линия заинтересует начальство - ведь все ищут Негьеши, - хотя может оказаться и наоборот. Он передёрнул плечами. Его дело - доложить об успехе. Дальше пусть этим всем занимается управление полиции медье.
   Однако что это за нечистая сила, которая столь необъяснимым образом помогает Негьеши?
  26
   Когда Акош, уже три дня как мёртвый, в первый раз позвонил Каталине, она находилась на семинаре по немецкому языку. Её мобильный, всегда отключённый в таких случаях, промолчал. Лишь на перерыве выяснилось, что она пропустила вызов с того света. По крайней мере, именно такое впечатление сложилось, когда она увидела номер Акоша, внезапно возникший во главе списка звонков, оставшихся без ответа.
   Каталина, лишь на мгновение замерев от пережитого потрясения, возмутилась: кто-то просто овладел мобильным телефоном Акоша и звонит ей. Кто-то, утративший всякое чувство такта и приличия.
   Потом она ощутила страх. Ведь звонить мог убийца. А может, полиция, которая просто проверяла все контакты покойного. В любом случае, Каталина не собиралась спокойно сносить такую наглость. У неё тоже есть кое-какие связи, и она сможет поставить на место этого зарвавшегося полицейского, скорее всего, какого-нибудь младшего офицера, если не прапорщика. Пылая гневом, она вызвала абонента, значившегося как 'Акош'. Раздались длинные гудки; мимо проходили студенты параллельной группы, кто-то даже поздоровался - Каталина кивнула в ответ.
   - Алло, - послышалось в трубке. Когда этот, принадлежащий мертвецу, голос обратился к ней, Каталина едва не лишилась чувств. В то, что Акош мог выжить, девушке просто не верилось - от абсолютно надёжных людей она знала наверняка, что похороны состоялись. Об этом знал весь Бельварош, и верить в возможность столь чудовищной мистификации она отказывалась. Такого просто не могло быть!
   И тем не менее, с ней сейчас разговаривал Акош!
   - Алло? - Голос Акоша, с лёгкой примесью небрежности, звучал, как всегда, высокомерно. - Ты ещё там?
   - Да, конечно, - торопливо ответила Каталина. - Но как такое могло случиться? Ты ведь умер, Акош, об этом все говорят... - Заметив, что на неё обращают внимание, Каталина быстро отошла в дальний угол и, прикрыв трубку ладонью, продолжила говорить, пользуясь исключительно шёпотом.
   - Я умер? - Акош, казалось, не поверил своим ушам. - С чего ты взяла? Тебе Липот или Йон рассказал? Ну, мне-то ты веришь? Это я с тобой сейчас говорю - или призрак?
   Каталина растерялась. Это не мог быть никто иной, кроме Акоша.
   - Я... я не знаю... говорили, тебя убили...
   Он рассмеялся.
   - Кто говорил? Ты видела мой труп? - Он выругался. - Тьфу, дурная примета... Каталина, девочка моя, мне сейчас нужна твоя помощь.
   Последние слова он произнёс тем тоном, к которому она уже успела привыкнуть - мольба, более чем фальшивая, служила лишь преамбулой для едва скрытой угрозы.
   - Какая именно? - осторожно спросила она.
   - Принеси цветы на могилу и поставь свечку в церкви.
   Каталина не выдержала и рассмеялась. Конечно, это был Акош! Никто не умел так легко развеселить её. Когда он заговорил вновь, Каталина уже была готова выполнить любое его требование, даже самое безумное.
   - Шучу, дорогая, это просто шутка. Мне нужен твой преподаватель, этот Попрочи. Ты должна чуть-чуть подтолкнуть его к одному очень важному - и очень денежному - решению.
   Каталина чуть не подпрыгнула от радости. Она ещё не забыла, сколько Попрочи обещал за чашу.
   - Она у тебя? Ты взял её? - В этот момент её абсолютно не волновало, на какое именно преступление пошёл её 'парень' ради обладания этой чашей, гораздо важнее, чтобы деньги достались именно им.
   Медленно, по слогам, Акош ответил слушавшей его, затаив дыхание, девушке:
   - О-на у ме-ня. - После короткой паузы, заполненной возгласами ликования со стороны Каталины, он заговорил вновь, но уже требовательным тоном, быстро выстреливая слова приказа, совсем как военный. - Но только никому не говори ни о моём звонке... вообще ни о чём! После занятий найди Попрочи и скажи, что я звонил, заставь его отнестись к этому, как к совершенно обыденной вещи, чтоб он не нервничал. Понимаешь?
   Дело пахло большими деньгами, и Клара даже кивнула, забыв, что Акош не может её увидеть.
   - Когда ты это сделаешь? - Она ответила, что перезвонит, но, видимо, около четырёх. - Очень хорошо, перезвони обязательно; всё ему разъясни. В этот момент я ему и позвоню и назначу встречу. Самое главное: он испугается и откажется приходить, особенно когда узнает, что нужно принести его нож.
   - Нож? - подозрительно переспросила Каталина. Акош далеко не всегда вёл себя законопослушно, и мысль о том, что в её присутствии может что-нибудь случиться с университетским преподавателем, отнюдь не улыбалась Каталине. - Да, нож!
   Акош прибавил ещё пару обидных слов, слышать которые было особенно неприятно.
   - Не будь ты такой дурой! Нож и чаша гораздо дороже вместе, чем по отдельности. Нужно, чтобы он принёс не деньги, а нож. Тогда этот кретин не сможет доказать, что его обокрали - слишком уж неправдоподобно прозвучит его история.
   - Ты не возьмёшь деньги? - переспросила Каталина. - Затея Акоша нравилась ей всё меньше и меньше.
   Трубка продолжала изрыгать проклятия в её адрес.
   - Я не возьму деньги у этого Попрочи, потому что я возьму у него нож, который стоит много дороже! Вместе эти вещички потянут на сотню 'штук', если не больше. - Акош взвыл оттого, что ему приходится работать со столь непонятливой сообщницей. - Главное, чтобы в момент, когда он начнёт колебаться, ты любой ценой - поняла, любой ценой! - убедила его - нож этот не так важен, главное иметь хорошие отношения с людьми...
   - Да, я поняла. - Ей всё стало ясно. Акош действительно собирался обобрать Попрочи, и вряд ли она могла рассчитывать на успешное завершение университета. Её выгонят ещё до начала сессии.
   - Упирай на то, что я не требую денег за чашу немедленно, следовательно, и обманывать его не собираюсь. Что такое этот нож по сравнению с сорока тысячами? - Она тоже этого не понимала. - Пусть принесёт его - люди должны посмотреть... Позагадочней скажи, но чтоб понимал: бояться ему нечего.
   - А ему действительно нечего бояться? - Каталину этот вопрос интересовал в гораздо большей степени, чем она могла себе позволить сказать в открытую.
   - Я тоже толком не знаю, - вдруг ответил Акош. - Пусть Липот посмотрит, а там видно будет. Нужно знать реальную цену товару.
   - Ну, я поговорю с ним... - Как только девушка начала осторожно готовить себе более нейтральную и взвешенную позицию, Акош немедленно её перебил. - Что значит 'поговорю'? Сделай так, как я велю! Только за то, что он принесёт этот ножик посмотреть, тысячу марок получишь. А если мы его себе возьмём, машину куплю, новенькую.
   - Ой, Акош, ты серьёзно? - Каталина давно мечтала о собственном автомобиле, и вдруг неожиданно оказалась в шаге от исполнения этого заветного желания. Конечно, у неё голова пошла кругом.
   - Сделай всё, что я говорю, и ты её получишь. Как обычную шоколадку. Даже такого же цвета выберу и в бантик заверну.
   Каталина согласилась, как согласилась бы любая нормальная девушка, подрабатывающая по вечерам на улице Ваци.
  27
   День, перевалив за половину, постепенно переходил в мягкие, прохладные апрельские сумерки. Студенты, утомлённые учёбой, торопились разъехаться по домам и квартирам, а те из них, кто имел сомнительную 'радость' жить в общежитии, собирались в группы и продвигались к метрополитену. Находясь вместе, они чувствовали себя в безопасности, так как могли хоть как-то защитить себя и своё имущество от тех из многочисленных обитателей столицы, что зарабатывали себе на жизнь различными сомнительными путями, не имеющими ничего общего с законностью и порядком.
   Карой Попрочи, выйдя на набережную Дуная, имел продолжительный, местами весьма оживлённый и неоднозначный, разговор со своей, до этого во всём ему покорной, студенткой Каталиной Чик. Ветер, шуршавший в листве деревьев, высаженных вдоль подъездной дорожки, то глушил слова, срывавшиеся с уст беседующих, то, наоборот, разносил их окрест. Некоторые из студентов, поражённые услышанным, удивлённо оборачивались, глядя на молодого профессора исторических наук и его протеже, а затем, покачав головой, продолжали свой путь.
   - Он так и сказал: 'принести нож'?
   Каталина кивнула.
   - Да ты себе представляешь, сколько он стоит? Принести! Это же мошенник! - Карой Попрочи пришёл в состояние крайнего возбуждения, его щёки раскраснелись, а лоб, изрезанный ранними морщинами, угрожающе нахмурился.
   Зазвонил телефон. Попрочи, выругавшись, сказал: 'Это, наверняка, он', - и полез за мобильным. Действительно, звонил Акош.
   - Привет, Карой. Я нашёл чашу. Она сейчас у меня.
   Попрочи, едва сдерживая гнев, начал настаивать на том, что у них был уговор.
   - Давай встретимся, и я принесу деньги, а ты - чашу. Это просто целый чемодан валюты, парень! - Он начинал терять самообладание. - Мы с тобой договорились, в конце концов, и ты уже получил задаток!
   Голос одного из самых молодых профессоров в истории университета срывался.
   - Ну, если этот задаток для тебя хоть что-нибудь значит, и ты не хочешь потерять его за здорово живёшь, то мы найдём общий язык. Мой приятель Липот хочет увидеть оба предмета сразу, возможно, он предложит тебе что-то интересное.
   - Что такое 'интересное' он мне может предложить? - возмутился Попрочи.
   - Карой, не всё так просто в нашем мире, и чаша мне досталась тоже не просто так, а потому, что меня поддерживали влиятельные люди, один из которых - Липот. Он очень богат, его предки некогда владели тут целыми домами, если не кварталами. - Голос Акоша терпеливо разъяснял непонятливому партнёру сложную ситуацию, в которую тот никак не хотел вникнуть. - Липот чуть-чуть подвинут на теме чёрной магии и мечтает провести какой-то дурацкий обряд. Сделай ему это маленькое одолжение - и всё будет нормально. Если хочешь, я даже скину тебе тысячу от цены чаши. Что скажешь, нормальный разговор?
   Карой был вынужден признать, что разговор нормальный. Нормальный разговор с ненормальным.
   - Ну и ладно. Подходи к его лавке в семь, и Каталина пусть придёт тоже. Денег с собой не бери, всему своё время.
   Попрочи, всё ещё подозрительный, согласился. В конце концов, подумал он, мошенник в первую очередь заинтересовался бы деньгами, а не ножом, обладающим ценностью лишь для посвящённых. Однако, если верить Акошу, Липот как раз относится к таковым. Губы историка сжались в тонкую линию. Он решил взять с собой пистолет - небольшую смертоносную игрушку, приобретённую недавно при посредничестве знакомых.
   Они поехали вместе, Попрочи и Каталина, на принадлежащем ему подержанном 'вольво' тёмно-синего цвета. Машину он предусмотрительно припарковал за углом, с той стороны, где его жена никогда не ходила. Уже находясь дома, Попрочи лишь ответил на неизбежные расспросы, что должен заехать на станцию техобслуживания.
   Супруга, сразу заподозрив неладное, приблизилась к нему и спросила голосом, скрывающим явственную насмешку:
   - И долго ты собираешься 'техобслуживаться'? - Взглянув в полыхающие яростью глаза, Карой сразу понял, что для Софии не осталось незамеченным ни отсутствие машины у подъезда, ни то, что он, судя по отлично слышимой с кухни возне в кабинете, зашёл за деньгами.
   - Столько, сколько понадобится. - Карой виновато пожал плечами и взял свою 'половину' за руки, надеясь утихомирить, пока та не превратилась в брызжущую слюной бешеную фурию. - Машина уже там, София, нужно просто рассчитаться, когда они закончат. Обещали всё сделать ещё сегодня.
   София, высокая, костлявая и нескладная, вытянула свою длинную шею, недоверчиво выпучив глаза. Затем, поняв, что таким образом не добьётся успеха, она сменила направление атаки.
   - А сын твой тебя интересует? Этот Каллош ему сегодня глаз подбил! - София обвинительно смотрела на мужа, которого данная новость, похоже, повергла в состояние крайнего изумления.
   - Позови его сюда, - приказал он зловещим голосом, изображая из себя жёсткого мужика. Августин, явившийся вскоре, действительно носил неприятное на вид 'украшение' под левым глазом - огромный, налившийся фиолетовым цветом, синяк. Выставив жену за дверь, Карой принялся расспрашивать сына, и вскоре узнал, что у того уже долгое время вымогает деньги Каллош, прослывший среди одногодков настоящим бандитом.
   - Возможно, с ним действительно стоило бы поговорить, - угрожающе процедил Попрочи, стараясь произвести на сына как можно более серьёзное впечатление. Сам он тем временем думал, кому бы доверить такое дело. Учившиеся у него студенты, несмотря на раболепие, 'делами' не занимались.
   - За него и старшие подходят. Один раз какой-то Энё объяснял мне, что я неправ, что всего в жизни нужно добиваться самому, а не доносить училкам... Я тогда мобильный отдал...
   Попрочи не выдержал и выругался.
   - Ах ты, слюнтяй! Это когда ты сказал, что его у тебя украли? - Августин понуро кивнул. - Тебе какой-то Энё сказал, а ты и поверил...
   Попрочи осёкся на полуслове и внезапно побледнел.
   - Постой, какой Энё? Негьеши? Такой худощавый, черноволосый, очень бледный?
   Описание сходилось, хотя Попрочи не мог в это поверить. Либо это совпадение, попросту чудовищное совпадение, либо...
   - У тебя есть номер телефона этого Энё - или Каллоша?
   Августин не выдержал и наигранно рассмеялся, пытаясь скрыть слёзы отчаяния.
   - Каллоша сегодня даже полиция забрала, мама попросила. А через час освободили, он мне потом звонил, обещал язык отрезать.
   Слёзы потекли по щёкам Августина, и Карой, понимая, что должен хоть что-то предпринять, потребовал у него мобильный.
   - Сейчас я ему перезвоню, и мы с ним поговорим. - Попрочи набрал нужный номер.
   - Да, - послышался самоуверенный голос. - Октава, это ты?
   - Нет, это его отец. Что ты, мерзавец, себе...
   Задуманный Попрочи выговор прервал встречный поток грязной брани, принудивший его покраснеть.
   - Ты просто никто, тебе конец, мы тебя зароем! Кишпешт - наш! Ты, вообще, слышал о 'Золотом'?
   Каллош повесил трубку, оставив Попрочи размышлять о случившемся. 'Золотой', или Жолтан Эркель, конечно, был той личностью, о которой в Кишпеште знал каждый. Профессор истории, неоднократно слышавший рассказы о творимых бандой Эркеля злодеяниях, почувствовал, как страх начинает подбираться к его горлу. Похоже, этот юный подонок не лгал, сказал он себе. Вернув сыну мобильный с небрежным и чуть озадаченным выражением лица, он отослал Августина в его комнату, сказав, что ему нужно подумать.
   Конечно, от полиции трудно ожидать помощи в таких условиях, да и пистолет едва ли послужит ему достаточной защитой, если конфликт с группировкой Эркеля выйдет на более высокий уровень. Необходима помощь влиятельных в криминальном мире людей, и Липот, о котором Акош отзывался с неподдельным уважением, мог оказаться той ниточкой, которая выведет Попрочи к ним. 'Могло ли это оказаться совпадением?' - спросил он себя. На сей раз было слишком очевидно, что нет.
   Однако Попрочи, имеющий возможность обратиться к куда более влиятельным людям, нежели могли представить себе Липот, Акош или Эркель, чувствовал, что ещё не исчерпал собственных сил.
   Оставив на всякий случай в сейфе записку с точным адресом места, куда он отправляется, и именами людей, которые должны составить ему компанию сегодняшним вечером, Карой попрощался с женой и сыном и вышел из квартиры. Если с ним что-нибудь случится, записку рано или поздно обнаружат - и виновные понесут наказание.
  28
   Тёмно-синий 'вольво' ехал в направлении центра Будапешта, аккуратно притормаживая на каждом перекрёстке и останавливаясь на красный свет. Карой Попрочи не видел смысла куда-либо спешить и нарушать правила дорожного движения, несмотря на то, что этим вечером могло произойти событие, подобных которому не случалось уже более тысячи лет. Нож и чаша, некогда изготовленные загадочными кха-там, сегодня воссоединятся вновь. Мысль об этом будоражила его воображение, принуждая сердце биться чаще.
   - Они что, действительно волшебные? - спросила Каталина. - Многие в это верят.
   Этот ответ поразил её. Все знали, что теория Попрочи, опирающаяся на свитки Феофила Евхаитского, в научном мире не пользуется популярностью, и Каталина не преминула ему возразить. Услышав этот аргумент, он расхохотался.
   - Мне тридцать семь, а я уже профессор. Что такое признание, Каталина, как, по-твоему? Они отрицают мою теорию, как отрицают существование борделей - и, тем не менее, посещают их с завидной регулярностью.
   Каталина нахмурилась - столь очевидный намёк на её род занятий одновременно давал понять: Карой широко использовал студенток, не только её, чтобы сделать столь быструю карьеру.
   Внимательно следя за дорогой, он начал рассказывать об исследованиях, растянувшихся на долгие десятилетия. Отчасти затем, чтобы облегчить душу, отчасти же с целью убедить девушку в необходимости оказать помощь в критический момент. В том, что такой момент обязательно наступит, он практически не сомневался.
   Карой поведал ей о записях бесследно исчезнувшего Феофила, которые буквально перевернули его представление об окружающем мире. Монах, некогда живший в одном из гуннских кочевий, писал о потрясающих своей бессмысленной жестокостью человеческих жертвоприношениях, осуществляемых группой жрецов, которых все остальные гунны с благоговейным страхом именовали кха-там. Согласно Феофилу, эти жрецы, продолжительность жизни которых достигала сотен лет, обладали способностью общаться с духами, воскрешали умерших, им подчинялись дикие звери, а околдовать человека кха-там и вовсе не стоило никакого труда.
   В ритуалах чёрной магии, от описания которых содрогнулись бы и наиболее крепкие духом, особое место занимали золотые чаша и нож. Легенды утверждали, что перед тем, как выступить в поход на Рим, Аттила и другие гуннские вожди смешали кровь с вином и пили её из золотой чаши на одном из островов посреди Дуная. Затем кха-там закололи золотым ножом двенадцать дюжин знатных заложников, мужчин и женщин, моля языческих богов о благословении похода.
   - Красивая, но страшная легенда, - сказала Каталина, заворожённая видениями прошлого.
   Попрочи кивнул и продолжил свой рассказ. Более всего в свитках Феофила его заинтересовало то, что гуннские женщины обматывали своим новорождённым детям головы тряпками, чтобы детские черепа по мере роста приобретали форму, напоминающую ту, которая отличает кха-там с рождения.
   Каталина кивнула - она сама об этом читала в учебниках.
   - Да, у них уменьшались лобные доли, а мозжечок, наоборот, увеличивался в размерах, отчего гунны становились, ловкими, сильными и храбрыми. Однако умственные способности, несомненно, снижались.
   Попрочи горячо закивал.
   - Но с самими кха-там всё обстояло совсем по-иному: видимо, их мозг вмещал дополнительные, не известные науке, отделы. На это указывают все свидетельства.
   Каталина не могла сдержать возмущения:
   - Какая подлость! Превращали всех в идиотов, а сами... - Она сделала паузу. - Это вроде игры в 'как'. Каждый раз говоришь жертве, что ты такой, как он такой, что всё - по его словам и очень справедливо... Но до чего жестоко!
   В голосе девушки послышались восхищённые нотки, свидетельствующие: рассказ историка вызвал в ней живой интерес.
   - Более всего меня поразило, что Феофил упоминал о такой форме черепа кха-там, как о врождённой особенности, словно это какая-то мутация, передающаяся плоду ещё в утробе. Во всех без исключения случаях это являлось результатом ночи, проведённой молодой девушкой на вершине одного из курганов, которых в степи великое множество.
   - Суеверие, - парировала Каталина. - Одно из великого множества заблуждений, которые так свойственны людям.
   Попрочи молчал с минуту, отчаянно крутя рулём и выжимая педали, чтобы выбраться из небольшого затора. Только потом он заговорил, и сказанное произвело на Каталину ошеломляющее впечатление.
   - Каждый курган в степи - это могила. Его насыпало племя, хоронившее своего вождя или какого-нибудь знатного воина. Наверняка, к тем девушкам приходили духи умерших, если ты веришь в такие суеверия. - Попрочи тихо рассмеялся. - И я поинтересовался, нет ли между этими курганами исторической связи.
   Связь, хотя и не бесспорная с точки зрения ортодоксальной науки, несомненно, существовала. Попрочи изучил несметное количество произведений искусства и образцов письменности, оставшихся от племён, сама память о которых давно стёрлась, пытаясь найти свидетельства того, что в степи существовал какой-то особый культ поклонения кха-там.
   Их следы оказались повсюду! Саки тиграхауда в Казахстане, гунны в европейской части степи, племена прототюркского корня на Алтае, даже германское племя алеманнов - все они изменяли форму черепа своим младенцам, подражая окутанной покровом тайны касте жрецов. Легенды о духах ка и кху, способных вселяться в человеческое тело, бытовали и в Древнем Египте.
   Проклятое письмо кхароштхи, известное даже в Индии, где им пользовались некроманты, несомненно, происходило от рунической письменности кха-там, обнаруженной в холме Иссык. Письменность эта, до сих пор не расшифрованная, была чуждой человеку, подтверждая самые безумные, на первый взгляд, догадки о подлинной природе кха-там.
   Тщательно изучив датировку наиболее ранних находок, связанных с этой наводящей ужас жреческой кастой, Попрочи сделал заключение, что та впервые появилась в предгорьях Тянь-Шаня, откуда постепенно распространилась по всей Великой степи. Обратившись к свиткам Феофила, он также обнаружил смутные намёки, косвенно подтверждающие данное предположение.
   Изучение архивов 'Аненербе' показало, что и нацистские исследователи пришли к тем же выводам. По их мнению, кха-там происходили из Шамбалы, затерянной горной долины в Гималаях, и с этим нельзя было не согласиться. Попрочи полагал, что кха-там изначально происходили от гоминид , чем-то отличавшихся от обезьяноподобных предков человека и, существуя в изолированной горной местности в течение десятков тысячелетий, постепенно эволюционировали в вид, лишь внешне напоминающий homo sapiens.
   - Любопытно, - заметила Каталина. - А что с ними случилось потом?
   - Не знаю. Вымерли, как то бывает с разными редкими видами. Разбросанные по степи, они уже не являлись единым племенем и постепенно ассимилировались.
   - Либо их истребили.
   - Не исключено. Вполне вероятно, эти процессы развивались синхронно. - Попрочи остановил машину. - Всё, дальше пешеходная улица.
   - А как же все эти перевоплощения?
   - Не знаю. Может, мистификация, столь популярная в таких случаях, а может, с точностью до наоборот - чистая правда.
   - Как? - Каталина буквально сгорала от нетерпения. - Наиболее могучие колдуны из числа кха-там, захороненных в курганах, использовали свою магическую силу, чтобы перевоплотиться, раз за разом возвращаясь в наш мир, чтобы вновь творить зло.
   Девушка побледнела, но, несмотря на это, продолжала расспрашивать Попрочи.
   - Постой, а твой нож? Прежде чем мы выйдем, я хочу узнать о нём.
   Он ожидал этого вопроса.
   - Фамильная реликвия. Я повсюду искал упоминания об этих двух предметах, но найти что-либо внятное оказалось почти невозможно. Есть лишь глухие упоминания о том, что их схоронили на разных берегах Дуная, дабы Тьма, живущая в них, не смогла возродиться.
   Она вылезла из машины и подождала, пока Карой включал сигнализацию.
   - А ты знаешь, что сегодня Вальпургиева ночь? Силы мрака станут особенно сильны.
   - Ну, полночь ещё не наступила. - Каталина, похоже, решила не упускать возможность подшутить над ним. - Профессор, как вы не знаете таких вещей? Ночь считается наступившей с того момента, как село солнце.
   Его это не слишком волновало. Сжимая пистолет в кармане куртки, Попрочи думал о вещах, обсуждать которые с Каталиной попросту не имел права. Она, однако, не могла молчать.
   - Страшная история. Как хорошо, что это всего лишь сказка.
   Он отрицательно покачал головой в ответ.
   - Нет, моя дорогая Каталина, боюсь, это отнюдь не сказка, но всему, как говорится, своё время. Хотя в одном ты права: кха-там давно вымерли, и их больше нет.
   Они остановились перед дверью антикварной лавки. Каталина осторожно взяла Кароя за плечо.
   - Вот тут ты ошибаешься, Карой. Липот, владелец лавки - один из них.
  29
   Каталина проследовала за Кароем в помещение лавки, так же тускло освещённое, как и в день её первого визита. Акош и Липот уже ждали их внутри, о чём-то тихо переговариваясь.
   - Каталина, крошка, ты не поверишь, как я рад тебя видеть! - Акош приблизился к ней и поцеловал в щёку.
   Раньше он избегал таких жестов в присутствии Попрочи, мысленно отметила девушка, однако всё случается в первый раз. В этот момент к ней пришло запоздалое понимание того, что в самое ближайшее время здесь может разыграться смертельная драма, ведь Карой едва ли добровольно расстанется с ножом.
   Оба они, и Акош, и Карой пытались привлечь её на свою сторону, и Каталина, взвесив все 'за' и 'против', пришла к очевидному выводу. Сильнейший из самцов определится сам собой. Моральная сторона дела её интересовала в последнюю очередь, особенно когда речь шла о таких деньгах. 'Главное - ничего не делать самой, а потом, если они и поубивают друг друга, говорить, что мне угрожали'. Сложив губы в очаровательную усмешку, она обратилась к мужчинам. Карой, сухо поздоровавшись с Акошем, завязал разговор с владельцем магазина.
   - Забавная у вас дверная ручка.
   Глаза Липота полыхнули неземным, пугающим огнём.
   - Вы узнали стиль древних саков? Да, весьма искусное подражание шедеврам безымянных мастеров, изображающее лань.
   Улыбаясь, Попрочи поклонился.
   - Это моя профессия - разбираться в подобных вещах. Оказывается, вы не только коммерсант, но и знаток истории. - Каталину всегда бесило, когда он начинал вести себя подобным образом. В такие моменты Карой более всего напоминал индюка. Она злорадно подумала, что на сей раз важная университетская птица может потерять часть своих перьев.
   - Любитель, - с напускной скромностью махнул рукой Липот. - Всего лишь любитель.
   Акош встал между ними, разводя руками - чисто метрдотель, вынужденный как можно быстрее расселить вновь прибывших туристов по гостиничным номерам.
   - Господа, время вечернее, а всем нам ещё нужно добраться домой после этого маленького, гм, представления. - Акош тепло улыбнулся Каталине и Попрочи. - Думаю, будет лучше, Липот, если вы всё закончите как можно скорее и позволите нам, наконец, заняться более тривиальной, как говорят образованные люди, стороной вопроса. Проще говоря, куплей-продажей.
   - Да, конечно, - в голосе Липота послышались зловещие нотки. - Прошу меня извинить за этот маленький каприз, который я решил себе позволить. Пройдёмте в подвал, подальше от любопытных глаз, где нас никто не потревожит.
   Липот самостоятельно запер входную дверь и повесил на неё табличку с надписью 'Закрыто', а затем прошёл за прилавок, жестом пригласив своих гостей следовать его примеру.
   Обнаружившаяся в почти незаметной нише резная деревянная дверь, которой, судя по всему, исполнилось самое меньшее сто лет, скрывала за собой столь же древнюю лестницу. Липот, включив свет в подвале, первым прошёл вниз.
   Каталина внимательно следила за Акошем, справедливо полагая: если тот решил застрелить Попрочи, то постарается пропустить его первым, чтобы иметь возможность напасть сзади. Однако этого не произошло. Акош как ни в чём не бывало пригладил свои светлые волосы и поспешил вниз по скрипучим, угрожающим сломаться от таких прыжков, ступеням.
   Каталина, спустившаяся вниз вслед за историком, была вынуждена признать, что никогда ещё не видела столь пёстрого собрания омерзительных диковинок, происходящих из разных эпох. Орудия пыток, явно готовые к использованию, и совершенно непонятного предназначения инструменты, внушающие панический страх одним своим видом, соседствовали здесь со шкафами, заполненными старинными книгами. Латынь не относилась к её любимым дисциплинам, и Каталина, обладая более чем поверхностными знаниями этого языка, смогла разобрать лишь отдельные слова, написанные на корешках мрачных фолиантов. Впрочем, и этого оказалось достаточно, чтобы отвращение и страх исказили её лицо.
   Липот, несомненно, являлся чернокнижником, практикующим самое запретное из искусств - чёрную магию! О его вполне прагматичном, если не научном, подходе к делу свидетельствовал и письменный стол эпохи Габсбургов, на котором громоздились книги и тетради с заметками.
   Одна из них, исписанная красными чернилами, была раскрыта. Прежде чем Липот отключил настольную лампу и захлопнул тетрадь, Каталина успела увидеть рисунки, изображающие неведомых существ, своим внешним видом подобных одновременно и человеку, и летучей мыши. Чем-то они напоминали Липота. Почему-то Каталина вспомнила вдруг легенды о вампирах.
   Липот указал им на пугающего вида чашу, сделанную из черепа, чьё удивительное сходство с головой хозяина лавки казалось бесспорным. Незабываемое впечатление на Каталину произвели огненные опалы, чуть выпиравшие из мёртвых глазниц. Они будто жили собственной жизнью и, стоило повернуть чашу на свету, бросали по сторонам недобрые, полные ненависти взгляды.
   Она отвернулась. Конечно же, это просто игра теней. Взор девушки невольно скользнул в противоположный угол. Потрясённый вздох вырвался из её груди. Небольшая железная печка, стоявшая в углу, ничем не отличалась бы от миллионов ей подобных, если бы не горка обгоревших костей, небрежно разбросанных вокруг. Каталина готова была поспорить, что они человеческие.
   В памяти Каталины всплыли рисунки в тетради, нарисованные странными красными чернилами. Голова её закружилась; звон в ушах, выносить который больше не было сил, нарастал с каждой секундой - казалось, ещё чуть-чуть, и окружающий мир взорвётся, обнажив свою тайную, отвратительную изнанку.
   Радужные пятна, танцующие перед глазами... гул, то стихающий, то превращающийся в невыразимый скрежет... зрение и слух постепенно возвращались к ней.
   - Каталина! - Она узнала голос Попрочи. - С тобой всё в порядке?
   - Конечно. - Девушка улыбнулась в ответ как можно естественнее. У неё уже не оставалось ни малейших сомнений относительно того, чьи именно кости сегодня пополнят груду, высившуюся у печки.
   - ... Акош, возникает ещё один вопрос, - донёсся до её ушей голос Липота, имеющий с человеческим столько же общего, сколько имеет мяуканье хищной рыси с плачем маленького ребёнка. - Ты говорил о трёх душах.
   Акош рассмеялся.
   - О, третий не ощутит и малейшего дискомфорта, можешь мне поверить.
   - Хм. Но есть ещё одно, очень важное условие...
   Акош сделал жест рукой, которым обычно успокаивал недовольных кредиторов.
   - Оно будет выполнено.
   Липот пожал плечами.
   - Тогда лучше будет, если мы приступим немедленно. - Антиквар требовательно протянул руку Попрочи. После минутной заминки, растянувшейся, казалось, на долгие часы, тот всё-таки протянул колдуну золотой нож, испещрённый скрывающими в себе неясную загадку рунами.
   Липот воздел руки, сжимающие кубок и нож. Каталина, ощущая, как стучат от страха её зубы, слушала заклинание, и с каждым словом дрожала всё сильнее. Кха-там пользовался тем же языком, что и его предки, чеканившие на золотой поверхности эти внушающие необъяснимую угрозу надписи.
   Затем ужасный хозяин лавки - древний злобный дух в человеческом теле - слегка надрезал правое запястье Акоша и подставил чашу. Удовлетворившись несколькими каплями крови, он проделал ту же процедуру с Попрочи.
   Каталина, когда пришла её очередь, заколебалась. Инстинкты требовали бежать как можно быстрее прочь из этого проклятого места, однако, встретившись с твёрдым и требовательным взглядом Акоша, она замерла. Такой же взгляд, исходивший из тёмных глаз удовлетворённо улыбающегося Попрочи, окончательно сломил её волю к сопротивлению.
  Девушка, с трудом преодолевая страх, подала Липоту руку, всем сердцем моля потусторонние силы, чтобы и Акош, и Карой - или хотя бы один из них - поплатились жизнью за выпавшее на её долю испытание.
   Боль, резкая и неприятная, выбила из Каталины взвизгивающее вскрикивание. В последующие мгновения боль сменилась жжением в месте, где руки коснулся нож. Едва Липот убрал свои холодные, как у покойника, руки, она впилась в ранку губами. Лишь почувствовав солоноватый привкус собственной крови, Каталина немного успокоилась.
   Липот, опустив нож в чашу, перемешал её содержимое, и, напевая слова, от звука которых мурашки побежали по коже, вдруг стремительно взмахнул ножом. Звонкий удар лезвия о поддон, сопровождаемый заключительным словом, положил конец этому богопротивному действу.
   Каталина, уже было вздохнувшая с облегчением, изумлённо открыла рот, глядя, как из чаши поднимается лиловое пламя. Факел, вспыхнувший на мгновение, тут же превратился в шар - тот поднялся в воздух и повис на уровне её груди. Шар начал вращаться вокруг собственной оси, разбрасывая в стороны разноцветные искры - белые, зелёные, голубые. Постепенно магическое пламя стало меркнуть, пока, наконец, не угасло совсем.
   - Хм, видал я трюки и похлеще этого, - сказал Попрочи, к которому начало возвращаться самообладание. Лишь неестественно бледное лицо его свидетельствовало о пережитом страхе.
   - Когда убивал старого Маковеша? Воистину, то был исключительный трюк! - в голосе Акоша сквозила неприкрытая издёвка.
   - Как?.. Откуда ты... - Попрочи опустил правую руку в карман.
   Акош рассмеялся.
   - Думаешь, хоть кто-нибудь поверил в рассказанную тобой историю о том, как старик споткнулся и перевалился через перила? О, так ты стал профессором!
   - Кто... Что... - язык словно изменил Попрочи, отказываясь нормально выговаривать слова.
   - А кто ещё мог довериться тебе и принести в университет драгоценность, столетиями передававшуюся от отца к сыну? Маковеш, не имея собственного ребёнка, надеялся обрести его в тебе. И ты убил его!
   Такой обличительный тон звучал более чем необычно. Каталина никогда прежде не видела Акоша таким.
   - Маковеш поделился с тобой собственной теорией, согласно которой миф о Граале возник на основе синтеза христианских апокрифов и мифов о чаше, которая реально существовала и была описана Феофилом Евхаитским. И чтобы убедить тебя...
   - Да откуда ты это знаешь, чёрт тебя дери? - Попрочи выхватил пистолет.
   - Напомню, я оказался единственным свидетелем следствия. Когда ты позвонил мне и срочно вызвал в университет, я поклялся, что собственными глазами видел, как старик споткнулся.
   - Это невозможно! - злорадно вскричал Попрочи. - Свидетелем был Энё Негьеши!
   - Ты назвал моё имя! - Иронии, прозвучавшей в этом голосе, могли бы позавидовать Косби и Вилладжо. - Случается такое, что и меня узнают на улице, честное слово.
   Каталина затрясла головой, надеясь, что Акош вновь примет свой обычный вид. Однако ничего не помогало: перед ней и далее упрямо стоял черноволосый худощавый парень, в котором нетрудно было узнать Энё Негьеши. Внешность его, долгое время скрываемая при помощи магии, вновь приобрела свой истинный облик.
   - Это действительно ты! - Ствол пистолета в руке Попрочи предательски дрогнул.
   Негьеши покачал головой.
   - Ай-ай-ай, профессор... А как всё-таки ловко ты от меня избавился! Взял и посоветовал своим знакомым свести с наркоманкой. Парочка-другая нехитрых...
   - Я убью тебя, - угрожающим тоном вымолвил историк.
   - В этом нет ни малейшей необходимости, поверь мне. - Негьеши горько улыбнулся.
   - Это почему? - Попрочи растерянно водил стволом пистолета из стороны в сторону, стараясь держать в поле зрения всех присутствующих одновременно.
   - Прислушайся, - одними глазами Энё указал на потолок. Действительно, сверху доносился какой-то подозрительный шум. - Это Эркель и его боевики. У них с собой автоматы.
  30
   Когда Клара умерла, Энё оказался совершенно один в холодном, наполненном равнодушием и желчью окружающих, мире. Его ненавидели, его презирали, на него охотились. С ним такое уже случалось раньше, когда он заключил сделку с дьяволом, пытаясь добиться исполнения Треблинкского заклинания. Согласно убеждению, царившему в умах чернокнижников, это заклинание, изречённое тем, кто прошёл в немецком концлагере смертные муки и нёс в себе частицу Божьего духа, могло переписать историю, изменить текстуру Вселенной.
   Энё, пойдя на немыслимые жертвы, исполнил все необходимые условия - лишь для того, чтобы узнать: реальность, в которой он и Клара могут быть вместе, наполнена болью и страданием. Пара несчастных наркоманов, блуждающих в опиумных снах, переплетённых с иллюзиями и извращёнными идеалами, они, скорее, вызывали презрение и жалость.
   Но даже такая мечта оказалась иллюзорной: Клара ушла из жизни молодой. Причиной её ранней смерти стал череп колдуна, более тысячи лет ожидавший возможности, когда вновь можно будет начать убивать. Бельварошский сутенёр и меняла по имени Акош, опьянённый жаждой наживы, застрелил её в спину.
   Клара - всепобеждающий стимул, что толкал его на преступления и принуждал преодолевать любые невзгоды. Сейчас её не стало, и магия кха-там, несмотря ни на что, внушала лишь слабые надежды. Энё вздохнул. Как и говорил Липот, оставалось выполнить одно важное условие. Чаша и нож бессильны, если заклинание не подкрепить человеческим жертвоприношением.
   Шум наверху стал громче. Энё знал, кто это: Эркель и его 'бойцы', явившиеся, чтобы убивать. Весь Кишпешт гудел, как растревоженный улей, горячо обсуждая подробности загадочного тройного убийства. Имевшие связи в полиции утверждали: виновен Энё, и ему не просто сопутствует удача, но помогает нечистая сила. Когда это подтвердила и мадам Ильдико, исчезли последние сомнения: в самое ближайшее время все жители района выйдут на улицы, исполненные желания расправиться с Негьеши. Его родители, наверняка, уже пострадали. Энё усмехнулся. Те, кто так торопился выжить его из дому, сейчас сами могли познать, что значит жить в аду.
   Послышался скрип ступенек. По ним явно спускался кто-то, обладающий значительным весом. Попрочи, сглотнув, поднял пистолет. Сначала показались кожаные полуботинки, затем джинсы - и, наконец, ствол автомата, медленно поворачивающийся из стороны в сторону.
   Историк не стал ждать, пока бандит покажется целиком, и выстрелил. Бам! Словно стальной молот ударил в лист кровельного железа. Огненная вспышка, изрыгнувшая в направлении нападавшего пулю, сопровождалась болезненным криком. Падая, жертва нажала на спусковой крючок. Послышался частый стук, словно десяток копров одновременно забивали сваи. В помещении раздался свист пуль, лишь по счастливой случайности никого не задевших. Попрочи выстрелил ещё несколько раз, пока бандит не затих.
   Соблюдая необходимые предосторожности, Энё приблизился к убитому. Покойник оказался Денешом по прозвищу 'Джаз', одним из приближённых мордоворотов Эркеля. Они на дух друг друга не переносили, и Энё не испытывал сожаления.
   Опасливо глянув наверх, он задался мыслью, почему нападавшие не воспользовались ручными гранатами, применение которые считалось фирменным знаком Эркеля. Жолтан любил, чтобы всё было как на настоящей войне, без угрожающих поз и 'салютов', как он называл безрезультатные перестрелки. Только полное уничтожение противника - иных задач он себе не ставил.
   В доли секунды Энё сообразил, что причиной столь необычной для Эркеля тактики, несомненно, выступила чаша. Жолтан просто боялся её повредить. Стремление обладать этим, дающим невообразимую силу, кубком, наверняка, исходило от самого Кишша.
   Фригьес Кишш являлся тем, кто поднял тупого, накачавшего мышцы парня, над остальными, тем, чьи связи дали Жолтану доступ к оружию с армейских складов и возможность заработать. Очевидным результатом такой политики стало то, что Кишпешт в последние годы превратился в сущую помойку. Большинство людей обнищали и опустились, в то время как Кишш постоянно богател. Его клуб 'Гадюка', начав как ночная дискотека, постепенно разросся: добавился ресторан, рулетка, зал игровых автоматов. Возник настоящий комплекс по выколачиванию денег из посетителей.
   'Гадюку' наполнили скользкие, то и дело предлагающие клиентам наркотики и девочек, типы вроде Акоша. Недовольные и конкуренты буквально втаптывались в грязь при помощи Эркеля, никогда не заставлявшего себя просить дважды. В крайних случаях - и Энё сам бывал тому свидетелем - поступал приказ, который сам Жолтан, по-волчьи улыбаясь, излагал подчинённым следующим образом: 'Тут кое-кому надо передать свинцовый 'поцелуй'' . Говоря так, 'Золотой' шипел, подражая гадюке.
   Пауза после смерти 'Джаза' затянулась на несколько секунд, возможно, дольше. Эркель, видимо, имевший приказ пользоваться только стрелковым оружием, чтобы не повредить чашу, оказался в затруднительном положении.
   Теперь, когда осаждённые были начеку и к тому же овладели автоматом, их шансы существенно возросли. Любой, кто появится на ступенях, немедленно будет изрешечён пулями.
   Энё приободрился. Практически тотчас же, словно опровергая все его предыдущие расчёты, в подвал влетела граната. Точно заворожённый, он наблюдал, как, медленно вращаясь, эта округлая зелёная штуковина пролетает мимо, готовясь удариться в пол в двух метрах правее.
   Очевидно, Эркель, как обычно, наплевал на все инструкции Кишша и решил действовать по-своему. Однако он и понятия не имел, с какими силами ему довелось столкнуться этим вечером. Все процессы в теле Энё невероятно ускорились, стоило только подумать о такой необходимости, и он, двигаясь со сверхъестественной быстротой, вскочил и протянул руку к гранате, казалось, повисшей в воздухе. Обхватив её гладкую поверхность, он швырнул это, начинённое взрывчатой смертью, стальное яйцо обратно.
   Едва он укрылся за ступенями, как раздался взрыв и крики, посыпалась штукатурка. Не колеблясь более ни секунды, Энё схватил автомат и взбежал по ступеням наверх.
   В лавке было темно, однако это не помешало ему увидеть очертания трёх фигур, лежащих на полу или пытающихся подняться на четвереньки. Похоже, их оглушило взрывом, возможно, даже ранило.
   Короткая очередь, брызнувшая убийственным факелом, покончила с Шепелявым Игнацем. Двигаясь словно заведённый, Энё сделал несколько шагов и стал над ползущим в сторону дверей Андором по кличке 'Тазик'. Бывший боксёр, заслуживший это насмешливое прозвище от Эркеля за привычку, находясь в ринге, прикрывать лицо обеими руками, наподобие щита, был тяжело ранен. Тем не менее, он ещё не оставлял надежды дотянуться до лежащего рядом автомата, видимо, сказывалась сила воли, закалённая в ходе многолетних занятий спортом.
   Расставив ноги шире, чтобы получше упереться в пол, Энё выстрелил не моргнув глазом. Андора подбросило, словно в спину ему заколотил отбойный молоток. Складной упор больно ударял Энё в плечо при каждом выстреле; отпустив крючок, он наблюдал, как Андор тяжело рухнул ничком, чтобы навеки замереть в такой позе.
   Энё осмотрелся - ещё оставался Эркель. Видимо, это он бросил гранату, так как лежал, весь израненный, ближе всех к иссечённой осколками в щепу двери. Окровавленная кожаная куртка кишпештского авторитета была разорвана во многих местах; одного взгляда хватило, чтобы понять - Жолтан не протянет и нескольких часов. Энё вообще удивило, что тот до сих пор жив.
   - Жолтан, посмотри мне в глаза - Лежащий навзничь бандит с трудом сфокусировал свой взгляд на Энё, который более всего хотел, чтобы Эркель сейчас увидел горячее дуло автомата, почувствовал угрожающий запах пороха. - Броню не взял... сразу надо было... гранату сразу...
   Эркель захрипел, пытаясь добавить ещё что-то, но слова застряли у него в горле.
   - Как ты узнал, что мы здесь? - Ствол ткнулся Жолтану в зубы, выбив пару верхних резцов. Эркель вскрикнул от боли, и, подстёгнутое таким образом, сознание вернулось к нему... глаза сверкнули привычным бешенством - и Энё снова ткнул ему стволом в зубы. - Отвечай!
   В ответ раздался короткий смешок.
   - Полиция, парень, нам помогла полиция. Твой номер прослушивается, номер Акоша прослушивается, ещё номера прослушиваются...
   Энё больше не слушал его. Полицейские сдали их Кишшу и отвернулись, как делали всегда, когда тот натравливал своего верного Эркеля на очередную жертву.
   - Сколько раз ты бил Клару, Жолтан? - Это был, скорее, риторический вопрос. Энё с нескрываемым удовольствием всадил 'Золотому' несколько пуль в лицо, изуродовав его до неузнаваемости.
   - Главное условие выполнено. - Голос Липота, внезапно прозвучавший из-за спины, принудил Энё вздрогнуть от неожиданности. - Однако обстоятельства требуют от меня сделать определённые выводы...
   Держа в руках чашу и нож, антиквар наклонился над телом Эркеля и прошептал несколько слов на языке кха-там. Потрясённый Энё имел возможность наблюдать, как покойник, в котором просто не могло остаться даже искорки жизни, преспокойно поднялся, как ни в чём ни бывало поднял один из автоматов, и вышел из лавки. Снаружи послышались крики испуганных прохожих.
   - Сегодня особенная ночь, - сказал Энё. - Мертвецы восстают из могил.
   - Я отправил его к тому, кто прислал, и, пока не исполнится моё повеление, он будет ходить среди живых. В противном случае его остановит лишь рассвет.
   От улыбки Липота, обнажившей острые конические зубы, у Энё едва волосы не встали дыбом.
   - Теперь исполним наш договор до конца, чтобы нож и чаша, наконец, стали моими. - Липот добавил несколько слов на своём языке и ударил ножом, словно камертоном, о чашу. Раздался тонкий, мелодичный звон. Энё кивнул. Действительно, так или иначе, то, чему предстояло свершиться, неизбежно. В этот момент внизу, в подвале, Попрочи и Каталина потеряли сознание. Что произойдёт потом, зависело только от того, сумеет ли Энё добиться успеха.
   Снова кивнув Липоту, он, издал бычий рёв, как то делал в детстве, когда ему предстояло броситься на противника, который непременно разобьёт ему нос, и, приставив автомат к подбородку, большим пальцем нажал на спуск.
   Казалось, весь мир вокруг него взорвался, хотя, как обычно, случилось противоположное. После вечности, наполненной жгучей болью и слепящим светом, в действительности длившейся не более мгновения, все ощущения покинули его навсегда.
   Вопреки тому, что предрекал Липот, Энё очнулся отнюдь не в теле профессора истории. Место, в котором он имел несчастье пребывать, едва ли поддавалось описанию, так как не имело абсолютно ничего общего с привычными понятиями. Однако же здесь присутствовала ненависть ко всему, обладающему плотью, причём ненависть настолько сильная, что сама представляла собой разновидность материи. Страх, не менее могучий, пропитавший всё вокруг, выступал вторым измерением этого мира. Третьей категорией являлось страдание, исходящее от мириад томящихся в бесплотных застенках душ.
   И всё же Энё продолжал осознавать себя как человека, в груди которого бьётся живое сердце, и мир вокруг него стал постепенно приобретать форму. Впрочем, едва ли можно употребить слово 'форма' по отношению к тому, что непрестанно норовит ускользнуть от взгляда - и одновременно раздражает своим, постоянно меняющимся, внешним видом.
   Энё вдруг почувствовал, что ему холодно. Его тело будто погрузилось в лёд, чья температура напоминала о безжизненных просторах космоса. Когда он попытался вдохнуть, в лёгкие проникла субстанция, температурой, должно быть, приближавшаяся к абсолютному нулю. Вслед за этим последовали разрывы тканей, не выдержавших нагрузки; истекая кровью, его лёгкие изнутри мгновенно покрылись алой ледяной коркой. Несмотря ни на что, Энё каким-то чудом остался жив - видимо, потому, что уже умер - и продолжал испытывать мучительную боль.
   - Здравствуй, Энё. Не стану лукавить - давно ожидаю тебя здесь. - Голос, казалось, исходил отовсюду. Энё, тем не менее, хорошо знал его.
   - Лучафэр, - вымолвил он посиневшими, немедленно покрывшимися изморозью, губами. Проникнув в горло, она устремилась по пищеводу. Обледенение тканей, достигнув желудка и кишечника, превратило всё его нутро в сплошной смёрзшийся комок.
   - Я чуть-чуть приморозил твои экскременты, чтобы тут не воняло. - Лучафэр вышел откуда-то из тени. Высокий, гораздо выше человека, он с ног до головы был покрыт пеплом и кровью. Рога, способные сделать честь любому оленю, в древности считались символом силы. В памяти всплыла дверная ручка в лавке Липота, сделанная в виде головы лани. Являлось ли такое совпадение случайным?
   - У нас здесь поддерживается высокая температура, Энё. - Длинный, заканчивающийся кисточкой, хвост нетерпеливо ударил о пол. - Проси - и я тебя согрею.
   Энё, закованный в лёд, оглянулся, проследив взглядом за движением когтистой лапы. Они находились в пещере, полупрозрачные стены которой содержали множество обнажённых людей... и не только людей. И все они горели заживо. Пламя обдирало с них кожу и мясо, принуждая жир стекать вдоль костей. Уста грешников, раскрытые в немом крике, умоляли, просили Энё, словно пытаясь о чём-то предупредить...
   Но холод встал между ними непреодолимым барьером.
   - Нет! - одной только мыслью выкрикнул Энё. В тот же миг пышущее горелой серой лицо Лучафэра исказила улыбка, более похожая на оскал. Глаза Энё, не выдержав холода, наконец, лопнули, и он ослеп, не будучи даже в силах закричать от боли или опорожнить свои смёрзшиеся кишки, несмотря на то, что страх диктовал ему такой выход.
   - Я вижу, ты связался с одним из кха-там, с тварью, именующей себя Липотом. Это древнее зло, копившее яд своих знаний долгими тысячелетиями. - Лучафэр сделал паузу. - Ты совершил ошибку. Более заклятого врага у человечества нет и быть не может.
   Дьявол не лгал, Энё и сам это понимал. Тем не менее, когда он нуждался в помощи, только кха-там мог её предоставить.
   - Он будет стремиться восстановить тёмное, будоражащее лишь воображение безумцев владычество своих собратьев, некогда распространившееся на всю степь. Представь себе, во что превратится Земля, если они где-нибудь дорвутся до власти! - Лучафэр говорил с полным осознанием собственной правоты. - Ты уже здесь, и в любом случае ты бы здесь оказался, и тебе очень холодно. Ты хочешь согреться, и я дам тебе такую возможность. Хочешь встретиться с Кларой?
   Энё промолчал.
   - И вновь ты отказался. - Барабанные перепонки, в которые устремился извечный холод, не выдержали и лопнули. Боль, возникшая в ушах, тут же окоченевших и отвалившихся, как сухие листья, всё же меркла перед потрясением, которое вызвали последующие слова Лучафэра. Возникая непосредственно в мозгу, они принуждали испытывать боль, словно сами были сделаны изо льда.
   - Энё, ты наверняка читал Библию и содержащиеся в ней притчи. Тебе известно, что Бог поставил у ворот Рая ангела с огненным мечом и настрого приказал отгонять грешников. - Энё согласился, что слышал нечто подобное. - Это был я, Энё, и я всё ещё на своём посту.
   Должно быть, это признание, наиболее скандальное со времён изобретения богословия, могло потрясти даже Папу Римского. Однако Энё было всё равно. 'Ты хочешь согреться? - раздалось у него в мозгу. - Оттаять?'.
   Зная, что именно последует за отказом, он нашёл в себе силы дать достойный ответ. Вечный холод - его судьба, отличная от того вечного пламени, что избрали остальные. Серое вещество коры больших полушарий немедленно покрылось сетью кровоточащих ранок, тут же скрывшейся под слоем вездесущего инея.
   ... Мысли, не способные родиться, немыми электрическими разрядами беспокоили то, что раньше являлось его 'Я'. Прошло совсем немного времени, и он услышал глухой стук, донёсшийся откуда-то сверху, будто упало что-то тяжёлое. Затем послышался звук, более всего походивший на скрип ступеней.
   Энё, разлепив веки, повернул в том направлении голову, с трудом заставив онемевшие мышцы шеи двигаться. Липот! Видение антиквара, бодрой походкой приближающегося к его распростёртому телу, ещё минуту назад вызвало бы у него тревогу, граничащую с тошнотой, однако за прошедшую минуту многое изменилось. Энё повернул голову и увидел Каталину. Девушка, которая также начала подавать признаки жизни, слабо застонала.
   Он выпрямился и сел, хотя тело, непривычно коренастое и грузное, отказывалось ему подчиняться.
   - Ну, как? - Липот всё ещё не выпускал чашу и нож из рук. - Всё прошло нормально?
   Лёгкий кивок имел прямым последствием то, что голова Энё едва не оторвалась от плеч, непривычно широких и одновременно покатых.
   - Пережить смерть, минуя загробный мир, невозможно. Однако, трижды отказавшись от предложения Змея, ты смог вернуться в мир живых и привести... Так кто же третий?
   Жёлтые глаза Липота настороженно сощурились. Едва он задал этот вопрос, в углу, занятом 'железной девой', что-то громко зашуршало. Энё, ещё не привыкший к новому телу, крякнул, встал на ноги и посмотрел, что там происходит. Перед его взором возникла бурая крыса, на удивление крупная. Нагло вытаращив свои глаза-бусинки, она стояла на задних лапах, нетерпеливо поигрывая хвостом. Энё этот жест показался странно знакомым.
   Липот направил на грызуна нож и произнёс какое-то слово. С золотого острия сорвался сгусток тьмы, ужасной тенью метнувшийся к крысе. Не сомневаясь, что ту ждёт гибель, Энё отвернулся, чтобы не видеть трагической развязки, и помог девушке подняться на ноги. В её глазах, на мгновение озарившихся знакомым серо-голубым отсветом, он прочёл то, что заставило его на одно, невероятно долгое, сладкое мгновение, забыть обо всех несчастьях.
   - Ты снова живая, - сказал он. Она кивнула, улыбаясь.
   Липот отрывисто вскрикнул, и впервые в его голосе послышался испуг. Оторвавшись от своей возлюбленной, Энё повернулся туда, где находилось существо, которое люди именовали не иначе как Дьяволом. Ему было тесно в теле крысы, которое начало стремительно увеличиваться в размерах.
   Энё, взяв девушку за руку, отступил к лестнице, в то время как Лучафэр, уже достигший размеров годовалого телёнка, оттеснил Липота в противоположную часть комнаты. Тот, однако, и не думал сдаваться. Его рука, сжимавшая нож, выписывала в воздухе сложные фигуры; опаловые глаза чаши, излучавшие нестерпимо яркий свет, свидетельствовали о том, что Липот сейчас стремится задействовать весь её потенциал, накопленный за долгие тысячелетия.
   Лучафэр становился всё больше, его мохнатая голова лишь немного не доставала до потолка. Тем не менее, ему никак не удавалось пробиться сквозь защиту, возведённую кха-там - золотистый свет, излучаемый чашей, словно стена, преградил путь Владыке Тьмы. Липот, высоко подняв чашу вверх, продолжал выкрикивать слова заклинания, явно призывая кого-то.
   Энё уже находился на лестнице, когда по какой-то причине, которую и сам не мог толком осознать, обернулся назад. Его изумлённому взору предстала потрясающая картина: не менее дюжины призрачных фигур окружило Лучафэра. Некоторые из них, очевидно, являлись сородичами Липота, другие же, судя по огромным перепончатым крыльям, происходили от скрещивания их с неведомыми летучими тварями. Все вместе они напевали какую-то вызывающую дрожь замогильную песнь. Энё вспомнил легенды об эльфах: согласно поверьям, человека, который провёл в их кругу ночь, танцуя и распевая песни, наутро неизменно находили мёртвым. Как оказалось, эти истории и связанные с ними суеверия, уходящие корнями в глубокое прошлое, имели в основе более чем реальные события.
   Не имея более сил оставаться в этом сочащемся чёрной магией месте, Энё и Клара вышли из лавки, рассчитывая затеряться в толпе. Как ни странно, несмотря на то, что вдалеке уже слышался вой полицейских сирен, а вокруг сновали взбудораженные стрельбой шпики, им это удалось.
  31
   Для полиции Будапешта и, особенно, Кишпешта, ночь на 1 мая 199... года выдалась беспокойной. Лейтенант Лайош Наги, вообще, считавший себя невезучим, имел сомнительное 'удовольствие' дежурить в те неспокойные, наполненные трагическими событиями часы. По обыкновению, как только выдалась спокойная минута, он и его сослуживцы начали резаться в карты. В самый разгар игры вдруг начали поступать сообщения из Бельвароша, более всего напоминавшие фронтовые сводки. 'Автоматная стрельба... взрывы гранат... убитые... пожар... призраки, неуязвимые для огнестрельного оружия...'. Сперва они бурно и подолгу спорили, обсуждая каждую новость, а потом, привыкнув, утратили к ним интерес, особенно после того, как стало ясно, что у сотрудников, выехавших на место преступления, что-то не то с психикой.
   - Они - как этот - как его? - Негьеши, - заметил прапорщик Ковач. - Видят всякую чертовщину.
   В тот момент, когда он это сказал, всем такое замечание показалось очень остроумным. Вскоре, когда оказалось, что Негьеши обнаружен мёртвым на месте преступления, им уже было не до смеха. Тела трёх 'бойцов' из группировки Эркеля, убитых в ожесточённой схватке, развернувшейся в антикварном магазине, казалось, переполнили предельное количество событий такого рода на ночь.
   Закурив, лейтенант Наги подметил:
   - Наверняка, без Эркеля не обошлось. Вероятно, мы о нём ещё услышим. Только чтоб эта вакханалия не перекинулась на Кишпешт...
   Он как в воду глядел. Спустя считанные минуты раздался звонок из клуба 'Гадюка': туда явился окровавленный Эркель с автоматом в руках и устроил стрельбу прямо на танцплощадке.
   В минуты, наполненные спешкой и суетой, связанной с поисками бронежилетов, Наги успел незаметно опрокинуть рюмку. Круглобокая красавица с надписью 'Ром' уже было спряталась под стол полчаса назад, кода мимо проходил почему-то засидевшийся допоздна майор Портиш, но теперь её вызвали для внеочередного лобзания. 'Нет смысла прятаться, - подбодрил себя Наги. - Нужно быть храбрым'.
   От глотка палинки, обжигающего и терпкого, на глазах у него выступили слёзы. Проверив пистолет, он пошёл к машине. Ехали они достаточно быстро, но не торопясь, чтобы действительно не застать на месте обезумевшего Эркеля с автоматом. Для следователя главное - раскрытие преступления, независимо от того, задержан преступник или нет. Задержание - привилегия патрулей и групп захвата, вот пусть они и стараются. Поэтому Наги отлично понимал, почему Ковач, включив сирену на полную мощность, не торопится жать на газ.
   Сейчас Эркель, видимо, обнюхавшийся кокаина, особо опасен, однако пройдёт всего несколько часов, и он утратит агрессивный задор, избавится от автомата, и, забившись на одну из конспиративных квартир, станет молить Бога о спасении. Его можно будет взять без лишних усилий, едва ли не голыми руками. Может, его к тому времени даже успеют прикончить враги, что тоже случалось неоднократно.
   Впрочем, для виду Наги обменивался с прапорщиками Ковачем и Чихаром воинственными фразами; полицейские дружно демонстрировали решимость сражаться. Уже на полдороги к 'Гадюке' они получили сообщение от патруля, первым прибывшего на место, о том, что Эркель мёртв и жизни граждан ничего не угрожает.
   - Это мы сейчас проверим, - налившись служебным рвением, произнёс Наги. Ковач кивнул и увеличил скорость.
   'Гадюка' мерцала неоновыми огнями вывески - ядовитая гадина, обернувшуюся вокруг колеса рулетки, приветствовала их красным раздвоенным языком. Стоявший у входа в компании патрульных администратор Берти перепуганным голосом, то и дело запинаясь, объяснил ситуацию.
   Эркель приехал не на своём 'BMW', а на серебристом 'пассате', поэтому его не сразу опознали, хотя охранник у главного входа и заподозрил неладное, наблюдая за тем, как автомобиль неуклюже паркуется, тараня то одну машину, то другую. Когда из 'пассата' вылез Эркель, чьё лицо представляло собой кровавое месиво из плоти, обвисшей кожи и торчащих наружу костей, охранник мгновенно осознал исходящую от него опасность и воспользовался рацией, чтобы сообщить руководству о внештатной ситуации. Эркель, проигнорировав его, двинулся прямиком к кабинету Кишша. Для этого ему пришлось пересечь зал ресторана, заполненный посетителями. Там немедленно началась паника. Незваный посетитель, не замечая никого вокруг, прошёл во внутреннюю зону, где его встретил огнём из пистолета второй охранник, стоявший у дверей в кабинет Кишша.
   - Стоп! - перебил Наги. - Его задержали?
   - Нет, - Берти печально покачал головой. - Его убили. Жолтан убил.
   Наги вздохнул. Наверняка, оружие охранника не зарегистрировано официально, и все эти слова о том, что Жолтан якобы заявился в 'Гадюку' с уже простреленной головой, являлись первостатейной ложью. Можно только предполагать, что тут на самом деле происходило.
   - А видеозапись где? Я хочу её видеть, - требовательным тоном сказал Наги.
   - Всё есть, господин лейтенант. Вы сами сможете убедиться в правоте моих слов.
   Наги кивнул. Видеозапись, если её ещё не уничтожили, подождёт. Главное - опросить свидетелей по горячим следам, пока они не успели выдумать более правдоподобную ложь.
   - Продолжайте. Что случилось потом?
   Эркель, уложив охранника одной очередью, ворвался в кабинет Кишша, который, к его несчастью, в это время находился на рабочем месте.
   - ... И что?
   Берти посмотрел на полицейского взглядом осиротевшей, беспризорной собаки.
   - Он убил господина Фригьеса.
   Берти умолк, всем своим видом демонстрируя, насколько тяжёлую утрату он понёс.
   - Да, сегодня шарик выпал в лунку, на которой начертано имя Кишша, - заметил прапорщик Чихар. - Целая пачка чёртовых свинцовых шариков.
   Злорадство, которое Чихар и не пытался скрыть, оскорбило Берти. Надув щёки от возмущения, он уже собрался было дать отповедь, но Наги опередил его.
   - А что потом? Берти, вы меня слышите? Что Эркель сделал потом?
   Берти моргнул.
   - А потом упал на месте - и до сих пор не встаёт.
   - Может, он умер?
   Предположение Наги смог подтвердить только спецназ, который, к сожалению, прибыл лишь наутро. Такая продолжительная задержка объяснялась тем, что на улице Ваци, откуда, как оказалось, и примчался Эркель, спецназу никак не удавалось взять ситуацию под контроль.
   Доступ в подвал, где, судя по шуму и вспышкам, разыгралось настоящее сражение, им преградила невидимая стена, происхождение которой так и осталось неразгаданным. Ни слезоточивый газ, ни подрывные заряды не оказали на неё ни малейшего эффекта.
   Отчаявшись проникнуть в подвал, полиция была вынуждена прибегнуть к последнему своему козырю - мегафону. С его помощью эвакуировали жителей соседних домов и вели - в одностороннем порядке - переговоры с преступниками, засевшими в подвале.
   Наконец, когда всё стихло, незримая преграда исчезла, и спецназ смог войти внутрь. В дополнение к трупам 'Шепелявого' Игнаца Франкля и 'Тазика' Андора Сереша, обнаруженным в лавке, взору блюстителей порядка предстали тела 'Джаза' Демеша Легара и владельца помещения Липота Бакфарка.
   Ещё одно тело, местами сильно обугленное и изуродованное, как и вся обстановка подвала, принадлежало гигантскому четырёхметровому животному, при жизни, видимо, представлявшему собой некоего, не известного науке, хищника. Огромные клыки, подобные тем, что носили саблезубые тигры, причудливым, но неестественно гармоничным образом соседствовали с ветвистыми рогами. Длинная бурая шерсть местами отступала, как у приматов, обнажая грудь, живот, кисти рук и ступни. Таким же, голым и отвратительно розовым, являлся длинный хвост, окончание которого несло на себе скорпионье жало. Конечности имели по пять пальцев, заканчивающихся длинными, острыми, как бритва, когтями, которые, очевидно, и стали причиной смерти Бакфарка.
   Сам Бакфарк, несомненно, умер весьма болезненной смертью, так как до последнего сжимал в руках предметы, очевидно, содержавшие немало серебра со значительной примесью золота; расплавившись, металл проел плоть до кости. Рядом валялись обломки черепа весьма необычной формы и осколки опала.
   Лейтенант Наги, не способный поверить собственным ушам, услышал эту в высшей степени неправдоподобную историю из уст очевидца, приехавшего вместе со спецназом. Очевидец этот, мясистый судмедэксперт по имени Эде Донат, впоследствии утверждал, что смерть Жолтана Эркеля, чьё тело обнаружили рядом с тем, что осталось от Фригьеса Кишша, получившего в упор не менее двух дюжин пуль из автомата Калашникова, должна была неизбежно наступить гораздо раньше его появления в Кишпеште. По крайней мере, причиной её, вне всякого сомнения, стали пули, выпущенные из автомата, обнаруженного на улице Ваци. Наги, слишком хорошо знавший, что вещественные доказательства, даже столь крупные, как автомат, могут не только перемещаться с одного места преступления на другое, но и бесследно исчезать или, наоборот, появляться, словно из ниоткуда, лишь пожал плечами.
   - Я знал Бакфарка - приличный был человек, - заметил Донат. Наги кивнул, думая о том, что тысячеустая молва, должно быть, окрестит покойника 'Липот - Золотые Руки'.
   В это время невдалеке послышался характерный треск атмосферных разрядов, отличающий работу коротковолновых радиопередатчиков. Наги обернулся: командовавший спецназом моложавый майор Хидвеги, пригладив усы, наклонился к торчавшему из воротника его бронежилета микрофону.
   - Точно мёртв? Оба? Оба мертвы? Отбой. - Хидвеги, не скрывая презрения, повернулся к Наги. - Они оба давно мертвы, лейтенант.
   Наги широко улыбнулся ему.
   - Рад, что вы провели столь сложную операцию, майор...
   Хидвеги приблизился к нему вплотную и, не выбирая выражений, в нескольких фразах, содержавших обилие нецензурных слов, охарактеризовал Наги как не слишком храброго и усердного сотрудника.
   Наги решил проявить мудрость, заключавшуюся в том, чтобы не спорить со старшими по званию, и коротко признал свою вину. Когда майор остынет, можно будет напомнить ему о том, что, согласно правилам, Наги и обязан так поступать - блокировать особо опасного преступника собственными силами и дожидаться подкреплений.
   Разговор с Хидвеги настолько отвлёк его, что он даже не услышал, как подъехал ещё один автомобиль.
   - Это здесь? - послышался молодой женский голос. - Я бы хотела поиграть в рулетку.
   - Да, здесь, но, боюсь, не сегодня. Тут что-то произошло, раз собралось столько полиции.
   Майор мотнул головой, указывая Наги на кого-то, кто находился за его спиной. Покраснев, лейтенант был вынужден продемонстрировать свою готовность поинтересоваться причинами столь раннего визита в казино. Ему это показалось глупым, однако спорить с Хидвеги, особенно когда рядом сновали его подчинённые, как-то не хотелось.
   - Профессор истории Карой Попрочи, - представился мужчина. - А это Каталина Чик, моя студентка - и любовь на всю оставшуюся жизнь.
   Наги профессионально цепким взглядом оценил парочку и попросил документы. Не обнаружив ничего, к чему можно придраться, лейтенант вежливо улыбнулся на прощание и отпустил их.
   Однако в тот самый миг, когда Попрочи взял свои права, случилось неожиданное. Историк, иронически улыбаясь, изогнул свои брови необычным образом: одна поползла вверх, а другая - вниз.
   Лейтенант вздрогнул, словно увидел преступника, находящегося в розыске, или внезапно ожившего мертвеца. Выполняя свои служебные обязанности на месте преступления, на протяжении последующего часа он неоднократно возвращался к этому необычному мимическому жесту Попрочи, и никак не мог вспомнить, где видел его раньше. Невольную подсказку дал ему прапорщик Ковач, просматривавший видеозаписи камер наблюдения. Те подтвердили слова Берти: Эркель действительно приехал к 'Гадюке' в столь ужасном виде, что даже не верилось, будто он мог быть при этом жив.
   - Это Негьеши его так отделал, - заметил Ковач. - Сначала бросил гранату, а потом добил очередью в лицо. Я говорил с ребятами...
   Наги больше не слушал. Его рука, заполнявшая очередной бланк, замерла. Энё Негьеши! Вне всякого сомнения, это же его излюбленное выражение лица!
  32
   Оставив 'вольво' на ближайшей парковке, Энё и Клара прошли к набережной, откуда можно спокойно полюбоваться мутными, серыми водами Дуная и подышать воздухом, пропитанным влагой. Клочок земли, соединяющий голый бетон и реку, показался им более чем удачным местом для отдыха. Земля была холодной, и Энё снял куртку, чтобы они могли посидеть и поговорить. Что-то тяжёлое и угловатое привлекло его внимание - оказалось, что это - пистолет Попрочи.
   - Я о нём и забыл. - Энё, предварительно оглядевшись по сторонам в поисках любопытных прохожих, запустил оружие в речные воды. Глухо булькнув, 'железо' бесследно исчезло.
   - Хорошо ещё, что полицейские не догадались нас обыскать, - сказала Клара.
   - С чего вдруг? - Этот резонный вопрос закончил разговор. Прижавшись друг к другу, они, не в силах отвести взгляд, долгое время молча смотрели на мелкую волну, раз за разом ударяющую в берег. Казалось, усталость полностью овладела ими. Лишь немного спустя Энё нетерпеливо шевельнулся - он начал понемногу приходить в себя. Расспрашивать Клару о её пребывании в Аду он, бы, пожалуй, не смог, однако молчать о собственном посещении этого во всех отношениях малоприятного места казалось излишним.
   - Теперь я знаю, почему викинги называли пекло ледяным. - Собственная шутка рассмешила Энё и, не выдержав, он расхохотался.
   Девушка молчала, и он не стал продолжать разговор на эту тему. После паузы, длившейся несколько минут, Клара вдруг заговорила.
   - Я чувствую её... Она не ушла до конца, пытается говорить со мной...
   - Не обращай внимания, а то тебя упекут в дурдом. - Несмотря на то, что девушке было не до смеха, он вновь рассмеялся.
   - Энё... - Она нерешительно умолкла. - А Дьявол - он умер?
   - Едва ли. Дьявола так просто не изгнать - он жив, пока есть люди. Сторожит ворота Рая. - Энё покачал головой, демонстрируя сомнение. - Нет. Но крыса, несомненно, умерла.
   С минуту он хохотал, как ненормальный, а потом начал рассказывать ей о том, как решил найти чашу и нож, упоминаемые в свитках Феофила. Это стало необходимо по разным причинам - и прежде всего затем, чтобы обрести бесследно утраченную силу. Однако становилось более чем очевидно, что без помощи кха-там ему не удастся достичь успеха; в то же время Липот, заполучив столь могучие предметы, сам превратился бы в неразрешимую проблему. После трагической гибели Клары у него уже и не осталось выбора, кроме как попытаться воскресить её. Однако в таких случаях пройти мимо Дьявола невозможно. Так у и родился этот хитроумный план - дать новое тело не только самому себе и Кларе, но и Лучафэру.
   - Он просто отвратителен... Этот запах серы...
   Энё кивнул.
   - От Дьявола пахнет порохом . - Упёршись руками в колени, он встал и начал прогуливаться взад-вперёд. - Ну, что ж, Лучафэр получил хороший урок.
   - Попрочи женат, - осторожно заметила Клара, и её голос дрогнул. Энё, понимая, насколько важен для неё этот вопрос, на мгновение умолк.
   Его лицо приняло серьёзное, чуть виноватое выражение.
   - Клара, это всё очень непросто. Ты понимаешь... - В уголках её глаз блеснули слёзы. Энё не выдержал и рассмеялся.
   - Прости, я пошутил. Завтра же подам на развод. Ты представляешь себе, что это такое - каждый день видеть Октаву, который называет тебя папой?
   - Нет, не представляю. А кто такой Октава?
   Он обнял её крепче.
   - Неважно.
   - Но тебя уволят с работы, - заметила Клара. - А тебя - исключат из университета.
   - Да, наверное. Ненавижу учёбу. - Она откинула за спину нависавшие волосы. - И что ты собираешься делать?
   Энё такие мелочи, похоже, никоим образом не беспокоили.
   - У Попрочи - то есть у меня - дома в сейфе лежит тридцать девять тысяч долларов. Он получил их от членов одного тайного сообщества, во многом подобного масонской ложе.
   - Они ищут Свет, но поклоняются Мраку? - Как-то раз, глядя телепередачу, посвящённую масонам, Энё отозвался о масонах именно таким образом, и сейчас Клара процитировала его. - Хуже. Они ищут купюры с Всевидящим Оком - и поклоняются им.
   Энё отвернулся и некоторое время молча смотрел на ползущую вдоль реки крытую баржу, которую тянул, пыхтя от натуги, маленький буксир.
   - Но нам нужно будет уехать из Венгрии, - сказал, наконец, он. - Это могущественные люди, среди них есть даже члены правительства - и они ни за что не простят кражи такой большой суммы денег.
   - И куда мы поедем?
   Энё, замялся, обдумывая ответ.
   - Есть одна интересная легенда о терракотовой армии Цинь Шихуанди...
   Ответ Клары, резкий и громкий, заглушил рёв гудка, очень кстати раздавшийся с буксира.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"