На станции монорельса, как обычно, стоит неимоверный шум: скверный женский голос дребезжит о скором приезде поезда, где-то кричит ребёнок, отбивают тяжёлые басы звуковой установки, с тихим гулом пролетают роботы-охранники. А посмотреть вокруг - на всю ширину, доступную глазу, волнуется море. Иногда показываются гребни дельфинов, пенящие воду, или, если зевакам повезёт, всплывёт кит.
Наконец обещанный поезд неслышно прибывает на перрон, левитируя на магнитной подушке. Двери расходятся в стороны, и уставшие люди с наслаждением рассаживаются по местам. Рабочий день на газодобывающей вышке закончился, и работники искренне благодарили руководство за проведение ветки наводных поездов.
Андрей Васильевич Местный вбегает в числе последних, поэтому ему приходится постоять. Он - один из тех, кого почти невозможно запомнить. Лицо неприметное, рост ни высокий, ни низкий, а модная футболка и куртка только помогают затеряться в толпе. Выделяются только тёмные очки в золотой оправе, которые смотрятся на нём некстати и от которых у людей со вкусом сводит зубы.
К счастью, бешенная пляска старых составов канула в прошлое ещё полвека назад, и теперь вагоны летают мягко и бесшумно, нет резких толчков и задержек, а о скорости и говорить нечего. Десять минут - и пассажиры уже преодолели путь от шельфа Тихого океана до берегов Владивостока. А оттуда до столицы рукой подать.
Местный вынимает из куртки планшет, поправляет ремень сумки, и начинает читать подарочное электронное издание "Божественной комедии", внимательно разглядывая картины на каждом листе. И пытается вникнуть в текст. Дается ему это с трудом: рифма не может протиснуться в душу инженера, чувства поэта остаются всего лишь изображением, но уже на следующей станции он забывает о книге. Шумный портовый мегаполис. В вагон вступает импозантная дама в зелёном платье с розовым поясом и, всплеснув руками, обрадовано кричит:
- Андрей Васильевич! Здравствуйте!
Её блестящие глазки быстро пробегаются по одежде бывшего сокурсника. И, улыбнувшись, женщина одобряюще произносит:
- А курточка-то - не с рынка. И кроссовки... Фирменные?
Инженер раздражённо морщится, но, заметив вычурные огромные золотые серьги с красным камнем, смягчается:
- Да... - чуть хвастливо отвечает Местный. - Мария Степановна, вы так же прекрасны, как и четыре года назад.
- Ох, ну что вы, Андрей. - Едва заметный румянец появляется на её лице. - Кстати! Я ведь теперь занята в гуманитарных науках... Да-да...
Андрей Васильевич хмурит брови и вопросительно смотрит ей в глаза.
- Да-да, - повторяет она, поправляя золотую цепь, выглядящую так же чудно, как и серьги. - Так вот случилось. Работаю учительницей, сегодня была на курсах русского языка. Ох! Как я устала! Представьте: шесть часов учить, - дама, гордая собой, сделала акцент на последнем слове, - в школе, а потом ещё три часа самой слушать лекцию! Сокурсники, конечно, глупенькие, но не безнадёжные. Ихняя жажда знаний даже удивляет, - засмеялась она. - Кстати! Самое главное забыла! Сказали, что количество часов наконец-то урежут, и я смогу отдохнуть!
Местный морщится на слове "ихняя", но молчит. Из вежливости, чтобы поддержать разговор, спрашивает:
- Расскажите, как же вы попали в учителя русского языка после инженерного?
Женщина, положа руку на сердце, со всей серьёзностью декламирует:
- Я чувствую, что моё призвание - нести знания детям и воспитывать их, чтобы будущее нашей страны было безоблачным и процветающим!
Местный вспомнил, что где-то в сети уже слышал нечто подобное.
- Кстати! - снова вскрикивает дама, и инженер вздрагивает. - Андрей, помните Катю? Ну, Катерину Золотову с нашего курса. Так она тоже со мной теперь преподаёт. А ещё у неё, судя по новому кулону с таким... немаленьким рубином, появился богатый ухажёр. Мой муж, глава крупной корпорации, конечно, получше будет, но и её сойдёт. Согласитесь: лучше, чем ничего. Единственное, что плохо в школе, кроме непослушных детей, это директор. Совершенно за собой не следит! Пользуется каким-то второсортным одеколоном, а рубашка! Боже! Рубашка чуть ли не из сэконд-хэнда!
Всю речь Мария Степановна активно размахивает руками, видимо, чтобы мысли быстрее выползали из её головы. А Местный только теперь понял, что смущает его в старой знакомой - въедливый, резиновый голос; она любит растягивать последние слова, отчего становится похожа на завывающую сирену.
- Кстати! Я же книгу написала! Может, слышали - "Сладкая любовь"? Там элементы фантастики, боевик и драма.
Андрей Васильевич не без труда вспоминает:
- Читал... вроде недавно с планшета... Там... Там ещё девушка на первой странице... и космическое такси какое-то, а о чём - не помню...
- Да-да-да! - обрадовано верещит дама. - Она самая! Кстати! Я же в Союзе писателей состою! Вы же знаете, как сложно туда попасть! Ох, это так выматывает: читать или слушать чьи-то рассказишки или стишки, а потом писать о них статьи, отзывы... ну, вы понимаете. - Её взгляд падает на планшет Местного. - А что это вы смотрите?
Андрей Васильевич пару секунд пытается вспомнить название, а затем всё-таки смотрит на экран. Параллельно возникает ехидная догадка о том, что и место в Союзе писателей, и место учительницы, и издание книги - дело рук её муженька. Иначе как, будучи инженером-технологом, преподавать русский язык и литературу? Хотя это её проблемы. Не всё ли равно?
- А! Знаю-знаю, умная книжка. Там, как и у меня, написано про любовь. Только с адом, раем, дьяволом и прочим, - заявляет член Союза писателей. - Умная, но тяжёлая. А современному читателю нужно простое и лёгкое. Вот как у меня.
Местный кивает.
- Кстати! Мне же сейчас статью писать! Опять искать материалы, критику, всё это переделывать и отправлять... - Дама тяжело вздыхает. - Никогда не понимала людей, которые делают всё от начало до конца сами.
- Но это могут посчитать плагиатом, - веско замечает Андрей Васильевич.
- Я говорю "переделать", - раздражённо поправляет Марья Степановна.
Далее старые знакомые предались воспоминаниям о трудной институтской жизни, и через несколько остановок расстались: Местный прибыл на свою станцию. Несчастным, случайным свидетелем их беседы невольно стал молодой мужчина, сидевший рядом. И чем больше он слушал, тем сильнее наклонялся, чтобы скрыть страдальческую мину. Когда же Андрей Васильевич покинул вагон, пассажир посмотрел ему вслед, перевёл взгляд на Марья Степановну и, пробормотав какую-то поговорку про ягоды, глубоко вздохнул.
У выхода из метро инженера забирает комфортабельный автобус на магнитной подушке, который поднимается до уровня облаков и следует почти до самого подъезда. Москва бурлит огнями небоскрёбов, огромных плазменных панелей и рекламных табло. Рядом проносятся автомобили и роботы-курьеры, иногда провоет полицейская сирена. И нигде нет людей - все сидят либо дома, либо в креслах личных машин. Не все, конечно. Например, Местный на собственный транспорт не заработал. Хотя его подобные мелочи не волнуют: он всё пытается совладать с электронной рифмой, давностью в две тысячи лет. И будто назло этот Данте Олигьери так усложнил текст, чтобы люди понять ничего не могли.
Однако стоит инженеру переступить порог дома, как планшет с произведением куда-то исчезает, а перед глазами появляется привычная сенсорная панель с чертежами. На предложения пожилой матери поужинать, мужчина бросает гневное "не мешай!" или "оставь меня в покое!". И продолжает переиначивать работу одного из своих коллег, чтобы сегодня же довести её до ума и завтра сдать.
Тут Местный почему-то вспомнил встречу с бывшей сокурсницей и, словно она отрывает его от работы, брезгливо пробубнил:
- Вот ничего же не меняется в человеке, ничего. Как была пробкой, так и осталась. Да хоть мир трижды перевернётся, она останется самой собой. Она что, зависла? А ведь Машка такая не одна, ещё Катя и куча таких же дамочек, их же много...
Пришедшее на электронную почту письмо отрывает Андрея Васильевича от раздумий, поскольку сообщает прекрасную новость. За готовый проект обещана солидная премия!