Жил да был Сенька -- ума маленько. Спал на печи, ел калачи. На работу время не трачивал, груши-яблони околачивал. Росту большого, а толку никакого. Как в народе сказывают - большая фигура, да дура.
Раз идёт Сенька по улице, на девок посматривает. Сам красавец писаный - картуз набекрень, рубаха красная. Штаны по последней моде - шаровары с мотнёй до колен. Штиблеты лаковые, отполированные. Солнце на острых носах так и играет.
И вдруг видит, идёт навстречу баба. Да не просто баба, а словно пряник. Глаза большушши, ноги длинюшши. А груди! Каждая, что твоя дыня. Сорта "Колхозница". Любил Сенька на рынке такую дыньку купить, да полакомиться за ужином.
Одета баба была на загляденье - вроде и есть на ней шмотки знатные, заграничные, а будто и нет их. Вся красота Сенькиному взору как на ладони.
Идёт, значит, баба эта, семки лузгает и крутыми бёдрами покачивает. И так она ими лихо выписывает, что у Сеньки ажно дух захватило, да во рту пересохло.
Приосанился Сенька, руки в карманы сунул и бочком этак к бабе подваливает.
- Привет, красавица. Как звать тебя, величать? Как ласково привечать?
Баба глаз на Сеньку скосила, морду скривила.
- А ты кто таков? И чего тебе нужно?
Голос у бабы оказался неприятный - грубый, капризный.
"Ну, да ничего, - подумал Сенька, - это она для форсу суровости наводит". А вслух ответил:
- Аресений Семёныч Тюхов я, управляющего сын. А чего надобно мне? Хочу этак за талию тебя взять, да в уста сахарные поцеловать.
Понравились бабе слова такие, посмотрела она на Сеньку с интересом.
- Марфа Порфирьевна меня зовут, - говорит, - дочь Порфирия Федотовича Кукина.
Батюшки-светы! Да ведь Порфирий Кукин богатейший человек в ихнем районе. Казначей банкира местного, на всю страну известного. Пешком на службу не ходит, за ним кажное утро экипаж прибывает. Большой, чёрный, с окнами затемнёнными. Огромная трёхлучевая звезда на передке красуется.
А Марфа продолжает:
- Только целоваться я с тобой не буду. Я каждому встречному-поперечному кобелировать себя не даю. Непорочность свою в строгости содержу. Так что ты сначала к батюшке моему, Порфирию Федотовичу, сходи, благословения испроси. Да замуж меня возьми.
И шёпотом добавила:
- А если цацку какую подаришь с брыльянтами или червончик золотой подкинешь, я тебе прямо сейчас своими губками такое сделаю, что век не забудешь.
Удивился Сенька по себя: "Чё это она, свистеть собралась, что ли?" Да он и сам мастак. В четыре пальца как дунет, так со всех окрестных крыш голубей враз сносит, а у рядом стоявших уши закладывает.
- А что? - говорит Сенька, - Можно и замуж! Идём к батьке твоему!
- А не заробеешь?
- Где наша не пропадала! - ответил ухарь и уверенной походкой двинулся вслед за Марфой.
Но только чем ближе походили они к казначейскому дому, тем решимости в Сеньке убавлялось. А ну, как взашей выгонят, да ещё рёбра намнут? А то и ещё хуже - жизни лишат. Кукин слыл человеком жестоким и беспощадным. И только уже собрался Сенька с темы съехать, мол, не извольте гневаться, Марфа Порфирьевна, да только запамятовал я - дела есть безотлагательные, промедления не терпящие, как вдруг девица молвила:
- Пришли, мил друг. Вот и папенька мой. В саду восседает, пиво рыбкой заедает. Иди, испроси милости.
Делать нечего. Двинулся Сенька на негнущихся ногах вглубь сада. Подошёл к столику. А за столиком в кресле плетёном, ротанговом, сидел Порфирий Федотович. Костюм шикарный, явно итальянский. Рожа красная, губы жирные, глаза злые и мрачные.
А как Кукину не злиться? Задал Порфирию Федотовичу шеф его, банкир Михаил Борисович Брыльский, задачу непростую. Найти нужно человека старательного, умом тихого. Человек ентот должен за два месяца - с середины октября начиная, да под самый Новый год оканчивая - в банке систему внедрить. Да не простую, а инхформационную. И где ж такого дурачка, будь он не ладен, найдёшь? Сейчас все умные пошли. Хотят пару годочков Ваньку повалять, десяток-другой миллиончиков по карманам рассовать, а потом поминай, как звали.
И вот, в это самое неподходящее время пред Порфирием Федотовичем и нарисовался Сенька. Стоит - ни жив, ни мёртв. Взгляд от земли поднять не может.
- Чего тебе надобно, блаженный? - невежливо поинтересовался Порфирий Федотыч.
- Какие паки?! Какие херувимы?! - разозлился потенциальный тесть, - Говори толком, пёс смердячий, чего тебе надобно! А не то велю ногами отходить, да в подвале волкодавами затравить!
Собрался с духом Сенька и вымолвил:
- Хочу испросить руки дочери вашей, прекрасной Марфы Порфирьевны.
И как бухнется на колени со страху и запричитал:
- Порфирий Федотыч, благословите. Всё, что ни пожелаете, выполню!
Прищурился Кукин. Задумался. А чего он, собственно, теряет? Если что, можно будет всё на этого дурачка свалить, да в бетон его закатать. А ежели и выгорит дело, то можно будет этому убогому дать пендель под крестец - иди лесом, молодец.
- Что? - спросил Кукин, - Так-то уж и всё?
- Всё, всё... - затряс башкой Сенька.
- А систему смогёшь внедрить? Да не простую, а инхформационную!
И для важности ткнул указательным пальцем вверх.
Сенька глянул в небо, ничего не увидел и неожиданно для себя чётко ответил:
- Не извольте сумлеваться, Порфирий Федотыч, это моя профессиональная специализация.
Сказал и сам не понял - чего. Губы сами по себе разомкнулись и произнесли слова непонятные, мудрёные.
Казначей посмотрел на Сеньку с сомнением и протянул:
- Ну, смотри! Справишься, поговорим о твоей женитьбе. А не справишься - пеняй на себя. Поехали к шефу моему, покажем тебя.
***
Ждали не долго. Подъехал экипаж. Забрался Сенька внутрь и диву даётся - всё кожей телячьей и деревом красным обито. Диван большой, удобный. Посередине подставка выдвигается, на ней пирамидой установлены стаканы толстого стекла и пузатая бутылка иностранного вина. Сенька грамоту заморскую немного разумел. Смог прочитать: Хеннесси Хэ-О.
- Как тебя зовут то, болезный? - спросил Профирий Федотыч, разливая вино по бокалам.
- Арсений.
- Ну что ж, Арсений, выпьем за знакомство, - и протянул Сеньке бокал.
Тот отказаться не решился и залпом, по примеру старшего товарища, влил полстакана себе в рот. Ерунда. Батин самогон куда крепче глотку дерёт. Ажно слезу выбивает. А это что? Вода.
Выпили ещё. А потом ещё. Сенька разомлел и не заметил, как доехали куда надо.
- Вылазь, - приказал Кукин, и Сенька нехотя подчинился.
Вылез на тротуар и ахнул. Стоял перед ним забор кованный, решётчатый. Высотой саженей пять, не меньше. И тянулся этот забор вправо и влево, на сколько глаз хватало.
А за забором, мать честная, огроменный дом! Не дом даже, а дворец. По углам башни высокие, везде окна стрельчатые, лестница парадная из мрамора. Перед домом газон раскинулся. Травинка к травинке. Как будто цирюльник ножницами правил. А по газону ходят гайдуки. Рожи холёные. Мышцы из-под пинджаков так и бугрятся. И у каждого слева подмышкой что-то выпирает.
Петр Федотович подвел Сеньку к воротам, на которых красовалась золотая табличка:
ПАО МО НТО КБ "ГП Банк"
И проговорил будочнику:
- Передайте Михаилу Борисовичу, что прибыл Петр Федотович Кукин. Привёз с собой внедренца профессионального. Будет систему инхформационную нам в банке внедрять.
Гайдук посмотрел на Кукина подозрительно и буркнул:
- Ожидайте.
Ждать пришлось долго. Сенька уж все думы передумал, да с судьбой-злодейкой смирился. Наконец охранник поманил их:
- Проходите.
Поднялись они по лестнице мраморной, вошли в здание банкирское. Кругом, куда ни глянешь, паркет лакированный, украшения золочёные и картинки срамные с девками голыми. Под картинкам подписи - "Дега", "Лефевр", "Моро" и другие странные имена. Наверное, подумал Сенька, так энтих баб зовут, что на картинках филейные части напоказ выставляют.
Поднялись по широкой лестнице к огромным, больше Сенькиных ворот, двустворчатым дверям. Двери сами собой открылись и впустили посетителей в присутствие. Там, за огромным столом, сидела девка-писарь. Вроде бы девка себе, и девка. А присмотришься -- пёс цепной. Глаза горят, клыки скалит. Только что пена не идёт. Любого порвать готова.
- Ждите, - рыкнула девка на них.
И снова пришлось долго ждать. Сенька уже ни о чём не думал. Надеялся только живым отсюда ноги унести.
- Проходите, - резкий голос бабы-писаря вывел бедолагу из забытья.
Вошёл он в кабинет, да замер. Мама родная! Комната огромная, больше всего дома семейства Тюховых. А у Тюховых дом не маленький. Как ни как, мать с отцом, семеро детей, да дядька - мамкин брат - в доме проживают.
На полу лежит ковёр персидский, в ворсе которого ноги по щиколотку утопают. Стены сандаловым деревом обшиты, драгоценными металлами и каменьями инкрустированы. На стенах опять же висят картины. Да не с голыми девками, а всё брызги какие-то, квадраты, треугольники. Наверное, у банкира сынишка есть малой, который намалевал всё это. А тот от любви отцовской на стены кабинета повесил.
В середине стоял СТОЛ. Дубовый. Лакированный. Если к этому столу приделать стены, получился бы небольшой домик, в который Сенька с удовольствием сбежал бы жить от отцовской опеки подальше.
За столом сидел человечек. Сморщенный, сутулый, такой маленький, что Сенька его даже не сразу заметил на фоне убранства комнаты.
- Проходите, Пётр Федотович, присаживайтесь, - проскрежетал человечек голосом скрипучим, слух режущим, - С чем пожаловали?
- Вот, Михаил Борисович, - залебезил Кукин. - Привёл специалиста высшего класса. Уверяет, что сможет систему инхформационную внедрить в установленные сроки и с надлежащим качеством.
Гном перевёл глаза на Сеньку, и спросил негромко, но с таким холодом в голосе, что у того мурашки побежали:
- Сможете?
Сенька рассудил так, что семи смертям не бывать, а одной не миновать, подбоченился и произнёс:
- А отчего нет? Я пришёл провести обследование ваших бизнес-процессов и оценить потребности.
От страха он опять заговорил словами мудрёными, самому не очень понятными.
- Потребности? - сверкнул карлик очами. Голос его окреп и зазвучал гулко и страшно, как голос отца Силантия, когда тот клеймит грешников на воскресной проповеди в церкви. И заговорил он словами непонятными, жуткими и магическими:
- Потребности?! А нужно мне, червь ты болотный, внедрить систему учёта эндээс раздельного, финансирования целевого и позаказного распределения затрат!!!
При этих словах показалось Сеньке, что за окном внезапно стемнело, сверкнула молния, и отчётливо пророкотал гром. А карлик продолжал:
- Вот тебе грамота, акт выполненных работ называется, и пока три подписи кровью на неё не наложат три моих человека, из сего чертога ты не выйдешь! А если до окончания года не управишься, света белого не видать тебе. Сгинешь в казематах моих! Смерть мучительную примешь! Тлеть останки твои будут в подвалах тёмных!
И долго бы ещё сыпал жуткими угрозами зловещий карлик, да не выдержали нервы у Сеньки. Схватил он грамоту и рванул опрометью на выход. И только жуткий замогильный хохот догонял его сзади. Вылетел на лестницу, сбежал вниз, а выхода нет. Он туда, сюда, вправо, влево. Нет выхода. Потерял Сенька голову и побежал, не разбирая дороги, по страшным коридорам. Бежал, пока ноги держали. Потом рухнул и зарыдал.
***
Проревевшись, успокоился. Прочитал молитву, обращаясь к Деве Марии - заступнице, в помощь которой верил ещё с самого детства, сел и начал решать, что дальше делать. А что делать? Надо подписи собирать. Мелкий дьявол ясно сказал - если подписи не соберёшь, света белого не увидишь.
Развернул дрожащими руками грамоту. В ней три строки, три имени. Горят огнём адским. Буквы, как языки огня, переливаются, форму постоянно меняют. Справа в каждой строке отчерчено место для подписи.
В строках значилось:
ГОНТИЯ АВВАДОНОВНА АМДУСЦИАС. Главный бухгалтер. Раздельный учёт НДС.
Покумекал Сенька, поразмышлял. И решил первой искать Гонтию Аввадоновну. Все же знают, что Бухгалтерия завсегда неизвестно где. И, чтобы её найти, нужно идти непонятно куда. Обязательно на бухгалтерию набредёшь.
Но решить легко. Выполнить сложно. Долгонько бродил Сенька по коридорам. Спал на диванах, которые попадались по дороге в специальных нишах. Пил воду из кранов в туалетах. Правда, многие из туалетов были закрыты. В некоторые вход преграждали швабры и вёдра. А в некоторых во внутренних кабинках что-то ухало, пыхтело и сдавленно ыкало. Боялся туда Сенька заходить и потихоньку старался убраться оттуда как можно дальше. Еду воровал в стеклянных ящиках с шоколадом и печеньями, которые стояли на лестничных площадках. Недолго думая, бил стекло, набивал карманы ништячками и тикал подальше.
Никто не попадался ему на пути. Во всяком случае, из живых людей. Несколько раз видел в конце коридоров неясные тени приведений. Пару раз мимо него прошмыгивали бледные существа женского пола. Очевидно, суккубы. Обжигали Сеньку похотливым взглядом, бормотали: "Здрассьте" - и спешили дальше по своим демоническим делам.
Один раз наткнулся наш горе-путешественник на группу курильщиков. Те стояли на лестничной площадке, втягивали в лёгкие едкий дым и громко ржали над тупыми шутками. Упыри и есть. Или демоны адские. Вон, с каким наслаждением дым ядовитый вдыхают.
И вот, когда потерял Сенька счёт времени, а ноги были сбиты и болели, увидел он надпись на двери "БУХГАЛТЕРИЯ". У него даже сил не осталось, чтобы обрадоваться. Он просто толкнул дверь и вошёл в тёмный коридор, который освещался только одной надписью на табличке в конце коридора.
ГЛАВНЫЙ БУХГАЛТЕР
АМДУСЦИАС Г. А.
Постояв немного, Сенька вошёл в дверь под табличкой. Келья главного бухгалтера оказалась совсем небольшой, серой и как будто подёрнутой временем. По углам лежала пыль. Огромные пауки, величиной в хороший кулак, плели паутину в углах под потолком. За маленьким столом, покрытым жёлтой растрескавшейся полировкой, сидела сухонькая женщина. Одета она была в мешковатый костюм из плотного коричневатого материала, вязаные колготки в катышках и стоптанные туфли. Волосы собраны в узел. Лицо бледно-серое, губы тонкие, фиолетовые. Глаза за толстыми стёклами очков неживые. И даже как будто клыки тонкие, как иглы, поблёскивают меж губ.
- Что вам угодно? - прошелестел бесплотный голос.
- Матушка Гонтия Аввадоновна, смилуйтесь! Михаил Борисович распорядился подписи в грамоту специальную собрать. Пожалейте меня, приложите своё перо вот в этом месте.
И уже привычно бухнулся на колени.
Амдусциас встала, неторопливо подошла. Встала рядом. От неё пахло пылью и кислой капустой.
- А ну-ка, посмотрим, - проговорила Гонтия Аввадоновна, отошла к входной двери и повернула ключ в замке...
Через много часов, а может быть и дней, вышел Сенька из двери с надписью "Бухгалтерия". Взгляд его потух, лицо осунулось, и даже сам он словно стал ниже ростом. Брюки застёгнуты кое-как, волосы растрёпаны. Шаги нетвёрдые, а движения замедленны. Зато в руке сжимал он заветную грамоту, которую главбух подписала кровью из прокушенной Сенькиной же артерии. Попила кровушки всласть она. И не только кровушки. Все соки из Сеньки высосала.
Перед уходом попытался горе-специалист про раздельный учёт НДС напомнить, да Гонтия только отмахнулась:
- На кой чёрт ты мне сдался? Я тут чуть-чуть отщипну, там чуть-чуть перенесу, да сама НДС так поделю, что никто ничего не поймёт, и комар носа не подточит.
На том и порешили.
***
Чертог финансового директора найти оказалось куда легче. Во-первых, располагался он недалеко, Сенька сделал всего пару привалов на ночлег. А во-вторых, ненасытная Гонтия Аввадоновна объяснила, как идти, рисуя острым ногтём схему у него на груди во время одного из редких перерывов на отдых.
- Что, - спросила тогда Гонтия, провожая его до двери. - Акулину тоже уговаривать будешь?
- Не хотелось бы, - с чувством ответил Сенька, вспомнив, через что ему пришлось пройти только что.
Главбух засмеялась. И смех её был похож на шелест сухих листьев по жестяной крыше.
И вот, стоял он теперь перед ярко освещённой дверью с табличкой:
Финансовый директор
Сом А. К.
Секретарь
Меус Е. Б.
И не решался войти. Но тут дверь внезапно отворилась и секретарь, смерив Сеньку водянистым взглядом, сказала:
- Чего топчешься, входи давай. Нам уж сообщили о тебе.
Меус Е. Б. была чем-то неуловимо похожа на Гонтию Аввадоновну, только очень толстая и оттого ещё более бесцветная и прозрачная. Лицо бледное, жирное. Из-под бледного платья живот выпирает, а на нём лежат расплывшиеся необъятные груди. Но при этом по бокам и снизу туловища свисают тонюсенькие и длинные руки и ноги. Очень она походила на медузу. Такую, каких Сенька видывал на Черном море, куда однажды ездил с батькой в детстве. И даже шла она как-то дёргано, рывками. И колыхалась вся при этом.
Сенька нехотя вошёл. Комната как комната. Ничего особливого. Стол секретарский, ряд стульев вдоль стены. Шкаф с книжками. Внимание привлёк только огромный ярко освещённый аквариум во всю стену, который был заместо окна. Так что складывалось впечатление, что находится комната где-то в глубинном подводном царстве, поглазеть на которое можно через вот это самое окошко. А в аквариуме рыбы диковинные. В ладонь величиной, пучеглазые и зубастые.
Меус подошла к аквариуму, засунула руку в коробку, рядом стоявшую. Вытащила оттуда крысу белую. Жирную, здоровую, как кошка. И плюхнула её в аквариум.
- Зачем? - удивился про себя Сенька. - Мыши же не любят воду.
Но тут произошло страшное. Рыбы по аквариуму заметались, на крысу бросились и вмиг разорвали на части. Да так, что вода кровавой пеной забурлила. Сенька дара речи лишился, а Меус заколыхалась, издавая булькающие звуки. Смеётся, догадался он.
Секретарь села за стол и неожиданно громко рявкнула:
- Акулина Карповна! Прибыл, голубчик!
И тут же из-за двери, которая вела в соседнюю комнату, прозвучал голос. Громкий, грубый, слегка надтреснутый, с хрипотцой:
- Запускай!
Меус посмотрела на Сеньку ничего не выражающими глазами, и тот почувствовал себя белой крысой, которую вот-вот закинут в аквариум.
Вошёл. Комната была не такая огромная и не так богато обставленная, как у банкира Михаила Борисыча, но тоже впечатляла. Паркетный пол песочного цвета, голубовато-зелёные перламутровые стены, в углах стоят кадки с непонятного рода растениями, на водоросли похожими. Под потолком круглые плоские лампы, но свет от них как будто приглушённый, переливчатый. Словно кто-то фонарями сквозь воду светит. Очень не понравилось место Сеньке. Зашёл он и встал, как столб посредине комнаты. Сесть-то некуда было.
Акулина встала из-за стола дымчатого стекла с округлой столешницей. Подошла ближе. Обошла вокруг несколько раз, как будто к жертве подбираясь.
Финансовый директор оказалась невысокой, крепко сбитой бабой с серым лицом и широким ртом. Кость крепкая, таз широкий.
- Вот ты каков, - говорит, - Специалист сертифицированный. Грамоту что ли тебе подписать надо?
Сенька робко кивнул. Заметил, что когда Акулина Карповна разговаривает, то во рту у неё зубы поблёскивают - мелкие и острые, навроде как у тех рыб в аквариуме.
- Хорошо, подпишу. Да только целевое финансирование мне ни к чему. Финансирование у нас бывает только с одной целью - денюжки прибрать, да в мошну сложить. А поможешь ты мне в другом деле. Демона мне одного надо призвать. Аудитором кличут. Не слыхал? Ничего, сейчас близёхонько познакомишься.
Глаза её сверкнули недобрым огнём. Подвела она совсем уже безвольного Сеньку к столу своему, заставила улечься. Воздела над ним руки и с упоеним забормотала на непонятном языке слова дьявольского призыва с подвыванием:
- Бигфоооо... Делойт-туш-томацууууу... Прайс-ватерхаус-кууууперс! - взвывала она всё громче и громче. - Эрнст-яаааанг!!! Кэ-пэ-эм-гээээээ!!!!!
И почувствовал Сенька, что сердце его сковало страшным холодом, а разум опалило адским пламенем. Он перестал быть собой - в него вселился кто-то тёмный и беспощадный. И этот кто-то Сенькиными губами произнёс замогильным голосом:
- Я Аудитор. Я пришёл.
Сом сразу затараторила, залебезила, расшаркиваться стала:
- Здравствуйте, здравствуйте. Мы вас так ждали. Мы вам кабинетик отремонтировали. Еда, напитки. Всё, что ни пожелаете.
Проводили Аудитора в самую зловещую и высокую башню, в самую мрачную комнату. Там и просидел он до самого начала зимы. И Сенька с ним. А куда деваться? Ведь тело его невозбранно отобрали и этому самому Аудитору отдали.
Демон же уселся в своей норе как паук-скорпион, клешнями пощёлкивает, нити в разные стороны раскинул. А на концах этих нитей служащие банкирские сидят. Дёрнет паук нить, бежит к нему какая-нибудь ведьмочка из бухгалтерии. Несёт кипу бумаг. Сама бледная, руки дрожат. Аудитор в бумаги посмотрит, что-то там покумекает и, если ему понравилось то, что в тех бумагах написано, говорит: "Сверено". И у ведьмочки тогда такое облегчение на лице проявляется, как будто заново родилась.
А если демон гаркнет: "Расхождение!", тогда ведьмочка бледнеет, с ног валится. Входят два вурдалака с плётками и уносят её куда-то. А что дальше с ней делают, то Сеньке было неведомо. Но понимал, что ничего хорошего.
Но хуже всего, если Аудитор громовым голосом рокотал: "ОГОВОРКА!!!" Многие пытались бежать из кабинета. Да куда там? Ирод так смотрел на провинившегося, что вмиг взглядом испепелял. Только зола по полу сквозняком перекатывалась.
Так и продолжалось, пока Аудитор все нужные ему бумажки не просмотрел, пару десятков служащих не испепелил.
В последний день пришла Акулина в башню к пауку и спрашивает:
- Всем ли вы довольны?
- Да, - отвечает Аудитор, - Возвращаю тело этого болвана вам. Такого безмозглого я ещё не встречал.
Сенька понял, что про него говорят, даже обиделся немного. Но когда демон вернул ему власть над телом, обо всём забыл, вздохнул с облегчением. Таких ужасов насмотрелся, век теперь спать не сможет.
Акулина похихикала своим злобным квакающим смехом. Взяла с пола горстку трупной золы с ошмётками кровавыми, плюнула в неё, развела жижу красно-чёрную навроде чернил. Макнула в эти чернила косточку чью-то не сгоревшую, да чиркнула в грамоте Сенькиной свою роспись.
--
На, - говорит, - держи. Я сегодня добрая.
--
Спасибо, матушка-благодетельница, - Слабым голосом пролепетал Сенька. - А где я могу найти Яколина Андрея Васильевича?
--
Да всё просто - выходишь из двери, идёшь вниз по лестнице до упора. Увидишь дверь. Туда тебе и надо.
***
Просто сказано, да не просто сделать. Шёл вниз по спиральной лестнице Сенька долго. Счёт ступеням потерял. Голова кружится, ноги гудят, дышать нечем. Когда достиг он последней ступени, то был уверен, что спустился в самую преисподнюю.
Лестница оканчивалась крохотной площадкой, окружённой круглой стеной из замшелого камня. Одиноко коптящий на стене факел, казалось, только сгущал темноту вокруг. В стене была меленькая деревянная дверь, окованная ржавым железом. Вместо ручки медное кольцо.
Потянул Сенька дверь на себя. Та со скрипом отворилась.
За дверью располагалось небольшое помещение. По стенам стояли пять или шесть столов. Недалеко от входа стоял шкап, отделяющий небольшой закуток, где стоял самовар и прочие чайные принадлежности. На боку шкапа висело большое треснувшее зеркало. В центре стоял стол, вокруг которого сгрудились обитатели комнаты. По виду - сплошь упыри и зомби. Они по очереди наклонялись к столу и втягивали носами белый порошок, по виду напоминавший муку. Порошка было много. Целая горка.
--
Здравствуйте, - неуверенно начал Сенька, - Могу я увидеть Андрея Васильевича?
Все повернулись к нему. Один выступил вперёд:
--
Ну, я Андрей Васильевич Яколин.
Говоривший сразу не понравился Сеньке. Плешивый, с проседью в жидкой козлиной бородёнке. С губ не сходит ехидная ухмылка. А глаза за стёклами толстых очков недобро поблёскивали.
Яколин продолжил:
--
Акулина сообщила уж о тебе. Проходи, присаживайся.
И подвёл путника к колченогому стулу возле разбитого зеркала. Сам сел напротив. Протянул к Сеньке раскрытые ладони. В каждой лежало по здоровенной пилюле.
--
Тебе синюю или красную? - спрашивает.
--
Давайте обе, - не ударил в грязь лицом Сенька.
Козлобородый хмыкнул и ссыпал пилюли ему в руку. Протянул стакан с водой. Сенька тянуть не стал, закинул разноцветные кругляши в рот, запил.
Сначала ничего не происходило. Потом вроде как голова закружилась и в ушах зашумело.
А затем, чудо чудное -- зеркало, что подле Сеньки висело, вдруг растаяло и стало жидкое. Навроде ртути из градусника. И трещины на нём сами собой заросли. Протянул он руку и дотронулся пальцами до зыбкой поверхности зеркала. Ртуть сразу облепила подушечки пальцев. Хотел он руку отнять, а зеркало блестящей соплёй за пальцами тянется.
--
Во, диво, - изумился Сенька и тут услышал ехидный голос Андрея Васильевича.
--
Что, мил человек, вштырило?
Хотел Сенька обернуться, да шея, как каменная, еле ворочалась. Пока смог голову повернуть, глядь, а мерзкий старикан уже тянет к нему свои руки, а пальцы у него удлинились и стали походить на щупальца, навроде как у осьминога, которого в книжках рисуют. И на конце каждого присоска, похожая на маленький жадный рот, открывающийся и закрывающийся в предчувствии жертвы. Щупальца дотянулись до Сенькного лица, проникли ему в рот, уши, нос. Даже в глаза.
--
Педункль мне, - подумал Сенька, и тьма поглотила его разум.
Последнее, что он услышал, были отвратительные чмокающие звуки, раздававшиеся прямо в голове. Это через присоски высасывал старый упырь Сенькин мозг и при этом утробно урчал...
Очнулся Сенька внезапно, как из чёрной воды вынырнул. Голова болит ужасно, в голове пусто, ветер гуляет. Сел он, забормотал:
--
Что это было? Что со мной?
Рядом стояли Яколин и один из его вурдалаков -- самый здоровый, с откормленной мордой и рыжей бородой лопатой.
Сенька огляделся. Старый мозгосос явно помолодел. На плеши стали волоски пробиваться, козлиной бороды как и не бывало, морщины разгладились, даже цвет лица стал не землистым, как раньше, а розово-поросячьим, жизнерадостным.
--
Дыкть, как же он теперь, без мозгов-то? - спросил рыжебородый вурдалак, - Другие сразу подыхали, а этот, гляди-ка, шевелится. Даже мычит чего-то.
--
Да что ему будет? - засмеялся Яколин, - Мозги ему и раньше не нужны были. Он ими и не пользовался никогда. А мне для поддержания молодости их лет на пятьдесят хватит. Вон, башка у него какая здоровая.
--
И чего с ним делать теперь?
--
Да пускай идёт себе. Зато дохлятину убирать не надо будет. Выкиньте его отсюда!
Тут два кровососа помладше подхватили Сеньку и в мгновение ока вынесли его наверх. Бросили прямо у выхода из здания. Один из них сунул Сеньке грамоту. Развернул тот её и заплакал. Третья подпись, начертанная обычными синими чернилами, была на месте.
Подал Сенька грамоту гайдуку у выхода, отворилась дверь, а на улице мороз трескучий. Солнце светит вовсю. Небо лазурное и высокое-высокое. А воздух такой чистый и хрустальный, аж звенит.
И побрёл он домой, не разбирая дороги, прямо через сугробы в своих лаковых штиблетах, которые давно уже перестали быть лаковыми, а стоптались да износились до неузнаваемого состояния.
***
Много дней минуло с той поры. Сенька вернулся домой целый и невидимый. Только голова вся седая. Попил горькую некоторое время, чтобы душу отпустило, да бросил. Взял Марфу себе в жёны со всем богатством Кукинским в придачу.
Ведь сгинул Порфирий Федотыч. Как в прорубь канул. Сказывают, закатали Кукина гайдуки банкирские в бетон за то, что тот посмел обмануть Брыльского и никакой системы инхформационной не внедрить.
Живёт с тех пор Арсений Семёнович Тюхов, важный человек, припеваючи. Раздобрел, лицом надменный стал. Не работает, палец о палец не ударяет. Добра, что пропавший тесть в мошну уворовал, на десять жизней хватит.
И только душными ночами просыпается Сенька, бывает, с криком, весь в ледяном поту. Липкий ужас давит горло. А в ушах гулким эхом гремят страшные слова: