Аннотация: авантюрное документальное путешествие с чемоданом фильмов в Париж 90-го года
Саша Кузнецов
Маленькая парижская авантюра лета 90-го года.
документальное путешествие
Время от времени Сашакузнецов мечтал о Париже, глядя на маленькую акварельку - улочка Монмартра. В детстве обменял на значки у французика из рабочего предместья Парижа, Бобиньи. В пионерском лагере "Ветерок", что недалеко от прекрасного поселка Протвино, они целый месяц прекрасно жили с детьми французских коммунистов, первым делом научив друг друга ругаться матом. Но ему никак не удавалось научить приятеля Жиля приготовить лягушек. Наловить наловили, но к утру они умерли в раковине туалета. Было здорово: в Сашукузнецова влюбилась конопатенькая Марин Консини. Написала письмо по-французски - наши девчонки говорили, что плакала по ночам. Изображение улочки Монмартра, да ещё школьные уроки французского и через много лет -
- на Белорусском вокзале меня провожали кинооператоры, чьи студенческие фильмы я решил прихватить с собой и показать в центре Помпиду, заручившись обещанием критика, приезжавшего с Годаром в наш киноинститут на заре перестройки. Жан Люку не понравилось моё безумное предложение захватить ВГИК и подарить ему. Пожевав окурок толстой сигары, он промямлил: "Не-е... это очень большой."
Макс Осадчий, кинооператор, протёр окно купе газетой, смоченной в луже, вместо полагающегося в таких случаях шампанского. Так студенческие короткометражки поехали контрабандой через железный занавес.
Поезд тронулся. Я стоял у окна, вспоминая годы, прожитые в Подмосковье. Последнее время всё труднее было бороться со слякотным и грязным пространством, ежедневно преодолеваемым на электричке до Москвы. Каждый день - час туда и час обратно. Особенно обратно. Как-то, изрядно выпив с друзьями, я проснулся аж в Калуге и возвращался уже на первом поезде. А зимой и вовсе круто: проспав свою остановку, оказался на ночном полустанке один среди заснеженного леса. Выходил по заметённому просёлку на Киевское шоссе, где тогда, в конце восьмидесятых, просто боялись брать ночных попутчиков. Спасибо парню, развозившему почту, он подвёз меня до нашего посёлка.
На таможне в Бресте состав умолк и радио в вагоне попросило пассажиров не покидать своих мест. Я волновался - тонкая нервная организация, а тут ещё фальшивая сопроводительная бумага на фильмы. Меня ведь никто официально не делегировал, пришлось просить добрую институтскую секретаршу, молодую маму в вечно короткой юбке, написать в письме на таможню, что Кузнецов Александр Валерьевич, студент ВГИКа, везёт студенческие работы для показа в центре современного искусства имени Жоржа Помпиду в Париже. Подпись соответствующую, проректора по международным связям, она скопировала, приложив лист к стеклу.
Тем временем, по вагону разнесли таможенные декларации - типографские листочки с множеством пунктов, и в одном из них, самом последнем, мелким шрифтом: "киноматериалы". Но в письме было про фильмы: "8 банок и видеокассеты", а про "киноматериалы" ничего. И я их не вписал.
Конечно, таможня - это совдеповская контора в действии и коммунистическая система могла зацепить Сашукузнецова своим зазубренным краем, переварить и высрать, но он воспринимал происходящее остранённо, будто на киноэкране. Наблюдал за своим персонажем не боялся.
В вагон пришёл пузатый, замороченный чиновник в форменной тужурке, собрал декларации в нашем купе и ушёл. Но через некоторое время вернулся и суёт мне листок: "Перепишите. И чем быстрее, тем лучше." Оказывается, я поставил везде прочерки, мол, нету у меня ничего, а надо было слово "нет" писать. Написал и вдруг он, глянув в листок, говорит: "Давайте посмотрим, какие вы везёте подарки." Я поднял нижнюю полку, дёрнув за ручку тяжеленный, набитый железными круглыми банками, старый мамин чемодан. Ручка оказалась в моей руке, а чемодан с фильмами на месте. После такого начала, форменный дядька ожидал по меньшей мере банок с икрой, но его хищно взыгравшему взору предстали лишь ряды банок с киноплёнкой.
Он прочёл письмо, а я объяснил, что не внёс в декларацию, потому что не знал и он принялся пересчитывать банки: "Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, д е в я т ь!!" - воскликнул он, обрадованно ткнув в лишний пакет с мультиком Ивана Максимова и одночастёвкой Маши.
А это что?
- Это режиссёр в последнюю минуту прибежал к поезду. Мультфильм свой принёс. Он за него приз получил три дня назад на фестивале...
- Берите. Пойдём.
Вслед за таможенником, с пакетом в руках я вышел на пустынную платформу. Из окон длинного состава настороженно смотрели пассажиры - зрители, вашу мать.
Автор-персонаж шёл под взглядами зрителей и думал о своём герое: главную роль ему поручила сама судьба, она и выведет на чистую воду.
Вспомнил он и восьмое ноября 1988 года, когда с другом Виталием, майором КГБ, прибывшем в отпуск из солнечного Узбекистана, пошли за вторым коньяком в ресторан "Дубрава", что на пятидесятом километре Киевского шоссе. Местный торгаш выдавал бутылки через решётку окна, кабак не работал. При этом он материл стоявшую впереди девушку, поминая её маму. Сашакузнецов взял его за шиворот через прутья, пытаясь двинуть мордой о решётку, как в голливудских боевиках. Но выскочили охранники из местных бандитов, завернув ему папино пальто на голову, пинали до потери сознания. А "друг" кагэбэшник исчез. На следующее утро, правда позвонил, извинившись, что, мол побоялся поехать на службу с синяками.
У меня до сих пор шишка на лбу. Я назвал этот день - днём рождения быдлократии в России. Мне хотелось убраться отсюда.
Сашукузнецова завели в серое кирпичное здание. Турникеты на входе, солдаты с автоматами, всё какое-то грязно-зелёное и покрыто масляной краской. Приметы тюремного быта.
Я боюсь российской тюрьмы с тех пор, как пришлось провести ночь в одиночной камере. В Азии, где прошли годы юности, задержали однажды бойцы комсомольского оперативного отряда. Во дворце культуры, на дискотеке за курение в неположенном месте. Отбивался, возмущался, но всё же оказался в будке грузовика и совсем забыл о пакете кукнара, толчёных головок мака во внутреннем кармане своей австрийской тройки из чистой шерсти. Я тогда был крутой парень и ходил в ней даже на службу в механосборочный цех, где некоторое время прикидывался мастером экспериментального участка по восемь часов в сутки. А забыл потому, что не был наркоманом, а взял так, попробовать. В подвале городского здания милиции меня обыскали по всем правилам и нашли пакет. Менты плотоядно заулыбались добрыми узбекскими лицами: "А-а-а, кукнарист-мэ. Польностем опормлять будем". Я был пьян и материл их как мог, грозился генеральному прокурору сообщить, обзывая сучьим выменем. Стучал ногами в обитую железом дверь общей камеры, разбудив пару алкашей, спокойно спавших на деревянных топчанах. И получил одиночную, глухую. Её-то и запомнил.
"Таможня" сидел за деревянным барьером и, не поднимая головы, выслушал быстрый текст Сашикузнецова про кинематограф, продолжая что-то выискивать в бумагах на столе, потом неопределённо махнул рукой: мол, пошёл ты...
Всё-таки везёт мне иногда. Прошёл через "железный занавес" именем кинематографа. Над железнодорожным составом было синее небо и я, свободный и ничей - какого ещё вам надо чуда?
Подарок из детства - открытка с акварельки художника: улочка Монмартра. Дар, вымененный у "мальчика пис-пис" в пионерском лагере под Москвой, где я когда-то отдыхал с детьми французских коммунистов. Картинка много лет висела в моей комнате на стене, втянув меня в своё изображение - это привело в столицу мира, где я высадился на вокзале "Garе du Nord" с тремя сотнями франков и чемоданом студенческих короткометражек, предназначенных мною для показа в Центре Помпиду.
Встретивший меня на вокзале Паскаль ( три раза встречались в Москве), не успели мы спуститься в метро, предупредил, что жить у него негде, сам хранит шмотки в машине, а живет пока у друга. Но потом отвёз-таки на своем стареньком "Pegeautе" куда-то в район метро "Barbes", в маленькую квартирку брата. За окном узкая улочка - мокрые цветные крыши машин.
Утром я нашел на столе пакетик с орешками, погрыз и отрезал чуть хлебушка - чтобы незаметно, да еще осмелился полить хозяйским кетчупом. В дверь позвонили. Открываю - две девушки. Одна симпатичная чернокожая, вторая -светловолосая француженка. Что-то говорят, говорят. А в руках книга. Наконец до меня доходит, что это Библия и они меня агитируют. Я, говорю, живу здесь, а это квартира моего друга, а им по фигу, лишь проповедовать. Русский я, говорю. Тут же раскрывают Книгу и, пожалуйста, есть и по-русски. Хорошо, спасибо, я уже верю.
Позже позвонил Паскаль и попросил отнести фотографии актрисе, живущей неподалеку. Не подошла она на роль в его короткометражке, а самому неудобно идти отказывать. Я с радостью взял у него черно-белые фотографии полной, молодящейся дамы и отправился разыскивать rue de la Gout d'or.
В уютном дворике с парой чахлых деревьев, у открытого окна первого этажа стоят две девушки и болтают с актрисой. Познакомились: черненькую зовут Фабьенн и работает она ассистентом звукооператора на телевидении, а вторая - полька, студентка киношколы из Варшавы.
Женевьева выставила на подоконник красного вина и показала ткацкий станок в глубине комнаты - этим она зарабатывает на жизнь. А потом принесла толстую тетрадь и торжественно внесла туда мой адрес, обещая вскоре приехать в Россию на велосипеде. Вручила мне самодельную визитку на осьмушке бумаги:
Genevieve BACHELLIER
48 rue de la Goute d^or
Liciere d^ART 42596813
PARIS 18
Вечером позвонил брат Паскаля, хозяин квартиры. Ему нужно было работать, ведь он актер, а сейчас ему нужно писать пьесу и нужно освободить квартиру. Я вышел на улицу, ночевать мне было совершенно негде. Покружив вокруг станции метро "Barbes", я спросил двух парней, как мне пройти на Монмартр. Они заулыбались и махнули вверх - вот же он. Передо мной была длинная, ведущая на вершину знаменитого холма, лестница-улица, на которую выходили двери подъездов - возле одной стоит мотоцикл. Ночь.
А на вершине по улочкам бродил народ, разговаривая на разных языках. Заглянув в двери шумного кафе, откуда неслись веселые крики и звуки аккордеона, я увидел пляшущую разноцветную толпу. Туристов со всего мира, обдирали здесь как липку - за такую цену я не мог купить и кружки пива.
Ближе к часу ночи, когда метро уже закрывалось, а народ разъезжался по отелям, на террасах кафе официанты поднимали стулья на столы. Мимо шел плотный мужчина в строгом костюме, ведя под руку солидную даму. На уютной площади, вымощенной булыжником, поджидал автомобиль с шофером. Я услышал русскую речь:
- Неправда, - закапризничала женщина. - Когда я уезжала из Питера, была очень хорошая погода.
- А в Москве шел дождь...
По очереди хлопнув дверками, они сели в машину и, мигнув задними фонарями, покатили вниз по улице.
Обойдя белый собор Сакре-Кёр, я присел на ступеньки на склоне холма. Внизу сверкали огни ночного города и, уходя вдаль, сливались со звездным небом. Столица Мира.
Недалеко от меня компания молодежи орала песни "Битлз" под гитару. Со звоном расколовшись, скатилась бутылка. Подъехала парочка на мотоцикле и, перекинувшись парой фраз с друзьями, умчались. Местные жили своей ночной жизнью. Забрезжил рассвет и появилась уборочная машина с бригадой чернокожих рабочих в форменных куртках.
Я тяжело поднялся и сразу же заныли мозоли на пятках. Ноги просто горели, но я побрел вниз по пустынным улицам. По правой стороне светились витрины, а навстречу шли пьяные негры. Они, улыбаясь, вежливо расступились, пропустив меня, но тут же кто-то взял меня под руку. "S'il vous plait, monsieur!" Мол, заходите. А в витрине стоят женские манекены в нижнем белье. И тут я почему-то выпалил: "У меня нет денег", - что, впрочем, естественно, но я еще почему-то добавил: "Я - русский." Как ни странно, это подействовало мгновенно и настойчивость прилипалы исчезла вместе с ним.
Позже, он видимо уснул на скамье, добравшись пешком почти до центра. Очнувшись, Сашакузнецов увидел себя со стороны, будто на киноэкране, дремлющим на скамье у витрин солидного магазина, а мимо спешит на работу чернокожий юноша, с пониманием оглядев, дремлющего на скамье человека. А в восьмом часу утра он наткнулся на открытую в такую рань, дверь кафе. Войдя, спросил кофе и получил его. Взяв со стойки теплый свежий рогалик, он с аппетитом позавтракал, а бармен так был занят приготовлениями к трудовому дню, что когда рассчитывал первого клиента, не учел денег за румяный слоеный теплый рогалик. А Сашакузнецов и не настаивал.
Пройдя за ночь половину, оказавшегося не таким большим, Парижа - как сказал один парижанин: "По сравнению с Нью-Йорком, это деревня" - я вышел к собору Notre Dame и, остановившись у подножия, поднял голову в поисках химер и Квазимодо. Толкнув высокую массивную дверь, наткнулся на длинноволосую девицу, сидевшую на вентиляционной решетке. Под высоченными сводами тишина и ни души. Увидев ряды деревянных стульев, я обрадовался - вот где я высплюсь! Пройдя мимо исповедальных кабинок - на столе красный телефонный аппарат ( А вдруг зазвонит во время таинства? Что, священник поднимет трубку и поговорит? ) - я забрался между рядами и уснул.
Очнувшись, понял, что спал долго и, поспешно выйдя на площадь, залитую солнцем, спросил время - было около десяти, а значит спал я почти два часа. Спасибо парижской Божьей матери, укрывшей меня в своей норке. Тёплое и спокойное райское место.
Сашакузнецов нашёл свой дом на скамейке под мостом и три дня возвращался сюда из странствий по улицам. На набережной под деревом он провел две ночи и познакомился с хорошими людьми: уличным музыкантом и русской учительницей, но об этом отдельно.
Днём на площади Сан Мишель я видел, как полицейские пошли к лежбищу панков. Те принялись возмущаться, в ответ на полицейское предложение: "Или на набережную или в участок". Их хромой предводитель что-то орал, брызжа слюной, но бритоголовые скучковались вокруг и размахивали руками. Вокруг молчали любопытные прохожие, а хромой кричал что-то о шестьдесят восьмом, обращаясь к обывателям: "Мы - англичане! Мы - боремся! А вы - французы, молчите, мать вашу фак!!" - что-то в этом роде. Ночью я брёл по набережной и наткнулся на их стоянку под мостом. Они мирно спали в своих пуховых спальниках, а собачки лежали рядом.
Спустившись в метро и, получив билет и план парижского метрополитена, прошёл турникет с вертушкой посередине - рядом пыхтела стальная автоматическая дверь, пропуская очередного выходящего. Арапчонок лет тринадцати прошмыгнул внутрь да ещё и поблагодарил выходящего мужчину.
За последние дни жизни на Западе, наш персонаж слегка остервенел и решил, что не будет больше платить за этот вид транспорта. Он злобно выругался - "Merde!" А когда билетик резко втянуло в автомат и выкинуло с другой стороны, он подумал, что тот парень, что сидит внутри, наверняка эмигрант и с трудом нашёл работу, ему теперь некогда дремать в этом французском ящике. Так, теперь нужно разобраться с указателями. Хорошо ещё, схему дали.
Необходимая станция "Les Halle" оказалась недалеко и он пожалел четырех франков, можно было дойти пешком. Нашёл лиловую линию и направление "Direction Porte de Clignancourt". Это направо. Из-за поворота послышалась музыка: в переходе стоял ансамбль латинов в цветных шерстяных пончо. Барабаны, гитары, маракасы - всё это шло в ход, вынуждая зрителей притоптывать и бросать монеты. Черноглазая девка обносила зевак кассетами, но никто их не покупал. Тем не менее, в скрипичном футляре, раскрытом на полу, поблёскивали даже крупные пятифранковики.
На улице возле столиков маленький смешной человек что-то выкладывал на тротуаре. Он отошёл, а пятисотфранковая бумага осталась лежать асфальте, но я успел разглядеть леску от банкноты к рукаву. Мимо шли люди, клоун вдруг похлопал по плечу беззаботно гулявшую мимо девушку - смотрите! Девушка схватилась за сумочку и кинулась поднимать французские деньги. Оп-ля! Мгновенно сработала резинка и деньги улетучились. Клоун смущённо улыбался, а девушка рассмеялась и пошла дальше под добрыми взглядами посетителей кафе, получающих свой концерт, уютно расположившись за столиками, потягивая напитки. Затем бродячий артист обдурил ещё двоих в строгих пиджаках, а потом прошёл между столами, собрав свои честно заработанные деньги с благодарных зрителей.
Возле Бобура, здания центра современного искусства, своими вынесенными наружу трубами, похожего на учебное пособие в профтехучилище сантехников, гудела толпа: художники, фокусники, музыканты и выдыхатели огня время от времени показывали себя, а потом вновь ложились на теплые камни площади. Откуда-то доносился запах марихуаны. Недалеко дежурил полицейский фургон. Плакаты сообщали о выставке Энди Уорхолла. А в отделе кино мне вежливо напомнили, что сейчас каникулы, приходите в сентябре.
Вот мудак! Ему это совершенно не приходило в голову.
Я кружил в районе Les Halle и звонил Паскалю, но - вновь автоответчик. Механический голос, даже не голос, а его отчуждённость. Зайдя в магазинчик афиш на rue Rambouteau, я познакомился с продавцом и темноволосый парень моего возраста, оказавшийся югославом, отнёсся ко мне как к земляку - славяне, да ещё из социалистического лагеря. Посмотрел иллюстрации к сказкам и попросил оставить несколько, может быть продадутся. Он жил в Париже уже пять лет.
На углу rue de la Harpe (это я уже потом по карте посмотрел), остановился я в толпе зевак, разглядывавших пару мимов в чёрном трико. Мне показалось, что они слишком усложняют свой номер, не для улицы. Подхожу ближе, глядь, а на чемодане белыми буквами: "Петербург".
Вечером, уже стемнело, я сидел на своей скамейке у воды. Напротив, через реку, сверкал подсвеченный Notre Dame, своими рёбрами и двумя башнями, будто лежащая на спине коленями к ночному небу, женщина перед соитием. А где-то выше, на Монмартре торчит белый фаллический Сакре-Кёр.
Ночью в забегаловке "24 часа" я попросил арабского буфетчика дать мне воды. Слыхал я, что в Париже, в любом кафе должны бесплатно подать стакан воды страждущему. Он пренебрежительно поправил моё произношение (узбекская морда), но всё же поставил передо мной стакан теплой воды из-под крана. Но мне сейчас любая мокрая влага была в кайф. У стойки вдоль стены, вернее у доски, прибитой к стене, срубался, засыпая головой вниз, латиноамериканский парень, видать тоже ночевать негде. Сборщик посуды, алжирский пацан, грубо толкнул его: "Не спи!!"
Сашакузнецов присел у окна вагона метро и тут же уснул, очнувшись лишь когда его вежливо тронули за плечо: "Mesieur?" Он кивнул, но встать уже не мог. Сквозь сон понимая, что едет во тьму подземного тоннеля, уже согласился с посещением депо, как вдруг понял, что вновь возвращается.
Увидев, как поезд въезжает на ту же станцию, но к другой платформе, я спокойно уснул. Где-то в центре всё же нашёл силы покинуть гостеприимный вагон. В кармане лежала карточка югослава с адресом магазина:
Galerie d^affiche et d^image
85, rue Rambuteau
75001 PARIS
Вечер. Я брёл по узкой улочке, где если раскинуть руки, то чуть до стен не достаёшь, увидел одно окно с дверью и скромную вывеску: "MARFOUCHKA" - читал, читал и вдруг осенило... ба! да это же "Марфушка"!! Заглянул внутрь, приложив ладони к стеклу: скромное убранство, три, четыре столика. Работают с шести вечера. Ну, думаю, здесь-то ведь точно русские. Прогулявшись я вернулся. "Здравствуйте?" Дядька лет под шестьдесят жарит блины на сковороде, а мужик средних лет относит к столу двум французам. Разговорились и... не поверите - оказалось, что Володина местная жена, работает в фирме "Космос", куда я не мог дозвониться, получив телефон от сирийского студента нашего института, ещё в Москве. Скажите мне, что чудес не бывает - просто их надо заслужить, дождаться.
Киноаппарат продолжал стрекотать, колыхалось белое покрывало Майи - кино продолжалось: через несколько дней Сашакузнецов был с контрактом, авансом и даже открыл счёт в банке, воспользовавшись рекомендацией Паскаля и наличием у банкирши родственников в Бескудниково!!