Кузнец Виталий : другие произведения.

Нарвское скерцо

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
   Нарвское скерцо.
  
   1.
  
   Поздняя осень вяжет веревки багряным закатом.
   Шквальные ветры срывают одежды с деревьев - обнажается скорбь силуэтов.
   Из чаши вечернего неба расплескались кипящие тексты.
  
   Хлёсткие порывы позднего вечера проносятся стаями голодных собак по улицам Города, - старческие тени ломкого ветра проносятся мимо, мимо.
  
   Колючие иероглифы холодных дождей заливают глаза, - лезут непрошено в душу.
   Западные солёные ветры бесстыже заглядывают редким прохожим за пазуху - выворачивают карманы.
  
   Мотаются по небу тяжеленные тучи, - чья-то бессонница мотается исступленно по тяжелой подушке. Так и хочется выкрикнуть слово погорше, - но проносятся мимо, мимо дни-коротышки - нет никому дела.
  
   Сам по себе насыщается воздух каким-то особым промозглым духом - не сорвётся с губ застрявшее в горле слово.
  
   Хрусткие ветры на свой манер коверкают слова, не упавшие с губ, - раненая птица хлопочет крыльями по ветру.
   Брошенный кем-то на Ратушной площади отрывной календарь хлопочет мечеными листками по ветру.
  
   Уплотнилось пространство городской плащаницы воспоминаниями Христа, - воскресшего в праведных сердцах, - одарённого причинами постигающей Речи.
   Судорожно перелистывает ветер страницы календаря.
  
   Но никто не заглянет за кулисы театральной сцены, - где отдыхает на диванчике человек, - добровольно принявший карму молчания.
   Ибо неоспорима роль Бога, - существующего в зримом мире, - без присутствия в нём.
  
  
   2.
  
   Просто в ночь с четверга на пятницу, укутавшись в огни вечности, - причалила ладья Моисея к берегу вещего сна Бога, - потому что в старом Городе, - на площади Распятия решается чья-то судьба - чья-то участь.
  
   Просто золотое сечение Храма-странника проросло во снах художника главами непрочитанной Книги, - и ожило время четвёртого измерения в белом молчании холстов.
  
   И невидимое солнце прощально вытянуло из-за хмурых туч руки багровых лучей, - опережая сон художника на ближайшую ночь.
   И утонули в безмерности чистые звуки.
  
   Играет трубач во травы цветущие.
   Смывает дождь с жертвенных пирамид-городов макияж, - и за то спасибо монаху-скитальцу.
   Ибо превращение из воды в птицу - необходимое знание.
   Гласит правило.
  
   Раздвигает Мария границы древнего Сна, - всё ещё надеясь спасти Сына от злой воли людей площади.
   Но чаще, чем того хотелось бы, - разбиваются волны свободолюбивых снов о скрытые рифы человеческих желаний, - ибо живущие под ударами судьбы-безысходности - притягивают сны больной памяти.
  
   Жуют, жуют слёзы Матери потоки студёных дождей - не подавятся.
   Жуют, жуют, - не подавятся, верующие в распятого человека - слёзы Марии.
  
   А когда сны Илии Пророка возвысились до громовых раскатов, - украсился берег Усть-Нарвского взморья волнами - синими белыми.
   Пересказывается морскими паломниками из уст в уста легенда о старом городе На-рву, - в который пришла поздняя осень.
  
   "Йыэсу-у-у".
   Поют пилигримы морские о Чужаке, дерзнувшем пройти сквозь стену городскую - плакучую.
   Проходят иногда судьбы человеческие сквозь веру толпы, - чтобы смертию смерть попрать.
  
   Солоным голосом, - полузабытого многими царя морского, - подпевают востроглазые вершины Синей горы морским пилигримам.
   Ибо слагаются песни Горы - колоколами молниеносными.
  
   Просто открылся Бог людям, вовлеченным в Расщелину Вечности - вещим сном.
   Сместил с насиженных мест понятия времязвуков.
   И легли на холст художника приветствия Верховника - следами золотыми белыми.
  
   И воспарило красноречивое молчание Синих гор над твердыней западной веры.
   Хотя чего ради станут внимать гранитному упрямству Запада крылатые вершины Кассиопеи.
   Непостижимы сны ноосферы - потерявшимся в одночасье.
  
   Твердолоб западный камень веры людской - твердолоб.
  
   Бродит неприкаянно по улицам старого Города господин в фетровой шляпе - ответ без вопроса застенчив и дик.
  
   3.
  
   Поздняя осень. Площадь. На площади люди.
   Немым укором дыбится над толпою крест.
   Вопросительным знаком свисает с креста человек.
  
   В ногах человека скорбящей тенью застыл вопрос Матери: что дальше?
   Вопрос без ответа.
  
   Придавленные вечерними сумерками фигурки людей, - вперемежку с осенними листьями, - перекатываются по площади - перекатываются по неухоженному столу поминальному отрывные листы календаря.
  
   Ропотно на душе.
   В глазах рябит - чёрные циферки занозят.
  
   Гудят горожане разноязыко, но об одном: что дальше?
   Тоскуют басы, скрипит клавесин, и скрипка фальшивит - все хотят знать: что дальше?
  
   Ну, крест.
   Ну, человек распят на кресте.
   Что с того?
  
   Две тысячи лет стоит крест на главной площади Города, - и из года в год, в назначенный час, ведёт толпа верующих Христа-искупителя знакомой дорогой, - чтобы распять на пятницу.
  
   Дыбится площадь городская Голгофой - являет нетерпение.
   Уготовано человеку-время такое Событие.
  
   А верующим в распятое время?
   Раскаяние и смирение.
  
   Каждому по понятию.
  
   4.
  
   Поздняя осень. Чёрное небо. Мрак на два шага идёт впереди.
   Сколько же вас, сограждане, пришедшие на старую площадь сверить совесть в отношении двух сил?
   Сколько же вас, со страхом следящих за поступью Времени?
  
   Стекает на головы горожан сон тысячелетний - выбор судьбы Христа-искупителя предрешён.
   Спускается Часовщик по ступеням крыльца городской Ратуши в гущу созвездий людских, - чтобы напомнить о воздаянии.
  
   Вот, слышите, в воздухе скрипнуло ржаво, - и на землю упали маски онемевших шутов.
   Растерянно топчут шуты беспечные рожи - растягивают долгожданный и жуткий миг причащения.
   Но разве можно одним лишь намерением изменить свою сущность, - не взъерошив и волосинки на теле волчьего сна?
  
   Вот, слышите, стонет башенный кран, - остолбеневший посреди площади неподъёмным вопросом.
   Вбит неладухой в плащаницу Города крест житейский.
   Кашляет простужено символ веры людской, жалуясь на немощь старческую - не может оторвать от земли верзила-кран скорбный вопрос материнский.
   Неподъёмен вопль Матери, - спасающей Сына от верующих.
  
   Промелькнули столетья - проржавела память.
   Но каждый, так или иначе, сможет пересказать историю о Христе-искупителе.
  
   Только один и тот же сон - не оседлать дважды.
   Гласит правило.
  
   Поэтому верующие - которые из теперешних - ищут человека-изгоя среди современников.
   Чтобы распять, - распять Чужака на кресте подручного времени.
  
   Вопросится знак Христов на фоне шмыгающих глаз.
   Туда-сюда, туда-сюда - качает головой маятник.
  
   Плачет стена городская, - подразумевая о времени как о неминуемом воздаянии.
  
   5.
  
   На циферблате часов городских вопросится силуэт человека - распят материнский крик во Времени.
   Качает головой Часовщик в такт маятнику.
  
   Ну и что с того?
   Стена плача и не к такому привыкла.
  
   Прикипают люди к любому времени.
   Прикипели к своему - никакому и прежнему.
   Поэтому не обращают внимания на двоих чумоватых археологов буден, - удумавших докопаться до снов старой площади.
  
   Подумаешь, кто только не ворошил раны Матери.
   Пусть себе копаются в плотных осенних сумерках - Никакой и Прежний.
   Так решили мудрые граждане.
  
   Теперь безбоязненно могут вскрывать археологи раны Матери, - доискиваясь сути в причитаниях осени.
  
   Вгрызаются в площадь похмельники киркой и лопатой - точно зубы голодного лётчика в шоколад.
   Зато у горожан появилось своё время.
   Правда, всегда маленько поддатое.
  
   6.
  
   Всё угрызистей вкапываются ушкуйники в боль материнскую, - всё азартнее ворошат корни зубастой памяти, - надеясь отыскать и склеить разбитую чашу некогда правдоподобного времени.
  
   Наблюдают за работой археологов чёрные птицы.
   Взгромоздилось племя кар-мужиков и кар-баб на облезлые кровли деревьев: разносят по городу правдивые новости.
   Вороны на разные толки отпускают остроты желчные и плюют вниз.
  
   А внизу, на потеху вороньим птицам - дуралесят люди.
   Из всех, кто всерьёз занимается делом, углядели вороны только двоих - с сырыми спинами.
   Без продыху вырывают Никакой и Прежний из души Матери вопль о Сыне.
  
   Не зная хребта, проламывают кроты-археологи в чёрных днях приземистой недели чёрные дыры.
  
   Готовят услужники площадь к СОБЫТИЮ.
  
   7.
  
   Четвертуют боль материнскую подельники "четвертой" власти с каким-то особым смаком.
   Выворачивают папарац-цы-живоглот-ты взгляды людей проф-фессионально, - проявляют ракурс недели злобасто.
  
   С неподдельным азартом, размешивают боль со льдом вездесущие телепроныры, - пичкают холодящим коктейлем доверчивых телеграждан - те в отпаде!
  
   Норовят служители лживых слов раздавить плечи обывателей правдивейшей информацией: всякое событие вздёргивают на крест, - каждое представление венчают безоглядной пошлостью.
  
   Главное - донести, проинформировать.
   Пока не захлебнётся мир людской в трясине вязких слов, - пока не разразится человечество единым голосом, - плавно переходящим в истошный крик о помощи.
  
   Тогда на крик обречённый поспешат насильники, - потому что на кучу говённую слетаются мухи.
  
   Стараются информаторы - гадят.
   Пережимают всё чаще, но им мало.
   Хотя чёрный платок ночной уже давно укрыл безысходностью лицо Матери.
  
   Поплёвывают вороны правдивой информацией сверху вниз - долг гражданский исполняют справно.
   Человеческое ничто - эти податливые листы бумаги - изводят тоннами на дело подлой надобности.
  
   Нарабатывают толпе специфическое понимание Ситуации, - некоторые аспекты дня сегодняшнего преподносят не абы как, - а с апокалиптической точки зрения.
  
   Пропитывают, пропитывают нижние слои атмосферы всеохватной тоской, - оскаленной по-волчьи на жизнь.
   Балуют крутым словечком.
   Сероводородисто вглядываясь в будни, - пророчат конец всему.
  
   Они и по сей день - плюют и каркают.
   Каркают и плюют.
   Со страниц газет и с телеэкранов каркает воронье и плюёт в души обывателей.
   Облизывают глаза и уши озабоченным гражданам мира слюной ядовитой - обозреватели нижних слоёв атмосферы.
  
   8.
  
   Науськивают вороны людей.
   Друг на друга и всех на одного.
  
   Главное, чтобы побольше убийственной правды.
   Главное, чтобы привить народишку комплекс вины и особой значимой дурости.
  
   А народ, что баба без мужика - доверчив до идиотизма.
   Шарит, шарит бесстыже глазами жадными, - выискивая своего Чужака среди кутерьмы повседневной.
  
   И будьте спокойны: верующие не упустят человека-время, - они не упустят свой шанс - вздернуть крик Матери на крест позорный.
  
   Вон, видите: рыскают землячки в толпе, добро вглядываясь друг в дружку.
   Встречаются взгляды людей - таранят воображение.
  
   Виновато свесился со стрелы башенного крана шут-проказник.
   Раскачивает шут над ошарашенной площадью крюк железный - кверху ногами.
   Остальные шуты хи-хи-икают.
  
   Стрелки городских часов то бегут, то на месте топчутся - им навстречу несутся вскачь столетия.
   Но мимо, мимо креста проскакивают, придавленные виной фигурки людей: никто не хочет увязнуть в площадном времени.
   Никто не хочет стать кирпичом стены, - сбрендившей от плача.
  
   Чёрный платок матери - глаза прочь.
   Увяз в ночь город. Исчезли тревожные силуэты глухих вопросов.
   А всё как-то боязно - всё долой.
  
   9.
  
   Наконец сон пересилил - сожрал явь.
   Ночной Город сожрал плач поздней осени.
  
   И каждый из горожан удовлетворенно признал: да, я - верующий.
   Каждый самодовольно признал: нет, - не я человек-время.
  
   Мимо, мимо людей площади проходит Часовщик.
   Его сопровождает мальчишка.
   Оберег уже не малыш, но ещё напрягает гласные.
  
   Не часто встречаются взгляды людей в обусловленной точке схода, - но часто встречаются взгляды, - совпадающие в отношении двух сил.
   И горожане всё чаще недоумевают, - почему так внезапно приходит Расплата?
  
   Почему так нежданно приходит Срок отвечать на вопрос, на который нет ответа?
  
   Переспрашивают сограждане друг у друга, - руками сокрушённо разводят.
  
   Менестрель, наконец, пробился в круг. Он стоит у креста. Он поёт.
   Мимо, мимо проходят люди.
   Косятся опасливой лаской на Чужака, - достающего из грубого мешка хрупкие песни.
  
   Наблюдает Часовщик за людьми - головой качает.
   Вглядывается с интересом в шумливый прибой морской.
   Изучает украдкой выражение лица и походку художника, - проталкивающегося сквозь толпу горожан навстречу каким-то своим событиям.
  
   Оберег-мальчишка от Часовщика ни на шаг: стреляет озорно глазами на суетливый раздрай в море человеческого времени.
   Знает пострел: каждому своё время, но всем - единое.
  
   10.
  
   Маленькой, серой птицей притулилась площадь городская в ногах Ратуши.
   Без толку хлопочет птичка серыми крыльями буден - старый, выживший из ума еврей пристает к прохожим: рассказывает неверам, что был он когда-то богат и знатен.
  
   Брошенный кем-то отрывной календарь хлопочет уляпанными грязью страницами, - означая сон плащаницы чёрными цифрами.
   Чёрные фигуры людей хлопочут опавшей листвой - по часовому кругу проносятся тени столетий.
   Без толку.
  
   Красные раны Матери, скорбящей по осени поздней, кровоточат незаживающими вопросами.
   Мимо, мимо пробегают годы и люди - мелькают чёрные циферки.
   Но на красные дни недели люди всё равно умудряются откушать "беленькой".
  
   Всё как всегда.
   Как всегда газетёры размазывают уклончиво вопрошающий силуэт истории. Похоже, вороны и сами не осознают истинный масштаб материнской боли.
  
   Звонари буден переписывают, - плюясь и каркая, - страницы истории, не вникая в бред сумасшедшего еврея.
   А ведь Шулепа действительно был когда-то богат и знатен - старожилы нарвские об этом помнят.
  
   Но бытописцы плюют на память человеческую.
   Переписывают историю, - согласно новейшему курсу мировой валюты.
   Ловчат делованы, чтобы не отстать от жизни.
   Желают гонорар иудин иметь здесь и сейчас, - и чтобы в твёрдой валюте.
  
   Они проявляют действительность без прикрас, когда разгуливают по циферблату городской площади, - они демонстрируют на показ причастность к недавним событиям.
  
   Поэтому, наверное, звоном колоколов пустых они толкуют о раскопках на главной площади всё больше в прошедшем времени и языком эзоповым.
  
   Дескать, археологи копаются в неудобстве своём - непутёвые.
   Дескать, ворошители снов Голгофы, - прикованы к галере ветхозаветной истории, - вздернутой на крест позорный.
  
   Что ж, часы городские и по сей день копошатся в неудобстве прошлого времени.
   Не будем им мешать.
   Тем более что они уверены.
  
   1993 год. Нарва.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"