Когда начинает холодать, и в рощах загораются рыжие фонарики, птицы соединяются в черные треугольники и направляются далеко-далеко - на юг. Они спешат, суетятся, летают по серому небу многотысячными беспорядочными стаями, а потом, успокоившись, бросаются вдогонку за уходящим жарким летним солнцем. Оно манит их, не подпускает к себе, пока не приведет в край малиновых рассветов и высокой желтой травы. И вернутся птицы только тогда, когда отбушуют снежные карнавалы, и солнце позовет их домой.
Если вы думаете, что все птицы покидают родину охотно, вы ошибаетесь. Есть среди них и такие, что очень не хотят улетать. Но они достаточно благоразумны, чтобы понимать: если они не отправятся на юг, не наступит зима, а она должна наступить.
И поэтому все птицы, кто безрадостно, а кто в безумной надежде, спешат покинуть родные края, чтобы не мешать выползающей изо всех щелей белой зиме.
В великолепных южных странах они вьют гнезда у моря, в лесах, на берегах полноводных мутных рек, в старых камнях, под крышами домов.
Летят туда и ласточки, маленькие ласточки, городские и деревенские. Им трудно сладить друг с другом в перелете.
Редко какая деревенская ласточка с радостью покидает родное жилище; городские же ласточки - дело другое. Они счастливы были бы оставаться на юге всю свою сознательную и бессознательную жизнь, да только очень хорошо они знают, что плохо без них будет горожанам.
Эти две семьи, так сказать, два военных лагеря, стараются не летать вместе; но все бывает - они иногда встречаются в дороге.
Одна стая деревенских ласточек поселилась где-то в глухом южном селении. Каждое утро они видели, как встающее расплывчатое солнце обдает янтарем глубокие южные травы, и на каждом стебельке играет по два или по три солнечных зайчика. А вечерами, когда южные коровы возвращались с пастбищ, небо делалось пурпурным, а приплюснутые южные деревья становились как обгорелые кружева.
Где-то в конце января, когда жаркий плотный воздух стало невозможно глотать, в этом селении взбунтовалась одна молоденькая Ласточка. Это был ее первый перелет, все было в новинку, и все в ее мыслях и речах поворачивало, как флюгер при южном ветре, на север.
Ласточке очень не нравились южные люди и южная природа, хотя все они были очень ласковы и добры к ней. Ей виделись спокойные мягкие линии ее родных холмов, звонкая зелень дубового леса, маленькие уютные домики деревни и добрые, искренние люди с теплыми и большими руками, а еще ленивое мычание коров в хлеву и бодрый лай бойких псов, которых она ни капельки не боялась.
И так ей хотелось, чтобы поскорее кончилась зима, так рвалась она домой, что заявила однажды:
- Я хочу на родину, на север! Вы можете оставаться здесь, а я полечу домой!
И как бы ни увещевали ее другие ласточки, ее сестры и подруги, как бы ни уверяли, что там сейчас холодно, противно и нечего есть - все впустую.
- Я слышала о таком поверье у нас в деревне, что весна наступает тогда, когда возвращается с чужбины первая ласточка. Я буду первой, и снег очень скоро растает, весна придет раньше, и все будет, как прежде! - возражала Ласточка.
Другие не смогли ее удержать, и, когда солнце плавилось в нездоровом небе, посылая растрескавшейся земле раскаленные лучи, Ласточка улетела из деревни на север. Никто не отправился с ней, потому что они, во-первых, не верили в ее затею, а во-вторых, были уверены в том, что она, скорее всего, погибнет в дороге, если не вернется назад.
Но Ласточка храбро летела домой, пусть одна, пусть без помощи, но летела.
Куда бы она ни прилетала, все говорили ей:
- Рановато, милая. Подожди, подожди, до конца зимы еще очень долго...
Но она задорно помахивала крыльями и весело щебетала:
- Я лечу домой! Я верну весну на север! А ей отвечали:
- Глупенькая, глупенькая молодая птичка! Ничего у тебя не выйдет. Подожди до конца февраля. Возвращайся назад!
Ласточка смеялась и дразнилась:
- Нет, нет!
- Возвращайся назад! Всему свое время! - эхом кричали ей вслед.
Очень скоро внизу под крыльями кончились желтые и коричневые квадраты южных земель. Засеребрилось, засверкало море. Чем дальше, тем холоднее становилось, тем меньше Ласточка могла кормиться на лету насекомыми.
Где-то посреди моря кончилось тепло, и вода потускнела. Солнце погасло, небо затянулось в серый плащ, на котором мокрой кистью были нарисованы темные тучи.
Ласточку это не пугало, она летела вперед, не обращая внимания на встречный северный ветер.
Потом на море пробежала желтая дорожка. Тут Ласточка испугалась. Она слышала от матери страшные истории о том, как молодые неопытные птицы, когда стая летит над морем, при виде таких дорожек летят к тем оконцам, из которых они бегут, и разбиваются на смерть.
Ведь это такая горькая штука - любое живое существо от рождения приговорено стремиться к свету и теплу, потому что в них есть жизнь. Счастливы те, что смогли освободиться от этих оков, но они встречаются лишь среди людей. Животные же, птицы в частности, не могут не броситься туда, где свет. Это непреодолимое и настойчивое чувство, и победить его почти невозможно.
В первый миг Ласточка испугалась, а потом и ее потянуло по этой желтой неминуемой дороге. И она, как сотни несчастных птиц до нее, полетела к источнику света и тепла. Никто не мог ее удержать, никого не было рядом.
Ласточка думала: "Что же это я такое делаю? Как же так? Получается, я смогла преодолеть птичий предрассудок стремления к теплу, а стремления к свету пересилить не могу?! Как глупо!
От этих мыслей крылья ее окрепли, напряглись от неподвижной боли и с огромным усилием вынесли ее с дорожки. Она была в темной пелене сумерек, далеко от страшного окна. Здесь Ласточке было холодно, но совсем не страшно. Теперь она знала, что больше никогда не совершит такой глупости.
Она вгляделась в очертания чего-то высокого и узкого, из дырки в котором выливалась проклятая дорожка.
"Как интересно, - подумала она. - Мама говорила, что такая штука называется маяк, и что она нужна для того, чтобы людские корабли не разбивались о скалы. Получается, что жизнь этих людей разменивается на птичью смерть? Это совсем несправедливо!".
Думая так, Ласточка летала возле неосвещенной части маяка, там, где окна были неопасны.
Вдруг окно открылось, и из него выглянул человек.
- Куда ты летишь? - спросил он.
- На север, домой, - отвечала Ласточка.
- Ты молодец, хорошо придумала. Ведь ты хочешь вернуть домой весну пораньше, правда?
-Да!
- Будь очень осторожна. Это тяжело, но, если ты смогла совладать со светом маяка, ты вполне в силах довести свое дело до конца.
Ласточка обрадовано взмахнула крылом и поспешила продолжить свой путь.
Кончилось море, береговые скалы сменились лесами очень странного цвета. Теперь они были белые, посыпанные каким-то липким крупнозерным порошком, какого Ласточка никогда не видела. Все выглядело совершенно иначе, чем весной или летом, но все равно было красиво, так красиво, что Ласточка долго не вспоминала ни о том, что ей должно быть холодно, ни о голоде.
Ласточка быстро нашла свою деревню. Там все теперь было пустое, безлюдное, все спало и не издавало ни звука. Все было сонное, мягкое, пушистое и холодное. Гнездо под крышей было занесено совсем чуть-чуть. Птица устало села в него, нахохлилась и постаралась согреться. Она была дома, и теперь ей только оставалось ждать, что ее прибытие раскроет юную землю и пробудит ее.
Ласточка сидела так несколько часов, пока совсем не окоченела от сгущавшегося мороза и нетерпения. Время шло, а весна все не приходила, и она не могла понять, почему.
Вечером зажглись окна в доме, и снег стал блестеть и переливаться. Кто-то завыл вдали, то ли ветер, безумным клубком катавшийся в безмолвных полях, то ли волки в резном пустынном лесу.
В ту же минуту где-то в глубине дома послышался собачий лай, тот самый, неизменный, один и тот же в любое время года родной собачий лай. Ласточка узнала его, и ей на мгновение показалось, что и вправду вернулась весна.
Открылась входная дверь, и на пороге появились сначала заливающийся пес, а потом хозяин с ружьем в руках.
- Что произошло? - спросил он у собаки. - Что ты лаешь без толку? Никого нет. Успокойся.
Но пес не успокаивался, он подбежал под гнездо Ласточки и продолжал лаять. Собака почувствовала ее.
- Ну что такое? - полуласково-полураздраженно спросил человек, потянулся рукой и опустил ее в гнездо; потом он вздрогнул от неожиданности и очень бережно взял Ласточку. Она уже не могла двигаться от холода.
- Ох, ты, батюшки! - воскликнул человек. - Надо же! Что ж ты, милая, так рано? Да ты вся продрогла, пойдем в дом.
Он понес Ласточку в тепло в своих больших и добрых руках, положил на стол, укутал в какую-то тряпицу и сказал кому-то:
- Ничего, мы ее отогреем.
А к утру над заснеженной деревней появилось почти позабытое солнце. Началась оттепель. Сосульки начали медленно плакать, стали скользкими и блестящими, снег посерел и осел, лужи какого-то давнего ноябрьского дождя из льда превратились в осколки жидкого зеркала. На улицу выбежали веселые дети и стали радостно и непривычно громко рассказывать друг другу, что очень скоро наступит весна. А взрослые, пытаясь запрятать ребячливое счастье поглубже на дно своих добрых усталых глаз, говорили, что не припомнят такого теплого февраля.