Научный, в общем-то, журнал "Вопросы литературы" публикует такую же научную работу Анны Жучковой, из которой читательской аудитории вполне очевидно, как "грамотеет с наганами племя пушкиноведов". Свою исследовательскую позицию Анна Жучкова определяет в топосе "изучения странных людей и их девиаций", и возникшее было замечание Елены Иваницкой (замечания, понятное дело, могут возникать самые разные и, если они содержательны, требуют обсуждения, исключающего "вжёвывания резины в почву опыта") расценивает, как попытку опорочить репутацию журнала, тогда как её статья, о которой высказалась Елена Иваницкая, одобрена "высоким собранием критиков на семинаре Союза писателей Москвы".
Ссылка на "высокое собрание" должна, конечно же, служить последним аргументом. Как в лучших советских традициях: политика партии -- правда народа. Вот и в нынешние постсоветские (или неосоветские?) времена, некие потешные люди, имеющие доступ, страшно сказать, к толстым литературным журналам и не менее "толстой" литературной жизни, научреждают своих местечковых якобы "творческих союзов" и давай пургу гнать за собственные "высокие собрания", не имеющие ни к языку, ни к литературе никакого отношения. Но им-то что? Их представления о мейнстриме, в котором "молодым да ранним" хочется занять место повыше, это худо-бедно истолкованные диалектические тезисы о том, как количество переходит в качество: соберём тонну макулатуры -- и получим "Войну и мир".
И действительно, умеют же эти "счетоводы" и "инженеры" человеческих душ читать и считать в наших сердцах, характеризуя профессиональный и моральный облик:
"Низменные чувства питаете, -- соболезнует Анна Жучкова оппоненту. -- Тиражируете их, выдаете за "поиск истины". Елена, вот честно! Был же в вас потенциал критика. Или Агеев ошибся? Но во что Вы превратились? Это же страшно! Так низко пасть. Так продаваться за примитивные эмоции. Фух! Вы показали мне, что такое гонка за славой и потеря собственного достоинства... Глубина Вашего падения даже относительно того, что было во времена Агеева - это что-то невероятное".
Удивительна эта напыщенная позиция поучающего, знатока, супервайзера, многоопытного терапевта из богоугодного заведения, как удивительно и деление Жучковой читателей на "нормальных" и "странных, с девиациями". "Это что-то невероятное"! Собственно, сама речь и лексика "терапевта" говорит читателям много о самом "терапевте". "Рупор лузера" называет она возражения оппонента. "Лузерам", само собой, не место в тесно пригнанных рядах советских, то есть постсоветских писателей. Ведь в мейнстриме социальной жизни потопленных городов и горелых деревень, испохабленных исторических центров и переложенной десятки раз плитки, касок на головах дуболомов и дубинок на головах ещё стоящих над пропастью нет места "гонке за славой" и "потере собственного достоинства". Но, думается, нет места там ни живой литературе, ни языку.