Аннотация: Неизвестная рукопись сэра Артура Конан Дойла. По некоторым причинам, очевидным из текста, автор не решился при жизни опубликовать это произведение.
- Ну, что нового? - спросил Арчибальд, когда Глория вернулась из гостиной.
Она аккуратно закрыла за собой дверь, села в кресло и только после этого бесцветным голосом ответила:
- Ничего. Русские корабли идут к Кубе. ВВС США следят за их движением. Приказ на начало активных действий не поступал... Ах, да! Президент Кеннеди выступил с заявлением, но я его слушать не стала.
- Сестрёнка, ты говоришь, как диктор в телевизоре, - Арчибальд попытался сострить, но Глория шутки не приняла.
- Майк пишет редко, мало, всякую чепуху, - сказала она. - Что там происходит на самом деле, узнаёшь только из новостей.
- По-моему, тебе уже пора привыкнуть к тому, что ты замужем за военным лётчиком. В операции в заливе Свиней Майкл тоже участвовал?
- Не участвовал, а только летал поблизости. Он сам так сказал. И я об этом узнала задним числом, когда всё уже кончилось. Не то, что сейчас. Отправил меня сюда - как будто, если начнётся война, в Англии будет безопаснее, чем в Америке!
- Вряд ли он так думает, - сказал Арчибальд, - но здесь ты хотя бы со мной, а в Штатах сейчас была бы одна. Ведь ты, кажется, не слишком ладишь с его родителями.
- Да нет, всё нормально, - вздохнула Глория, - просто они какие-то... совсем другие... Арчи, как ты думаешь, почему русские опередили нас и в космосе, и с ракетами, и вообще?
- Нас - ты имеешь в виду Соединённые Штаты или Британию? - спросил Арчибальд. В голосе его послышалась ирония, которую Глория снова не приняла.
- Нас, - с нажимом сказала она.
- Россия - большая страна, - сказал Арчибальд задумчиво. - Очень большая. Там у них, наверное, есть много такого, о чём мы не знаем и не догадываемся. К тому же они любят всё засекречивать... Но это бывает. Не раз уже было.
- Что "это"? - спросила Глория.
- Вот такие неожиданные прорывы в развитии техники, когда кто-то, от кого не ждут, вырывается вперёд. А остальные не понимают, как так получилось.
Глория ничего не сказала, и Арчибальд вернулся к бумагам на столе. Он молча просматривал их, Глория тоже молчала. Потом вдруг спросила:
- Эти бумаги... - она на секунду замялась, - сэра Артура?
- Да, это архив деда. Точнее, то, что от него осталось.
- Можно, я буду тебе помогать?
Арчибальд собрал бумаги со стола в стопку и сунул их в громоздкую картонную папку с тесёмками, больше похожую на коробку. Завязал тесёмки и только после этого ответил:
- Сестрёнка, я не знаю, чем бы ты могла мне помочь. Вот это, - он похлопал рукой по стопке папок на столе, справа от себя, - я уже просмотрел, а вот эти, - Арчибальд ткнул пальцем в стопку слева, - ещё только буду смотреть. И никто за меня...
- Скажи мне, что искать, я тоже буду просматривать, - перебила Глория.
- Если б я знал, что искать! Когда готовили академическое издание к столетнему юбилею, они забрали всё, что имело хоть какое-то отношение к литературе. Остались всякие хозяйственные бумажки: счета за газ, телефон или, например, от прачки. И какие-то медицинские записи. Сам не знаю, что я в них ищу.
Он положил большую папку в правую стопку и потянулся к левой.
- А этот пакет ты уже смотрел? Или он тебя не интересует? - спросила Глория.
- Какой пакет?! - Арчибальд даже подскочил на стуле. Глория поднялась с кресла, подошла к столу и перевернула папку, только что убранную братом в правую стопку. Снизу к ней прилип конверт из плотной серой бумаги, не замеченный Арчибальдом.
- Похоже, измазали клеем, - сказал Арчибальд, пытаясь отлепить конверт. - Хороший клей, не отрывается.
Он потянул сильнее, бумага порвалась, и из конверта посыпались на стол какие-то газетные вырезки, пожелтевшие от времени; следом за ними стопка машинописных листов, прихваченных канцелярской скрепкой. Одна из вырезок - самая старая и жёлтая - соскользнула на пол. Глория попыталась поймать её на лету, но Арчибальд успел крикнуть:
- Осторожно! Сломаешь!
Глория отдёрнула руку, и листок упал на пол. Он действительно оказался очень хрупким, один угол при падении раскрошился в труху - к счастью, только поля, текст уцелел. Глория осторожно подняла её и положила на стол.
- Здесь по-французски, - сказал Арчибальд. - Боюсь, мне без словаря не разобраться.
Глория негромко фыркнула, повернула листок к себе и перевела вслух:
- "Лесной пожар потушен". Это заголовок.
- А дальше?
Она ещё раз фыркнула:
- Можно и дальше. "Лишь к исходу второго дня удалось потушить сильный лесной пожар в окрестностях Фонтенбло. Выгорел большой участок леса, пострадало несколько домов на окраине города. Причиной пожара стал взрыв пороха в башне, построенной в лесу. Местные жители утверждают, что в ней находился пороховой склад Бонапарта и что этот порох предназначался для новой битвы с союзными войсками. О силе взрыва говорит тот факт, что один из обломков башни упал вблизи Лиона, за триста с лишним километров от Фонтенбло. Другие обломки, возможно, разбросаны по всей стране и упали в безлюдных местах. Ходят упорные слухи, что Бонапарт сам поджёг башню. В пользу этой версии говорит тот факт, что после взрыва он скрылся и, несмотря на усиленные розыски, до сих пор не найден". Это что, газета времён Наполеона? А триста километров - это сколько?
Арчибальд на секунду задумался, затем сказал:
- Около двухсот миль, ну, может, чуть меньше. Да нет же, такого не могло быть! Это что за взрыв такой?
- Атомный? - предположила Глория.
- В начале девятнадцатого века? И потом, атомный взрыв просто сжёг бы башню без остатка. Ну, хорошо, давай посмотрим вот эту, - оно дал сестре другую вырезку.
- "Острова Наполи и Леон - новая колония Франции", - прочитала она заголовок. - Это где, Арчи?
- Думаешь, я знаю французские колонии? Я и британские-то не все. Ты переводи, может, там дальше написано.
- Ага. "Шарль де Бугенвиль, капитан корвета "Бордо", только что вернувшегося из научной экспедиции по Тихому и Индийскому океанам, рассказал эту историю нашему корреспонденту.
Путешествуя в Индийском океане, экспедиция обнаружила неизвестную группу островов. В соответствии с общепринятой практикой, капитан собирался объявить их владениями французской короны, но каково же было удивление моряков и учёных, когда они узнали, что эта земля уже принадлежит Франции!
Этьен Жерар, командир гусарского полка в армии Бонапарта, в конце войны попал в плен к англичанам, и герцог Веллингтон отправил его на Тасманию. При переходе через Индийский океан их застигла буря. Жерар попытался бежать, пользуясь тем, что команда была занята борьбой за спасение корабля. Он забрался в одну из шлюпок, и так случилось, что именно эту шлюпку сорвало волной и унесло в океан. Жерара несколько дней носило по волнам, пока он не наткнулся на эту группу островов. О дальнейшей судьбе английского корабля ему ничего не известно.
Выбравшись на берег, Жерар объявил острова владениями Франции, а себя - губернатором новой колонии. Благодаря своим личным качествам он добился авторитета у населявших острова дикарей, а главное - завоевал расположение вождя.
Этот вождь сам по себе - весьма любопытная фигура. Начать с того, что он даже внешне отличается от других представителей своего племени, - низкорослый, коротконогий, коренастый, если не сказать толстый. Вероятно, под влиянием рассказов Жерара он воспылал любовью к бывшему императору Наполеону Бонапарту и во всём ему подражает. Себя он называет не иначе как "император Напа Бонапа" и требует того же от других. Стараниями Жерара он за три года неплохо выучился говорить по-французски, разумеется, с акцентом, похожим, по мнению некоторых участников экспедиции, на корсиканский. Своему племени он дал имя "маренго", а на старое название наложил строгое табу, и никому из учёных так и не удалось его узнать. Три самых крупных острова в архипелаге называются Наполи, Леон и Новая Корсика; впрочем, возможно, эти названия придумал сам Жерар.
Дикари считают своего "императора" богом, спустившимся на Землю с Луны, и категорически настаивают, что были свидетелями этого события; и, похоже, он сам до некоторой степени в это верит.
Что касается Этьена Жерара, то его благотворное влияние на нравы племени несомненно хотя бы потому, что он решительно покончил с людоедством. Одного этого достаточно, чтобы оставить его на островах в должности губернатора; однако из-за своего нелепого упрямства (он отказался присягнуть на верность королю Людовику) ему предстоит вернуться во Францию. Король уже назначил губернатором колонии маркиза д'Арманьяка, который в ближайшее время отправится к месту службы".
Арчи, мне почему-то кажется, что я уже где-то слышала о Жераре.
- Ещё бы! Этьен Жерар - дальний родственник деда. Значит, и твой тоже. Ты что, не читала рассказы о его подвигах?
Глория беспомощно покачала головой:
- Не знаю. Не помню.
- Жерар командовал гусарским полком в армии Наполеона. После Реставрации - ну, когда трон вернули Бурбонам...
- Я знаю, что такое Реставрация, - перебила Глория.
- Хорошо. После Реставрации он жил на грошовую пенсию, и время от времени в кафе встречался с другими такими же, как он, ветеранами. Они там сидели, выпивали и рассказывали друг другу о своих подвигах. И кто-то из родственников или знакомых записал рассказы Жерара, а дед потом...
- Вспомнила! - воскликнула Глория. - Я читала. Совсем немного: на один рассказ меня ещё хватило, а другой - только наполовину, и бросила. Арчи, не смотри на меня так! Мне у деда... у сэра Артура нравятся детективы, Шерлока Холмса часто перечитываю. А этот Жерар - он только врёт и хвастает!
- Хвастает - да, есть такое, - сказал Арчибальд, - а врёт - это ты зря. Дед как-то замечал, что фантазии у него не было совершенно, он лишь описывал события так, как сам их видел... Но хотел бы я знать, к чему здесь эти заметки.
- Там ещё одна вырезка, - сказала Глория.
- Подожди, давай сначала посмотрим вот это.
Арчибальд перевернул лежащую на столе стопку машинописных листов.
- Здесь по-английски. "Артур Конан Дойл. Как бригадир стал генерал-губернатором". Я не помню у деда такого рассказа! "Это было в чёрные для Франции дни, после Ватерлоо. От моего полка осталось не больше двух эскадронов..."
Он перевернул несколько листов.
- "В это время, сопровождаемый адъютантом, в кабинет вошёл маленький человечек, которого я видел в углу приёмной. При свете он имел совершенно штатский вид - какой-нибудь школьный учитель или вроде того". Глория, это неизвестная рукопись!
- Арчи, так нечестно! Я тоже хочу! В конце концов, если бы не я, ты бы её пропустил!
- Извини, - сказал Арчибальд. - Садись в кресло.
Глория села, брат примостился на подлокотнике, а рукопись положил сестре на колени.
- Читай!
***
Артур Конан Дойл
Как бригадир стал генерал-губернатором
Жюль, ты опять собираешься записывать? Вот и хорошо, я хочу сделать одно заявление...
Призывая вас всех в свидетели, будучи в здравом уме и твёрдой памяти, я заявляю: воюя против императора, лорд Веллингтон никогда не отправлял пленных французских офицеров в заморские колонии Англии. Ни в Австралию, ни в Индию, ни на Ямайку... Почему, спрашиваете, я прежде говорил, что меня он отправил на Тасманию? Единственно ради сохранения тайны. Которую сейчас уже нет смысла хранить. Вот газета, её принесли только что - вам ничего не говорит эта заметка? Ну, конечно...
Итак, я исполнил свой долг перед лордом Веллингтоном, и вы можете идти. Или остаться, если вам интересен мой рассказ. Я расскажу вам о последней услуге, которую оказал... язык не поворачивается сказать "покойному императору". Хозяин, вина всем! Сегодня я угощаю! В пределах разумного, конечно.
Это было в чёрные для Франции дни, после Ватерлоо. От моего полка осталось не больше двух эскадронов, в других частях - не лучше. Полк, точнее, его остаток стоял лагерем под Фонтенбло; я ждал пополнения, приказа выступать, хотя бы каких-то распоряжений, наконец. И дождался. Когда по частям, томящимся бездействием, уже ползли зловещие слухи (император схвачен англичанами, император бросил всё и уплыл в Америку, император застрелился), посыльный принёс мне записку с приказом быть у его величества в девять вечера.
Погружённый во тьму дворец - лишь несколько окон слабо светились - производил тягостное впечатление, а когда я вошёл в приёмную императора, в первый миг мне показалось, что он сам сидит за столом, предназначенным для адъютанта. И только приглядевшись, я понял, что ошибся; и не мудрено было ошибиться при слабом свете единственной свечи! Незнакомый мне человек, сидящий за столом, не походил, конечно, на императора, как близнец; но та же полноватая фигура, отсутствие бороды и усов, такие же, пардон, грубоватые черты лица... К тому же на нём был знакомый всей Европе сюртук со звездой. В углу на стуле сидел ещё один маленький человечек, которого я не разглядел вообще. Поняв, что передо мной не император, я решил, что это, возможно, грабители, только что сделавшие свое чёрное дело, и на всякий случай положил руку на эфес.
Грабитель в сюртуке со звездой встал из-за стола (я увидел, что и ростом он мало отличается от императора) и сказал:
- Бригадир Жерар? Его величество ждёт вас.
Он открыл передо мной дверь, я шагнул в кабинет и замер на пороге. Император стоял у окна и смотрел сквозь стекло; я узнал его, но как же он выглядел! В той одежде, что была сейчас на нём, он сошёл бы за мастерового или моряка торгового флота. Честно говоря, я даже на миг усомнился, он ли это.
Император обернулся ко мне:
- Жерар?! Слава богу, вы пришли!
- Как я мог не прийти, ваше величество?!
- Увы, приходится ждать всего; новости одна хуже другой.
Он сел за стол.
- Садитесь, Жерар.
Я колебался: я не привык сидеть в присутствии императора.
- Садитесь. То, что я вам скажу, лучше выслушать сидя.
Увидев свободный стул, я сел.
- Так вот, Жерар, должен сказать, мы разбиты окончательно.
Я пожал плечами: эту новость я мог выслушать и стоя. А он продолжал:
- Я пытался снова собрать армию, но... И вы знаете, я разочарован во французах. Пусть я не идеальный правитель...
- Ну, что вы, ваше величество! - не удержался я.
- Не перебивайте! - резко сказал император. - Так вот, пусть даже я не идеал - но на какое ничтожество они готовы меня променять!
Он, несомненно, имел в виду Людовика Восемнадцатого.
- Жерар, я собираюсь уехать очень далеко, и мне нужен спутник. Я нуждаюсь в вашей сабле и, скажу честно, ещё больше - в вашем везении. Маршал Ланн как-то говорил, что плох тот гусар, который в тридцать лет не погиб. Сколько вам лет?
- Тридцать три.
- Ну, вот видите! Я же не считаю вас плохим гусаром, а вы?
Я молча пожал плечами: хвастаться не в моём характере.
- Значит, вас хранит ваша удача, - продолжал император. - А моя последнее время мне слишком часто изменяет... Вы готовы сопровождать меня?
- Хоть на край света! - ответил я, прослезившись: из всех верных ему людей император выбрал меня.
- На край света? Интересная мысль. А если ещё дальше?
Я в недоумении молчал: куда уж дальше-то?
- Не думаю, - продолжал император, - что на Земле есть хотя бы один народ, достойный моей власти. Если даже французы!.. Жерар, я отправляюсь на Луну и вас приглашаю с собой!
Услышав это, я решил, что император, пожалуй, не зря предложил мне сесть.
- Но, ваше величество, насколько мне известно, Луна довольно высоко! Кажется, даже воздушные шары её не достигают!
Император посмотрел на меня и вдруг спросил:
- А вы, Жерар, как полагаете: насколько далеко Луна от Земли?
Вопрос застал меня врасплох: я никогда не задумывался на эту тему. Я попытался на скорую руку оценить расстояние, исходя из личного опыта. В Альпах мне приходилось бывать на перевалах высотой около десяти тысяч футов - Луна там не выглядела заметно ближе, чем внизу.
- Сейчас, ваше величество, попробую посчитать, - я ненадолго задумался. - Наверное, не меньше десяти миль. Возможно, даже больше, намного больше! И, осмелюсь напомнить, в горах бывает холодно. На Луне, вероятно, ещё холоднее. Может быть, даже холоднее, чем в России!
Не стоило напоминать ему о России. Он молчал довольно долго, затем сказал отрешённо:
- Пусть. Здесь я всё равно не останусь... Но в одном вы правы: до Луны действительно больше десяти миль. Идите сюда!
Он встал и подошёл к окну, я последовал за ним. Луна уже взошла, её было хорошо видно. До полнолуния оставалась пара дней.
- Смотрите, Жерар, - сказал император, указывая на Луну рукой, - это, в сущности, такое же небесное тело, как Земля, только меньше. Видите тёмные пятна? Это моря. А светлые - суша. Её освещает то же Солнце, и вряд ли погода там сильно отличается от здешней. Её атмосфера, скорее всего, более разреженная, чем наша, - ничего, мы привыкнем, как привыкаем к разреженному воздуху, когда поднимаемся в горы. Зато там меньше тяжесть, и привыкнуть будет легче. Возможно, жители Луны окажутся достойнее землян. А может, там живут дикари, и я принесу им свет цивилизации.
Заворожённый словами императора, я смотрел на ночное светило, и задуманное им уже казалось мне вполне осуществимым для пары смелых людей.
Император шагнул к столу и позвонил. В кабинет вошел человек в императорском сюртуке, которого я видел в приёмной.
- Арман, этот механик... Зельковски, Сильковски... он здесь? - спросил император.
- Мсье Сиельковски ждет в приёмной.
- Зовите его.
Адъютант вышел, а император сказал, обернувшись ко мне:
- Ужасная вещь - эти польские фамилии!
- Да, ваше величество, - ответил я, - но в то же время поляки - наши самые верные союзники.
- В преданности им не откажешь, - согласился император, - но им есть что терять. Я восстановил их государство, а император Александр сейчас заберёт всё себе.
В это время, сопровождаемый адъютантом, в кабинет вошёл маленький человечек, которого я видел в углу приёмной. При свете он имел совершенно штатский вид - какой-нибудь школьный учитель или вроде того.
- Приготовьте карету, - негромко сказал император адъютанту, и тот поспешно вышел.
- Мсье Сиельковски, механик. Бригадир Жерар, - представил нас друг другу император. Я встал и щёлкнул каблуками, механик поклонился, после чего сказал:
- Ваше величество, я бы попросил называть меня инженером.
- Мсье Сиельковски, - продолжал император, - бригадир согласился сопровождать меня, но прежде чем отправиться в путь, я хотел бы, чтобы вы просветили его насчёт расстояния от Земли до Луны.
- Академик Лаплас считает, что до Луны около двухсот сорока тысяч миль, - сказал поляк, и я упал обратно на стул. Услышанное мною было за гранью всяких разумных представлений.
- И вы полагаете, что ваш снаряд пролетит это расстояние? - донёсся до меня голос императора.
- Погода стояла сухая. Не думаю, чтобы порох мог отсыреть.
"О господи! - подумал я. - Он что, собирается выстрелить нами из пушки?! Император - артиллерист, он может. Надеюсь, ядро хотя бы выложили изнутри подушками!"
Император ещё о чем-то разговаривал с механиком - я уже ничего не воспринимал, к действительности меня вернуло только появление адъютанта.
- Карета готова, - сказал он, войдя в кабинет. Император тотчас же прервал беседу с поляком.
- Мсье инженер, этот ларец и всё, что в нём - ваш гонорар. Жерар, мы едем немедленно. Возьмите вот это.
Он указал мне на лежащую на столе длинную трубку, склеенную из картона. Я взял её за середину - она оказалась неожиданно тяжёлой, по-видимому, что-то было внутри. Тогда я перехватил её руками за концы.
- Осторожно! - крикнул император, но я уже коснулся пальцами концов трубки.
Ощущение, испытанное мной, я не берусь описать словами. Достаточно сказать, что, придя в чувство, я нашёл себя сидящим в кресле, и все трое: император, поляк и адъютант - хлопотали надо мной.
- Жерар, ради бога, извините! - говорил император. - Я не успел вас предупредить! Это вольтов столб, гальваническая батарея. Её ни в коем случае нельзя брать голыми руками за два конца одновременно!
- Некоторые врачи лечат ею больных, - заметил поляк.
Слышать извинения императора для меня было ещё хуже, чем ухватиться за этот чёртов столб, и я поспешил сказать, чтобы успокоить их:
- Да уж, тут или помрёшь сразу, или будешь после жить сто лет. Я готов!
Батарею на этот раз взял сам император, а мне он дал нести сундучок с провизией и ящик с двумя пистолетами. Вчетвером мы сели в карету с императорским вензелем. Поездка продолжалась недолго, а когда карета остановилась, из неё вышли все, кроме адъютанта, который тут же уехал.
- Арман теперь будет отвлекать внимание на себя, - сказал император. - Как видите, Жерар, я повторяю ваш приём1. Но я его творчески развил. Кроме Армана, ещё трое сейчас делают то же самое.
Я осмотрелся, насколько позволяло освещение - единственным источником света служила Луна.
Это была поляна в лесу. Посреди её возвышалась какая-то круглая башня. Высота её была огромной - на глаз ярдов сорок. У края поляны стоял сарай; к нему мы и направились втроём. Оттуда нам навстречу появились трое мужчин такого подозрительного вида, что рука моя снова потянулась к сабле. Но поляк, похоже, их знал. Он вышел вперёд, негромко сказал что-то, дал каждому по небольшому мешочку, и все трое тут же скрылись в лесу так поспешно, что мои подозрения только усилились.
- Это рабочие, - успокоил меня император, - они почти ничего не знают, и им хорошо заплачено. К тому же сейчас они улепётывают отсюда во все лопатки, потому что через полчаса находиться здесь будет опасно.
Я пожал плечами: там, где опасно, самое место для Этьена Жерара.
Мы вошли в сарай, поляк взял в углу фонарь и зажёг в нём свечу. При свете я увидел на полу кучу тряпья и рядом два металлических шара, заметно крупнее человеческой головы. Император поднял один из шаров, тряпьё потянулось за ним.
- Англичане называют это "скафандр", - сказал он. - В нём они работают под водой, когда нельзя использовать водолазный колокол. Мсье инженер их немного переделал под наши цели.
- Но мы же не собираемся лезть в воду! - сказал я со смесью удивления и тревоги.
- На Луне, вероятно, воздух есть, а вот между Луной и Землёй - нет, это точно. А я не вполне уверен в герметичности стенок нашего снаряда. Надевайте, я помогу вам, а вы мне, в одиночку с ним не справиться. И, кстати, за сараем есть отхожее место. Советую посетить его сейчас, потому что потом у вас некоторое время не будет возможности.
Великий человек! Всё предусмотрел, даже такую мелочь, о которой я, вероятно, и не вспоминал бы, пока не прижмёт.
Когда я вернулся в сарай, поляка там не было. Император уже почти влез в свой скафандр - отверстие для влезания находилось на спине и по виду сильно напоминало горловину обычного мешка, а висящие рядом верёвки явно служили для завязывания.
- Осторожнее со шлемом, - сказал император. - Стекло должно быть спереди, где лицо, а вот эти круги, - он указал на два круга справа и слева от стекла, - из очень тонкой меди. Не повредите. Это мембраны, чтобы разговаривать.
Голос его через мембрану приобрёл металлический оттенок.
- Из чего скафандры? - спросил я, больше от волнения, чем из любопытства.
- Парусина, пропитанная каучуком. Завяжите у меня на спине, а потом я вам.
Два небольших, но тяжёлых стальных баллона, подвешенные на поясе, заключали в себе воздух для дыхания - кажется, император назвал его "спёртым", а по мне - он был весьма неплох. Саблю я надел поверх скафандра. Император, увидев это, издал неопределённый звук - я не понял, что он имел в виду, а переспросить постеснялся. Он взял фонарь, мы вышли из сарая и направились к башне.
Позади башни, не замеченный мною сразу, находился воздушный шар, и поляк уже сидел в его корзине. По стене башни шла вверх проволока, на ней висело кольцо, толстая верёвка связывала кольцо с корзиной. Другая, привязанная к врытому в землю столбику, не давала шару лететь.
Я снова недоумевал: мы что, собираемся лететь к Луне на шаре? А поляк? Он же без скафандра. Или он не полетит?
- А наши вещи? - спросил я императора.
- Инженер позаботился, - ответил он.
Стены башни выглядели странно - доски, стянутые металлическими обручами, как огромная бочка; только стенки не выпуклые, а прямые, чуть сходящиеся кверху.
- А что внутри? - спросил я.
- Тысяча тонн отличного пороха, - ответил император. - Жерар, я догадываюсь, о чём вы сейчас думаете, но, увы - кто бы стал этим порохом стрелять?
Однако я думал совсем не об этом. Едва скрывая дрожь в голосе, я спросил:
- Ваше величество, а не случится так, что мы со всем эти порохом взлетим на воздух?
- Именно это и случится! Именно на воздух, и ещё выше! Жерар, это пороховая ракета. На ней мы полетим на Луну.
- Вот на этой карнавальной шутихе?!
Похоже, этими словами я донельзя оскорбил поляка. Он достал из кармана часы, раздражённо щёлкнул крышкой и сказал довольно грубо:
- Вы летите или нет? Лучшее время для старта через десять минут, а если через полчаса не стартуете, придётся отложить на сутки.
- Некуда откладывать, - ответил император, и мы влезли в корзину по приставной лесенке. - Жерар, рубите конец.
Выхватив саблю из ножен (испуганный поляк шарахнулся от меня), я перегнулся через борт корзины и рубанул ею по верёвке, что держала шар. С жалобным звоном верёвка лопнула, шар рванулся вверх, а я едва не вывалился наружу. В последний момент император с поляком поймали меня за штанины, потом кто-то перехватил за шиворот, а потом подъём прекратился так же внезапно, как начался, и мы все вместе, кучей упали на дно корзины.
Поляк поднялся первым, ухватился за верёвку, привязанную к скользившему по проволоке кольцу, и начал подтягивать корзину к башне. Оказалось, мы достигли почти самой её вершины. Наверху, к моему удивлению, оказалась большая бочка, похожая на винную. Я так и сказал императору, но он поправил:
- Коньячная. Ей двести лет.
Оставалось только жалеть, что сквозь шлем невозможно насладиться ароматом чудесного напитка. Впрочем, несколько бутылок, похожих на коньячные, я заметил среди вещей.
Сверху бочка была накрыта коническим колпаком, кажется, из жести. Проволока кончалась у нижнего обруча бочки, её конец был плотно намотан на толстенный гвоздь, вбитый в стенку. Кольцо упёрлось в гвоздь и не могло скользить дальше, и привязанная к нему верёвка не давала шару улететь.
Император, перегнувшись через борт корзины, надавил на стенку бочки, и в ней открылась небольшая дверца - как раз, чтобы с трудом пролезть человеку в скафандре. Император влез первым, я хотел последовать за ним, но он приказал подавать вещи. В четыре руки мы с поляком передавали ему всё, что лежало в корзине. Когда я подал ящик с пистолетами, он вынул их и убрал в бочку, а пустой ящик швырнул на землю.
- Лишний вес, ни к чему. Фонарь не забудьте.
Фонарь поляк подал ему в последнюю очередь, а перед этим осветил все углы корзины и сказал:
- Кажется, всё.
Я-то видел, что не всё, и вслед за фонарём протянул императору небольшой сундучок, который луч света выхватил в углу корзины. Но тут этот чёртов механик вцепился в меня, крича что-то по-своему, - я не знаю ни одного польского слова, но, кажется, он ругался. Оказалось, это ларец с его гонораром.
Я влез в бочку, обернулся и увидел, что механик вытаскивает какой-то инструмент вроде ломика - где только он его прятал? Вытащить из ножен саблю, просунуть её в узкую дверцу, высунуться вслед самому, притом проделать это в тесноте и в скафандре - в общем, я не успел. Механик рванул ломиком гвоздь, он выскочил из стенки бочки. Кольцо соскользнуло с гвоздя, проволока упала на землю, а шар умчался в ночное небо.
- Не нравится мне этот поляк, - сказал я. - Похож на предателя. Куда он полетел?
- Как можно дальше отсюда. Когда ракета взлетит, находиться в радиусе полумили будет опасно, - ответил император. Он прикрепил фонарь и теперь закрывал дверцу в стенке бочки. - Я не могу ждать, пока он отойдёт пешком, а так - улетел, и бог с ним.
- Ваше величество, а вы уверены, что он не погубит нас этой своей шутихой?
- Я ни в чём не уверен, а что делать? Второго шанса англичане мне не дадут. Они теперь увезут меня не на Эльбу, а куда-нибудь подальше: на Барбадос, или, скажем, на Святую Елену. Будут держать взаперти и тайком сыпать мышьяк в кофе... Если Сиельковски нас и погубит, то вряд ли намеренно. Он - энтузиаст ракетной техники, считает, что за ней будущее, и, как всякий одержимый механик, чрезмерно доверяет своей машинерии. Жерар, ложитесь на подушки, сейчас стартуем.
Я посмотрел под ноги и обнаружил, что дно бочки устлано подушками. Император уже лёг, я последовал его примеру. Подушки оказались упругими, но не жёсткими.
- Чем они набиты? - спросил я.
- Надуты воздухом, - ответил император.
Я повернул голову и увидел в его руке вольтов столб. К одному концу его была прицеплена медная, чем-то обмазанная проволока, и такую же точно проволоку император держал в другой руке. Он поднёс её к свободному концу столба, на миг задержался, а потом решительно ткнул в батарею. Раздался щелчок, сверкнула голубая искра, и где-то далеко под нами возник низкий гул. Он нарастал, башня дрожала, а потом император неуверенно произнёс:
- Кажется, поехали.
В тот же миг я почувствовал, что бочка в самом деле поднимается, и понял, что поляк не обманул, его ракета действительно несёт нас в небеса.
- Поехали! - закричал я, в восторге взмахнув руками. - Пое... - и осёкся, потому что на меня навалилась ужасная тяжесть. Кричать я не мог, да и бесполезно было: гул под нами превратился в невыносимый грохот. Я лежал, вдавленный в подушки, совершенно беспомощный, неспособный пошевелить ни рукой, ни ногой.
- Проклятый механик! - едва выдавил я из себя, потому что под навалившейся на меня тяжестью даже дышал с трудом.
Не знаю, продолжалось ли это несколько минут или часов. Наверное, всё-таки минут - несколько часов я бы не выдержал. Тяжесть исчезла так же внезапно, как до того возникла, грохот смолк, и сквозь оставшийся в ушах гул я услышал слова императора:
- Отработала первая ступень.
Эту фразу я не понял, а переспросить не успел. Снова меня вдавила в подушки тяжесть, и снова оглушил грохот - теперь гораздо ближе. Вдыхая тяжёлый, как морская вода, воздух, я понял, что чувствует утопающий в последние секунды своей жизни. Впрочем, теперь я знал, что это когда-то кончится, и оно действительно кончилось. Грохот прекратился, я почувствовал себя почти невесомым. Что-то шипело совсем близко, под дном бочки, а может, у меня в ушах. Потом я услышал металлический голос императора:
- Держитесь, ещё немного.
Конец фразы накрыла новая волна грохота, такая близкая, что я подумал: теперь-то нам точно конец. Снова навалилась тяжесть, но сейчас она казалась вполне сносной; а может быть, я уже привык. Мне даже хватило сил повернуть голову и посмотреть на лежащего рядом императора. Он тоже смотрел на меня. Он шевельнул губами, пытаясь что-то сказать, но я не расслышал его слов. Впрочем, это не имело значения, главное - император жив!
В этот момент грохот прекратился, шипение тоже. Наступила тишина, и одновременно я испытал ощущение, которое могу вам описать лишь приблизительно: чтобы понять это, надо испытать самому.
Оно было приятным и неприятным одновременно. Я стал совершенно невесомым. Я мог летать, парить, наконец, просто висеть в пространстве, не шевелясь. И в то же время это было как нескончаемое падение. Что-то подобное я испытывал во время шторма в Бискайском заливе, когда меня везли на английском корабле из Португалии в Англию; однако там падения - пусть долгие, но не бесконечные - сменялись взлётами, а здесь я падал непрерывно.
Когда пропала тяжесть, подушки, прежде сдавленные нашим весом, распрямились и подбросили нас. К счастью, меня удержала перевязь сабли, зацепившись за что-то подо мной. А вот императора не держало ничто, и он полетел вверх - впрочем, понятия "верх" и "низ" теперь потеряли смысл.
Как только предметы в бочке потеряли вес, свеча в фонаре погасла, но полной темноты не наступило. В стенках бочки обнаружились два круглых окошка - моряки называют их иллюминаторами, и эти я решил называть так же, тем более что постоянно находил у нашего полёта сходство с плаванием на корабле.
Через один из иллюминаторов проникал какой-то странный свет - зеленоватый, голубоватый; я понятия не имел о его источнике. В этом призрачном свете я видел то, что происходило внутри. Император, ударившись шлемом о крышку, отлетел к иллюминатору, противоположному тому, через который в бочку падал свет. Здесь он ухватился руками за его стальную окантовку и остановил своё беспорядочное парение. Держась руками, он выглянул наружу, потом оттолкнулся и полетел (скорее даже поплыл) к иллюминатору напротив. Загородив его своим шлемом, он стал в него смотреть, а я, отцепившись от сабли, выглянул в другое окошко. В нём я увидел россыпь звёзд, таких ярких, каких не бывает даже в горах.
Но, честно говоря, смотреть на звёзды было неинтересно, а Луны я не видел; скорее всего, она находилась с другой стороны. Я оторвался от звёздного неба, обернулся и похолодел. В слабом свете я видел, как в воздухе плавают различные предметы: корзина с едой, подзорная труба, сабля, пистолеты. Один из пистолетов спусковым крючком зацепил ремень подзорной трубы. Сейчас они летели в разные стороны, ремень вот-вот должен был дёрнуть за спусковой крючок, а ствол пистолета смотрел императору в спину!
Вероятно, почувствовав опасность, император обернулся. Увидев пистолет, он сделал руками движение, как будто хотел закрыться от пули. От этого жеста его бросило к стенке, он взмахнул ногами, попал по подзорной трубе, которая своим ремнём рванула спусковой крючок. При свете звёзд мне удалось через стекло шлема разглядеть выражение его лица - нет, друзья мои, этого мне не забыть никогда!
Оттолкнувшись от своей стенки, я бросился к пистолету и наотмашь ударил его по стволу, чтобы отвести в сторону, и это мне удалось! В следующий миг мы с императором столкнулись шлемами, и тут же грянул выстрел.
Вам не доводилось стоять прямо под колоколом, когда он звонит? Мне - нет, но то, что мы тогда испытали, как мне кажется, очень на это похоже. Несколько секунд (или минут?) полностью выпали из моего сознания, а когда я снова стал способен воспринимать действительность, от ощущения невесомости не осталось и следа. Наоборот, я чувствовал возросшую тяжесть во всём теле - не знаю, от собственной слабости, или это опять было какое-то неизвестное мне научное явление. Я лежал на дне бочки, подушки - горой на мне сверху. В бок упиралось что-то твёрдое; когда я ощупал это рукой, оно оказалось фонарём. Из чего я заключил, что бочка перевернулась и то, что я считаю дном, раньше было крышкой.
Где-то рядом со мной в подушках барахтался император.
Уши были словно заложенные ватой, и сквозь неё пробивался какой-то звук, похожий одновременно на шипение и свист. Я увидел лицо императора; он шевелил губами, но сквозь шлем я ничего не слышал, и мембраны почему-то не помогали.
- Ничего не слышу, ваше величество! - крикнул я так громко, что в шлеме у меня снова загудело.
Император с видимым усилием придвинулся ко мне, упёрся своим шлемом в мой, и я услышал совершенно отчётливо:
- Жерар, слышите свист? Воздух уходит!
Свист слабел с каждой секундой. Я посмотрел в иллюминатор, и у меня закружилась голова: звёзды за стеклом неслись по кругу, время от времени мелькало большое светящееся пятно - наверное, Луна.
Бочку внезапно тряхнуло так, что дно и крышка снова поменялись местами. Мы вдвоём полетели в сторону дна; хорошо, что подушки успели первыми и смягчили падение. Тяжесть ещё увеличилась, я опять, как на старте, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, и к тому же лежал в неудобной позе - на животе, с головой, повёрнутой вбок. Единственное преимущество - я мог видеть императора. Какое-то время я утешал себя этим, а потом у меня начала затекать шея. В этот момент император, тоже лежавший на животе, пошевелился - попытался перевернуться, и ему это, пусть с некоторым трудом, удалось. Вслед за ним и я перекатился на спину, несмотря на то, что скафандр мешал двигаться: он почему-то раздулся, и сгибать руки и ноги удавалось с трудом.
Над нами в крышке я увидел третий иллюминатор. Звёзды в нём описывали круги, а в тех, что по бокам, их почти не было видно из-за какого-то красноватого свечения. Этот свет был гораздо ярче, чем тот синевато-зелёный, что освещал бочку до выстрела; я отчётливо видел дыру от пули в крышке, рядом с краем. Похоже, пуля снесла жестяной колпак, который накрывал бочку сверху.
- Мы падаем, - услышал я голос императора; оказалось, он опять придвинулся своим шлемом к моему. Только так мы могли теперь разговаривать.
- Что это за свет? - спросил я.
- То, о чем предупреждал механик. Сопротивление воздуха нагревает бочку. Наверное, она снаружи уже горит.
- О господи! Не хватало только, чтобы мы сгорели здесь, взаперти!
- Скорее взорвёмся. Там, под дном, у меня ещё запас пороха.
Император говорил это с удивительным спокойствием, я же был почти вне себя. Уйти от казавшегося неизбежным плена, взлететь на этой шутихе и остаться в живых, преодолеть двести сорок тысяч миль - и лишь для того, чтобы взорваться у самой цели на предусмотрительно взятом с собой порохе!
- Большой запас? - спросил я, чтобы хоть что-то спросить.
- Нам хватит... Жерар, видите эти кольца?!
По изменившемуся тону я понял, что император увидел проблеск надежды. Он вытянул руку в сторону крышки бочки, и я, посмотрев туда, обнаружил три кольца, висящие вокруг иллюминатора.
- Надо вытянуть одно из них, - сказал император, - тогда раскроется парашют. Мне не дотянуться.
Я с трудом поднялся на ноги, стараясь не смотреть в иллюминаторы, чтобы не закружилась голова. Император немного помог - лёжа на подушках, упёрся рукой мне в ягодицу. Я ухватился за кольцо двумя руками и, падая, потянул его вниз.
Привязанная к кольцу верёвка вытянулась на пару футов, не больше. Я повис, держась за кольцо, а через секунду бочку рвануло с такой силой, что верёвка лопнула, и я упал на подушки. Одна из них тоже лопнула.
- Сорвало. Вытяните второе, - приказал император, и всё повторилось, только теперь я успел увидеть в верхнем иллюминаторе, как на секунду-другую над нами развернулось широкое светлое полотнище. Потом его рвануло вбок, бочка качнулась, и нас с императором бросило в противоположную сторону.
- Тащите третье, - приказал император.
- Последнее? - спросил я.
- Да. Тяните, вон уже пламя видно.
В боковых иллюминаторах действительно плясали языки пламени; мне показалось, что даже через шлем я чувствую запах горящего дерева.
Я снова с помощью императора поднялся, взялся руками за кольцо и рванул его вниз. Бочку опять дёрнуло, правда, верёвка на этот раз выдержала, зато мои руки разжались, я упал на подушки и снова увидел над нами полотнище парашюта. Секунды шли одна за другой, парашют не исчезал, и я совершенно явственно чувствовал, как замедляется наше падение.
А пламя в иллюминаторах разгоралось всё ярче, я уже видел его отсветы на обращённой к нам стороне парашюта, и даже отверстие от пули как будто начало светиться.
- Первые два парашюта погасили скорость, - сказал император, - потому и третий не сорвался. Обидно будет, если стропы перегорят.
Я догадывался, что стропы - это те верёвки, на которых бочка висит под парашютом, но не успел переспросить. Одновременно произошли сразу несколько событий.
Одна из верёвок, или не одна, похоже, всё-таки перегорела, потому что бочку опять бросило вбок. Я покатился по подушкам, ударился ногой в стенку, и дверца, о которой я успел забыть, вылетела наружу. Пламя ворвалось внутрь бочки, второй пистолет, лежавший у дверцы, тут же выстрелил. Его ствол смотрел вниз, и нам с императором он вреда не причинил, но пуля пробила дно, под ним что-то громко треснуло, а потом раздался глухой взрыв. Бочка разлетелась на множество горящих обломков, которые просыпались вниз огненным дождём. Последнее, что я увидел, была стремительно приближающаяся водная поверхность, а потом я потерял сознание от удара.
Очнувшись, я понял, что плаваю в воде вертикально, как поплавок. Вокруг было темно. Скафандр, похоже, порвался, в нём плескалась вода - к счастью, не холодная. В шлеме, также к счастью, воды не было, иначе я бы неминуемо захлебнулся. Снаружи в стекло шлема плескали небольшие волны, и разглядеть что-либо через мокрое стекло было невозможно, тем более в темноте. Однако, как мне показалось, рядом что-то горело, качаясь на волнах, - наверное, обломки бочки.
Кто-то вдруг ухватил меня за плечо и начал поворачивать в воде. Я испугался, что это какое-то морское чудовище: акула, спрут, - замахал руками и услышал голос императора:
- Спокойно, Жерар, это я. Нам надо освободиться от скафандров. Хотя они и держатся кое-как на воде, мы немного сможем в них сделать.
- Ваше величество, я не умею плавать, - честно сказал я.
- Ничего, тут есть за что держаться, - ответил он.
Ухватив меня за скафандр, он поплыл куда-то, и мы оказались у качающегося на волнах шара, около двух ярдов в поперечнике. Шар блестел, как стальной; судя по плавучести и звуку при ударе, он был пустой внутри. На уровне воды у него оказались три скобы, и за них в самом деле можно было держаться.
- Что это? - спросил я с удивлением. Он замялся, потом ответил:
- Снаряд для возвращения с Луны на Землю.
От этих слов моё удивление только возросло.
- Мы что, вернулись бы на Землю?!
Некоторое время он молчал, потом всё-таки ответил:
- Не мы. Я вернулся бы. Во всяком случае, оставлял для себя такую возможность. Снаряд рассчитан только на одного человека. Кстати, запас пороха предназначался для той же цели, на двоих его просто не хватило бы.
- А как же я? - спросил я растерянно.
- Жерар, не вы ли мечтали погибнуть за императора? - сказал он с непонятным раздражением:
- Это была бы для меня лучшая смерть! - восторженно ответил я.
- Ну, вот, вам и представилась бы такая возможность. И хватит об этом!
Вылезать из скафандров оказалось долгим и утомительным занятием. Когда мы с ним покончили, император недолго повозился у стального шара, и в нём, примерно на фут выше уровня воды, открылся круглый люк, откуда сильно пахнуло коньяком.
Император влез туда по пояс, головой вперёд, а когда вылез обратно, в руках его снова оказалась какая-то тряпка.
- Надувная лодка, - пояснил он.
Я помог императору вытащить её из шара - на ощупь она казалась сделанной из того же материала, что скафандры. По-видимому, после всех событий этой ночи у меня иссякла способность удивляться, и новость, что лодку можно надувать, породила в моей голове лишь одну мысль: это сколько ж придется дуть!
Лодку мы надули за несколько секунд - из баллона со спёртым воздухом, от скафандра; там его ещё осталось достаточно. Мы влезли в неё и смогли наконец оглядеться, чтобы попытаться понять, куда нас занесло. Шар император притянул вплотную к лодке - наверное, внутри могло быть ещё что-то ценное.
- Мы на Луне? - спросил я.
- Нет, - ответил он, - мы на Земле. Луна - вон она.
Он показал рукой вверх, я поднял глаза к зениту и увидел Луну - точно такую же, как в Фонтенбло перед стартом. Или не такую?
- Ваше величество, - спросил я, - а может быть, мы всё-таки на Луне, а там, - я указал вверх, - Земля?