Ну, вот и настали горячие денечки! Цветы, по традиции подаренные мне учениками первого сентября, уже завяли. Из школьной столовой привычно воняет тушеной капустой, носятся между ног юркая малышня, сотрясают стекла басищи гогочущих старшеклассников. Все покатилось по проторенной дороге.

Я стоял в коридоре перед школьным расписанием. Оно у нас вывешено рядом с отдельным гардеробом для учащихся младших классов. Это очень удобно. Любой ученик или родитель, зайдя в школу, тут же мог посмотреть, к какому кабинету ему следует идти.

Да только постоянное расписание занятий еще завучами не подготовлено. И потому в начале сентября оно вывешивается на день-два, и пишется карандашом, с постоянными поправками и мазней от школьного ластика, которым стирали что-то неправильное. Если учесть, что классов в школе около семидесяти, то организовать движение двух тысяч учеников на встречу с более чем сотней учителей - задача не из легких. А пока расписание временное, то с этим передвижением по школе детей и взрослых почти полная анархия.

Вот почему каждый обитатель школы то и дело бежит к расписанию, чтобы понять, что к чему. Учителям нужно разобраться: к урокам в каком классе готовиться, а ученикам - какие учебники собирать на завтра в портфель. Одним словом, у школьного расписания обычное для сентября столпотворение. Среди детей пытаюсь протиснуть и свою голову, списав на листочек расписание на завтра.

Блин, вот досада! Оказывается, мои уроки завуч по каким-то причинам не включила. Это значит, что у меня завтра "методический день". Такие дни без занятий иногда случаются у учителей. Но это не дополнительный выходной в неделе. Во-первых, потому, что если мне сегодня не поставили уроки в расписание, то недельную норму с двойной нагрузкой мне предстоит наверстывать в другой день. И, во-вторых, потому, что "методический день" учитель обязан использовать на методические цели - то есть готовиться к урокам, съездить в библиотеку и тому подобное.

На послезавтра расписание было готово только для первой смены. И в нем стояло шесть уроков. При среднеарифметической моей норме 4 урока за день, шесть уроков означало, что через день я должен частично наверстать упущенное за день вынужденного простоя. Задача на ближайшую перспективу ясна, уроки сегодня даны. Ученики из класса, в котором я - классный руководитель, уже разошлись по домам, в моем кабинете убрано. Это значит, что я со спокойной совестью могу идти домой.

И тут слышу, как за спиной меня окликают. Оборачиваюсь и вижу учительницу русского языка и литературы Антонину Александровну.

"Николай Иванович! Вот вы всегда лезете не в свое дело", - необидно пошутила она. - "Посоветуйте, что мне делать. Я подала заявление в профком школы, чтобы меня поставили в очередь на покупку автомобиля. Профорг сказала, что с этого года необходимо вставать на очередь в райисполкоме. А там мне ответили, что не поставят, потому что у меня нет водительского удостоверения. "У мужа и сына есть", - говорю я. А мне ответили, что вот пусть они в очередь и встают. И в августе по почте мне пришел официальный отказ. Правильно со мной поступили или нет?"

"Конечно, нет. Какое их дело насчет шоферских прав? Может быть, вы машину в гараж поставите, чтобы пыль с нее вытирать? Это ваше право".

"А что делать-то?"

"Давайте сделаем так. Сегодня вечером - педсовет. После его окончания мы спросим у учителей, кто еще хочет встать в эту очередь. Я и сам, на всякий случай, запишусь. За это ведь денег не берут. А пока лет десять-пятнадцать в этой очереди простою, кто его знает, может, и деньги появятся..."

Вечером был как всегда пустопорожний педсовет. Директор поругал нас за плохую работу, не назвав почти фамилий провинившихся учителей. И мы знаем почему. Если он назовет конкретного учителя, тот сможет защититься, указав, как колоссальная нагрузка не позволяет разорваться на куски, чтобы решать тысячу мелких вопросов. И директор знает, что это правда. Поэтому ругает в общем и целом. Как всегда. И как всегда в итоге с дерьмовым настроением были мы все. Потому что, если ругают неизвестно кого, то это значит, что ругают каждого.

И вдруг, когда молчаливые учителя с облегчением поняли, что им до утра можно скрыться от этих незаслуженных упреков дома, я с места выступил с репликой: "Кто хочет встать в очередь на покупку автомобиля, прошу после совещания подойти ко мне".

От неожиданности и нелепости предложения все захохотали. Ко мне подошло шестнадцать человек.

"Я сам автомобили, конечно, не раздаю. Просто Антонина Александровна вот хотела встать в очередь в исполкоме, а ей отказали. Я тоже хочу, на всякий случай, занять очередь. И если мы объединимся, то, думаю, вместе нам будет легче добиться справедливости и регистрации всех в исполкоме. Все равно ведь каждому проходить одни и те же коридоры. Так лучше один раз за всех".

Учителя согласились, и мы составили общий список.

На следующее утро, пользуясь тем, что уроков у меня все равно нет, я позвонил из школы в юридическую консультацию. По телефону мне подтвердили, что наше возмущение справедливо, однако ничего конкретного сказать не могли. И я решил с Антониной Александровной идти в прокуратуру. Но после обеда, когда у нее закончились уроки, она в условленное место не подошла. И я решил ехать один.

В районной прокуратуре было безлюдно. Меня сразу принял заместитель прокурора района. Я объяснил суть вопроса, заместитель прокурора заверил, что возьмется за это дело, если я приеду с официальным ответом исполкома и той учительницей, к кому этот ответ адресован.

Через минут двадцать я вернулся на автобусе в наш микрорайон, застал Антонину Александровну дома, и мы вместе помчались в прокуратуру. Заместитель прокурора переписал текст документа и обещал разобраться, посетовав в заключение:

"Везет же мне! Как только принимаю посетителей - обязательно жалуются на райисполком. Там уже смотрят на меня, как на врага".

"Сколько нам ждать ответа?"

"Дело, в общем-то несложное, позвоните через две недели. Конечно, можно бы и раньше, но мы здесь зашиваемся - каждый работает за двоих. Все увольняются. Зарплата 160-170, подрабатывать запрещено законом. Главное, адвокатам, с которыми мы сидим на одном процессе, потолок зарплаты отменили, а нам - нет. Поэтому в прокуратуре остался один следователь на район с населением триста тысяч. И тот, как молодой специалист, скоро уйдет. Повиснет в воздухе семь-восемь уголовных дел. Да и остальные сотрудники прокуратуры ждут решений осеннего Съезда народных депутатов, после которого тоже, наверное, уйдут... Так что сразу с вашей жалобой разобраться не получится".

Воодушевленные обещанием помочь и обескураженные откровениями работника прокуратуры, мы вернулись по домам, каждый со своими заботами.

А забот хватало мне и своих. Рядом с тем расписанием уроков на доске объявлений завуч повесила график дежурства родителей, отпечатанный на машинке школьным секретарем. Суть этого "дежурства" вот в чем. В "спальном микрорайоне" тридцать тысяч жителей - как в маленьком городе. Участковых милиционеров должно быть на эту численность населения четыре (это я узнал много позже, когда стал депутатом городского Совета). Но на такой зарплате при всеобщем кризисе работают два участковых (кстати, в центре города, в районе проживания городской элиты, плотность милиционеров выше в четыре-пять раз). А жуликов и хулиганов живет везде поровну. И у нас тоже хватает.

Если за жульем и домашними дебоширами приглядеть - главная задача участковых (на большее их все равно не хватит), то вот уличных хулиганов милиционеры сдают "на откуп" общественникам-дружинникам. А с началом перестройки, когда все заговорили про рынок и оплату любого труда, про то, какое на самом деле наше государство "всеобщего равенства и социальной справедливости", дураков бесплатно работать становится все меньше и меньше. Тем более не охота лезть на рожон после восьмичасового труда на производстве.

Денег не плотят, участковые захлебываются, дружинники разбежались. Как контролировать ситуацию? Вот и повесили на самые "низы" государственной иерархии - безмолвных учителей - еще одну, полицейскую, функцию. Школьная администрация заставляет подневольных учителей сверх их работы забесплатно организовать родителей, чтобы те заменили испарявшихся "народных дружинников". Каждый классный руководитель должен был заставить родителей после работы в течение одной недели бродить вокруг школы, охраняя здание и малышей от подростковых банд.

И поскольку в нашей школе более семидесяти классов, то "дежурство" родителей по неделям приходилось раз на полтора года. Родителей моего класса я должен был заставить бродить возле школы в начале сентября. Однако в конце прошлого года у неопытного завуча по воспитательной работе вышла какая-то организационная накладка, и женщина буквально умоляла, чтобы я закрыл брешь своим классом, "на следующий год разберемся".

И в последнюю неделю мая я организовал это самое "дежурство". Родители, естественно, были недовольны. Но куда деваться? Многие боятся за будущее своих детей и стараются не портить отношения с классным руководителем, чтобы взрослый педагог незаслуженно не ущемлял их ребенка. Этот страх родителей государство и заставляет эксплуатировать.

Теперь самое время два слова сказать о том, что такое государственная эксплуатация. Чуть позже, когда я буду ходить по соседним школам в поисках единомышленников для организации забастовки, я познакомлюсь с моим молодым коллегой-историком. Он отрабатывал в школе последний год и уже договорился в педагогическом институте, что его на следующий год возьмут в аспирантуру по специальности "психология". Историк готовился, много читал, и открыл мне глаза на то, что нам в университете преподаватели психологии не договаривали.

"Ты знаешь, что в психологии имеется так называемый "закон Миллера"? Миллером экспериментально установлено, что отношения сотрудничества возможны в коллективе, численностью девять плюс-минус два человека. Более этого числа возникают отношения подчинения. Из этого следует, что объективно, по законам природы, учитель может воспитывать учащихся своим примером только в классе, в котором не более одиннадцати детей. В остальных случаях всегда будет брак, надо принуждать, орать, кричать, топать ногами и вызывать родителей. Вспомни, что у Христа было двенадцать апостолов. Одиннадцать нормальных, а двенадцатый - Иуда."

"... То есть это означает, - налету подхватил я, - что если у тебя в классе сорок человек и случилось ЧП, то виноваты объективные законы психологии и физиологии. Виновато государство, что заложило в условия для воспитания не психологию, а идеологию и произвол. Но обвинять будут тебя, поскольку именно тебе платят восемьдесят копеек в месяц за то, чтобы ты, как Александр Матросов, грудью лег на амбразуру объективного закона, и не дал ему действовать. Что смешно и бессмысленно. Но тебе этого не скажут. Ты всегда окажешься виноват, а потому, чувствуя вину, будешь соглашаться совершать любое действие, которое тебе прикажет вышестоящее школьное начальство".

"Точно! И количество учеников в классе объективно показывает, в каком обществе ближе к социальной справедливости".

"В том, где количество учеников ближе к объективному закону природы".

"...А мы знаем, что около 15-20 учеников в среднем в классах США и Скандинавии, 12-15 - в школах Японии. Так где социальной справедливости больше?"

"Вот именно! А слово "социализм", между прочим, и подразумевает в основе социальную справедливость..."

"То есть на Западе социализма больше, хотя об этом не кричат, и целью это не ставят... И где больше степень эксплуатации - вопрос чисто риторический. Поскольку ответ очевиден".

"Выходит, что власти нас заставляют отрабатывать гораздо больше, чем мы можем дать. При этом заранее знают, что мы это дать не в состоянии по объективным законам природы. А обман прикрывают идеологией о необходимости свехусилий в борьбе со злодейским империализмом, и словами "надо", "ведь вы же педагог", "дети превыше всего" и "вы должны жертвовать собой ради детей".

"Точно!"