"А у меня еще не все приготовлено на столе. Заболтал нас Коля совсем... Идите вы с Розой..."
"Как же я тебя брошу на кухне? - ответила Роза, жена Карпова. - Идите-ка, мальчики, первыми мыться, а мы тут все доделаем..."
"Ну что, Радик? Пойдем, что ли?"
"Пошли!"
В бане Радика было просторно, чисто и жарко. Просто душа радовалась погреть свои косточки. Друзья надели войлочные шапочки на головы, взяли рукавицы и березовые веники и неспеша начали свою банную процедуру.
Когда тела накалились от пара и раскраснелись под ударами веничков, Радик и Николай выскочили в предбанник остудиться. На столе в предбаннике стояли пиво и минеральная вода в пластиковых бутылях, стаканы.
Разлив по стаканам живительной влаги, Николай спросил друга:
"А ты знаешь, когда я понял, что нельзя полагаться на государство?"
"Когда?"
"Когда еще в школе работал, и меня с детьми погнали летом на стройку. Я хорошо знал, что несовершеннолетним на стройку нельзя! Помню, как самого погнали взашей, когда мне было 17 лет. Нет, сначала никто не обращал внимания - направили из отдела «отрабатывать» на строительстве жилого дома для нашего НИИ. Словно так и надо. А потом парень один поскользнулся на заледеневшей лестнице подъезда. Дело в декабре было. И пролетел несколько пролетов вниз - потому что не успели перила установить. И все: следствие мастеру и прорабу было обеспечено. Так они меня, с лицом бледнее мела, под белы ручки в НИИ греться отправили!
Ну я об этом и сказал своему директору школы. А он мне ответил:
"Николай Иванович! Зачем вы все драматизируете? Я же не сам это придумал. Позвонили из РОНО, сказали, что по решению райкома партии надо помочь строителям вовремя сдать соседнюю школу. Ведь вы же сами туда со своим классом 1 сентября переходите".
Я стоял перед своим директором школы идиот идиотом. Ну, чего я, действительно, выступаю? Без году неделя в школе, тем более что, оказывается, транзитом - до открытия соседней. Он же не сам решил нас на стройку отправить. На него "надавили" из РОНО, на тех - из исполкома. На предисполкома - из райкома. На партийного босса - из городской власти. Кому доказывать, что незаконно? Прокурору, утверждаемому на партбюро райкома? Да пошли они все!
Но на самом деле пошел я с детьми. В сердцах чертыхаясь, с двумя молодыми училками - моими ровесницами - веду своих семиклассников в соседний квартал "помогать строителям". Жара! В тенек бы запрятаться, а не пыль керамзитную глотать. Но я - старший, с меня персональный спрос. И мне персонально приказано. О-ё-ёй! Лишь бы ничего страшного не произошло.
Что такое "доделка школы в июне" ты прекрасно знаешь по своему опыту, возвращаясь с работы домой мимо городской стройки. Ничего не готово. Дым коромыслом. Стрекочут отбойные молотки, судорожно агонизирует компрессор на улице. По пояс голые работяги без конца курят свой "Беломор". В чугунных керзачах на ногах и испачканных краской робах стройбатовцы забитого вида - то ли сильно загоревшие деревенские парни, то ли "дети хлопковых полей" из южных республик со следом химикатов на особо интеллектуальном выражении лица - жмутся к своим объектам: гудронят крышу, бегают с инструментами, курят в прохладном тенечке. В воздухе керамзитная пыль, гарь разведенной печки для подогрева гудрона, откуда-то доносится резкий запах ацетона и даже краски (красить-то, вроде, негде еще).
При этом строительную интеллигенцию видно невооруженным взглядом - руки, шея, лицо с въевшимся многолетним строительным загаром, железные или золотые вставные коронки вперемежку с желтыми прокуренными зубами. Вокруг каждого зуба коричнево-черный ободок от едкого "Беломора". Короче, все то же самое, что и у рядового строителя. Но у "начальства" светлая рубашка и белая летняя кепка. И еще бегающие глаза. Это чтобы дать всем указания, за всеми приглядеть и успеть присмотреть, что еще можно на своем зашарканном "жигуленке" перевезти с работы на дачу. Так сказать, "взять работу на дом". Или, в переводе на русский, "кто что охраняет, тот то и ворует". Ну эту поговорку ты знаешь.
Так вот, встречаюсь с мастером, он показывает, куда расставить учеников, чтобы заняться уборкой помещений. Действительно, надо керамзит из одной комнаты перекидывать в другие. А девчонкам в некоторых классах уже можно смывать с окон строительную пыль. Расставляю ребят. Школа огромная - пока их всех расставишь по объектам, пока перепроверишь, как работают - час и пролетел за два моих круга по объектам.
Внутри школы прохладно, но гул и грохот. А там, где мои дети - сплошной ад. От их перекидывания керамзита стоит сплошная завеса пыли. Долго дышать этим невозможно. Никаких респираторов, естественно, нет. Да и не спасают эти намордники. Только задыхаешься в них. Прошу ребят, чтобы они работали с перерывами, глотнув в соседних классах чистого воздуха.
Сам выскакиваю за воздухом на улицу. Да и там мои пацаны трудятся. Нет уж! Лучше на жаре, но на воздухе. Тем более, что можно в тенечке спрятаться.
А вот и мои "работяги". Действительно, спрятались под сенью строящегося школьного спортзала, лица уже измождены. И работать надо, и жара несусветная. А ведь всего-то часа полтора, как пришли мы на работу. Я подхожу к мальчишкам, чтобы предупредить, что сидеть вблизи стены опасно. Никто никаких касок нам ведь не дал, мало ли что может свалиться на стройке. Правда, стена, у которой притулились ученики, глухая, и никакого движения рабочих поблизости не наблюдается. И все же.
Подхожу к ученикам. Между мной и ими груда рыжего керамзита, он скрипит и хрустит у меня под ногами. Мальчишки умоляюще смотрят на меня: боятся, что не дам им перевести дух и заставлю работать. Жаль, что в прошедшем году я у них уроков не вел, поэтому никого не знаю. И не мудрено: в школе свыше двух тысяч детей, более сотни учителей. За год, в бешеном ритме занятий я даже учителей не всех по имени запомнил.
"Ну что, устали?"
"Угу".
"Ну, переведите дух. Только..."
Не успев более ничего сказать, я вижу, как здоровенный белый силикатный кирпич падает одному из пацанов на голову и отскакивает в сторону. Послышался треск, как будто кто-то раздавил ногой пластмассовую куклу. Испуганные мальчишки отпрянули на шаг от траектории падения и замерли, уставившись на жертву кирпича. Несчастный ребенок инстинктивно дернулся вперед и встал передо мной на колени, медленно опуская голову вниз. Я стоял на противоположном краю горки керамзита и видел то, что еще не видели пацаны. По темечку мальчика от места удара в разные стороны бесшумно и стремительно, как красные чернила по промокашке, проявлялась алая кровь. Мальчик не заплакал, не закричал. Он просто наклонил свою голову к куче керамзита и от боли со стоном попытался поглубже засунуть свою голову в эту кучу.
Все было почти бесшумно, быстро и страшно. Я поднял голову вверх по траектории падения кирпича. Там никого не было. Я посмотрел вниз. Бледные, как смерть, пацаны со страхом смотрели на своего друга и на меня. Мальчик, негромко постанывая, так же бессмысленно и страшно закапывал себя в кучу.
Я не знал, чем помочь. Но испуганные взгляды пацанов молили о помощи.
Не от умения вести себя в экстремальных ситуациях, а от мольбы детей в глазах, я быстро пришел в себя.
"Так! Ты и ты - бегите за географичкой и историчкой. Ты и ты - за мастером, он был на втором этаже, там, где наши девчонки работают. Спроси у него, где телефон, чтобы вызвать "скорую". А ты беги за завхозом школы - он где-то в районе строящейся теплицы, у него там рядом машина стояла. Да осторожней! Поглядывайте на крышу!" - кричал я уже вдогонку.
..."Пойдем, погреемся на полке, там и дораскажешь", - предложил Радик.
"Пойдем", - согласился Карпов. Они открыли дверь парилки, забрались на верхнюю полку, слегка опахивая себя вениками.
"Так вот, - продолжил Николай. - Слушай дальше.
Я остался с одним испуганным товарищем пострадавшего.
"Как его зовут?" - спросил я у мальчика.
"Синицын Лешка".
"Леша! Лешенька! Родной! Ты слышишь меня?!"
"Больно!! - простонал Синицын. - Очень больно!"
"Лешенька, потерпи! Я послал "скорую" вызвать, учителей позвал. Раз сознание не потерял, значит, терпеть можно. Леша, терпи! Терпи, дорогой! Станция "скорой" в соседнем квартале. Сейчас подъедут.
Прибежали вместе с посланными пацанами перепуганные учителя, завхоз, потом - мастер.
"В "неотложку" позвонил, обещали прислать ближайшую машину, как только освободится от вызовов", - сообщил взволнованный мастер.
"Господи! Ведь рядом же станция "скорой помощи"!... И до заводской больницы не больше километра! А ждать с такой болью он не выдержит!" - говорю я, вспоминая на месте волос кровавую промокашку на его голове, спрятанную пацаном в куче керамзита.
"Возьмите мою машину! - говорит завхоз. - Я довезу".
"Я повезу его в больницу, положив голову на колени. - сказал я. - Нужно что-то подложить ему под голову, чтобы не испачкаться кровью. Найдите ткань или клеенку. Давайте мужиков, перенести мальчика в салон".
Мастер бросился искать ткань, учительницы побежали за мужиками, школьный завхоз "Натаныч" кинулся к своим "Жигулям".
"Терпи, Леша, терпи! Мы сами тебя отвезем. Больница-то рядом!"
"Больно! - говорил мальчик. - Очень больно!"
"А вот и машина. Мужики, берите его и осторожно несите к машине. Давайте тряпку на колени. Голову осторожней!"
Мальчишка был явный акселерат. Чтобы разместиться нам на заднем сидении легковушки, ему пришлось поджать ноги. И мы быстренько тронулись в путь. Дабы не дать пацану потерять сознание, я пытался сосредоточить его на какой-то важной для него информации. Правда, помогает ли это или нет, я не знал. Но что я еще мог предпринять? И был ли это осмысленный шаг помощи или просто нервная разрядка? Не знаю.
Но я говорил то, что видел:
"Леша! Потерпи! Раз ты не потерял сознание, значит, все обойдется. Мы уже едем. Ты же знаешь, где заводская больница? В двух автобусных остановках отсюда. Сейчас быстро доедем. Очень быстро мы не гоним, чтобы голову не трясти, но все равно скоро будем у врачей. Они сделают тебе обезболивающий укол, а потом помогут тебе. Ну, пять минут можешь потерпеть?"
"Могу".
"Ну и хорошо!" - обрадовался я
"Родителям скажите, где я".
"Ну, конечно, глупенький. Ведь в школе все данные на тебя есть. Как только врачам тебя сдам, тотчас же в школьном журнале посмотрю рабочие телефоны и позвоню маме".
"Телефон на работе только у папы".
"Хорошо, папе. Не волнуйся. Главное, что ты в сознании, и мы с тобой разговариваем. Рану твою я вижу, ничего страшного нет. То, что больно, я верю. Но и ты поверь, что самое страшное позади. Осталось только дотерпеть. А вот мы уже подъезжаем".
На жаре кровь на голове мальчика быстро сворачивалась. По периферии травмы алая жидкость смешалась с бурой пылью керамзита, в центре раны было темно-красное желе. Главное было довезти мальчишку до врачей в сознании. Почему это было главное, я не знал. Но я это чувствовал.
Мы въехали сразу по заасфальтированной колее к крыльцу приемного покоя.
..."Фу-у-у! Не могу больше! Семь потов сошло, и сердце колотит, - перебил Радик друга. - Пойдем девчонок в баню загоним, переведем дух в столовой, там за "рюмкой чая" и дорасскажешь".
Николай тоже пришел в себя от слов друга. Заливаясь глухарем на току, он и не заметил, что его сердце тоже стало интенсивно работать, и невидимые молоточки стучали по вискам - так интенсивно зациркулировала кровь по организму.
"Да! Пора загонять в баню вторую смену!"
Обмотавшись полотенцами друзья прошли в коттедж. Их уже ждали жены.
"Девчонки! Идите-ка, погрейтесь! А мы вас подождем. Коля тут интересную историю рассказывает, скучать не будем".
"И правда, - сказала Резеда, - Пошли, Роза, сполоснемся после кухни. Только вы тут особо не налегайте на стол, дождитесь нас!"
"Хорошо, хорошо, - успокоил жену Радик, разливая себе и другу по пятьдесят грамм "Абсолюта". - Ну и что там дальше было?"
Они поздравили друг друга с легким паром, чокнулись, выпили и закусили. Радик закурил, а Карпов продолжил свою историю.
"Как только мы подъехали к приемному покою больницы, я осторожно высвободил ноги из-под головы пострадавшего, с которым сидел на заднем кресле "Жигулей", и бросился бежать в приемный покой.
"Где дежурный хирург?" - выпалил я первой же женщине в белом халате, сидевшей в ближайшей от двери комнате за столом.
"Да ходит где-то по этажам..."
"Я ребенка привез, ему кирпич на голову упал на стройке. Срочно нужна помощь".
Насколько я мог понять, передо мной сидела дежурная медицинская сестра приемного покоя. Она была абсолютно спокойна и заторможена от сморившей ее июньской жары.
"Да вы сходите там на третий этаж, вон по коридору, потом направо по лестнице в отделение хирургии. Поищите там где-то".
Бегать по незнакомым коридорам в поисках неизвестно кого я не мог. И потом я же преподавал в школе основы права! И знал, как должны реагировать медицинские работники на просьбы в оказании экстренной помощи. И потому я взревел:
"Что??? Да я тебя за эти слова посажу! Ну-ка быстро мне хирурга на выход!"
Эти волшебные русские слова произвели должный эффект. Через несколько секунд после возвращения к ребенку в "Жигулях" ко мне подбежали медсестра и хирург.
Глянув на рану, хирург тут же разочарованно протянул:
"У-у! Черепно-мозговая... А у нас специализация по аллергии. Вы быстрее его довезете в специализированную пятнадцатую горбольницу, чем мы с ним провозимся. Везите его туда, а мы их предупредим".
Со специалистом не поспоришь. Даже позабыв попросить хирурга о каком-нибудь противошоковом анестезирующем уколе, я сажусь на прежнее место, приподняв голову Леши. Завхоз все слышал и уже завел мотор своего "жигуля".
"Лешенька, потерпи, миленький! Врачи сказали, что в пятнадцатую тебя надо. Ты же знаешь, что это тоже рядом. Минут десять езды. А их там про нас предупредят. Потерпи, родненький. Сможешь?"
"Смогу..."
"Ну и слава Богу, - я вновь заговорил с мальчиком, стараясь отвлечь его (или себя) от страшной действительности. - И в самом деле, лучше мы ляжем в ту больницу, где специалисты по твоей травме. Они быстренько справятся. А чего тут делать, если специалистов нет и дотерпеть можно? Ты район-то наш новый хорошо знаешь?"
"Знаю".
"Ну вот, чувствуешь, что машина поворачивает? Это мы на проспект вышли. Сейчас напрямую, через мост, а потом направо - и мы на месте... Вот один перекресток проехали... Так. А вот на мост через речку. Чувствуешь? А с моста-то съедем, а там с главной дороги поворот вверх на холмик. А на нем больница наша. Вон, я уже и больницу вижу. Ничего, ничего. Мы с тобой разговариваем. Самое страшное уже позади. Ты себя держишь молодцом. Как надо мужчине. А там дадут обезболивающее лекарство и починят тебя. Ты же еще молодой. Организм, знаешь, какой крепкий! Он сам все починит. А врачи только помогут. Только потерпи, миленький. Вон уже и приемный покой показался".
Не знаю, предупредили из одной больницы хирургов другой, но у приемного покоя были врачи. Мы быстро перегрузили мальчика на носилки, я рассказал, что мог, для регистрации пациента в приемном покое и поехал на той же машине назад.
Был уже полдень, рабочий день у детей на стройке закончился, и я попросил подвезти меня к тому месту, откуда мы утром вышли на работу. То есть, к нашей действующей школе номер девяносто восемь.
Директор был по-прежнему в своем кабинете и взволнованно спросил, как дела у Синицына из седьмого "вэ" класса. Я рассказал. О том, что утром я предупреждал своего начальника о возможных последствиях присутствия несовершеннолетних на стройке, ни он, ни я не обмолвились.
"Родителей предупредили?" - спросил я.
"Да, машина за отцом уже послана", - ответил директор.
"А в милицию заявили?"
"В отделении уже знают".
"Какой гад этот кирпич с крыши сбросил!"
"Вот и я переживаю. А, главное, что дальше с мальчиком будет? Мальчик-то хороший, я уточнял. Не хулиган. Спортсмен".
Мы помолчали.
"А когда следователь появится, не говорили?"
"Нет".
"Знаете, я, конечно, не криминалист, но мне кажется, что на кирпиче, который упал на Лешу, должны быть отпечатки пальцев. Хорошо бы этот кирпич в милицию аккуратно отнести, пока он там не потерялся".
"Попробуйте, отвезите. Я вам автомобиль найду, чтобы довез".
"...И хорошо бы кого-нибудь из тех мальчишек, что там были. Чтобы помогли мне найти именно этот кирпич".
"Наиля Махмудовна и Галина Сергеевна в школе. Я попрошу их помочь разыскать тех ребят, что рядом были".
Через час после нашего разговора с директором я вновь был на месте трагедии. Никакой милиции на стройку не приезжало. Все строители, небольшая группа мальчишек и стройбатовцы с тревогой смотрели в мою сторону. Поскольку все были в курсе произошедших событий. Мы с мальчишками осмотрели ту страшную кучу керамзита. Поблизости лежал всего лишь один-единственный белый кирпич. И хотя следов крови на нем не было, мы не сомневались, что это тот самый злополучный кирпич. Поблизости я нашел большой кусок кровельного толя и, схватившись за ребра тяжелого параллелепипеда, с трудом перетащил его на найденный кусок строительного материала.
А затем аккуратно, опасаясь споткнуться, словно нес бомбу, на вытянутых руках донес свой груз до автомобиля. Пока я шел, глядя на груз и под ноги, чей-то взрослый голос, по-видимому, строителя, прокомментировал:
"Теперь отпечатки пальцев снимать у всех будут..."
"Откуда такая догадливость?" - еще тогда подумал я про себя. А потом укатил на автомобиле в местное отделение милиции.
Было уже часа два дня. Жарило вовсю. И выходить из прохладного чрева каменного здания под палящие лучи солнца дознаватель РОВД не торопился. К моей находке в руках он отнесся равнодушно.
"Тот кирпич принесли? Положите его куда-нибудь... туда", - кивнул он на подоконник.
Я оставил свою находку представителю власти. Показаний с меня он никаких не снимал. И я почувствовал свое дальнейшее пребывание в отделении абсолютно излишним.
...Уже через несколько лет после той истории я узнал, что того гада, что сломал мальчику жизнь, нашли. Им оказался узбек из стройбата, чья бригада работала на крыше спортзала. Там валялся всего один-единственный кирпич, который мешался под ногами. И узбек его выбросил вниз, даже не догадавшись посмотреть - есть ли кто внизу. Естественно, когда он услышал крики, то на мгновение высунулся за край стены и посмотрел вниз. Увидев, что произошло, солдат испугался и спрятался.
Потом ему рассказали, что я вернулся на место ЧП и забрал тот камень для снятия отпечатков пальцев. Узбек несколько дней мучился от страха. И кто-то из товарищей надоумил его идти в милицию с повинной. Если бы накануне тот солдат посмотрел "Семнадцать мгновений весны", а именно ту серию, где гестаповцы разыскивали радистку Кэт с двумя новорожденными малышами в развалинах разбомбленного дома, то он бы вспомнил разговор старых сыщиков о том, что на кирпичах обнаружить следы практически невозможно..."
"Да, уж... История...", - сочувственно вздохнул Радик. А что стало с тем пацаном?"
"Мальчишка выжил. Раньше он учился в специализированном спортивном классе. А теперь Леша стал инвалидом: его кончики пальцев одеревенели и ничего не чувствовали. Про другие последствия его травмы знакомые учителя мне ничего не говорили. Отец Леши сменил школу своего ребенка и переехал в другой микрорайон. Директор нашей школы давно на заслуженном отдыхе. Заведующая РОНО перешла работать директором престижной гимназии. И сейчас зашибает деньги.
А я, Радик, понял одно: "Доверять наших детей государству нельзя. И ждать, когда власть во всем разберется - тоже. Это себе дороже обходится. И уже тогда для себя решил идти своим путем".