На следующий день меня отправили на методическое совещание. С 1 сентября в школах начали преподавать новый предмет - краеведение. Все понимали, что это был ответ "верхов" на требования союзных республик независимости. Краеведение нужно было власти, чтобы выстраивать факты местной истории так, как удобно политическим деятелям. Причем, в связи с дряхлостью кремлевских старцев во главе со словоохотливым, относительно молодым и бездарным организатором Михаилом Горбачевым, краеведение мгновенно превратилось в свою противоположность. Не в инструмент умиротворения, а в канал дальнейшего распространения метастаз национализма уже на территории России.

Делалось это очень просто. Акцент на историю местного края должны были делать историки и учителя местного языка, если речь шла о национальной республике России. Кто такие учителя местного языка и в чем их ценность для образования?

За прошедшую советскую историю главными давно стали единые вопросы развития промышленности. Вся жизнь подстраивалась под общую технологию. Одна технология требовала единый язык. Как освоение компьютера требует элементарных знаний английского языка. Естественный процесс всемирной интеграции отрывал население от национальной замкнутости и диктовал изучение единого языка. В СССР и социалистических странах это был русский язык, за пределами стран социализма - английский.

В результате местное население теряло навыки родных языков. Чисто на родном языке говорили только в деревнях. Городское население национальных республик уже с трудом общалось на языке предков. Поэтому именно из деревень массово набирались учителя родного языка, чтобы дети того или иного народа восстанавливали свои знания.

А что такое образование в деревне? В маленькой школе директор (он же завуч, сторож и завхоз) преподает тот предмет, которому обучался в вузе, и все остальные (или, в лучшем случае - половину других) школьные дисциплины. Это значит, что дети малокомплектной сельской школы получают аттестат, но ничего толком не знают ни по одному предмету. А государство закрывает на это глаза.

Затем эту дремучую безграмотность деревенских выпускников зомбируют той информацией, которую вкладывают в голову местные власти. Сначала в вузах на факультетах учителей местных языков, потом - на различных курсах "усовершенствования". Не виноватые в сложившихся обстоятельствах, жадно и бессистемно хватающие не достававшуюся в свое время информацию, выходцы из деревни были самым податливым материалом для управления местной чиновничьей кастой. Благодарные власти за то, что она закрывает глаза на отсутствие у таких "учителей" не только среднего образования, но и элементарного воспитания и культуры, "учителя" готовы были выполнить многие приказы городской элиты. Их, "учителей" с дипломом о высшем образованием, минуя среднее, оторвали от маячившей карьеры в коровнике. И, не пришедшие в себя от радости маргиналы, теперь превращали в хлев историю и культуру. А их умело направляли.

Причем время для "промывания мозгов" этими маргиналами оказалось самым подходящим. Предстоял большой дележ собственности. Местным властям нужен был боевой отряд клакеров, "от имени местного населения" одобрившего бы переход контроля над производством в руки туземных кланов. Эти "учителя" и их "воспитанники" и поставляли в последующем боевиков в Чечню и Афганистан. Джинна из бутылки выпустил Горбачев. А все получилось потому, что нужный и благодарный курс местной истории не сопровождался ни учебниками, ни учеными, ни специалистами. Авантюристы в Политбюро ЦК КПСС демагогически отчитались о новом шаге "демократизации" и бросили школу в очередное дерьмо.

Теперь мне было приказано идти на курсы и учиться, как преподавать новый предмет голыми руками. Если бы в деревне доярку послали на курсы по увеличению надоев без применения доильного аппарата, она бы сама послала такого посылающего. А в школе есть целый отряд, готовый идти куда угодно и делать вид какой угодно, чтобы доить государство, а не коров.

И вот я сидел в институте усовершенствования учителей среди потенциальных доярок, не желающих грести навоз, но согласных превращать в навоз мозги детей. Предоставили слово какому-то инженеру - любителю истории, много лет интересующемуся вопросами происхождения своего народа. Историки, как русские, так и представители этого народа, откровенно зевали во время изложения его мешанины из отрывочных знаний и ничем не обоснованных домыслов. Любой сидевший здесь учитель-историк уже не только знал всю эту информацию, но и обучен излагать ее доходчиво и логично. А учителя местного языка жадно впитывали новые для них знания и воспринимали все за откровения, "которые до эпохи гласности были под запретом".

Историкам было неловко все это слушать. Я, к примеру, в студенческую практику сам принимал участие в археологических раскопках. И то, о чем рассказывал дилетант за трибуной, сам, что называется, "трогал руками". Через полтора часа организаторы "мероприятия" кое-как уговорили лектора слезть с трибуны. Позже сотрудники этого "института усовершенствования" станут активными сторонниками местной националистической организации, разместившейся "под крылом" и в здании обкома КПСС. Но я это узнаю уже в "политический" период своей биографии. А пока я недоумевал, почему этот институт был беспомощен в том, ради чего создавался - в оказании помощи в повышении квалификации... И методисты, оказывается, знали меньше об истории родного края, чем учителя-историки, которых пригласили "обучать"...

Все нервничали в результате "учебы", которая проходила после того, как учителя провели уже первую смену в классах по месту работы. И тут я напросился со своим сообщением о событиях в своей школе. Причем честно сказал, какие итоги выявило голосование по началу забастовки и сколько учителей присутствовало. Также, как и на собрании в нашей школе, учителя стали жаловаться на нынешнее состояние дел. Все понимали, что мириться с этим дальше просто невозможно. Но что-то предпринимать учителя отказывались.

"Забастовка??? Ни за что!"

"А что будет с детьми, пока мы бастуем?"

"Деньги ниоткуда не возьмутся!"

"Да поймите же, наконец! - разъяснял я. - Наша забастовка - акция предупредительная. Мы требуем изменения подхода государства к образованию. Нам не нужно авансов! Мы хотим жить на свое, заработанное! И выражать протест нужно сейчас, пока не принят закон о забастовках. Иначе это дело так зарегламентируют, что вообще и слова "против" не скажешь! Дети могут оставаться с нами, в классах. Сначала я думал, что получается "ненастоящая" акция, а затем решил иначе. Ведь акцией мы будем учить детей бороться за свои права! При этом бороться интеллигентно: добиваясь цели, и не совершая негативных поступков. Мы будем учить детей отстаивать свою точку зрения, быть свободными и независимыми! Это же прекрасно!"

Большинство из того состава учителей, который был подобран на совещании, решили по-крестьянски перетерпеть трудности, переждать смутное время. Однако несколько коллег еще остались после того, как было объявлено о завершении собрания, чтобы пожаловаться мне на свою судьбу.

"Ты знаешь, что от тебя ждала аудитория?" - спросил меня позже знакомый учитель Марат, который был на "промывании мозгов" в институте усовершенствования учителей и поддержал мою идею.

"Чего?"

"Четких инструкций что делать. Не забывай, что перед тобой были учительницы, тем более женщины, которые привыкли принимать к исполнению четкие приказы".

"От имени кого я должен был командовать? От имени координационного забастовочного комитета? Но его нет. Я как раз и просил присутствовавших участвовать в создании и работе такого комитета".

Много позже жизнь расставит для меня все акценты. Нет, не в командах было дело. Требовалось набраться мужества. Но многие знали, что выступать им нельзя - не все ладно с профессиональной квалификацией. И шумом привлекать внимание к своей персоне было для них самоубийственно. А кушать хотели все.