Только Карпов закончил рассказывать Радику свою грустную историю, как в банных халатах, распаренные, раскрасневшиеся, к ним вышли из парилки их жены.
"С легким паром, девочки!" - сказал Николай.
"Спасибо!" - ответила Резеда.
"А что это вы совсем трезвые?" - удивилась Роза.
"Да тут Коля интересную историю рассказывал, заболтались", - оправдывался Радик.
"Да-да! Он и нам на кухне, пока ты там баней занимался, рассказывал, как жил на хлебе и чае. Интересно у тебя, Коля, получается, я бы так рассказать не смогла..."
"Ну что делать, если у меня бизнес такой - хорошо работать языком?"
"Что это ты имеешь ввиду?" - игриво переспросила жена Радика.
Взрослые рассмеялись тонкому намеку.
"Присаживайтесь лучше к нам, а то мы заждались", - предложил Радик.
Женщины сели за стол в уютной столовой, разлили по рюмке водочки, и под одобрительные "с легким паром!" своих мужей смело опорожнили свои стопки. Тепло и благодать разлились по всему телу, на душе стало хорошо и спокойно. Жены засуетились над столом, по-хозяйски раскладывая в тарелки закуски, а мужья разлили по новой стопке.
"А теперь выпьем за наших красивых женщин!" - предложил Радик.
Женщины после бани действительно были прекрасны. Кровь подкрасила щеки на их молодых лицах, глаза после выпитой водки блестели, волосы шелковистыми прядями выбивались из под полотенец, чалмой накрученных на их головах.
"Я смотрю, Резеда, ты "химию" сделала?" - спросил Николай.
"Да, давно уже. А ты что, в женских прическах разбираешься?"
"А как же? Я же сам себе "химию" делал!"
"Ты??? Как это? Расскажи!"
"Радик, наливай! И слушайте! Было это лет десять тому назад. Еще в середине августа, накануне нового учебного года, я решил постричься. В новой, как и весь наш микрорайон, парикмахерской молодая мастерица неожиданно и спросила меня:
"А вы не хотите "химию" себе сделать? Сейчас все ребята "химию" делают..."
Что такое "химия", которую делают "все ребята", я не знал. Правда, слышал, что какую-то "химию" делают себе на голове женщины. Ну, наверное, что-то подобное. Спросить у парикмахерши подробности я не решился, а потому пришел озадаченный домой. И посоветовался с Розой.
"Слушай, в парикмахерской посоветовали "химию" сделать. Ты как к этому относишься?"
Жена внимательно посмотрела на мою прическу и ответила..."
"Постой-постой! - перебила захмелевшая Роза рассказчика. - Я сама расскажу! Я посмотрела на его голову со всех сторон, а потом и ответила: "А почему бы и нет? Пусть чуть волосы отрастут, а потом через месяц сходишь и сделаешь".
"Точно! Так оно и было. Когда прошел этот месяц, я, движимый любопытством, решил пойти и сделать в новой парикмахерской в нашем новом микрорайоне эту новую, модную у "всех ребят" прическу - "химию". Как это выглядит на голове, я так и не понял, но подумал, что жена знает, и ничего плохого посоветовать не может.
На беду в тот солнечный сентябрьский денек, когда у меня не было занятий в школе, наша парикмахерская "химию" не делала. То ли не было "химреактивов", то ли в парикмахерской был выходной - не помню. Помню, что я поехал на трамвае ближе к центру города - в большой салон красоты. При этом я пребывал в полной уверенности, что там много мастеров, много клиентов и потому "осечки" с парикмахерской процедурой у меня больше не выйдет. Да и когда еще делать-то эту "химию", если неизвестно что сложится со школьным расписанием, моим желанием к парикмахерской новации и наличными средствами? Одним словом, или сегодня, или неизвестно когда. Я решил, что сегодня обязательно вернусь к молодой жене (мы в браке были как раз три года) "химическим", как "все ребята".
Захожу в намеченный гигантский салон, где, наверное, кресел двадцать. Дожидаюсь в небольшой очереди нужного момента.
В салоне все, как полагается в парикмахерской: жужжат машинки, из приемника доносится громкая музыка, десятки женщин кружатся вокруг клиентов, запеленатых в серые от давнего использования салфетки. Даже в комнате для ожидания чувствуется тяжеловатый, но приемлемый букет специфических ароматов. Одним словом, все типично, все узнаваемо советскому гражданину. На душе благостное спокойствие от предвкушения того, что женщина (возможно даже молодая и симпатичная) будет долго и старательно ухаживать за тобой, стараясь сделать тебе приятно. Каждый раз думаю, глядя на белые халатики парикмахерш, что хорошо бы такое умиротворение наступало в очереди в стоматологический кабинет...
Ну, вот я продвигаюсь в очереди и оказываюсь уже вплотную к заветной двери в рабочее помещение. И вижу эти ряды кресел, жужжащие парикмахерскими машинками и клацающие лезвиями ножниц. А некоторые парикмахерши ничего себе, и фигурка есть, и на личико не страшны, и молоды. Вот бы этакая в коротеньком халатике пообтиралась вокруг меня около часа! Тут такая эротика нафантазируется! Язык развяжется, заглянешь нечаянно в вырез лопающегося на груди халатика, пококетничаешь с девчонкой, и время пролетит в приятной неге. Хорошо!"
"Вот-вот! - перебила рассказчика также захмелевшая жена Радика. - Вот вы какие, мужики. Стоит только вас на работу отпустить или в парикмахерскую. И сейчас тоже! Радик! Ну-ка не гляди на банный халатик Розы! На моем халатике точно такой же вырез!"
Друзья заулыбались кокетству Резеды, а Николай продолжил рассказ.
"Подожди, Резеда! ...И действительно, над креслом, которое освободилось для меня в том большом зале, колдовала молодая женщина. И не так чтобы совсем молоденькая, лет около тридцати - то есть, где-то моя ровесница. А значит и голову не боязно подставить (опыт-то должен уже у нее быть) и приятно понаблюдать за тем вниманием, которое интересная женщина оказывает исключительно тебе.
Одним словом, ласковый солнечный сентябрьский денек, веселая музыка и симпатичная парикмахерша - все располагало к тому, чтобы сладко окунуться в пучину неведомого парикмахерского инструмента.
"Девушка! Вы "химию" делаете?"
"Химию"? - она внимательно и с энтузиазмом посмотрела на меня и мою голову. - Делаем!".
Причину ее энтузиазма я хорошо знал. Если типовая, стандартная "канадка" стоила в ту пору не больше рубля..."
"Тридцать пять копеек", - уточнил Радик.
"...То за "химию", - не останавливаясь, продолжал Николай, - мне нужно было заплатить двадцать пять целковых. Правда, Роза просветила меня, что эту "химию" женщины еще называют "шестимесячная". Мол, сделал один раз, и полгода ходишь с аккуратной прической. Достаточно расческой провести по волосам, как они восстановят свою аккуратную и красивую форму. Так что неизвестно, что лучше: ходить с дешевой прилизанной челкой на правую сторону и ежемесячно выстаивать очередь и выкладывать денежки, или заплатить раз и долго ходить с ухоженной головой.
Я решился на второй вариант, положив в карман честно заработанный и замусоленный учительский четвертак.
Вначале поглаживающих пассов дамской ручкой, вооруженной расческой, по моей голове, я празднично витал в эмпиреях. Музыка играла, веселая парикмахерша дразнила своей молодостью, я сидел в предвкушении себя красивого в зеркале по окончании процедуры".
..."Роза!" - кокетничала Резеда. - "Будь на чеку! Мужика-то у тебя так и уведут!"
Карпов продолжал:
"...Но смутная тревога проникла в мою голову вместе с горьковато-тяжелым ароматом пахучего раствора, посудину с которым мастер притулила к ближайшему туалетному столику. И хотя вид сосуда мало походил на набор дантиста под покрывалом, он почему-то вызвал у меня некоторое подозрение. Я косился на незнакомый инструмент парикмахерского искусства, а молодая женщина привычно выполняла свою работу, не переставая обмениваться какими-то впечатлениями со своими коллегами по залу.
Блин, всю эротическую составляющую процедуры как корова языком слизала. Меня уже не интересовали ручки, личико и прочие достоинства молодой женщины в столь интимной близости к мужскому телу. Я весь был поглощен новыми впечатлениями.
Вот женщина берет тампон, макает его в пахучую жидкость, отдаленно напоминающую ароматом запахи прорвавшейся канализации или ядовитый выхлоп из трубы промышленного предприятия. И этим тампоном начинает энергично смачивать мои волосы. Я чувствую, как ее тампон, как скользкая лягушка, скачет по темечку, волосы от жидкости быстро пропитываются, и я сам себе уже отдаленно представляюсь колодцем канализации".
Слушавшие Карпова женщины сдержанно захихикали в кулачки, представляя открывшуюся картину.
"...И все же запах раствора оказался не столь резок, терпеть можно. Утешает и то, что я не вижу цвета этой жижи. Да и радужная перспектива будущей красоты заставляет сносить домогательства моей феи. Потом девушка оставляет меня на некоторое время в поисках еще чего-то, чего у нее нет.
Скоро она возвращается из-за спины с каким-то круглым клеено-матерчатым колпаком, внутри которого лежат деревяшки, по форме и размерам напоминающие счетные палочки первоклассника. Рядом, в этом же колпаке находятся нарезанные белые полоски бумаги, чуть меньше тех, которые в старых кинофильмах использовали мужики для закрутки махорки. И еще тут же в колпаке брошены черные кольца резинок, которые я где-то видел у моей жены. Только где, никак не могу вспомнить. И это неоформившееся воспоминание тоже смутно терзает душу.
И вот эти странные предметы вместе с колпаком кладутся мне на колени. Удивление мое растет, девушка продолжает радостно щебетать со своими соседками, я же, вытаращив глаза и ничего не понимая, гляжу на палочки и бумажки".
Хихиканье выпивших жен становилось все менее сдержанным.
"...Тем временем мастер берет по одной эти палочке, обматывает их бумажками и, я вижу в зеркало, накручивает палочки на мои волосы. Когда выбранный девушкой локон полностью закручен на палочку, парикмахерша вытаскивает из колпака на коленях резинку и прижимает ею локон к палочке, не давая ему размотаться. Причем локон наматывается до корней волос, напрягая всю прядь. И становится немного больно.
"С-с-с!" - выдыхаю я некий протест.
"Что, больно? - смеется девушка. - Терпите. А мы как терпим? Красота требует жертв!"
Я понимаю, что под словом "мы" она подразумевает дамский пол. И это сравнение, которым всегда укоряют женщины не умеющих перетерпеть боль мужчин, бьет меня ниже пояса. Крыть нечем и я молчу. Не хватало еще, чтобы она начала упрекать меня в том, как приходится терпеть при родах: и ничего, мол, терпим. Терпеть при родах я действительно не смогу никогда, поэтому терплю сейчас и молчу".
"Точно! - сказала Роза. - Хотя бы раз, вы, мужики, родили бы, ради эксперимента. Тогда бы поняли многое и терпеливее стали..."
"Да! - продолжал Николай. - Женская красота - плод многочисленных неудобств и самоограничений дамского пола. Помню, как были модны мужские ботинки на каблуках. И я их надел первый раз на первое сентября в своем предпоследнем году школьной учебы. Впечатления остались посильней, чем от первой женщины".
"Неужто посильней? - захохотала Резеда. - Все! Радик, теперь спать со мной будешь ложиться в ботинках!"
Все опять засмеялись
"Погоди-погоди! - вставил слово повеселевший хозяин коттеджа. - Давай хотя бы еще по одной выпьем и закусим? А то из-за твоего рассказа так и останешься голодным. Гости и хозяева пропустили еще по рюмочке, и Карпов продолжил.
"В тех ботинках на каблуках, приподнявшись от пола всего на два-три сантиметра, я чувствовал под собой гигантские ходули. Ноги то и дело грозились разъехаться в разные стороны, обещая лбу близкое свидание с полом. Приемы хождения на высоких каблуках оставили неизгладимый след в моей биографии!"
"А как мы целый день на работу в туфлях на каблуках ходим? - вновь вставила слово Резеда. - И ничего!"
Карпов, подогретый выпитым и подходя к кульминации рассказа, перешел на заговорщический тон.
"...И вот теперь - новое сражение за красоту, перевернутое, так сказать, с ног на голову. Сижу, молчу. На голове стройными рядами закручиваются палочки-бумажки-резинки. А я все силюсь и не могу вспомнить, где эти резинки видел в дамском наборе собственной супруги. Причем желание вспомнить растет с напряжением волос на голове.
И вот, когда ряды деревяшек, словно шеренги солдат в строю, стройными рядами застыли ровно на половине головы, когда я начал чувствовать, что волосы не только пахнут как-то не очень респектабельно, но и немного съеживаются и деревенеют, как трава, случайно облитая кислотой, меня осеняет видение. Вспомнил!!! Вспомнил, где я видел у Розы такие черные резинки! На ее бигудях! Которые она также, как и моя мастер, иногда накручивает на то же самое место на своей голове, на котором накручивала мне парикмахерша.
Стоп! Так что же это все значит? Это значит, что мне - мужику - на голову бигуди крутят???? Черт! Так это значит, что после бигудей, судя по жене, у меня кудри будут????? Так "химия" - это что, кудряшки что ли????"
Выпившие жены уже хохотали, не сдерживаясь, представляя Николая с идиотским выражением лица и бигудями на голове.
"Блин! - подначивал дальше в тон женскому хохоту рассказчик. - Да как я с этими кудрями-бигудями в школе-то покажусь, в которой меня уже знают сотни учеников? А что родители их скажут, а учителя, а директор? Что я совсем спятил? Что мне еще губной помады не хватает для полноты картины??? Дурдом! Вот так влип!"
Радик во время рассказа закурил свой "Camel". Но о тлеющей сигарете забыл, поддавшись общему веселью и представляя открывшуюся картину.
"Так! - продолжал Николай. - Теперь я понимаю, что говорила мне первая искусительница-парикмахерша, про "всех ребят", которые это носят. Это она имела в виду Игоря Николаева, Валерия Леонтьева и Валерия Кузьмина. Но я же не на сцене, а в классе!
"Ой, девушка! - невольно и в сердцах вырвалось у меня. - Так вы из меня что, хотите сделать Ленина с октябрятской звездочки? Я что, кудрявый, что ли, буду?"
"Да-а! А вы что, не знали что ли?" - настала пора удивляться моему мастеру.
"Да конечно нет. Я же первый раз делаю! Девушка, а нельзя все это отменить? - глупо вопрошаю мастера, потрясая при этом, как мулат с Карибских островов, своими заплетенными в волосы деревяшками. - Мне же нельзя в таком виде! Я же в школе учителем работаю. Вы представляете, что там будет с учениками, когда они увидят учителя на бигудях??? Они же меня обсмеют и кличку какую-нибудь дадут, типа "барана"!!!
Слушатели Карпова уже хохотали вовсю, а обгоревшая сигарета обожгла Радику пальцы. Он дернул руку, выбросил "чинарик" в пепельницу и захохотал еще громче.
А Николай продолжал нагнетать веселье:
"Ой! Девочки!!! Рая, Гая, Клава! - задохнулась от смеха парикмахерша. - Бросайте все и бегите сюда! Идите! Идите!"
Подружки моей мастерицы химической завивки удивленно высунулись из-за назеркаленных перегородок, которыми зал делился на секции.
Прикрывши из приличия одной рукой рот, а другой бессильно указывая в мою сторону, парикмахерша скрючилась от смеха и еле выговорила:
"Девочки! Поглядите! Учитель "химию" делает!!!"
На такое чудо света сбежались поглядеть, бросив клиентов, и другие коллеги моего мастера, а также уборщицы с тряпками и щетками.
По молодости мне тоже было не стыдно от такого внимания и хохота вокруг, а забавно от открывающейся назавтра перспективы. Вот так фокус я себе отчебучил! Ну, теперь обо мне будет говорить весь микрорайон, как только дети вернутся с занятий. Да!
Я улыбался и чувствовал себя жертвой собственного невежества. Так мне и надо, дураку!
А молодая моя парикмахерша за словом в карман не лезла:
"Вы после занятий обязательно придите к нам и расскажите, как вас встретили в школе!"
Я почему-то совсем не смутился от такого внимания женщин и смеялся вместе со всеми.
На следующий день в школе было ровно то, что я и ожидал. Сначала все вокруг замирали, от открывавшейся картины зафиксированных на моей голове стройных рядов волосатых трубок. Потом по классам и учительской комнате пошел легкий шепоток. Я не видел, но не удивлюсь, если при этом многие крутили пальцем у виска. Дальше было самое мучительное. Табуны младшеклассников бегали за мной по коридору и чуть ли не хором кричали во след: "А вы "химию" сделали? "Химию"???"
Слава Богу, что это уже был пятый год моей работы в школе. Определенный стандарт поведения у меня уже выработался. И внутренняя интуиция мне подсказала единственно возможный вариант поведения. Нет. Я не огрызался, не убегал по коридорам. Достаточно было хотя бы раз проявить какую-то свою реакцию, чтобы беспощадная кличка навсегда повисла бы на моей шее. И ладно, если бы "октябренок", какой-нибудь. А то и "баран", назовут. С нашими детишками и не такое станется.
Поэтому единственное, что я мог противопоставить дикой сверхпопулярности у малышни, это ее полное игнорирование. Я с царственной медлительностью ходил по школьным коридорам. Моя голова была гордо поднята, взор мой не замечал никого на многие километры вокруг, уши не слышали восторженного рева обалдевших первоклассников. Одним словом, со статью верблюда в безжизненной пустыне, я перенес неделю ажиотажа на переменах. И цунами дикого восторга пацанов ушло куда-то так же незаметно, как и пришло.
Со временем я свыкся со своей новой прической. И она мне даже понравилось. Все, что мне говорили про нее, оказалось правдой. И то, что ее носят модные артисты. И то, что голова выглядит всегда аккуратно. И то, что восстановить прическу после сна достаточно одним легким движением расчески по волосам. Одним словом, у "химии" масса достоинств. Потом я еще раза четыре ходил каждые полгода в парикмахерские и смело заказывал свою "шестимесячную завивку".
"А я вспомнил! - сказал Радик. - Точно помню, как тебя кудрявого видел!"
Карпов печально продолжил:
"Однако крест на моей ухоженности поставила политика. И вот при каких обстоятельствах.
Чуть позже меня изберут депутатом городского Совета. Помню бурную первую сессию, на которой определялось городское руководство. Горком партии выставил кандидатуры на все избираемые должности. А мы - демократическая волна "от народа" - естественно, всех "консерваторов", "партократов" и чиновников всячески старались заменить на новые фигуры в управлении.
И вот настала кульминация всей сессии. Уже высказаны все аргументы, уже использованы все процедурные уловки, и около двухсот депутатов направились в кабинки для тайного голосования, чтобы вычеркнуть политических противников из бюллетеня.
Уж вечер близится к полуночи, в маленьком зале заседания нестерпимая духота и жара, нервы всех депутатов взведены до предела. Я проголосовал и устало опускаюсь на стул во втором ряду. Из комнаты для голосования выходит председатель городского исполкома и садится в переднем ряду прямо передо мной. К нему подсаживается главный санитарный врач города - тоже депутат. Главный городской санитар - пожилая женщина с такой же "химией", как и на моей голове, только еще и осветленной перекисью водорода.
Разговаривать уже язык не ворочается после целого дня напряженных дебатов. Я открыто выступил против ставленника горкома, восседавшего теперь передо мной. Председатель об этом помнит. Настроения нет никакого. И тут ко мне поворачивается дама - санитарный врач.
"Вы извините, но не могу удержаться от вопроса. Это у вас свои кудри?"
"Нет. "Химия".
"Да-а-а??? - разочарованно потянула мой политический оппонент. - А я думала - свои. И позавидовала еще: некоторым накручиваться надо, а у него вон сами вьются..."
"Да нет", - и я вкратце рассказал ей свою историю с авантюрной первой завивкой.
Мы посмеялись вместе с будущим мэром города. После чего этот статный мужчина с красивым низким голосом посоветовал:
"Смени прическу. А то некоторые неправильно поймут твою ориентацию..."
Я промолчал в ответ, поскольку после чистосердечного рассказа у мэра на самом деле таких ассоциаций быть не могло. А вот относительно тех, кому я ничего не рассказывал, я ручаться не мог. И сделал себе зарубку на память. И еще удивился - почему о таком ассоциативном ряде у меня даже не возникали мысли. Да! Сексуальная революция в Советском Союзе стремительно овладевала сознанием масс..."
"Блин! - засмеялся Радик. - Как это я не догадался взглянуть на твою прическу, когда с тобой в баню пошел!"
"Ну сейчас-то кудрей у меня нет, - с голосом, полным траура по безвинно убиенным кудрям продолжил Карпов. - Окончательно меня убедила в необходимости вернуться к дежурной челке тоже политика. Знакомый, который, в отличие от меня, сразу не попал в Совет, а был кандидатом в депутаты на каких-то довыборах, попросил меня выступить в свою поддержку. Я пришел на собрание в строгом деловом костюме-тройке, при галстуке и со значком депутата на лацкане пиджака. В свое время выступил перед собравшимися и, по-моему, сказал убедительно в пользу своего знакомого.
Затем выступали наши конкуренты. Из их среды поднялась со стула какая-то базарная баба и сказала в мой адрес: "Да разве можно ему верить? Вы посмотрите на его голову! Да с такой прической у него на уме могут быть только голые бабы!"
Это политическое резюме поставило точку в моей кудрявой жизни. Утром я отправился в парикмахерскую".
Веселый застольный рассказ Карпова на этом закончился, собравшиеся выпили еще по одной стопке водочки и отправились по своим спальням.