Ясным сентябрьским утром, вопреки обыкновению, Колю и Петю пришла будить маменька, а не гувернантка, как это происходило на протяжении последних четырех лет. На их удивленный вопрос она осторожно ответила, что мадемуазель Фанни больше не будет жить в их семье: она переходит служить в другой дом.
Оба брата ошеломленно уставились на мать: они никак не ожидали, что с любимой воспитательницей придется расстаться так скоро. Ведь в семье еще двое младших детей, и некоторое время спустя им тоже понадобится гувернантка.
- Почему? - выразил Петя общий вопрос.
Мама тяжело вздохнула:
- Мы переезжаем в Москву: вашему отцу там обещали выгодное место. Взять с собой мадемуазель Фанни мы не можем: наше собственное положение слишком неустойчиво. А заставлять ее ждать неизвестно чего было бы слишком несправедливо. К тому же вы с Колей в Москве начнете учиться в пансионе, и гувернантка вам будет не нужна.
Восьмилетний Петя не очень понял ее рассуждений, но то, что мадемуазель Фанни они больше не увидят - это он понял прекрасно. И, спрыгнув с кровати, как был в одной рубашке, он бросился вниз, ловко проскользнув мимо матери, пытавшейся его задержать.
- Мадемуазель Фанни! Мадемуазель Фанни! - закричал он, слетая по лестнице и едва не врезавшись в выбежавшего на его крик отца.
- Петя, Петичка! - мама, наконец, догнала его и обняла за плечи, удерживая. - Она уехала рано утром, пока вы спали.
- Как уехала? И не попрощалась? Почему? - к боли разлуки примешалась обида, на глазах выступили слезы.
Родители растерянно переглянулись.
- Ей пришлось быстро уехать, - осторожно ответил папа. - Было еще слишком рано, и вас будить не стали.
Петя замотал головой и всхлипнул. Как же так? Почему им не дали даже попрощаться? Поддавшись уговорам матери, он вернулся в спальню, чтобы одеться, но как Александра Андреевна ни старалась успокоить сына, он был безутешен.
Целый день Петя слонялся из одной комнаты в другую, не зная, чем заняться, и, в общем-то, не имея особого желания заниматься чем бы то ни было: мысль о том, что больше никогда он не увидит любимую гувернантку, не отпускала. Даже предстоящее путешествие в Москву - город древний и в его воображении почти сказочный - не могло развеять подавленного настроения.
Дом был полон народу: буквально все население Воткинска пришло попрощаться с начальником завода и его семьей. К неразберихе приготовлений прибавлялась суматоха прощаний. Все стояло вверх дном. И в этих условиях дети были предоставлены самим себе.
Выехали поздно вечером, когда начало темнеть. При прощании многие плакали. Наконец, сели в карету и тронулись. Петя забился в уголок, прижавшись к окну кареты, бездумно глядя на проплывающие мимо пейзажи. Ехали долго, ему показалось, что бесконечно долго. Только когда на темном небе уже давно сияли звезды и светила почти полная желтая луна, въехали в какой-то город. Мама сказала, что это Сарапул.
На ночь остановились в двухэтажном каменном доме, изукрашенном красивой лепниной. По краям его стояли башенки, сливавшиеся с основным зданием и наверху украшенные резными флюгерами. После небольших воткинских зданий этот дом показался Пете чуть ли не дворцом.
На следующее утро Пете пришла в голову мысль написать мадемуазель Фанни письмо: раз уж не получилось попрощаться лично. После завтрака он бросился обратно в свою комнату и принялся искать письменные принадлежности. Но дом был чужой - найти нужное никак не удавалось.
Тогда он попросил у взрослых пера и бумаги, но вот досада: ни одно письмо не мог написать как следует. От волнения руки так дрожали, что он постоянно делал кляксы - на самом лучшем письме поставил пять клякс. От отчаяния Петя чуть не плакал. Не может же он послать мадемуазель Фанни столь неаккуратное письмо! А написать красиво - ну, никак не выходит! Во всеобщей суматохе на него никто не обращал внимания, только Сестрица пыталась утешить, как могла.
Вечером в Сарапуле вдруг появилась тетенька Надежда Тимофеевна и Веничка, которые оставались с ними еще два дня. А потом снова начались прощания и слезы. Грустно и больно было расставаться с друзьями и родными. Сестрица, которая до сих пор сопровождала их, дальше не поехала и в последний раз со слезами целовала своего любимчика Петичку.
Когда семья окончательно покинула Вятку, настроение у всех было подавленное, а Петя и вовсе впал в депрессию. Но обилие дорожных впечатлений постепенно прогнало тоску. Перед глазами мелькали поля и города, леса и деревни.
До Москвы ехали десять дней - соскучившись в пути Петя специально их подсчитывал. Долгое, почти неподвижное сидение на одном месте - в карете, наполненной людьми, не больно-то разгуляешься - ужасно утомляло. Размяться можно было только во время остановок на постоялых дворах. Коля - опытный путешественник - тяготы дороги выносил стоически. Петя, всегда умевший погружаться в свой внутренний мир, отрешившись от окружающего, тоже сидел спокойно. А вот подвижная Саша и особенно самый младший Поля совсем извелись, пока добрались до Москвы. Они без конца теребили родителей, спрашивая, долго ли еще ехать.
И вот на рассвете показалась Москва. Петя высунул голову в окно, с жадностью вглядываясь в открывшийся перед ним вид старинного города. Въехали на широкий каменный мост, и перед путешественниками из утренней дымки встал Кремль: розовый, белый, золотой, озаренный восходящим солнцем, которое сверкало и переливалось на золотых куполах. Распахнуты настежь огромные дубовые ворота. Наверное, и не запирают их никогда: как подвинуть-то такую тяжесть? С башен Кремля строго смотрели орлы, будто сторожили. Справа - обрыв, и там вдаль расстилалась Москва. Мерцали над этой далью из туманной дымки белые купола и золотые кресты церквей. Сколько же их тут! Сонная тишина висела над городом. Но вот ударили где-то вдалеке колокола; им отозвались в кремлевских церквях, совсем рядом; снова вдалеке перезвон, теперь уже с другой стороны. И поплыл над Москвой хрустальный благовест - звонили к заутрене.
Проехали величественный Кремль, замелькали дома: то небольшие деревянные, совсем деревенские, то настоящие дворцы - каменные, изукрашенные. При каждом доме, даже самом маленьком, обязательно имелся двор, в котором гуляли куры, а порой и козы. Точно это не большой город, а какая-нибудь деревня.
Засуетились, заспешили люди по мощенным улицам и булыжным мостовым, загромыхали кареты и тележки. Проснулась, зашумела Москва.
- Петенька, не высовывайся так сильно, - раздался мамин голос.
Петя виновато улыбнулся и сел обратно на сиденье (увлекшись открывшимися видами, он вставал на него на колени и до пояса высовывался в окно кареты). Мимо прогромыхала роскошная карета с гербом на дверцах. На козлах, рядом с кучером сидел важный лакей в цилиндре с позументом и в богатой ливрее. А сзади, на запятках - еще два лакея в длинных ливреях. В карете расположилась красивая величественная женщина, наверное, какая-нибудь великая княгиня. Петя проводил карету восхищенным взглядом и снова принялся изучать дорогу.
Они двигались теперь по довольно широкой улице, но и здесь, между большими домами, то и дело встречался ветхий деревянный домишко. Казалось, не будь по бокам от него каменных зданий, он давно бы уже рухнул. Однако этот контраст был странным образом красив. Москва производила впечатление города уютного, семейственного.
Здесь у Чайковских не было родных, как в Петербурге, и остановились на съемной квартире в старом темном доме. Древний город принял их неприветливо: должность Ильи Петровича успели увести у него буквально из-под носа. Глава семейства спешно отбыл в Петербург, чтобы выяснить все обстоятельства дела. Квартира, на которой они остановились, была ужасно дорога, при этом не представляя из себя ничего особенного: обычная казенная обстановка.
Оказавшись в чужом городе, где все было непривычно, где не было никого знакомого, без отца, семья почувствовала себя потерянной. Александра Андреевна старалась не показывать своей тревоги и озабоченности детям, но они все равно замечали общее напряжение и нервозность взрослых.
Через пару недель от Ильи Петровича из Петербурга пришло неутешительное известие: должность он все-таки не получит. Надо было что-то срочно решать, искать другое место.
А тут еще заболела Каролина - нянька младших детей. В один "прекрасный" день она почувствовала дурноту и слабость, к полудню ее начало рвать и к вечеру Каролина слегла. Срочно вызванный доктор констатировал холеру, эпидемия которой свирепствовала тогда в Первопрестольной. Болезнь быстро прогрессировала, и бедная девушка едва не умерла, но доктор сумел ее спасти, пустив кровь. Через несколько дней Каролине стало лучше, однако она по-прежнему была слишком слаба и не вставала с постели.
Александра Андреевна до дрожи боялась, что от бонны заразятся дети, и это случилось: вслед за Каролиной слегла Саша. К счастью, болезнь сразу распознали - дочка поправилась быстро. А вот Каролина долго еще не могла приступить к своим обязанностям.
Дети остались без присмотра: у Александры Андреевны не хватало ни сил, ни времени заниматься с ними; а отдать в пансион хотя бы старших мальчиков, она не решалась, не зная, что будет дальше и где они будут жить. И она поручила заботу о младших падчерице.
Москва, которая при въезде в нее произвела на Петю завораживающее впечатление, скоро разочаровала. Здесь было скучно, тоскливо, они жили в серой неуютной квартире, к тому же маменька была чем-то серьезно обеспокоена.
По ее желанию Зина начала заниматься уроками с младшими. Но сестра была со своими учениками нетерпелива, а порой даже резка. Случалось, несправедливыми упреками она доводила впечатлительного Петю до слез, но делала вид, что не замечает его реакции. Зато с Колей Зина была более чем снисходительна, что вызывало еще большую обиду. Совсем не так относилась к ним мадемуазель Фанни: она всегда для каждого находила слово утешения, ко всем была внимательна и не выделяла из учеников любимчиков. Где-то теперь дорогая гувернантка? Увидятся ли они когда-нибудь еще?
Но вот, наконец, мучительное пребывание в Москве закончилось.
***
Прохладным хмурым ноябрьским днем Чайковские въехали в Петербург. После скромной домашней Москвы он поразил своей роскошью и европейским великолепием. Широкие улицы были полны народу, несмотря на довольно поздний час: все куда-то спешили. Одеты петербуржцы были совсем не как москвичи - никакой пестроты в нарядах, все придерживались европейской моды. Дома здесь стояли огромные: что ни дом, то дворец. Не было и бесконечных холмов, как в Москве - улицы прямые и ровные, словно прочерченные по линейке. Тротуары выложены плиткой, а кое-где и гранитом - широкие, ровные и чистые.
Проспект, по которому ехали Чайковские, несколько раз пересекал воду. Каждый раз Петя спрашивал:
- Это Нева?
И каждый раз получал ответ, что нет - это всего лишь каналы, которых в Петербурге великое множество, покрывавшие город, точно сеть паутины. Въехали на обширную площадь, на которой высился громадный величественный храм с золотым куполом.
- Исаакиевский собор, - пояснила маменька в ответ на вопросительный взгляд Пети.
Справа мелькнул памятник - всадник на коне, стоящем на задних ногах. Петя сразу понял, что это царь Петр I - Медный всадник, воспетый Пушкиным.
Дорога вышла на набережную. Вот теперь это точно была Нева - гладкая поверхность широкой реки казалась совсем темной в сумерках. Они поехали вдоль набережной, завернули на мост, и справа осталась площадь с бело-зеленым великолепным дворцом у самой воды. Посреди площади высилась колонна с ангелом наверху.
- Мама, что это? - спросил восхищенный зрелищем Петя.
- Дворцовая площадь и Зимний дворец. Там живет император.
Восхищение Пети еще больше возросло, но площадь скоро скрылась с глаз. Зато открылась новая, не менее восхитительная картина. Набережная делала полукруг, в центре которого расположился очередной дворец, по своему виду напоминавший античные постройки, а по краям полукруга стояли колонны, украшенные рострами. На самом верху колонн горел огонь - наверное, они служили маяками.
Наконец, доехали до дома Меняева на Васильевском острове, где им отныне предстояло жить. Небольшой, по сравнению с постоянно встречающимися дворцами, дом стоял одиноко, отдельно от всех. Одной стороной он выходил на Неву, на Тучкову набережную, по которой они приехали; а другой - на Биржевой и Волховский переулки.
На следующий же день Петю и Колю отправили на обучение в пансион Шмеллинга. К восьми часам они были на месте. Братья с опаской смотрели на галдящую, напоминающую бурное море, толпу учащихся. После спокойного родного дома пансион казался вавилонским столпотворением. Это мельтешение утихло, только когда прозвенел колокол, возвещающий начало занятий, и все разошлись по классам.
- Николай и Петр Чайковские с сегодняшнего дня будут учиться с вами. Они по семейным обстоятельствам только что переехали в Петербург. Надеюсь, вы поможете им освоиться, - и, уже обращаясь к братьям, добавил: - Проходите, садитесь.
Свободное место нашлось лишь на задней парте, и пришлось идти через весь класс под любопытными, насмешливыми, а порой и презрительными взглядами мальчишек. Это задевало: почему на них так смотрят, ничего о них не зная? Или столичные всегда так относятся к провинциалам?
Здесь все было чужим, непривычным - начиная от равнодушных учителей, просто вычитывающих лекцию, не заботясь о том, поняли ли их дети; и заканчивая толпой враждебно настроенных пансионеров, которые на первой же рекреации начали задирать новичков. В результате Петя и Коля подрались с одноклассниками, что только усугубило их негативное впечатление от пансиона.
Но это бы еще полбеды - братья быстро научились отвечать на подначки и давать сдачи обидчикам - а вот учеба становилась непосильным бременем. Они поступили в пансион в разгар учебного года, и, даже учитывая прекрасное домашнее образование, им пришлось нагонять слишком много, так что нередко они просиживали за уроками до поздней ночи.
Мальчики похудели, осунулись, побледнели, их веселость пропала - они стали серьезны и постоянно сосредоточенны. На этом фоне тоска по покинутому Воткинску и любимой гувернантке стала еще острее. И когда маменька сообщила, что от мадемуазель Фанни пришло письмо, Петя заплакал от счастья. Жадно не прочитав даже, а проглотив письмо, он тихонько вздохнул:
- Хочу, чтобы и Москва, и Петербург оказались лишь сном, и я проснулся бы в Воткинске, рядом с милой мадемуазель Фанни...
Мама грустно вздохнула на его слова и потрепала по голове:
- Я понимаю, что сложно привыкнуть к новой жизни, но что ж сделаешь, Петенька, так сложилось. Мы должны быть мужественны.
Единственной отрадой петербургской жизни были поездки в театр по выходным. Впервые оказавшись в этом поистине волшебном месте, о котором мечтал после рассказов Зины, Петя замер от восхищения при виде огромного величественного здания, на подъезде к которому стояло множество экипажей. Нарядные дамы, элегантные мужчины выходили из них и поднимались по широким ступеням. А уж внутри... Роскошный зрительный зал с громадной люстрой и обитыми бархатом ложами поразил воображение. Но когда зазвучала музыка, он забыл обо всем на свете, с головой погрузившись в чудесный мир звуков.
Обилие новых впечатлений пагубно отразилось на здоровье Пети: всю ночь прометавшись в бреду, на следующий день он проснулся с высокой температурой. С тех пор здоровый прежде мальчик начал часто болеть, и посещение пансиона стало чрезвычайно нерегулярным. Физическое и эмоциональное переутомление привело к тому, что Петя из ласкового послушного ребенка сделался капризным и раздражительным: от каждого пустяка он ударялся в слезы.
А в начале декабря братья заболели корью. И если Коля поправился довольно быстро и вернулся в пансион, у Пети болезнь дала осложнения, довершив нервное расстройство. У него начались нервные припадки, и по настоянию докторов все занятия, включая музыкальные, были прекращены. А ведь они едва успели начаться под руководством приглашенного учителя Филиппова.
Петя был безмерно счастлив, получив возможность постоянно быть дома с обожаемой мамашей, с Сашенькой и Полей, избавившись от необходимости ходить в ненавистный пансион и быть в обществе либо равнодушных, либо враждебно настроенных одноклассников.
Под влиянием благотворной домашней обстановки нервные припадки прошли, да и физическое здоровье поправилось. Но прежнюю детскую безмятежность и ясность было уже не вернуть. Для Пети началось взросление.
***
Не успели дети освоиться в Петербурге, как снова переезд: к весне Илья Петрович получил назначение управляющего Алапаевским и Нижне-Невянским заводами. На этот раз семья разделилась: Колю оставили на обучение в частном пансионе Гроздова для приготовления к поступлению в Горный корпус - старшего сына определили пойти по стопам отца. И снова разлука с дорогим человеком. Петя тяжело пережил прощание с братом, который и сам был грустен и подавлен, но не подавал виду - Коля считал себя взрослым.
Долгий путь до Алапаевска шел дикими, непроходимыми лесами. Порой приходилось ехать ночью, и от зловещего шума ночного леса: скрипа ветвей на ветру, уханья сов, каких-то вовсе непонятных звуков - становилось жутко. Наконец, леса закончились, карета выехала на скалистую местность - теперь кругом были рудники. Этот привычный по Воткинску пейзаж действовал успокаивающе.
Но первое сходство с Воткинском оказалось обманчивым: Алапаевск находился в настоящей глуши с суровой северной природой, которая даже в мае не отличалась пышностью и буйной зеленью. Единственным украшением служили две полноводные реки - Нейва и Алапаиха. От последней город и получил свое название.
Карета остановилась рядом с каменным светло-зеленым домом, расположенным напротив величественного собора. Громадный, даже по сравнению с воткинским, особняк с мезонином и двумя флигелями странно смотрелся среди окружающих деревянных домиков. Здесь предстояло жить Чайковским.
Дом и внутри оказался просторен и удобен - в нем располагалось пятнадцать комнат, более чем достаточно и для всей семьи, и для прислуги. Балкон с застекленной арочной дверью выходил в тенистый сад с цветниками и беседками. На территории усадьбы находились хозяйственные постройки, оранжереи, огороды и игровые площадки для детей. Но от усталости долгого пути, в суматохе обустройства на новом месте, Петя был не способен оценить его достоинства. Отчаянная тоска по родному Воткинску вспыхнула с новой силой. Ведь здесь не было столь многих дорогих людей: ни тетушки Надежды Тимофеевны, ни доброго отзывчивого Венички, ни - самое главное - брата Коли и любимой всеми мадемуазель Фанни. Только Сестрица вновь присоединилась к ним, но этого было недостаточно. Если в Петербурге Петя еще мог утешаться мыслями, что это не навсегда, и мечтать о возвращении в Воткинск, то теперь следовало смириться с тем, что Алапаевск отныне их новый дом. С мечтой о Воткинске пришлось распрощаться.
В Алапаевске возобновились занятия под руководством Зины. Старшая сестра так и не смогла понять тонкую ранимую натуру Пети: она по-прежнему была излишне строга, придиралась и обвиняла брата в лености. То и дело можно было слышать ее раздраженные замечания:
- Петя, ты опять плохо сделал домашнее задание!
- Петя, ты меня совсем не слушаешь!
- Что за непослушный мальчик! Нельзя быть таким ленивым: ты заслуживаешь сурового наказания!
А он не был ленив, он просто потерял интерес к учебе: зачем стараться, если одобрения все равно не дождешься? Да и перенесенная не так давно болезнь и нервное истощение давали свои плоды. Зине же не хватало ни терпения, ни педагогического таланта, чтобы вывести брата из состояния равнодушия.
Музыка окончательно стала для Пети главным утешением и радостью. Звуки преследовали его постоянно, где бы он ни был, что бы он ни делал. Теперь Петя уже не рыдал от невозможности выразить звучащую вокруг него мелодию: он часто играл, импровизировал, всей душой отдаваясь любимому занятию. Дети с удовольствием пели и танцевали под его аккомпанемент, кузина Лида даже отметила, что он играет совсем как взрослый, но в сущности никто всерьез не воспринимал его увлечение. И Петя, хотя всегда садился за рояль, когда его просили, все-таки с гораздо большим наслаждением играл в одиночестве, выражая в звуках все, что таилось в глубине души.
От оставшегося в Петербурге Коли вскоре начали приходить письма, которые становились для всей семьи настоящим праздником. Его не было рядом, но о нем постоянно говорили, его вспоминали, по нему скучали, его без конца хвалили за прилежание и успехи в учебе. Получив письмо с результатами экзаменов, маменька с гордостью объявила:
- Посмотрите, какие у Коли замечательные оценки! А за прилежание он получил двенадцать с крестиками! - и печально со вздохом добавила: - Если бы ты, Петичка, проявлял подобное прилежание... Посмотри на старшего брата, как он старается, а у тебя в последнее время только лень и капризы...
Это было обидно, и в сердце Пети впервые вспыхнула ревность к брату. Он изо всех сил пытался сравниться с ним, стать не хуже, но находившийся вдали от семьи Коля неизменно выигрывал в сравнении с бывшим постоянно на виду Петей. И он окончательно замкнулся, ушел в себя.
***
Изменившийся характер Пети сильно беспокоил родителей, и, обсудив все за и против, они решили на следующий год отдать сына в Училище правоведения, славившееся строгой дисциплиной, надеясь, что пребывание в закрытом учебном заведении будет полезным для формирования характера мальчика. Не последнюю роль в выборе родителей сыграло и наличие в училище неплохого музыкального образования. Однако для поступления туда требовалась серьезная подготовка - одних занятий с Зиной тут было недостаточно, и для Пети начали искать гувернантку.
На удивление теплым ноябрьским утром к дому подъехала кибитка, из которой вышла молоденькая светловолосая девушка. Петя сначала подумал, что это какая-нибудь подруга старшей сестры - девушка выглядела даже моложе Зины.
Когда семья собралась, чтобы поприветствовать гостью, маменька представила ее:
- Это Анастасия Петровна. Она недавно окончила Николаевский институт и будет готовить Петю для поступления в Училище правоведения.
Вот как. Значит, эта девушка - новая гувернантка! Анастасия Петровна поглядывала на всех с заметной робостью и даже чуть ли не с ужасом, пытаясь определить среди детей своего ученика. Как ни было Пете обидно - если уж ему нужна гувернантка, почему не попросили вернуться мадемуазель Фанни? - девушка вызывала симпатию, и он первый подошел к ней и представился. Маменька одобрительно улыбнулась, а Настасья Петровна вздохнула с облегчением.
Несмотря на молодость, Настасья Петровна свое дело знала и скоро все члены семьи заметили положительную перемену в поведении Пети: прекратились истерики и капризы, он стал, как прежде, трудолюбив и прилежен, с увлечением осваивал науки, необходимые для поступления в училище. Сам он быстро привязался к новой гувернантке - она была куда мягче и терпеливее Зины, и заниматься с ней было гораздо интереснее. Но ничто и никто не мог его заставить забыть обожаемую мадемуазель Фанни, которой он писал при каждом удобном случае, рассказывая обо всех событиях в своей жизни.
***
Вскоре после появления гувернантки в Алапаевск прибыла Елизавета Андреевна Шоберт - тетя Лиза, сестра маменьки. Петя слышал от взрослых, что у тети Лизы недавно умер муж, и она вместе с дочерью Амалией, которая была всего на полгода младше Пети, решила пожить с сестрой.
До тех пор чувствовавший себя в Алапаевске одиноко - Коля был далеко, Зина и Лида стали слишком взрослыми, чтобы играть с ним, а Саша и Поля, напротив, были слишком малы - Петя обрел в лице кузины Мали нового товарища по играм. Впрочем, Саша быстро присоединилась к ним, и у них сложилась новая компания, в которой Петя оказался на положении старшего - он выдумывал всевозможные игры и правила для них, руководил забавами. Девочки беспрекословно принимали его старшинство и во всем брата слушались.
Той же зимой Петя придумал игру "Жрецы", которая особенно нравилась его сестрам.
- На вас возлагается обязанность найти подходящие продукты, - объяснял он внимательно слушавшим его девочкам.
- А подходящие - это какие? - уточнила Саша.
- Морковь, огурцы, горох... ну все, что можно съесть.
Девочки кивнули и помчались в дом, чтобы через несколько минут вернуться с полными руками овощей. С предельно серьезным видом забрав у сестер добычу, Петя сложил их у подножия горки.
- Теперь жертвоприношение надо сжечь, - объявил он, пытаясь поджечь получившуюся кучку.
Однако сырые овощи не очень-то и горели, и в итоге, как всякие уважающие себя жрецы, они съели все жертвоприношения сами. Этот последний момент и был самым привлекательным в игре.
***
В феврале отец взял с собой Петю на ярмарку в Ирбит. Ехали совсем недолго - всего через пару часов карета приблизилась к высоким холмам, сразу за которыми начинался город, будто сбегающий с них. А внизу, впереди и слева, виднелась широкая водная гладь - реки Ница и Ирбит.
Центральную площадь, на которой расположилась ярмарка, можно было безошибочно определить издалека: по широким улицам, застроенным двух- и трехэтажными каменными домами, туда со всех сторон стекались огромные толпы людей - кто пешком, кто на повозках, кто в каретах, кто и вовсе верхом. Но больше всего было возов - пустых и с товарами: кто-то прибыл торговать, кто-то, напротив, закупаться.
На громадной торговой площади стоял такой гвалт, суматоха, давка, что Петя растерялся: она была переполнена людьми и возами, так что с трудом удавалось протолкнуться. Отовсюду неслись зазывные крики торговцев:
Освоившись в этом мельтешении, Петя с восторгом рассматривал купцов и покупателей, среди которых часто встречались иностранцы. И не только европейцы - Петя разглядел множество восточных лиц с узкими глазами и широкими скулами. Папенька объяснил, что это купцы из Китая и Монголии. А еще встречались черноволосые и смуглолицые гости из Персии. От одних только названий этих стран веяло сказкой, а уж если посмотреть на яркие необычные наряды...
Повсюду стояли прилавки, заваленные горами товаров. Чего тут только не было! Яркие ткани - шерстяные, шелковые, льняные; сибирские меха, китайский чай, металлические уральские изделия, кожи, воск, сахар, вина, свечи, мыло, расписные подносы. От разнообразия и богатства товаров разбегались глаза.
Но товары - это еще не самое интересное, во всяком случае, для девятилетнего Пети, на которого неизгладимое впечатление произвела выставка восковых фигур и стеклянных изделий и ярмарочный цирк.
От обилия разнообразных впечатлений Петя так утомился, что на обратном пути заснул прямо в карете, зажав в руке глиняную свистульку, купленную ему папенькой. Он не проснулся, даже когда его на руках отнесли в спальню и, переодев, уложили в кровать.
***
В ночь на первое мая в доме Чайковских никто не спал: поздним вечером у Александры Андреевны начались схватки, срочно вызвали повитуху, и теперь вся семья в тревожном ожидании собралась в гостиной. Илья Петрович в волнении ходил взад-вперед по комнате. Заразившись его тревогой, дети, рассевшиеся кто где, в нервном возбуждении ожидали, чем все закончится. Им давно пора было бы лечь спать, но взрослые в тот вечер забыли отправить их по комнатам, а по своей воле они ни за что бы не ушли. Только Поля, притомившись ждать, задремал прямо в кресле.
После полуночи повитуха спустилась в гостиную, чтобы с усталой улыбкой сообщить:
- Поздравляю, Илья Петрович, вы стали отцом двух здоровых мальчиков.
На следующий день Пете разрешили посмотреть на новорожденных братьев, которых нарекли Модестом и Анатолием. Он долго с удивлением и восторгом разглядывал двух крошечных существ, которые казались ему настоящими ангелами, сошедшими на землю.
Последним радостным событием того лета стало празднование именин отца - двадцатого июля. Память святого пророка Илии всегда в народе отмечалась гуляниями, и Чайковские ходили на эти празднества, где Петя наслаждался пением хора крестьян и игрой Екатеринбургского оркестра.
Всей семьей ездили к скалам на реке Нейве неподалеку от Алапаевска - любимое место прогулок в экипаже и пикников с самоварами. Дети называли эти скалы "Старик и старуха". По приезде туда, пока взрослые готовили пикник и устанавливали самовар, они наперебой принимались кричать:
- Старик и старуха здоровы?
А эхо отвечало:
- Здоровы.
- Старик старуху любит?
- Любит.
Восторгу не было границ, и они подолгу могли кричать скалам, чтобы услышать ответ эха.
Дети тщательно подготовились к именинам отца и устроили для него живые картины, которым когда-то научила их Зина: изображали турок, цыган и итальянцев. От последней картины Илья Петрович пришел в особенное восхищение. Дополнительным штрихом стало исполнение Сашей, наряженной в испанское платье, качучи. А вечером устроили красочную иллюминацию и бал.
Пышный праздник стал для Пети своеобразным прощанием с семьей: несколько дней спустя ему предстояло покинуть Алапаевск.
![Дом в Алапаевске []](/img/k/kurlaewa_a_w/glawa02/10alapaewsk.jpg)