Земля - колыбель человечества, но нельзя же вечно жить в колыбели.
Кто-то из древних
БОЛЬШАЯ ИНИЦИАЦИЯ,
ИЛИ НАЧАЛО ПУТИ
До определенного момента времени ну ничего особенного в моей жизни не было. Как всякого мальчика Планеты, двенадцатилетним меня отдали в интернат. Десять лет я учился, столько же сдавал экзамены и наконец получил паспорт и аттестат о среднем образовании.
Потом Мама забрала меня домой и стала готовить в университет. На третий раз я бы наверняка поступил, но влюбился. С точки зрения Папы, влюбиться, не имея за душой высшего образования, - преступно, по меньшей мере, безнравственно, и он взялся за ремень. Однако вступилась Мама. 'Ах, отец, - всплеснула руками Мама, - ты и не заметил, что наш мальчик вырос, и порка теперь - не лучший метод воспитания!' На это Папа возразил, что его последний раз драли в тридцать три года, а ведь к тому времени он был уже студентом. 'Но лучше бы драли и позже, - подумав, добавил Папа, - может, тогда я не женился бы на тебе и не стал отцом этого обормота!'
Мама, как водится в подобных случаях, слевитировала за люстру и разрыдалась. Папа, не выносивший слез так же, как скандалов, тоже подпрыгнул, но, волнуясь, неверно взял производную от гравитационной в детской и здорово шмякнулся об пол.
Оглушенный ударом и Мамиными причитаниями, он простонал, что не несет с этого дня никакой ответственности за мое будущее и пусть мы делаем, что хотим.
Мы победили, и утром Мама вышла на Мировой Совет с моим заявлением о желании вступить в брак, получила там кучу бланков и направление на подготовку к Большой Инициации.
Что за Инициация, какая такая Инициация, я не имел ни малейшего понятия - я даже слово это услышал впервые и подобного поворота, признаться, не ожидал. Мама же сказала, что ее ввели совсем недавно, для сокращения числа разводов, и мне выпала честь стать первопроходцем. Надо просто слетать до Края Вселенной и назад. Полная гарантия, никаких временнПх сдвигов. Хотя, понизив голос, добавила Мама, есть знакомые, которые, может быть, помогут от этой Инициации отвертеться.
Однако оказалось, что Маминых знакомых из инициаторского комитета уже выгнали и лететь все-таки придется. Я начал было сомневаться, не рано ли женюсь, - ведь я не нашел еще своего места в жизни, толком не обрел себя, не овладел хорошей специальностью... Но Мама сказала: 'Сын, ты трусишь!', и я смирился.
Моя невеста была рада (и я бы, может, радовался, если б летела она). Папа тоже - он заявил, мол, если что и сделает из меня настоящего мужчину, так это не женитьба, а Космос, - ну, и Мама тоже - в ее глазах я всегда был орлом. В общем, все были рады. Мама нашла Репетитора, который научил меня нажимать разноцветные кнопки, менять кой-какие гайки, вытирать с панелей пыль, заправлять баки горючим. И день отлета наступил...
На космодроме я горько поцеловал вроде бы как рвущихся за мной в полет Маму и любимую. Даже Папа сменил гнев на милость - наградил ласковым мужским подзатыльником.
По лестнице я полез к двери корабля и порвал герметичные огнеупорные штаны. Репетитор крикнул, что в багажнике есть запасные. Тогда, махнув на прощание на всё рукой, я свалился в люк, отыскал на пульте синюю кнопку, нажал ее и полетел. Через час залез в специальную бочку, которая, если верить Репетитору, предохраняет от всяких временнПх и пространственных недоразумений, и прихлопнул себя крышкой. Теперь можно было спать, пока не зазвенит будильник. Тревожил казус со штанами - плохая примета, - и я еле уснул. Во сне видел Репетитора на потолке и в слезах, Маму, играющую с моей невестой в 'дурака', и заседание Мирового Совета, отправляющего на Большую Инициацию Папу...
От трезвона будильника я вскочил, больно стукнувшись головой о крышку бочки. Сон как рукой сняло; я сообразил, что сейчас будет Край Вселенной и заправка. Залью бензину - и домой, к Маме и невесте - вот и вся Инициация.
Умная ракета сама ловко подлетела к заправочной станции и принялась выжидательно кружить над ней. Я надел скафандр, достал две канистры и нажал зеленую кнопку. Корабль мягко приземлился (или призаправился, что ли). Волоча канистры, я поплелся к изученному еще дома на тренировочных стендах агрегату, нашел нужный шланг и открутил вентиль. Когда емкости наполнились, подошел к окошку диспетчерской расплатиться и поставить печать на командировочном удостоверении.
Диспетчером или диспетчершей был или была, а может, и было какое-то существо, наверное, из местных. Держа не то в руке, не то в хвосте мое удостоверение, оно поднесло его к тому, что я сперва принял за поясницу, но на чем вдруг открылось штук шесть карих глаз. С минуту глаза рассматривали документ, потом подозрительно уставились на меня. Признаюсь, я почувствовал себя несколько сконфуженным - по-моему, этому головозадому что-то не понравилось, но бумажку оно, пришлепнув большой печатью, все-таки вернуло. Я вежливо попрощался с автохтоном, подтащил бидоны к кораблю, вылил горючее в баки и залез внутрь. Подумав, решил не есть, а поужинать дома и смело ткнул кнопку. Потом - крышка, бочка, сон...
Разбуженный будильником, я умылся, причесался и стал ждать приземления. Я был страшно доволен собой и горд, что вот именно меня первым угораздило доказать свою незаурядность таким геройским способом. И раньше мне иногда мерещилось, что я - человек исключительный. Теперь это подтверждалось официально.
Корабль ткнулся носом в землю, его обступили встречающие, и я, не дожидаясь стремянки, элегантно выпал на мягкий грунт космодрома. На шее повисли Мама с невестой и целовали, целовали... Наконец Папа отодрал их от меня и, довольно ухмыляясь, протянул... левую руку. Я удивился, но пожал ее своей, левой.
А вот дальше пошла настоящая чертовщина. Руль у Папиной машины оказался не слева, как раньше, а справа. Знакомые улицы будто поменяли свои стороны местами. Я начал опасливо присматриваться к родителям и невесте: не выспались, что ли, - какие-то помятые...
- Ты не простыл в дороге, сынок? - забеспокоилась вдруг Мама. - Тебя вроде как-то чуток перекосило...
- Нет-нет, всё в порядке, Мамочка, - ласково успокоил я ее, хотя так и подмывало ответить: 'Да ты на себя посмотри!'
Дома, проголодавшись, я влетел в туалет, зато, когда действительно срочно потребовалось его найти, чуть не умер в картинной галерее. За обедом - так как столовые приборы поменялись местами и пришлось менять руки - я вместо и так кровавого бифштекса здорово порезал палец. Убежал с горя в знакомый с детства сад, где сразу заблудился, и долго плакал на скамейке, пока не уснул.
Проснулся я в собственной кровати, окруженный таинственно перешептывающимися родственниками. Мелькнуло подозрение - уж не на Сумасшедшую ли Планету хотят отправить? Не дамся!..
Я открыл глаза, но лучше бы не открывал! На стене висела карта Земли, да только не моей Земли, а чёрт знает чьей. Вместо Западного полушария - Восточное, и наоборот. Европа влезла, где когда-то был Китай, и завернулась наперекосяк. С собой она притащила Атлантический океан, а Тихий, с Азией, Австралией и всеми придатками, обосновался на месте Африки, которую я не нашел. На обе же Америки было вообще тошно глядеть. Ужасное предчувствие сбросило меня с постели, и я поспешно начал одеваться.
- Куда? - нахмурившись, загородил дверь Папа.
- Вот! Вот! Я же говорила! Его словно подменили - весь перекрученный какой-то!.. - Это Мама.
- Сами вы перекрученные! - разозлился я. - Совсем тут с ума посходили!
- А-а-а!!! - благим матом завопила любимая невеста. - Он - не он! Он - оттуда-а-а... из Зазеркалья-а-а!..
(У нее это прозвучало, как 'с того света' или 'из тюрьмы', честное слово!)
- Да какого еще Зазеркалья, дура? Сказок поменьше читай! - попытался успокоить я девушку.
- Ну зачем ты так, сынок, - ласково, как с больным, заворковала Мама (а может, и не Мама?!). - Пока ты летал, астрофилы открыли, что за Краем Вселенной, согласно Закону Всемирного Равновесия, есть другая Вселенная, такая же, как наша, только как бы отраженная. А за той - еще, и еще, и еще...
Я схватился за голову, потому что вдруг совершенно отчетливо вспомнил, как, отлетая от заправки, нажал синюю кнопку. СИНЮЮ, а не красную, предназначенную для обратной дороги!.. Значит, я полетел дальше, а вовсе не домой... И значит...
- Он оттуда! Он оттуда! - старательно, как попугай, продолжала выкрикивать Не-Моя-Невеста.
- Да бросьте выдумывать! - зарычал Не-Папа. - Это же обыкновенный проходимец! Ну похож немного на нашего парня, верно. Но где тот высокий лоб? Где тот умный, чистый, брызжущий интеллектом взгляд? Это сумасшедший, дорвавшийся до космического корабля, а теперь еще и до чужой невесты!
Ответом Не-Папиной тираде был целомудренный взвизг.
- Не бойся, дочка, не бойся, мы тебя в обиду не дадим!..
- Ладно-ладно, еще посмотрим, кто тут сумасшедший! Сами-то!.. - Я покрутил пальцем, где у людей бывают мозги. - Пока, психи!
- Вон!!! - заорал Не-Папа.
Стоп, горючее на нуле.
- Давайте талоны на бензин, а то не уйду!
Не-Папа сел на пол и заловил ртом воздух. Не-Мама прошипела: 'В косметичке!' и бросилась к своему сокровищу.
В дверях я столкнулся со старым киберпривратником, который, очевидно, на правах давнего знакомого, двинул мне левой клешней в правый глаз. Господи, а это кто под ногами путается? Прочь с дороги!
Хорошо, что тут тоже есть такси с автопилотом - сам бы я за неделю до космодрома не добрался.
Битый час пришлось объяснять глухому сторожу, зачем мне корабль. Я сказал, что забыл поставить 'самую главную печать' на свою 'самую главную бумажку'. Эти волшебные слова, видимо, тоже обладали здесь магической силой, потому что он моментально стал во фрунт, а по команде 'вольно' проворно залил баки и, отомкнув висячий замок, смотал с корпуса ракеты ржавую цепь, которой она крепилась за космодромный забор.
До станции я долетел без приключений, а когда с пустыми канистрами вылез наружу, увидел, что у крайней колонки стоит еще чей-то корабль и маленькая фигурка возится со шлангами.
Никак не закрывался кран, я решил попросить у встречного звездолетчика разводной ключ. Подошел, похлопал по спине...
Чтоб мне сдохнуть! Из-под форточки шлема глядел Я, но с синяком под левым глазом!.. Увидев синяк, я сразу живо представил безобразную сцену, которую устроил в моем доме этот наглый самозванец. А вдруг он втерся в доверие к любимой?.. Мерзавец!!!
Непонятно отчего его физиономия выразила вдруг такую лютую злобу и ненависть, что не будь при мне молотка, я бы, наверное, струсил. И он бы, наверное, струсил, если бы был без молотка. Но поскольку и он и я были с молотками, то в конце концов струсили оба и, поев с минуту друг друга глазами, разбежались по кораблям. Пылая ревностью и терзаясь страстью, сидел я в бочке и наполнялся нехорошими мыслями, пока не уснул.
...Никто не встретил, никому не нужен!.. Печально открыл я родную калитку; но тут меня чуть не сшиб какой-то очень нервный молодой человек с большой шишкой на лбу. Молодой человек опрометью бросился к стоянке такси, а я, грустя и волнуясь, пошел к дому. В глубине тенистой аллеи, на скамейке у фонтана, рыдал еще один тип. Я благоразумно прошел мимо. Из окна донесся Мамин голос: '... вернусь - расскажу...', но в доме было тихо и пахло лекарствами. Я открыл дверь в спальню родителей - щелкнул тумблер, и домашний стереофон дрожащим голосом Мамы прошептал: 'Сынок, я повезла Папу в психиатрическую больницу, тут такое творится! Вернусь - расскажу...'
С дурными предчувствиями я побежал к комнате, которую перед проклятой Инициацией Мама выделила моей любимой, и постучал в дверь. Раздался грохот, чье-то глухое бормотанье и душераздирающий вопль невесты. Влетев в комнату, я успел увидеть темную фигуру, свалившуюся с подоконника в сад. Любимая, сжавшись калачиком на диване, испуганно глядела, как я медленно приближаюсь...
Скрипнула дверь - на пороге возник силуэт знакомого с детства киберпривратника. 'Привет, старик! - добродушно воскликнул я. - А тебе не кажется, что кто-то тут лишний?' Потом в здоровом глазу сверкнула молния, и наступила тьма...
В чувство меня привела Мама. Плача, она всё время повторяла: 'Они ушли, сынок, и Папа скоро поправится!..' Рядом стояла Моя Невеста, счастливо улыбаясь сквозь слезы. Я нащупал в кармане заветную справку и протянул ей.
Справку перехватила Мама, всмотрелась в сиреневый оттиск и воскликнула: 'Но это какая-то неправильная печать! Тут же всё шиворот-навыворот!..'
Та-ак, приплыли... Значит, я с самого начала залетел в чужую Вселенную... Значит, печать мне шлепнули не на нашей станции, а на ихней, зазеркальной. Проклятый Репетитор!..
- Милый, но такую же не примут!!! - закричала Моя Невеста, а я...
А я подумал, что если опять полечу, вся свистопляска начнется сначала. Может, с меня это и пошло - и вот рыскают теперь по разным Вселенным несчастные парни, бросаются на чужих невест...
Я вздохнул и сказал, что вообще-то за время полета многое обдумал и не чувствую еще себя морально и нравственно готовым к такому ответственному в жизни каждого человека шагу, как женитьба.
Но плохо я знал свою Маму! Подстрекаемая этой настырной девицей, она мертвой хваткой вцепилась в Мировой Совет и не отпустила его, пока не вырвала разрешение на брак.
...В конце медового квартала, в один прекрасный день я встал пораньше.
Осторожно, чтобы не разбудить сладко спящую Жену, вылез из постели и на цыпочках подошел к туалету. Потянул на себя дверь - она не поддалась, а страшно знакомый голос посоветовал мне посчитать до трехсот...
В общем, я опять не туда попал. Это была Земля, но не моя. Земля, зеркальная той, куда меня занесло сначала, - то есть такая же, как моя, только с другой стороны. Всё это любезно разъяснил хозяин. Он оказался неплохим малым - с пониманием и тактом отнесся к факту моей женитьбы на его невесте и по секрету рассказал, что его тоже окрутили, сам точно не знает где, и сматываться пришлось потому, что объявился конкурент.
Я не стал качать права, пожелал молодым счастья, попросил только снабдить горючим. Но знаете, когда новый друг провожал меня на космодром, не увидел я в его глазах блаженства и успокоенности. По-моему, он сам не был до конца уверен, что попал куда надо. А я...
А я побывал еще во многих местах, встречаемый в зависимости от обстоятельств то угрозами, то распростертыми объятиями. Гостить приходилось - опять же по ситуации - от пяти минут до трех месяцев. Куда прибывал в качестве долгожданного жениха, куда - загулявшего мужа, но куда и третьим лишним. Однако никаких неудобств от частой смены местожительства я уже не испытывал. Летать привык. Все незанятые невесты и жены меня любили. Если надоедало подолгу сидеть на одном месте, я говорил, что еду в командировку, а сам смывался в другую Вселенную и сгонял кого-нибудь с насиженного гнезда.
Уже образовалось своего рода неформальное братство звездных женихов и мужей, уже Вселенные были разбиты на своего рода эксплуатационные сектора и участки, когда нами наконец всерьез заинтересовались власти.
Число миров, как вы знаете, бесконечно, поэтому я, например, ни разу не попал в одно и то же место (мы оставляли свои метки на садовой скамейке), но все-таки в один из визитов на не помню какой Земле получил сорок восемь повесток на уплату алиментов и, напуганный внушительной суммой, спешно покинул очередной семейный очаг.
Взяли меня, как и многих моих коллег, на космодроме. Грандиозный судебный процесс не внес ясности в нашу принадлежность той или иной метагалактике, тем более семье. И нас бюрократически рассовали по самым глухим уголкам разных Вселенных, лишив права совершать космические перелеты.
Целый год всё было спокойно, а потом... Потом за примерное поведение нам сделали послабление режима - разрешили свидания на выселках с невестами и женами, - и тут началось такое...
Бывало, их собиралось штук по десять в одно и то же время, да некоторые еще и с детьми. Это называлось 'посмотреть папу'. Чернее времен я не знал! Мы стриглись налысо и обрастали бородами для маскировки, скрывались в лесах и жили на болотах - нас ловили и возвращали к лонам приехавших жен. К тому же эти бабы вели себя самым неподобающим образом: устраивали скандалы и свары, совершенно чуждые по духу и своей направленности тому замечательному времени, в которое все мы живем!
'Люди, отправьте нас куда угодно - на освоение целинных и залежных планет, добычу урановой руды или отлов тираннозавров для дошкольных учреждений, только оградите от посягательств со стороны этих так называемых жен и невест. Главными виновниками случившегося безобразия мы как один считаем РЕПЕТИТОРОВ!!! - не могли научить, на какие кнопки жать! В качестве смягчающего обстоятельства просим зачесть многолетнюю бескорыстную, но плодотворную деятельность по установлению, расширению и сплочению тесных связей между нашими дружескими братскими планетами!'
Такое отчаянное и кровоточащее каждым своим словом воззвание ко всем людям и нелюдям доброй воли опубликовали мы тогда во всех газетах и газетёнках всех возможных Вселенных и поставили под этим воззванием 3 162 591 типовую подпись.
НАПРАВЛЕННАЯ ПАНСПЕРМИЯ
Помнится, я уже показывал вам петицию мужского товарищества, прозванного когда-то 'брачными аферистами', в защиту от любительниц легкой наживы в форме судебного иска.
И знаете, то воззвание поимело успех: была проведена семейная секуляризация - 'жен' развезли по домам (правда, как позже выяснилось, не всех по своим), а нас, на предмет трудоустройства, пропустили через жернова профориентационной комиссии, где я честно поведал о двух неудачных попытках вторжения в вуз и признался, что хочу еще. Но камизары сказали, что не всем же филонить, надо кому-то дело делать, и определили мою специальность: учебная и воспитательная работа с недоразвитыми человечествами молодых планет. (Замечу, что мне еще повезло: досталась 'точка' с хотя и ужасно темным, но все-таки гуманоидным населением. Я совершенно не представлял, как некоторые мои коллеги будут вдалбливать таблицу умножения или прививать письменность паукообразным, желевидным, вампироидным и прочим аборигенам иных миров.)
Итак, я получил значок 'Сподвижник всенародного просвещения', лучевой пистолет, две тонны консервов, портативную библиотеку, кучу письменных принадлежностей, наглядных пособий и музыкальных инструментов. Все это добро погрузили на старинный рыдван-досветовик и вместе со мной отправили к чёрту на рога - сеять знания в глубинах мирозданья.
Моя планетка оказалась очень симпатичной: зелененькой, чистенькой и совсем не загаженной - гадить тут было еще нечем, никакого прогресса не наблюдалось.
Корабль брякнулся в болото, и его тотчас окружила толпа дикарей с каменными топорами в руках и без штанов. Я поприветствовал их от лица Великого Содружества, произнес краткую речь, выразив надежду на плодотворное взаимопонимание, и еле успел спрятаться в люке от града камней. Первый контакт не удался.
Между прочим, аборигены оказались очень похожи на нас, вернее, на наших предшественников - я видел их в книжке: низкие лбы, приплюснутые носы, волос колтуном - никакого гуманизма и полное отсутствие гигиены.
Будущие венцы мироздания сели лагерем близ болота с кораблем и, стоило мне только высунуть голову, обрушивали на обшивку тонны булыжников. Кидались они так ловко, что не будь у меня каски, голова сразу превратилась бы в сплошную шишку. Особенно огорчало, что даже с бЛльшим азартом и старанием стремилась попасть в меня молодая поросль племени - будущая надежда и опора во всех начинаниях.
Просидев взаперти два дня, я решил, что пора все же переходить наконец к активным действиям, и однажды ночью перебрался через болото с мешками разноцветных бус, зеркалец, погремушек и резиновых собачек. Это хозяйство я разложил на земле и дал дёру.
Утром проснулся от неописуемого гама и выглянул в окно. Выглянул и искренне огорчился.
Вся община устроила на поляне свалку и с полной самоотдачей дралась за подарки, причем совершенно не наблюдалось каких-либо моральных признаков, характерных для развитого общества, как-то: рыцарское отношение к даме и 'Всё лучшее - детям'.
Дамы, успев схватить несколько бусин или осколок стекла, сломя голову летели спасаться на деревьях и в болоте. Если какой-то Артемиде не хватало прыти, ее догонял подзатыльник либо пинок такой силы, что я невольно зажмуривался и втягивал от сочувствия голову в плечи. В цивилизованном мире эдакими ударами можно было бы, наверное, глушить быков или забивать сваи, а тутошние сильфиды только покрякивали да чесали ушибленные места. Дети лазали между ног взрослых, кусали их за икры, тыкали острыми колышками в пятки и куда придется.
Львиная доля подарков досталась самцам, которые сгребли добычу под себя и, растопырив руки и ноги, полусидели-полулежали на драгоценностях, высоко задрав головы и периодически рыча на сограждан. Это я счел хорошим признаком: значит, у них патриархат и, следовательно, на путь некоторого прогресса они уже ступили самостоятельно, без моей помощи.
На самой большой куче лежал толстяк - здоровый, с гладкой, упитанной рожей, и клыки его, торчавшие из слюнявого рта, были длиннее и острее, чем у соплеменников. Я понял, что это вождь.
...Позвольте, друзья, на минутку прервать свой рассказ, чтобы заявить следующее. Во всех источниках, с которыми мне приходилось работать при освоении новой специальности, сказано, что путешественник, прибывший к таким вот папуасам, без малейшего труда завяжет с ними дружеский контакт. Мол, на тебе, уважаемое дитя природы, свистульку - и дитя уже тащит пригоршню алмазов или же робко сует вам в карман мешок золотого песку...
Всё это вранье! Наверняка уж и Колумбу, и Васко да Гаме, и Плано Карпини сначала здорово досталось по шее, и только потом они как-то там сумели выкрутиться и объегорить доверчивых туземцев.
Итак, я догадался, что на большей куче даров лежит вождь, и стал прикидывать, как бы половчее втереться к нему в милость.
Но тут прибежали охотники и притащили тушу животного - кого-то с рогами. Женщины и дети стали подбираться поближе, а из кустов вылез старик, весь увешанный костями и зубьями, с воткнутыми куда попало яркими перьями и чьим-то черепом на голове.
Старик начал бормотать себе под нос, подскакивать, пританцовывать и самозабвенно крутить трещотку, наполняя всё вокруг неимоверным скрежетом. По этим признакам я угадал священника.
Служитель культа с полчаса камлал: прыгал возле добычи, орал какие-то призывы и катался по грязи, видимо, борясь таким образом со злыми духами.
Поборов кого надо и накамлавшись вволю, он встал и принялся каменным топором и скреблом расчленять тушу, а его помощники закрутили ладошками толстую палку.
Я читал инструкцию по добыванию огня вручную - по моему мнению, палка была великовата и ничего у них не получится. Так и вышло: мясо давно раскромсали, а станок даже не задымился.
Тогда вождь облаял священнослужителя, и тот принес ему огромный кусок сырьем. Это послужило сигналом к трапезе: все бросились на добычу, расхватали порции и разбежались по кустам.
Благоразумно полагая, что с сытым человеком дело иметь сподручнее, я дождался конца пиршества и, когда чумазый монарх удовлетворенно засопел, раскинувшись на своей куче, храбро шагнул в болото и направился к берегу.
Вождь рыкнул. Крепкие парни, составлявшие, видимо, личную охрану его величества, сжимая в руках дубины и булыжники, двинулись мне навстречу, и в выражении их лиц наглядно просматривались все неоспоримые преимущества нашего строя перед первобытнообщинным.
Я зажмурился, предвкушая неминучую неприятность, как вдруг наверху раздалось ужасное завывание, леденящий душу клекот и хлопанье крупногабаритных крыльев. Гигантская тень, как говорится в таких случаях, заслонила местное солнце, и, воистину помертвев от страха, я увидел пикирующее на нашу компанию такое чучело, какого мне не доводилось встречать даже в Зоопарке Оживших Кошмаров.
Все кинулись врассыпную, закрывая головы руками и крича 'Уй-Уй!' (потом я узнал перевод: Ужасный Дракон, Который Летает По Небу И Пожирает Несчастных Людей). Один вождь завертелся на своих сокровищах, парализованный не то страхом, не то жадностью. И тут меня осенило - сейчас или никогда я должен показать этим полуфабрикатам, что такое настоящий человек!
Вопя и улюлюкая, я бросился к вождю, который, не в силах расстаться с пожитками, крутился на них, как жук-навозник. С гиканьем я сделал несколько кругов перед поверженным монархом и выхватил лучевой пистолет.
Крылатое чудовище, естественно, выбрало объектом нападения вождя - самого упитанного и аппетитного на вид представителя племени, и, когда гигантские крылья растопырились над нами достаточно широко и летучая гадость уже выбросила вперед лапы для хватания с последующей посадкой, я зажмурился и нажал гашетку...
Вождь завизжал и ткнулся носом в землю. Открыв один глаз, я увидел, как дракон прямо в воздухе начал медленно разваливаться на куски, и испустил победный клич. Но тут обломком крыла меня стукнуло по макушке, а филейная часть накрыла вождя. Как мы остались живы - ума не приложу. Меня, наверное, спас скафандр, хотя синяков и шишек было... А вождя извлекли из-под трехтонного гузна целехонького, с единственным увечьем - царапиной на носу.
Но уж почестей мне воздали - вовек не забуду! Всё племя рухнуло на колени, выкрикивая, должно быть, здравицу. А вождь всячески выражал свою приязнь - с почтением показывал на пистолет и орал: 'Пу-Пу!' (Небесный Огонь, Который Поражает Всех, Кого Надо Великому Другу - по-нашему. Великий Друг - это я). Меня водрузили на носилки и с почетом раз двадцать обнесли вокруг болота. Потом освежевали подстреленную дичь, и начался праздничный ужин, на котором в качестве десерта было подано рагу из раззявы дозорного, проглядевшего появление чудовища. Нас с вождем угощали мозгами. Я вежливо отказался, и вождь с плохо скрытой радостью съел оба полушария, а ко мне зато подвели молоденькую девчушку, и августейший друг, тыча в нее пальцем и изображая ртом 'ням-ням', взялся за дубину. На лицах новых знакомых, включая и предназначенную к обеду девицу, было написано такое желание сделать мне приятное, что отказываться было даже неловко. Но я не изменил своим принципам.
Эти славные люди приуныли и закручинились. Тогда я настроил универсальный лингафон и произнес небольшую пламенную речь о вреде людоедства, которую они, ковыряя в носах и поскребывая бока, внимательно выслушали. Потом вождь спросил, чем же в таком случае питаться. Я сказал, что можно охотиться, ловить рыбу, заниматься скотоводством и земледелием. Когда по просьбе священника я разъяснил, что такое скотоводство и земледелие, народ явно приуныл. Но, похлопав по кобуре, я заявил, что дело это плевое и мы освоим его одним махом. И тогда все согласились.
Сославшись на усталость, я откланялся и собрался пойти на корабль. Вождь поинтересовался, что делать с девушкой, которую я не стал есть. 'Что угодно', - ответил я. Насупившись, вождь возразил, что так не положено. Раз она была предназначена для 'ням-ням', то и должна быть съедена. А если от нее отказались - это позор для всего рода, ее теперь и в жены никто не возьмет.
Я пожалел бедное дитя и предложил отдать ее мне в домработницы. Все облегченно вздохнули - возможно, решили, что встретились с еще не известной формой людоедства и теперь честь девушки спасена.
Я увел ее домой, загнал в дейтериевую ванну, а потом под ионный душ и не выпускал оттуда, пока не кончились ионы. После выдал свою запасную одежду, исподнее и портянки и до утра объяснял на конкретных примерах гнилость и консерватизм родового строя, доказывал справедливость лозунга 'Человек человеку друг' и пообещал подарить столько бус и цветных камушков, сколько она захочет. Уснула домработница счастливая, а я еще долго думал о путях совершенствования этого возмутительно отсталого общества и составлял в голове план постепенного перехода от одной формации к другой с последующим обретением светлого будущего.
Наутро я перенес в стойбище лопаты, грабли, топоры, и под моим руководством народ приступил к освоению целинных земель.
За какой-нибудь месяц мы расчистили площадку для феодального поселка (рабовладельческий строй я по вполне понятным причинам решил опустить), поставили тын с воротами и подъемным мостом по моим эскизам. Потом срубили терем для вождя (однажды на пиру я назвал его князем, и эта кличка так к нему и прилепилась), хоромы для дружинников и бараки ремесленникам, которыми я назначил самых толковых ребят, снабдив их наковальнями и заставив целыми днями чего-нибудь ковать.
У тына мы разбили посад, населили его пахарями и животноводами, а я засеял огороды всякими злаками и фруктами.
Труднее оказалось с разведением скотины - домашней еще не существовало, а дикая никак не хотела одомашниваться. Я прикармливал местных эквивалентов волка, но они, безотказно пожирая всё, что дают, совершенно не собирались становиться друзьями человека - напротив, начали рассматривать нашу первую на планете культурно-административную единицу в качестве источника питания. Эти собаки так обнаглели, что обложили нас со всех сторон и пришлось пускать поселян в крепость. Похоронив надежду на симбиоз, я однажды вышел с пистолетом в поле и накосил волков, сколько хватило батарейки. Потом, правда, еле унес ноги, но по опущенному мосту высыпал князь с дружиной и разогнал ошметки стаи по кустам и оврагам.
Ни к чему не привело и одомашнивание здешних разновидностей шерстистого носорога, мастодонта и буйвола. Носороги оказались абсолютно неконтактными тварями, мастодонты рвали сети, предназначенные для лова мелких астероидов в космосе, а к буйволам однажды ночью мы отправились с горстью храбрецов захватить на развод пару телят. Я-то убежал, но ни пары телят, ни горсти храбрецов так и не дождался.
А тут еще внезапно оказалось, что княжеский двор, с княгинями, княжатами и боярами, поел весь мой сухой паек, в то время как народные массы продолжали перебиваться случайной охотой, собирательством и (мне докладывали) - по праздникам и втихаря - употребляли в пищу престарелых родственников.
Я подумал было о птицеводстве, набрал в лесу каких-то яиц и устроил инкубатор. Через две недели ночью вылупились змеи и покусали меня и домработницу. Шаман целые сутки бил в барабан, пичкал нас вонючим пойлом, пока не отходил. За это я пожаловал ему сан аббата и велел пошустрее переходить к монотеизму, чего он не понял. Тогда я сам перебрал весь его допотопный пантеон и, не найдя ничего приличного, приказал молиться здешнему солнцу. Не ахти как оригинально, конечно, но идея Спасителя или Пророка до старого осла никак не доходила. А совсем без религии на первых порах нельзя - не поймут.
Подошла пора урожая. Ничего не уродилось, и мы стали голодать, потому что официально людоедство я пресекал на корню, а зверей распугал. Князь предложил откочевать, но я не велел: оседлость - признак культуры.
Вскоре и я начал есть мясо летучих драконов, которых стрелял, пока не сели батарейки. Когда сели, от драконов опять стали прятаться.
И как-то утром домработница доложила, что князь с аббатом просят аудиенции. Они вошли, поклонились в пояс и сказали, что надо скорее воевать с соседями, а то вот-вот протянем ноги.
Напрасно я взывал к их разуму и лучшим чувствам - нечего жрать и все дела! Тогда я попробовал пригрозить, но, видно, они благодаря мне уже забрались на новую ступень, так как заявили, чтобы я особо не орал, потому что мои 'пу-пу' кончились. И, увы, ничего не оставалось, друзья, как санкционировать отвратительную агрессию.
А теперь, если позволите, я приведу выдержки из дневника, который начал вести в походе.
'День первый. Шли лесом, потом лугом. На привале войско съело одного пращника. Ел консервы из банки, банок мало...
День второй. Шли лугом, потом лесом. На привале гнилое дерево привалило аббата. Сэкономили пращника. Снова ел из банки, банок мало...
День третий. Дошли до врага. Стать на привал не успели. Враг - совершенно темный, однако хитрый. Привалил нас камнями. Бросили мешки и банки. Ничего не ели, но ноги унесли...
День четвертый. Идем домой. Сначала лесом, потом лугом. На привале князя забодал кабан. Я съел князя, кости съело войско...
День пятый. Всё идем домой. Сначала лугом, потом лесом. На привале кого-то съели. Почти дошли до посада...
День шестой. Никуда дальше не пошли. Нас увидели жнецы, которые жали орехи с кустов. Жнецы съели главного воеводу и нас угостили. В тот же день добрались до замка. На корабль не пошел. На кой он мне! Тем более что за время похода кто-то съел домработницу.
Назначил себя князем и аббатом...'
Время летело. Из болота торчал уже только кончик корабля с флажком, а я бродил по берегу и гадал, что же это такое...
Потом на нас напали обезьяны, но мы им дали! Первым в атаку бежал я с дубовым колом. Потом началась эпоха Реформации и религиозных войн. Часть подданных разуверились в могуществе Солнца и стала устраивать ночные бдения в честь Луны. Мы с баронами сперва над ними смеялись, обзывали лунатиками, а их кошачьи концерты - лунными сонатами. За это мракобесы чуть не устроили государственный переворот под лозунгом 'Даешь реформу церкви, всеобщее низшее образование и первоначальное накопление капитала!'
Но я, помня реакционный характер империализма, велел собрать у народа бусы и осколки от подарков и на эти средства призвал ландскнехтов из соседнего леса, которые не только подавили бунт, но и поели всех мятежников, а заодно и колеблющихся. В довершение всего эти разбойники нагло захотели полакомиться мной, и, если бы я не подарил их главарю красивый значок 'Сподвижник всенародного просвещения', - не известно, чем бы дело кончилось.
Не успели мы оправиться от такого потрясения, как во время обедни через детинец прополз бронтозавр и развалил все государственные учреждения, включая тюрьму и филармонию.
Потом был град с камнями, потом пандемия подагры, потом стало просто некого есть, и я забыл все буквы...
А теперь послушайте, что писали тогда земные газеты.
'Это интересно!!!
Любопытное сообщение получила редакция с борта научно-исследовательского судна 'Направленная Панспермия':
'На одной из попавшихся по дороге планет наша экспедиция обнаружила весьма перспективное человечество, с развитыми культами сил природы, зачатками полувоенной демократии и наметившимся отмиранием каннибализма...
Эти добродушные люди ведут оседло-кочевой образ жизни и занимаются собирательством по интенсивной технологии...
Одно из племен сообщило нам красивую легенду о чудовище, якобы живущем в соседней рощице, прозванной Лесом Смерти. По словам туземцев, оно отличается злобным нравом, отсутствием членораздельной речи, невероятной силой и ловкостью. Питается копытными, но горе одинокому путнику, случайно забредшему в прЛклятый лес. Аборигены называют зверя загадочным именем Уй-Пу - Ужасный Дракон, Который Изрыгает Небесный Огонь...
Никто из племени не соглашался пойти с нашим оперотрядом на поимку страшилища, тогда мы своими силами прочесали лес и сшибли гадину с векового дуба, а потом связали. Во время операции пострадали два зверобоя и три вездехода...
На базе Уй-Пу был усыплен, острижен и отмыт в дейтериевой ванне. Он оказался человекообразным, но необычайно диким и кровожадным. Помещенный в специальную вольеру, пытался перегрызть стальные прутья, рычал и бросался на решетку, когда служитель приносил еду. Пищу принимал на так называемых четвереньках, без помощи передних конечностей, но очень много и быстро...
Особей данного вида на планете больше не обнаружено. Очевидно, это последний представитель некой тупиковой ветви, отделившейся в ходе эволюции местного человечества от главного ствола, так сказать, 'последний из могикан'. А может быть, это здешнее 'недостающее звено', промежуточная ступень от обезьяны к человеку, которую мы столь долго и пока безуспешно ищем на родной планете...
Так или иначе, бесценный экземпляр будет отправлен на Землю для изучения и классифицирования. Мы уверены - главные сенсации впереди. Наука стоит на пороге большого открытия!..'
И главная сенсация действительно была впереди, друзья. Это оказался я! До сих пор не пойму, как дошел до такой жизни. На Земле меня, конечно, сразу узнали и в два счета вправили мозги.
Вот так-то! Понятно теперь, каково было нам, первым? Да и можно ли вообще сравнивать ваши трудности с нашими! А между прочим, на той планете обо мне до сих пор вспоминают. Нет, может, я где-то и ошибался, чего-то там недоделал, но, ей-богу, - от чистого сердца. Вот и помнят, а это приятно.
Да, а планета та теперь называется Светлый Путь!
ХОЖДЕНИЕ ЗА ТРИ МИРА
Как-то вызвал меня с Козерога ректор Академии Культуры для важного разговора. Я знал его давно, еще по ссылке - он там руководил крупным комплексом по откорму и выращиванию молодняка игуанодонов. Хорошо помню и его супругу - красивая, хотя и неоднозначная женщина, поэтому он всячески сочувствовал моему положению, помогал прятаться в хлеву во время массированных налетов 'жен', а их сынишка по ночам носил мне узелки с едой. Замечательный был специалист - сумел добиться максимальных суточных привесов телят при минимальном расходовании кормов. За это его вскоре взяли в метрополию и бросили на культуру.
Но я отвлекся. Так вот, вызвал он меня и говорит:
- Слушай, ты, конечно, парень героический, космический волк и всё такое...
Ну, я согласился.
- Конечно, - говорю, - волк. Чего ж скрывать, раз все уже знают.
- Понимаешь, - говорит, - я вообще-то человек не злопамятный, но помнишь, как в хлеву моем от баб прятался? Как мой младший сало тебе таскал?
- Разумеется, помню, - говорю. - И как прятался, и как таскал, и понимаю, что вы не злопамятный. Так что ежели от меня чего нужно - не стесняйтесь, пожалуйста.
Он затылок почесал.
- Да тут штука такая... Мне, между нами, эта культура уже во где сидит, но дело межгалактической важности. Смотаться кой-куда надо, а олухов своих послать не могу - они только речи толкать горазды да взятки хапать, а тут по-настоящему умный человек требуется. У тебя-то с этим как?
- Нет, ну если рядом с вами, - говорю, - то, конечно, не так чтобы очень. Но коли надо...
- Надо, - вздыхает. - Отчетный Симпозиум, понимаешь, на носу, кустовой. Делегаты чёрт-те откуда слетятся. А нам, чтоб действительно на весь свет прогреметь, свежая струя ну позарез нужна. Вообще-то мне доклад уже почти написали, да тут идейка одна подвернулась... Пускай все увидят, что мы тоже... не в скафандрах щи хлебаем! Про машину времени слыхал или, может, читал чего-нибудь?
- Нет, - говорю, - и не слыхал и не читал.
- Молодец! - Он уважительно похлопал меня по плечу. - Таким мы тебя и представляли. А небось думал, раз Академия, то уж совсем дураки? Мне недавно приятель старый, с 'Панспермии', рассказывал: ты там на какой-то планете чуть не культурную революцию устроил, а?
Я скромно потупился.
- Почти...
Он улыбнулся.
- Ну ладно, слушай. Тут у нас, понимаешь, чудак один эту самую машину времени изобрел. Перспективу чуешь?
Вообще-то я мало что чуял, но сдержанно сказал, что, по моему мнению, изобретение и освоение машины времени - вещь эпохальная и уже совсем скоро очень благотворно скажется на всех сферах нашей жизни.
- Умён! - Ректор устало откинулся в кресле. - Но суть дела такая: надо сгонять на ней в прошлое и наладить дружественные контакты с ихними представителями передовой творческой интеллигенции. Задача-минимум - наблюдение, максимум - может, утолчешь кого-нибудь на интервью и представишь потом на Симпозиуме вроде как вещественное доказательство обширных культурных связей наших времен и народов. Со всякими инопланетянами мы давно уже связались, не знаем, как теперь развязаться, а вот свои собственные истоки помним слабо. Согласен? Одобряешь?
- Конечно, согласен, - говорю, - и одобряю. С истоками у нас действительно пока хреново. А если... А если... в будущее? - вдруг дерзко вскинул я голову.
Ректор поморщился:
- С этим, думаю, повременим. В народе знаешь, как говорят? Не тронь - оно и вонять не будет. А будущее - штука туманная, смутная, понял?
- Понял, - кивнул я.
Взгляд его потеплел.
- А коли понял - иди в десять тысяч второй кабинет, спросишь Педро - он там один очкарик, - скажешь, что от меня. И действуй, командировка с сегодняшнего числа, с твоим начальством всё утрясу. Пожелания, вопросы какие есть? Нет? Ну, давай, дорогой, давай! По возвращении доложишь...
Застенчивый маленький Педро, радостно заикаясь, кинулся было объяснять принцип действия своего агрегата, но я его сурово оборвал: заявил, что это лишнее, не для того послан. Тогда Педро сказал, что, по его мнению, начать все-таки стоило бы с Египта.
Я насторожился: Египтом звали злющего волкодава одного моего добрейшего знакомого. Но Педро сообщил, что это страна такая была раньше, и я успокоился. Он обмотал мне голову проводами, попросил закрыть глаза и досчитать до ста. Я досчитал, и Педро, сияя, как новый радиотелескоп, объявил, что теперь я знаю древнеегипетский, древнехалдейский, древневавилонский, древнегреческий языки и даже, на всякий случай, латынь, хотя чего-то не верилось.
Потом меня раздели, выдали передник и громадный черный парик. Педро, закатывая глаза от счастья, пролепетал, что жутко интересно было бы побывать в XXV династии. Я сказал, что коль интересно, так и побываем, чего нам. В передник оказался вшит стереовидеомагнитофон с камерой, а парик - это и была машина времени: нажмешь кнопку на макушке - там, дёрнешь за косичку - тут. Всё просто.
После этого Педро принялся талдычить названия каких-то стран, имена людей, с которыми мне неплохо было бы познакомиться и которые я сразу же забыл.
Я остановил его и, махнув рукой, сказал:
- Поехали!
Но только, по старому звездному обычаю, присел 'на дорожку', как Педро, пожелав всего наилучшего, больно тюкнул меня в темечко. Я развернулся двинуть в обратную, но оказалось, что я уже в Древнем Египте, на берегу какой-то широкой и грязной реки.
В реке плавали корявые чурки; я стал кидать в них камнями. Чурки оказались крокодилами и проворно полезли на берег. Но на земле им за мной было, конечно, не угнаться, и километра через полтора они отстали.
Солнце пекло нещадно. Я пожалел, что не захватил газету - хоть панамку бы сделал. А парик по инструкции снимать было нельзя - вот и жарился, утираясь передником и отплевываясь от горячего соленого пота.
Солнце стояло уже в самом зените, когда я наконец дотащился до какой-то длинной изгороди. Увидев за ней крытый навес, а под навесом корыто с водой, перемахнул через забор, напился вволю и прикорнул в тени. Но дремал я недолго, потому что чутким ухом уловил вдруг довольно неприятные звуки и поспешил открыть глаза, - неподалеку стоял, злобно фырча, и грозно рыл копытом землю огромный пестрый бык.
Как ужаленный я вскочил на ноги и припустил к забору. Но бык оказался проворнее - отрезал ближайший путь к отступлению. Тогда я развернулся и дунул к навесу, бык - за мной, и мы точно угорелые стали бегать вокруг этой шаткой конструкции.
Силы были уже почти на исходе, когда я, увидев вдруг путь к спасению, резко завернул под навес и вылез через щель с другой стороны. Бык же на секунду замешкался, а я выбил ногой трухлявый столб, и крыша накрыла его, как башмак таракана, да еще зацепилась за увешанные красивыми ленточками и цветами рога. Я же выломал кол покрепче и огрел скотину по ребрам. Теперь уж туго пришлось быку - он метался по загону как сумасшедший, с досками и ленточками на башке, а я старательно охаживал его дубьем, пока он не захрипел.
Но тут послышались громкие крики, и у меня в голове что-то внезапно треснуло - очевидно, я переключился на древнеегипетский. К нам бежали люди, и я сразу смекнул, что это, наверное, древние египтяне, потому как обращались они ко мне в выражениях, которых в нашем языке никогда не услышишь.
Тогда, поднапрягшись, я перевел в мозгу на древнеегипетский те слова, понятия и обороты, которые, в свою очередь, навряд ли когда-нибудь слыхали они, и высказал всё, что думал в данный момент о них самих, их проклятом быке и просто возмутительно халатном содержании в стойлах древнеегипетского крупного рогатого скота.
Они опешили, а я, припомнив кстати кое-что из полезных советов Педро, заявил, что я - великий маг-турист из Шумерии и потому мне срочно нужен для обмена опытом какой-нибудь их древнеегипетский жрец.
Придя в себя от изумления, они сказали, что они все тут жрецы храма бога Аписа, а самого Аписа я, оказывается, только что отделал доской. Быка, значит. То есть, бога.
Но я сказал, что здесь ни при чем, - откуда мне было знать? - и что у нас в Шумерии с такими вопиющими безобразиями, как травля людей зверьми, давно покончено, а посему я как великий маг хочу выразить официальный протест их начальнику.
Меня провели в дом грязного цвета с колоннами и представили главному жрецу быка.
Лысый и тощий старикашка испуганно выслушал мой гневный меморандум и прошамкал, что я, наверное, чего-нибудь не так понял.
Но я многозначительно процедил, что всё понял так, что вот, мол, как тут у них в Древнем Египте относятся к дружественным магам из Шумерии и что по возвращении в родную Шумерию я непременно пожалуюсь своему руководству.
В общем, конструктивного обмена опытом не получилось. Я рассказывал, что мы в Шумерии давным-давно летаем на другие планеты и звезды, а он только бледнел, охал и как заводной бубнил, что Земля плоская и чего-то там еще про тверди да хляби небесные. Я сердито доказывал, что мы уже хрен знает когда порасщепляли все возможные ядра, - он в ответ принимался боязливо порхать под потолком.
Короче, я понял, что с этим юродивым каши не сваришь, и, пригрозив на прощание Древнему Египту осложнением дипломатических отношений с могущественной Шумерией, дёрнул себя за косичку...
...Оглядевшись по сторонам, позвал Педро.
Им тут и не пахло. И вообще, эта угрюмая скала, нависшая над штормящим, ревущим морем, никак не походила на десять тысяч второй кабинет. Тогда я решил, что приземлился где-то в стороне от Академии, и бодро зашагал по извилистой тропинке между кустами, пока не вышел к долине, в которой, прямо под моими ногами, лежал аккуратненький, чистенький городишко с какими-то несколько странными домами.
Я невольно залюбовался прекрасным пейзажем и даже растроганно малость похлюпал носом и любовался и хлюпал, пока меня не окликнул одетый в лохматую синтетику и с палкой в руках румяный бородатый здоровяк. В прошлом году в таких хламидах ходили на Скорпионе; теперь, значит, уже и у нас. Эх, мода-мода!..
Я приветственно помахал бородачу рукой, однако он почему-то нахмурился. Ой, действительно, как это я сразу не сообразил, что в своей древнеегипетской одежде выгляжу несколько необычно для эпохи Великого Содружества.
Тогда я обратился к этому почтенному человеку на чистейшем современном языке, но он, похоже, ни слова не понял. (Гм, странно, вообще-то в наше время люди друг друга, пусть и с грехом пополам, но все ж таки иногда понимают.) На мой же древнеегипетский он почему-то отреагировал самым неожиданным образом - затопал ногами, заскрипел зубами, чуть не залаял, а потом повернулся в сторону моря и злобно замахал палкой, словно посылая кому-то ужасные проклятья.
И тут в голове у меня второй раз что-то треснуло, и я его понял.
- Айгюптос? - спрашивает он.
- Ну да, - говорю, - Айгюптос...
- Шпиён! - говорит и бьет меня палкой по лбу.
Но не на того напал! Я вырвал палку и в свою очередь ловко прошелся по тугой вые противника. А потом мы еще долго катались по сочной траве, покуда совсем не обессилели.
- А силён, - пыхтит он, - ты, лазутчик вражеский! Меня из наших только один Диомед борет, а он сейчас в отъезде. И между прочим, я вообще-то не фуфло какое-нибудь, а базилевс местный, а ты ко мне без почтения, собака заморская!
- Сам собака! - отвечаю. - И как только не стыдно с гостями драться, - срамлю его, - о, позорный базилевс!
Тут он опять взвился:
- Это кто позорный?! Благороднейшего из эллинов обзывать?..
Стоп, думаю. Кажись, не туда попал, не домой. 'Эллины... эллины...'
- Слушай-ка, - говорю, - а эллины - вы случаем не древние греки будете?
- Ну допустим, - отвечает. - Только почему это 'древние'? За 'древних' можно и еще схлопотать!..
Ну, тут я окончательно смекнул, где нахожусь, и уже торжественно так, по-древнегречески, без всякого акцента:
- Друг, - говорю. - Я не из трижды проклятого Айгюптоса, я оттуда проездом. Я есть твой далекий собрат по разуму из Эры Великого Содружества. Так приди же в мои объятья, собрат!..
Потом мы сидели на камушках у моря, голыши в воду пуляли и души друг дружке изливали. Я на командировку пожаловался - умных людей, говорю, ищу. Во штука какая есть, голос могу записать. Про изображение умолчал (не отстанет потом), так он раз двадцать в микрофон прокричал, что какой-то Парис - дурак, и долго с наслаждением слушал, а в конце даже прослезился.
- Прости, - вздыхает, - братан. Я же тебя за шпиёна принял, а воевать нам сейчас ну никак не с руки. Навоевались, твою мать, десять лет, из-за бабы моей...
Я опять эдак осторожненько намекаю: мне бы насчет культуры?
- Да какая, - плачет, - культура?! Всё в упадке, пережитки родового строя душат, хамье и жлобье кругом!.. Сам понимаю, товарищ, что расцвет искусств жизненно необходим, а где взять? Пока чужую культуру топтали, своя, сука, совсем захирела...
- Это, - говорю я, - печально, конечно, но хоть с кем-нибудь умным у вас поговорить найдется?
- А я что ж, не умный? - обиделся.
- Да мне, - поясняю, - с человеком бы, а не базилевсом, хотя ты и правда видно, что умный.
- Проблема, - хмыкает. - Где ж ты умного не базилевса сыщешь?
- Да понятно, - киваю. - Это и для наших базилевсов проблема. Они ж у нас тоже самые умные.
Задумался он надолго, а потом говорит:
- Вообще-то заявился тут недавно один. Не скажу, что больно уж умный... Песни всё распевает, про подвиги наши. Но ты знаешь, как-то не так иногда поет... Ну ничего, допоется, я ему зенки-то повыкалываю!
- Да подожди, - говорю. - Дай сперва с человеком пообщаться.
Базилевс как свистнет.
- Эй! - кричит кому-то. - Тащите сюды старика!
Те ему в ответ:
- С кифарой?
- Без!..
Привели старика, на камушек усадили. Ничего, приятный такой на вид старичок, можно сказать, дедушка. Я и говорю:
- Здравствуйте, дедушка! Как бы мне взять у вас интервью?
- Интер что? - удивился дедушка, а глаза у самого какие-то колючие, с издевкой. Нехорошие просто глаза.
- Это, - объясняю я, - значит, что мне мнение ваше требуется по поводу разных там мыслей о роли интеллигенции, об культуре...
Помолчал дедушка и говорит:
- А ты кто такой будешь? Не то из Айгюптоса?
- Из Айгюптоса, - киваю, - проездом - я их величеству уже всё доложил, - а сам из светлого будущего, для одного достойного базилевса материалы к докладу собираю.
- И ты в этом деле соображаешь? - Дедушка.
- Да как вам сказать, - скромно так отвечаю. - Перед командировкой мне много чего в мозги насовали. Но вообще-то, если честно, я в этой сфере лицо временное, можно даже выразиться, проходное.
Посмотрел на меня дедушка и скривился:
- А иди-ка ты в таком разе, лицо проходное, знаешь куда?.. - Назвал какое-то место, кажется, по-этрусски, встал и поковылял к городку.