Странное дело: о том, что хорошо, о днях, которые провел приятно, рассказывается скоро, и слушать про них не так уж интересно. А вот про то, что неприятно, что вызывает страх или отвращение, рассказы получаются долгими и захватывающими.
Д.Р.Р.Т.
Для того, чтобы успешно лгать, необходимо научиться расслаблять голосовые связки и мышцы гортани; в противном случае приходится прилагать дополнительные усилия, чтобы протолкнуть ложь через горло, в результате человек тужится и говорит быстрее и более высоким голосом, а к лицу приливает кровь.
Р.С.
Глава I
Как-то раз, за вечерним чаем, г-н М., мой близкий приятель, неутомимый выдумщик и весельчак, в ответ на наши горячие просьбы поведать что-нибудь эдакое необычное и будоражащее воображение, в чем он был великий мастак, вдруг нахмурился, обвел присутствующих странным взглядом, положил недокуренную сигару в пепельницу, потом как-то неопределенно усмехнулся и неожиданно, безо всякого предисловия, сказал:
- Однажды я получил от бывшего товарища по университету письмо, в котором тот настоятельно просил меня приехать к нему погостить. В ту пору, однако, я был занят - сейчас уже точно не припомню, чем, - и от приглашения вежливо уклонился, мотивируя отказ какими-то выдуманными причинами. К тому же во время учебы мы вовсе не были настолько близки, чтобы по прошествии восьми или десяти лет я вдруг бросил все дела, хотя бы и не очень важные, и помчался куда-то по его непонятной, эгоистической прихоти.
Но вскоре я получил второе письмо, и довольно взволнованное. Приятель писал, что сейчас ему просто не к кому обратиться, он одинок и нуждается в поддержке, а кроме меня, понять и помочь ему не сможет никто.
Не скажу, что был в восторге от такого признания, но делать нечего - тревожный, даже молящий тон послания заставил меня скрепя сердце собраться в дорогу, и через двенадцать часов я уже стоял поздним вечером на площадке маленькой железнодорожной станции и, пристроившись к тусклому фонарю, с переменным успехом пытался перечитать адрес своего товарища на конверте его письма.
Справившись наконец с этим делом, я постучал в окошко начальника станции и, когда оно распахнулось, спросил у заспанного тщедушного человечка, как мне лучше добраться до Волчьего замка.
Нахлобучив на лысую голову фуражку с огромной кокардой, начальник станции посмотрел на меня так, как обычно, наверное, люди, пребывающие в здравом рассудке, глядят на умалишенных, и с негодованием ответил, что никак.
- Неужели никак? - усомнился я, и тогда он выпалил краткую, не очень внятную речь, основная суть которой сводилась опять же к вопросу о помешательстве некоторых, кто ходит по ночам где не след и не дает отдыхать порядочным и честным усталым людям.
Я, в свою очередь, сказал, что хорошо все понимаю, понимаю его справедливое возмущение и даже гнев, но что прикажете делать? Я приезжий, дороги не знаю и должен же, в конце концов, хоть где-нибудь да переночевать?!
Он задумчиво поскреб плохо выбритый подбородок, поразмышлял с минуту и наконец вынужден был признать некоторую обоснованность столь безумных притязаний, заметив, что определенная логика в моих словах, по-видимому, все ж таки есть.
Тогда, дабы не дать зачахнуть этим хилым росткам некоего подобия сочувствия, я аккуратно положил перед ним сиреневую бумажку.
Он взял ее - очевидно, посмотреть, - и сразу же по рассеянности сунул в карман.
- Очень, очень трудно! - вздохнул он, полируя шершавый подбородок и бросая на меня из-под козырька испытующие, но одновременно и вроде бы как обнадеживающие взгляды.
Тогда я дерзко предложил ему перестать меня гипнотизировать, а переходить поскорее к конкретным действиям, от результатов которых впрямую будет зависеть, останется ли данная бумажка в конечном итоге в грустном одиночестве или же обретет несколько аналогичных подруг.
Мои слова возымели определенное влияние, потому что почтенный государственный служащий, сразу же выпалив, что на станции и в ближайших окрестностях ночевать негде, попросил меня подождать и захлопнул окошко.
Минут пять оттуда доносились приглушенные голоса. Потом где-то сбоку распахнулась не замеченная мной ранее в темноте дверь, и оттуда, в сопровождении начальника станции, вышел здоровенный детина, весь заросший космами черных волос и густой смоляной бородой.
- Вот! - Начальник станции попытался подтолкнуть детину в моем направлении, но с таким же успехом он мог бы толкать свою станционную будку. - Вот, господин! Этот парень отвезет вас в Волчий замок, я договорился... - И он почтительно вытянулся передо мной. Бородач молчал.
Я сунул несколько кредиток начальнику и, повернувшись к своему новому вознице, спросил, сколько должен ему.
- Погодите, сударь, - повел тот могучими плечами. - Вот если доедем, тогда и заплатите сколько не жалко, - добавил он и пошел запрягать.
Признаюсь, это "если доедем" внесло было некоторый дискомфорт в мою цивилизованную душу. Но, увидев нечто, весьма отдаленно напоминающее устройство для передвижения посредством лошадиной тяги, и самое, так сказать, лошадь, тощее и унылое пегое существо, я успокоился, приписав мужиково "если доедем" исключительно его здравому смыслу и отсутствию иллюзий насчет своего, с позволения выразиться, экипажа.
Я уселся насколько возможно удобнее, детина взобрался на козлы и достал из-за голенища кнут. Начальник станции подобострастно и в то же время с чувством собственного достоинства (удивительное сочетание!) отдал нам честь, и телега загромыхала, съезжая по насыпи куда-то в ночь.
Ехали молча. Я совершенно не представлял, как мой кучер ориентировался на дороге - кругом стояла беспробудная темень.
- А по звездам, - хмыкнул тот через плечо.
Я оторопел: он что, мысли мои читает?!
- Да вроде того, - пробасил бородач.
- Однако... - Я заерзал на жестком сиденье.
- Не беспокойтесь, господин. Доедем как надо, вот только...
- Что "только"? - вскинулся я.
- Оборотней бы не повстречать, - хмуро прогудел он.
- Оборотней?! - Я рассмеялся, как, уверен, рассмеялся бы на моем месте любой, считающий себя несколько образованным и вполне современным человеком. Правда, смех этот, думаю, был бы искреннее и увереннее, если бы я в тот момент находился, к примеру, в клубе или какой-нибудь великосветской гостиной.
Он, не оглядываясь, снова пожал широченными плечами.
- Воля ваша, господин, верить или не верить. Вы, конечно, человек городской, ученый, да только у нас тут, знаете ли, всякое бывает.
Разговор начал меня забавлять. Я уселся поудобнее и запахнулся в плащ.
- Ну-ну, и что же "у вас тут" такое бывает?
Он насупился:
- Ладно, сударь. Чего зря болтать, если все равно не верите. Да и ни к чему это: беду накличем. Мне-то что, со мной ничего не случится, а вот вас запросто порешить могут. И даже хуже.
- Что значит - хуже?! - удивился я, потешаясь в душе над "темным" собеседником.
- А то и значит! - отрубил он и, немного помолчав, обиженно прогудел: - Я, конечно, и правда мужик неотесанный, да только...
Он не успел договорить - тишину непроглядной ночи прорезал вдруг тонкий, тоскливый вой, донесшийся откуда-то справа, издалека.
- Ну вот! - Возница резко осадил лошадь и размашисто перекрестился. - Накаркали...
- Чего "накаркали"? - не понял я.
- Чего-чего! Убуров, вот чего! - сердито воскликнул бородач. - Эх, господин, в городе бы перед дамочками смелость свою показывал, а тут и без тебя...
Вой послышался опять, теперь гораздо ближе, и доносился он уже спереди, так, словно хозяин этого заунывного вопля переместился левее и находился сейчас прямо на нашем пути.
Сзади тоже донесся рык, более глухой и раскатистый.
- Господи! - Я попытался непринужденно рассмеяться, но, по-моему, безуспешно. - Да это же волки! - Открыл свой саквояж и достал револьвер - я всегда беру в дальнюю дорогу револьвер, хотя пользоваться им пока что, слава богу, ни разу не приходилось.
- Волки?.. - Мой провожатый вздохнул. - Конечно, волки. Только не простые...
Он снова перекрестился, а потом вытащил из-под козел крепкую палку и торопливо принялся насаживать что-то на один ее конец. После этого вынул из-за сиденья факел и сунул мне в руки.
- Как кинутся, зажигайте и бросайте на землю...
И тут слева от дороги я увидел два горящих зеленым огнем глаза и моментально взвел курок. Вообще-то в университете я слыл неплохим стрелком, хотя, конечно, давно не практиковался, да и точность попадания в цель из револьвера не шла ни в какое сравнение с ружьем.
- Держите его на мушке, - послышался шепот бородача. - Убить не убьете, так, может, хоть напугаете. А я возьму первого...
И в этот момент зеленые глаза, уже с каким-то кровавым отсветом, вспыхнули прямо перед мордой лошади, которая дико заржала. Послышался утробный рев - и я, чиркнув спичкой, благо, она сразу зажглась, швырнул мгновенно занявшийся факел на дорогу. Тут же в воздух взметнулась черная тень, и мой кучер бросился ей навстречу.
Слева раздался ответный рык - вторая тварь уже тоже подкралась к повозке, с моей стороны, и в свете огня я увидел волка, правда, довольно необычного, очень темного и крупного. Чем-то он одновременно походил и на медведя - мощной грудной клеткой, толстыми лапами и более широкой, по сравнению с волчьей, мордой.
Однако заниматься классификацией было некогда. Я прицелился - и выстрелил.
Должно быть, пуля попала в зверя: он издал вопль, совсем не похожий на волчий вой, и отпрыгнул за границу света и тьмы. Меж тем на дороге мой провожатый, широко расставив громадные ноги, хладнокровно отбивался от первого нападавшего с кошачьей изворотливостью зверя.
В отблесках огня сверкал наконечник его дубины, а волк, теперь уже молча, но с непостижимым упорством атаковал то справа, то слева. Подпрыгивая на высоту человеческого роста либо прижимаясь к земле, он постоянно был нацелен на горло возницы.
Однако отвлекаться было опасно; я снова бросил взгляд на "своего" зверя - и вовремя: тот, буквально на брюхе, уже успел подползти вплотную к повозке, и потому мне пришлось стрелять сверху вниз.
Вновь раздался рев боли, и волк покатился по траве. В азарте я хотел было спрыгнуть на землю, чтобы добить чудище, но меня остановил яростный крик возницы:
- Назад!..
Тогда, вскочив на сиденье, я принялся почти в упор расстреливать вертящегося ужом у колес повозки зверя...
Впереди послышался ужасный визг - бородач, изловчившись, сбил своим длинным оружием нападавшего в прыжке волка наземь, и тот, подвывая, бросился прочь.
Мужик же, не переводя духа, обернулся к повозке и ударил дубиной катающегося по траве, казалось бы, просто изрешеченного моими пулями второго зверя. Из рассеченной лапы хлынула черная кровь, волк с диким воплем неожиданно вскочил и, поджав лапу, нырнул в придорожные кусты.
Спустя несколько мгновений вокруг снова было тихо.
Обессиленный, я сидел в повозке, кучер приводил в порядок упряжь.
- Ну что теперь скажете, господин? - спросил он, успокаивая взбудораженную лошадь.
Я неуверенно развел руками:
- Волки...
- А что же вы своего не убили? - усмехнулся он. - Сколько пуль?
- Семь, - вздохнул я. - Но ведь ранил?
- Ранили, - согласился бородач. - Да только от ран тех через час следа не останется.
- А от твоей палки останется, что ли?!
- Останется, - твердо сказал он. - Только не от палки. - И протянул мне свое оружие.
Я взял дубину в руки и, повернувшись к догоравшему на обочине дороги факелу, поднес к глазам. С одной стороны на нее, словно наконечник копья, был насажен массивный крест, концы которого были заострены и заточены как бритва. Сама палка была гладко отшлифована и вся покрыта вязью каких-то непонятных узоров и знаков.
- Вот так-то, - тихо проговорил он и, помолчав, добавил: - Вот потому-то они меня и боятся...
Оставшуюся часть пути проделали молча. Когда по старому мосту через полузасыпанный ров подъехали к замку, мой спаситель слез и постучал кулаком в низкую, проделанную в широких воротах калитку. За стеной громко залаяли собаки, и через несколько минут послышались неторопливые шаркающие шаги.
Я соскочил с повозки и направился было к двери. Потом, сообразив, что забыл чемодан и саквояж, а заодно и расплатиться, вернулся назад. И в этот момент проводник положил свою тяжелую руку мне на плечо. Удивленный, я невольно застыл на месте.
- Послушайте, сударь, - сказал он. - Я не знаю ничего такого за молодым господином, но в замке нечисто. Будьте настороже... А если вдруг захотите увидеть меня, скажите садовнику, чтобы позвал Яна. Запомнили?
Я кивнул и протянул ему несколько серебряных монет. Он поклонился. Калитка, скрипя, приотворилась - на пороге с фонарем в руке стоял старик и, подслеповато щурясь, вглядывался в темноту.
- Встречай гостя, Михай! - Ян ловко перехватил у меня чемодан и сунул старику. Тот исподлобья глядел на моего провожатого, который тем временем уже влез в повозку и взял кнут.
- Счастливо оставаться, барин!..
Я в ответ помахал рукой. Повозка с грохотом развернулась и через мгновение исчезла в темноте. Еще с минуту слышался стук разболтанных колес, потом все стихло. Я повернулся к старику.
- Вы - господин М.? - угрюмо и вовсе не дружелюбно спросил он.
- Да.
- Идемте, ваша милость, - поклонился он. - Их светлость господин граф ждут вас...
...- Но почему - граф?! - удивленно воскликнул я, усаживаясь в удобное мягкое кресло.
- Ну да, граф. - Он смущенно развел руками. - Понимаете, все произошло так неожиданно... В прошлом году внезапно скончалась моя дальняя тетка, которую я и в глаза-то не видел. Детей у нее не было, и она вдруг возьми да оставь этот замок мне. Ну а поскольку ее покойный муж был графом, то, едва я вступил во владение наследством, титул перешел и ко мне... Но постойте, каким образом вы добрались? Я же специально послал на станцию к поезду управляющего. Видно, вы с ним разминулись...
Я ответил, что никого по пути не встретил, но в дороге случилось довольно неприятное происшествие, и начал рассказывать, как нанял на станции повозку и как посреди степи нам с возницей пришлось отбиваться от очень странных зверей. Но не успел договорить - в дверь тихо постучали, и кто-то попросил господина графа на несколько минут по важному делу.
Мой товарищ извинился, сказал, что ужин вот-вот будет готов, и, любезно предложив сигары, вышел, пообещав тотчас вернуться.
Я принялся раскуривать сигару - это оказалась настоящая "Корона" - как вдруг будто легкий ветерок прошелестел по тяжелым портьерам, - и не успел я опомниться, из-за одной вышла красивая стройная женщина со светлыми, распущенными по плечам длинными волосами и весьма решительно приблизилась ко мне. Я изумленно вскочил, собираясь представиться как можно учтивее, но женщина стремительно приложила палец к губам и неожиданно звонким, как ручей, голосом произнесла;
- Прошу вас, молчите! Мне все про вас известно, а пришла я, чтобы сказать: немедленно, как можно скорее уезжайте...
- Но... - От удивления я просто не знал, что ответить - стоял и хлопал глазами как болван. - Но... я не понимаю... Почему?..
В коридоре послышались шаги.
- Ах! - воскликнула странная женщина. - Он возвращается! - И вновь взглянула на меня своими светлыми, настолько светлыми, что, казалось, в них не было зрачков, глазами. - Уезжайте, умоляю! Завтра же утром!..
Шаги приближались, и женщина бросилась к портьерам. Обернувшись, она последний раз посмотрела на меня, покачала головой - "Я вас предупредила!" - и исчезла в тяжелых бархатных складках. Я же, как истукан, продолжал стоять посреди комнаты.
Вошел граф и, явно чем-то озабоченный, раздраженно бросился в кресло. С минуту он молча барабанил пальцами по подлокотнику. Наконец, будто очнувшись, поднял голову и уставился на меня.
- Так вы говорите, дорогой друг, что на вас напали волки?
- Нечто очень похожее на волков, - уклончиво ответил я, находясь все еще под впечатлением событий последних часов и разговора с Яном, с одной стороны, и соображений здравого смысла - с другой.
Но граф, казалось, меня не слышал. Он встал и нервно заходил по комнате от стены к стене. Потом резко остановился.
- Только что вернулся управляющий. Он тоже подвергся нападению волков и даже ранен. Быть может, это те же самые, после того как напали на вас...
Я сказал, что "после" все-таки вряд ли, скорее уж - "до"...
- К счастью, понесли лошади, - продолжал мой приятель, - и экипаж умчался далеко в поле. К тому же у управляющего было ружье, и он отстреливался, пока проклятые бестии не отстали.
А я подумал, что что-то не слыхал в пути никаких выстрелов, и только собрался об этом сказать, как отворилась дверь и старик дворецкий, уже важный и чинный, в роскошной, расшитой золотыми позументами ливрее, пригласил господина графа и вашего покорного слугу к столу.
Мы покинули гостиную, по длинному коридору прошли через анфиладу галерей, увешанных старинными, очевидно, фамильными портретами, и вслед за почтительным дворецким ступили в трапезный зал.
Наверное, здесь все осталось в том же виде, как и триста - четыреста лет назад, и мрачная обстановка зала, с мощеным гладкими каменными плитами полом, развешанным на турьих, оленьих и лосиных рогах по стенам старинным оружием резко контрастировала с более-менее осовремененным и даже довольно комфортным обликом остальных помещений замка, которые я уже успел увидеть. Дань прогрессу была отдана лишь в одном: в большую старинную люстру под потолком и настенные канделябры и бра вместо свечей были вставлены электрические лампы накаливания, но свет их явно был недостаточен и слаб для столь мрачного и угрюмого помещения. Не очень помогал тут и огромный камин, в котором когда-то, наверное, целиком запросто зажаривали вепря или быка - насколько был он велик, настолько же мало давал света. Впрочем, может, виной тому были мокрые дрова - запах сырости витал в этом просторном зале. А может, то был запах ветхости, старины и Времени?..
Но ужин оказался отменным. После дня, проведенного в дороге, особенно нескольких последних довольно-таки беспокойных часов, у меня разыгрался зверский аппетит, и все сочные и вкусные мясные блюда, которые с методичностью заводной куклы подкладывал в мою тарелку молчаливый дворецкий, исчезали с неописуемой быстротой. Отдал я должное и превосходному подбору тонких старых вин.
Приятель же мой, напротив, едва прикоснулся к еде и, кажется, все то время, покуда я насыщался, просидел с одним-единственным бокалом темно-багрового вина, налитого ему слугой из оплетенной бутыли.
Когда я уже собирался перейти к десерту, дверь неожиданно отворилась и в трапезную вошел невысокий стройный человек лет тридцати пяти - сорока с очень бледным худым лицом, одетый в строгий, безупречно сшитый костюм темных тонов. Его можно было бы, наверное, даже назвать красивым, но что-то едва уловимое, что-то зловещее присутствовало в правильных чертах этого тонкого лица, что настораживало, заставляло как-то внутренне подобраться - и я невольно выпрямился на стуле, так, будто проглотил только что не последний ломтик восхитительно-розовой ветчины, а первый осиновый кол. Резким диссонансом на фоне черного платья этого странного человека смотрелась белоснежная повязка на его левой руке, сквозь которую кое-где чуть проступали маленькие алые пятнышки крови.
Он приблизился к нам, довольно низко, но без малейшей тени подобострастия поклонился моему товарищу и отвесил легкий поклон мне.
- Прошу простить, ваша светлость, что вынужден был опоздать к столу. Никак не могли остановить кровь. - Он указал на свою покоящуюся на груди поврежденную руку и занял стул, напротив которого стоял чистый прибор. Голос его звучал вежливо, но холодно.
- Пустяки, Карл. - Граф участливо посмотрел на вновь прибывшего и опять повернулся ко мне: - Это Карл, мой управляющий и верный помощник. А этот господин, - он назвал мое имя, - мой старый друг и товарищ еще по университету.
Мы оба привстали и кивнули друг другу.
- Так это вы... - почему-то несколько волнуясь, промолвил я. - Так это вы пострадали сегодня из-за меня? Право же, мне очень неловко... я просто в отчаяньи, что вы подверглись столь серьезной опасности!
(Вообще-то, честно говоря, я вовсе не собирался произносить этих покаянных слов, по крайней мере, далеко не в таком заискивающем тоне, но сверлящий взгляд серых, чуть выпуклых глаз управляющего буквально сковал меня, и речь получилась сами видите какой.)
- О сударь, ничего страшного, - улыбаясь тонкими губами, проговорил Карл. - Мой долг был встретить гостя господина графа, и я безмерно виноват, что опоздал к поезду. А это, - он небрежно кивнул на раненую руку, - ерунда. Я оказался неосторожен и подпустил гадину слишком близко, ружье же, к несчастью, дало осечку.
- Ну и ладно, дорогой Карл. Все хорошо, что хорошо кончается! - воскликнул мой друг. - И, думаю, что небольшое, чисто символическое вознаграждение...
- Нет-нет, господин граф, - тихо, но непреклонно возразил управляющий. - Об этом не может быть и речи, я сам во всем виноват. - Он повернулся в мою сторону и опять улыбнулся одними губами: - Просто в следующий раз мне следует быть чуть попроворнее. Не так ли, ваша милость?
Глава II
Обычно я хорошо сплю на новом месте. Не знаю, что тому причиной - быть может, несколько беспорядочная так называемая светская жизнь, тот образ существования, который я веду вот уже наверное лет десять и которому пока что, увы, не видно конца. А может, я вообще толстокож от природы и потому не обращаю особого внимания на подобные мелочи и условности бытия, как, например, обязательный ночлег под собственной крышей, - не знаю и никогда не задумывался над этим. Однако в ту ночь я, к великой досаде на весь белый свет и, в первую очередь, самого себя, никак не мог уснуть.
Сперва я долго сетовал в душе на необыкновенно поздний и одновременно слишком уж обильный и сытный ужин, который закатил в мою честь новоиспеченный господин граф, - такое пиршество пополуночи наверняка смогло бы лишить сна и покоя самого крепкого гуляку гусара, а я не то чтобы был не очень крепким, но все-таки никогда не служил в гусарах. А вот потом... Потом я услышал сквозь тихий шелест листвы, прямо под своим окном, приглушенный, невнятный разговор.
Я прислушался, но слов разобрать было невозможно, хотя окно я оставил на ночь открытым. Собеседники, а их, судя по голосам, было трое, говорили почти шепотом да вдобавок еще на каком-то жутчайшем, очевидно, местном диалекте или жаргоне. К тому же у меня создалось впечатление, что либо они в масках, либо рты их прикрыты платками - говорили эти люди... Ну, можете себе представить, как говорит человек, если на него надеть маску или же хотя бы прикрыть ему рот платком.
И вот минут через десять такого невольного подслушивания (хотя можно ли это назвать подслушиванием? - я не разобрал ни слова) вдруг все стихло, а потом раздался легкий треск, словно кто-то неосторожно наступил на тонкий сучок.
Видимо, на того, кто произвел этот явно не предусмотренный программой шум, зашикали, зашипели - и вновь воцарилась мертвая тишина. А через минуту-другую я услышал, как кто-то, сопя и едва сдерживая прерывистое дыхание, карабкается вверх по стволу старого вяза, корявые ветви которого едва ли не свешивались в окно спальни.
Сами понимаете, что после этого ни о каком крепком и здоровом сне не могло уже быть и речи. Я весь буквально сжался под одеялом, в то время как рука моя вцепилась в кожаный бок брошенного на тумбочке у кровати саквояжа. Бесшумно раскрыв его, я нащупал револьвер и осторожно подтянул к себе под одеяло. Он был такой ледяной, что я моментально покрылся мурашками. Хотя, впрочем, наверняка совсем и не от холода.
Дополнительным и весьма существенным неудобством моего положения было то, что кровать стояла изголовьем к окну, в каких-нибудь паре шагов от него, и хотя ночь была довольно ясной и звездной, а желтоватый толстый блин Луны освещал бЛльшую часть комнаты, мне, чтобы не оказаться застигнутым врасплох, с одной стороны, но и не выдать таинственным злоумышленникам раньше времени, что я не сплю, - с другой, пришлось буквально вывернуть шею и сквозь полуопущенные ресницы наблюдать за матовым проемом окна. Ужасно, ужасно неудобная и тягостная поза, и ужасно неуютное чувство - трусливого ожидания, когда же наконец в нем хоть кто-нибудь да появится.
От этого чертовски неловкого положения у меня на какой-то миг сперло дыхание. Сглотнув, я непроизвольно зажмурился, - а когда вновь приоткрыл глаза, в квадрате окна уже был некто. Мне он показался бесформенным и безобразным, менее всего похожим на человека - скорее на громадного, волосатого орангутана.
Не знаю, почему - все шло уже на каких-то таящихся, очевидно, в подсознании каждого, даже более-менее цивилизованного человека первобытных рефлексах, - но я, как это ни странно и удивительно, - не выстрелил!..
Да-да, я не выстрелил... То есть, выстрелил, но не сразу - сначала я заорал как бешеный и в мгновение ока скатился с кровати на пол. Впрочем, скатился не то слово. Упал, рухнул, слетел - это гораздо точнее.
И - должно быть, вовремя, потому что вместе со стуком от падения собственного тела я услышал и глухой удар над головой, где-то чуть сбоку. И вот тогда-то я снова закричал и, все еще распластанный на полу, начал посылать в оконный проем пулю за пулей.
Не знаю, попал или же нет, но только бесформенный силуэт на подоконнике, теряя равновесие, вдруг взмахнул руками, лапами, крыльями - черт его знает, чем, - и, ломая своей тяжелой тушей ветки и сучья, с отчаянным ревом полетел вниз.
Потом раздался стук массивного тела оземь, возбужденные, но все столь же невнятные голоса и вскрики и, наконец, уже довольно громкие звуки удаляющихся торопливых ног. Потом все стихло,
Я стоял посреди спальни и как безумный смотрел то на пустое уже окно, то на блестящий револьвер в своих руках. Наверное, со мной случился шок: я впал в какое-то тупое оцепенение и даже более того - изо всех сил желая кинуться к проклятому окну, не мог тем не менее сделать ни шагу; ноги мои словно намертво приросли к устланному мягким персидским ковром полу.
Однако постепенно я начал приходить в себя - отбросил в сторону не нужный уже револьвер и... И вдруг явственно почуял з а п а х. Резкий, посторонний запах, которого до того не было.
В коридоре послышались громкие шаги, голоса, дверь без стука распахнулась, и в комнату ворвались два огромных гайдука с обнаженными саблями в руках. Почти следом за ними на пороге показался старик дворецкий с лампой, а за дворецким - граф. При свете лампы видно было, что одевался граф наспех, лицо его было взволнованным.
- Дорогой друг! - воскликнул он, бросаясь ко мне. - Что здесь произошло?
А я стоял и молчал - очевидно, не до конца еще стряхнул с себя остатки оцепенения.
- Дорогой друг! - повторил граф. - Да ради бога, скажите же, что случилось? Я услыхал выстрелы и поспешил к вам, потому что мне показалось, будто стреляют в этом конце коридора!..
Я начал наконец обретать дар речи.
- Да, - с затруднением произнес я. - В этом... - И указал пальцем на распахнутое окно.
- Как?! - вскричал граф. - Вы хотите сказать, что в вас стреляли через окно?!
Я покачал головой:
- Нет, стрелял я. Но через окно... - И запнулся. - Через окно меня, кажется, только что хотели убить.
- Но это невероятно! - побледнел мой товарищ. - Убить?! Вас?! Какая чушь!..
А я лишь стоял и молча пожимал плечами. От всех этих треволнений я здорово перенервничал, и теперь на меня навалилась вдруг такая дикая тоска и усталость, что трудно было даже хоть что-нибудь сказать. Да и совершенно не хотелось. Однако...
Однако мое обоняние вдруг снова явственно уловило т о т запах. Запах был явно знакомый, но, по-моему, раньше я встречался с ним, как бы это сказать, в более ограниченных дозах, что ли.
До этого самого момента я продолжал стоять посреди комнаты, а граф и его слуги подошли справа и смотрели то на меня, то на окно - постель таким образом оказалась на время как бы выпавшей из нашего поля зрения. Но я вспомнил глухой удар возле головы - и, обернувшись к кровати, не смог сдержать крика - изумления и страха одновременно.
Остальные повернулись вслед за мной - и также замерли, словно пораженные молнией: посреди постели, примерно на уровне моей груди (то есть, там, где она была минуту или две назад), из перины и одеяла торчали... вилы! Да-да, грубые, грязные, ужасные крестьянские вилы! Ночной пришелец вогнал их в кровать по самую рукоятку.
Я невольно поежился. Да что там поежился - я просто похолодел, помертвел от ужаса, представив, что случилось бы, не страдай я, к счастью, в эту злополучную ночь бессонницей.
Мне на мгновение стало дурно, я закрыл глаза, а проклятое живое воображение тотчас же нарисовало жуткую картину: вот острые зубья вил впиваются в мое несчастное, бедное тело - и уже трещит и лопается кожа, фонтанами брызжет под потолок кровь. А железные шипы, вонзаясь все глубже и глубже, с хрустом разрывают встречающиеся на своем пути мышцы и сухожилия, потом скрежещут по ребрам, протыкают сердце, легкие и наконец, последним усилием впиваясь в позвоночник, пришпиливают меня, как жука, к пронафталиненным внутренностям роскошной графской постели...
- Уф!.. - Я утер со лба холодный пот.
- Господи!.. - Граф и все остальные застыли посреди комнаты.
Внезапно сзади послышались быстрые шаги. Я оглянулся - в дверях стоял управляющий. При тусклом свете лампы я увидел белую повязку на его раненой руке, напряженные тонкие губы и сузившиеся глаза. Цепким взглядом он моментально окинул спальню.
- Входите! Входите, Карл! - воскликнул граф.
Управляющий ступил было через порог - и застыл на месте.
- Входите же, Карл, - повторил граф.
Правильные черты лица управляющего вдруг исказились: он побледнел как смерть, тонкие крылья носа затрепетали. Неуверенно, точно слепой, которого бросил поводырь, он медленно пошел по направлению к нам - и снова остановился, словно какая-то невидимая преграда возникла на его пути и преодолеть ее у него не было сил.
- Ваши милости! - Один из гайдуков быстро шагнул к кровати, склонился над подушкой и выпрямился, держа в руке...
Так вот что это за запах! И как я сразу не догадался?! Слуга протягивал нам большую связку... чеснока.
Ну, это было уж совсем непонятно. Я недоуменно развел руками, повернулся к остальным - и увидел, что управляющий вдруг как-то боком, почти по-звериному, стал медленно, медленно пятиться к двери. И, клянусь, он глядел на чеснок такими же глазами, какими я, должно быть, только что таращился на вилы.
- Карл! - Голос владельца замка остановил управляющего у самого порога. - Куда вы? Что с вами? На вас просто лица нет!
Капли пота выступили на белом лбу Карла. Казалось, весь он съежился, стал меньше ростом... По-моему, этот человек готов был вот-вот потерять сознание.
- Прошу простить, господин граф, - забормотал он. - Мне что-то нехорошо... Если ваша светлость позволит, я бы хотел удалиться... - Он говорил, скорее даже лепетал, а сам продолжал мелкими-мелкими шажками красться к двери.
Мой товарищ пожал плечами:
- Что-то вы сегодня такой чувствительный, Карл. А впрочем, простите, я же забыл про вашу рану. Если вам плохо, конечно, идите. Пожалуйста-пожалуйста, Карл!..
И не успел граф договорить, управляющий как кошка прыгнул за порог. Еще какое-то время его неровные, спотыкающиеся шаги доносились из коридора, потом там стало тихо.
- Никогда не видел его таким. - Как бы извиняясь, граф посмотрел на меня.
- Наверное, действительно заболел, - сказал я. - Все-таки рана...
- Наверное, - кивнул граф и обратился к слугам: - Немедленно соберите всех мужчин и внимательно осмотрите парк.
- Слушаемся. - Гайдуки поклонились.
- Да, и не забудьте спустить собак.
- Собаки спущены еще с вечера, ваша светлость. Правда, не все.
- А теперь спустить всех, ясно?
Гайдуки вновь склонили головы.
- Любезный друг, - граф взял меня под руку. - Прошу простить за это ужасное испытание, которое свалилось на вас по моей, хотя бы и косвенной, вине. Завтра, я уверен, все выяснится и злоумышленники будет найдены. Кстати, ведь можно же и вызвать полицию!
- Нет-нет, - сказал я, - это лишнее. Думаю, разберемся сами.
- Как пожелаете. - Граф сделал знак дворецкому. - Нашему гостю эта комната больше не понадобится. Завтра приготовьте другую, а остаток ночи он проведет в моей. Постелите на диване.
Дворецкий, отвесив церемонный поклон, что совершенно не вязалось с его смешным ночным колпаком, поспешно удалился.
- Вас не слишком удручает перспектива спать на диване? - спросил граф.
Я ответил, что не слишком, вот только надо снова зарядить револьвер.
Взгляд графа стал вдруг жестким. Он как-то странно посмотрел на меня и тихо сказал:
- Не надо.
Я, уже второй раз за эту ночь, улегся и натянул одеяло до самого подбородка. Мой друг погасил свет, зашторил окна, и мы остались в полной темноте.
Наверное, минуты три мы оба молчали. Я уже решил было, что граф уснул, как вдруг с противоположной стороны комнаты донесся голос:
- А ведь признайтесь, сейчас вы лежите и думаете: зачем он меня позвал?
Я признался, уточнив, впрочем, что думаю не только об этом.
Граф помолчал.
- Да-да, понимаю, что все выглядит странно. Я пишу вам, убедительно прошу приехать, вы приезжаете и - ломаете себе голову: зачем? - Он снова на мгновение умолк, а потом продолжил: - Знаете, я не хотел говорить сегодня о... скажем так, не слишком приятных вещах, но последние события, особенно же случившиеся с вами, все равно, если и не разъяснили вам кое-что, то уж наверняка, - граф грустно улыбнулся, - несколько ввели в не очень-то веселую атмосферу нашей здешней жизни.
Вот с этим я был полностью согласен и сказал, что да, ввели, и даже не несколько, а гораздо глубже, нежели я мог когда-либо предположить в самых дерзких своих мечтах. Но все-таки хотелось бы узнать, что конкретно тревожит моего друга и для чего именно он просил меня приехать в Волчий замок.
- Курить хотите? - неожиданно спросил он.
Я отказался, а он закурил, и теперь я видел не только темный силуэт в глубине спальни, но и маленький красный огонек папиросы, освещавший бледное лицо графа, когда он затягивался крепким ароматным дымом.
- Что меня тревожит? - медленно повторил он мой вопрос.
- Да, что?
Он вздохнул:
- А вот на это, не удивляйтесь, боюсь, я не сумею дать достаточно вразумительного ответа. Понимаете, меня тревожит сейчас все, и в то же время не могу сказать определенно: вот это и вот это.
- Ну а если все-таки попытаться?
Он привстал на локте и стряхнул пепел.
- Возможно, я не слишком ясно выражаю свои мысли, но я действительно не могу сказать, что боюсь того-то или того-то. Нет, я не боюсь ничего - и в то же время - всего.
Я почувствовал, что голос графа дрожит.
- Вот смотрите, - на мгновение он запнулся. - Вот смотрите, что произошло за один только нынешний день. По дороге в замок на вас напали волки, волками же был ранен мой управляющий, и, наконец, - это дичайшее покушение.
Я опять вспомнил вилы и тоже невольно передернул плечами.
- И ведь все это случилось за каких-нибудь три-четыре последних часа! - воскликнул граф. - А утром ни с того ни с сего захромала моя лучшая кобыла, чуть позже мои собаки чуть не разорвали местного бочара, и уже под вечер тяжелое бревно сломало ногу одному из приходящих работников.
- Но послушайте, - возразил я. - Могло же произойти простое совпадение. Ну так вот уж сложилось, что все эти неприятные происшествия свалились на вас - хотя, впрочем, не только на вас - в один день!
Он невесело усмехнулся:
- О, если бы в один... Нет, дорогой друг, дело гораздо хуже. Вы знаете, я человек трезвый, смотрю на вещи достаточно рассудительно и вовсе не склонен прибегать в объяснениях того либо иного случая к иррациональным причинам, но... Поверьте: и вчера, и позавчера, и неделю, и месяц назад в моих владениях что-нибудь да происходило. И, как правило, неприятное - от чьей-либо внезапной смерти до самой банальной потравы. И будьте уверены: завтра тоже что-то произойдет.
- Но что?!
- Если б я знал! Но произойдет обязательно...
Он потушил папиросу.
- И теперь вы думаете... - начал было я.
- Ни черта я не думаю! - огрызнулся он, но тут же взял себя в руки. - Простите, бога ради, порой я уже не в силах владеть собой. И все из-за этой бесовщины, этих постоянных ужасных мыслей - что-то еще будет завтра?..
- Можете не извиняться. - Я был, как всегда, великодушен. - Итак, если правильно понял, вы склонны полагать, что во всех ваших несчастьях и бедах повинна... э-э-э... ну, в общем, некая сила - злая сила, - стоящая над человеком, - выше его понимания, выше его разума, выше его власти. Так?
- Ну, если в общем, то примерно так, - проворчал граф.
- Другими словами, вы начинаете думать, что в вашем замке имеет место то, что в простонародье называют проклятьем, да?
- Да, дьявол побери!
- И зачем же в таком случае вы вызвали меня?! - Честное слово, я тоже начал здорово закипать, потому что был раздосадован не менее своего гостеприимного хозяина. - Я не священник, не заклинатель бесов, не умею летать на помеле, не...
И вдруг замолчал, а в мозгу моем стремительной вереницей пронеслись образы встреченных за последние часы странных людей: Яна, утверждающего, что он по всей округе сражается с оборотнями и прочей нечистью; удивительной женщины, потребовавшей, чтобы я немедленно уезжал из замка; наконец - Карла: Карла, буквально пригвоздившего меня своим взглядом и голосом к стулу во время ужина, и Карла - жалкого, дрожащего, бледного, в едва не ставшей последним моим в этом мире пристанищем пропахшей чесноком спальне. Да, Карл это поистине задачка со многими не-известными...
Ну и наконец - чуть было не всадившее в меня вилы страшилище в окне...
И неожиданно я очень громко рассмеялся. Боюсь, смехом не слишком здорового человека, и все же... И все же я готов был руку отдать на отсечение, что за этими людьми что-то крылось. Нет, я пока не хотел утверждать, что все они или кто-то один были в чем-либо т а к о м замешаны, отнюдь. Но тем не менее, за этими лицами проступала для меня теперь какая-то с х е м а... Даже нет, не схема, - пока что просто и д е я. Я ее почти не чувствовал, я ее почти не осязал - мне только чуть-чуть казалось, что она есть, что ее не может не быть!..
Итак, на доске пока четыре фигуры; граф - пятая; я - жертва случайности и собственного неистребимого авантюризма - отныне шестая. А появятся ли в будущем еще и другие? Кто знает...
Граф тактично кашлянул, и я вернулся с облаков на землю.
- Ну, что вы решили? - тихо, даже как-то робко спросил мой университетский товарищ. - Уезжаете? - И громко вздохнул.
Я вздохнул еще громче:
- Да нет, остаюсь.
По-моему, он, хотя и обрадовался, но очень удивился. И я его понимал - после такого разговора любой нормальный человек первым делом принялся бы укладывать чемоданы. Да, он знал, кому написать.
- Так значит, вы все-таки решились вторгнуться в запредельные сферы? - жалко и бездарно попытался пошутить он, но я чувствовал, что губы его дрожат.
- Поживем - увидим, - философски ответил я. - А для начала попробуем разобраться с вашим земным окружением.
После этого оба мы замолчали. Еще какое-то время я слышал, как, вздыхая и бормоча что-то себе под нос, ворочался с боку на бок господин граф. А потом, не успев толком осознать, что уже светает, я вдруг уснул.
Глава III
Яркое, ослепительное утро развеяло поначалу все мои ночные сомнения и страхи почти без остатка. Ну в самом-то деле, думал я, стоя у распахнутого прямо в зеленые кроны окна, - все это не более чем ошибка, недоразумение. Да-да, пускай жуткое, чудовищное, но недоразумение. Действительно, нелепо, даже глупо предположить, что именно я, человек, едва переступивший порог Волчьего замка, стал вдруг объектом столь жестокого покушения. Да кто я такой? Кому могу быть опасен и неудобен и чем? Хотя... Эта странная женщина в гостиной - она требовала, чтобы я уезжал. Возможно, что-то знала и потому пыталась оградить меня от беды? Или же наоборот - отпугнуть от замка? Но что она знала, и почему таинственные ночные посетители решили вдруг расправиться со мной?
Нет, как ни старался, мысли эти не оставляли меня все утро. Завтракать пришлось одному - дворецкий сказал, что граф с управляющим еще часа два назад уехали в город по какому-то важному делу. Товарищ не стал будить меня, желая дать отдохнуть после тревожной ночи, - и я отдохнул, а после отличного завтрака и прекрасной гаваны почувствовал себя почти на самом верху блаженства.
Потом я спустился - в сад - и решил погулять по его тенистым аллеям, а заодно и посмотреть, не осталось ли под окнами каких-нибудь следов полуночных визитеров.
Но, впрочем, под окна я не спешил: посидел сперва на одной скрытой густым плющом от посторонних глаз удобной скамейке, затем на другой, постоял у пруда, в центре которого позеленевшая от времени и воды бронзовая (вроде бы) русалка безжизненно глядела пустыми глазницами на снующих туда-сюда красных, синих, полосатых и еще один бог знает каких китайских рыбок. Черты ее мертво-бесстрастного красивого лица на секунду показались мне чем-то знакомыми, но я сразу же сообразил, что, пожалуй, все статуи мира похожи друг на друга одним - отсутствием зрачков.
Чешуйчатый длинный хвост вроде бы русалки почти полностью находился в полупрозрачной воде, и только кончик плавника торчал наружу. На него то садились, то улетали небольшие серые птички.
Знаете, я далеко не знаток парков, совершенно не разбираюсь во всяких премудростях их планировки, подбора растений и ухода за ними, однако даже я сразу понял, что усадьба Волчьего замка и сама по себе просто настоящее произведение искусства, так гармонично и продуманно было расположено здесь все - кусты и деревья, беседки и ротонды, дорожки и поляны. И даже самые тривиальные мраморные копии антики не раздражали взора - они не были понатыканы где попало как столбы, а открывались глазу внезапно, в совершенно неожиданных, но тем не менее изумительно подходящих для них местах. Хотя, разумеется, мнение мое отнюдь не бесспорно, и я даже готов согласиться, что далеко не всякому может понравиться целящий вдруг в него из-за куста копьем Арес или великолепно бесстыдная Афродита, с которой вы сталкиваетесь внезапно нос к носу за очередным поворотом петляющей среди миртовых зарослей тропинки. Дело вкуса, конечно, но мне, повторяю, парк понравился очень, и самое главное, на нем, при всей ухоженности и чистоте, не лежало печати пусть и внимательного, но все равно всегда такого чужеродного и холодного прикосновения руки человека. Здесь жили богини и боги, дриады и фавны, присутствия людей здесь, к счастью, не ощущалось.
Я пробродил под густыми кронами и по солнечным лужайкам, наверное, часа два - но сомневаюсь, что исходил хотя бы и половину сада, так он был огромен. И вдруг вспомнил о главной цели своей прогулки.
Стараясь не привлекать особенного внимания слуг и работников, я вернулся к замку и не спеша обошел вокруг него, пытаясь определить, в которое же из окон лез злодей. Увы, все они были похожи как близнецы, и почти к каждому подступали старые орешники и вязы. Тогда я сделал иначе: едва ли не вплотную подошел к стене замка и стал осматривать траву и землю возле одного дерева за другим.
Довольно долго поиски эти были безрезультатными, и я уже отчаялся было найти наконец следы, оставленные злоумышленниками, как вдруг возле древнего толстого вяза узрил... только, пожалуйста, не улыбайтесь, - дольку чеснока, да-да, самого обыкновенного чеснока, оторвавшуюся, очевидно, от той огромной связки, которую убийца, из непонятных побуждений, зашвырнул в окно спальни.
Приглядевшись повнимательнее, я заметил и следы ног. Под окном стояли, судя по всему, трое, а потом один из них, вооружившись чесноком и вилами, полез на дерево. Бр-р-р... Я зябко передернул плечами, вспомнив косматый силуэт в окне и дрожащую рукоятку вогнанных в мое ложе вил. А кстати, я же стрелял. Интересно, попал или нет?
Обойдя вокруг дерева, следов крови нигде не обнаружил. Видимо, негодяй был лишь напуган громом пальбы и от неожиданности сорвался вниз. Подняв голову, я посмотрел на т о окно во втором этаже замка - не очень высоко, конечно, но я бы лично наверняка сломал себе шею, если бы оказался на месте неизвестного.
И вдруг я застыл - ну черт побери! - да как же это раньше такая простая мысль и не пришла мне в голову! Не мог, что бы там ни было, не мог человек, упавший с такой высоты, не пострадать совершенно. Он обязательно, если уж не разбился всерьез, должен был сломать руку, ногу, ну, не знаю что еще, получить сотрясение мозга, да хотя бы расцарапать об острые сучья лицо, наконец.