Никто из жильцов нашей девятиэтажки не мог понять, куда внезапно исчез дворник. Последний раз его видели недели две назад - он выгребал мусор из переполненной за день урны у скамейки, собирал граблями опавшую с огромной ивы листву. С другой стороны, какое нам было дело до этого молчаливого диковатого деда, который и не дворник вовсе? Дворником у нас был Николай Семенович. Бывший опер, давно пенсионер. Обычно именно он всегда и всё знал об обитателях дома. Но когда наша ива стала внезапно засыхать и засыпать сухими листьями и ветками скамейку под собой, а урна наполняться пивными банками и бутылками быстрее, чем ее опустошал Николай Семенович, соседи вдруг осознали, что чего-то во дворе не хватает. Точнее, кого-то. "Ивовый дед" (мы так и звали между соседями пропавшего старика) исчез так же внезапно, как и появился у нас во дворе лет пять тому назад. "Может, он умер?", - предполагали одни. "Почему сразу умер? Может, в больницу попал, мало ли", - думали другие. "А есть ли у него родственники? Почему не ищут его?", - шептались третьи. И даже всеведущий Николай Семенович растерянно разводил руками, когда его спрашивали, знает ли он что-нибудь о судьбе "Ивового деда". Ведь именно он, как все считали (да так думал и сам Николай Семенович), был более всех знаком с пропавшим стариком, который делил с ним уборочную территорию много лет. Но, оказалось, он даже имени его не знал. И никто не знал, потому что "Ивовый дед" был немым. У немых вообще нет имен...
Так думал и я, пока Ника (моя дочка) мне все не рассказала. Она, скорее всего, и вовсе бы молчала, если бы я так настойчиво не интересовался, почему она уже неделю отказывается выходить на улицу, зависает у окна и слушает группу A-ha (последний альбом True north вообще грустнейший).
Нике тринадцать. Перепады настроения, трудный возраст, подумают многие. И будут правы. Но у Ники все годы трудные. У нее ДЦП, и каждый шаг ей дается с большим трудом. Когда ей исполнилось четыре, мы с супругой купили трехкомнатную квартиру на первом этаже в этой девятиэтажке. Потому что понимали, что Нике так будет проще. Комнату она выбрала сама: ее окна смотрели на огромную пышную иву и уютную скамейку под ней. Тогда я не придал особого значения этому пейзажику. Но позже, когда увидел, как Нике нравится наблюдать за жизнью, которая проходила возле дерева и скамейки, я понял, что это помогает ей легче справляться со своими трудностями: в пять Ника начала сочинять маленькие рассказы. Истории и героев ей подсказывали сценки, которые она из своего окна "подглядела" у скамейки под ивой. Помню один веселый рассказ про панамку, которую озорной ветер сдул с двухлетнего малыша. Ника придумала, что ветер был такой же юный, как и мальчик, и хотел с ним подружиться. Малыш ковырялся под ивой, пока его мама читала книжку на скамейке, а ветер приносил ему цветные листочки с разных деревьев. А потом он сдул с мальчика панамку и отнес ее на верхушку ивы, где в ней свили себе гнездо какие-то птицы.
В шесть Ника начала записывать все рассказы в большую тетрадку, а позже - в ноутбук, который мы ей подарили. Когда рассказ был готов, она усаживала нас с супругой у себя в комнате и на ночь вслух нам его читала. Почти всегда это были веселые истории, и Ника радовалась, когда мы от души смеялись над нелепыми коллизиями ее героев. Мы были счастливы тоже.
Про "Ивового деда" она тоже писала. Причем не один раз. В одном рассказе у него пропали грабли. И он растерянно бегал по двору, заглядывал под каждый куст, мычал про потерю Николаю Семеновичу. В итоге выяснилось, что местные мальчишки зачем-то закинули их на козырек у подъезда. В другом он отгонял от ивы людей, выгуливающих собак, чтоб их питомцы не гадили под деревом. В третьем он снимал с этого дерева черного котенка. Точнее что-то долго мычал ему, и котенок в итоге спустился сам. На деда во дворе мало кто обращал внимание, но мы с супругой, можно сказать, даже прониклись к нему, благодаря дочке. Но так ничего про него и не знали: кто он, как оказался в нашем дворе, и почему так любит именно эту иву, скамейку и ухаживает только за ними. То есть, мы никогда не интересовались.
И вот дед пропал, а Ника стала грустить. Вообще она не часто грустила, а может, мы просто этого не замечали. Поэтому я заволновался. "Доча, расскажи, что случилось. Ты грустишь из-за "Ивового деда?", - спросил я.
- Ага.
- Никто в доме не знает, куда он делся. Может, ты что-то видела?
- Я знаю - он навсегда ушел.
- Куда ушел, почему?
- Пап, ты мне не поверишь.
- Слушай, я всегда тебе верил, ты ж знаешь.
- Но такому ты точно не поверишь, скажешь, что я в очередной раз придумала историю.
- Поверю. Тебе точно поверю. Расскажи, что знаешь.
- Пап, вы все думали, что этот дедушка немой.
- Ну да, он же только мычал, и то крайне редко. На контакт ни с кем не шел.
- Не перебивай. Но со мной он иногда разговаривал.
- Как это, не может быть...
- Ну вот я же сказала, что ты не поверишь...
- Прости, продолжай, пожалуйста.
- Он впервые заговорил со мной, может, год назад. Осенью. Тогда еще приехали какие-то рабочие с лестницей на машине, и стали пилить ветки на иве. Помнишь, ты спросил, зачем они это делают, а они ответили, что соседи с верхних этажей жаловались, что ива загораживает им свет, и ее ветки лезут в окна. Пока рабочие пилили ветки, дедушка стоял в стороне, смотрел на них, мычал и плакал. И мне стало так грустно от этого - я тоже смотрела в окно и плакала. Когда наступила ночь, я легла спать, но шторы не задергивала и смотрела на свет от луны, которая теперь так ясно была видна в окно. И вдруг услышала, как в стекло кто-то осторожно стучит. Я поднялась с кровати, потихоньку добралась до окошка и увидела под ним маленького старичка, похожего на гнома. Это было невероятно! Он выглядел печальным и вдруг произнес: "Мне нужна твоя помощь". Я ничуть не испугалась и спросила, чем же я могу ему помочь. Он попросил открыть окно, и когда я сделала это, он с легкостью запрыгнул на подоконник, уселся по-турецки и стал жаловаться на то, что люди губят его иву, обрезая ветки. А еще он слышал, как жильцы дома обсуждали друг с другом, что иву нужно вовсе срубить, так как ее корни разрушают фундамент. А ведь ей много лет и она - его дом.
- Чей дом? Гнома?
- Да какого гнома? Он не гном, просто тогда был маленького роста. Он попросил меня поговорить с тобой, чтобы ты запретил людям рубить его иву. Ведь тогда не будет ни прохлады ее тени летом, ни уютной скамейки, ни мам с детьми. А еще сказал, чтобы я ни в коем случае никому не рассказывала, что я его видела и слышала. Потому что только я могу его видеть, и вообще - мне все равно не поверят.
- Так вот оно в чем дело! Да, я помню, ты меня просила, и я поговорил с ЖЭКом и соседями. Они согласились не рубить дерево, но обрезать ветки, сказали, будут все равно, - сказал я дочке.
- Я ему это и передала, когда дедушка снова постучал в окно следующей ночью. Он очень расстроился, но поблагодарил нас за то, что его дом хотя бы какое-то время будет стоять. С тех пор мы иногда с ним болтали по ночам, пока на улице было тепло. Он рассказывал мне про ночное небо и созвездия, про шепот ветра в ветках ивы, про птиц, которым каждую весну она становится домом. А еще что мои волосы напоминают ему ее весенние ветви.
- А он не говорил, откуда он вообще взялся, и есть ли другие такие же "хранители деревьев"?
- Он рассказал, что всегда помнил себя, живущим в иве. Однажды ему приснился сон, будто он был пастухом в этой местности. И очень любил эту нашу иву. А еще тут было маленькое озеро, но когда сюда пришел город, его осушили. А ива осталась. Весной она благоухала, а летом своими ветвями ловила солнце, чтобы укрыть сидящих под ней большой тенью. Дедушка говорил, что, возможно, душа того пастуха после смерти не захотела идти к свету, а, может, просто заблудилась в ветках любимой ивы, да так тут и осталась. И превратилась в духа этого места - то есть, в него. Прошли десятилетия. Здесь вырос наш город, но дерево, благодаря присмотру дедушки, то есть духа, продолжало жить. Затем тут построили многоквартирный дом. Под ивой поставили скамейку, и снова стали собираться веселые компании, играли дети. И ивовому дедушке было от этого очень хорошо. Ночью незаметно для всех он поливал дерево, ухаживал за скамейкой, убирал мусор.
- А мы думали, что это Николай Семенович...
- А потом на скамейке полюбили сидеть алкаши и бомжи, стали много мусорить вокруг нее и гадить под ивой. Дедушке это не нравилось, и тогда появился "Ивовый дед", как все его стали называть, чтобы отгонять от скамейки нехороших людей. Но с людьми он не мог говорить, поэтому мычал. Когда он копошился под моим окном, я наблюдала за ним, мы улыбались друг другу, я даже как-то угостила его мороженым (вы с мамой мне тогда целое ведро купили). А еще я иногда на скамейке читала ему вслух свои рассказы. И про него тоже. Он всегда так заразительно смеялся.
- Что-то я запутался - так ты разговаривала не с "Ивовым дедом"?
- Па, ты ничо не понял что ли? Короче, несколько недель назад, когда иву в очередной раз обкорнали, дедушка постучал в мое окно ночью и сказал, что ива очень старая и пришел ее срок. А с ней уйдет и он сам. Я стала плакать, говорила, что еще раз поговорю с тобой, чтобы люди перестали ее рубить, что не хочу, чтобы он умирал. Но он улыбнулся и сказал, что духи места не умирают, а просто переселяются. И что я обязательно с ним еще встречусь.
Ника замолчала и отвернулась к окну. "Знаешь, папа, ивовый дедушка так и не назвал своего имени. Зато он на прощание подарил мне этот гребешок, который сделал из ветки ивы - чтобы я расчесывала свои длинные волосы, и в них никто "не заблудился" (я улыбнулся). А вон видишь те звезды? Дедушка сказал, что ночью, когда он будет смотреть на небо и видеть их, он будет вспоминать меня".
Меня очень впечатлил рассказ Ники (вообще-то ее полное имя - Вероника). Я ему поверил. А еще пообещал, что мы вместе с ней высадим под окно ее комнаты еще одну иву. И, может, когда-нибудь через много лет, когда дерево вырастет, и его ветви начнут накрывать своей тенью скамейку, "ивовый дедушка" вновь появится, чтобы попросить у Ники стаканчик мороженого.