КАК НАБОКОВ ВНОВЬ ПЕРЕВЕЛ "THE LAUGHTER IN THE DARK" by John Colapinto New Yorker December 4, 2014
В возрасте тридцати одного года, живя без гроша в кармане в изгнании в Берлине, Владимир Набоков сочинил на русском новеллу, под названием "Camera Obscura," которую опубликовал частями в эмигрантском журнале в 1930 г. Пятью годами позже книга была переведена на английский женщиной по имени Уинифред Рой, для британского издателя Джона Лонга. Но Набоков заявил, что перевод "мусорный," полон "грубых ошибок," и при обращении издателя к американскому изданию в 1938 г. решил вновь перевести новеллу сам. Новая версия (первое литературное произведение Набокова на английском), которую он переименовал в "Laughter in the Dark" ("Смех в темноте") представляет собой мастерскую короткую новеллу о навязчивой страсти старика к молодой девушке и сегодня рассматривается, как важная предшественница "Лолиты."
Было бы забавно знать до какой степени Набоков пересмотрел "Camera Obscura," когда превратил ее в "Laughter in the Dark." Мастерство новеллы внушено тем, что это был значительно более зрелый Набоков, который мечтал, для примера, о том, что небрежно открыв абзац "Смеха" и поняв сюжет, читатель будет предупрежден, что она сочинена больше, чем из повествовательных намерений:
Как-то жил да был в Германии, в городе Берлин, господин по имени Альбинус. Он был богат, уважаем, счастлив; однажды он оставил жену ради молодой любовницы; он любил; но не был любим, и жизнь его закончилась несчастьем.
Набоков пришел к этим сюжетным линиям в оригинальной русской версии, которую он в спешке записал за шесть месяцев? И как насчет других Набоковианских деталей, например, когда Альбинус , герой рассказа, первый раз видит Марго, девический объект его страсти, в кинотеатре, где она работает билетершей, и фильм предвещает насильственный конец новеллы? ("Он пришел в конце фильма: девушка отступала среди падающей мебели перед мужчиной в маске и с пистолетом. Чтобы ни происходило, смотреть было неинтересно, так как он не видел его начала.") Проблеск в фатальное последнее столкновение пары, вызывающий мысли о роковой неумолимости судьбы, всегда поражал меня, как признак зрелого Набокова, Набокова, который пришел к полному цветению в "Лолите," "Бледном огне," и "Аде." Или он был уже способен на такие эффекты, когда писал первоначальную русскую версию?
Я знал, что между двумя изданиями были различия. В биографии Набокова 1990 года Брайан Бойд писал, что Набоков "вновь аккомпанировал вступление," "улучшил механизм знакомства героя со злодеем," и "вновь создал намерения, с которыми герой обнаруживает злодейство злодея и героини." Отличная книга Дэвида Рэмптона, изданная в 2012 г., "Владимир Набоков: жизнь в литературе" проницательна более детализованно. Но я хотел знать точно, как Набоков "вновь аккомпанировал" и "улучшил" оригинал и почему.
Очевидным решением было бы купить или одолжить экземпляр перевода Рой и сравнить его с набоковским, но это почти невозможно сделать. Тираж "Camera Obscura" был продан в соответствующем числе экземпляров по выходе, и лондонский склад, в котором хранился непроданный остаток, разрушен германскими бомбами во время 2-ой мировой войны. (Согласно французскому ученому Christine Raguet-Bouvart cейчас существует только семь экземпляров, все в архивах редкой книги и частных собраниях по всему земному шару.) Тридцать лет я присматривал новеллу в магазинах подержанной книги, дешевых товаров, блошиных рынках, последние годы на eBay. Все бесполезно.
Итак, я в конце концов решил познакомиться с экземпляром, содержащимся в коллекции Берга Нью Йоркской Публичной Библиотеки, в которой разместились бумаги Набокова и которая открыта только для доверенных исследователей Набокова. Моя старинная диссертация на степень магистра по его романам на английском и невнятная история о исследовательском проекте по "Смеху в темноте" наградили меня разрешением, и назавтра я посетил холодную читальню Берга на пятом этаже основного здания библиотеки. Для любителя Набокова место сюрреальное: за передним столом рядом со мной находился переплетчик в пластиковых нарукавниках, который держал оригинал манускрипта "Speak, Memory!" - карандашная рукопись на знаменитых каталожных карточках Набокова.
Библиотекарь позвал из задней комнаты и положил на пюпитр в виде буквы V ультраредкий перевод - книгу с твердой обложкой, на которой была помещена смехотворная иллюстрация к роману, знаком с ней по биографии Бойда, где она приведена. Я немедленно открыл первую страницу. Много дальше элегантного и озорного зачина "Как-то жил да был..." я наткнулся на таинственный неуклюжий пассаж о карикатуристе по имени Роберт Хорн (в "Смехе" он более счастливо превращается в злодея по имени Аксель Рекс) и его карикатурном создании, свинье в стиле Микки Маус размером с гинею по имени Чипи, которая была (мудро) вырезана полностью из "Смеха." Последующие четыре страницы излагают подробности дела об авторских правах, направленного Хорном против компании, которая использовала незаконную версию Чипи для рекламы. Герой книги злополучный Альбинус познакомился с историей, как художественный эксперт, которого позвали консультировать дело.
Слабые голубые касания авторучки испещрили бесконечное вступление, и я мимоходом удивился, кто посмел испортить такую редкую книгу. Затем, когда я повернул страницу и увидел несколько небрежных каракулей той же синей ручки на полях, я понял с медлительным изумлением, что этот экземпляр "Camera Obscura" был не только редким изданием, добытым Бергом окольным путем из архива Набокова; это был личный экземпляр Набокова - единственный экземпляр, в котором он пересматривал фактически каждую страницу перевода Рой, взрываясь рукописными дополнениями, точными записками между строк, брызжущими алмазами абзацев и вспышками вдохновения.
Набоков известен тем, что никогда не показывал свои ранние черновики журналистам или ученым. Он сравнивал это с "слюнотечением над образцами," и был неутомим в постоянной чистке своего олимпийского публичного образа, не оставляя неудобных первых черновиков для посмертных штудий. Единственным исключением была эмбрион-версия "Подлинника Лауры," который остался незаконченным после смерти Набокова и который он велел своей вдове Вере уничтожить. Она не смогла решиться на это и через несколько лет после ее смерти их сын Дмитрий позволил опубликовать книгу. Но это было подготовленное событие и Набоков уже пересмотрел многое из рукописной копии. С другой стороны версия "Camera" в собрании Берга дает непосредственный взгляд на Мастера за работой, который снимает мертвые и глупые пассажи, исправляет неумелое и неубедительное развитие замысла, искореняет длинноты и ищет возможности обострить образность или осуществить более глубокое проникновение в мотивацию персонажа. (В самом деле, предвещание в кинотеатре оказалось уникально принадлежащим второй версии.) Интересно, что Набоков был нерешителен по поводу того, какого возраста должна быть девушка в новелле. В версии Рой Альбинус подозревает, что ей "семнадцать или восемнадцать"; в экземпляре собрания Берга Набоков перечеркнул строку и написал "Восемнадцать." Но в конечной версии "Смеха" он остановился на обдуманно более шокирующем шестнадцать. Даже минутные добавления - как Набоковское сопоставление с "мерзлой волной" задернутого ковра в финале книги, ужасной "живой картине" (Альбинус мертвый на полу с пистолетом под ним, Марго скрывается в открытую дверь) - восхищает так же, как очевидная скорость, с которой Набоков сочинял свои великолепные поправки, некоторые из них почти преступно стерты.
У Набокова было непревзойденное чувство структуры рассказа, и переделка "Camera Obscura" показывает его растущее мастерство в тридцатые годы в форме, пропорциях и темпе. Ясно сознавая, что отмененные Роберт Хорн и Чипи были слишком медленными, вялыми, слишком далеки от центральных тем новеллы, Набоков сжал все в единую фразу на странице пятнадцатой версии Рой - в месте, где Альбинус бесполезно размышляет о финансировании фильма "по картине Рембрандта или Гойи." Набоков передвигает весь эпизод в начало и продлевает его в ударно визуальный абзац о мультипликации по Брейгелю, который вводит читателя в рассказ. Он делает злодейского Акселя Рекса не только жертвой нарушения авторских прав, но и знаменитым Нью Йоркским сатириком-карикатуристом, который может уничтожить замышляемый Альбинусом анимационный фильм. Рекс заинтересован, но вместо того, чтобы праздновать этот мятеж, Альбинус, когда книга открывается, находится в состоянии "возбуждения, растерянности, страдания" по поводу некой молодой билетерши, мельком увиденной в кинотеатре. (Только позже мы узнаем, Рекс и Марго давно в любовной связи - связи, которую они возобновляют, имея в виду лукавого, изменяющего Альбинуса.) Эта пересмотренная первая глава есть образец нарративной изобретательности - гладко передвинутые семь страниц, которые с видимой легкостью знакомят нас с основными персонажами рассказа и центральным замыслом о супружеской неверности.
Подобный процесс переписывания единственно и создал стилистическую развязку "Смеха." В "Camera Obscura" Набоков, в свои тридцать один год, создает неуклюжий прием, с помощью которого Альбинус узнает о предательстве Рекса и Марго: Альбинус знакомится с писателем по имени Зегелькранц, который читает ему короткий рассказ о человеке, страдающем зубной болью. Испытывая мучения, ничего не подозревающий мужчина подслушивает пару любовников, которые обсуждают предательство. По спрятанным уликам в этой истории становится ясным, что любовники в рассказе Зегелькранца не кто иные, как Рекс и Марго - открытие, которое управляемо ощущается Альбинусом неправдоподобной, странной глупостью, глубоко надоевшей: рассказ длится на пятнадцати страницах. В "Cмехе" Набоков посылает Зегелькранца туда же, что и Чипи, заменяет его забавно скупым автором Удо Конрадом, и Конрад просто подслушивает, как два любовника кукуют друг с другом за спиной Альбинуса. Посвятит ли Конрад в это Альбинуса, вводит в третий акт новеллы точный крен в сторону напряженного ожидания.
Было сказано о "Битлз," что в их работе нет рухляди потому, что они просто никогда не пели фальшиво. То же можно бы сказать о Набокове - хотя "Camera Obscura" показывает, что он, конечно, был способен написать второсортную вещь. (Он знал это и переписал ее.) Был ли объект моей эксгумации и осмотра редким образцом его "sputum" ? Надеюсь нет, потому, что чтение текста позволило мне испытать уважение к художественным проблемам, вызванным его обманчиво просто выглядящей сказкой, и к мастерству, с которым он разрешил их со второй попытки. Это также до некоторой степени снимает обвинение с забытой Винифред Рой, чья предполагаемая неумелость долго принималась за основание Набоковской переработки. Ясно, были другие мотивации за его решением вновь перевести новеллу - перед тем, как он пересмотрел темы сексуального наваждения и измены вновь, двадцать лет спустя, в "Лолите."
DECEMBER 4, 2014
How Nabokov Retranslated "Laughter in the Dark"
BY JOHN COLAPINTO
At the age of thirty-one, living as a penniless exile in Berlin, Vladimir Nabokov composed, in Russian, a novel called "Camera Obscura," which he published serially in an émigré journal in 1930. Five years later, the book was translated into English by a woman named Winifred Roy, for the British publisher John Long. But Nabokov claimed that Roy"s translation was "sloppy" and "full of blunders" and, when approached by a publisher about an American edition in 1938, he chose to retranslate the novel himself. The new version (Nabokov"s first English literary production), which he retitled "Laughter in the Dark," is a masterful short novel about an older man"s obsession with a young girl, and is today considered an important precursor to "Lolita."
I"d always been curious to know how extensively Nabokov revised "Camera Obscura" when turning it into "Laughter in the Dark." The mastery of the latter suggested that it was a considerably more mature Nabokov who dreamed up, for instance, the insouciant opening paragraph of "Laughter," which, by giving away the story, alerts readers that the novel is about more than narrative suspense:
Once upon a time there lived in Berlin, Germany, a man called Albinus. He was rich, respectable, happy; one day he abandoned his wife for the sake of a youthful mistress; he loved; was not loved; and his life ended in disaster.
Did Nabokov come up with these lines in his original Russian version, which he hastily scribbled in six months? And what about other Nabokovian touches, like when Albinus, the story"s hero, first meets Margot, the teen-aged object of his obsession, in a movie theatre where she works as an usher, and the movie being shown foreshadows the novel"s violent ending? ("He had come in at the end of a film: a girl was receding among tumbled furniture before a masked man with a gun. There was no interest whatever in watching happenings which he could not understand since he had not yet seen their beginning.") That glimpse of the couple"s fatal, final confrontation, suggestive of the doomful implacability of fate, always struck me as a hallmark of the mature Nabokov, the Nabokov who would come to full flower in "Lolita," "Pale Fire," and "Ada." Or was he already capable of such effects when he wrote the original Russian version?
I knew that there were differences between the two editions. In his 1990 biography of Nabokov, Brian Boyd wrote that Nabokov had "revamped the opening," "improved the mechanism by which hero meets villain," and "redesigned the means by which hero discovers the villainy of villain and heroine." David Rampton"s excellent 2012 book, "Vladimir Nabokov: A Literary Life," provided more detailed insight. But I wanted to know precisely how Nabokov had "revamped" and "improved" the original, and why.
The obvious solution would be to buy or borrow a copy of Roy"s translation and compare it to Nabokov"s, but that"s almost impossible to do. "Camera Obscura" sold only a handful of copies upon its release, and the London warehouse containing the unsold stock was destroyed by German bombs during the Second World War. (According to the French scholar Christine Raguet-Bouvart, only seven copies still exist, all in rare-book archives and private collections across the globe.) I"ve kept my eye out for the novel for thirty years in used bookstores, thrift shops, flea markets, and, in recent years, on eBay. All to no avail.
So I finally resolved to visit the copy held in the New York Public Library"s Berg Collection, which houses Nabokov"s papers and is open only to credentialed Nabokov scholars. My ancient master"s thesis on his English-language novels and a mumbled story about a research project on "Laughter in the Dark" won me an appointment, and on a recent day I visited the Berg"s frigid reading room on the fifth floor of the library"s main branch. For the Nabokov fan, the place is surreal: open on the table in front of the man beside me was a binder with plastic sleeves holding the original "Speak, Memory" manuscript, handwritten in pencil on Nabokov"s famous index cards.
The librarian emerged from a back room, and on a V-shaped foam pedestal he placed in front of me Roy"s ultra-rare translation-a hardback with a cover bearing a ludicrous romance-fiction illustration that I was familiar with from Boyd"s biography, where it was reprinted. I flipped immediately to the first page. Far from the elegant and mischievous "Once upon a time" opening, I was confronted with a mystifying, clumsy passage about a cartoonist named Robert Horn (in "Laughter," he becomes the much more felicitously named villain Axel Rex) and his cartoon creation, a Mickey Mouse-style guinea pig named Cheepy, who was (wisely) excised completely from "Laughter." The following four pages detailed a copyright lawsuit levelled by Horn against a company that used an unauthorized version of Cheepy for an ad. The book"s hero, the hapless Albinus, is introduced into the story as a picture expert called in to consult on the case.
A thin blue vertical fountain-pen stroke ran down through this endless opening, and I fleetingly wondered who could have dared to deface such a rare book. Then, when I turned the page and saw a few scribbled words in that same blue pen in the margin, I realized with slow amazement that this copy of "Camera Obscura" was not simply a rare edition procured by the Berg to round out Nabokov"s archive; it was Nabokov"s personal copy-the very copy in which he had revised virtually every page of Roy"s version in a storm of handwritten additions, crabbed interlineations, carat-sprinkled paragraphs, and bursts of inspiration.
Nabokov was notorious for never showing early drafts of his work to journalists or scholars. He compared doing so to "passing around samples of one"s sputum," and he was careful, in his constant grooming of his Olympian public image, to leave no embarrassing first drafts for posthumous study. The one exception was his embryonic version of "Original of Laura," which was left uncompleted after Nabokov"s death, and which he had instructed his widow, Vera, to destroy. She couldn"t bring herself to do so and, some years after she died, their son, Dmitri, allowed the unfinished book to be published. But that was a curated event, and Nabokov had already revised much of the draft copy. The Berg Collection version of "Camera," on the other hand, provides an unmediated look at the Master at work, removing dead and dull passages, fixing inept or lame plot developments, eradicating longueurs, and seeking out opportunities to sharpen imagery or provide deeper insight into a character"s motivation. (Indeed, the movie-theatre foreshadowing proved to be unique to the second version.) Interestingly, Nabokov was indecisive about how old the novel"s girl should be. In the Roy version, Albinus guesses that she is "seventeen or eighteen"; in the Berg Collection copy, Nabokov crossed out that line and wrote "Eighteen." But in the final version of "Laughter" he settled on the considerably more shocking sixteen. Even minute additions-like Nabokov"s reference to the "frozen wave" of the mussed-up carpet in the book"s final, terrible tableau (Albinus dead on the floor with the gun underneath him, Margot fleeing through the open door)-provided a frisson of excitement, as did the apparent speed with which Nabokov composed his superb additions, some of which are scribbled almost illegibly.
Nabokov had an unsurpassed sense of a story"s structure, and the "Camera Obscura" revisions reveal his growing mastery, in the nineteen-thirties, of form, proportion, and pace. Clearly aware that the cancelled Robert Horn and Cheepy opening was too slow, too flabby, too far off the novel"s central themes, Nabokov seized on a single phrase on page fifteen of the Roy version-an aside about Albinus"s idle musings about financing a film "of a picture by Rembrant or Goya." Nabokov moves this to the beginning and expands it into a long, strikingly visual paragraph about an animated Bruegel that sweeps the reader into the story. He brings in the villainous Axel Rex not as a victim of copyright infringement but as a celebrated New York-based satirical cartoonist who might be able to execute Albinus"s dreamed-of animated film. Rex is interested, but instead of celebrating this coup, Albinus, when the book opens, is in a state of "irritation, confusion and misery" over a certain young usher he had glimpsed in a movie theatre. (Only later do we learn that Rex and Margot had had a romance years before-a romance that they soon resume on the sly, deceiving Albinus.) This revised first chapter is a model of narrative ingenuity-a sleekly moving seven pages that introduces us, with seeming effortlessness, to the story"s main characters, and to the central plot of marital infidelity.
A similar process of rewriting produced "Laughter" "s singularly stylish denouement. In "Camera Obscura," the thirty-one-year-old Nabokov concocted a clumsy device by which Albinus learns of his betrayal at the hands of Rex and Margot: he introduces a writer, Segelkranz, who reads to Albinus a short story about a man with a toothache who, during his dental torment, overhears a pair of lovers discussing their betrayal of an unsuspecting man. Through internal clues in the story, it is realized that the lovers in Segelkranz"s story are none other than Rex and Margot-a reveal that manages to be implausible, strangely inept, and deeply boring: it drags on for fifteen pages. In "Laughter," Nabokov sends Segelkranz the way of Cheepy, replaces him with the amusingly curmudgeonly author Udo Conrad, and simply has Conrad overhear the two lovers cooing to each other behind Albinus"s back. Whether Conrad will reveal this to Albinus introduces a nice tilt of suspense in the novel"s third act.
It has been said of the Beatles that there is not a clunker of a song in their oeuvre because they simply never let the bad stuff get released. The same might be said of Nabokov-for "Camera Obscura" shows that he was indeed capable of writing a second-rate novel. (He knew it, and rewrote it.) Would he object to my exhuming, and examining, this rare sample of his "sputum"? I hope not, because reading it allowed me to fully appreciate the artistic problems presented by his deceptively simple-looking tale, and the mastery with which he solved them on his second try. It also exonerates, to a degree, poor forgotten Winifred Roy, whose supposed ineptitude has long been the accepted reason for Nabokov"s rewrite. Clearly, there were other motivations behind his decision to retranslate the novel-before he revisited its themes of sexual obsession and betrayal again, twenty years later, in "Lolita."