Это было яркое разноцветное пятно из клубка маленьких улочек на краю приторно жаркой весны.
Небо снимает слои... Ноготь большого пальца врезается в оранжевую кожуру и в ноздри впивается резкий цитрусовый запах...
Мягкий ванильный ветер проводит шёлковыми языками по стеклянному колокольчику над лавкой зеленщика. Размешивает в себе отражения ярко-красной клубники. Врывается в полотняные пасти голубых карпов на бамбуковых удочках возле входа в парк.
Придавленная мутным солнцем зебра пешеходного перехода. В барабанах стиральных машин в coin-laundry через дорогу вращается майский день...
Тают кубики льда в высоком стакане на столе, разделённом косой линией тени.
Светофор. Взмахи веера. Розовые вспышки кустов азалии. Ярко-фиолетовые и кремовые ирисы вокруг пруда.
Пластмассовый Будда возле входа в мастерскую продавца буцуданов сжимает золотыми пальцами стебель лотоса.
Колючие жаркие лучи солнечного ежа рассекают мутную зеленоватую воду пруда... рассекают брови каменных богов... проскальзывают по белым и красным спинам королевских карпов...
Отец с сыном остановились возле небольшого синтоистского алтаря на углу возле парковки. Мальчик в синих шортах и желтой панаме, расскрыв рот с удивлением смотрит на каменные ухмылки двух лисиц-оборотней
-Лисица... папа, смотри лисица!
-Мг... - отец на секунду оторвался от чтения комикса
-А почему они тут... возле алтаря?
-Ну... ну, эти лисицы, они...они ками-сама...и это их алтарь.
Они идут по зебре, и мальчик подпевает мелодии, доносящейся из динамика над светофором. Мелодия включается при зеленом свете, это сигнал для слепых. Зелёная музыка.
В парке первоклашки играют в бейсбол. Весело смеются и катаются в пыли. Первая база, вторая база, бесконечное, голубое небо...
-А это карпы. Их вывешивают тут каждый май на праздник мальчиков. Они приносят удачу, - отец указывает на развивающихся на ветру рыб
-Удачу?
-Мг
- Только для мальчиков?
-?
Они подходят к решётке пруда. Мальчик прижимается щеками к металлическим прутьям и смотрит на скользящие в мутной воде величавые спины карпов.
-Папа, а что происхдоит с карпом зимой? Ему холодно там, наверное?
-Вообще-то, карп - это священная рыба...
-Господин Карп - тоже ками-сама?
-Да нет... просто священная рыба...
Отец закуривает "Ларк" и усаживается с комиксом в зубастой тени кипарисов.
Мальчик продолжает стоять возле ограды. Ива опустила длинные волосы прямо в самую в воду...
-Кои-сама...икэ но ками-сама
Я кинул сто иен в бокс над стиральной машиной. И еще раз глянул в корзину с вещами. Одна майка красная, другая голубая, джинсы, жаркая улица, разноцветная карусель в парке, королевский карп на удочке, ирисы, светофор... Don't Bleach!
Из часовни возле станции доносится звон колоколов.
Японское время 16.00
Don"t bleach the colors of the day!
* * *
Я закрываю глаза.
Она встряхивает небо...
В бесконечных городах, запертых в этом маленьком стеклянном шарике, идёт снег.
Рождество.
День перед Рождеством
Здесь размыты грани между временами года. После кровавых кленовых пожаров осени декабрь приходит медленно и незаметно. Срываясь тяжелым серым небом в лотос на ладони Будды, холодными ветвями качающихся парков, сладким запахом персикового чая, рождественским безумием распродаж.
Поднять воротник пальто и идти до станции. Минут десять убеждать себя в том, что это просто начало нового дня. Мимо парка. Вороны. Женщина в китайском кимоно медленно разводит в стороны черные шёлковые рукава и замирает на мгновение. Она, игнорируя весь окружающий мир и соседей, занимается в этом парке ушу каждое утро.
Моя соседка, женщина-ворона...
Я грею руки о картонный стакан кофе, купленный в автомате, и сверяю часы по прохожим. За год я выучил их лица практически наизусть. Вот клерк, страшно похожий на телеведущего субботнего шоу на канале "Фудзи-тэрэби". Если я встречаю его возле игрового центра "пачинко", то значит всё хорошо, можно спокойно постоять и допить кофе, рассматривая утреннюю суету в рыбных лавках. Если он шагает мне навстречу, когда я выхожу из парка - я опоздал. Думаю он из тех ребят, которым все твердят, эй, тебе никто не говорил, что ты похож на этого ведущего из утреннего субботнего шоу, а он скромно отшучивается, мол ну что вы... куда там... не похож вовсе, а сам тщательно поправляет свой "ол-бэк" при любой возможности и не просыпает ни одного субботнего утра.
Продавец рыбы разбивает лёд. Его молодой помощник поднимает алюминиевый занавес лавки. Торговая улица постепенно просыпается. Мутное пастельное декабрьское утро сейчас особо контрастирует с яркими вспышками рождественских украшений в витринах. Механический Санта на площади перед станцией замер в ожидании вечернего сигнала, чтобы начать свой танец, целясь доброй пластмассовой улыбкой в восхищенные детские глаза. Я выбрасываю пустой стакан в урну прямо рядом с Сантой и тут замечаю, что пошёл снег... С серого неба сорвались первые неуверенные снежинки.
Во дела! Неужели действительно снег?! Лет сто его не видел... А в этих краях его вообще не помню. Здешние зимы больше похожи на нашу осень. Всё ждешь прихода зимы, и вдруг замечаешь, что уже конец декабря.
Снег начинает идти все уверенней и я, любуясь им, быстрой походкой направляюсь к станции. Задираю голову верх и улыбаюсь такому неожиданному рождественскому сюрпризу.
Зазевавшись, я чуть не сбиваю с ног парня, который раздаёт рекламные листовки возле центрального входа.
- Прости, - пробормотал я.
- Ох, простите, - растерянно произнёс парень и потом, смущенно улыбнувшись, добавил, - Вот, пожалуйста. Заходите к нам.
Я улыбнулся в ответ, схватил протянутый мне буклет и побежал ловить свой последний шанс успеть вовремя на пару.
На поезд я опоздал. Двери ехидно захлопнулись у меня перед носом. Ну и чёрт с тобой! - мысленно кинул я вслед уходящему экспрессу.
Усевшись в застекленной будке ожидания на открытой платформе, я рассматриваю горы, длинные усы проводов, огромные вечнозеленые поля для гольфа. Над всем этим идёт снег. С лица моего не сходит удивлённая улыбка. На стекле комнаты ожидания выведены белой краской через трафарет колокольчики и снежинки. Здесь я привык уже смотреть снегопады в трансляциях с Хоккайдо... или вот на такие нарисованные снежинки. А вот настоящий снег... это, пожалуй, впервые. Забавно.
В комнату забежали два ученика младшей школы. Они едят онигири и с набитыми ртами наперебой обсуждают творящееся за окном..
Вот к чему я тут никак не могу привыкнуть, так это к форме учеников начальной школы. Эти ребята всю зиму носят шорты, причём довольно короткие шорты, так что из-под форменных полупальто видны лишь голые ноги.
Ждать придётся ещё минут десять. Я принялся рассматривать проспект. Это была реклама одного из местных рыбных ресторанчиков, как обычно не слишком больших, но и не слишком маленьких, как раз таких, чтоб позволить себе иногда печатать рекламные проспекты. Я пробежал глазами по фотографиям разложенных на блюде сасими. Один из разворотов был посвящён сезонной скидке на фугу. Не та ли эта фугу...
Конец истории
Профессор Такагиси рассказывает что-то о холодной войне, за окном кружатся снежные хлопья и от всего этого хочется поёжиться и дышать на озябшие кончики пальцев. Но в аудитории тепло... холодная война давно позади... и всё это больше похоже на кадры из рождественских диснеевских историй.
Половина аудитории мирно спит, попадав головами на парты. Профессор Такагиси мерно прохаживается вдоль доски, убаюкивая студентов особенностями биполярной системы международных отношений. Потом подолгу пишет на доске цитаты и определения, затем стирает всё размашистыми движениями. И тут наступает моя любимая часть. Сэнсей подходит к маленькому пылесосу для чистки меловой губки. Пылесос напоминает небольшой тостер. Такагиси прислоняет губку к нему и нажимает кнопку. Тот забавно жужжит, отчего задремавшие на передней парте просыпаются. Удивлённо оглядываются по сторонам, замечают, что уже всё пропустили, с доски всё стёрто, и вновь погружаются в свои сладкие рождественские сны, где напрочь отсутствуют все признаки и характеристики холодной войны.
Я сижу возле окна на галёрке со своим приятелем Кентаро и рассказываю ему, что в стране, которая раньше была с Японией в состоянии этой самой "холодной войны" до сих пор, стирая что-то с доски, "сэнсей" посылает ученика смочить тряпку в туалете. Кентаро смеётся. Он уверен, что я шучу. Я очень рад, что он смеётся, это значит, что я действительно шучу. Наверное...
Ещё мы радуемся тому, что сегодня последний день занятий и тому, что идёт снег. Кентаро до десяти лет жил в Ниигате и тоже скучает по снежным зимам.
- Сидишь в горах в горячем источнике, - мечтательно говорит он, - вода - кипяток почти, воздух морозный, а сверху снег сыпет. Такими пухлыми хлопьями. И тает прямо над головой.
- Здорово.
- Ага. Потом вылезаешь из ванны, набираешь снега целые охапки, хорошенько растираешься и снова в источник.
Снег танцует, извиваясь на голубой черепице крыш за окном. Женщина на балконе убирает бельё в комнату. Внизу, скорчившись в три погибели, идёт старушка, прячась под огромным чёрным зонтом. Почтальон на мопеде остановился на время возле красного почтового ящика на углу и, задрав голову, смотрит в серое небо. На пятом этаже университетского спорткомплекса напротив лучники из секции кю-до застыли, натянув тетивы своих луков.
-Чего это у тебя? - спросил Кентаро
-А, это сегодня дали возле станции, - я открыл проспект на развороте с рекламой фугу
-Ну, и чего ты набираешь всякой ерунды?
-Да ты посмотри. Эта не та самая ядовитая рыба? Ну, та, что если ты съел её неправильно приготовленную, то умираешь сразу?
-Ну, вроде да.
-А ты пробовал?
-Ну да. На "бонэнкае" нашей секции по боксу в прошлом году. Мы тогда пошли в ресторан на Сидзё... там потом наши сэмпаи так напились...
-Да ты погоди, - перебил я Кентаро
-Чего?
-Ты расскажи... вообще как?
-Да никак. Живой вроде, - усмехнулся Кентаро
- Толку от тебя...
Вновь зажужжал пылесос. Заиграла мелодия, оглашающая конец занятий. Поразительные тут звонки - не звонки, а спокойные такие мелодии. Лежи себе дальше на парте и спи. Не то, что у нас - пожарные тревоги.
-Ну что ж, - сказал профессор Такагиси, поправляя микрофон на галстуке, - О Френсисе Фукуяме и других атлантистах мы поговорим после зимних каникул. А пока всё... Конец истории
Такагиси широко улыбнулся просыпающейся аудитории.
- Что ты делаешь на Рождество? - спросил Кентаро, складывая тетрадь и распечатки в рюкзак.
- Не знаю ещё пока. Сегодня договорился встретиться с Саори в Киото, обсудим, что делать. А ты?
- Да я тоже не знаю. Наверное, пойдём куда-нибудь с ребятами из секции. Повисим
Мы вышли из корпуса и направились к восточным воротам.
- Слушай, а что там Такагиси говорил про конец курса? - спросил Кентаро.
- Конец истории
- Это как?
- Да никак
- Толку от тебя... Надо будет у кого-то конспект одолжить. Ладно, давай звони, когда чего решишь там.
- Пока!
- Саори привет.
Кентаро свернул налево и направился на стоянку мопедов. Я оглянулся на корпус спорт комплекса и подумал об этих лучниках на пятом этаже. Почему-то ни разу не видел, как они стреляют. Всё стоят, натянув тетивы. Снег кружит и танцует в воздухе, даже и не думает прекращаться. Такие дела.
Зимние каникулы.
Конец истории.
Толку от этого...
Антикварный город
- Сицурей симас-с-с - выкрикнул рикша, пробегая с повозкой прямо у меня перед носом. Надеюсь никаких примет насчёт чёрного рикши, перебежавшего дорогу, нет. Возле пагоды Ясака-то я повернул налево и пошёл вниз по узкой улочке в сторону района Гион.
Саори не отвечает на мои звонки. Автоответчик вежливо посылает меня к чёрту, и я вот уже минут сорок бесцельно шатаюсь по Киото.
Город завёрнут в мишуру и гирлянды. В углах витрин маленьких магазинчиков и лавочек лежит тёплая рождественская вата. На каждом углу играет хрупкая мелодия музыкальных шкатулок.
Я люблю теряться в старом Гионе, делая поворот за поворотом, уходя подальше от рикш и туристов. В уютные тихие уголки не меняющегося столетиями города.
Там, по ту сторону реки Камогава суета и пробки. Здесь слышно, как падает снег. Поворот, еще поворот. Прохожу там, где проходят плечи. В чайных зажигают фонари прямо в середине дня. На деревянных табличках при входе иероглифы с именами работающих там гейш и майко. Девушка в кимоно сметает с порога снег. При выходе из рыбного ресторана сидит белоснежная кошка. В Гионе всё слегка картинно. Как будто снимали самурайскую драму, всё закончили, а декорации и массовка продолжают жить своей отдельной от задумки режиссёра жизнью.
Я старался делать свои звонки не такими частыми и глубоко вдыхал морозный воздух. Моё негодование вырывалось паром и тонуло в зимнем небе, разбавленное спокойствием и тишиной города. Я шёл дальше на север параллельно улице Кавабата. Здесь город немного менял свой тон. Это были узкие улочки, но уже без декоративной ветхости и старины. Небольшие кафе в европейском стиле с аккуратными, но уже немного потемневшими от времени витринами. Миниатюрные салоны красоты на двух-трёх посетителей. Мастерские резчиков по камню, возле входа в которые обычно стоит небольшая скульптура Будды или черепахи. Букинистические и антикварные лавки. Всё это имеет свой особенный оттенок тишины. Свою морозную мелодию. Как тонкие безжизненные ветки хурмы с редкими сморщенными плодами, обнявшиеся с серым небом.
Я зашёл в небольшое кафе с выцветшей вывеской, говорящей что-то витиевато французское. Внутри стоял тёплый кофейный дух. Я сел за столик возле окна. Кроме меня из посетителей в кафе был только старик в клетчатом пиджаке и такой же клетчатой шляпе с красным пёрышком. Он сидел за стойкой и беседовал с пожилой хозяйкой заведения. Они говорили на своём старом киотском говоре, и я не мог различить ни слова в этих удивительно слащавых интонациях.
Девушка, появившаяся из-за шторки за стойкой, подала мне стакан воды и положила на стол меню. Потупив взгляд, собиралась снова вернуться к стойке, но я остановил ее и попросил принести мне эспрессо.
Делая маленькие глотки из стакана с ледяной водой, я медленно изучал кафе. Это была небольшая комната с тремя столиками и барной стойкой. Скорее всего, семейный бизнес. И та девушка, подавшая мне меню, пожалуй, внучка старушки за стойкой. Может и мужчина в шляпе тоже вовсе не посетитель.
Кофе готовился прямо за стойкой в продолговатой колбе на небольшом огне. Стены были украшены акварелями с видами Парижа и старыми чёрно-белыми фотографиями Киото. По полкам были расставлены банки с разными сортами кофе, мешочки с пряностями, фарфоровые статуэтки. На столах стояли миниатюрные засушенные букеты. Во всём наблюдалась уютная хаотичность. Видно всё это заведение заставлялось годами.
Девушка поставила передо мной чашку с кофе, сахарницу и сливки. Я попросил её налить мне ещё воды.
За окном виднелась пагода буддийского храма. Прямо напротив теснились антикварные лавки, с выставленными на распродажу старыми плюшевыми медведями и куклами, одетыми в традиционные платья и спрятанными в стеклянные коробки. Магазин напротив казался таким близким, что я мог разглядеть даже нэцуке на полках и внутренности стеклянных шаров со снегом. Маленькие города и люди, запертые под стеклянными куполами, на полке лавки древностей. Стеклянные глобусы...
Я вспомнил о рыбе глобус. Именно так фугу звучит в английском переводе.
Наши судьбы ползут в потёмках мирового океана, натыкаются на чёрные дыры в поисках малейшего признака на свет в конце тоннеля. А по их следу идут четыре рыбы апокалипсиса. Рыба-меч. Рыба-молот. Рыба-пила. И маленькая пузатая... рыба-глобус. И где-то там сотни гамлетов репетируют в который раз свои стереологи и заказывают себе небольшой сюрприз. Рыбу-земной шар. "Быть или..."
Я где-то читал про актёра театра кабуки, который был признан живым народным достоянием Японии. Так вот, он страшно любил поесть фугу. И однажды всё-таки вытянул свой несчастливый лотерейный билет. Тут вся ирония, думаю, совсем не в любви к опасным морским деликатесам, а в том что ты "живое народное достояние"... наверное, с этим жить не так уж просто. Как, должно быть, тяжело было дышать всем героям... с бюстом на родине.
Допив кофе, я пошёл расплачиваться к кассе возле выхода. Деньги побежала принимать та же девушка со своим смущенным детским взглядом. Я ещё раз обежал взглядом комнату. Старик возле стойки улыбнулся мне и спросил по-японски:
- Вы француз?
- Нет, - улыбнулся я в ответ и вышел на улицу.
В лавке напротив я купил стеклянный шар для Саори и стал возвращаться к станции Сидзё.
Саори позвонила мне, когда я стоял на мосту возле входа в метро. Она была в Осаке, дома у отца. Я старался говорить очень спокойно и напомнил ей о том, что мы договаривались встретиться в Сидзё.
- Ах, ну да. Прости. Но если хочешь, то приезжай в Осаку.
- В Осаку?
- В Осаку. Если хочешь.
Под мостом быстро бежала мелкая речушка Камогава. Закутавшись в куртку с меховым воротником, возле реки сидел человек и ловил рыбу. Интересно, есть ли там рыба вообще?
На мосту стоял монах и читал мантру. Он держал в одной руке плошку для пожертвований, в другой - посох с бубенцами. На голове у него соломенная шляпа, похожая на большую тарелку. Она скрывает половину его лица. Виден только шевелящийся подбородок.
Я кинул в плошку сто йен и спустился в метро. Отсюда до Осаки около часа езды.
Три жирафа
и два Рождества.
-Как в Санта Барбаре...- Саори, задрав голову, посвистывает и любуется холодными пальмами. Те растопырили узкие пальцы в ватное небо бухты.
Какие-то они тут совсем грустные, я себе Санта Барбару другой представляю...
-А у вас там пальм совсем нету. Наверное?
-Ну почему же, у нас есть. На юге. Там сейчас, скорее всего, теплее, чем в Осаке.
Где-то вдалеке загудел грузовой буксир. Облепив портовые краны, надрываются зимние чайки. От этого всего как-то на душе слишком просторно и одиноко.
Как будто эти холодные волны просятся поскрестись и о твой горизонт... где-то совсем глубоко внутри тебя, и от этого слегка щекотно и грустно.
Не знаю... я себе море другим представляю.
За спиной в зеркале небоскреба в шестьдесят этажей проплывает тяжелое серое небо. Куда же летят эти небесные суси?... вечные странники...
Если забраться на смотровую площадку на 55 этаже, то можно увидеть, где заканчивается небо Осаки. С огромными домами, колесами обозрений, горками "Юниверсал Студиоз".
Можно увидеть весь залив. Мост, с которого замеряют японское время.
Японское время 4 часа 15 минут.
В бинокль... если конечно не пожалеть ста йен, можно увидеть любого чудака, прогуливающегося по набережной, прячущего озябшие ладони в карманы пальто, с загадочной грустью в глазах смотрящего вдаль, вышки, краны, ряд пальм, скамейки, меня и Саори...
Саори болтает ногами в сиреневых кедах и, задрав голову вверх, смотрит на озябшие ладони пальм, я, засунув руки в карманы пальто, смотрю на холодный океан.
-Я вот когда съездила в Америку, у меня веснушки появились. Вот смотри... А раньше не было. У японцев их вообще нет.
Смешная. Эти забавные кеды, джинсы с бахромой, поверх джинс юбка с индийскими слониками, на голове что-то вроде тюрбана. На правой лодыжке иероглиф "душа".
- Какие у тебя планы на Рождество? - спросил я.
- Ммм. Я, наверное, с отцом буду встречать. Он заказал уже ресторан в Синсай-баси. Вот...
Я присел на скамейку и внимательно посмотрел на неё. Хм, действительно веснушки. Их совсем немного правда... но я раньше не замечал.
- Чего смотришь?
- Ничего. А на Новый Год ты что делаешь?
- Родители никак не могут поделиться. Всё решают, с кем я встречаю Новый год. Наверное, поеду к маме в Киото, потому что потом с отцом мы скорее всего поедем в Лос Анджелес, у него командировка, а я...
Она всё говорит и говорит. Я смотрю за движением её губ. Как она моргает, наклоняет на бок голову, поджимает губу, когда делает паузы, смотрит мимо меня и скорее всего думает о Санта Барбаре или Лос Анджелесе. Ладно, Лос Анджелес так Лос Анджелес.
- А вы там празднуете Рождество?
- Празднуем. Целых два.
- Два?
- Ну, по крайней мере, наша семья. Сначала мы празднуем Рождество со всем миром и нашей бабушкой. Бабушка - католичка. Ну а потом со всеми православными в январе.
-Не пойму чего-то... Разве может быть два Рождества?
-Да всякое бывает...
Над бухтой нависли тяжелые свинцовые сумерки. Саори пордолжала посвистывать. Одну и ту же мелодию, скорее всего, ожидая, пока я попрошу её прекратить. Я подошёл поближе к поручням и смотрел, как вечер прижимает к груди тихий океан.
Закрывая глаза, я видел жаркую комнату с татами посреди июля. Свет свозь приоткрытое сёдзи разрезает всё находящееся внутри пополам. В углу гудит вентилятор. Я сижу на полу и смотрю на спящюю Саори. Рядом с футоном лежит её юката. По синим рукавам взлетают белые журавли. Саори свернулась калачиком и спит, как ребёнок. Я замечаю на лодыжке у неё вытатуирован какой-то иероглиф. Я целую ее лодыжку и открываю словарь...
Саори подошла ко мне и легонько толкнула локтем в плечо.
-Ты что обиделся что ли?
- Да нет...
- И правильно...- Саори положила подбородок на ограду, - Смотри! - она указала на три портовых крана, - как жирафы прямо...
Я посмотрел на гордо выпрямленные оранжевые шеи кранов, потом на Саори
- Знаешь... Я себе жирафов именно такими и представляю
Тихие американцы и внутренние монголы
Когда я вернулся на свою станцию, мне позвонил Дэвид и предложил вместе поужинать, а потом поиграть в билиард. Мы встретились в китайском ресторанчике неподалёку от парка. Тут было непривычно тихо. Заходили уставшие клерки или рабочие со стройки и молча ели рамэн после тяжёлого трудвовго дня. Кое-кто забегал и заказывал гёдза с собой. За окном по-прежнему шёл медленный снег.
Мы сели возле стойки и заказали два острых рамэна.
-Ну, как тебе а?- Дэвид кивнул в сторону окна.
-Прикольно!
-А у вас там, наверное, весь года снег идёт.
-Да нет, только зимой идёт. - Я немного подумал и добавил - Ну бывает иногда и весной, конечно... потом и осенью тоже бывает...
-И летом- улыбнулся Дэвид
-Нет, вот летом точно не идёт
Через дорогу от ресторанчика небольшой видео-прокат. Возле него паркует велосипед пожилая женщина. К рулю велосипеда прикреплён зонтик. Бабушка пытается его снять, но тот никак не поддаётся и она быстро бежит к дверям, приподняв воротник спортивной куртки.
Когда я только приехал в этот городок, таких вот видео-прокатов, как и парикмахерских в нашем районе было тьма тьмущяя. Теперь их почти не осталось. Они не выдерживали конкуренции с сетевой империей "Тцутая Клаб", что распустила свои интертейментовские щупальца по всей стране.
-Слушай, мне вчера звонил Йошияки. Он предлагает поехать на денёк в горы покататься на лыжах. Как думаешь?- спросил Дэвид
-Здорово. Только я на лыжах не особо умею. А ты как?
- Да как тебе сказать- Дэвид удивлённо улыбнулся - Я честно говоря сегодня первый раз в своей жизни увидел снег.
Было что-то такое в этой фразе. Что-то неуловимо трогательное. Торжественно волнующее, то, что нам понять невероятно тяжело с нашими двумя рождествами и пальмами на юге, ржавеющими санками на балконе, старыми детскими варежками в кладовке...Человек прожил до тридцати лет, встал одним прекрасным утром и выйдя из дома увидел как на него сверху начинают падать белые хлопья снега. Первый раз.
- Я сегодня играл в снежки со своими учениками- с восторгом говорил Дэвид. Тридцатилетний Дэвид, чемпион Австралии по прыжкам в воду, грузчик, пекарь, менеджер в супермаркете, теперь учитель английского языка. Он выбежал со своими учениками по шесть-семь лет и принялся играть в снежки. Первый раз в своей жизни.
Мы ели рамэн, страшно острый и жаркий. Дэвид обильно поливал его лимонным соком, а я всё старался запить остроту холодной водой.
Дэвид громко смеётся и подшучивает над Хироси, суетящегося за стойкой. Хироси широко улыбается в ответ. Он ни слова не понимает из того, что говорит ему Дэвид.
Нас тут считаю американцами.
Мы довольно часто приходим сюда, садимся у стойки, заказываем острый рамэн, и ужинаем среди усталых клерков и рабочих. Мы, смешные и неказистые люди с Запада, заброшенные волей судьбы в Японию. Мы, носители вестернизации, с голливудскими улыбками, австралийским акцентом, славянской задумчивостью в глазах...Два любителя острого рамэна. Два тихих американца. Таких же настоящих и непотдельно типичных, как ворнербразеровские фильмы, как тот же Хироси, которого на самом деле зовут Чен, китайца из Внутреней Монголии, отец которго, как и его праотцы разводит лошадей, а младшая сестра играет на батокине...Как медленная и спокойная небесная рыба моей судьбы.
-Смотри, - я выложил на стойку рекламный проспект ресторанчика.
-Что это?
-Я чуть не забыл. Помнишь, мы с тобой хотели попробовать фугу? Представь у них в этом ресторанчике сейчас как раз сезонная скидка.
-Здорово
-Ну, так что? Сходим отведаем, а потом можно и в билиард сыграть?
-Слушай, а если...- Дэвид замялся- А что если мы вдруг отравимся?
-Да ладно тебе. Уже давным давно никто не умирал от фугу. Ну почти никто...Ты же сам так хотел!
-Нет ты не подумай только, что я там боюсь или ещё чего там...просто...
-Если мы не съедим фугу, нас все будут считать полными лузерами. Мол был в Японии и не попробовал.
Дэвид посмотрел в окно. Его зрачки с жадностью прыгали по белым хлопьям, сползающим с чёрного неба.
Потом он улыбнулся мне прямо в глаза.
-Конечно, съедим. Глупо упускать такой шанс. Давай только не сегодня. Завтра Рождество...Ты вот что, ты приходи к нам. Мы с Лорой приготовим ужин для всех знакомых. Вот. Потом ещё в прокате появился шестой сезон "Друзей". Нужно посмотреть обязательно.
Дэвид взял плошку с рамэном и сделал большой глоток.
-Потом, -продолжал он, - съездим с Йошияки в горы, покатаемя на лыжах. Ну а после обязательно попробуем фугу. А то ведь как-то глупо, согласись, видел снежную зиму и не покатался на лыжах.
-Конечно. Так и сделаем, -кивнкл я.
Я не думаю, что это могла быть боязнь смерти. Даже точнее боязнь глупой смерти. В конечно счёте, лыжники ведь тоже гибнут не реже любителей ядовитой рыбы.
Это просто канун Рождества.
Это просто глаза взрослого человека, впервые за долгие годы искрящиеся детским восторгом.
Это долгая и тихая игра, в которую каждый играет сам с собой и правила её не стоит объяснять окружающим. Они сами всё поймут.
Если назавтра ещё останется снег, мы обязательно слепим с Дэвидом, Лорой и Йошияки небольшого снеговика, я возьму в прокате сразу несколько кассет из шестого сезона "Друзей", вечером Лора угостит нас ужином. Я позвоню бабушке и поздравлю её с Рождеством. А через две недели поздравлю родителей.
Это долгая и тихая игра... Её правила можно понять, только заглянув человеку прямо в глаза. Я написал бы об этом тысячи символов, но я просто улыбаюсь Дэвиду и прячу в карман рекламный проспект
Это просто канун Рождества.
Господин Карп и Бог Рождества
-Так и сделаем...
Мы пожали на прощанье руки и договорились созвониться с утра.
Я пошёл домой через парк. В парке горело всего пару фонарей, в одиноких лучах кружились совсем редкие снежинки. Вскоре снег вовсе перестал идти.