Annotation

     Попросили написать аннотацию и выяснилось, что аннотировать надо, на первый взгляд, несвязанные между собой куски текста.

     Дело в том, что они все основаны на одной жесткой концепции. Мир настолько разнообразен, что охватить, описать его весь не получится. Это бескрайнее поле.  Цепляешь то, что интересно или привлекло внимание. По форме - это опыт, попытка. На французском опыт - essai. Поэтому книжка называется "Эссе" и созвучна по названию с Опытами Монтеня, который сочинял свои Опыты сквозь призму древнеримской (и не только) истории. Ну и я пишу свои сквозь призму, предположим, мировоззрения Паскаля с поправкой на знания начала 21 века, поскольку и до меня было много людей вполне разобравшихся в принципах мироздания, просто это не пригодилось. Ты прав в своей оценке явления настолько, насколько глубоко зашел, забрался, растянул цепочку причинно-следственных связей, объясняющих сущее. Поверьте, это  - жесткое основание, фундамент, каркас, на котором покоится все остальное.  Описание оного основания не входит в задачу, в содержание данной книги, а знакомит она только с некоторыми выводами, интересными или забавными последствиями, которые помогут, я надеюсь, разным людям, разного возраста развлечься, более верно понять и сориентироваться в сути вещей и событий, оттого я назвал её в подзаголовке "опыты просвещения" для себя и других.

     Шахматы показывают интеллектуальные возможности человека. Но, поскольку шахматы занятие вполне бессмысленное, люди способны эту бессмысленность выявить, придумав механизм, машину, способную обставить самого могучего шахматиста…

     Достоевский - писатель для юношества и начинающих интеллектуалов, когда мозги ещё работают на страстях человеческих. Типажи из его книг впечатляют молодёжь примерно как рассуждения Фрейда – грубо и верно. Оттого, видимо, отношение Толстого к Достоевскому раздражительное, как к балаганному фокуснику. Заметим – искусному фокуснику…

     Более серьезное внимание к героям Достоевского подразумевало бы осмысленность их поступков, и, скажем так, более вменяемое их поведение. У Достоевского таких персонажей нет, там чистый, как слеза, наив, в чём бы он ни выражался - в добродетели или пороке. У Гоголя, тоже редко какой персонаж не чудик. Гоголь, как Достоевский, другой стороной бытия занят - эмоциональной. Но Гоголь пророс до отношений личности и государства. Отношение это пассивное, страдательное: «Русь, куда несешься ты?»… Может всё идёт от подневольности русского человека, я не знаю…

     Пассионарное отношение к действительности появляется у Толстого. Толстой ближе к западной традиции. Воля людей ломает хребет обществу, государству, но пока только в душе его героев. Их личная судьба вплетается в ткань истории. Фатализм Толстого от бессилия частного человека перед силой потока природы, мира или войны, а не от нежелания что-то сделать. Отсюда другое качество трагедии в его романах. У Достоевского трагедия его героев вызывает презрение или жалость, у Гоголя – сожаление и тоску, у Толстого трагедия – это действительно трагедия, это несправедливое устройство мира. В этом деле Пушкин, как и положено основоположнику, был универсален: его трагедии объемлют всё, в них есть и жалость «Капитанской дочки» и недоумение страстей «Маленьких трагедий», и классическая дилемма «быть или не быть» «Евгения Онегина»…

     На фоне всей русской литературы 19 века «Герой нашего времени» Лермонтова смотрится особняком: абсолютная свобода личности – редкий цветок в наших степях, рядом с ней и с ней здесь долго не живут, это - яд. Не знаешь даже, как относиться: любить или осуждать? Свобода - это мечта, сладкий сон Максим Максимыча и его кошмар наяву в лице милейшего друга… Грустно быть свободным в несвободном мире, нечем заняться кроме самого себя…

     Толстой – русский Шекспир, многословный, впрочем, и без поэтического дара. Шекспир – золотая середина в понимании ситуации человека. Другая крайность восприятия, противоположная «достоевщине», - это отстраненность, холодное препарирование, ясность разума, которая приводит в восхищение, как «Фауст», но особых эмоций не вызывает. Трагедии Фауста не ощущаешь.

     Интеллигенция восприимчива к крайностям, а пролетариат, мещанство и так называемый средний класс, как правило, предпочитает золотую середину. Поэтому Шекспир, Толстой, а также и Пушкин в русскоязычном мире (в чьем случае переизбыток таланта привел к сложностям перевода), надолго останутся популярными у «широких масс читателей».

     По меркам истории за ничтожный срок изменения в жизни российских обывателей произошли очень значительные. И больше вопреки, чем благодаря им.

     Изменения от желаний людей сейчас мало зависят, они скорее насильно навязываются им материальным миром. Достаточно, чтобы в каком-то месте планеты было изобретено и использовано электричество или кока-кола, в другой точке планеты от этого новшества уже не открутиться. Как кока-кола и электричество будут сочетаться с родоплеменными отношениями, образом жизни саудитов и загадочной русской душой - вопрос иной. Так что выбор небольшой: или сидеть без электричества, или ломать себя об колено.

     От «особого пути России» сохраняется только оболочка, содержание по необходимости становится много мягче: нравы смягчаются, дворню не порют на заднем дворе, патернализм спасает «обманутых» дольщиков, обладателей ветхого жилья переселяют в жилье не столь ветхое. Всё благодаря государству – особой группе людей, способных это проделать за общественный счет. Или неспособных. Патернализм как панацея от трущоб и социальных изменений. Болото.

     Параллельно строятся электростанции, сети, заводы. Электричество не будет функционировать на болоте и «особый путь» – это такая искусственная надстройка, за которую надо платить, покупая на стороне технологии, квалифицированную рабочую силу, методы организации и финансирования новшеств и изобретений. Пока есть, чем платить, этот атавизм на теле общества сохраняется как тяжелое и ненужное украшение, когда средств нет – идет в утиль. Таких украшений по разным странам - пруд пруди. Часто они сильно затрудняют им доступ к кока-коле и электричеству. Иногда способствуют.

     Волюнтаризм вещь опасная хоть и необходимая, как бритье по утрам. Рыночные отношения исходят из животной природы человека и это - жестокая вещь. То есть человек ведет себя как животное и экономика относится к человеку как к животному. Взаимная нелюбовь. Ему все равно: есть она, нет ее – только продукты подавай, жизнь то есть. Он готов потреблять и не готов работать. Ей все равно: жив он или помер. Ей надо, чтобы он работал, а если не работает, то не ел. Поэтому расстрел и концлагерь – наилучшие способы избавится от ненужной рабсилы. Насилие то есть.

     Само собой с подобным положением вещей надо что-то делать. Безжалостность заставляет включить мозг, заняться чем-нибудь полезным, желательно добровольно, с одной стороны, и не уничтожать ресурсы только потому, что их использование на данный момент невыгодно, с другой стороны.

     Ясное дело – и то, и другое получается не ахти и под нажимом обстоятельств. Волюнтаризм и вмешательство ума в дела тела. Поясню на примере Швейцарии.

     У страны есть конкретные конкурентные монопольные преимущества: банковское дело, инфраструктура, географическое расположение. По логике рынка, бездельников отсюда надо выселить, коров зарезать. При этом конкурентные преимущества дают приток денег, которые можно направить на сохранение бездельников и коров. Важно не переборщить: бездельников воспитать, коров приспособить под туристический пейзаж. Рынок этого не сделает, он может их только уничтожить. Его надо регулировать, микшируя перекосы. Инициативой снизу, увы, не всегда получается: то воспитание не совсем то и дети не умнеют, то средств нет на сохранение созданий природы.

     На макроуровне можно создать такие условия, которые позволят аккумулировать и направить ресурсы на решение подобного рода проблем. Доход от конкурентных преимуществ может быть сконцентрирован внутри или вне страны, то есть складирован в долговых обязательствах других стран, золоте и бриллиантах, или использован внутри страны и тогда все активы вздорожают: зарплата, валюта, недвижимость, рантье и коровы – ну, вылитая Швейцария! Если такую страну огородить забором от окружающего мира, получится СССР 70 годов, то есть товары будут дороги или дефицитны, при гарантированной зарплате рабочая сила дорога или перестает работать, а когда конкурентное преимущество исчезает, по каким либо причинам, то экономика рушится.

     Швейцарский франк скакнул вверх. Конкурентное преимущество у страны сохранилось, его влияние на стоимость валюты было в какой-то момент насильственно ограничено привязкой к евро и теперь одномоментно снято. Сделано это было непрофессионально: в страхе то ли от того, что не знали как делать, то ли боялись инсайдеров. (Чем длиннее процесс, тем больше возможность для злоупотреблений.) Так или иначе, проблема осталась, и она вновь проявила себя. Все вздорожало. По крайней мере, для заграницы. В Швейцарии есть много дармоедов и неэффективных производств и усугублять неэффективность дороговизной по меньшей мере глупо. Все это в принципе решаемо при наличии воли и интеллекта. Есть ресурсы. Есть возможности отказать обалдуям в деньгах, открыть границу для ввоза товаров. В теории, глобальное решение проблемы монопольного конкурентного преимущества – его нивелирование, распространение его по всему миру. Это как с образованием: чем больше грамотного народа повсюду на свете, тем меньше проблем у страны с хорошим уровнем образования. Желаю швейцарцам чаще экспортировать свои умения в соседние страны. И капиталы тоже.

     В РФ ситуация сложнее. Здесь сейчас смешанная экономика. Есть резервный фонд за рубежом, чего не было в СССР. И есть удорожание активов внутри страны, оправданное лишь политическими причинами, созданием лояльного к политической системе общества. Часть конкурентного преимущества (проще говоря, часть доходов от продажи сырья) было направлено на удорожание активов за счет стабильного рубля и бюджетных расходов. Пока рубль стоял как скала или слабо покачивался - это удавалось. Теперь нефть пала, газ тоже падет, народ психанул на почве национальной идентичности, и работать отказывается, - конкурентное преимущество РФ превратилось в ее недостаток, который свел с ума и население, и власть. Адекватность потеряна и возможности для маневра малые. У населения потому, что нет накоплений и квалификации. У власти проблемы те же, и поменять ее затруднительно.

     Есть бог или его нет? – вопрос человеческих возможностей. Человек стремится стать богом - получить власть над обстоятельствами, над миром. Если его желание осуществится, вопрос: есть ли бог или его нет? – для него вопрос риторический: конечно нет, ведь он сам – бог.

     На данный момент существование бога – вопрос интеллектуального горизонта. Бог не обязателен. Ограниченность, убогость людей – источник его появления.

     От физического мира есть ощущение простоты, которое основано на его логичности, предсказуемости, хотя совершенно не понятно: где он начинается и как он кончается? Поэтому ощущение простоты обманчиво. Можно его классифицировать как таблицу Менделеева или воспринять как элементарную частицу, но невозможно до конца объяснить.

     В случае с человеком всё в точности наоборот. Поскольку он содержит в себе две сущности, две натуры, внутреннюю и внешнюю, “животную” и “божественную”, возникает обманчивое ощущение сложности, бесконечного числа вариантов, сочетаний противоположностей, ложного множества, бесконечность конечности или конечная бесконечность. Одним словом, человек - иллюзия сложности и простота законченности как явления физического мира.

     Бес пытает разнообразием, а господь – минимализмом. Не думайте, что вашу скуку рассеют ангелы в раю – придется изощряться самим или продать душу дьяволу. В добродетельной жизни основные инстинкты не работают, поэтому в раю до сих пор пусто и скучно. Там нет соблазнов. Там есть покой. Там надо творить самому. Это единственное занятие в раю.

     1. Важен процесс, а не результат.

     2. Результат будет незапланированным.

     Чем примитивнее цель, тем яснее и понятнее, что не цель управляет процессом.

     Поясню на примере.

     Стая ласточек мечется из стороны в сторону. Причина, по которой они так делают, непонятна даже им самим. Ясно, что летят они на юг, а чем о думают, чем обусловлен ход стаи и личное поведение каждой ласточки – это частность, особой роли не играющая. Поэтому любое, в том числе самое идиотское обоснование личного или общественного поведения, приемлемо, если оно не противоречит процессу похода на юг. Остается только наблюдать: попадают или нет в унисон усилия птиц, сгинет стая или отдельная особь в небытие со всеми своими чувствами и намерениями, возможно, на совсем постороннюю и фальшивую тему.

     Наши соображения - делать или не делать, работать или отдыхать, поститься или наслаждаться жизнью – значения не имеют. Имеет значение, что мы находимся в процессе дел, которые через сито обстоятельств либо отсеются в шлам, либо на что-то пригодятся. Станет ли это ребенок, книжка или здравая мысль, канава, дерево или ракета – понять нам нельзя, так как слишком много факторов кругом и привходящих обстоятельств. Наши мысли и отношения определяются внешней средой, но прямого детерминизма тут нет. Либо мы делаем как-то правильно, и среда обитания имеет место быть, существовать и развиваться. Либо ее нет, она исчезает, а вместе с ней и мы. Это два равновероятных процесса. Отсюда вывод, что самые дикие мысли и намерения могут быть полезны, и самые умные – вредны. Все зависит от ситуации, поскольку первые могут вылиться в правильное по направлению действие, а вторые – в ошибку или бездействие.

     Люди движутся страстями больше, чем головой, а в страсти, чем она сильнее, тем ущербнее себя чувствует страстотерпец. Мотивы действий ущербных людей изливаются в причудливом виде примитивных размышлений, в которых разумом и не пахнет. Все разумное будет сведено к примитивному постулату веры: этого я хочу, а этого нет, так делать правильно, а так нет, надо делать так и только так. В этом и есть движение огромных масс людей-ласточек, мятущихся зигзагом до гибели или спасения. В этом - феномен живучести примитивного представления о жизни и вырождения сколько-нибудь вразумительного представления о ней в примитив.

     Четыре примера: 1. Анархия 2.Социализм 3. Фундаментализм 4. Фашизм

     1. Из симпатичного осознания взаимопомощи среди животных и людей, постулата о том, что можно обойтись без государства – к отрицанию государства. Анархизм был полезен для развития индивидуализма в эпоху монархии, феодальной и сословной зашоренности, способствовал развитию демократии в политике. Выродился в бомбометание и драки с госструктурами.

     2. Социализм (или коммунизм) другая симпатичная идея, которая помимо взаимопомощи и социального равенства людей постулировала зависимость их отношений от производительных сил общества. Выродилась в приоритет классовой борьбы за социальное равенство. Из положительных моментов был слом сословных и социальных перегородок, приоритет задач экономики перед политикой. Но классовая борьба спровоцировала вертикальное построение общества, здравая идея выродилась в тоталитаризм самой идеи и отдельных личностей как ее воплощения.

     3. Идея как постулат веры, а не знания – это фундаментализм. Знания там нет, а есть опыт, причем ветхозаветный. Консерватизм норм и обычаев 8 века на фоне индивидуализма в современном обществе может быть полезен для поддержания дисциплины, но кончается террором – нежизнеспособный обычай иначе существовать не может. Все забегания вперед, назад и широко в стороны иначе не закончат. С точки зрения долгосрочной перспективы фундаментализм безнадежен, это конечно диктатура, часто в ее крайне отвратительном виде религиозного мракобесия. Тут без вариантов.

     4. И, наконец, вера смыкается с ложной идеей в фашизме, когда нечто эзотерическое, абсолютно нереальное, идея сверхчеловека, который может быть будет, а может быть нет, за которым нет опыта и традиций, а есть вера в могущество мысли, ничем не подкрепленное кроме воли, чистый индивидуализм и тотальное одиночество, завершает круг. Абсолютно отвлеченная идея смыкается с абсолютной верой в нее и рождает чувство индивидуального и национального превосходства. Практические выводы: геноцид недочеловеков, тоталитарный вождь, сюрреализм, то есть полный отрыв от реальности. Польза – исключительно инфраструктурная, поскольку под идею выстраивается организация жизни. Катастрофа – абсолютно неизбежная, раз жизнь игнорируется. Фашизм - удовольствие для обеспеченных и убогих духом. Полный отрыв от внешней среды. Паразитизм. Агрессивность.

     Забавно, когда частная теория вдруг совпадает с практикой, потому что это происходит совсем помимо устремлений теоретиков. Социализм проявляется в буржуазных странах, анархо-синдикализм трансформировался в швейцарский политический строй. Стая ласточек прилетает на юг, потому что там тепло, а не потому, что цель у них такая.

     Любое прошлое можно понять и объяснить. Сложнее с будущим. Возможно всё из возможного, любую утопию можно осуществить - было бы желание. Вопрос: как долго она продержится? Как скоро появятся недовольные утопией и начнется отход к тому балансу необходимого и возможного, без которого начинается деградация или хаос, а возможное становится невозможным, недосягаемым идеалом, воображением, распадом ума, дорогой назад в прошлое, на деревья, поближе к природе.

     Вот так и раскачиваемся пока поступательно, но можем упасть. От падения спасает дефрагментация, разобщенность, вавилонское столпотворение племен, наций и языков, человеческих судеб – такая привычка природы хранить яйца в разных корзинах. Падает кто-то один, остальные наблюдают и делают выводы. Или не делают выводов и падают сами.

     Это интереснее. Три реальности свести в одну. Редко когда чувствуешь совпадения того, что во мне, вне меня и на бумаге.

     Должна быть рваная структура изложения в виде несвязанных напрямую друг с другом эссе. Времени у всех мало, информации много, на дворе не 19 век – романов читать не будут. Надо потреблять выводы и умиляться отточенности максим и афоризмов.

     Для интернета – набор замет, которые втягивают в тему. Для чтения – бумажная книга, более-менее последовательно структурированная.

     «Во многом знании – много печали». Люди - существа простые, знанием поначалу не обремененные и это - повод для радости. Выброс энергии в детстве, спонтанный и неосознанный – эманация творчества, продолжения нас самих. В отличие от голода и жажды здесь отдача энергии, а не её поглощение. Инстинкт самосохранения заставляет её тратить в поисках еды и тепла, но, когда всего вдоволь, активность угасает. Самовыражение себя, тем не менее, продолжается, траты тут неостановимы, и кончаются лишь с концом интереса к жизни или ее прекращением.

     Выброс энергии у маленьких детей – это естественное поведение. Вечно бегут, кричат, творят. Тут нет сексуального влечения, тут творческая энергия. Инфантильная гиперактивность – она от обратного, так как секс – праоснова творчества. Сексуальность заложена и выявляется в нас задолго до выброса гормонов в кровь, генетически, подсознательно, в потребности что-то делать без причины и повода, в выбросе творческой энергии, энергии детства. Природа такой первоначальной сексуальности предваряет, предвосхищает процесс рождения, воспитания и сохранения потомства. Маленькие мальчики красуются перед девочками не потому, что хотят с ними переспать, а потому что этого требует генетическая программа в них заложенная. Стыд наготы у ребенка не от воспитания, а от врожденного поиска своей пары, генотипа. Оптимальное поведение источника генома – это не перебор всех подряд, всех возможных объектов зачатия, а выбор и воздержание от бесполезных половых связей. Это экономия энергии. Это не фрейдизм, а поиск любви. Поэтому она нас так редко посещает и всегда как внешняя неуправляемая сила. Трата энергии обязательна, трата энергии должна быть оптимальной – вот с чем сталкивается ребенок, рождаясь и входя в сознательную жизнь.

     Ребенок не знает цели, но хочет её добиться. Отсюда масса ложных путей и падений. В детстве обидели – эхом отдается всю жизнь. Не дали, не разрешили, не обратили внимания. Почему так важно? Потому что детство – начало осознания давления на подсознательное, на подсознательный выброс энергии, и все несбывшиеся желания – это фрустрация, перенос её в иную область существования. Нельзя, не могу, не получается. Три слова формируют дурной характер, дурные желания, дурное (ненормальное) отношение к внешнему миру.

     Имеет ли это отношение сексу? - Да. Является ли это последствием сексуального влечения? – Нет. Сексуальное влечение возникает много позже и вносит окончательный диссонанс в психику и поведение людей.

     Человек способен уловить причинно-следственную связь. Простейшие организмы этим свойством не обладают и заточены под поглощение и сохранение нужной для их жизни энергии. Химические реакции – чувство голода, жажды – контролируют выполнение процесса. Секс – отдача энергии без возврата, поэтому для выживания конкретного организма секс необязателен и может быть даже вреден. Необходимо принуждение к нему, имитация чувства голода, желания обладать, поглощать, то есть по сути противоположное тому, что на самом деле происходит. Причинно-следственная связь де-факто насильственно восстановлена: животное будет иметь потомство. Причинно-следственная связь де-юре напротив разорвана: животное сознание увидит только необходимость удовлетворять свое сексуальное желание, каким бы безумным оно не казалось. Коты орут. Кобели насилую кобелей. Ну, это уже область психоанализа и психиатрии.

     Вот так происходит бессознательное творение, выброс энергии под видом поглощения и обладания объектом внешнего мира. Коллекция одежды и вин, пополняется коллекцией жён. Секс становится сам по себе. Любовь – сама по себе. Секс как голод или жажда имеет все свойства утонченности кулинарного дела и сползает к пороку. Все равно от чего и зачем получать удовольствие. Поскольку речь идет о подсознании, то можно представить, во что выливается разрыв между целью и средством. Средство становится целью и еще больше удаляет нас в патологию, подсознательную зацикленность на себе.

     Ситуация совсем запуталась и ориентиры потерялись. Если при поглощении энергии невозможно ошибиться, что хорошо и что плохо, иначе умрешь от голода или погибнешь от жажды, то при сексе однозначного влияния на организм нет. Сексуальное влечение может распространяться на всё что угодно и сублимироваться во что угодно в силу врожденных или вызванных внешними обстоятельствами причин. Есть некрофилия и прочие сомнительные удовольствия. Для нормального человека рационально продолжение рода. Для цивилизации - рациональность в продолжении и развитии цивилизации и, если при этом полезно будет пресечь сексуальность религиозным или социальным фетишизмом или сублимировать сексуальную энергию отдельных личностей в научно-техническую революцию, тем лучше для научно-технической революции и хуже для отдельных личностей.

     Бессознательный выброс энергии помимо воли, который начинается в детстве, во взрослом возрасте продолжает любовь. Любовь - внешняя сила, которую человек осознает и переваривает в навязанных ему обстоятельствах. Желательно для него, конечно, чтобы это выглядело красиво. На деле – как получится. Силы небезграничны, обстоятельства непознаны. Любовь – смесь сознательного и бессознательного творения. Продолжение рода, секс, как первооснова, иногда в ней остается настолько далеко, что чувство приобретает платонический характер и сам объект любви исчезает как материальное тело. Любовь возникает помимо воли, как навязанное нам чувство и предмет любви удивляет своим несовершенством и несовпадением с нашими желаниями. Это может быть вспышка или притяжение, но так или иначе причины по каким она приходит, лежат вне разума человека и имеют рациональную внешнюю подоплеку. Отличие любви от сексуального влечения или психоза - это отличие внешней воли и собственного желания. Любовь может сломать и может стать источником силы. Там, где желания дезориентированы, где под влиянием сильнейшего социального давления, возникают фрустрации, перверсии, переносы, комплексы и перевертыши, в царстве Фрейда и Карла Маркса любовь служит маяком. Эта внешняя сила напоминает о предназначении человека и там, где разум нащупывает дорогу, удается направить выброс энергии в разумное русло или хотя бы в безобидное. Семейное счастье. Дева Мария. Наука и искусство.

     Всё, как видите, просто, только запутанно. Ориентиры смещены множеством обстоятельств и человек идет сквозь лес собственных иллюзий в поисках счастья. Так в целом положительное событие, такое как свадьба, дает не совсем ожидаемый результат (нет любви, любовь есть, нет детей, дети есть, нет семьи, семья есть и так далее). Вопрос: зачем свадьба, зачем я женился, почему я вышла замуж за этого идиота? – довольно неуместен - это очередной шаг к счастью. Возможно, оно будет мимолетным. Возможно, «счастья нет, но есть покой и воля». Понимание дает покой. А воля – это воля над обстоятельствами, которые ты можешь преодолеть.

     Пушкин начинал писать стихи на французском языке и привил музыкальность романского языка старославянскому бормотанию. У него музыкальность и смысл уживаются друг с другом практически постоянно. У других поэтов – время от времени. Стилисты и пропагандисты – кто их помнит кроме нобелевского комитета?

     Что происходит с обществом, как оно развивается? Если вы думаете, что это происходит добровольно, или меньшинство заставляет большинство, или большинство заставляет меньшинство делать что-то хорошее или плохое, что монархия - идеал, как у Гегеля, что демократия – высшая форма управления делами людей, как у отцов основателей Соединенных Штатов Америки, то вы, по-моему, заблуждаетесь. Жизненная активность политиков или классов, выдающихся личностей, одержимых религией или идеологией народов играет роль второстепенную, а иногда никакую. Это все постфактум. Должна быть подготовлена почва, а её, как писал Ницше, делают созерцатели, кто выжил после переселений народов, чужеземных нашествий, погромов и пожаров. Когда волна потрясений проходит, остается некоторое число людей, у которых сохраняется проявление интеллекта, вокруг которых кристаллизуется общество после бешенства природы, черни или сумасшествия властей. Или не остается ничего...

     Человек – существо простое как муха и запутанная траектория движения сложности ему не прибавляет. Люди не справляются с управлением, экономика вынуждена делать это сама, а они за ней только следуют. Экономика не обладает рефлексией (она все-таки неживая), поэтому использует, вместо себя, нас. Как только начинается кризис, нам становится плохо, и мы стараемся из него выбраться. Больше всего разрушает война. Тогда нам совсем плохо. Но может разрушить ссора с женой или, наоборот, излишнее ее терпение. Рынок – механизм несовершенный в силу того, что через нас им управляет экономика. Сами люди, без рынка, по своей воле управляют собой еще хуже в силу того, что они не умеют или не хотят работать, или ставят свои интересы выше интересов экономики, читай – общества или интересы общества выше своих собственных интересов, что тоже небезопасно.

     Система жизни неподходящая и природа человека не позволяет от нее избавиться. Он слишком себя любит, свои телесные и умственные особенности. Любит себя и свои заблуждения. Что было пригодным, становится невыносимым. Упертость создает феномен самоуничтожения, потребность в войне, которой не хотят. Самый безобидный образ жизни, самая мирная религия, самая мирная идеология становятся разрушительными.

     Есть природное свойство человека, что заложило в нем два начала – внутреннее и внешнее. Внутреннее свойство его движет, заставляет быть активным, чтобы выжить. Внешнее создает смысл его действий, созерцание, рефлексию. В силу раздвоения, чем больше он пытается управлять своей судьбой сам, тем хуже у него получается. Он вынужден постоянно оглядываться на последствия своих действий и корректировать свое поведение, учиться. Кто этого не делает, тот сильно рискует, вступает в противоречие с другими людьми и с природой. Некоторые люди и общества недовольны: их система жизни не слишком удачно продумана. Недовольство провоцирует разные нехорошие вещи внутри себя или вне себя. Психозы личные, общественные, насилие в семье, терроризм разного рода бытовой и государственный. Носители неадеквата, террора изживают себя или заставляют собой заниматься, на руины приходят созерцатели или цивилизованность навязывается насильно, происходят изменения в сторону смерти, или излечения объекта.

     Чем меньше шансов, тем больше упорство. Согласны быть орхидеей на стволе, лишь бы цвести.

     Профессионализм в самовыражении – в том, чтобы воплощать идею в реальность. Идея будет говорить за вас, а вы не станете конферансье. Большое горе для многих, когда они блестяще справившись с воплощением того, что надо явить свету, пытаются объясниться. Говорят то, чего нет, чтобы представить себя наособицу от того, что сотворили, и становятся мизерней, чем они есть. Беда людей - от самомнения, в самомнении.

     Не мы есть что-то, а то, что мы делаем, может стать чем-то. Разговоры бессмысленны. Славы нам не прибавят.

     Конечно, человек сам по себе вещь и, может быть, прелюбопытная, но тогда не надо заниматься самовыражением в чем-то другом. Занимайтесь собой.

     Перспективы наши смутны. Могут ли люди ужиться друг с другом?

     Шекспир уповает на любовь между мужчиной и женщиной, на одну из страстей тела, и он прав в том, что только телесное может помочь. Страсть, однако, может остыть, любовь не повсеместна.

     Человек может стать лучше, но своеобразно.

     Насильно – нет. Насилие - не метод. Цель – отойти от насилия. Насилие людей портит - и насильника и жертву.

     Добровольно, волевым усилием – тоже нет. Стать лучше потому, что это разумно? Насилие разума над телом, насилие сознательного над бессознательным создает много комплексов и делает людей опаснее для себя и для других. Даже самые правильные из нас не могут знать, что всплывет изнутри.

     Любознательность – вот что, может быть, приведет нас к необходимости «жить дружно». Одна из природных страстей человека, присутствие внешнего мира в нем, того, что создало ему мозги, которые как желудок или как легкие требуют насыщения.

     Любознательность такая же естественная потребность как голод, жажда и тяга к размножению. Через посредство других страстей – кто-то из-за голода, а кто из-за баб – любознательность одних приводит к усложнению внешнего мира других. Удобств в мире становится больше, трудов для их сохранения тоже, энтропия растет, и сжимает нас в своих объятьях, люди вынуждены притираться друг к другу чуть ли не генетически. Вопрос уживания с другими и, вообще, с внешним миром, становится вопросом выживания. Тело реагирует соответственно. Начинается естественный отбор среди особей, да и сами особи поумнее, вздохнув, становятся терпимее, начинают себя ограничивать в отношениях с другими людьми настолько, насколько это возможно, насколько это не калечит их психологически и телесно. Я никогда не был поклонником флагеллантов, но вполне допускаю, что среди них вполне могли попадаться удовлетворенные своей жизнью мазохисты.

     Так мы дрейфуем в светлое будущее, вероятность которого конечно не стопроцентная. Можно загнуться, упасть с обрыва, стать жертвой природной или рукотворной катастрофы. В общем, как бог даст. Шансы, впрочем, есть. У людей по отдельности – нет (смерть не обманешь). У сообщества, как ни странно, есть - это явление самовоспроизводимое. Эка расплодились. Яко тараканы…

     Стабильность экономики обеспечивается двумя обстоятельствами. Объективный фактор - масштаб, который сглаживает внутренние, локальные диспропорции. Субъективный фактор – разумная политика государства и частных лиц, не создающая диспропорций. Американские Штаты в долг живут, продают свои долговые бумаги благодаря двум этим причинам. И Европе стало легче благодаря Евросоюзу. Масштаб резко вырос. Но политическая раздробленность часто создаёт проблемы. Греция, Англия и так далее. РФ только благодаря резервам закрыла сейчас дефицит 30% от падения цены на нефть. Политика тут только усугубила дисбаланс. В общем, Штаты это такой глобальный распорядитель капитала в мире. Другим товарищам не всегда деньги можно доверить, а некоторые и сами себе не доверяют.

     Есть ли выгода для Америки? Тривиальный вопрос: "Выгодно ли быть банкиром?" Пока у тебя есть репутация и деньги, пока их рационально используешь, можно решать свои мелкие проблемы, да и крупные тоже. Вкладчики тоже решают свои. У них меньше возможностей или больше риска. Как говорил мой знакомый: «Ну что делать, пью я. Подержи у себя».

     Но далеко не все.

     Животное не знает, что умрет. Не знает о смерти, не понимает, проходит жизненный цикл: рождается, пасется, стареет, умирает, поедается червями или хищниками. У животного есть страхи, которые конкретизируются в объектах: у собаки - это ветеринар, у газели – лев, у рядового россиянина – госпиталь. Он как животное: ощущает себя бессмертным созданием и боится «пасть жертвой». Это я к разговору об абсурде в поведении людей.

     Абсурд выявляется при осознании, от осознания себя человеком. Для человека животное поведение абсурдно. Смерти нет смысла бояться – она данность. Надо бояться увечий, голода, то есть всего, что укорачивает жизнь или делает ее бессмысленной, болезненной, бестолковой. Просто есть, пить, спать, как корова, неумно. Болеть и не выздоравливать больно.

     Мозг человека позволяет это осознать. Тот же мозг микширует, маскирует, представляет животное поведение как вполне разумное разного рода иллюзиями. Чаще всего они примитивны и призваны скрыть страхи. Для каждого поступка, вызванного животным желанием или нежеланием, находится (придумывается) «разумное» оправдание.

     Такая модель поведения имеет всеобщий характер и оформлена, по меньшей мере, в двух глобальных институтах: религии и устройстве экономики. В религии используются животные страхи людей для формирования определенной линии их поведения. Животные же страсти являются движущей силой рыночной экономики.

     С религией разобрались еще в 18 веке. Разве не абсурд разумному человеку объяснять, что если он будет хорошо себя вести, то попадет в рай. Он будет вести себя так только потому, что он разумен и только потому, что ему так хочется. Исключите любое из этих условий, и разумность в поведении исчезает. Вольтер, правда, заявлял, что религия необходима для простого народа, намекая, видимо, что народ не разумен, тогда как он сам попробует совладать со своими чувствами.

     С экономикой стало понятно в 19 веке. И вслед за Вольтером теперь можно заявить, что капитализм и рынок, точно как религия, необходимы простым людям, ибо только животная страсть может подвигнуть к покупке яхт и недвижимости в несоразмерном уму количестве. Поэтому абсурдное поведение не должно удивлять, оно повсеместно, оно лишь маскируется под разумное поведение и является общепринятым.

     Для стороннего наблюдателя с интеллектом отличным от животного, оно странно. Все можно делать проще. Так почему этого не происходит?

     Во-первых, это совершенно другой способ использовать мозги и этому надо учиться, сначала генетически, и потом еще двадцать лет от грудничка до существа разумного и самостоятельного. Во-вторых, люди с животным поведением имеют преимущества. Они и сейчас их имеют в уголовной среде и в других подобных местах обитания. Странно вообще, как человек выбился из пищевой цепочки в цивилизованное состояние. И то, он выбился по необходимости, поскольку его животное эго много потеряет, если он разрушит цивилизацию (ни тебе яхт, ни шале с электричеством).

     «Я не знаю, почему я так сделал». Это слова разумного человека, комментирующего свое бессознательное действие.

     Когда исчезнут беспричинные приступы лени или агрессии, желание себя оправдывать и ругаться при любых отклонениях от состояния покоя, тогда, наверное, можно будет полюбоваться на поведение, лишенное животных странностей и той милой непосредственности людей, которым вечно что-нибудь надо.

     тот порядок, который мы хотим и даже можем создать среди людей, подвержен постоянной эрозии в силу недолговечности и ненадежности материала. Люди смертны и, главное, следуют своим интересам, о первоисточнике которых они могут даже не догадываться. Поэтому старание их образумить изначально обречено на неудачу, если только они сами к этому не придут, чаще по обстоятельствам совершенно не зависящим от их воли. Оттого создатели реформ, революций, фирм и фамилий всегда фрустированы своими детищами, поскольку до конца не могут ими управлять.

     Для противовеса всегда нужно иметь что-то тобою созданное, и что является безусловным достижением, независящим от обстоятельств и воли других людей. Это могут быть личные достижения в самых неожиданных областях: шахматы, лыжи, образование. Успех может быть сравнительно скромным, но это безусловный успех, который никуда не денется, который никто не отнимет, и не разрушит. К своим абсолютным достижениям мы относимся пренебрежительно (куда, мол, денутся?), но они нас спасают, держат на поверхности.

     У тех, кто этого не имеет, всегда есть шанс утонуть. Им надо чем-то компенсировать свою неудачу, свой сизифов труд, заместить чем-то иллюзорным. Восприимчивость к разного рода религиям и идеям, она - того же происхождения. Люди предпочитают иллюзорный результат отсутствию всякого результата.

     Санкции России – это прямое продолжение санкций Запада, это запрет продукции, производимой на Западе. То есть санкции России по определению направлены против самой России. Если бы Россия захотела бы ввести ответные санкции против западных стран, она должна была бы запретить продажу того, что западу интересно, что запад у нее покупает - природные ресурсы, нефть, газ, металл. Это абсолютно невозможно, потому что Россия – страна рантье. Со всем ее крупным и мелким бизнесом, политиками, чиновниками, артистами, чекистами и обывателями.

     Основной источник дохода нетронут, никто ничем не жертвует, кроме собственной глупости. Психология рантье – «как пришло, так и ушло». Можно продемонстрировать ненависть к тому, что потреблял, от чего зависел и невольно освободился. Отсюда патриотизм и страстное стремление к автаркии. Профессия потребителя-рантье – это профессия дегустатора блюд - человека, основным занятием которого, является потребление. Потребитель сам не создает ничего, кроме фантазий. Фантазии, эскапизм, мечты, что сами всё сделаем или кого подрядим или, бог даст, как-нибудь пронесет.

     Российский рантье, который заявляет, что сам что-то будет делать, вызывает жалость. Не потому, что не умеет или не сможет, а потому, что основным источником дохода у него и его страны по-прежнему остается рента. Это объективная реальность и ничего с ней не поделаешь. Глупые российские санкции - просто прелюдия к тем трудностям, которые будут в результате западных санкций. Можно подумать, что ВВП разваливает страну, создавая ей трудности, но боюсь, что он обычный российский сумасброд и трудности грядут безо всяких санкций.  Россия - государство-рантье и, как видно из ее истории, структура Россия довольно устойчива к сумасбродствам, как собственного народа, так ее правителей. Но, когда нефть, лес, вода и территория закончатся или сильно подешевеют, придется искать иные доходы, менять поведение и отказаться от сумасбродств.

     Непонятно всё, что вне его, что было до него и что будет после. Непонятна вселенная.

     Но если вопрос о человеке закрыт, то важнейшее следствие этого есть осознание того, что судьба людей в их руках. Все ваши недостатки и достоинства теперь – в вашей воле. Хотите – делайте, хотите – нет. Никто о вас не заплачет.

     К чужим убеждениям (заблуждениям) я отношусь равнодушно. Когда они не мешают, не обращаешь внимания. Я равнодушен к религиям, национальностям, сексуальным меньшинствам, правам человека, и либеральным ценностям. Для меня это как пейзаж, в котором, я обитаю: пейзаж, быть может, убогий и неказистый, но если он не мешает – да ради бога.

     Плоды виртуального мира человека бессмысленны без сомнения. Виртуального мира нет в природе вещей. Это тренинг ума помимо воли – раз ум существует, он требует приложения сил. Поскольку люди отталкиваются от своей животной природы, животных страстей, то возникает нечто бесполезное, как танцы народов мира или славянофильство, или нечто необязательное, как, например, любовь или литература.

     Это вдохновляет, но результат дает через раз, если вообще дает.

     Права человека, демократия, религиозность или национализм подчеркивают доминант частной жизни, частных интересов и частной собственности. Это всего лишь средство объединить как можно большее число сторонников и договориться.

     Разочарование, которое и меня коснулось, - конец надежды, что люди сами способны решать свою судьбу в лучшую сторону, что знание позволяет двигаться вперед всем вместе. Такая надежда была в 60е годы двадцатого столетия в СССР. Придуманный мир, соединение социальной идеи и новых людей казалось возможным. Структура общества была переделана под прямое управление всеми всех или всех всеми. Эти парткомы, обкомы КПСС по сути давали возможность договориться и управлять своей судьбой в определенном направлении, на определенном для всех пути. Как всегда, люди не смогли сойтись в общих целях. Вавилонская башня, царство божье, коммунизм, толстовство или адвентисты седьмого дня всё еще являются не тем, чем являются, а очередной необязательной виртуальной безделицей, от которой быть может польза, а может быть вред.

     Кино, как вид занятий и как вид бизнеса, имеет свои характерные особенности, в первую очередь, неопределенность результатов и непрозрачность затрат на него.

     Кино, как любое искусство, занятие необязательное и пользу дает неясную. Это вам не есть, пить, размножаться. Кино, поэтому, возникает тогда, когда у людей появляется свободное время им заняться, или, если говорить в терминах политической экономии, когда имеется прибавочный продукт, позволяющий работать не только для продолжения собственной жизни. Но, поскольку, люди умудряются из всего, из любых своих занятий извлекать прибыль, то и кино стало разновидностью бизнеса, впрочем, весьма специфической отраслью бизнеса.

     Как известно, затраты на кино отличаются своей непрозрачностью и стоимость фильма может колебаться от нескольких сот до сотен миллионов долларов.

     Посмотрим на живопись или на сочинение музыки: краски, холст, нотная бумага, чернила, инструменты и некоторые средства к существованию творца, картинной галереи или симфонического оркестра. Всё сверх того – чистая прибыль, а кому она достанется – вопрос вкуса или случайности.

     В кинематографе затраты гораздо более вариативны и зависят от организации работы, жанра, технического уровня съемки и так далее. Такие расходы, чтобы не стать объектом воровства или отмывания денег, должны быть под непосредственным контролем заинтересованных лиц, порождая специфическую персону продюсера или налогового инспектора.

     Любое искусство – чистый расход без пользы для организма человека и, одновременно, любое искусство может быть полезно для организации человечества. Пока есть человечество, Мона Лиза – шедевр, без человечества - предмет неопределенного происхождения и назначения.

     Результат любого творческого акта весьма размыт, в худшем случае – это развлечение. Развлечение может «сделать кассу» и довольно быстро. Долговременной пользы от него нет никакой. Если есть польза от искусства, она может проявить себя не сразу, и «сборы кассы» растянутся на много лет, если не столетий. К искусству правила бизнеса до конца не применимы. Конечно, хорошо, если бесспорный художник сумеет развлечь (как Шекспир или Сервантес). Для всех остальных существуют меценаты – от частных лиц до государства, и деньги на искусство есть своего рода премия творцам, часто выдаваемая авансом, на веру в будущий результат, и часто незаслуженная.

     Поэтому поддержка кинематографа со стороны государства есть дело самого государства. Могут давать выборочно, могут поровну, могут вообще не давать. Поддержка со стороны общества зависит от благосостояния самого общества и его способности контролировать творцов и государство, чтобы не воровало и разумно тратило налоги. В России того и другого мало, поэтому и кинематограф находится в анабиозном состоянии – не жив и не мертв.

     Как любой вид бизнеса, кино в эпоху своего кризиса требует государственной поддержки, чтобы не умереть, и требует общественного контроля, чтобы не провороваться. Поэтому лучшая схема в этом случае – давать всем на стадии производства, создавать преференции и защиту от конкуренции со стороны других кинематографий и поощрять результаты, то есть премировать по итогам работы. Последнее - дело конкурсов, фестивалей и дотаций на посещение кинотеатров, например, детьми, посещений фильмов определенного жанра, для определенного возраста или даже пола. Хотите хорошую мелодраму – дотируйте посещение кинотеатра женщинами, а они разберутся какая мелодрама душещипательнее. Естественно, дотирование нужно, если благосостояние граждан недостаточно для частого посещения кинотеатров. Таким образом, можно создавать кассу для детских или жанровых фильмов и, чем больше зрителей фильм посмотрит, тем больше у него успех и тем больше у него «касса».

     Такие разумные соображения остаются частной теорией, растворяясь в реальной жизни, в столкновении интересов и чувств обитателей государства и кинематографа. Есть определенная статика, которую трудно изменить, не имея центра влияния, которого у нас в стране сейчас нет. Это не общество и не государство, так как нет КПСС или выборной системы власти, нет рычагов в первую очередь политических. На дворе политический феодализм, равновесие небогатых по сути образований, то есть государство в России существует как система, неспособная к изменению. Стихийные движения не в счет – это деструктивно по определению, там кино вообще не останется. Остается надеяться на факторы, ведущие к нарушению равновесия и к самоорганизации. Засилье Голливуда и чрезмерная образованность части населения может стать причиной появления артхаусного кино, специфический вкус массовой аудитории – к появлению целого жанра коммерчески успешного кино как в Индии. Судя по всему, если ничего не произойдет, кино у нас будет существовать, но в недоделанном состоянии. В кино вообще шедевров мало - слишком полифонический вид искусства. Но влечет к себе оно как раз полифонией способов воздействия на чувства человека.

     Валовой Внутренний Продукт – количественный инструмент измерения. Это - траты, без них ВВП не появится. Пользу от ВВП оценит жизнь.

     Для экономики все траты - это инвестиции полезные, бесполезные или вредные для неё. Покупаешь ли для себя, даешь в долг или даришь. То есть для экономики важно качество управленческих решений. А качество управленческих решений проверяется качеством активов (во что вложились). Качество активов проверяется практикой. Гарантией качества будет, с одной стороны, конкурентная среда, с другой стороны, - спрос на товары и услуги, генерируемые активами, причем по приемлемой цене, чтобы было кому эти услуги покупать.

     Там, где выстроена такая среда и инфраструктура, которую эта среда тестирует: из зданий, сооружений, работников, технологий, регламентов и институтов, которые эту инфраструктуру защищают от жуликов и агрессоров, там есть инвестиции. Показателем стабильности и ценности такой инфраструктуры является стоимость долговых ценных бумаг: это могут быть валюта и облигации государства, акции и облигации компаний, банковские чеки и долговые расписки отдельных лиц. Жители страны уже включены в такую инфраструктуру, когда получают деньги за свой труд или имущество - долговые расписки государства. Не нравится валюта родного государства, покупают валюту другого. Чем устойчивей и богаче инфраструктура, тем она привлекательнее для инвестиций. Идет оценка рисков. Инвестиции уходят, когда инфраструктура портится. Это опять-таки заметно на практике. После революции 1917 года население России потянулись за рубеж, из городов в деревню, к родственникам, к натуральному хозяйству. У кого не было родственников пошли в продотряды. Эмиграция всегда показатель благополучия и неблагополучия. И не похоже, чтобы золотой миллиард с запада потянулся на восток.

     Для оценки ВВП должна быть реальная оценка инфраструктуры. Возьмем РФ и Нидерланды. ВВП примерно одинаков. Поглядим, что есть там и здесь. По природным ископаемым первенство за РФ, производительность труда выше, а непроизводительные расходы ниже в Нидерландах. Там же - более вменяемое правительство и социальные гарантии, ниже уровень инфляции. То есть с точки зрения стабильности купить пакет молока или дом в Нидерландах более полезно для экономики, ну и для отдельной персоны тоже. В случае с Россией пользы будет меньше, а в случае с Афганистаном возможно пользы от инвестиций не будет никакой, кроме как краткосрочной.

     Это не значит, что там не будет пользы для отдельных лиц. Вопрос в том, смогут ли они там выжить, успеют ли они вовремя оттуда убежать. Инвестиции в активы с высоким уровнем риска оцениваются высокой маржой. Можно по дешевке купить дом на склоне вулкана и счастливо прожить там всю свою жизнь, а можно стать экспонатом в Помпее. Это я веду к тому, что скажите, какие опасности угрожают инфраструктуре - плохие дороги, теракты, стихийные бедствия, слабая обороноспособность, низкая производительность труда, коррупция и что-то еще - мы оценим и проложим маршрут. Было бы куда.

     Можно ли жить в долг? Можно, когда есть чем расплачиваться. США расплачиваются долларами, Европа - евро, Япония - йенами, РФ расплачивается природными ископаемыми, Африка тоже. Там, где их нет, имеет место благотворительность, смысл которой заключается в том, что люди тоже ценный ресурс и какой-нибудь потомок выходца из Эфиопии станет Пушкиным, а из Кении - президентом Соединенных штатов Америки.

     За капитал. Сначала их не любили фараоны, теперь мусульмане. Суть - в положении евреев, которые были вынуждены заняться тем, чем сейчас живет весь цивилизованный мир - капитализмом. Общества, основанные на чем-то ином, по определению не могли любить его воплощение в евреях. Рабовладение, феодализм, разного рода авторитарные, патриархальные общества возвели нелюбовь к евреям в принцип. Оно понятно: ведь как это можно полюбить своего собственного могильщика? Для современного цивилизованного мира еврейский вопрос закрыт. К ним относятся обыкновенно: ведь не любить евреев это все равно как не любить самих себя.

     Дело в том, что каждый социальный строй основан на разном: на рабах, земле или капитале. Но при всяком общественном строе есть все эти элементы. Они могут быть в зачаточном состоянии, но они есть. Просто они не господствуют, а дополняют, заполняют свободные лакуны или являются фантазиями на тему как можно еще жить – фаланги, кибуцы, касты, колхозы…

     Доминирует то, что важнее для жизни. Если земля, то это – феодализм. Если рабочая сила, то это – рабовладение. Деятельность людей строится на сочетании их внутреннего и внешнего мира. Внутренний мир – это их тело, способное управлять собой и внешним миром. Внешний мир – это природа им подчиненная, то, что они из неё сотворили. Все вместе позволяет людям существовать. Рабочая сила, земля, машины, домашние животные и растения, дома, дороги и прочие богатства становятся предметом обладания, так как это выгодно, дает существование.

     Вначале собственность распространялась только на себя самого. Собственность на все остальное не имела большого смысла, так как оно было доступно. Логично, что первым чисто человеческим, не животным этапом кооптации было рабовладение. У животных право собственности отсутствует, и взаимодействуют они в том виде, в каком они есть, без внешних добавлений, Детеныши там детеныши, а не наследники. Животные приспосабливаются к внешнему миру, люди его приспосабливают под себя: приручили животных и подчинили других людей. Человек расценивает все внешнее как продолжение самого себя, хотя на деле все обстоит ровно наоборот. Вот так в борьбе за выживание, человек вовлекается в процесс, который не он, а его определяет. Фараон правит, крестьяне пашут, евреи торгуют.

     У евреев в силу их положения изгоев не было иной собственности кроме как на себя и собственное творчество, которое можно унести с собой. Деньги в первую очередь. А это - квинтэссенция капитала, то есть того, чем мы теперь занимаемся постоянно, чем живем. Евреи опередили время, жили не в свою эпоху, за что и страдали.

     Теперь всё изменилось, и еврейский вопрос закрыт. Евреев можно недолюбливать, как более приспособленных к нынешним временам, но ненавидеть – это извращение. В патриархальных странах, где до сих пор капитализм вторичен, где богатства распределяются все так же, как в эпоху фараонов или царей, евреям тяжело.

     А кому там легко?

     индивидуализм, национализм и господство тоталитарной идеологии. Первый способ - присущ Америке, второй - Европе, третий – России. Каждый – стремление избавиться от своих дурных черт. Много народу было убито через самоуничтожение генетически зараженного материала, больного индивидуализмом, национализмом или приверженностью к государственной идее.

     Парадокс в том, что когда-то эти специфические черты помогли выжить белым американцам на просторах Северной Америки, европейцам в тесной Европе и русским в бескрайней Евразии.

     Со временем лекарство превратилось яд. Американцы отстреливают себя в кампусах. Муссолини придумал фашизм. Коммунистическая идея обезлюдела Россию.

     Сейчас - очередь мусульман: средневековье «косит их пачками».

     жить в стране с изуверским отношением к людям как возобновляемому ресурсу и стремлением к экспансии. Государство пользовалось поддержкой населения, которое считало окружающих варварами, разрешая варварское отношение к себе самому. Но ситуация поменялась: рабочая сила - самый ценный ресурс и гробить ее ради мирового господства просто неразумно. Гитлер так не считал, и немцы его поддержали во времена великой депрессии, когда рабсила мало что стоила. Сталин так не считал тоже в крестьянской стране, где, по его наблюдениям, лошадь ценилась иногда дороже человека, в стране с традициями подчинения всего и вся государству. Население особо не сопротивлялось. Поведение сторон в создавшихся обстоятельствах было логичным и о нем можно только сожалеть.

     Современным деспотиям и автаркиям, если приглядеться, осталось виртуально сконструированное варварство, варварство "на вере" - это государства с идеологией превосходства над окружающими. Крайние примеры – Иран и Северная Корея. В принципе заскоки в тоталитаризм могут быть у любой страны, просто не все могут себе такое позволить. Тоталитарные проколы случаются постоянно: Америка не слушает всех подряд, Америка лицемерна. Россия брюзжит, Россия щеголяет комплексом неполноценности и вертикалью власти, что, в общем, одно и то же.

     стремление к власти с самовыражением, то можно увидеть мотивы поступков, и как бессознательное перевешивает сознательное.

     Внутреннее отражение внешнего мира люди строят на основе образов. Органы чувств поставляют информационные кирпичи, из них складывается мозаика. Возможно всё из всего возможного, то есть картина мира может быть искажена. Вменяемый человек отбрасывает несоответствия в выстраиваемой внутри себя картине мира, то есть создает свой виртуальный мир, более-менее отражающий те или иные грани мира реального. Потом он выносит свой виртуальный образ реального мира во внешнее пространство, закодировав в системе знаков, и сравнивает с виртуальными образами других людей, соединяет своё с чужим, создавая более подробную и устойчивую картину внешнего мира. Его усилия живут в виде обычаев, артефактов культуры и фундаментальных научных основ человеческого опыта познания внешнего мира.

     Как правило, такое самовыражение предметного мира человека происходит в неявной, опосредованной форме через инстинкт самосохранения. Человек хочет еды, тепла, потомства, а получает набор технологий и институтов, которые не есть предмет его желаний и в тоже время - это часть его, благодаря чему его желания осуществляются, и что отличает его от поколений предков. Предметный мир развивается и самовыражается в нем, по воле человека или помимо его воли, через стремление к богатству и признанию. Человек изучает мир добровольно или по нужде, из интереса предмету или по меркантильным причинам, но это не его предмет и не его самовыражение. Таблица Менделеева больше говорит о химических элементах, чем о самом Менделееве, вождение поезда о поезде, чем о машинисте, религиозные инвективы говорят о сути идей, а не об их проповеднике.

     Внешний мир человека конечен, очерчен, имеет границу, а люди либо сохраняют, либо развивают его представление о себе, являются ортодоксами догм, передающими их из поколения в поколение или исследователями и создателями каких-то его новых черт. В религии набор житейских аксиом и обычаев в виде сказаний, притч и обрядов через консерватизм священнослужителей сочетается со схоластикой, которая, по сути, исследует законы движение идей. В идее бога нашло себя самовыражение предметного мира человека и идеализм, начиная с античности, Платона и Аристотеля, как раз движение идей отражал. Любой образованный и мыслящий поп по сути своей - философ-идеалист и исследователь законов движения внешнего, материального мира людей, объект его самовыражения. Точнее говоря, представлений о нем, движения мысли. Это одна крайность. Другая крайность – материализм, материальный мир без средства для самовыражения.

     Материалист объясняет посторонний материальный мир. Он есть такой, какой он есть. Движения, которое вынуждает перейти от одного представления к другому он никак не комментирует. Либо это земля на трех китах, либо большой взрыв. Он такой, какой есть, зачем его изучать, зачем его менять непонятно. Человек он ведь как инструмент, как зеркало для вселенной, решившей на себя посмотреть, и, может быть, что-то в себе поправить. Он как параллельная вселенная. Сам по себе он ничто, но мир без него мертв. Поэтому и солипсист, и материалист одинаково привязаны к одному объекту только с разных сторон. И взаимоисключение ими друг друга оно ложно.

     Можно быть театральным деятелем или увлекаться бегом. Но надо четко представлять, зачем ты это делаешь: зачем марафон или совершенство мизансцены? Марафон здоровье не поправит, как и спектакль - личную жизнь режиссера, тем более не спасет его понимание того, зачем нужно искусство. Все это навязанное, чужое, отчужденное желание. Для полноты счастья нужно встречное движение к внешнему миру со стороны человека, его личное самовыражение. Самовыражение человека подразумевает отбрасывание всего лишнего из того, что он делает, чем занимается. Пусть определит для чего он бежит марафон или ставит спектакль: для изучения возможностей организма, тренировки здоровья, испытания лекарств, методик? Для изучения законов эстетики, психологии, передачи информации? Гордыня и состязательность отбрасываются как внешнее принуждение к действию объекта, не осознающего своего поступка. Тем более деньги. Самовыражение это сознательный выбор пути, по которому собираются идти. Как правило, он связан с тем, что лучше всего получается. Надо понять, что можешь, чему надо учиться. Самовыражение дает громадную экономию усилий и средств, потому что отбрасывает и делает излишним внешние стимулы – власть, деньги, славу. Вполне увесистые и дорогие.

     Самовыражение людей и мира зависит не только от самого человека, но и от внешних обстоятельств. Набор возможностей у всех разный. Тем не менее, пытаться надо. В то числе, расширяя возможности для всех, реорганизуя общественные институты под это дело. Иначе бессознательное самовыражение перевешивает сознательное. Такой крен с нарастанием технического прогресса делает нашу жизнь все более и более неустойчивой. Люди не понимают, что творят, и оттого творят с все более и более значительными издержками. Это не может продолжаться бесконечно.

     Гуляя по берегу озера и рассматривая местность, поневоле начинаешь смотреть по сторонам и думать об окружающем. Народ на берегу насилует себя бегом, рядом птички ныряют для пропитания. Если сравнить подтянутых уточек и расхлябанных бегунов, то бег у нас от отсутствия естественного отбора. А спорт высших достижений – имитация естественного отбора в его крайних проявлениях. Если задаться вопросом: почему это происходит? отвлечься от того, что дает хорошего и плохого физкультура отдельным людям и обществу в целом, то вывод слабоутешительный. Люди подсознательно чувствуют, что их чего-то лишают и даже вычеркивают из жизни как активный элемент, для начала. А, в конце концов, вычеркивают как необходимость. «Пастор Шлаг или светлый образ его…» превращается в «светлый образ» без пастора Шлага.

     Поясним. Любой вид деятельности людей можно рассматривать как инвестицию. Результат инвестиции – это актив. Активы портятся. Физически – от действия внешней среды. Морально – от места в иерархии ценностей, так как ценность им придает заинтересованность людей в данном активе – мнимая или реальная.

     Присутствие людей - необходимость. По сути, актив - это человек и его оболочка из физических и метафизических объектов, эмбрион и то, что его защищает. Можно инвестировать в человека, в еду, одежду, жилища. Можно в инфраструктуру, которая все это обеспечивает. Такое действие имеет смысл при наличии людей или идеи человека. Можно представить, что он просто только потребляет, а все остальное за него делает автоматика – ищет ресурсы, обеспечивает развитие оболочки для его существования. Даже при отсутствии людей, но при наличии идеи человека, процесс продолжится и без него. При стихийном, бессознательном развитии дел человек играет роль эмбриона, а инстинкт самосохранения делает из него пассивного потребителя и в какой-то момент его присутствие становится необязательно.

     Перемена участи, как в квантовой механике, становится возможна при сознательном усилии, рефлексии своего положения. Тогда траектория движения изменится оттого, что человек сделает в результате понимания своей ситуации. Это – главное. Все остальное малоинтересно. Все разборки стихийного развития: власть, частная собственность, меняют не его, а его внешний мир, в конечном итоге вытесняя его из внешнего мира. Он становится интересен только самому себе, инвестиции превращаются в потребление, он насилует себя бегом и телевизором, тело и душу без результата.

     Это печалит и обнадеживает.

     Сие печалит, поскольку развитие экономики, в какой-то момент может обойтись без человека. Сие обнадеживает, потому что осознание ситуации, рефлексия своего незавидного положения как в квантовой механике может изменить траекторию бессознательного полета, не прочитываемую однозначно. То есть пока люди действуют спонтанно, возникает бег трусцой или поход в Макдоналдс. Это одинаково логично с точки зрения естественного отбора. При рефлексии же нет противоречивой определенности. Возможны варианты, возможны действия, выбивающиеся из русла бессознательного естественного отбора, стихийного развития экономики, отношений, основанных на частной собственности или общественном договоре Руссо, то есть вне целеполагания, присущего для выживания биологического вида. Основной вопрос рефлексии (сознания) – к чему себя приспособить, чем заняться, чтобы остаться в живых фактически, а не в идеале. А если учесть, что физические и интеллектуальные возможности человека ограничены по сравнению с тем, что уже создано в виде экскаваторов или компьютеров – это амбициозная задача. И что это будет, сказать невозможно.

     Силу вышесказанного много бессмысленных занятий получают индульгенцию, право на существование без объяснений. Уже не надо размышлять, лишний раз, зачем нужны спорт и искусство, уже не требуется уверять, что польза от театра – его влияние на умы и можно ограничиться самовыражением, тем, что авторы или акторы просто хотят сделать спектакль. Да, Леонардо да Винчи разбирался с золотым сечением и изобретал краски, но требовать от него или тем более от Модильяни объяснить, в чем польза от их картин, по меньшей мере, неосторожно. Есть желание присутствия на этом свете, желания быть и не исчезнуть бесследно. Понятно, что это желание бессознательное, продиктованное ситуацией, о которой мы только что говорили. Дело за малым: заменить суррогаты существования, наскальные рисунки и прочие развлечения на реальные проекты, которые сделают неизбежным бытие людей на этом свете, когда необходимости в этом уже не будет.

     Сейчас стремление достичь максимума в любых даже самых нелепых областях деятельности можно только приветствовать. Такой парадокс. Бессознательное желание быть и по максимуму использовать способности, наиболее ярко выраженные, дарованные природой – вот самоцель любой жизни, любой деятельности, любого самовыражения. Поддерживать на плаву способности в ожидании лучшей доли – вот предназначение. Пригодится не сейчас, так после. Масса вещей пригодятся потом, масса навыков, которые не нужны сейчас, могут стать необходимы. В этом смысл жизни человека: помимо пропитания найти в себе то, что лучше всего умеешь. Не нужно тебе, понадобится потомкам, которые воспользуются, если не тобой, то твоим умением, когда придет время и необходимость изменить траекторию своего бессознательного полета.

     Так что я не призываю отказаться от живописи, бега в обед или баскетбола, боже упаси, иначе бы писаниной этой не занимался, считая ее бесполезной. Просто стоит более иронично относиться к собственным увлечениям. За все платит общество или ты сам. А если много платит, то совсем за другое. Леброну Джеймсу не за мячики в кольцо заброшенные. Месси платят не за голы. (Скаковые лошади тоже дорого стоят) Формальный повод надо отличать от действительной причины, продукт от его реального предназначения. Леброн Джемс может думать о своем величии в баскетболе, инвесторы хотят заработать денег, а реальное назначение всего этого чуда всплывет позднее, если всплывет вообще.

     Человек должен выбирать, где ему комфортнее. Соотношение неизбежности и свободы. Чего-то избежать нельзя, а что можно - лучше избежать.

     Что такое рынок? По-простому, рынок - это, когда делают не для себя, а для других. Рынок появился благодаря разделению труда и эгоизму граждан. Разделение труда возникло потому, что проще и выгоднее заниматься чем-то одним, при этом более качественно и быстро, а эгоизм способствовал обмену результатами труда.

     При массовом обмене товарами у рынка есть два последствия: производителей одного вида товара должно быть, по меньшей мере, двое, и рынок подразумевает посредника. Товар-посредник – как золото – всеобщий эквивалент любого товара. Организация-посредник – государство, которое когда-то выпустило свои долговые расписки, называемые теперь деньгами, под залог своего золота, а теперь - реноме. Золото хорошо тем, что не портится, солидное государство тем, что сохраняет богатства страны (людей, ресурсы, территорию, коммуникации, экономику и культуру).

     И наличие посредника, и перебор производителей – это лишние расходы, поэтому рынок изначально ущербен. Эти свойства рыночной экономики дают качество и убивают количество. Два производителя одного товара – дополнительные затраты и гарантированное перепроизводство товаров. Участие государства - это тоже расходы, государство выпускает долговые расписки и имеет привычку ошибаться. Если напишет больше, чем надо, товары вздорожают, если меньше, то деньги. 

     Кризис встроен в рыночную экономику изначально, и требует оперативного контроля и вмешательства, перераспределения сил и средств.

     Цель на рынке – произвести товар, а взамен получить нужный для себя. Производить все больше и качественнее, чтобы потреблять все больше и качественнее. Посредник – зеркало процесса, поэтому для него идеал будет выглядеть так: цены стабильны, а объем денег растет, отражая рост объема производимой продукции. В экономической науке это называется ВВП – внутренний валовой продукт.

     Если качество работы производителя товаров определяет конкуренция, то количественное отражение его работы находит себя в проценте, под который деньги ему одалживаются. То есть производительность труда, эффективность использования ресурсов, прирост производства находят себя в приросте денег, заработанных производителем. Эта величина - индикатор состояния дел.

     В нормальной экономике ставка процента по займам не может быть меньше процента инфляции, то есть роста цен. Иначе экономика растает, ее проедят. Исключение, если экономика растет не своими усилиями, а счет ресурсов извне (грабеж, рента природная, избыток конкурентоспособной продукции), тогда, чтобы усвоить чужое, случайное или доставшееся по наследству богатство, необходим выброс дополнительных денег на рынок, иногда даже безвозмездно. Таким способом государство распределяет трофеи, сверхприбыль от продажи природных ресурсов или высококачественной продукции, типа японских автомашин.

     Когда производители эффективны, делают то, что нужно, и как нужно, они легко могут отдать и 7% за год при нулевой инфляции. Когда ресурсов в стране не хватает, то предпочтение, чтобы остановить рост цен, надо отдать наиболее толковым из них. Поднять ставку процента выше уровня инфляции, разборчиво раздавать кредиты, разбираться в том, подо что их даешь, чтобы быть уверенным в том, что отдача превысит все издержки от хозяйствования именно сейчас и именно в данном месте. Если не разбираешься в деталях, то приходится оперировать статистикой и теорией вероятности, как делает большинство банкиров. На глобальном уровне удорожание денег означает переход от стимулирования расширения производства к его стабилизации, к свободному поиску наиболее эффективных мест применения капитала. Роста цен нет, но и расширения производства до поры и времени нет, маячат стагнация, депрессия, стабилизация.

     Проблема тут в том, что в рыночной экономике, если не предпринимать насильственных мер, перепроизводство неизбежно и что рыночной экономике глубоко безразлично ее содержимое, если только это содержимое не может быть задействовано. Поэтому она легко расстается с тем, что было обустроено людьми, но оказалось в новых условиях неэффективно или кажется неэффективным. Это – чистые потери, ради пока призрачных будущих выгод. Взгляд на экономику чикагской школы или кейнсианской теории метафизичен, иначе говоря, однобок. Мы имеем экономику в чем-то выстроенную нерационально, из-за этого кризисы, так как нерациональность требует расходов, и провоцирует движение вспять. Ресурсы кончаются, движение вспять начинает ощутимо бить по всей экономике, в этом проявляется кризис, в отличие от стагнации, когда здоровые части экономики просто работают вхолостую, избыточные ресурсы расходуют неэффективно и непонятно на что. Грубо говоря, экономика делится на две части: здоровую и больную. В период кризиса здоровая часть требует поддержки (кейнсианство), больная – сокращения расходов или закрытия (чикагская школа). Однобокое лечение – накачивание деньгами или экономия средств – не даст результата и приведет или к инфляции, или к деградации, сокращению производства сверх необходимости. Выход тут - отделение «чистых» от «нечистых» - библейская задача, которую господь бог до сих пор не решил.

     До этого дело лучше не доводить и учитывать параметры рынка, поправляя, направляя рынок, осмысливая процессы на рынке и предвосхищая их, адаптируя к реальному положению дел в реальном производстве. Работать, сохраняя баланс.

     Необходимо заметить, что распределение ролей в экономике более расплывчато, чем мы вынуждены считать: производители одновременно – потребители, посредником может быть не только государство, но, по сути, любой агент рынка, потребителей товара должно быть больше одного и так далее. Выделять приходится наиболее существенные факторы для объяснения текущего положения дел и не принимать всерьез иные менее важные, не такие влиятельные на данный момент. Потому кризис перепроизводства сейчас больше зависит от производителей товаров, чем от влияния потребителей, роль государства, как посредника, в России существенней влияния банков, профсоюзов и тем более граждан.

     Если перемена степени влияния производителей и потребителей, возможно, изменит судьбу рыночных отношений в отдаленном будущем, то влияние государства на рынок постоянно. Оно может быть как прямое (штрафы, запреты, поощрения), так и косвенное (эмиссия ценных бумаг и различного рода долгов). По сути, агенты рынка отражают в своей голове реальное положение дел так, как им оно представляется, и предпринимают ряд действий: делают инвестиции, сбережения, выпускают и приобретают долговые обязательства, то есть оперируют не с реальной экономикой (как инженеры, рабочие), а с ее отражением, виртуальной экономикой (как финансисты, посредники). Особенность России в том, что глубина такого виртуально рынка невелика, инструментов мало и влиятельный игрок, по сути, один – государство.

     Государство должно следить за тем, чтобы денег не было больше, чем продукции, чтобы производитель имел вкус к работе, и получал деньги не за даром, чтобы налоги и займы, которые получает государство, тратились с пользой для общества: на инфраструктуру, порядок на улицах и отсутствие конфликтов экономике и в политике.

     Оценка работы государства нами – вещь субъективная. Объективная, количественная оценка идет от самого объекта надзора, от самой экономики. Государство вносит свою лепту в инфляцию, когда не в состоянии потратить свои возможности и выданные ему средства на что-то путное, когда политический строй государства подразумевает высокие издержки, легко съедающие маржу от самых выгодных проектов.

     То есть государство точно также понуждаемо к реформам, как рядовой производитель товаров, вот только вектора разнонаправлены: чем эффективнее, чем умнее и больше на себе экономят граждане, тем меньше стимулов к совершенствованию для государства. И наоборот: чем больше ресурсов, чем больше потребление и тупее обыватель, тем более эффективно должно работать в рыночной экономике государство. В первом случае, граждане должны давить на государство, во втором, государству приходится возиться с гражданами

     Особенно актуально это для высокоразвитых рыночных экономик, поскольку объем производства тут грандиозный, а относительный размер прироста здесь закономерно мал. Один-два процента тут вмещают 20% ВВП среднеразвитой страны, а на каждого гражданина приходится гораздо больший объем производства и потребления, а, следовательно, объем ответственности с ним связанный. Такое положение дел помимо конкурентного развитого рынка диктует необходимость демократических институтов, поскольку демократия – это тот же рынок, те же рыночные отношения, но только в политике. Без демократии высокоразвитую, рыночную экономику построить практически невозможно.

     Рынок подразумевает обратную связь во всех областях жизни. В том числе и в политике. Государство – только один из многочисленных инструментов, встроенных в такой взаимообмен информацией, товарами и ресурсами. Роль государства не только в том чтобы, успешно выполнять функции посредника и не злоупотреблять своими возможностями, но и в том, чтобы это могли успешно делать другие общественные институты и отдельные граждане. Чем больше информации, тем полнее картина реального мира.

     Понятие «невидимой руки рынка», которая все поправит, наивна, как надежда на то, что инстинкты сами по себе сделают из обезьяны человека. Без самодостаточных граждан и институтов "рук" у рынка как раз и не будет. Тут требуется и разум и всяческая страховка от ошибок. Рынок подразумевает обмен, обмен подразумевает виртуальное отражение процесса производства в виде денег, ценных бумаг, индексов и даже субъективных ожиданий людей в нем пребывающих. Чтобы виртуальный мир не слишком далеко удалялся от мира реального, необходимо привязать его к реальному миру через всеобщее образование, изобретая все новые способы получения и обработки информации, через аналитику, экономическую науку, инфраструктуру, создавая новые способы влияния и контроля над реальным положением дел, - страховать реальные процессы от ущербного влияния виртуальных. Самый простой пример – вложения граждан, страхование вкладов граждан. Раньше любимые вложения – золото с бриллиантами в клады. Теперь – депозиты в банках и страхование вкладов.

     Родовые особенности рыночной экономики подразумевают общие последствия от ее присутствия в любом месте в любое время. Первое общее из них – имущественное неравенство.

     Богатство является результатом инвестиций. Богатство существует для инвестиций. В себя, в завод или в господа бога – это как решат. Удачные инвестиции дают рост. Неудачные – спад. Можно предположить, что инициатор удачного вложения ресурсов - наиболее подходящая кандидатура для распоряжения богатством по логике рынка. Хотя, как известно, это далеко не факт. Статистически, однако, частная собственность подтверждает свою эффективность. Рынок предпочитает частную собственность. Или собственность институтов или даже стран, которыми руководят способные люди.

     Отсюда, вторая общая черта – это посредники, удачные или неудачные. Неудачный посредник провоцирует кризис. То есть ситуация предполагает смену посредника, то есть никакой частной собственности на место и на доход от места не полагается. Скажем, если институт экономики академии наук не тянет, надо поменять институт или сотрудников института. Для этого существуют разного рода демократические и не очень демократические процедуры, где меньше издержек и лучше результат. Рынок меняет собственников через банкротство.

     Необходимые свойства рынка в крайнем своем выражении становятся недостатками. Бедность одних угнетает потребление и, следовательно, производство. Богатство других стимулирует избыточное потребление и тоже дурно влияет на развитие экономики. Это ведет к тому, что необходимы разные варианты собственности и формы посредничества, различия у стран, регионов и институтов, не говоря уже о людях и, как следствие, их отдельное развитие в одно время и в разных местах.   Особенности нужны оттого, что все познается в сравнении, по крайней мере, пока.

     Устойчивое понимание того, что кризисы в экономике больше разрушают, чем создают, пошло с депрессии тридцатых годов прошлого века. Тогда причиной краха были необеспеченные закладные, страховки не было, государство проблемы банков проигнорировало, банковская система повалилась, и потянула за собой реальную экономику. Ныне закладные страхуются, но были изобретены другие необеспеченные дерриативы – ценные бумаги, которые при каком-то раскладе никакой ценности не представляют вне своей сферы обитания, вне виртуального мира. В этом проблема: без свободы творчества, самоорганизации, без новых инструментов рынок не может развиваться, адекватно отражать реальность, но он так устроен, что предоставленный самому себе неизбежно деформируется, и требует постоянной корректировки, постоянного надзора и вмешательства, чтобы не пойти вразнос.

     В этом году американский рынок грохнулся. Вопрос тут в том: есть ли у американцев и американского государства реальные, обеспеченные богатством деньги? Если есть, то американцы вложат их в государство (в казначейские обязательства и пр.), государство выкупит плохие долги, и все будет ОК. Если денег нет, тогда придется деньги допечатать, но так или иначе, до обвала банковской системы довести не дадут. Смена власти и коррективы в деятельности регуляторов должны вывести Америку из кризиса и приблизить к состоянию Западной Европы, вытеснив рисковое предпринимательство в оффшоры.

     Горе Америки и России – в их зависимости от коньюктуры. В Америке слишком много предпринимателей: жизнь в кредит – норма, и ухудшение коньюктуры на любом общенациональном рынке способна принести Америке неприятности. В России предпринимателей мало, основной источник доходов – природная рента, поэтому конъюнктура на сырьевых рынках сильно влияет на бюджет и на доходы населения, где от трети до половины живет от сырьевых доходов и доходов бюджета в той или иной опосредованности.

     Основной критерий рыночного благополучия России – цена нефти. Цена нефти падает – всему конец. Цена растет – процветание. Сначала выручает привычка к бедности и какие-то накопления у населения и государства, мелкотравчатость рынка, который пока откровенно не глубок, чтобы в нем можно было утонуть. В 90-х годах прошлого века в России рыночной экономики как таковой не было, а инфраструктура контролировалась государством. Кризис рынка заключался в его отсутствии. Натуральное хозяйство помогло выжить населению на остатках федеральных электросетей, коммунального хозяйства, железных дорог. Первый рыночный кризис 1998 года прошел на ура постольку, поскольку особо нечего было терять. Но каждый новый кризис дается нам всё тяжелее и тяжелее: рынок растет, а население быстро привыкло к высоким доходам и новому уровню потребления.

     Вслед за караванами великого, шелкового пути происходит глобализация рынка, его распространение вширь и вглубь, возникает трансконтинентальная торговля и международные финансы. Если они не ограничены искусственными барьерами, возникает сравнительная оценка экономик различных стран, через оценку валют. Оценивается динамика: куда и как качнет, в зависимости от факторов, имеющих место в каждой стране.

     Предположим, в Америке уменьшают налоги на бизнес и социальные расходы, но тратят деньги налогоплательщиков неудачно. Вырастает дефицит бюджета, государство живет в долг, а отдача от предпринимателей не настолько высока, чтобы этот дефицит закрыть. Тогда доллар потихоньку теряет в цене относительно валют других более успешных на данный момент экономик, недвижимость в стране дешевеет, все кидаются на американский рынок покупать и строить, чтобы продать дороже. Выясняется, что продать никто ничего не может, потому что жилье реально нужно ограниченному кругу людей, отдают почти даром, в кредит, под символический процент, кому попало. Рынок недвижимости вспух и лопнул вслед за снижением курса доллара, который для Америки играет, по-видимому, такую же роль, как для России цена нефти. Оказалось, что Америке нечего продать кроме себя самой, а если у покупателя и так все есть и хочется получить только прибыль – крах неизбежен. Государству приходится расплачиваться, скупая плохие долги, производство стагнирует, цены растут, налоги тоже, потом всё постепенно приходит в норму, ставку рефинансирования повышают, доллар дорожает относительно других валют.

     В Америке государство получает деньги на текущие расходы от налогоплательщиков. Поэтому, чтобы расплатиться с кредиторами, оно удешевляет деньги, снижает процент, под который дает деньги, стимулирует предпринимательскую активность, в надежде, что те вернут сторицей, платя налоги, при этом доступность денег стимулирует повышение цен на товары. Процент за кредит плюс процент инфляции вместе составляют тот процент рентабельности, который необходим, чтобы закрыть расходы от хорошей или плохой деятельности.

     Расходы государства могут финансировать налогоплательщики, как Америке, или варвары, как в древнем Риме, так или иначе, бесплатного государства не бывает. При рыночных катаклизмах и неурядицах за последствия приходится расплачиваться: обывателю, когда его увольняют, и государству, когда оно спасает от голодной смерти безработных, а от депрессии – предпринимателей. Через государство, как через Красный Крест и Армию спасения, ресурсы размазывают по всей экономике.

     Когда сбережений мало, начинается гиперинфляция, единственное лекарство от которой – тотальная экономия. Любая благотворительность имеет свои пределы, инфляция не может быть больше, чем может заработать общество, поэтому в период гиперинфляции популярна параллельная валюта: червонец в закрытой советской России 20-х годов и американский доллар в России 90-х годов прошлого века.

     Особенность путинской России, что с 1999 года росла цена на нефть, и сохранялась инфляция. Рост цен на нефть как свалившееся на голову богатство. Конечно, можно организовать русский Куршавель, и тогда вам будут продавать бутылку рядового шампанского за пятьсот евро, но можно инвестировать во что-то долгоиграющее. В России, помимо элементарного воровства, предпочли наплодить нуворишей и обеспечить около социальные нужды.

     Казус внезапно свалившегося богатства заключается вот в чем: его надо задержать, освоить, заставить на себя работать, иначе оно как песок сквозь пальцы утечет туда, откуда пришло, туда, где производят нужные вам товары. Освоить в расширении внутреннего производства можно от силы 10-15-20% роста за год, тогда как цена на нефть с 1999 года возросла в 10 раз. Рост производства внутри страны в таком объёме физически невозможен, для этого нет ни ресурсов, ни времени. Избежать этого можно, если зарыть деньги поглубже в долгосрочные проекты, которые дадут отдачу впоследствии, когда халявы не станет. Это могут быть инфраструктурные проекты, типа дорог, это могут быть инвестиционные льготы для крупных компаний, расходы на образование и науку. На худой конец, если не получается, деньги можно положить в западный банк. Что-то подобное, конечно, делалось, но явно недостаточно, раз инфляция у нас до сих пор сохраняется на уровне в два раза больше, чем рост производства.

     Деньги за проданную нефть и другие природные ресурсы оседают на счетах российских предприятий, часть средств они себе оставляют за границей в виде сбережений, инвестиций и на покупку оборудования, что-то конвертируют в рубли для уплаты налогов и покрытия расходов и на инвестиции внутри страны. За границей, наверное, остается процентов 10-15, на расходы внутри страны процентов 25-30, остальное попадает в бюджет или стабилизационный (резервный) фонд. В стабилизационный фонд, если мне память не изменяет, уходит треть от доходов государства, то есть процентов 20 от экспортной выручки предприятий. Оставшиеся 35 процентов выручки идут госбюджет. Эти тридцать пять процентов, в основном, и влияют на инфляцию в стране. Если принять, что выручка от экспорта составляет, грубо говоря, 50% валового продукта страны, то в госбюджет, получается, попадает 17% незаработанных страной доходов – в два с половиной раза больше, чем рост ВВП, что российская экономика может безболезненно освоить. То есть инфляция составляет, минимум, 10%: 17% (незаработанные доходы) минус 7% (рост ВВП).

     Китайская экономика может освоить больше. Это зависит от ведения хозяйства в данной стране, поведения государства, предпринимателей, населения. Тут масса всего. Высокая инфляция имеет институциональные корни, освоение инвестиций в нужном масштабе может дать либо эффективная диктатура, либо рынок, переполненный самостоятельными и эффективными инвесторами. Рынок в России есть, агентов мало, инструментарий небогат и много дурного администрирования. Проблема в том, что адекватно рынку должна развиваться система отношений между людьми и общественными институтами во всех других сопряженных с экономикой областях. Иначе рынок будет ущербный, подверженный административным катаклизмам, несущий в себе многочисленные необязательные издержки, потенциально инфляционный. Построить высокоразвитое рыночное хозяйство в империи не получится и, наоборот: там, где конкурентные отношения проникли в политику, и общество адекватно реагирует на усилия людей, там всё равно, что у страны: профицит, дефицит – инфляция всегда будет колебаться у нижних значений.

     Неэффективные траты, неверное целеполагание – порок самой политической системы, отсутствие развитых демократических институтов. Высокая инфляция здесь явление относительно постоянное и борьба с инфляцией тоже, в том числе путем ограничения рынка. Поэтому выход из кризиса, который демонстрирует на данный момент Россия, весьма специфичен и не похож на телодвижения западных стран.

     Европейцы и американцы оперируют не государственным стабилизационным фондом или золотовалютными резервами, то есть конъюнктурными доходами, а сбережениями домашних хозяйств, аккумулируемыми в банках, ценных бумагах и казначейских обязательствах. Поэтому они, уменьшая ставку депозита, делают деньги доступнее, и, помимо прямых вливаний и покупки плохих долгов, идет спасение низкомаржинальных проектов и производств, в том числе тех, что частично погорели из-за финансового кризиса. Масло размазывают тонким слоем на большее число бутербродов.

     В России источник сбережений – государственный стабилизационный фонд и золотовалютные резервы, у населения сбережений в национальной валюте нет, поскольку ставка депозита в банках ниже уровня инфляции, сбережением такое помещение денег нельзя назвать по определению. Это средства на текущие расходы, которые при любом подземном толчке в национальной экономике потекут на покупку реальных средств сбережения – иностранной валюты, недвижимости, золота или, на худой конец, в потребление.

     Государство не может удешевить депозит, так как банки и предприятия давно удешевили себе его сами, набрав кредитов на Западе и погорев на этом. Уж если государство не доверяет свои средства родной экономике, размещая накопления за рубежом, то почему должны это делать частные граждане? Поэтому государство, поддерживая экономику за счет средств резервного фонда и курс рубля за счет золотовалютных резервов, рискует поменять уж не такие хорошие долги иностранного происхождения, на совсем плохие долги банков и родных предприятий, а свои валютные сбережения конвертировать в валютные сбережения частных лиц. Российскому государству этого совсем не хочется, поэтому оно девальвирует рубль, чтобы продать свои запасы подороже, и устанавливает ставку рефинансирования много выше уровня инфляции. Так вот бывает, если в экономической политике пытаешься обойтись без населения.

     Выбор простой: девальвировать рубль или урезать бюджет. Возможна комбинация мер. Так или иначе, от того, как будут выходить из кризиса, станет ясно, как будет развиваться экономика, какой будет ее конфигурация.

     Глобальных, одномоментных способов урегулирования ситуации нет, кроме девальвации. Одномоментное сокращение расходов бюджета нереально, резервного и стабилизационного фонда не хватит. На начало 2009 года они составляли 4336 млрд рублей. Федеральный бюджет на 2009 год - 10-11 млрд руб. Есть еще региональные бюджеты.

     Если государство хочет сохранить свои сбережения (золотовалютные резервы, резервный и стабилизационный фонд), надо курс рубля привести в соответствие с инфляцией, которая имела место за последние десять лет, то есть провести девальвацию рубля. Превышение роста цен на все товары (кроме иностранной валюты) над ростом производства за последние 10 лет составило 5 процентов в год (12 % инфляции минус 7% ВВП). Экономия на курсе, которая пошла на хорошую жизнь, за десять лет составила минимум 50% , то есть доллар максимум может подорожать на 12-13 рублей, евро – на 17 рублей, если брать их сегодняшнее соотношение. Уровень реальных доходов населения упадет в два раза. Впрочем, снижение курса рубля будет меньше, если государство будет расходовать свои сбережения (золотовалютные резервы и стабилизационный фонд).

     В течение года можно снизить инфляцию до 3-5% в год, то есть оставить ее в пределах роста производства (6-7% в год), секвестрировав бюджет, сократив расходы бюджета с 17% до 6-7% выручки от экспорта, то есть в 2,5 раза, а с учетом падения цен на экспорт нефти с 90 долларов за баррель, по которой рассчитывался бюджет, до 40 долларов за баррель - дополнительно в два раза. Итого суммарно – бюджет надо урезать в 5 раз, в части доходов от экспорта. На закрытие дыры можно пустить стабилизационный фонд, то есть прожить 2009 год в привычном режиме. В качестве дополнительной меры, чтобы исключить неплатежи между предприятиями надо снизить налоги, повысить пошлины на ввоз импорта, без которого можно обойтись, кредитовать пополнение оборотных средств под ожидаемый процент инфляции (под 6-7% годовых). Изменение курса рубля при низкой инфляции уже не имеет глобального значения для экономики.

     Если будут сокращать расходы бюджета, налоги и увеличат доступ к кредитным ресурсам, то надо делать институциональные послабления, стимулировать рост сбережений и самостоятельности граждан и предприятий на рынке. Неизбежно послабления в политике, в деле распределения ресурсов и, следовательно, властных полномочий, то есть усилия государства и населения при удачном положении дел будут объединены, и преодоление кризиса пойдет быстрее и резче.

     Если, главным образом, будет девальвирован рубль, значит, государство оставляет за собой все рычаги управления ситуацией, а выход из кризиса идет за счет населения и при явной его индифферентности к развитию российской экономики.

     В любом случае, по сравнению с 1998 годом прогресс очевиден: уже никому в голову не приходит грохать крупные банки, есть защита вкладов частных лиц, есть резервный фонд и желание его тратить. Все это, конечно, не последствия чьей-то доброй воли, а результат развития экономики, накопления национального богатства. Спасение идет с двух сторон: за счет населения и за счет государства. Кризис освободит государство от стабилизационного фонда, а население от предметов роскоши. Возможно, государство сохранит свои сбережения за счет населения, или население сохранит уровень жизни за счет стабилизационного фонда и золотовалютных резервов, это – продукт внешних обстоятельств, то есть продолжительности падения цен на нефть и на другие природные ресурсы, и свободы воли, то есть желания «верхов» реформироваться или населения самоорганизовываться для преодоления кризиса. Нюансов – море, можем и разориться в конец, если депрессия на внешних рынках будет слишком долгой, а желания поработать на рынок внутренний не появится.

     Основная причина всех наших бед – неподготовленность российской политики и экономики к интенсивному развитию хозяйства, к тому, чтобы эффективно переварить нефтедоллары. Самый лучший амортизатор от внешних потрясений – наличие внутреннего рынка отечественных товаров и сбережений населения. Это два краеугольных камня экономики. Внутренний рынок спасает от дефляции, сбережения – от инфляции. Естественно, и то и другое есть следствия, а не первопричина благополучия, прародителем которого является рациональное ведение хозяйства в самом широком смысле этого слова: от политики до культуры, от привычек до увлечений.

     Послесловие.

     Написан текст был давно. Можно сравнить с реальной историей. "Скучно, братцы мои, скучно".

     что наш российский пролетариат, госслужащие и бизнесмены не хотят изменений и голосуют за власть, которая их кормит. Власть же авторитарная изменений боится, оппозиция раздроблена и это – тупик. Он может быть пробит только, мировым кризисом, в котором поучаствует и Россия. (Типично ленинская идея)

     По аналогии я могу добавить: кончится нефть и согласие прекратится. Но у меня сомнение: не слишком ли построение устарело? Социальный детерминизм любимое дитя 19 века. Тогда общество было беднее и барьеры в нем - фактурнее, люди были четко распределены по сословиям и предназначены для определенной цели с момента рождения.

     Сейчас, слава богу, у людей свободы больше и социальная роль ими выбирается из того, что предлагает экономика страны, образ жизни в местности, в которой родились или куда перебрались. Выбирается в соответствии с психофизикой, характером, генами человека, определяющими его поведение и пристрастия. Это всегда имело место, просто не было так значимо. Доля лентяев, работников, жизненно активных и пассивных людей не зависит от социальных условий. Паразитов одинаково и в среде пролетариев и буржуа, в любой другой среде, включая чиновников и интеллигенцию. Разумеется, социальная роль может быть навязана, как навязано нам было советской властью нежелание всерьез работать и всерьез воспринимать окружающую действительность. Пассионарных людей это, впрочем, не останавливало, цели в их жизни приобретали масштабы малолитражки, дачи или были перекошены в сторону военного дела или великих строек социализма. Для тех, кто хотел чего-то большего, была партийная карьера, наука, искусство, на худой конец бизнес цеховиков.

     Социальные условия – это рамки, в которых существуешь, сцена, костюм и декорации. Больше костюмов – больше ролей можно играть. Помещики становились революционерами, простолюдины дворянами, у буржуазии крайне пестрый состав, и у интеллигенции тоже. Теперь нет уже жесткого, разрыва между желаниями и возможностями, президенту не грозит богоизбранничество, а гражданам России не грозит голод, и, по-моему, нет необходимости дожидаться мирового кризиса и истощения запасов нефти в РФ, чтобы заняться делом и что-то в РФ поменять.

     «Течение логических умозаключений и суждений в нашем теперешнем мозгу соответствует движению и борьбе инстинктов, каждый из которых сам по себе весьма нелогичен и несправедлив, нам становится известным только результат этой борьбы: так быстро и незаметно глазу прокручивается в нас теперь этот древнейший механизм».

     В отличие от экономики, развитие которой от отдельного человека по большому счету не зависит, его самочувствие, его самоопределение – плод его индивидуальных усилий. Быть ли ему паразитом или начать работать, править ради власти или реформ - решать ему самому. Задуманное, конечно, может не получиться в силу того же детерминизма внешних обстоятельств или недостатка способностей, но свобода воли имеет место быть насущнее и прилипчивей. Поэтому смена лиц, смена поколений приобретает значение, когда собственные усилия людей по самосовершенствованию недостаточны. Смерть нам к лицу, если мы туго соображаем.

     Малейшее изменение внешних условий, малейший намек на реализацию социальной потребности вызывает к жизни целое сословие реформаторов или консерваторов из всех социальных слоев. Им только надо угадать: о чем говорить и что делать в конкретное время в конкретном месте. Это как в лотерею выиграть.

     Человек – существо подчиненное, есть определенные реакции организма, которые управляют нами, дают знать, что необходимо есть, спать, выпить и поразмножаться. Он об этом изначально не знает. Поверхностный ум делает вывод: надо есть и пить про запас, завести гарем и много чего еще, что обладателю не пригодится. Все сложности в поведении людей проистекают из неверных выводов, умозаключений по поводу их ощущений, а сами их переживания большей частью - это искаженные присутствием ума элементарные реакции организма на определенные ситуации. Ревность, агрессия, страх, гордыня недалеко ушли в мозгах от голода, жажды или сладострастия. Слабый ум не в силах справиться с чувствами, и представления, которые рождаются в темной голове сродни представлениям святого Антония, Жанны д-Арк, Чингисхана, Путина или Чикатило.

     Ум цивилизуется или по внешней необходимости или по воле своего владельца. Историческая необходимость или тюрьма заставляет отказаться от поспешных намерений. Свобода позволяет сделать это самостоятельно, позволяет стать разумным в той мере, в какой это только возможно при конкретных обстоятельствах. Сейчас они вполне благоприятны и только умственная лень делает нас похожими обезьян. Нет нынче греха, который был бы от нужды – исключительно от испорченности, а она от умственного неустройства. Согласен, судьба несправедлива, природа сделала нас неравными, но это не повод для идиотизма.

     Конечно, обольщаться не надо: любой первобытный ужас или восторг вернет инстинкт без воспоминаний о том, как надо и что надо делать по уму. Ум отключается моментально. Остается страх, паника, исступление, эйфория, экстаз – всё, что есть бессознательного; остается состояние голой органики, которая хочет жить тут и сейчас и не хочет погибнуть. Суть проблемы - избегать крайностей: безумия и холодной рассудочности, состояний, когда чувства съедают разум и когда чувств не остается. Есть типажи, которые постоянно интригуют, делают запасы, ревнуют или ничего не делают, когда инстинкт берет верх над здравым смыслом или отсутствует, доводы разума не действуют или действуют слабо и кратковременно.

     Инстинктивный человек он лишь функция в экономике, политике или искусстве. Чем больше и сложнее экономика, государственная машина или культура, тем отбор и чередование лиц подверженных, управляемых инстинктами для выполнения ими социальных ролей становится неизбежнее.

     Определенные формы общежития, включая периодическую смену власти или людей у власти, становятся необходимостью, когда хотят сохранить высокоорганизованное производство и, связанный с ним, высокий уровень благосостояния общества. Можно, конечно, в любой момент перейти к абсолютной монархии и родоплеменным отношениям, но тогда не факт, что удастся сохранить тот образ жизни и уровень комфорта, к которому все привыкли. Как антитеза дискомфорту в обществе возникает и решается вопрос, как можно улучшить взаимоотношения людей без потрясений, ненасильственным путем, без кризисов экономических, политических, социальных, без национальных столкновений и конца нефти в отдельно взятой стране.

     История идет все быстрей, принцип ротации кадров становится неизбежен. И не потому, что нужна демократия, а потому, что, даже изменившись, люди не желают ничего менять, когда это необходимо. Действующие лица – актеры, не они сочинили пьесу, они не для этого. Под влиянием своей пассионарности или отсутствия оной люди встраиваются в социальные роли, предлагаемые действительностью. И не хотят с ними расставаться.

     Ворошилов, Буденный, Сталин - целый класс тех, кто был ничем и стал всем. Люди встроились в роль, которая им не предназначалась. Жесткой привязки кризису, революции, к исчерпанию природных ресурсов или концу света нет. Обстоятельства - просто катализаторы или ограничители беспорядочной деятельности или бездеятельности.

     В зависимости от ситуации на поверхность всплывают те типажи, которые востребованы. Всплыл Петр первый, и меньшинство капитально построило большинство. Мог и не всплыть. Всплыл Ленин, и большинство построило меньшинство. Мог и не всплыть. Ситуация может нравиться или не нравиться, можно быть в оппозиции или у власти, но при этом быть одинаково встроенным в ситуацию и зависеть от нее. Можно поменять ситуацию. Можно хотеть ее поменять, но не быть способным это сделать. Можно поменяться местами. Люди активные в лучшем случае овеществляют идею, но не они создают ее. Реальность - произведение не одного человека и не за один день.

     В громадном большинстве случаев ум используют для самооправдания собственных поступков, а иногда вообще не используют, ограничиваясь утверждением: «я так хочу» или «я прав». В известной степени мы все подвержены инстинктам, социопаты и анархисты, без этого не выжить. Отношение к социуму как к враждебному внешнему миру вещь небесполезная и закреплена наверняка в наследственности. Всех слушать так же глупо, как слушать только себя. И если эгоизм так же свойственен личности, как взаимопомощь, нужда в самостоятельности или совместном ведении дел в разном возрасте она разная.

     "Известно, что многие социопаты в пожилом возрасте, потеряв драйв и избыток физических сил, становятся удивительно законопослушными гражданами; кроме того, сравнительно малая распространенность социопатии среди женщин связывается и с их физиологическими ограничениями".

     Разум подсказывает, что переделать кучу дел, подсказанных чувствами, – задача неблагодарная. Разум делает равнодушным к суете людской, обездвиживает, загоняет в угол, как и чрезмерная суета. Ум нужен для самосознания, самоорганизации, чтобы понять, что тебе реально нужно и чем реально стоит заниматься. Здесь уже нет места примитивным инстинктам, выливающимся в неоправданную роскошь и безумное честолюбие.

     Самосознание личностей продолжается в самоорганизации личностей, совместимых людей. Разум не страдает от мании величия в отличие от биомассы. Поэтому, чтобы не стало скучно жить, надо сохранить внутри себя маленькое иррациональное чувство, не мешающее окружающим, то есть то, что будет держать вас на этом свете: любовь или ненависть, страх или бесстрашие – дело не самое сложное, при нашей плохой наследственности.

     Дилемма достаточно простая: либо стихийный прогон людей под социальные роли, либо осознанный выбор с их стороны, чем заниматься. В последнем случае пользы будет больше, но самосознание дело личное и необязательное, поэтому приходится полагаться на необходимость – на мировой кризис, конец света или нефти, и то, с вероятностью спасения пятьдесят на пятьдесят. Иначе говоря, цивилизуемся мы благодаря собственным усилиям и вопреки воле жизненно-активных человекоособей - бизнесменов, политиков, «алкоголиков и тунеядцев».

     Есть замечательное место у Ницше среди красивостей и белиберды, которую он несет в силу романтичной немецкой самоуверенности конца 19 века:

     «Люди высокого уровня развития отличаются от людей низкого уровня тем, что они несравненно больше видят и слышат, и делают они это осмысленно…

     только мы, которые умеем придавать осмысленность ощущениям, только мы беспрестанно действительно что-то создаем – мы создаем целый мир…

     это наше творение будут разучивать действующие лица, будут играть эту пьесу снова и снова, пока она не станет действительностью…

     все, что есть ценного в этом мире, проистекает не из природной сущности вещей, оно дано, подарено… ведь это мы сумели создать мир, который привлекает человека!»

     вынудила обратить внимание на интересы малоимущих граждан и использовать институт всеобщего избирательного права. Избирательное право вещь вредная, но не столь катастрофичная как революция. Это повод к реформации, поиску новых политических форм общежития как сверху, так и снизу. Чернь может выбрать Гитлера, но это проблема черни – она от него свое получит. Надо понимать, что система управления существует не для нас, а для той сложной организации людей и вещей, которая позволяет нам жить, как мы привыкли и даже лучше, чем мы привыкли. Для нее экстрим неприемлем, чем дальше – тем больше. Разделение властей и вертикаль власти, хлеб и зрелища, роскошь и тонкость, либерализм и сионизм, православие и народность – придумывайте, что хотите, любые институции, лишь бы они помогли высосать кретинизм личностей, который в изобилии прорастает на полях моей родины и не только.

     Развитие экономики всё более ориентируется на человека, на достижение согласия о том, что ему нужно. Больше свободы - в этом коренное расхождение с прошлым, когда капитализм девятнадцатого, начала двадцатого века и, тем более, социализм диктовали людям что и сколько им иметь или потреблять: одежда, соль, спички, керосин, лада или форд первой модели, 10 квадратных метров на человека или сборный домик в пригороде. Исключение составляли те люди, которые олицетворяли производство и собственность: у них, конечно, в этом деле было гораздо больше свободы.

     При примитивных потребностях людей планировать производственный процесс - от добычи сырья до конечной доставки - было гораздо проще и необходимости в изощренных финансовых, инструментах не было нужды. Впоследствии, социализм, во многом, если не во всем, проиграл капитализму из-за того, что у него не было возможностей учитывать желания своих подданных без информационно-вычислительной инфраструктуры, без рынка и, тем более, без демократии.

     Теперь назревают схожие проблемы у капитализма: современная биржа напоминает Госплан – все время выдает не те результаты, ее соображения расходится с реальностью.

     Вся беда в том, что потребитель сам не знает, что он хочет, какие у него будут доходы, где и когда он умрет. Это вносит изначальную неопределенность в постановку задачи, и делает непредсказуемым результат.

     Выход, как всегда, - в упрощении:

     - потребителям пора ограничить свои желания тем, что им действительно нужно.

     - обществу необходимо взять в свои руки процесс инвестирования, а не оставлять это дело на усмотрение собственников. Это процесс неотделимый от развития демократии в сторону просвещенного делегирования полномочий от индивида другим индивидам не только в политике, но и в экономике.

     Так и происходит. Раз за разом создаются страховые резервы для исполнения желаний и административные ограничения, чтобы их размер не превышал разумных пределов. Создаются механизмы инвестирования в интересах общества, а не по произволу владельцев средств - капиталистов, менеджеров или чиновников.

     Понятно, по Интернету демократию не введешь – народ тупой и не в интернете тут дело. Чтобы сделать людей умнее, нужно больше свободного времени, больше образования и потребности в образовании. Делать так заставляет научно-техническая эволюция и развитие производства. В цивилизованность не впрыгнешь, ее надо заработать.

     Объяснять извивы психологии детскими травмами все равно, что объяснять извивы реки или ручья естественными преградами – камнями и корягами. Это полезно для медицины - можно вылечить, спрямить русло, но от этого ручей вверх по склону не потечет, психотип личности не изменится. Измениться он может только искусственно, по воле личности, под воздействием мыслей, можно сказать, насильно, ибо все искусственное – продукт интеллекта, интеллектуального труда.

     Что же до неприятных психотипов: если вы идете в лес, вы там встретите обитателей леса – хищники разные и паразиты там тоже имеют место. Все выживают по разному, иногда ведут себя нехорошо и удивляться этому глупо. Толпа народа на казнях – констатация факта, что освободилось место для человека в толпе, для того, кто в толпе, кто выжил и наблюдает. Это не извращение и не больная психика, а естественное интуитивное состояние обитателей социумов, в которых выживание было проблемой.

     Впрочем, подобное поведение уже уходящая натура: в благополучных обществах чужая смерть неприятна, поскольку служит напоминанием о своей собственной смерти. Для разумного существа взаимопомощь надежнее убийственной конкуренции, это другой образ жизни, что зарождает подозрение в шизофрении обитателей леса. Системное противоречие в природе человека порождает противоречие в его душе - уме и психике.

     Попробуем объяснить происхождение природных черт человека происхождением и развитием органики из мертвой материи. Развитие органики вторично и отражает развитие неорганического мира, потому что она застывшей во времени, давно ушедший в прошлое эпизод развития неорганики. Живая материя вынуждена двигаться вслед за материей мертвой, отражая ее движение, чтобы сохранить себя. В этом движении, в человеке вновь соединилось живое и мертвое, органика с неорганикой, внутреннее и внешнее, животное и божественное. В нём две природы: он одинаково зависит от своего тела, от своих инстинктов и от создания рук своих, от своего разума. Внутренняя природа для него – источник жизни, внешняя – ее модератор. Божественная природа без животной - мертва, животная без божественной будет мертва. Последнего состояния мы, может быть, больше всего боимся, и поэтому разумно сдерживаем наши «нехорошие» интуитивные порывы в пользу, скажем так, более политкорректных желаний. Гладиаторские бои меняем на бокс и не хотим смотреть на чужие казни…

     от игры настроений и точности их описания у Достоевского в «Идиоте», слушая текст в диалогах. Достоевский создан для сериалов. Саспенса довольно на каждую серию и то, от чего устаешь в книжке – непрерывная истеричность действующих лиц – оказывается к месту в многосерийном фильме.

     Удовольствие мое почему-то периодически переходит в заливистый смех (веселье) на самых, вроде, драматичных местах. Герои Достоевского, их разум, всецело подчиненный натуре, самочувствию, настроению сиюминутному, самооправданию в любой ситуации, комедийны, по сути.

     Только в экстремальные моменты у них полюса меняются, и происходит четкое осознание текущего положения дел. Когда же экстрим проходит, образ мыслей идет восвояси, разумение уступает место чувству, суете мелких поступков и дешевых страстей.

     Отчего же они себя так ведут? Во времена Достоевского сложнее было выбор сделать для мужчины и женщины. Сейчас ошибся – развелся. Тогда последствия ошибки были тяжелы и поэтому разборки перекладывались на добрачные отношения. Пляски перед свадьбой и выяснение отношений между будущими родственниками шли полным ходом. Надо было делать выбор на всю оставшуюся жизнь, причем, я так понимаю, всем, включая главу семейства. Выбор имущественного, социального статуса, психологической совместимости и угадать (вы будете смеяться) совместимость сексуальную. Типично русская рулетка. Так что же странного в том, что там у всех «крыша едет»?

     Рогожин – страстотерпец, понял, кто ему нужен. Ну, сорвался в конце, с кем не бывает. Князь Мышкин с его всеобъемлющей любовью и состраданием ни на ком из присутствующих остановиться не посмел. Хуже всего приходилось бабам: им или всё или ничего. Чем-то поэтому джиннов напоминают, строят и разрушают одновременно, не зная как сделать свой выбор, как заполнить собой весь мир, хотят всех и каждого конкретно.

     Можно еще пьесу Гоголя вспомнить «Женитьба» - провидческий спектакль, предтеча всяких там Ларсов фон Триеров и Фрейдов – всемирная боязнь женщины у мужчин и тяжкий выбор одного из них у женщин. Женщина должна влюбиться, чтобы сделать выбор, да и то это не всегда помогает. Мужчина, получается, тоже…

     Понятно, революция - сама по себе эксцесс. Но проходит какое-то время, в стане единомышленников или в целой стране вновь начинается светопреставление. Видимо, оттого, что революции и бунты, чаще бывают не за кого-то и против кого-то, а против всех. Иначе страну просто не сохранить. Если реформы не идут, хотя бы оттого, что архаичная экономика – основа архаичного политического строя, при накоплении проблем начинается революция или бунт. Сначала против царя – охранителя крестьянства руками самого крестьянства. Мол, царь не тот. Или появляются продвинутые идеи жизни без царя (в том числе, в голове). При такой революции архаика в экономике никуда не уходит, революции снизу идут, как правило, охранительные, когда правящий класс упирается на пороге новой жизни, не адаптирован под нее и его убирает верноподданный народ, который в целом ничем не лучше и, следовательно, тоже должен пойти под нож. Если же адаптация к обстоятельствам имела место, то случаются «славные революции» без особых последующих эксцессов и жертв. Обычно и правящий класс и народ уже в нее вмонтированы за счет подспудного, неформального развития общества. В тотальной гражданской резне необходимости нет. Достаточно перемены форм общежития.

     Когда реформы откладываются, сокращают сначала царя-батюшку, а потом его опору - российское крестьянство. Революция в России была буржуазной по сути, но крестьянской по своему наполнению. Опора на крестьянство, как на главную движущую силу революции, просто заморозила всю архаику в аграрном производстве. Поэтому с 1929 года, с началом коллективизации и индустриализации пошло «огораживание» крестьянства, выдавливание избытка рабочей силы из деревень в города. Считай, с этого момента заработала чисто голая идея экономической необходимости против всей страны и поделила ее на две части без разбора.

     В 1991 году в СССР была «славная» революция, поскольку все неформально уже были готовы к рынку и частной собственности. Дальше каждая республика пошла своим путем. Сейчас, похоже, в России происходит, и будет происходить интересная история с российским пролетариатом. Сырьевая архаика и политическая опора мягкой диктатуры на эту архаику привели к нежеланию проводить реформы в экономике и желанию ввязываться во внешнеполитические авантюры. Все как при царе. Это, конечно, не исключительно русская история. И вариантов ее было много. После французской революции численность крестьянства сильно проредили наполеоновские войны, одновременно дав толчок развитию промышленности. В Англии было классическое огораживание и колониальная торговля как источник развития промышленности. В Америке война между Севером и Югом.

     Местные особенности создают почву для разнообразия бунтов и революций, местная интеллигенция придает им удобную для осуществления форму. В Иране шах был сильно коррумпирован, экономика в тупике и даже такая архаика, как ислам, была мобилизована, чтобы расчистить политический пейзаж. Не знаю как с последующими репрессиями, я не осведомлен, но думаю, что обывателю жизнь сладкой потом не показалась. Народу все равно, под каким флагом бунтовать, лишь бы бунт отвечал их чаяниям, пускай иллюзорным. Будет ли это ислам или отколовшаяся ветвь ортодоксального православия, или леваки с лозунгом: «Заводы – рабочим!» – какая разница? Снесут всё и подготовят почву для последующего своего раскулачивания.

     Какая любовь может быть в концлагере кроме садомазохистской любви? Как иначе можно ее там представить? Трагедия – в обстоятельствах. В обстоятельствах, которые не нормальны. «Ромео и Джульетта», «Анна Каренина» - в литературе. В кино – «Ночной портье».

     Поначалу я думал проследить связь между уплатой налогов гражданами и цивилизованностью государства. Самостоятельная уплата налогов побуждает граждан интересоваться политикой, влиять на государство. Внеэкономическое принуждение – поборы, контрибуции – делают их врагами государства. Откупа, оброк делают их врагом бизнес на откупах и оброке. Десятина – окормляет церковь. Инфляция и другие косвенные налоги дестимулируют, оставляют государство и общество в стороне друг от друга, возрождают отношения древнего Рима: граждане - вне политики, хотят хлеба и зрелищ, попутно занимаясь своими делами. Император – сосредоточие политики, пока он в состоянии обеспечить хлеб и зрелища. Рост цен на хлеб, коммунальных тарифов, налогов на доход и имущество обращают внимание граждан на власть как источник их недовольства. Это повод для ее уничтожения и замены на новую власть, столь же далекую от них, как и прежде.

     Мне не жаль ни тех, кого свергают, ни тех, кто свергает – они бесполезны. Но существует прослойка людей, которую эта флуктуация насилия может затронуть. Рабы и рабовладельцы, сенаторы и плебс – это малоинтересные крайности, мужики с ножиками для выяснения отношений, построения иерархии и дележа богатства. Как при таких пертурбациях сохранялись ремесленные знания – вот что интересно. Как изготавливали инструмент, строили корабли, дороги. Кто делал, с помощью чего, как сохранялись и передавались навыки, знания. Видимо, существовал слой людей, которых не трогали и даже оберегали, и он выпадал из истории походов и войн.

     Реальное общество формировалось именно таким образом, пока оно не разрослось и не стало обществом, вовлеченным в политику. Регулирование связей стало жизненно необходимым, даже не для массы членов – они достаточно тупы и заражены предрассудками побед и поражений - а для самой организации производства, без которой созданная усилиями многих поколений система выживания идет вразнос. Надо унять пыл, самодеятельность, ввести политическую жизнь в русло договоренностей и апробированных методов обустройства жизни тысяч, миллионов людей.

     Армия вне политики, полиция не для подавления оппозиции, разделение властей, свободные выборы, свобода печати, собраний, два срока для императора. Можно еще что-то использовать для тесной связи общества и государства, прав и ответственности, устойчивости системы общественного договора, в том числе, таких как уплата налогов без посредников самими налогоплательщиками.

     Любой из нас привык мандражировать по поводу того: добьется он чего-то в жизни или не добьется? Разбогатеет ли? Будет ли влиятелен? Значим? Забывая при этом, что ни известность, ни влияние, ни богатство на тот свет не захватит. Обеспеченному человеку, возможно, жить приятнее, но раз добившись легкости бытия, сделать его еще более легким не получается, а в разнообразии удовольствий явственно проступает однообразие их сути: голод, жажда, сон, движение, секс – немногочисленные проявления жизни выстраиваются в одинаковый для всех процесс.

     Отчего так происходит? Ответ – в сути жизни. В нас время остановилось. Люди – органика, специфическая материя, которая появилась, бог знает сколько времени тому назад и которая не исчезла вместе с условиями своего появления только потому, что выстраивала защиту сначала из себя самой, а затем из всего до чего дотянется и сможет использовать для сохранения внутри себя условий, которые давно извне не существуют, принадлежат давно ушедшему времени. Оно продолжает свой бег. Мы как точка отсчета. Мы давно должны были исчезнуть и существуем только потому, что сами непрерывно приспосабливаемся и приспосабливаем окружающий мир, отражаем его, узнаем. Наше движение как свет Луны - отражение света Солнца.

     Благодаря смерти появилась жизнь. Люди – потенциально мертвая материя, и только потому, что мы должны быть мертвы, существует жизнь. Как только мы умираем, мы растворяемся в естественном состоянии материи, инородное тело исчезает навсегда.

     Жизнь обрывается, всё с нею связанное теряет смысл, все цели, которых достигли и которых мечтают достичь. Цель – средство, результат недостижим. Как русло реки, которое когда-то обрамляло поток воды, наши предпочтения и ориентиры становятся ненужными, бесполезными, бессмысленными, если источник воды пересох. «Усилия всей человеческой жизни оказываются, в конце концов, бесплодными – вот с чем трудно смириться».

     «В бесплодье умственного тупика» понимаешь, что жить приходится ради самой жизни, что процесс жизни важнее ее результатов и отличие человека от животного в том, что он осознает это, а животное принимает как данность. Оттого корова не переживает, а просто ест траву, спит, звенит колокольчиком и смотрит на нас пустыми, волоокими глазами.

     Короткий ответ – хочет бессмертия, хочет продлить процесс жизни до бесконечности или, по крайней мере, до того момента, как от неё не устанет.

     Откуда у него такое желание? Первопричина естественна и проста: раз так вышло, раз он есть то, чего давно нет, - это состояние единственное, что ему остается. У животных и растений желание бессмертия неосознанно и выражено в инстинкте самосохранения. У них есть желание быть, но они не имеют понятия о бесконечности бытия. Это вторая особенность человека, проистекающая из особенности его существования как двойственного существа, из его дуализма. Суть его такова, что в организации своей жизни человек использует не только свое тело, но и внешний мир. Животные и растения тоже делают так, но слабо и просто. У людей это выражено ярко и сложно построено, человек должен объединить себя в целое, связать свое тело с внешним миром, а сделать это можно, только продублировав, создав виртуальный образ внешнего мира внутри себя, внутри тела, своей органики, с помощью мозга.

     Вот так получается феномен сознания: то, что возникает внутри, на деле существует снаружи, поэтому представляется чем-то внешним по происхождению, бессмертной душой. Наша душа, наш внешний мир, когда мы умираем, остается жить, что недалеко от истины, если только не учитывать, что без нас наш внешний мир всего лишь – руины цивилизации, а бессмертная душа – призрак, бродящий среди руин.

     Бессмертие души проистекает из долговечности и бесконечности внешнего мира, по крайней мере, по сравнению с бренностью нашего тела, недолговечностью материи, из которой мы сделаны. От природы наша цель – уровняться по срокам отбытия наказания с неорганикой, хотя, если будем жить долго, наверняка начнем уставать от жизни, коли не найдем цель. Поток воды потребует русла.

     Правда, до этого пока далеко, жизнь коротка, а случаи смертельной скуки пока единичны. Животным и растениям жить не надоест никогда, для них это процесс. Человек – эманация внешнего мира, внешней материи – может жить, если поймет смысл своего существования. Он перестал быть просто органикой, ему может стать скучно от бесконечности себя самого. Сначала скучно только есть, пить, спать. Потом – делать все остальное.

     «Мне скучно, бес».

     человек задумывается: куда направить свой бег, чем заняться? Двойственная природа человека выплывает на первый план, выныривает на поверхность повседневного бытия. Либо побеждает жизненный процесс, и цели, установки формируются привычным образом, увеличивая запасы пищи, воды, тепла и комфорта, то есть всего того, что нужно первобытному состоянию органики, венчаясь теорией «жизненного пространства». Либо человек начинает существовать в предвкушении «конца света» или «спасения души» - эсхатологически, так сказать, подозревая себя, свой мир в безнадежности, в предуготовленности, отдавая до срока пальму первенства внешнему миру, в бесплодной надежде, что тот сжалится и найдет местечко для прозябания в раю, аду или чистилище, не растворит в себе без остатка. Такое пораженчество, от великой самонадеянности и безмерной гордыни, чем-то напоминает лозунг Льва Троцкого: «Ни мира, ни войны! А армию распустить».

     Будучи, поневоле, обособленной вселенной, человек много о себе мнит, не имея на то никаких реальных оснований. Он чувствует себя чем-то значимым, не соизмеряя себя со временем и с пространством. Его вера в то, что его судьба что-то значит и кому-то интересна кроме него самого, что он как-то уцелеет после своей смерти – наивная вера подростка, склонного к суициду.

     Спасает нас первобытный инстинкт, чувство самосохранения и болтаемся мы в своих установках на жизнь где-то посредине от крайностей животного эгоизма до бесплотного аскетизма и изнурительного самоистязания «ради спасения души». Формы проявления наших жизненных устремлений забавны и формируются наличием ума и силой чувств. Создаются иллюзии того, что делать и почему - от гедонизма до столпничества. Ум здесь средство выражения еще неосознанных желаний, то есть ум здесь еще не самодостаточная вещь.

     Стартуем с количества, переходящего в качество. Больше пищи порождает обжорство, умственные изыски превращают его в кулинарию. Убежище трансформируют во дворцы, дворцы под влиянием здравых размышлений - в домашний уют. Сексуальные желания от гаремов или фаворитизма тихо дрейфуют к гармонии семейной жизни. Религиозное чувство, стремление приобщиться к бессмертной абстракции проходит путь от тупого идолопоклонничества и аскетизма, от крестовых походов и обскурантизма - к тихой вере в правильность догматов и нравственных норм.

     Потом, когда становится легче жить и появляется свободное время, ум превращается из средства обустройства в средство самовыражения. Ум проявляет себя как потребность и с наскальных рисунков начинается эпоха развлечений. Постепенно целеполагание в человеке передается от органики к внешнему миру, от тела к уму, профессия актера из презираемой становится обожаемой, богиню плодородия сменяет Терпсихора, Апполон берет в руки арфу, Пан свирель, Камасутра теряет свое божественное значение, искушения святого Антония приобретают наркотический флер, одни иллюзии сменяют другие.

     В любом случае, люди болтаются от цели к цели по крайностям жизни. Уйдя от процесса, они неизбежно к нему возвращаются и даже толком не ищут реального смысла того, что делают: того же театра или игры на бирже – слишком далеко от истинной сути этих вещей пребывают. Смысла вне процесса у этих явлений нет никакого. Грубо говоря, биржа ведь не для наживы, а для организации производства, театр не для славы или самовыражения, а для прогона виртуальных образов и моделей взаимоотношений людей.

     Сейчас все просто: предназначение человека выстраивает не он, а процесс, коловращение жизни. Поддерживать жизнь, изучать природу вещей, свою природу, жить в мире, противодействовать смерти и добиваться бессмертия – вот реальные задачи, которые перед нами стоят. И только, когда человек добьется бессмертия реального, а не воображаемого «в памяти потомков», когда, наконец, перестанет быть мертвой материей, вот тогда для него всерьез станет вопрос: «Что делать дальше?» Совершенно безумный вопрос, который внушает ужас. Батарейка кончится и придется искать иной источник движения, чем нам привычная враждебность внешнего мира.

     До этого, слава богу, пока еще очень далеко и неизвестно доберемся ли когда до того «благословенного края» бытия. Поэтому задача любого индивида, обладающего умом и инстинктом самосохранения, – упорядочить людское целеполагание, сделать его более разумным что ли, не таким вредным, опасным для жизни, попытаться вырастить поменьше войн и больше абрикосов. Обособленность, индивидуализм, различие людей не слишком этому способствует.

     Как наш организм, наше сознание у всех устроено, более-менее, одинаково и обязательно не похоже. Мы разные в деталях и одинаковы по своей сути. Причина тому - индивидуальное отражение внешнего мира.

     Обособленные миры барражируют рядом, и пойди, пойми: кто есть что? о чём думает и что из себя представляет? По большому счёту, сами себя до конца не знаем, настолько изменчивы и неуловимы. Поэтому изучение конкретных людей, когда это не касается их физического и душевного здоровья, дело достаточно безнадежное, бесперспективное, которое не даст однозначного, вменяемого результата. Через изучение людей, человека понять невозможно, да и не нужно. Надо обратиться к тому, что объединяет: к внешнему миру людей, найти там ключи к поведению человека, мотивам его поступков и рассуждений.

     Внешний мир и органика сожительствуют уже довольно долго. История их сосуществования воплотилась в натуре людей набором инстинктов, программ, всевозможных типичных ситуаций, которые когда-либо происходили в нашем славном прошлом от амебы до Наполеона. Из этих подсознательных воспоминаний сформирована натура человека во всевозможных вариациях, натура врожденная, цельная, доставшаяся нам от предков, от животных всех поколений, от органической протоплазмы в виде набора реакций на вызовы не нашего внешнего мира. Все мы периодически демонстрируем бессознательный подход к жизни, изначальный темперамент с момента рождения заложен в каждом из нас бог весть от каких времен, а стереотипы поведения предков хорошо видны уже в наши первые годы жизни.

     Ну, как, будучи маленьким ребенком, вы сможете противодействовать своей врожденной злости и агрессивности? Доброте и осторожности? Естественно, что все наследуемые качества проявляются во взрослой жизни в той мере, в которой мы их не микшируем сознательно, и манеру поведения, будущие взаимоотношения людей можно понаблюдать еще в песочнице.

     Органика диктует свои реакции, предки – свои. Назовите первое безусловными рефлексами, второе - инстинктами. Условным рефлексом тогда становится воспитание, то есть то, к чему приучают, как, например, к одежде (юбке или брюкам), хотя стыд наготы или страх высоты - врожденный инстинкт, доставшийся от предков, и к органике отношения не имеет. В ее компетенции - реакции на холод, жар, голод, безотчетный страх.

     Таким образом, к 16-18-20 годам, а иногда и позже, у человека формируется система предпочтений, стереотипов, реакций на мир, еще неосознанных, но имеющих место быть в его повседневном поведении. Разум здесь как адвокат чужих заблуждений, оправдание, но никак не средство выбора самостоятельного пути.

     Размышление и набор знаний о внешнем мире – предтеча сознательного реагирования на все, что с тобой происходит. Как правило, в силу ограниченности наших возможностей, способностей и судьбы, получается симбиоз того, что вложила в тебя природа, предки, родители и приобрел ты сам. Поэтому начинка в нас разная, пропорции разные, люди все разные – похожих нет в принципе. Оттого, дифференциация людей громадная – от простого мычания протоплазмы до божественных откровений. И ничего с этим не сделать. Остается наблюдать разнообразие вариантов поведения и ставить им рамки. Там, где абсурд, поток жизни должен иссякнуть и должен заработать инстинкт самосохранения. Процесс - все, цели - ничто.

     Во время второй мировой войны русских танкистов возмущала (смущала) кожаная обивка кабин танков «Шерман», поставляемы американцами по ленд-лизу. Советские летчики не понимали, что празднуют их английские соседи, когда боевые вылеты отменялись из-за плохой погоды под Мурманском. Готовность к концу света у русских – неприятная черта. В гордыне мы думаем, что это от возвышенности нашей натуры. На деле – это уже генетическое от преобладания власти в холодной стране. Жизнь не ценится потому, что ничего не стоит - историческая особенность, которую воспринимают как достоинство, а свойство характера - как добродетель.

     В период переселения народов и становления империй эта черта может быть полезна для социума. В эпоху краха империй и снижения рождаемости она способна довести до самоистребления. Нужна трезвая оценка ситуации или хотя бы здравый смысл. Цинизм, если хотите, по отношению к самим  себе.

     Делайте, что хотите, но имейте совесть. Когда человек чем-то занят, его, как правило, это не украшает. Это - биология, поэтому выбор целей закономерно абсурден с точки зрения здравого смысла и чистого разума, речи нет о сознательном действии, по крайней мере, в чистом виде.

     Отсюда варианты поведения людей:

     - органика, плоть пожирающая,

     - плоть, дрессированная веками естественного отбора и взаимопомощью – симбиоз вражды и ненападения, главным образом, через выстраивание взаимоотношений, внутренней и внешней иерархии. Вся история людей - это бесконечная борьба и сотрудничество, а цели их формируются из того, что актуально на данный момент.

     Малейший дискомфорт выявляет в нас бессознательный эгоизм и приводит к скандалам по совершеннейшим пустякам, выскакивают совершенно неожиданные движения и поступки, часто – самые дикие.

     Когда человек попадает в тихую заводь, он сразу - милейшее существо, органика в нем отходит на второй план и остается хомо сапиенс – здесь и мораль, и совесть, и любовь и специфические занятия вроде музицирования и игры в крикет. Покой выявляет потребность первобытную дикость цивилизовать, приспособить к спокойному строю жизни. Делают это, как умеют, прилагают мозги, которые есть, к страстям, от которых пытаются убежать: стреляют из ружья по тарелочкам вместо охоты, ломают ноги, пытаясь загнать мяч в ворота соперников, дарят цветы и сочиняют вирши вместо того, чтобы поцеловаться или расписаться. Сытость и свободное время выявляют разум как потребность и как беспокойство.

     Надо понимать, что градация проблем и потребностей проявляется исторически - в массе людей и в отдельном человеке. Отдельный индивид мог жить хорошо, если не в первобытные времена, то при античности точно, за счет других людей, разумеется. Мог заняться искусством или философией, забыть о голоде, холоде, страхе хотя бы на время, когда громадное большинство людей оставалось под постоянным прессом природы и враждебного окружения.

     Для большинства людей в конкретное историческое время существовали конкретные проблемы:

     - несвобода, прямое насилие и угроза жизни. (Период рабовладения и переселения народов, который закончился с появлением устойчивых государств.)

     - голод. (Большинство социальных движений и социалистических теорий опиралось на перманентные голодовки городских и сельских жителей. Теория Мальтуса о перенаселении оттуда же. Период закончился после промышленной революции, после нескольких веков войн, бунтов и революций общественным договором, появлением политических свобод и социальных гарантий.)

     И первый, и второй периоды опирались на экономическую базу. Первый - на оседлое земледелие и ремесло. Второй - на промышленную революцию и высокую отдачу от сельского хозяйства. Сейчас идет третий период там, где угрозы голода и отсутствие свободного времени не наблюдается. Голода нет, жажды нет, холода нет, осталось сексуальное недоедание.

     Речь идет о том, что блага, в том числе секс, распределяются неодинаково. Если в викторианскую эпоху и вплоть до второй мировой войны свобода нравов сдерживалась объективными причинами, то теперь они отпали. Возможность регулирования рождаемости, промышленная и сельскохозяйственная революция позволили вести себя более фривольно. Однако это не решило проблему до конца, а скорее выявило ее второй пласт - синдром Квазимодо.

     и тем более не кофейный сервиз, он не может и не хочет принадлежать кому угодно, поэтому масса людей выпадает из реализации своего сексуального желания в силу собственного несовершенства, попросту говоря, не нравятся объекту своего вожделения.

     Помимо телесного несовершенства над людьми довлеет душевный раздрай, несовпадение душ. Любовь перемешивается с сексом, любовные проблемы с сексуальными проблемами. Любовь – это секс, отягощенный разумом. Отягощенный, иногда, настолько, что сам секс практически исчезает, а остаются одни взаимоотношения – поиск своей идентичности в других людях. Неотвратимость любви облегчает или затрудняет положение субъекта - носителя чувства. Он становится объектом слабоуправляемой, стихийной силы, ему некуда от любви деться.

     У кого больше возможностей, тот более привлекателен в деле продолжения рода, имеет преимущество в глазах противоположного пола. Неравномерное распределение благ, предписанное нам общественным строем, благоприятствует или препятствует любви и занятию сексом, собственности и власти домогаются, чтобы скрыть свои индивидуальные несовершенства, чтобы быть свободнее в любви и сексе, воспроизвестись удачнее, чем сделали это их собственные родители.

     Имущественное неравенство перенаправляет каналы сублимации сексуальной энергии на перераспределение богатств, на передел власти, под это дело сколачивают громадные состояния, убивают уйму людей на законных и незаконных основаниях. Но и это еще не всё.

     Люди решают свои проблемы с помощью кооперации с другими людьми и организации людей и внешнего мира. Организация подразумевает распределение функций, подчинение определенной линии поведения, то есть она диктует правила игры. Например, экономика так делает. Напрямую и опосредованно. Напрямую с помощью материальной заинтересованности. Опосредованно – через посредника, у которого власть. Ясно, что экономика, как господь бог, а необходимость - делать так, как для нее лучше. Признание необходимости может быть добровольным, осознанным, так называемым общественным договором, и насильным со стороны одних людей над другими людьми, постфактум без всякого договора, если это полезно для всех или для большинства людей. Критерии пользы для всех определяет польза для экономики, которая изначально полезна всем. Люди, которые осуществляют функцию власти, естественным образом имеют преимущество перед другими людьми в сфере выживания просто потому, что они более значимы в организации дела. Власть, обладание властью тут приравнивается к богатству. Естественно, что власть пытаются закрепить за собой как частную собственность и идет борьба за обладание ею. На пользу или во вред - все зависит от обстоятельств и результатов. Голубая кровь, монархия была полезна, потом нет. Теперь иногда полезна, а чаще - нет. Совет директоров для фирмы бывает, полезен, бывает, нет. И так далее.

     Власть над обстоятельствами. Дать власть – это определить направление движения. Если один из нас, обладающий властью, куда-то идет, поневоле туда идут все остальные, потому что власть – это возможность тратить ресурсы, а они ограничены. Чтобы избежать злоупотребления властью, надо начать переделку человеческой натуры. К сожалению, это вопрос генетики. Невозможно заставить отказаться от своих желаний.

     Отсюда получается любопытная картина современного мира:

     - там, где царит голод – всегда война, угроза войны, нужна армия и диктатура,

     - там, где секс, необходимо полицейское государство, суды, юстиция, право,

     - там, где присутствует жажда власти, необходим баланс интересов, баланс сил, чтобы человеческие страсти не перехлестывали через край с риском завалить всю конструкцию современной цивилизации.

     Все это необходимость, а не причуда. Причуды начинаются, когда необходимость подкрепляется субъективным желанием перестать быть животным, игрушкой инстинктов и страстей. И начинается эта забава с развлечений.

     Это - страсть, отягощенная разумом. Любовь – это секс, отягощенный разумом. Кулинария – это голод, отягощенный разумом. Архитектура – это холод, отягощенный разумом. Есть мода, дизайн. Жажда – рождает профессию сомелье, запахи - парфюмера. Получить удовольствие от чувства, доведя его до абстракции и, в конце концов, получить удовольствие от абстракции, доведя ее до полнокровного чувства, - вот что это такое. Занятия беллетристикой, игрой мысли доставляют такое же удовольствие, как все прочие полнокровные ощущения, когда самих чувств уже не ощущаешь, когда к ним привык.

     Развлечение – это потребность, обработанная умом, интеллектуальная игра, излишество. Все что я пишу – это манипуляция своим и чужим сознанием. Это – интеллектуальное излишество, порожденное свободным временем. Если есть избыток материальный благ – источник свободы, свободного времени, не занятого их добыванием, то его надо использовать. Сначала происходит генерация плотских развлечений: берется потребность и добавляется нечто интересное для умственной жизни. Еда превращается в пиршество, секс – в любовь, пьянство и поедание поганок – в вакханалию, в карнавал, в религиозную мистерию. По сей день любое проявление релакса украшается эстетической завитушкой. Как апофеоз самовыражения появляется чистое искусство: наскальные рисунки, бой тамтамов, пляски вокруг костра.

     Развлечение – промежуточное состояние сознания, перетаскивающее его к интеллектуальному труду, к разумной деятельности. Развлечение, как искусство, и искусство, как высшая форма развлечения, - это принуждение к интеллектуальному труду через инстинкт примерно такое же, как принуждение к размножению, еде или утолению жажды, - это бессознательное самовыражение интеллекта в часто бессмысленных, бесполезных занятиях.

     Тот, кто поймет практическую пользу от картин Василия Кандинского, достоин Нобелевской премии. Слишком все отвлеченно. Но лично мне картины Кандинского нравятся.

     Искусство бесполезно для познания внешнего мира, если не трансформируется, не переходит в науку. Литература, к примеру, - в психологию, социологию и психиатрию, философия – в логику и математику, изобразительное искусство и музыка – в физику и другие точные науки. То есть спонтанное, индивидуальное восприятие окружающего мира – в системное его отображение, изучение, не зависящее от прихоти человека. Внешний мир здесь познает сам себя, а мы лишь его инструмент. Если благодаря ему, мы хотим выжить и хорошо жить, удовольствие для мозга превращается в работу мозга. Работа ради удовольствия – в удовольствие от работы.

     Рыночная экономика работает благодаря животному началу в человеке. Вряд ли он стал бы заниматься вывозом мусора и делать то, что ему совершенно неинтересно, если бы не нужда кормить свое бренное тело и тем более выполнять его прихоти. Экстраполяция, перенесение основных инстинктов на другие сферы жизни человека, преувеличение значения еды, питья, секса, одежды, убежища или скорости передвижения, привело к овеществлению понятий богатства и власти в изысканных блюдах, напитках, дворцах и лимузинах, гаремах, часах и произведениях искусства.

     Это всё по необходимости. Чтобы делать дело, когда само дело увлечь не может, нужны инстинкты, а чтобы не останавливаться, инстинкты надо разгонять до предела, граничащего с абсурдом. Так необходимость выжить трансформируется в безграничность желаний: чем больше дворец или яхта, чем быстрее и мощнее автомобиль, тем успешнее индивид в деле сохранения и продолжения своего тела, своей жизни, генома, если хотите. Это конечно умозрительное доказательство собственной живучести, но другого люди часто придумать себе не состоянии.

     Мы ходим в дома-музеи наиболее выдающихся особ. Смотрим как жили, где спали, что ели. Смотрим на Екатерининский дворец, и плавно наше внимание переходит от материальной составляющей жизни к составляющей эстетической. Материя переходит в эстетику, а эстетика подогревает интерес к вульгарно-материальной стороне жизни давно умерших людей.

     Наличие интеллекта позволяет облагораживать все самое примитивное. Примитивный интерес провоцирует в любой абстракции искать физиологию. Есть путь от физиологии в эстетику, и есть отступление эстетики перед физиологией. С точки зрения двойственной природы человека и то и другое вполне нормально, просто отступление в животный мир – дело бесперспективное. Вы не найдете связи между книгой «Война и мир» и тем, как и на чем сидел писатель, или же эта связь будет чертовски далекой.

     Человек многое делает ради удовольствия. Со временем удовольствия приедаются, надоедают от повторов или бесполезности. До понимания этого тоже надо дойти и от привычных удовольствий не могут отказаться даже тогда, когда они вполне бессмысленны. Вовремя уйти на покой, поменять свою участь, как правило, никому не удается. Это такой бег по кругу, поскольку в экономике погоня за удовольствиями, за личным интересом создает общую пользу.

     Отсюда следует один вывод и один вопрос.

     Вывод:

     - Богатство в экономике создается для удовлетворения общественных нужд. Проще говоря, из чего создано – для того и должно использоваться. Если источник богатства – уборка мусора, то для уборки мусора. Если основа богатства - страховое дело, то на страховое дело, пока оно не начнет приносить убытки. Как только мусор заканчивается, прирост богатства прекращается. Все прочие инвестиции или траты есть измышления собственника богатства, его фантазии, как и то, с чего оно начиналось. Он волен вложиться во что угодно. Его личные инициативы могут быть полезны обществу и ему самому, а могут – нет. Если априори признать, что человек существо общественное, то его инвестиции и его деятельность, бесполезная для общества, может быть полезна только для него самого, да и то не всегда. Разного рода разгул плоти и духа приводит к увяданию тела и деградации разума. Вредные привычки, так сказать. Богатство как появилось, так и растворяется в ошибках людей, в том, что они считают пользой и удовольствием. Таким образом, без личного интереса не появилась бы общая польза. Без общей пользы – личный интерес остается самообманом.

     Итак, по-хорошему, частные инвестиции должны работать на общество, а личное потребление, исходя из той же пользы, должно быть оптимизировано.

     Вопрос:

     - Нельзя ли в экономике обойтись без частной собственности и личной свободы, обойтись без личного интереса? То есть обойтись без излишеств, целенаправленно создавать проекты, инвестировать?

     В теории можно всевозможные удовольствия свести к одному – к игре интеллекта. Но это в теории, тяга к знаниям пока не стала основным инстинктом, людям интересна перемена состояний и, чем быстрее и проще она происходит, тем ближе они к бездне порока. Проще напиться, а не учиться, проще играть в футбол и делать ставки на результат. Тогда игра интеллекта сводится к простым удовольствиям. Весь абстрактный антураж бытовой жизни, который нас окружает: игровые симулякры, этические нормы и эстетические соблазны – последствия работы мозга. Человек балансирует между двух натур, и рыночная экономика использует все личные пороки и достоинства для общественной пользы. Все семь смертных грехов и масса добродетелей давно уже принаряжены, запряжены и выглядят уже не так примитивно как в первобытные времена. В первобытные времена еде предшествовал голод, и целью было утолении голода. Сейчас еда формирует голод. Едят не потому, что проголодались, а ищут разнообразия. И яхту в 200 метром длиной покупают не для переправы, а из личных, достаточно странных соображений. Подспудная, неосознаваемая цель - свести личные недостатки к общественной пользе, гонку вооружений – к научно-технической революции, роскошь – к перераспределению капитала, заставить потребление двигать производство, а частную собственность и личную свободу превратить в источник благосостояния всего социума. Сложно организованная экономика не любит неосознанной, неуправляемой самодеятельности людей (она ее разрушает) и накладывает ограничения на поведение человека, вырабатываемые обществом эмпирически, навязываемые рекламой, религией, называемые моралью, общественным договором, законами, общественным статусом или ограничением президентства двумя сроками. Личная свобода и частная собственность ставятся в определенные рамки. Рыночная экономика или экономика обмена так устроена, что личную свободу и частную собственность она использует для того, чтобы благо было создано и передано благодарному человечеству. Взамен индивид получает возможность делать, что ему заблагорассудится, или создать еще одно благо и снова передать его благодарному человечеству. Если по недопониманию, владелец тратится на себя, он бодро упирается в предметы роскоши и произведения искусства, позволяющие ему легко и свободно избавиться от излишка денег. Или в такие полезные учреждения как банки, страховые компании или казначейство, которым он передает свои ресурсы взаймы или навсегда просто потому, что не знает, что с ними делать.

     Рыночная экономика нивелирует личные амбиции любого происхождения. Амбиции отбирать у других богатство любым доступным способом гасятся амбициями его тратить любым доступным способом. Войны и политические интриги, все деяния отдельных личностей, по большей части бесполезные или вредные, соседствуют с обычно тихим и часто безымянным времяпрепровождением по улучшению земледелия, организации промышленности, переделу материи для пользы людей. Запрет рабовладельцам убивать рабов, социальные свободы и этические ограничения постепенно признаются обязательными элементами развивающейся экономики. Финансовая система, разделение властей, ограничение сроков пребывания во власти, всеобщее избирательное право – это всё не прихоти, а ее необходимые элементы.

     Появившись случайным образом в силу случайного стечения обстоятельств и породив блага, от которых трудно отказаться, система требует своей соответствующей конфигурации, чтобы поток благ не иссякал. Потреблять можно где угодно и как угодно. Производить только в обустроенном для этого месте. Примитивные страсти должны быть обузданы. В противном случае теряется качество жизни.

     Примитивные страсти - основа того, на чем сейчас стоит экономика, - на частной собственности и индивидуализме. Частная собственность может быть на себя самого, на внешний мир, на других людей. Частная собственность освобождает от забот, но не от себя самой. За собственность надо бороться. Окостенение, фаоронизация частной собственности всё останавливает и приводит к возникновению разного рода форм социального реванша – своего рода небезопасных прививок от ее примитивного доминирования. Что это будет: упадок и деградация, перевороты, войны и революции или тихая смена владельца посредством отравления или неоказания помощи – роли не играет. Частная собственность необходима, если хотим заставить себя работать, частная собственность опасна, поскольку нас разделяет.

     Арийцы и евреи, мусульмане и неверные, пролетарии и капиталисты – можно продолжать бесконечно. Отцы и дети, мужчины и женщины, черные и белые в той степени, в которой не нужны друг для друга, становятся друг для друга опасны.

     Частная собственность, в том числе на самоидентичность, примитивный побудитель соревнования и развития. Успешное развитие аккумулирует, сосредоточивает средства в частных руках, производительность труда растет и высвобождает работников из сферы производства, чья частная собственность на рабочую силу им уже не пригодится. Представьте вместо работников фирмы жителей страны, нации и континенты, возникнет армада ненужных людей вне успешной частной собственности. Рабовладельцы без рабов – варвары, рабы без рабовладельцев – тоже варвары.

     Проблема, стало быть, - включить в сферу успеха, все, что осталось за бортом успеха, поправить корявые результаты внутри успешной организации дела, обойти барьер частной собственности, сохранив и преумножив эффект от эгоистического индивидуализма. И, чем более частная собственность становится облагороженной под давлением общественных интересов, тем проще общественный интерес проявляет в себя в идее социального реванша. Когда нет рабства, то нет восстаний рабов. Когда все равны, форма противостояния в обществе становится неважна. Любое отличие становится поводом для требования социального равенства. Никто не хочет быть шламом естественного отбора. Восстание против хода истории, разобщенности и индивидуализма, по сути, есть восстание против частной собственности, за ее передел.

     Когда равенства нет, человек хочет иметь шанс не быть неудачником по происхождению, воспитанию, состоянию и условиям жизни. Люди объединяется за свою истину, бога, образ жизни, пусть самый дикий. Геи и инвалиды требуют своего, защитники прав животных и феминистки своего. Светлое будущее можно поменять на далекое прошлое. Науку на религию. Пролетариат на мусульман. Всякий раз пробуя собственность на излом, заставляют ее работать на общественный интерес или ломают до основания, опуская экономику в дикость.

     Выступления, взрыв – один из способов, инструментов, механизмов влияния на частную собственность не самый удачный, небезопасный. Прорыв эгоизма людей к общему благу – свобода, равенство, братство – насильственно или добровольно фиксируют новый уровень организации труда, адаптируют эгоизм, частную собственность к развитию экономики. То есть экономика здесь – главное, желания второстепенное.

     Это стихийная адаптация. Восстания бесполезны, когда экономика не настолько развита, чтобы облагодетельствовать всех, притушить эгоизм. Восстания необходимы, чтобы эгоизм не окостенел. Так или иначе, это - механизм, инструмент координации, но примитивный, грубый, типа каменного топора. Уже изобретены и задействованы искусственные инструменты регулирования поведения людей от биржи до юриспруденции. Управление экономикой, то есть то, что считают влиянием людей на экономику, на самом деле является влиянием экономики на людей. У кого удачнее устроены механизмы влияния, те и преуспевают. Вырабатываются приемы, способы балансирования интересов и управления людьми помимо их желаний и благодаря их желаниям. Что это будет: диктат общественного блага или диктат эгоизма, роли не играет. Процесс может идти в обе стороны – увеличивают пенсионный возраст («что нехорошо») и уменьшают рабочий день («что замечательно»). Эгоизм, альтруизм – излишек воображения, примирить их может только регламент, тактические интересы людей уступают место их стратегической, долговременной выгоде.

     Однако незыблемых институций не бывает, как и их достижений. Если дело стопорится, то деградирует экономика. Тогда люди недовольны или деградируют тоже. Поэтому механизмы влияния экономики на дела людей должны изобретаться и совершенствоваться постоянно: если необходимо, всеобщее избирательное право должно дополняться институтом выборщиков правительства, равноправие женщин - единым возрастом выхода на пенсию, права профсоюзов - защитой предпринимателей, биржа – планом, предвыборные обещания – программой расходов бюджета. Причем рождаются такие нововведения, также благодаря желаниям людей, правда, совершенно в другом пространстве - из политики, из чистого эгоизма.

     Политика и есть квинтэссенция этих дум. Любое занятие такого рода может быть подстроено под экономику, любой социальный строй, любая религия или искусство. В общем, все то, что интересно, то и будет использовано совершенно случайным, иррациональным образом, ибо в эгоизме рационально только желание выжить, формы выражения же этого желания весьма причудливы. Многоженство, например, или матриархат.

     В эпоху перемен любое адекватное интересам экономики общественное движение, самое порой экзотичное может быть приемлемо и может стать популярным по причинам совершенно далеким от экономики, но близким душе человека. Интерпретация религии подойдет, поскольку религия и есть человек. Перед богом все люди равны, равенство людей - предпосылка перехода от феодальной иерархии к капитализму, к воздаянию по заслугам, к богатству. Бог – начальник, вся власть – от бога, вот вам - феодальная иерархия. Все люди - образ бога, вот вам - отрицание рабовладения. Отрицание религии тоже работает. Эгалите, фратерните, либерте ломает сословную иерархию. Социальный строй подстраивается под экономику. Рабовладение, феодализм требуют неравенства. Капитализм – богатства. Этому социальный строй и соответствует. Сословная иерархия, рабы, крепостные как одушевленный предмет собственности, имущественное неравенство – все появляется и исчезает по мере необходимости

     Сейчас, я так понимаю, радикальный ислам пытается повторить путь протестантов. Экзотика, конечно, но эгалитаризм прослеживается явственно. Коммунисты и социалисты в двадцатом веке продвинули богатство в массы, создав общество потребления, осуществив имущественное равенство, в той степени в каком это необходимо для нормального функционирования постиндустриальной экономики. Энергия заблуждения, энергия эгоизма, нонконформизм – вот вечный двигатель прогресса. Ну, главная опасность тоже. Гарантировать, что мировая революция приведет к расцвету цивилизации, не сможет никто. Вполне вероятен и обратный результат.

      Поэтому говорить, что народ плохой и отсталый, недальновидно. Он такой, какие условия обитания, и с одинаковым успехом приспособится жить в пещерах и в дворцах. Конечно, уровень образования нужен, без сомнения, для пользования ножом и вилкой, но для охоты на мамонта, думаю, тоже многое надо узнать, осмыслить и освоить. Таким образом, мы зависим от того, что есть, а не от того, что хотим, в том числе, зависим от того, что имеется в виде предметов виртуальных: политического и прочего жизненного устройства. "Народ достоин правительства, которое он имеет" - глубоко ошибочная формула.  Правительство подстраивается под потребности экономики, обыватели приспосабливаются к правительству, ну, а сама экономика,  развитие экономики зависит совсем от других субъектов. Это не правительство и народ. Это иное качество людей, иное измерение. Днем я - правительство, вечером  - народ, а по ночам  - поэт и изобретатель. Общесистемное бытие вместо бытия функционального.

     Необязательность, случайность такого "ночного" творческого бытия высвечивается особо в обязательности функционального жизнеобеспечения. Все изобретатели орудий смертоубийства занялись этим либо по глупости, либо по нужде, либо в поисках выгоды для себя лично.

     Приспособляемость должна балансировать революционность. Это основная задача. Стабильность. Общественный договор. Согласие всех со всеми жить по определенным правилам без особых эксцессов, требующих вмешательства со стороны. Типа правил дорожного движения и отсутствия полицейских на дорогах. Обыватели должны приспосабливаться, умирять свои животные инстинкты, власть не должна создавать ситуации, когда приспособится становится невозможно без потери основ базового существования. А базовое существование - это достигнутый уровень экономического развития цивилизации, в которой обыватель обитает. Когда этого нет граждане поневоле революционизируются.

     Одному невозможно противостоять организации. Тем более силовым органам. Сорганизовываться, создавать параллельные государству структуры, силовые и прочие - нерациональное занятие, излишняя трата  времени и сил. Нужна адаптация госструктур, приспособление власти.  Чем больше усилий будет вкачивать власть в сохранение уже негодного статус кво, тем больше энергии становится допустимо потратить на самоорганизацию граждан. И хотя это никому не нужно, в какой-то момент появление параллельного государства становится неизбежно - сила действия становится равна силе противодействия.

     Помимо отрицания статус кво, приспособление требует от обоих сторон противостояния творческого подхода или хотя бы обучаемости чему-то новому . И граждане и власти должны для разрешения конфликта:

     - сделать над собой усилие,

     - выбрать что-то другое непривычное для них в жизни,

     - а если ничего подходящего нет, что-то придумать, изобрести.

     В совокупности три компонента: воля, необходимость и случайность, так или иначе, формируют лабиринт исторического процесса.

     Воля может быть случайной. И тогда необходимость может не проявиться. Необходимость может подтолкнуть волю. Но случай может не состояться, волевые усилия не дадут результата.

     При сильном государстве человек более свободен действовать в рамках своих возможностей, ему не надо самого себя ограничивать, за него это делает государство, а если он себя ограничивает, то делает это сам, этику он создаёт для себя сам, правила для себя устанавливает сам, это его собственная этика. Поэтому этатизм - это коррупция, воруют много, при полной свободе этого не делать, при полной свободе самоидентификации и возможности быть идеальным, если этого захотеть.

     Конец истории с Евно Азефом меня добил. Вырождение этатизма, с одной стороны, и индивидуализма, с другой. Царь просит на пять лет каторги для человека, который предпочел разоблачить опасного шизофреника, из-за которого погибла куча народа. Борис Савинков предпочел себя, свои переживания правде и необходимости этого шизофреника наказать.